ЛУИ АНТУАН ДЕ БУГЕНВИЛЬ

КРУГОСВЕТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

НА ФРЕГАТЕ "БУДЕЗ" И ТРАНСПОРТЕ "ЭТУАЛЬ" В 1766, 1767, 1768 И 1769 ГОДАХ

LOUIS ANTOINE DE BOUGAINVILLE

/Общее впечатление о Малуинах/ Когда мы первый раз ступили на эту землю, ничего привлекательного не представилось нашему взору. Нам было совсем ясно, что, помимо прекрасной бухты, в которую мы вошли, может удержать нас на этой с виду непривлекательной земле. На горизонте голые горы; безжизненные, необитаемые пространства; отсутствие леса, который мог бы внести радость в душу первых колонистов; глубокая тишина, изредка нарушаемая криками птиц; повсюду унылое однообразие. Картина, порождающая уныние и как бы говорящая, что природа отвергает усилия человека в таких диких местах! Однако возраст и опыт научили нас, что труд и упорство никогда не остаются бесплодными. Необозримые бухты, защищенные от ветров горами, со склонов которых низвергаются водопады и текут ручьи; луга, представляющие прекрасные пастбища, способные прокормить многочисленные стада, озера и пруды, чтобы их напоить; никаких следов заявок на владение островами здесь не было; не было и хищных и ядовитых животных, которых пришлось бы опасаться; бесчисленное множество полезнейших земноводных и очень вкусных птиц и рыб; залежи торфа, восполняющие недостаток леса, лекарственные антицинготные растения, полезные в дальних плаваниях; умеренный климат — не жаркий и не холодный, в котором люди крепнут скорее, чем в тех сказочных краях, где само изобилие становится вредоносным, а жара способствует праздности. Таковы были условия и ресурсы, которые природа [63] предоставила нам. Они вскоре сгладили первое впечатление и оправдали нашу решимость.

К этому можно еще добавить, что англичане в своих описаниях порта Эгмон не преминули заявить, что «...прилегающая страна имеет все необходимое для хорошей колонии. Склонность французов к естественной истории заставит их, без сомнения, провести и опубликовать исследования, которые дополнят сообщаемые здесь сведения».

/Географическое положение Малуин/ Малуинские острова находятся между параллелями 51° и 52,5° южной широты и между меридианами 61,5° и 65,5° западной долготы от Парижа; они удалены от американского берега, или Патагонии, и от входа в Магелланов пролив на 80—90 лье.

Составленная нами карта этих островов, несомненно, географически не очень точна; над ней следовало бы еще много поработать. Однако наш краткий обзор может дать приблизительное представление о протяженности этих островов с востока на запад и с севера на юг, а также о конфигурации берегов, вдоль которых проходили наши корабли, о расположении и величине бухт и, наконец, о направлении главных горных хребтов.

/Гавани/ Здешние гавани, которые нам удалось обследовать, удачно соединяют в себе обширность и укрытия; прочный грунт и удачное расположение островов, служащих защитой от яростных волн, превращают эти гавани в надежные стоянки, оборона которых не представляет трудностей. Гавани имеют небольшие бухты, в которых могут укрываться самые малые суда. Ручьи текут к берегам, что позволяет иметь свежую пресную воду для самых крупных экспедиций.

/Приливы и отливы/ Приливы и отливы, зависящие от состояния окружающего моря, возникают нерегулярно, так что их невозможно предвидеть. Удалось только заметить, что они имеют три определенных непостоянства перед моментом их наибольшей величины; моряки называют эти непостоянства термином варвод [varvodes]. Во время таких явлений море менее чем за четверть часа поднимается и опускается три раза подряд как бы от толчков; особенно это заметно во время солнцестояния, равноденствия и полнолуния.

/Ветры/ Направление ветров обычно непостоянно, но чаще они дуют от норда через вест [270°] до зюйда [180°], чем с противоположных направлений. Зимой, когда они дуют от норд-вестовой четверти [от 315° до 360°], они несут туманы и дожди, а когда от зюйда [180°] до зюйд-веста [225°], их сопровождают изморозь, снег и град; когда же направление ветров от зюйда [180°] через ост [90°] до норда [0°], то они [64] несут меньше туманов, но зато очень сильны, хотя все же не настолько, как ветры, дующие летом и имеющие направление преимущественно от норд-веста [315°] через вест [270°] до зюйд-веста [225°]. Последние, очищая горизонт и осушая землю, начинают дуть только тогда, когда солнце показывается на горизонте, и усиливаются с восхождением солнца; своей наибольшей силы они достигают, когда светило проходит через меридиан; ослабевают, когда оно прячется за горы. Помимо закона, в силу которого они подчиняются солнцу, они также находятся в зависимости и от морских приливов, повышающих их силу и даже иногда изменяющих их направление. Ночи почти круглый год тихие и звездные. Снег, заносимый юго-западным ветром в незначительном количестве, держится на вершинах самых высоких гор около двух месяцев, а на равнинах не более одного-двух дней. Ручьи здесь не вымерзают; тонкий лед на озерах и прудах держится не более двадцати четырех часов. Иней, оседающий весной и осенью на растениях, не губит их, а превращается с восходом солнца в росу. Летом иногда можно слышать гром. В общем мы не испытывали ни больших холодов, ни изнуряющей жары, и смены времен года казались нам почти незаметными. В таком климате люди крепнут и здоровеют; это мы и испытали на себе за время трехлетнего пребывания на островах.

/Воды/ Некоторые минеральные вещества, обнаруженные на островах, способствуют оздоровлению вод. Расположение рек очень удобное. В местах, где они текут, нет ядовитых растений. Обычно на гравии или на песке и изредка на залежах торфа вода приобретает желтоватый оттенок, однако это нисколько не отражается на ее качестве.

/Почвы/ Повсюду на равнинах слой земли достигает большей глубины, чем требуется для вспашки. Почва настолько переплетена корнями трав (длина корней достигает почти фута), что до обработки пришлось поднять этот пласт и, отделив землю, корни высушить и сжечь. Известно, что это лучший способ удобрения земли, и мы его применили. Под первым слоем находится слой черной земли, толщиной обычно не менее 8—10 дюймов, а нередко и гораздо больше. Далее идет слой чистого чернозема различной толщины. Еще глубже встречаются залежи шифера и каменистых пород, среди которых мы нигде не обнаруживали известняков, хотя неоднократно делали пробы азотной кислотой. Кажется, на этих островах вообще нет такого минерала. В надежде найти известняк мы обследовали горы до самых вершин и не нашли ничего, кроме кварца и плотного песчаника. [65]

На островах нет недостатка и в строительном камне, который образует большую часть берегов. Горизонтальные пласты берегов состоят из мелкозернистого и очень твердого камня; другие пласты имеют больший или меньший наклон и представляют собой обычный шифер или камень с вкраплениями талька. Мы обнаружили также камни, которые отделяются пластами; на них видны отпечатки окаменелых раковин незнакомого в этих морях вида. Эти камни могут служить для точки инструментов. Камень, который мы извлекли из карьеров, был желтоватого цвета, его можно резать ножом, но на воздухе он твердеет. Часто встречаются песок и гончарная глина, пригодная для изготовления посуды и кирпича.

/Торф и его качество/ Торф, под которым обычно находится слой глины, встречается повсюду. Залежи торфа легко обнаружить по трещинам на поверхности земли. Он образуется из остатков корней и трав в местах, где задерживается влага. Торф, взятый на побережье соседней с нашим поселением бухты, где ветры обдувают торфяные поля, расположенные на возвышенности, имеет незначительную влажность. Этим торфом мы и воспользовались для различных целей; запах его не вреден, горит он не плохо, а в раскаленном состоянии его качество выше, чем каменного угля; раздувая горящий торф сверху, можно так же легко разжечь пламя, как и у раскаленного угля; торф годится для всех кузнечных работ, за исключением пайки больших частей.

/Растительность ⁵⁸/ Берега моря и внутренняя часть островов покрыты травой, которую неточно называют гладиолусами; скорее это сорт злака. Трава имеет ярко-зеленую окраску и достигает высоты более шести футов.

В зарослях гладиолусов находят убежище морские львы и морские волки. Они и для нас явились защитным укрытием во время наших походов. Мы устраивались среди них очень удобно: склоненные и соединенные стебли растений служили нам крышей, а высохшие — ложем. Это же растение мы употребляли как материал для крыш домов. Стебли его сладки и питательны, и скот предпочитает его всем другим кормам.

Кроме этой высокой травы, здесь растут только вереск, кустарник и растение, которое мы называем камедным. Остальное пространство островов покрыто мелкими травами, более зелеными и густыми в местах, богатых влагой. Кустарник служил нам топливом, и мы заготовляли его для топки печей так же, как и вереск. Красные плоды его привлекали сюда много дичи. [66]

/Камедное растение/ Камедное дерево, растение особое и неизвестное в Европе заслуживает более подробного описания. Цвет его, как у ели, — зеленый; оно не похоже на обычные растения, и его скорее можно принять за какую-то шишку или нарост зеленого цвета у земли. Эта шишка имеет выпуклую форму и настолько плотная, что ее невозможно проколоть, не разорвав. Высота дерева не более полутора футов. Оно выдерживает вес человеческого тела так же, как его выдерживает камень, без деформации. Его ширина не пропорциональна высоте: имеются экземпляры, диаметр которых более шести футов при небольшой высоте. Правильную форму полусферы имеют только молодые растения; у старых растений побеги заканчиваются шишками и полыми желваками неправильной формы. На поверхности растений во многих местах собирается в виде капель величиной с горошину тягучая желтоватая масса, которую мы сначала назвали растительным клеем; но ввиду того что эта масса может растворяться только в спирте, мы решили, что это смола камедная. Эта желтоватая масса обладает очень сильным запахом, напоминающим запах скипидара. Чтобы исследовать, что собою представляет растение внутри, мы срезали его у самого основания и обнаружили, что оно растет на ножке, от которой поднимается множество концентрических стеблей, состоящих из звездообразных лепестков, как бы вплетенных один в другой и скрепленных общей осью. Над самой поверхностью земли стебли эти белого цвета, а затем растение под, воздействием воздуха приобретает зеленую окраску. Если сломать стебель, из него обильно выделяется молочного цвета сок, более вязкий, чем сок молочая [Thytimales]; источником этого сока являются ножка растения и корни, которые тянутся горизонтально на значительное расстояние и имеют отводки; таким образом, растение это никогда не встречается в единственном экземпляре. Растет оно преимущественно на склонах холмов, но в общем растет на любом месте. Цветы и семена этого растения нам удалось увидеть лишь на третий год. И те и другие очень мелкие. Несколько семян было нами отправлено в Европу. Это своеобразное растение могло бы быть использовано в медицине, что было установлено на опыте несколькими матросами, с успехом применявшими этот сок для лечения легких ранений. Если это растение вырвать из земли, то от соприкосновения с наружным воздухом и под дождем оно перестает выделять сок. Как согласовать это обстоятельство с растворением сока только в спирте? Как только сок перестает выделяться, растение быстро высыхает и горит, как солома. [67]

/Пивное растение/ Большую пользу принесло нам растение, которое мы назвали пивным; это ползучий кустарник, растущий иногда в густых травах вдоль берегов. Мы попробовали его случайно и обнаружили, что оно имеет вкус пива, почему нам и пришла в голову мысль попытаться приготовить из него этот напиток. Результат превзошел наши ожидания, и колонисты уже никогда не оставались без антицинготного напитка. Это растение употребляли также для ванн, которые предписывали больным, вернувшимся из плавания. Листья у него мелкие, зубчатые, светло-зеленого цвета. Если его растереть пальцами, оно превращается в клейкую массу с приятным запахом. Разновидность сельдерея или дикой петрушки, растущей в изобилии, щавель, кресс-салат и нечто вроде папоротника с волнистыми листьями, называемого оленьим языком, представляли собой надежные средства борьбы с цингой.

