ДОКУМЕНТЫ ОБ ОТКРЫТИЯХ РУССКИХ ЗЕМЛЕПРОХОДЦЕВ И ПОЛЯРНЫХ МОРЕХОДОВ В ХVII ВЕКЕ НА СЕВЕРО-ВОСТОКЕ АЗИИ

Издание сборника документов «Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов ХVII вв. ...» имеет целью дать в руки исследователей архивный материал об одном из этапов великих русских географических открытий на Востоке нашей Родины.

В Архиве древних актов было организовано для настоящей работы развертывание множества не изученных ранее столбцов фонда «Якутская приказная изба». Кроме того, была разобрана и обследована россыпь этого фонда и книги. Изучены также фонды Архива — «Сибирский приказ», «Портфели Миллера» и карты библиотеки Главного архива МИД. Эти фонды и были использованы для публикации.

Из фонда «Сибирский приказ» использованы для публикации материалы, относящиеся к Мангазее, Березову, Тобольску, Енисейску, Якутску. Из фонда «Якутская приказная изба» осталась неиспользованной незначительная часть материала, переданная в обработку в период завершения работы над сборником.

Основной документальный материал составляют грамоты приказа Казанского дворца и Сибирского приказа, отписки воевод, приказчиков сибирских острожков, наказные памяти служилым людям, расспросные речи служилых людей в приказных избах, выписки из книг сбора ясака и различных пошлин со служилых, торговых и промышленных людей.

Таким образом, для настоящей публикации использованы почти все фонды Центрального Государственного Архива древних актов, которые содержат материалы по данной теме.

В сборник не вошли, однако, материалы по данной теме, имеющиеся в Ленинградских фондах.

Заглавие сборника — «Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов ХVII века на северо-востоке Азии» — [7] подчеркивает основной аспект публикации. В сборнике подобраны документы, относящиеся главным образом к истории замечательных географических открытий сибирских землепроходцев и полярных мореплавателей в ХVII в., к тому же не всех открытий, а прежде всего к востоку от Лены.

Огромное количество использованных документов позволяет производить их перекрестную проверку и дает возможность опираться на прочно установленные факты. Само собой разумеется, что критическое отношение к документам и критическая проверка их совершенно необходимы. Публикуемые документы отражают классовую борьбу и определенную историческую ступень в развитии географических знаний. В этих документах нет объективного изображения взаимоотношений царских воевод с казаками. Так, в донесениях якутских воевод бежавшие в 1647 г. из острога Василий Бугор, Иван Реткин ¹ и другие казаки изображены грабителями и разбойниками, захватывающими коч, продовольствие, грабящими купцов. Между тем документы устанавливают, что если бежавшие казаки и взяли, например, лежавшие на берегу припасы с потерпевшего ранее крушение коча, то в дальнейшем они выдали владельцам этих товаров заемные кабалы на них, иначе говоря, здесь отнюдь не имел место разбой, как это хотят изобразить сибирские воеводы. Таким образом, классовый момент сказывается в содержании документов, в освещении различных эпизодов из жизни русских полярных мореходов ХVII в.

Имеют место в документах искажения в освещении фактов и по другим причинам. Например, Амос Михайлов доносил о невозможности пройти морским путем к востоку от устья Лены. На самом деле, как это можно заключить из материалов, он уклонялся от выполнения порученного ему задания и сообщал ложные сведения о трудностях морского пути.

В других случаях, как уже упоминалось выше, недостоверные сведения, содержащиеся в документах, объясняются несовершенством научных знаний того времени. Так, в расспросных речах братских людей сообщается о том, что Байкал и Ламское море — это одно и то же и что «море» Байкал соединяется «протокою» с океаном. Такого рода несоответствия фактическому положению вещей в расспросных речах встречаются часто, например, отраженное в ряде документов представление о том, что Новая Земля простирается на большое расстояние вдоль побережья Северного Ледовитого океана и сплошным массивом доходит по одной версии до района Медвежьих островов, по другой — до Большой Земли, т. е. до Аляски. Неоднократно встречающееся в документах представление о том, что из Якутска или Нижне-Колымского [8] острога можно пройти морем до р. Ламы первоначально сочеталось с представлением о том, что Лама впадает в Северный Ледовитый океан. Такого же рода ошибка допускалась и в отношении р. Чендон, которую считали впадающей то ли в Колыму, то ли в Северный Ледовитый океан.