/Плоды/ Единственными плодами, радовавшими нас осенью, были две небольшие ягоды: одна из них, название которой до сих пор не установлено, похожа на ежевику; другая, величиной с горошину, названа нами «люсет» — за сходство с ягодой, растущей в Северной Америке. Ягодами вереска лакомились лишь дети и птицы, довольствующиеся самыми скверными плодами. Растение, которое мы назвали ежевикой, — вьющееся, листья его напоминают листья граба, оно выпускает усики и размножается, как земляника или клубника. Люсет — тоже вьющееся растение, его плоды расположены вдоль ветвей с маленькими круглыми и совершенно гладкими, как у мирта, листьями, плоды люсета белые, и только сторона, обращенная к солнцу, красная; они имеют приятный вкус и запах померанца; отвар листьев люсета с молоком показался нам очень вкусным. Растение это прячется в траве и любит сырость; его очень много на берегах озер.

/Цветы/ Среди других растений, изучать которые не было необходимости, было много цветов совсем без запаха, кроме одного белого цветка с ароматом туберозы. Мы нашли также настоящую фиалку ярко-желтого цвета.

Но ни разу нам не встречались клубневые или луковичные растения. Характерно, что в южной части острова, по ту сторону гор, которые пересекают его с востока на запад, нам не удалось обнаружить камедное растение. В тоже время там в большом количестве имелось другое растение, внешним видом напоминающее камедное, но отличающееся цветом, прочностью, не выделяющее никакой смолы и покрывающееся во время цветения красивыми желтыми цветами. Это быстро распускающееся растение состоит, как и камедное, из побегов, которые выходят все из одного корня. [68]

По ту сторону гор, немного ниже их вершин, встречается разновидность папоротника-сколопендра, или олений язык. Листья у него гладкие, похожие на лезвие сабли. От растения отделяются два главных стебля, несущих снизу семена, заключенные как бы в капиллярах. Кроме того, мы видели на камнях большое количество непрочных, крошащихся растений. Возможно, это был лишайник, и мы собирались проверить, не годится ли он для приготовления краски, но отложили этот опыт на другое время.

/Морские растения/ Что касается морских растений, то они скорее создают неудобства, чем приносят пользу. Почти вся бухта, особенно у побережья, покрыта пузырчатыми водорослями, отчего шлюпки с трудом могут подходить к берегу; эти водоросли полезны лишь в том отношении, что в свежую погоду разбивают волну. Мы собирались использовать их как удобрение. Приливные течения приносили к нам несколько разновидностей морских или коралловых мхов очень красивой окраски. Они вполне заслуживают места в музее редкостей наравне с губками и раковинами. По форме губки так похожи на растения, разветвления их столь затейливы, что с трудом верится, что это работа морских существ; к тому же их переплетения настолько часты, а отверстия столь малы, что невозможно представить себе, как организмы могут в них ютиться.

/Раковины/ Берега Малуинских островов могли бы обогатить музеи несколькими новыми видами раковин. Самая ценная из них — курочка. Имеется три вида этих двустворчатых, среди которых раковины с полосами, как говорят, встречались до сих пор лишь в виде ископаемых, обнаруженных на глубине, значительно превышающей уровень моря; это может служить доказательством того, что окаменелые раковины не являются игрой природы, но что они служили обиталищем живых существ в те далекие времена, когда вся поверхность земли была еще покрыта водой. Наряду с такими часто встречающимися здесь раковинами имеются так называемые уточки, которые ценятся за свою красивую окраску; трубороги, пальцы, большие съедобные моллюски, гладкие и с бороздками, отличающиеся самым лучшим перламутром, и т.п.

/Животные/ На островах водится только один вид четвероногих: нечто вроде волка или лисицы. Птиц здесь бесчисленное множество. Они обитают как на земле, так и на море. Из земноводных встречаются только морские львы. У берегов много рыбы, нам большей частью мало известной. В открытом море встречаются киты. Во глубине бухты можно иногда видеть останки погибших китов, выброшенных на [69] мель. Огромные кости китов найдены на суше довольно далеко от моря, куда самые мощные приливы и штормы никогда не могли бы их забросить; это говорит о том, что либо уровень воды в море понизился, либо поднялась суша.

Животное волк-лисица называется так потому, что оно роет себе нору и что хвост у него длиннее и пушистее, чем у волка. Обитает это животное в дюнах на берегу моря и охотится за дичью, всегда выбирая себе кратчайший путь от одной бухты к другой. Когда мы впервые высадились на берег и увидели следы на земле, то были в полной уверенности, что это тропинки, проложенные местными жителями. Это животное встречается редко; вероятно, оно голодает часть года, так как поражает своей худобой. Размером оно с обыкновенную собаку, да и лай его слегка напоминает собачий. Каким образом оно попало на эти острова?

У птиц и рыб здесь немало врагов. Больше всего птицы страдают от морских волков, которые уничтожают их яйца и птенцов, а также от орлов, сов и ястребов-перепелятников.

Еще больше врагов у рыб. Не говоря уже о китах, которые питаются только мелкой рыбешкой и уничтожают ее в чудовищных количествах, рыбам приходится опасаться также амфибий и многочисленных птиц-рыболовов. Одни из этих птиц постоянно сидят на скалах, как часовые, высматривая и подстерегая добычу; другие беспрестанно носятся над водой.

Чтобы подробно описать животный мир островов, потребовалось бы много времени, а также глаз более опытного натуралиста. Я изложу лишь самые существенные наблюдения, относящиеся к птицам и животным, которые были нам чем-либо полезны.

/Перепончатая птица/ Среди перепончатых птиц с перепончатыми лапами на первом месте стоит лебедь. От своих европейских собратьев он отличается только бархатисто-черной шеей, составляющей изумительный контраст с белизной всей остальной поверхности тела. Лапы его бледно-розового цвета. Лебедь такого вида встречается также и на реке Ла-Плате и в Магеллановом проливе, где я подстрелил одного в глубине бухты Галан.

Четыре вида гусей составляли одно из наших самых больших богатств. Первый вид — это пасущиеся гуси, которых неправильно называют дрофами; у них длинные ноги, необходимые им, чтобы выбираться из высокой травы, и длинная шея, чтобы следить за опасностью; поступь у них легкая, так же как и полет, но крик не так приятен, как у обычных птиц этого вида; оперение самца белое, в сочетании с черным и пепельным на спине и крыльях; самка — [70] рыжеватой окраски, крылья ее отливают различными оттенками; она кладет обычно по шести яиц. Мясо этих птиц, вкусное и питательное, было нашей основной пищей. Гуси здесь были всюду; помимо тех, что родились на острове, осенью восточный ветер гнал сюда целые стаи их, вероятно с какой-то необитаемой земли; охотники легко узнавали нездешних по тому, как мало страха внушал им вид человека. Остальные три вида гусей не представляли для нас интереса, так как все они питаются рыбой и мясо их имеет неприятный привкус рыбьего жира. Они не так стройны, как первые. Среди них есть особи, которые с трудом поднимаются с воды; эти гуси издают резкий крик. Обычные цвета их оперения — белый, черный, пепельный и рыжеватый. У всех птиц этих видов, так же как и у лебедей, под перьями имеется очень густой белый или серый пух.

Два вида уток и два вида чирков-коростельков в изобилии населяют пруды и ручьи. Первые мало чем отличаются от европейских; мы убили несколько совершенно черных уток и несколько совсем белых. Что касается чирков, то одни из них размером с утку и клюв у них голубой; другие — гораздо меньше. Попадались среди них и экземпляры с алыми перьями на животе. Мясо чирков очень вкусное, и встречаются они чаще, чем утки.

Встречаются также два вида небольших нырков. Нырки первой разновидности имеют пепельную спинку и белое брюшко; перья на животе у них так шелковисты, блестящи и плотны, что мы приняли этих нырков за гагар, из пуха которых делают дорогие муфты; этот вид встречается редко. Нырки другого, более распространенного вида — коричневого цвета, причем брюшко у них несколько светлее спинки. Глаза этих птиц напоминают рубины. Живость их взгляда усиливается благодаря белому колечку из перьев вокруг глаз; вероятно, по этой причине они получили прозвище очкастых нырков. Они высиживают по два птенца, которые покрыты только пухом и слишком нежны, чтобы переносить холодную воду; поэтому мать вначале носит их на своей спине. Эти два вида нырков не имеют перепончатых лап, как другие водоплавающие; пальцы у них разъединены и имеют с обеих сторон твердую и прочную перепонку; поэтому каждый палец напоминает закругленный у когтя листок, причем сходство это усиливается еще тем, что от пальцев отходят жилки, заканчивающиеся по окружности перепонкой, и что тонкие перепонки зеленого цвета, как и листья.

Два других вида птиц, неизвестно почему носящих название пильщиков [bec-scies], отличаются друг от друга [71] только размерами да цветом брюшка; последнее у некоторых коричневое, в то время как обычный цвет — белый. Остальное оперение у этих птиц иссиня-черного цвета; по своей форме и по наличию перьев на животе, таких же плотных и шелковистых, как у белых нырков, они приближаются к этому виду, чего нельзя, однако, утверждать окончательно. Клюв у пильщиков довольно длинный, заостренный, плавательная перепонка не разделена; у них есть еще одна замечательная особенность: первый палец длиннее трех остальных, и перепонка, которая их соединяет, у третьего пальца сходит на нет. Лапки бледно-розового цвета. Эти птицы уничтожают очень много рыбы. Они живут на скалах многочисленными семействами и там кладут яйца. Так как мясо их очень вкусное, мы убивали их сотнями. Яйца служили нам хорошей прибавкой к питанию. Птицы эти почти не боятся людей, и охотники убивают их просто палкой. Самый страшный их враг — хищная птица с перепончатыми лапами, с размахом крыльев до семи футов. У нее длинный и сильный клюв с двумя характерными трубками, испещренными отверстиями по всей длине. Этих птиц испанцы называют quebranta-huessos [орел-ягнятник].

Над водой летает бесчисленное количество чаек различного вида; почти у всех у них серое оперение; живут они семьями. Высматривая рыбу сверху, они налетают на нее с поразительной скоростью. По ним мы определяли начало сезона ловли сардинок. Достаточно подержать чайку в течение минуты вниз головой, как она выбрасывает нетронутой только что проглоченную рыбу. Когда сезон сардинок проходит, чайки питаются другими сортами мелкой рыбы; гнездятся они вокруг прудов, на зеленых, похожих на кувшинки растениях и кладут огромное количество вкусных и питательных яиц.

Мы знали три разновидности пингвинов. Первая разновидность, отличающаяся большим ростом и красивым оперением, не живет семьями, как другой вид, уже описанный в отчете о путешествии лорда Ансона ⁵⁹. Эти пингвины любят одиночество и уединенные места. Клюв у них более длинный и тонкий, чем у пингвинов второй разновидности; перья на спине светлые, а на животе — ослепительно-белого цвета. Желтый воротник имеет белые и синие оттенки, постепенно переходящие в белый цвет на животе; шея у них сильно вытягивается, когда они кричат; легкая походка придает им благородный вид и некую торжественность. Мы надеялись привезти их в Европу, так как они быстро привыкают к человеку и ходят по пятам за теми, кто их кормит. Едят [72] они все — и хлеб, и мясо, и рыбу. Но этой пищи им, видимо, недостаточно; они быстро хиреют и умирают.

Третья разновидность пингвинов, как и вторая, живет семьями на высоких скалах вместе с птицей-пильщиком. Там же они кладут яйца. Особенность, которая отличает их от двух других разновидностей, — их малый рост, бурый цвет, небольшой хохолок из перьев золотистого цвета, более короткий, чем у цапли (когда они чем-нибудь взволнованы, хохолок поднимается), и, наконец, маленькие брови такого же золотистого цвета. Их называют пингвинами-прыгунами. Действительно, они передвигаются только прыжками. Эта разновидность отличается большей подвижностью, чем обе предыдущие.

Три разновидности морских ласточек, редко встречающиеся здесь, не предвещали нам бури, как те, что попадались в море. Однако, как утверждают моряки, это такие же птицы; все разновидности их имеют много общего между собой. Если это настоящие морские ласточки, можно быть уверенным, что они строят гнезда на суше; однажды нам принесли из гнезда птенцов, покрытых только пухом, но тем не менее очень похожих на своих родителей. Вторая разновидность отличается от первой величиной; ласточки этой разновидности немного меньше голубя. Обе разновидности черного цвета с несколькими белыми перьями на брюшке. Что касается птиц третьей разновидности, которых мы сначала назвали белыми голубями, так как все оперение у них белое, а клюв красный, то по сходству их с двумя предыдущими, можно думать, что это тоже морские ласточки.