Из приведенных выше примеров видно, насколько исследователю, который будет пользоваться настоящими документами, придется осторожно подходить к сообщаемым ими сведениям и тщательно их проверять. Однако, повторяем, при использовании большого количества документов наблюдается повторяемость как верных сведений, так и одних и тех же типических, уже вскрытых ранее ошибочных положений, что облегчает возможность отделения неправильно сообщенных фактов от фактов достоверных.

Географические открытия русских полярных мореходов и землепроходцев в ХVII в. имеют огромное значение. Одни открытия Дежнева составили эпоху в развитии географических знаний человечества. За Дежневым остается приоритет географических открытий величайшего значения, входящих как важная составная часть в историю великих географических открытий человечества, в историю установления основных очертаний континентов и морей нашей планеты. Вместе с тем до настоящего времени сделано крайне мало для опубликования документального материала о замечательных русских полярных мореходах и, в частности, о Семене Дежневе, Федоте Попове, их предшественниках и их товарищах.

Сейчас уже можно считать твердо установленным, что еще до того как Миллер нашел в Якутском архиве в 1736 г. челобитные и отписки Семена Дежнева, сведения об этом походе и его результатах уже получили распространение и оказали влияние на развитие географических представлений своего времени. Однако никаких документальных публикаций о походе Дежнева и об открытиях русских полярных мореходов в ХVIII в. сделано не было. Академики Винцгейм и Миллер, написавшие первые статьи о походе Дежнева в 50-х годах ХVIII в., не опубликовали документов об этих походах, о чем следует крайне пожалеть, так как некоторые факты, о которых упоминает Миллер, до сих пор еще остаются не подтвержденными документами. Либо эти документы не найдены, либо они вообще погибли.

В ХIХ в. ряд ценных документов о русских полярных мореходах ХVII в., в том числе и о Дежневе, был опубликован в «Актах исторических» и особенно в «Дополнениях к актам историческим» в тт. 2, 3 и 4-м, изданных в 1841-1852 гг. Документы о Дежневе и, в частности, его отписки 1655 г. опубликованы по спискам Миллера, причем подлинники этих отписок до сих пор не найдены. Между тем Миллер и его помощники весьма произвольно обращались с текстом документов, [9] выпуская из них целые их части без каких-либо об этом оговорок, переставляя порядок фраз и абзацев, внося в текст и другие произвольные изменения ².

В 90-х годах прошлого столетия Н. Н. Оглоблин опубликовал несколько челобитных Дежнева и его товарищей в журнале Министерства народного просвещения за 1890 г. (часть 272) и в других статьях о Дежневе и его предшественниках. Эти челобитные Оглоблиным опубликованы в общем достаточно точно, без каких-либо существенных искажений, хотя и не свободны от ошибок. Например, в челобитной Дежнева от 1662 г. Оглоблин дает слово: «канаулам» между тем речь идет не о «канаулах», а о походе «к анаулам». Некоторые документы, опубликованные Н. Н. Оглоблиным, воспроизводятся в настоящем издании. Однако мы не публикуем отписок Дежнева 1655 г. и других материалов, находящихся в копиях в ленинградских архивах.

Публикации Оглоблина явились известным новым этапом в изучении истории похода Семена Дежнева. По другим вопросам истории восточносибирских служилых и торговых людей Оглоблин печатал небольшие статьи, обычно не сопровождая их документальными публикациями.

Отдельные документы об открывателях земель и водных путей Сибири разбросаны по журналам, например, публикация Б. Житкова в статье «Город Мангазея и торговый путь через Ямал» (журнал «Естествознание и география» за 1905 г.), в журнале «Известия ВГО за 1949 г.» (публикация Л. С. Берга) и в других журналах, но таких публикаций весьма немного.

Наконец, в 1948 г. ряд интересных документов опубликовал М. И. Белов в приложении к своей книге «Семен Дежнев».

Однако М. И. Беловым опубликовано всего 19 документов, которые, разумеется, не исчерпывают вопроса о документальном обосновании, необходимом для дальнейшего изучения темы. ³

Из сделанного небольшого обзора явствует, насколько несовершенны или недостаточны имеющиеся документальные публикации о русских полярных мореходах ХVII в. и в особенности о Дежневе и его спутниках, а также и о продолжателях их открытий.

В дореволюционный период исследование вопроса о походе Дежнева дало незначительные результаты, мало приблизив нас к решению вопроса об историческом значении этого похода. Ф. Г. Миллер и Н. Н. Оглоблин не пошли далее [10] весьма примитивной и несовершенной систематизации полученных ими данных, совершенно не учитывая научного, культурно-исторического значения русских географических открытий в Сибири.

П. А. Словцов космополитически отрицал вовсе даже самый факт великого открытия Дежнева. Эту реакционную версию подхватил реакционнейший американский историк Франк Л. Голдер.

Великий русский ученый и патриот М. В. Ломоносов, придававший огромное значение проблеме арктических морских путей, не выражал никаких сомнений в открытии Дежнева.

Только в советское время началось настоящее исследование вопроса о великих русских географических открытиях и, в частности, об открытиях Дежнева. Наибольшее значение в этом отношении имеют работы академика Л. С. Берга и С. В. Бахрушина.

Изучать историю географических знаний можно, зная условия данной исторической эпохи. Для советской науки совершенно неприемлемо изучение истории географических открытий вне анализа исторических условий того времени, когда совершались эти открытия.

Марксистское изучение истории географических открытий исключает идеалистические объяснения их, признание их результатом только личных доблестей тех или других, хотя бы и замечательных открывателей. Необходимо показать закономерность этих открытий, их историческую обусловленность.

* * *

Многочисленные попытки иностранцев в ХVI-ХVII вв. узнать, что находится на северо-востоке Азии, не дали результатов. Лишь укрепление России, рост и успехи ее самостоятельной культуры обеспечили решение проблемы.

В ХVI-ХVII вв. происходит процесс быстрого освоения Россией новой огромной территории на востоке, причем, как уже отмечалось в исторической литературе, сибирские казаки и промышленники прошли через всю Сибирь от Урала до Тихого океана в 60 лет, в то время как территория Северной Америки от Атлантического до Тихого океана была заселена в период около 350 лет, т. е. для этого понадобилось время, в шесть раз большее.

Расширение сведений о востоке Азии было связано с ходом заселения Сибири русскими.

Инициатива открытия и освоения Восточной Сибири и прилегающих к ней островов принадлежала не только центральной власти, но и сибирским промышленникам и служилым людям. Основной же поток переселенцев в Сибирь состоял из крестьян, [11] уходивших от гнета помещиков-крепостников и крепостнического государства.

Опубликованные в этом сборнике материалы дают возможность установить некоторые факты приоритета русских географических открытий и показывают большую роль на всех этапах этих открытий местного сибирского населения — тунгусов (эвенков), якутов, юкагиров (одулов), чукчей (луораветланов) и других народов крайнего северо-востока нашей страны.

Документы позволяют уточнить не только отдельные частные вопросы русских географических открытий в Сибири, но и некоторые моменты, существенно важные для понимания общего хода и исторического значения этих открытий.

Поход Дежнева не случайная удача смелого казака, но частица переселенческого потока огромного масштаба, — его северного ответвления ⁴. Не эпизодом местного, второстепенного значения, а одним из крупных событий всемирной истории был поход Семена Дежнева и его спутников из Нижне-Колымского зимовья вниз по Колыме, а затем по бескрайним, суровым просторам Северного Ледовитого океана. До недавнего времени историками не показывалось, что плавание Дежнева было подготовлено многочисленными более ранними смелыми походами вдоль побережья Северного Ледовитого океана до него. Поход Дежнева через «Анианский» пролив, повидимому, был первым описанным и зафиксированным в летописях истории походом кругом северо-восточной оконечности Азии.