/Птицы, не имеющие перепонок на ножках/ Три разновидности орлов, из которых самые большие имеют грязно-белое оперение, а другие — черное и желтые и белые лапы, уничтожают бекасов и маленьких птичек, ибо они не так велики и не так сильны, чтобы нападать на крупных птиц. Множество ястребов-перепелятников и сов также преследуют мелкую дичь. Их оперение очень разнообразно и многоцветно.

Бекасы здесь такие же, как и в Европе. Они не делают петель в полете, и их легко стрелять. Во время любовного периода они поднимаются так высоко в небо, что пропадают из виду. Бекасы вьют гнезда среди полей в местах, почти лишенных травы. Пропев свои песни, они бросаются в гнездо прямо с высоты небес. В это время бекасы не жирны, зато осенью их мясо превосходно.

Летом здесь много куликов, ничем не отличающихся от наших. [73]

В течение всего года на берегу моря встречается птица, похожая на кулика. Ее назвали морской сорокой [pie de mer] за ее черное с белым оперение; другие ее отличительные особенности — это кораллового цвета клюв и белые лапки. Она редко покидает скалы, обнажающиеся при отливе, и питается маленькими креветками. Ее свисту легко подражать, чем, конечно, и пользовались наши охотники.

Часто попадаются хохлатые цапли. Сначала мы принимали их за простых и не знали, что их перья ценятся очень высоко. Эти птицы начинают ловить рыбу только в конце дня; время от времени они издают звуки, напоминающие лай, так что можно подумать, что это такие же волк-лисицы, о которых выше я уже говорил.

Осенью появились две разновидности скворцов. Третья разновидность этих птиц нас и не покидала. Мы их назвали красными птицами. Все их брюшко, особенно зимой, покрыто перьями огненного цвета; из этих перьев можно делать богатые украшения. Из двух других видов перелетных птиц один бурого цвета с брюшком, испещренным черными перьями; у другого обычное для скворца оперение. Мы не сообщаем подробностей о множестве других маленьких птиц, похожих на тех, что встречаются во Франции в приморских провинциях.

/Амфибии/ О морских волках и львах уже говорилось. Эти животные обитают на морском побережье и устраивают свои лежбища среди высоких трав, называемых гладиолусами. Огромные стада морских львов и волков уходят в глубь острова на расстояние более чем лье от берега, лежат там на траве и греются на солнце. Казалось бы, морской лев, описанный в отчете о путешествии лорда Ансона, может считаться скорее разновидностью морского слона, так как у него есть хобот. К тому же он не имеет гривы и отличается большими размерами — длина его достигает двадцати двух футов. Имеется и другая разновидность, представители которой гораздо меньших размеров, без хобота, с гривой из более длинной шерсти, чем та, что покрывает остальную часть тела, так что эту разновидность можно считать настоящим морским львом. Морской волк обычно не имеет ни хобота, ни гривы, поэтому эти три вида легко различить. Под шерстью у этих животных нет пуха, который имеется у животных, пойманных в Северной Америке или в реке Ла-Плате. Их жир и шкуры уже давно являются предметом оживленной торговли.

Нам не удалось ознакомиться со многими видами рыб. Рыбы Рыбу, которую мы обычно ловили, мы называли голавлем [muge или mulet], ибо она была на него похожа; среди [74] этих рыб попадались экземпляры в три фута длиной, которые шли на сушку. Часто попадалась рыба, которую рыбаки называли градо [gradeau]; нередко она достигала фута длины. Сардины появлялись только в начале зимы. Голавли, преследуемые морскими львами, укрываются в ямках у берегов ручьев, и мы легко их ловили, снимая пласт торфа, покрывающий эти убежища.

Кроме того, мы ловили еще множество другой, очень мелкой рыбы, одна из разновидностей которой была названа нами прозрачной щукой; голова этой рыбы напоминает щучью: у нее нет чешуи, и она совершенно прозрачна. Среди скал попадаются морские угри. В бухтах в хорошую погоду мы видели белых морских свиней с черной головой и черным хвостом.

Если бы у нас было достаточно времени и свободных людей, которые занимались бы рыбной ловлей в открытом море, то нам удалось бы обнаружить гораздо больше разновидностей рыб и уж во всяком случае камбалу, какую море иногда выбрасывало на прибрежный песок.

Мы поймали только одну разновидность пресноводных рыб. Она была зеленоватого цвета, без чешуи и размером с обыкновенную форель. Правда, в этой области мы произвели мало поисков — у нас не хватало времени; а другой рыбы здесь и так было много.

/Ракообразные/ Что касается ракообразных, то были обнаружены только три мелкие разновидности: красные раки, имеющие этот цвет и до того, как их сварят; это, скорее, бокоплавы; крабы с голубыми клешнями, похожие на нашего краба-турлуру, и очень мелкие креветки. Мы собирали этих ракообразных только из любопытства, так же как и съедобные ракушки и другие моллюски, которые здесь не столь тонкого вкуса, как во Франции. Устрицы здесь, по-видимому, совсем не водятся.

Наконец, чтобы сравнить эти места с каким-либо из уже освоенных островов в Европе, я процитирую то, что говорит Пуфендорф ⁶⁰ об Ирландии, лежащей в той же широте северного полушария, а именно: «Этот остров очень приятен благодаря чистому и полезному воздуху; ни жара, ни холод здесь никогда не бывают чрезмерны. В стране, сильно изрезанной озерами и реками, раскинулись обширные равнины, представляющие великолепные пастбища; нет ядовитых существ, озера и реки изобилуют рыбой» и т.д. (См. «Всемирную историю»).

* * *

ГЛАВА ПЯТАЯ

Плавание от Малуинских островов до Рио-де-Жанейро. — Соединение с транспортом «Этуаль». — Враждебные действия португальцев против испанцев. — Доходы португальского короля в Рио-де-Жанейро

/1767 г., июнь. Выход с Малуинов в Рио-де-Жанейро/ Тем временем я тщетно ждал транспорт «Этуаль» на Малуинских островах. Прошли март и апрель, а корабль не появлялся. Я не решался выйти в плавание через Тихий океан на фрегате, который мог взять не более шестимесячного запаса провианта для экипажа. В течение всего мая я все же еще ожидал «Этуаль». Видя, наконец, что у меня остается провизии не более чем на два месяца, я вышел 2 июня с Малуинских островов и взял курс на Рио-де-Жанейро, где командиру транспорта «Этуаль», господину Жироде, было назначено место встречи на случай, если непредвиденные обстоятельства помешают ему прийти за мной на Малуинскиё острова.

/Вход в Рио-де-Жанейро/ Погода благоприятствовала нашему переходу. 20 июня после полудня мы увидели высокие скалы бразильского нагорья, и 21-го показался вход в Рио-де-Жанейро. У берега стояло несколько рыбачьих лодок. Я велел поднять португальский флаг и сделать пушечный выстрел. По этому сигналу к нам подошла одна из лодок, и я нанял лоцмана для входа на рейд. Лоцман заставил нас приблизиться к берегу на расстояние полулье от окаймляющих его островов. Повсюду здесь большие глубины, высокий гористый берег покрыт лесом и разделен отвесными утесами с остроконечными вершинами. Все это оживляет прибрежный пейзаж.

Вечером, в половине шестого, когда мы находились у форта Сент-Круа, нас окликнули, и на борт поднялся португальский офицер, запросивший о цели нашего прибытия. Я отправил с ним шевалье де Бурнана, чтобы информировать об этом графа д’Акунья, бразильского вице-короля, и договориться об отдаче салюта. В половине восьмого мы бросили якорь на рейде на восьмисаженной глубине; грунт — черный ил. [76]

/Спор о салюте/ Шевалье де Бурнан вскоре возвратился и принес следующий ответ графа д’Акунья: если кто-либо, встречая другого на улице, снимает перед ним шляпу, то он не справляется предварительно, будет ли ему отдан долг вежливости, или нет; и если мы произведем салют, он посмотрит, как ему поступить. Ввиду того, что эти слова не явились ответом, я решил не салютовать.

В то же время к нам прибыла шлюпка с транспорта «Этуаль», который действительно находился в Рио-де-Жанейро, с сообщением от господина де ла Жироде. Он доносил, что отплытие из Рошфора, которое должно было состояться в конце декабря, задержалось до начала февраля и что после трех месяцев плавания течь в корпусе корабля и плохое состояние рангоута заставили его зайти в Монтевидео. Получив от возвратившихся с Малуинских островов испанских фрегатов мою инструкцию для дальнейшего плавания, он тотчас же вышел в Рио-де-Жанейро, где и стал на якорь шесть дней назад. Соединение с транспортом «Этуаль» позволило мне продолжать мою миссию, хотя, доставив мне на тринадцать месяцев провизии, транспорт имел запас хлеба и овощей едва на пятьдесят дней. Недостаточное количество этих необходимых продуктов заставило меня вернуться в устье Ла-Платы, так как мы не нашли в Рио-де-Жанейро ни хлеба, ни муки.

/Затруднения, чинимые португальцами испанскому военному кораблю/ В порту Рио-де-Жанейро стояли тогда два корабля, которые нас заинтересовали. Один из них французский, второй — испанский. Французский военный корабль «Этуаль дю Матен» направлялся в Индию. Его малые размеры не позволяли зимой идти вокруг мыса Доброй Надежды, и он ожидал здесь подходящего времени года. Испанский 74-пушечный линейный корабль «Дилихенте» находился под командой дона Франсиско де Медина. Выйдя из устья Ла-Платы с грузом кож и пиастров, корабль получил сильную течь ниже ватерлинии; это заставило его зайти в порт, чтобы здесь произвести ремонт и затем продолжать путь в Европу. Но в течение восьми месяцев, с тех пор, как он вошел в порт, вице-король отказывает ему в помощи и чинит всякого рода препятствия, так что нет возможности закончить ремонт судна.

/Помощь, которую мы ему оказали/ В первый же вечер моего прибытия дон Франсиско обратился ко мне с просьбой прислать ему моих плотников и конопатчиков, что я и сделал на следующий же день.

/Визит вице-короля на наш фрегат/ 22 июня со всем офицерским составом я явился с визитом к вице-королю; он ответил на мой визит, прибыв на корабль 25 июня. Когда вице-король покидал наш корабль, я салютовал ему девятнадцатью пушечными выстрелами, [77] на что с берега ответили тем же числом. Во время визита вице-король предложил нам любую зависящую от него помощь; по моей просьбе он дал мне разрешение на покупку корвета, который был бы мне очень полезен во время экспедиции; вице-король даже добавил, что если бы в португальском королевском флоте таковой имелся, он предложил бы мне его. Он обещал также произвести самое строгое расследование по делу об убийстве священника с транспорта «Этуаль», совершенном под окнами его дворца за несколько дней до нашего прибытия, и заверил меня, что виновные понесут строгое наказание. Но это так и осталось обещанием; международное право было здесь бессильно.

Любезность вице-короля продолжалась еще несколько дней. Он даже собирался пригласить нас на несколько ужинов, которые намечал устроить на берегу реки в жасминовых и померанцевых беседках, и приказал отвести для нас ложу в опере. Там в большом и достаточно красивом зале мы имели возможность познакомиться с шедеврами Метастазио ⁶¹ в исполнении труппы мулатов и слушать божественные произведения великих итальянских мастеров в исполнении скверного оркестра, которым дирижировал горбатый священник в духовном облачении.

Внимание, которым мы пользовались, сильно удивляло испанцев и даже местных жителей, предупредивших нас, что такое отношение их правителя к нам долго продолжаться не будет. Действительно, потому ли, что ему не понравились наши связи с испанцами и помощь, которую мы им оказывали, или потому, что он не мог дольше поддерживать с нами отношения, находившиеся в противоречии с его характером, но вскоре он стал и к нам относиться не лучше, чем к другим.

/Враждебные действия португальцев против испанцев/ 28 июня мы узнали, что в провинции Рио-Гранде португальцы внезапно напали на испанцев, прогнав их из форта, который они занимали на левом берегу реки, и задержали испанский корабль, стоявший у острова Сент-Катерин.

В порту вооружался большой португальский 74-пушечныи корабль местной постройки «Сан-Себастьян» и 40-пушечный фрегат «Ла нуэстра сеньора да грасиа». Последний предназначался, как говорили, для сопровождения каравана с войсками и снаряжением, направлявшегося в Рио-Гранде и в колонию Сен-Сакреман. Эти враждебные действия и военные приготовления внушали опасение, что вице-король задержит испанский корабль «Дилихенте», который килевался на острове Лас-Кобрас. Мы решили ускорить насколько возможно его вооружение, и в последний день июня он мор уже приступить к погрузке. Но когда 6 июля он [78] намеревался погрузить свои пушки, которые в связи с килеванием судна были свезены на остров Кулебра, вице-король отказался их выдать и заявил, что задержит корабль до тех пор, пока не получит разъяснений своего правительства по поводу неприятельских действий в Рио-Гранде. Дон Франсиско предпринял необходимые шаги, но все было напрасно — граф д’Акунья не захотел даже принять письмо, доставленное ему офицером испанского корабля.

/Недоброжелательность вице-короля по отношению к нам/ Вскоре и мы разделили немилость своих союзников. После повторного разрешения вице-короля я заключил сделку на покупку брига, но граф д’Акунья запретил продавцу передать мне этот корабль. Нам было также запрещено получить с королевской верфи закупленный там лес. Мне было отказано и в разрешении поселиться с моими офицерами на время, пока на корабле будет продолжаться существенный ремонт, в доме одного из местных жителей, в котором жил коммодор Байрон, когда в 1765 г. стоял здесь на якоре. Я решил высказать вице-королю свои возражения по этому поводу, но он встал в гневе и приказал мне выйти. Уязвленный, несомненно, тем, что, несмотря на его ярость, я и сопровождавшие меня офицеры продолжали сидеть, он позвал свою стражу. Но стража, будучи благоразумнее его, долго не появлялась, и мы удалились, не уронив своего достоинства. Как только мы вышли, охрана дворца была усилена и отдан приказ арестовывать всех французов, появляющихся на улицах после захода солнца. Он велел также командиру четырехпушечного французского корабля стать на якорь у форта Виллагаон, и на другой день я отбуксировал его туда моими шлюпками.

С тех пор я думал только о том, как бы скорее уйти из Рио-де-Жанейро, тем более что и местные жители, у которых мы бывали, могли ждать неприятностей от вице-короля. Два португальских офицера стали жертвой своей порядочности; одного из них за хорошее отношение к нам посадили в тюрьму, а другого сослали в Санта — маленький городок на побережье между островом Сент-Катерин и Рио-Гранде. Я спешил запастись пресной водой и погрузить на транспорт «Этуаль» самое необходимое имущество и свежую провизию. Необходимо было также увеличить ширину марсов на фрегате. Все необходимое для этого, в чем мне отказали на верфях, доставил командир испанского судна. Контрабандным путем нас обеспечили и досками, без которых мы не могли обойтись.

Наконец 12 июля, когда все было готово, я послал к вице-королю своего офицера, чтобы поставить его в [79] известность, что при первом же попутном ветре снимаюсь с якоря. Командиру французского корабля «Этуаль-дю-Матен» господину д’Этшевери я посоветовал не задерживаться в Рио-де-Жанейро, а время, остающееся до начала сезона, наиболее благоприятного для плавания вокруг мыса Доброй Надежды, использовать с целью ознакомления с островами Тристан д’Акунья, где в изобилии имеются и вода, и рыба. Я рассказал ему все, что знал об этих островах. Впоследствии мне стало известно, что он последовал моему совету, и из его сообщений я заключил, что там без риска можно стать на якорь, удобно брать воду и легко обеспечить экипаж треской и другой прекрасной рыбой, которой там много. По его наблюдениям, якорная стоянка расположена на параллели 37°24' южной широты.

Во время нашего пребывания в Рио-де-Жанейро мы наслаждались поэтической весной. Вид этой бухты всегда доставлял огромное удовольствие путешественникам, особенно таким, как мы, которые долгое время не видели лесов, культурных центров и жили в местах, где не так уж много ясных солнечных дней. И мы наслаждались картинами природы этой восхитительной страны. Жители ее с самым искренним негодованием говорили о плохом отношении к нам вице-короля и сожалели, что мы не можем подольше остаться среди них.

Немало путешественников уже описало Бразилию и ее столицу, поэтому все, что бы я ни сказал, будет утомительным повторением. Город Рио-де-Жанейро, завоеванный в свое время французским оружием ⁶², хорошо известен. Ограничусь тем, что сообщу некоторые подробности о богатствах, сосредоточенных в этом городе, и о доходах, которые извлекает отсюда португальский король. Выше я говорил, что ученый натуралист де Коммерсон, участвовавший на транспорте «Этуаль» в нашей экспедиции, уверял меня, что он никогда не встречал страны с более богатой растительностью и что он нашел здесь настоящие сокровища растительного мира.

/Подробности о богатствах Рио-де-Жанейро/ Рио-де-Жанейро — это склад и главное место сбыта богатств Бразилии. Рудники, называемые Главными, находятся по соседству с городом, от которого их отделяет расстояние в 75 лье. Ежегодно они дают королю, по праву пятой доли, по крайней мере, 112 арробов золота; 1762 г. принес 119 арробов. В капитанию главных рудников входят рудники Рио-де-Мор, Сабара и Серо-Фрио. В последнем, помимо золота, добывают также алмазы, топазы, хризолиты и другие менее дорогие камни, которые встречаются на дне реки, среди гальки, заполняющей ее русло, для чего воды реки отвели в сторону. [80]

/Правила эксплуатации рудников/ Все эти камни, исключая алмазы, не составляют контрабанды; они являются собственностью предпринимателей, которые обязались давать точный отчет только о добытых алмазах и сдавать их интенданту, поставленному королем для этой цели. Интендант хранит их в круглой, обитой железом шкатулке с тремя замками. Ключи от одного замка находятся у него, от другого — у вице-короля и от третьего — у провадора королевской асьенды. Эта шкатулка вкладывается в другую, которую три упомянутых лица опечатывают своими печатями и в которой хранятся три ключа от первой шкатулки. Вице-король не имеет права проверять ее содержимое. Он лишь ставит все в ящик и, опечатав его, отправляет в Лиссабон. Сундук открывают в присутствии короля, и последний отбирает любые понравившиеся ему алмазы, выплачивая их стоимость предпринимателям по договорному тарифу.

Предприниматели обязаны вносить его величеству по одному пиастру за каждый рабочий день невольника, используемого для добычи алмазов; число этих рабов может достигать 800 человек. Контрабандная торговля алмазами преследуется строже всякой другой контрабанды. Если контрабандист беден, он присуждается к смерти; если он владеет средствами, достаточными, чтобы удовлетворить требования закона, то, помимо конфискации камней, его присуждают к двойной оплате их стоимости, к году тюрьмы и вечному поселению на африканском берегу. Несмотря на эти строгости, контрабанда не прекращается, утаивают даже самые дорогие камни, так как их легко спрятать.

/Золотые прииски/ Все золото, добываемое в рудниках, перевозится в Рио-де-Жанейро только после того, как оно подвергнется переплавке в плавильнях, учрежденных в каждом округе, где взимается королевская пошлина. Золото, возвращаемое частным предпринимателям, передается им в слитках с указанием на них веса, номера и королевского герба. Эти данные выбивает на слитках специально назначенное лицо, чтобы на Монетном дворе легко было подсчитать стоимость принимаемого золота.

Слитки, принадлежащие частным предпринимателям, регистрируются в конторе Прайбуна, в 30 лье от Рио-де-Жанейро. Эту контору охраняет пост, который состоит из капитана, лейтенанта и 50 солдат; именно здесь владельцы слитков уплачивают пошлину в размере одной пятой стоимости принадлежащего им золота, а также сбор по полтора реала с человека и с головы рогатого скота или вьючного животного. Половина сбора идет королю, а вторая делится между личным составом поста соответственно чинам. [81]

Частные лица сдают золото в слитках на Монетный двор в Рио-де-Жанейро, где им выплачивают стоимость его в чеканной монете: обычно это полудублоны достоинством в восемь испанских пиастров. С каждого из этих полудублонов король получает по пиастру за лигатуру и монетный сбор. Монетный двор в Рио-де-Жанейро — один из лучших. Он обеспечен необходимым оборудованием, позволяющим выполнять работы с максимальной скоростью. Ввиду того что золото доставляют с приисков одновременно с прибытием из Португалии флотилии кораблей, приходится ускорять темп работы на Монетном дворе, и быстрота, с которой чеканится монета, поразительна.

Прибытие этих флотилий, особенно из Лиссабона, способствует расцвету торговли в Рио-де-Жанейро. Флотилия, прибывающая из Порто, имеет в качестве грузов только вина, водку, уксус, гастрономические товары и грубое полотно, изготовляемое в этом городе или его окрестностях. Сразу по прибытии судов все доставленные товары направляются в таможню, где они облагаются десятипроцентной пошлиной. Теперь, когда связь между колонией Сен-Сакреман и Буэнос-Айресом полностью прекращена, эти сборы должны резко сократиться. Почти все самые дорогие товары отправляются из Рио-де-Жанейро в колонию, откуда они контрабандным путем через Буэнос-Айрес попадают в Чили и Перу. Эта тайная торговля приносит португальцам ежегодно более полутора миллионов пиастров дохода. Одним словом, их дает эта контрабанда. Торговля неграми была еще одной важной статьей дохода. Трудно определить размеры убытков, нанесенных почти полной ликвидацией этой отрасли контрабанды. Она одна требовала не менее трехсот судов каботажного плавания от берегов Бразилии до Ла-Платы.

/Доход, извлекаемый королем Португалии в Рио-де-Жанейро/ Кроме традиционной десятипроцентной пошлины, которая взимается королевской таможней, существует еще налог в два с половиной процента, установленный со времени бедствия в Лиссабоне в 1755 г. ⁶³ и взимаемый под видом извлекаемый добровольного дара; он вносится немедленно по выходе товаров из таможни. Если же владелец товара подает заявление, ему предоставляется отсрочка на шесть месяцев с начислением одного процента; но для этого требуется надежное поручительство.

Прииски в Сан-Паулу и Парнагуа дают королю в обычный год четыре арроба золота установленной пятой доли. Наиболее отдаленные прииски, такие, как Пракатон, Киаба, подчиняются капитании Мату-Гросу. В Рио-де-Жанейро пятая доля с этих приисков не взимается, но прииски Гояс [82] пятую долю уплачивают. В этой капитании имеются и алмазные копи, но разрабатывать их запрещено.

Все расходы португальского короля в Рио-де-Жанейро на содержание войск и гражданских чинов, а также на содержание приисков, правительственных зданий и ремонт кораблей не превышают в год 600 тысяч пиастров. Я ничего не говорю о том, во что могут обойтись ему линейные корабли и фрегаты, строительство которых там сейчас началось.

Перечень различных статей королевских доходов в обычный год

Пиастров 150 арробов золота, получаемых в обычный год от всех

сборов, составляют в испанской монете ....... 1 125 000

Алмазный сбор ................... 240 000

Монетный сбор ................... 400 000

10-проиентный таможенный сбор ........... 350 000

2 1/2-процентный добровольный дар ........... 87 000

Дорожный сбор, продажа должностей, контор и вообще

всего, что относится к приискам .......... 225 000

Налог на чернокожих ................ 110 000

Налог на рыбий жир, соль, мыло и 10% на местные товары ............... 130 000

Всего: 2 667 000

Если вычесть из этой суммы указанные выше расходы, увидим, что доходы португальской короны, извлекаемые из Рио-де-Жанейро, достигают 10 миллионов в нашей монете.

* * *

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Выход из Рио-де-Жанейро. — Вторичное плавание в Монтевидео. — Повреждения, полученные транспортом «Этуаль»

/1767 г., июль/ 14 июля мы покинули Рио-де-Жанейро, но из-за слабого ветра вынуждены были стать на якорь на рейде. Окончательно мы вышли 15-го.

/Уход из Рио-де-Жанейро/ Наш фрегат имел превосходство в ходе перед транспортом «Этуаль», поэтому через два дня нам пришлось спустить и разоружить брам-стеньги, тем более что наши мачты требовали весьма бережного обращения. Дули очень свежие переменные ветры, и на море была большая волна. В ночь с 19 на 20 июля ветром сорвало и унесло в море наш грот-марсель, хотя он был взят на гитовы. 25-го мы наблюдали затмение солнца. Я взял к себе на корабль молодого астронома господина Веррона, прибывшего из Франции на транспорте «Этуаль», чтобы заняться в пути изучением различных наиболее точных и удобных методов определения долготы в море.

/Затмение солнца/ На основании счислимого места корабля момент затмения, вычисленный этим астрономом, должен был наступить для нас 25 июля в 4 часа 19 минут дня. В 4 часа 10 минут облако скрыло от наших взоров солнце, и когда в 4 часа 31 минуту мы снова его увидели, оно было затемнено всего лишь на каких-нибудь полтора дюйма. Облака, которые все время закрывали солнце, позволяли нам видеть его только в очень короткие промежутки времени, и, таким образом, мы не могли наблюдать ни за одной из фаз затмения, а следовательно, не имели возможности на основе этих наблюдений определить нашу долготу. Для нас солнце скрылось еще до момента видимого совмещения, и мы полагали, что затмение наступило в 4 часа 23 минуты.

/Вход в устье Ла Платы/ 26 июля лот начал доставать до грунта, и 28-го утром мы увидели Кастильский берег. Эта часть береговой полосы реки не очень высока и видна на 10—12 лье. Мы думали, что перед нами вход в бухту, в которой находится якорная [84] стоянка и которую испанцы охраняют с помощью форта; это якорное место, как мне говорили, очень плохое. 29 июля мы вошли в реку Ла-Плату и увидели горы Мальдонадос. За этот и за следующий день мы мало продвинулись вперед. Почти всю ночь с 30 на 31 июля было безветрие, и мы все время занимались измерением глубин. Течения сносили нас, по-видимому, к северо-западу, к острову Лобос. В половине второго ночи мы измерили лотом глубину, она оказалась тридцать саженей; опасаясь, что мы находимся слишком близко от Лобоса, я сигналом приказал стать на якорь. В половине четвертого мы снялись с якоря и увидели остров Лобос на северо-востоке в двух с половиной лье от нас. Южный и юго-восточный ветер, вначале слабый, все усиливался; 31 июля после полудня корабли стали на якорь в бухте Монтевидео. Мы потеряли много времени из-за транспорта «Этуаль», так как, уступая нам в скорости хода, это судно еще дало течь: если при выходе из Рио-де-Жанейро течь составляла 4 дюйма за два часа, то после нескольких дней плавания за тот же промежуток времени она достигла уже 7 дюймов; поэтому транспорт не мог форсировать парусами.

/Вторичная стоянка в Монтевидео/ Едва успели мы стать на якорь, как к нам на борт явился испанский офицер, чтобы приветствовать нас от имени губернатора Монтевидео по случаю нашего прихода.

/Новости, которые мы здесь узнали/ Он сообщил также, что получен приказ из Испании арестовать всех иезуитов и конфисковать их имущество; что на том самом судне, которое доставило эти депеши, прибыло сорок иезуитских священников, назначенных для направления в различные миссии; он добавил, что приказ уже выполняется в главных миссиях, причем без всякой паники и сопротивления, наоборот, святые отцы с благоразумием и покорностью переносят свою опалу.

В дальнейшем я расскажу подробно об этих больших событиях, о которых я узнал во время длительного пребывания в Буэнос-Айресе благодаря доверию ко мне генерал-губернатора дона Франсиско Букарели. Он предоставил мне возможность ознакомиться с несколькими делами иезуитов и даже прочел мне письмо, в котором дает отчет духовнику испанского короля Аранда об исполнении этого указа.

/1767 г., август/ Ввиду того что нам надлежало пока оставаться в реке Ла-Плате и выйти из нее уже после наступления равноденствия, мы поселились на берегу в Монтевидео, где разместили также наших рабочих и госпиталь. Покончив с этими заботами, я отправился II августа в Буэнос-Айрес, чтобы ускорить доставку необходимой нам провизии, которую должен был привезти поставщик испанского короля [85] по тем же ценам, которые установлены по договору с королем. Я хотел также побеседовать с генерал-губернатором Букарели о том, что произошло в Рио-де-Жанейро, хотя я уже отправил ему с нарочным депеши дона Франсиско де Медина.

Генерал-губернатор решил ограничиться посылкой в Европу сообщения о недружелюбных действиях вице-короля Бразилии и не применять репрессивных мер, хотя ему не стоило бы труда в короткий срок овладеть колонией Сен-Сакреман, тем более что она находилась в тяжелом положении и нуждалась во всем. До нее даже не дошел конвой с провизией и вооружением, грузившийся в Рио-де-Жанейро, когда мы уходили оттуда.

Генерал-губернатор сделал все возможное, чтобы облегчить нам выполнение своих задач. В конце августа две шхуны, груженные сухарями и мукой для нас, были посланы в Монтевидео, куда 25 августа направился и я для празднования дня св. Людовика. В Буэнос-Айресе я оставил шевалье дю Бушажа для погрузки остальных припасов и решения различных вопросов, могущих возникнуть до нашего ухода, что, как я рассчитывал, должно произойти в конце сентября. Мог ли я тогда предвидеть, что обстоятельства задержат нас здесь на шесть недель?

/Повреждения транспорта «Этуаль»/ Во время шторма, налетевшего с юго-запада, торговое судно «Сан-Фернан» ночью стало дрейфовать на якоре и, столкнувшись со стоявшим вблизи транспортом «Этуаль», сломало ему бушприт у самого форштевня. Гальюн и регели левого борта были снесены; хорошо еще, что столкнувшимся судам удалось быстро отойти друг от друга, несмотря на непогоду и темноту, и избежать, таким образом, других повреждений. На торговом судне вся кормовая надводная часть была разбита вдребезги.

/1767 г., сентябрь/ Это столкновение значительно усилило течь, которая наблюдалась на транспорте «Этуаль» с самого начала кампании. Необходимо было разгрузить и, быть может, даже килевать его, чтобы обнаружить и заделать место течи, находившееся, по-видимому, весьма низко в носовой части. Этого нельзя было сделать в Монтевидео, где, кроме того, не было нужного леса для ремонта рангоута.

Я послал офицера в Мальдонадос для поиска мачт среди обломков разбитых кораблей, которые, как говорили, можно найти там на берегу; он нашел лишь две мачты, но перевозка их в Монтевидео была бы слишком сложной. Тогда я написал лейтенанту шевалье дю Бушажу, чтобы он обрисовал наше положение генерал-губернатору, испросив его согласие на переход транспорта «Этуаль» вверх по реке [86] до пункта Энсенад-де-Бараган; я поручил ему также тотчас же направить туда лес и другие необходимые материалы. Генерал-губернатор маркиз де Букарели удовлетворил нашу просьбу; 7 сентября, не найдя лоцмана, я перешел на транспорт «Этуаль» с плотниками и конопатчиками, взятыми с фрегата «Будёз», намереваясь на следующий же день отправиться в путь и самому вести корабль на этом невероятно трудном, как говорили, переходе.

/Переход из Монтевидео в Бараган/ Два торговых судна — «Сан-Фернандо» и «Кармен» — с лоцманом-практикантом должны были в тот же день выйти из Монтевидео в Энсенад; я рассчитывал последовать за ними, однако судно «Сан-Фернандо», на борту которого находился этот самый лоцман по имени Филипп, тайно от нас в ночь с 7 на 8 сентября покинуло порт, оставив своих товарищей в трудном положении. Судно «Кармен» осталось в порту, дожидаясь шхуны, за которой оно должно было следовать речным фарватером.

Несмотря ни на что, мы вышли из Монтевидео 8-го утром, следуя за нашими шлюпками, оставив в порту судно «Кармен». Ночью мы догнали «Сан-Фернандо» и прошли мимо него; 10 сентября после полудня мы стали на якорь в бухте Энсенад, причем лоцман Филипп, столь же плохой лоцман, как и человек, все время шел вслед за нами.

/Подробности этого плавания/ 10-го, убедившись в правильности сделанных нам предупреждений о трудности перехода, мы увидели с высоты мачт испанские корабли, стоявшие на якоре в бухте Энсенад. Около четырех часов коснулись дна и почти тотчас же снялись с мели. К нам на борт прибыл испанский офицер. Как только глубина под килем достигла 4 1/2 саженей, я приказал стать на якорь приблизительно в половине лье от фрегата «Эсмеральда», на жидком черном илистом грунте. Таков грунт дна всего канала, и только у обрывистого края банки Ортис грунт — красный песок. Я нашел на этом рейде двадцатишестипушечный фрегат «Венус» и несколько торговых судов, которые готовились в ближайшее время поставить паруса и следовать в Европу. Здесь же стояли испанские фрегаты «Эсмеральда» и «Льебре», которые после приемки всяких грузов должны были вернуться на Малуинские острова, а оттуда идти в Южное море, чтобы принять на борт иезуитов из Чили и Перу. Кроме того, здесь же стояла шхуна «Андалуз», вышедшая в конце июля из Ферроля совместно с шхуной под названием «Авентуреро», которая погибла, выскочив на оконечность банки Англуа; вскоре экипаж шхуны спасся. Шхуна «Андалуз» готовилась идти на Огненную Землю с миссионерами и подарками для местных жителей от испанского короля, пожелавшего [87] выразить им свою благодарность за помощь экипажу корабля «Консепсьон», который погиб в 1765 г. у их берегов.

/Окончание ремонта транспорта «Этуаль»/ Я сошел с корабля в Барагане, куда шевалье дю Бушаж уже переправил часть необходимого нам леса. Ему стоило больших трудов и средств получить его в Буэнос-Айресе в королевском арсенале и на нескольких частных складах; но и в том и в другом месте они представляли собою остатки кораблей, потерпевших крушение на реке; никаких других ресурсов в Барагане не было. Зато мы встретили множество всякого рода затруднений, сильно задержавших нас здесь. Бухта Энсенад-де-Бараган — это весьма посредственная гавань, созданная в устье реки шириной около четверти лье, впадающей в Ла-Плату на южном берегу, в 10 или 12 лье на ост-зюйд-ост [112 1/2°] от Буэнос-Айреса. Однако сколько-нибудь достаточные глубины имелись только в середине этой бухточки, в прямом канале, который постоянно заносится илом и в который могут входить лишь суда с осадкой менее 12 футов; в остальной части бухты в малую воду глубины едва достигают шести футов. Изменения уровня воды в Ла-Плате чрезвычайно неправильны, и полная или малая вода иногда держится до восьми дней подряд, в зависимости от направления ветра. Поэтому высадка в бухте со шлюпок представляет значительную трудность. Здесь нет никаких складов — лишь несколько домов, или, точнее, хижин из камыша, крытых кожей, беспорядочно разбросанных на открытой местности; обитатели этих хижин не знают большей радости, чем жить в беспечной праздности.

Суда с большой осадкой, входящие в эту бухту, вынуждены становиться на якорь у мыса Лара, в полутора лье к западу. Там они подвержены всем ветрам, но так как грунт дна реки хорошо держит якорь, судно может, хотя и с большими неудобствами, даже зимовать здесь.

/1767 г., октябрь/ Я оставил на мысе Лара господина де ла Жироде, поручив ему ведать всеми делами, связанными с ремонтом его корабля, и отправился в Буэнос-Айрес. Оттуда я послал ему большую шхуну, которую он мог использовать при килевании транспорта «Этуаль», когда последний войдет в бухту Энсенад. Для этого он должен был предварительно разгрузиться и передать по частям свой груз на фрегаты «Эсмеральда» и «Льебре», на что имелось разрешение генерал-губернатора.

8 октября транспорт «Этуаль» был уже в состоянии войти в порт, и мы надеялись, что его ремонт не затянется, чего мы все время опасались. Действительно, как только началась разгрузка судна, течь в носовой части его заметно уменьшилась, а когда осадка его форштевня стала не более восьми [88] футов, и вовсе прекратилась. Сняв несколько досок наружной обшивки судна, мы обнаружили, что пазы на длину в 4 1/2 фута в носовой части начиная от ватерлинии при осадке в 8 1/2 футов и глубже совсем не законопачены. Были обнаружены еще два специально просверленных отверстия, в которые не были пропущены болты. Все эти повреждения были быстро исправлены; кроме того, в носу были установлены новые гальюнные регели, изготовлен и оснащен новый бушприт; транспорт был заново полностью переконопачен. 21 октября транспорт перешел к мысу Лара и принял свой груз с испанских фрегатов. Постепенно на него погрузили лес, муку, сухари и разную провизию, которую я отправил сюда.

/Уход в Европу нескольких судов и приход других судов/ В конце сентября в Кадис вышли фрегат «Венус» и четыре других судна, груженных кожами, увозя 250 иезуитов и несколько французских семейств с Малуинских островов; семь семей колонистов ввиду отсутствия мест на кораблях вынуждены были дожидаться другой оказии. Генерал-губернатор разрешил им приехать в Буэнос-Айрес и позаботился о жилье для них. Тогда же мы узнали о прибытии торгового судна «Диаман», посланного в Буэнос-Айрес, и другого торгового судна «Сен-Мишель», направлявшегося в Лиму. Положение судна было тяжелым. Сорок пять дней оно боролось со штормами у мыса Горн; на судне умерло 39 членов экипажа, остальные болели цингой. Штормом сорвало на судне руль, и командир вынужден был взять курс на Ла-Плату. Только через семь месяцев после выхода из Кадиса оно вошло в Монтевидео. На судне оставалось только трое матросов и несколько офицеров, еще способных двигаться. По просьбе испанцев мы послали им в помощь одного офицера и матросов, чтобы привести судно в Монтевидео. 5 октября туда прибыл испанский фрегат «Агила», вышедший из Ферроля в марте. Он зашел на остров Сент-Катерин, где португальцы задержали его одновременно с линейным кораблем «Дилихенте», арестованным в Рио-де-Жанейро.

* * *

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Подробности об иезуитских миссиях в Парагвае и изгнание иезуитов из этой провинции ⁶⁴

В то время как мы торопились покинуть Ла-Плату, генерал-губернатор маркиз де Букарели готовился к отъезду в Уругвай. Во всех других подчиненных ему провинциях иезуиты уже были арестованы, и генерал-губернатор хотел лично привести в исполнение в миссиях указы испанского короля. От первых же действий генерал-губернатора зависело будущее народов этих провинций — примут ли они предписанные им новые порядки, или снова впадут в варварское состояние. Но прежде чем описывать подробности крушения этого своеобразного правления, нужно сказать несколько слов о его происхождении, развитии и формах. Я расскажу об этом «sine ira et studio quorum causas procul habeo» [«без гнева и пристрастия»].

/Время основания миссии/ Впервые иезуиты проникли в эти богатые области в 1580 г. в царствование Филиппа III и основали здесь ставшие вскоре широко известными миссии. В Европе эти области получили название Парагвай, а в Америке — Уругвай, по имени реки, на берегах которой они расположены. Миссии, разделенные по племенам, были вначале слабыми и малочисленными, но в дальнейшем число миссионерских поселков достигло 37; из них 29 — на правом берегу Уругвая и 8 — на левом; каждая миссия управлялась 2 иезуитами в монашеском одеянии. Правители охотно сочетают религию и выгоду, если одно не мешает другому. Те же мотивы побудили испанских монархов приступить к обращению индейцев в истинную веру: приобщая их к католической церкви, они несли дикарям цивилизацию и в то же время становились хозяевами обширной и богатой страны; это означало для метрополии новый источник доходов и новых последователей истинного бога. [90]

/Условия договора между испанским двором и иезуитами/ Согласившись на выполнение этих планов, иезуиты поставили условием, чтобы им была предоставлена полная независимость от губернаторов провинций, и даже потребовали, чтобы ни один испанец не пытался проникнуть в эту страну. В основе этого требования лежала боязнь того, что пороки европейцев могут повредить их делу и оттолкнуть вновь обращенных от христианства, а испанское высокомерие сделает это слишком тяжкое подчинение ненавистным. Испанский двор одобрил эти соображения и установил, что на миссионеров не будет распространяться власть губернатора, а казначейство ежегодно будет выдавать им 60 тысяч пиастров на расходы по обработке земель с условием, что, как только будут созданы селения и земли приведены в хорошее состояние, индейцы ежегодно будут выплачивать королю по одному пиастру с каждого человека в возрасте от 18 до 60 лет. Испанский двор потребовал также, чтобы индейцы были обучены испанскому языку, но это требование, кажется, не было выполнено.

/Рвение и успехи миссионеров/ Иезуиты устремились на это поприще с мужеством мучеников и с поистине ангельским терпением. Действительно, нужно было обладать и тем и другим качеством, чтобы привлечь к себе, удержать и принудить к послушанию и труду людей диких, непостоянных, привыкших столь же к праздности, сколь и к независимости. Препятствий было множество, трудности возникали на каждом шагу, но рвение восторжествовало, и кротость миссионеров привлекла наконец к ним суровых лесных жителей. Они были сведены в поселки, им дали законы и научили полезным и интересным ремеслам; так миссионеры обратили этот народ, не имевший ни обычаев, ли веры, в людей кротких, строго выполняющих все христианские обряды. Увлеченные убедительным красноречием своих апостолов, индейцы добровольно подчинились людям, которые жертвовали собой для их счастья; даже короля Испании индейцы представляли себе не иначе, как в образе св. Игнатия ⁶⁵.

/Восстание индейцев против испанцев/ Между тем в 1757 г. произошли случаи возмущения индейцев этой властью. Дело в том, что король Испании договорился с Португалией об обмене поселенцев миссий, расположенных на левом берегу Уругвая, на колонию Сен-Сакреман. Стремление положить предел разгулу контрабанды, о которой мы уже говорили, побудило мадридский двор заключить это соглашение. Река Уругвай становилась, таким образом, границей владений двух держав. Теперь надо было покорившихся индейских поселенцев перевести на правый берег, обещая им за затраченный труд денежное вознаграждение. Но эти люди, привыкшие к своему очагу, [91] не хотели покидать обжитые земли и идти куда-то осваивать /Причина их недовольства/ все заново. Они взялись за оружие, разрешение на которое уже давно получили для защиты от набегов паулистов-разбойников, вышедших из Бразилии и объединившихся в конце XVI века в республику. Вспыхнуло восстание; но ни один иезуит не стоял во главе его. Говорили даже, что индейцы насильно удержали их в деревнях для отправления богослужения.

/Они берутся за оружие, но терпят поражение/ Генерал-губернатор провинции Ла-Платы дон Хосе Андонеги выступил против восставших совместно с губернатором Монтевидео доном Хоакимом де Вьяна. Индейцы были разбиты и потеряли более двух тысяч человек. Видя, какой ужас внушило индейцам их первое поражение, дон Хоаким взялся окончательно покорить их. Имея в своем распоряжении 600 человек, он напал на первый поселок и, не встретив сопротивления, овладел им; как только сдались первые, покорились и все остальные.

/Подавление восстания/ Между тем дон Хосе Андонеги был отозван к испанскому двору, и на смену ему в Буэнос-Айрес прибыл дон Педро Севальос. Одновременно дон Вьяна получил приказ покинуть миссии и отозвать войска. О намечавшемся обмене договорами между двумя державами уже не было и речи. Возвратились и португальцы, воевавшие вместе с испанцами против индейцев. Именно во время этого похода в Европе распространился слух о том, что мятежники избрали своим королем индейца, некоего Николаса, который стал для восставших символом королевской власти.

/Индейцы выражают недовольство управлением иезуитов/ Дон Хоаким де Вьяна говорил мне, что когда он получил приказ покинуть миссии, многие индейцы, недовольные жизнью, которую они вели, пожелали уйти с ним. Он возражал, но не мог помешать семи семействам сопровождать его. Они были устроены в Мальдонадо, где и до настоящего времени показывают пример трудолюбия и искусства в ремеслах. Я был удивлен тем, что мне рассказывали об этом недовольстве индейцев. Как связать это с тем, что я читал о методах, посредством которых ими управляли? Законы в миссиях казались мне образцом управления, способного дать людям счастье и благополучие.

/Управление иезуитов, если на него посмотреть со стороны/ Действительно, представьте себе в общих чертах это замечательное управление, в основу которого положены лишь религия и убеждение; что может быть благороднее такой организации для человечества! Общество, члены которого живут на плодородных землях, в благодатном климате и трудятся сообща, а не работают только каждый на самого себя. Плоды общего труда честно свозятся в общественные склады и распределяются между членами общества по [92] их потребностям на жизнь, на одежду и на хозяйственные нужды; человек в расцвете сил кормит своим трудом только что родившегося ребенка, а когда время истощит его силы, сограждане оказывают ему те же услуги, которые раньше он сам оказывал другим; частные дома удобны, общественные здания красивы; все исповедуют один и тот же культ и строго соблюдают его. Этот счастливый народ не знает ни рангов, ни условностей; он равно свободен как от бедности, так и от богатства. Такими должны были казаться и казались мне эти миссии. Но это была иллюзия, ибо в вопросах управления между теорией и практикой дистанция огромного размера. Я убедился в этом на фактах, сообщенных мне единодушно сотней очевидцев.

/Подробности организации управления иезуитов/ Территория, на которой находились миссии, раскинулась на 200 лье с севера на юг и на 150 лье с востока на запад; население их составляло около 300 тысяч иезуитов человек.

В бескрайних лесах росли деревья самых разнообразных пород; на обширных пастбищах паслось не менее двух миллионов голов скота; живописные реки оживляют внутренние районы этой страны, служат средством сообщения и способствуют развитию торговли. Таковы природные условия. Как же там жили?

Страна, как мы говорили, была разделена на приходы, каждый из которых управлялся двумя иезуитами — священником и викарием. Содержание поселений требовало мало расходов, так как индейцы сами обеспечивали себе кров, добывали пищу и делали одежду. Самые большие расходы вызывались содержанием церквей, великолепно построенных и богато украшенных. Излишки продукции сельского хозяйства и весь скот принадлежали иезуитам; им привозили из Европы орудия труда для разных ремесел: стекла, ножи, швейные иголки, четки, иконы, порох, ружья. Ежегодно крупные доходы приносили хлопок, сало, мед, кожи и особенно мате — растение, более известное под названием парагвайского чайного дерева. Торговля листьями этого дерева, заменявшими чай и находившими широкий сбыт во всей Испанской Индии, являлась монополией ордена иезуитов.

Индейцы — мужчины и женщины — рабски подчинялись священникам. Они не только позволяли наказывать себя плетью, как школьников, за общественные проступки, но и сами просили наказывать их даже за грехи, совершенные мысленно. В каждом приходе ежегодно выбирали коррехидоров ⁶⁶ и капитулов, на которых возлагались некоторые административные обязанности. Церемония их избрания [93] происходила в первый день года в церкви и протекала с большой пышностью, под звон колоколов и звуки разного рода инструментов.

Избранник преклонял колена перед священником, который вручал ему знаки достоинства, что все же не избавляло его, как и других, от наказания кнутом. Самым большим отличием их было то, что они носили платье, в то время как единственной одеждой остальных индейцев обоего пола была полотняная рубаха. Празднования в честь прихода и его священника сопровождались народными гуляниями и театральными представлениями; ставились даже комедии, походившие, наверное, на наши старинные пьесы, называемые мистериями.

У священника был просторный дом близ церкви, рядом с двумя корпусами, в одном из которых размещались школы музыки, живописи, архитектуры и разные ремесленные мастерские. Италия присылала сюда отличных учителей, и индейцы, говорят, легко овладевали знаниями. Другой корпус предназначался для молодых девушек, работавших под наблюдением и защитой старых женщин; этот корпус, назывался «гуатигуасу» или семинарией. Жилище священника имело внутренние переходы, связывавшие его с обоими корпусами.

Священник вставал в пять часов утра, молился и в половине седьмого служил мессу. В семь часов происходила церемония целования его руки. В это же время шла раздача листьев парагвайского чайного дерева (мате) по унции на семью. После мессы священник завтракал, читал молитвенник, работал вместе с коррехидорами, посещал семинарию, школы и мастерские. Выезжал он всегда верхом в сопровождении большой свиты; в 11 часов обедал со своим викарием и беседовал до полудня; отдыхал до двух часов; священник оставался в своем помещении до вечерней молитвы, после чего вел беседы до семи часов вечера, а затем ужинал. В восемь часов он ложился спать.

Народ же с восьми часов утра был занят на разных работах в поле и мастерских; женщины пряли; каждый понедельник им выдавали определенное количество хлопка, и в конце недели они должны были принести готовую пряжу. Вечером в половине шестого они собирались для вечерней молитвы и целования руки священника; затем им раздавали мате и по четыре фунта говядины, а также маиса на каждое хозяйство из расчета на 8 человек. В воскресенье не работали, так как церковная служба в этот день отнимала еще больше времени, чем обычно; затем люди могли заняться некоторыми играми, столь же унылыми, как и вся их жизнь. [94]

/Выводы из изложенного/ Из этого точного отчета видно, что индейцы не имели в сущности никакой собственности. Их жизнь была заполнена однообразным трудом и невероятно скучным отдыхом. Этой скукой, которую справедливо называют смертельной, объясняется, почему, как я слышал, они без сожаления расстаются с жизнью. Заболев, они редко выздоравливают. Если их спрашивают, печалит ли их смерть, они отвечают, что нет; так это и есть в действительности. Не приходится теперь удивляться тому, что индейцы с проникновением испанцев в миссии, подчинявшиеся подлинно монастырским порядкам, стремились бежать из этого заключения. Иезуиты же изображали нам этот народ как людей, разум которых никогда не может подняться выше детского. Но жизнь, которую они вели, не позволяла этим большим детям веселиться по-детски.

/Высылка иезуитов из провинции Ла-Плата/ Иезуиты уже задумывались о создании новых миссий, как вдруг события, происшедшие в Европе, разрушили в Новом Свете труды многих лет, потребовавшие такого терпения. Приняв решение об изгнании иезуитов, испанский двор хотел провести эту операцию одновременно во всех обширных владениях Испании. /Меры, предпринятые в этом отношении испанским двором/ Дон Севальос был отозван из Буэнос-Айреса, и на его место назначен дон Франсиско Букарели. Отправляясь в путь, он знал о задачах, которые ему предстоит решать, и был предупрежден о том что исполнение приказа должно быть отложено до новых распоряжений, которые не замедлят последовать. Только духовник короля граф Аранда и несколько министров были посвящены в эту тайну. Дон Букарели прибыл в Буэнос-Айрес в начале 1767 г.

/Меры, принятые генерал-губернатором/ Когда дон Педро Севальос прибыл в Испанию, дону Букарели был послан с почтовым судном приказ, касающийся как этой провинции, так и Чили, куда он должен был отправиться сухим путем. Это судно пришло в Ла-Плату в июне 1767 г., и губернатор тотчас же отправил двух офицеров — одного к вице-королю Перу, другого — к президенту администрации Чили с приказами двора. Он полагал затем направить эти приказы в различные места своей провинции, где имелись иезуиты: в Кордову, Мендосу, Корриентес, Санта-Фэ, Сальта, Монтевидео и Парагвай. Но опасаясь, чтобы кто-нибудь из комендантов этих мест не стал действовать с излишней поспешностью и не разгласил тайну, соблюдения которой требовал двор, Букарели при пересылке им приказа предписал не вскрывать пакет раньше дня, назначенного для исполнения приказа, и вскрыть его лишь в присутствии поименованных им лиц, занимающих главные духовные и гражданские должности в этих местах. Его [95] особенно интересовала Кордова, где находилось главное хозяйство иезуитов и резиденция высшего должностного лица провинции. Иезуиты, направлявшиеся в миссии, изучали здесь язык и нравы страны, чтобы стать пастырями в поселках. Здесь можно было найти наиболее важные документы. Маркиз Букарели направил сюда надежного офицера, которого произвел в лейтенанты и поставил во главе вооруженного отряда. Оставалось привести в исполнение приказ короля. Это был самый ответственный момент. Арестовать иезуитов в поселениях на глазах у индейцев было рискованно; еще неизвестно было, как они к этому отнесутся; для проведения этой операции нужна была вооруженная сила. Наконец, прежде чем удалить иезуитов, надо было выработать другую форму управления взамен существовавшей до сих пор и предупредить таким образом беспорядки в период безвластия.

Губернатор решил выждать и для начала сообщил в миссии, чтобы к нему немедленно выслали по одному коррехидору и по одному касику от каждого племени; здесь он ознакомит их с письмом короля. Он послал этот приказ срочно, так как хотел, чтобы индейцы были уже в дороге и за пределами миссионерского округа в Парагвае, прежде чем до них дойдет весть об изгнании иезуитов. Таким образом, он рассчитывал достигнуть двух целей: первая — получить заложников, которые гарантировали бы верность народа, когда иезуитов уже не будет; вторая — заручиться дружбой индейских вождей хорошим к ним отношением в Буэнос-Айресе. Кроме того, важно было выиграть время для ознакомления их с новым положением, согласно которому они будут пользоваться теми же привилегиями, как и другие подданные короля.

/Секрет чуть не был открыт из-за непредвиденного инцидента/ Все было организовано в глубокой тайне, и хотя было странно, что корабль из Испании прибыл специально для передачи пакета генералу и не доставил другой корреспонденции, никто не догадывался о подлинной причине этого. Для повсеместного выполнения плана был назначен день, когда все курьеры должны были успеть явиться к месту своего назначения; губернатор с нетерпением ожидал этого момента. В это время из Кадиса прибыли два испанских судна — «Андалуз» и «Авантуреро», что чуть было не нарушило все планы. Дело в том, что дон Букарели отдал приказ губернатору Монтевидео в случае прибытия каких-либо судов из Европы не разрешать экипажам общаться с кем бы то ни было. Но одно из этих судов, как мы уже говорили, потерпело крушение у входа в реку. Нужно было оказать ему помощь и спасать экипаж. [96]

Оба судна вышли из Испании, когда иезуиты уже были там арестованы, так что нельзя было помешать распространению этого известия. Офицер одного из этих судов тотчас же был послан к маркизу Букарели и 9 июля в десять часов вечера прибыл в Буэнос-Айрес.

/Поведение генерал-губернатора/ Губернатор не стал раздумывать: он приказал всем комендантам тех мест, куда были посланы пакеты, вскрыть их и немедленно выполнить содержащийся в них приказ. В два часа ночи курьеры были разосланы. Два дома иезуитов в Буэнос-Айресе были оцеплены войсками, к большому удивлению святых отцов, считавших, вероятно, когда их подняли с постелей, захватили их бумаги и объявили пленниками, что все это они видят во сне. На следующий день в городе был опубликован указ, который грозил смертью каждому, кто будет поддерживать торговлю с иезуитами; были арестованы пять негоциантов, которые якобы хотели предупредить иезуитов в Кордове.

/Иезуиты арестованы во всех испанских городах/ Столь же легко был выполнен приказ короля во всех других городах. Повсюду иезуиты были захвачены врасплох. После этого их вывели из занимаемых ими домов под конвоем, которому было приказано стрелять в каждого, кто попытается бежать. Но прибегать к этой крайности не было необходимости: святые отцы выказывали полное смирение перед карающей их десницей, считая, что своими грехами они заслужили наказание господне.

В конце августа больше ста иезуитов из Кордовы прибыло в Энсенаду, куда вскоре после них была отправлена следующая партия из Корриентеса, Буэнос-Айреса и Монтевидео. Их тотчас же посадили на суда, и первый конвой, как мы уже говорили, вышел в конце сентября. Очередная партия находилась в это время на пути к Буэнос-Айресу, чтобы оттуда отправиться дальше.

/Прибытие в Буэнос-Айрес коррехидоров и касиков/ 13 сентября в Буэнос-Айрес прибыли все коррехидоры и касики ⁶⁷, каждый в сопровождении нескольких индейцев. Они выехали из миссий, не подозревая о причине вызова. Новость, которую они узнали в пути, произвела на них определенное впечатление, но они не осмелились нарушить приказ и продолжали свой путь. Единственным напутствием, которым святые отцы проводили в дорогу милых их сердцу неофитов, было не верить ничему, что будет говорить им генерал-губернатор. «Приготовьтесь, дети мои, — говорили они им, — услышать много лжи».

Как только они прибыли в Буэнос-Айрес, их направили прямо в губернаторство, и я присутствовал на их приеме. Они явились туда верхом на лошадях в количестве 120 человек и выстроились полукругом в два ряда; один испанец, [97] знающий язык гуарани, служил переводчиком. Губернатор вышел на балкон и приветствовал индейцев как желанных гостей. /Представление их генерал-губернатору/ Предложив им отдохнуть, он добавил, что намерен вырвать их из рабства и вернуть им имущество, которым они до сих пор не имели права пользоваться. Индейцы ответили хором, подняв правую руку к небу, и пожелали королю и губернатору всяких удач и процветания. Они не выражали недовольства; но на их лицах можно было прочесть скорее удивление, чем радость.

Когда индейцы покинули губернаторство, их проводили в дома иезуитов, где они жили и питались на казенный счет. Посылая им приказ, губернатор велел явиться также знаменитому касику Николасу, но ему ответили, что ввиду престарелого возраста и недомогания он не может приехать.

Когда я уезжал из Буэнос-Айреса, индейцев все еще не вызывали на аудиенцию к генералу. Губернатор хотел дать им время научиться немного языку и ознакомиться с испанским образом жизни. Я посетил их несколько раз. Они производили впечатление людей вялых и апатичных от природы и сидели с тупым видом, словно попали в ловушку; но так как я не знал языка гуарани, то не мог определить степень их развития; я только слышал, как один касик, которого считали хорошим музыкантом, играл на скрипке сонату, однако впечатление было такое, что это звуки органчика, с помощью которого обучают птиц пению. Вскоре после их прибытия в Буэнос-Айрес, когда известие об изгнании иезуитов дошло до миссий, глава духовного ордена прислал маркизу де Букарели письмо, в котором заверял его в своей готовности подчиниться приказам короля и сообщал о покорности всех миссионерских поселков.

/Размеры миссии/ Миссии гуарани ⁶⁸ и тапов ⁶⁹ на реке Уругвай не были единственными, основанными иезуитами в Южной Америке. Дальше, на севере, они объединили и подчинили тем же законам мохосов, чикитосов и абипонов ⁷⁰. Новые миссионерские округа были созданы на юге Чили на берегу острова Чилоэ ⁷¹.

За несколько лет иезуиты проложили путь из Чили в Перу, проходящий через страну чикитосов, более короткий, чем тот, что был известен до сих пор. В странах, куда они проникали, обычно вывешивался на столбах девиз ордена; на составленной ими карте миссионерских округов места эти значатся под названием oppida christianorum [христианских городов]. При конфискации имущества иезуитов в этих провинциях можно было рассчитывать найти в их домах большие суммы денег; однако этого не оказалось. Магазины действительно были полны всякого рода товарами — как [98] местными, так и европейскими и такими, которые совсем не находят потребителя в этих провинциях. Количество рабов было очень значительным. Только в Кордовском хозяйстве их было 3500 человек.

Мое перо отказывается писать подробно обо всем том, что, по утверждению жителей Буэнос-Айреса, содержалось в захваченных у иезуитов бумагах; ненависть еще не улеглась, и чтобы отделить ложь от истины, я хочу сказать, что большая часть членов этого ордена не была посвящена в тайные и светские планы ордена. Не считая нескольких интриганов, большая часть истинно религиозных людей видела в уставе духовного ордена лишь благочестие его создателя и служила верой и правдой богу, которому себя посвятила.

Возвратившись во Францию, я узнал, что маркиз де Букарели выехал из Буэнос-Айреса в миссии 14 мая 1768 г. и не встретил там никакого сопротивления при выполнении королевского приказа. Приводимые ниже материалы, содержащие подробности о первых действиях по изгнанию иезуитов, дадут вам представление о том, как закончилось это интересное событие. Вот что произошло в миссионерском округе Япегу на берегу реки Уругвай, оказавшемся первым на пути испанского генерала и покорившемся ему; все остальные миссии последовали этому примеру.

Перевод письма капитана Майоркского гренадерского полка — командира одного из отрядов экспедиции в миссии Парагвая

«Япегу, 19 июля 1768 г.

Вчера мы благополучно прибыли сюда; нашему генералу был оказан великолепный прием, которого мы никак не Подробности ожидали со стороны населения, столь простого и мало привыкшего к подобному чествованию. /Подробности въезда генерал-губернатора в миссии/ Здесь есть духовная семинария с богатым церковным убранством, много изделий из серебра. Город немного меньше Монтевидео, но гораздо лучше спланирован и очень густо населен. Дома здесь настолько похожи друг на друга, что, увидев один, вы уже как бы видели все остальные, так же, как, увидев мужчину или женщину, вы уже знаете всех жителей, так как в их одежде нет никакой разницы. Здесь много музыкантов, но все посредственные.

Как только мы прибыли в окрестности миссии, генерал приказал нам захватить главу иезуитского ордена и шестерых других священников и немедленно препроводить их в тюрьму. На днях они будут отправлены по реке Уругвай. Сначала предполагали, что они останутся в Сальто, где их будут держать до тех пор, пока остальных их собратьев [99] не постигнет та же участь, и рассчитывали остаться в Япегу пять или шесть дней, после чего продолжать путь до последней миссии. Мы очень довольны нашим генералом, который нас обеспечивает всевозможными свежими продуктами.

Вчера мы были в опере; сегодня тоже будет представление. Добрые люди делают все, что могут. Вчера мы видели знаменитого Николаса, которого так стремились заключить в тюрьму. Он в жалком состоянии и почти наг. Это семидесятилетний старик, который кажется вполне благоразумным. Генерал долго говорил с ним и, видимо, остался очень доволен беседой.

Вот все новости, которые я могу вам сообщить».

Отчет, опубликованный в Буэнос-Айресе о въезде дона Франсиско Букарели-и-Урсуа 18 июля 1768 г. в Япегу, одну из иезуитских миссий племени гуарани в Парагвае

«В восемь часов утра генерал-губернатор вышел из часовни Сен-Мартен, находящейся на расстоянии одного лье от Япегу. Его сопровождала гвардия гренадер и драгун. За два часа до этого отряды майоркских гренадер отделились, чтобы наладить переправу через ручей Гуавирад, который надо было пересечь на плотах и шлюпках. Ручей находится в полулье от поселения.

Как только генерал-губернатор переправился через ручей, его встретили касики и коррехидоры со знаменосцем миссии Япегу, который нес королевский штандарт. Приняв все почести и приветствия, обычные в таких случаях, генерал-губернатор сел на коня, чтобы торжественно въехать в миссию. Шествие открыли драгуны; их сопровождали два адъютанта, шедшие впереди генерала. За ними следовали два отряда майоркских гренадер в сопровождении кортежа касиков и коррехидоров и множества всадников.

Все направились на большую площадь перед церковью. Как только генерал сошел с коня, генеральный викарий экспедиции дон Франсиско Мартинес встретил его на ступенях портала. Он проводил его до придела и запел молитву «Те Deum», которая была исполнена на языке гуарани. Во время этой церемонии артиллерия дала три залпа. Затем генерал отправился в предназначенную для него резиденцию в коллеже святых отцов, вокруг которого лагерем расположились войска; позже по его приказу они разошлись по назначенным для них помещениям».

Вернемся, однако, к рассказу о нашем путешествии, в котором переворот, происшедший в миссиях, был не самым интересным событием.

Комментарии

58. При описании Малуинских островов Бугенвиль довольно подробно останавливается на впервые встретившихся здесь французам представителях местной флоры и фауны, причем многим растениям и животным он дает придуманные им названия. Далеко не все эти названия удалось расшифровать и дать им современное объяснение. Однако благодаря любезному содействию научных сотрудников Ботанического и Зоологического институтов Академии наук СССР значение большинства терминов Бугенвиля удалось установить.

Растительность. Камедное дерево — Sommier resineux; гладиолус — возможно, Cortaderia pilosa; вереск — вероятно, Empetrum rubrum Vahl; пивное дерево — возможно, это Pernettya pumila Hook; щавель — вероятно, Rumex magellanicus Griseb; папоротник «олений язык» — вероятно, это Blechnum tabulare Kuhn; сколопендра — mopue; ежевика — вероятно, Rubus geoides Sm.

Животные. Волк-лисица — это так называемая фолклендская лисица, последний экземпляр которой был убит в 1875 г.; в настоящее время лисиц на островах нет.

Ластоногие. Из ластоногих на Фолклендских островах встречаются четыре вида:

1) морской слон — Mirounga leonina, самый крупный; самцы — с хоботом;

2) южный морской лев Otaria byronia значительно меньше предыдущего;

3) южный морской котик Arctocephalus australis;

4) морской леопард Hydrurga leptonyx.

Что скрывается под названием «морской волк» (без гривы и нежного подшерстка), сказать трудно, однако можно предполагать, что это морской леопард Hydrurga leptonyx, который действительно питается птицами, не имеет гривы и мехового подшерстка.

Птицы. У Бугенвиля встречаются следующие наименования птиц: лебедь — это черношеий лебедь Cygnus welanocoryphus; гусь — Магелланов гусь (род Chicephaga); гусь, неправильно называемый дрофою, — гусь Chloephaga pica; два других вида гусей — Chloephaga hybrida и Chloephaga rubidiceps; гусь, плохо или совсем не летающий — это не гусь, а утка-пароход Tachyeres; утки и чирки — хохлатая утка Anas cristata и чирок Anas flavirosiris; чирок с голубым клювом — поганка (Podiceps occipitalis); нырок — золотая поганка (Podiceps rollandi); птицы-пильщики — по-видимому, это бакланы Phuluerocorax magellanicus и Phuluerocorax albiventor; орел-ягнятник — гигантский буревестник (Macronectes giganteus); чайки — доминиканская чайка (Larus dominicanus), чайка скоресби (Leucophaeus scoresbic); пестрокрылая чайка — Larus maculipennis; крачка — Sterna hirundinacea; пингвины — королевский пингвин (Aptenodytes paiahonica), хохлатый пингвин (Eudipies cristatus); морские ласточки — оба черных вида — вероятно, кочурки, а белый вид — крачка — Sterna hirundinacea; черный орел — фолклендский гриф (Catharles falilondica); черный, с желтыми лапами — черная кара-кара (Ibicter australis); морская сорока — кулик-сорока (Haemotopus lucopodus); хохлатая цапля — фолклендская кваква (Nicticorax cyanocephalus falclandicus); скворцы — настоящих скворцов там нет, это какие-то виды семейства Icteridae.

Рыбы. Отмеченные Бугенвилем рыбы лобан и голавль на Фолклендских островах не встречаются (видимо, это какие-то другие виды рыб); прозрачная щука — белокровная щука Champsocephalus esox из семейства Chaenichthyidae; форель — Haplochiton zebra — пресноводная рыба из семейства Haplochitonidae.

Ракообразные. По всем ракообразным терминология Бугенвиля не вызывает сомнений; не удалось установить, что такое краб «турлулу».

Раковины. Правильные термины: курочка, цыпочка, труба слоистая и вооруженная (иглы), большие съедобные моллюски, пальцы или кулаки.

59. Ансон (Anson — правильнее Энсон), Джордж (1697 — 1762) — английский адмирал. В 1740 — 1744 гг. совершил кругосветное плавание во главе эскадры из шести военных кораблей. Плавание преследовало чисто военные цели — нападение на испанские владения в Южной Америке в период войны Англии с Испанией. Возвращаясь в Англию в позднее время года вокруг мыса Горн на плохо построенных и снаряженных кораблях и к тому же в штормовую погоду, он потерял почти всю эскадру. У него остался лишь его флагманский корабль, на который он собрал остатки команды с других своих кораблей, погибших при разных обстоятельствах.

60. Пуфендорф (Pufendorf), Самуэль (1632 — 1694) — немецкий ученый, юрист и историк, в своих сочинениях защищал феодально-крепостнические порядки.

61. Метастазио (Metastasio), Пьетро Антонио Доменико (1698 — 1782) — итальянский поэт и драматург-либреттист, автор многочисленных либретто для опер. Заслугой Метастазио является то, что он повысил культуру текста оперных либретто.

62. Во время войны за испанское наследство (1701 — 1713) Рио-де-Жанейро был взят французским адмиралом Дюгэ-Труэном.

63. В 1755 г. катастрофическое землетрясение разрушило почти полностью город Лиссабон, который был восстановлен в конце XVIII в.

64. В главе седьмой Бугенвиль сообщает подробности об иезуитских миссиях в Парагвае и об изгнании иезуитов из этой провинции. Как известно, в 1610 — 1768 гг. существовало теократическое иезуитское государство в Парагвае, жестоко эксплуатировавшее индейцев. Это «государство» было создано с целью подчинения испанским колонизаторам индейских племен. С конца XVI в. на «незамиренных» землях Парагвая стали возникать поселения иезуитов, получившие от испанского короля и колониальных властей ряд привилегий. Иезуиты и создали своеобразное государство, которое лишь формально подчинялось испанскому губернатору Парагвая. Иезуиты широко использовали для укрепления своей власти обман и насилие. Они захватили лучшие земли, которые обрабатывались закрепощенными индейцами. Иезуиты подвергали индейцев беспощадной эксплуатации, а для подавления их сопротивления были созданы специальные войска, которые чинили над ними жестокую расправу. В 1750 г. начались настоящие военные действия между Испанией и «иезуитским государством» в Парагвае в связи с уступкой испанским королем Португалии части Парагвая, занятой иезуитами. Иезуиты потерпели поражение и в конце шестидесятых годов по указу испанского короля были изгнаны из Парагвая, а принадлежащие им земли объявлены государственной собственностью.

Бугенвиль подробно ознакомился с деятельностью иезуитов в Парагвае и был свидетелем их изгнания. Во вступительной статье к переводу труда Бугенвиля было отмечено, что несколько скептические взгляды его на религию формировались в юношеские годы под влиянием его наставника д’Аламбера. Содержание главы седьмой носит отрицательный оттенок по отношению к иезуитам. Конечно, в книге, посвященной французскому королю, Бугенвиль не мог резко критиковать жестокую колониальную политику иезуитов. Но все изложение проникнуто нескрываемой иронией и отвращением к воинствующему ордену католицизма. Примером такой иронии может служить ряд имеющихся в тексте выводов. Так, например, рассказывая о недовольстве индейцев «чудодейственным управлением» иезуитов, якобы основанным только на «духовных средствах, скрепленных одними узами убеждения», Бугенвиль пишет, что такими иезуитские миссии казались ему лишь «чудом в иллюзорной перспективе», что «в вопросах управления между теорией и практикой — огромное расстояние» и что он убедился в этом на целом ряде фактов, сообщенных ему «единодушно сотней очевидцев». Рисуя порядок дня и работы индейцев в иезуитских миссиях, Бугенвиль отмечает, что доходы иезуитов были громадны, а расходы очень малы, так как индейцы сами обеспечивали себе пищу, кров и одежду, а основные расходы шли опять-таки на содержание церквей, «великолепно построенных и богато украшенных». По словам Бугенвиля, индейцы находились в рабском подчинении у священников, которые заставляли их работать до изнеможения и наказывали за малейшие проступки. Таким образом, существование индейцев было «унылым», «безрадостным»; они не имели никакой собственности и были подчинены однообразному труду и невероятно скучному отдыху. Бугенвиль хладнокровно, без всяких признаков сожалений, описывает изгнание иезуитов из Парагвая.

65. Лойола, Игнатий (1491 — 1556) — см. примечание 8-е к главе второй.

66. Коррехидоры — в феодальной Испании королевские чиновники, выполнявшие главным образом судебные и административные функции в городах и провинциях страны. С XVI века коррехидоры назначались также в испанские колонии в Америке, где проявляли жестокость по отношению к индейцам.

67. Касик — термин, употреблявшийся испанскими колонизаторами для обозначения вождей индейских племен и вождей небольших индейских селений Северной, Южной и Центральной Америки.

68. Индейские племена.

69. Индейские племена.

70. Индейские племена.

71. Остров Чилоэ — крупный остров у берегов Чили (ю.ш. 42°30', з.д. 74°00"').

(пер. В. И. Ровинской и В. Б. Баженовой)
Текст воспроизведен по изданию: Луи Антуан де Бугенвиль. Кругосветное путешествие на фрегате "Будез" и транспорте "Этуаль" в 1766, 1767, 1768 и 1769 годах. М. Географгиз. 1961