До последнего времени обычно полагали, что с плаванием Семена Дежнева непосредственно не связаны какие-либо последующие походы по проложенному Дежневым пути и что только первая экспедиция Беринга вторично прошла, да и то лишь часть пути, который проведал Дежнев и его смелые спутники. Недавно еще общепринятым было мнение о крайней примитивности восточносибирского мореходства во времена Дежнева. Наконец, прошло еще не так много времени с тех пор, как реакционные американские историки, вроде Франка Л. Голдера, пытались вовсе замолчать и даже отрицать факт великого открытия Семена Дежнева.

Долгое время представляли, что заслуга Дежнева состоит только в том, что он прошел «Анианским» проливом. Теперь мы можем сказать, что Дежнев открыл в то же время «великий северный угол» — «Tаbin Рrоmоntоrium», мыс Табин, или Тамарос, известный в античном мире, что участники похода Дежнева открыли Камчатку и достигли побережья Охотского [12] моря и, наконец, в качестве весьма вероятного предположения, мы приходим к выводу о том, что часть экспедиции Дежнева (по Оглоблину, 4 коча), отделившаяся от его партии во время сильной бури еще до Большого Каменного носа, достигла побережья Аляски и основала там, на побережье Кенайского залива, русское поселение из 31 дома.

Для того, чтобы яснее понять предпосылки похода Дежнева и обстановку, в которой были совершены открытия русских полярных мореходов ХVII в., явившиеся великим вкладом в русскую и тем самым мировую культуру, надо учесть одну из особенностей исторического процесса эпохи первоначального накопления в России.

Усиление процесса закрепощения крестьян в центральных районах России к середине ХVII в. сопровождалось мощным переселенческим движением из центральных и северных районов Руси в Сибирь. Колонизационный поток, направлявшийся в Сибирь, встречал там сильное сопротивление местных феодалов, особенно в южных районах, поэтому одно из ответвлений потока переселенцев направилось к северо-восточному краю Азиатского материка. Дежнев шел в русле северного ответвления, в первых его рядах — вдоль северо-восточного края Сибири. При этом русские землепроходцы и мореходы, проложившие новые, не изведанные ранее, пути от Белого моря и Урала до Тихого океана, Чукотского полуострова, Камчатки, Курильских островов, Японии и Северной Америки, делали свои великие географические открытия, борясь с попытками иностранцев опередить их в этих открытиях и использовать пути вдоль русской земли для закабаления стран Востока и во вред интересам народов России.

Публикуемые документы, дополняющие уже известные ранее, показывают тревогу русских людей по поводу рыскавших и шнырявших вдоль северного побережья Сибири наглых и алчных иностранных агентов. В грамоте приказа Казанского дворца тобольским воеводам кн. Ю. Я. Сулешову и Ф. К. Плещееву о строгом надзоре за «морским ходом из Архангельска в Мангазею» от 24 августа 1623 г. говорится: «А старою дорогою из Мангазеи Тазом рекою на Зеленую реку да на Мутную реку, да на Карскую губу, и Большим морем к Архангельскому городу и на Пусто Озеро торговым и промышленым людем ходити не велено, чтобы на те места немецкие люди от Пуста Озера и от Архангельсково города в Мангазею дороги не узнали и в Мангазею не ездили» (д. № 3).

18 сентября 1622 г. в грамоте приказа Казанского дворца тобольским воеводам М. М. Годунову, кн. И. Ф. Волконскому и дьяку И. Шевыреву указывалось сделать заставу между Мутной и Зеленой рекой на волоке, послав туда из Мангазеи человек 50 служилых людей и из того «острошку» посылать [13] человек по 5 и по 6 по очереди к морю «проведывати про немецких людей (т. е. про иностранцев вообще. — А. Е.) и беречь накрепко, чтобы отнюдь в Мангазею немецкие люди с моря водяным путем и сухими дорогами ходу не проискали». И далее в этой грамоте намечена целая система мероприятий для того, чтобы на широком пространстве закрыть для «немцев» всякую возможность проникнуть к Руси с севера (д. № 2).

Таким образом, открытия наших полярных мореходов ХVII в. в Северном Ледовитом, а затем и в Тихом океанах должны рассматриваться как открытия, сделанные в тот период, когда западноевропейские мореходы пытались захватить северные морские пути вдоль исконных русских земель. Русские землепроходцы, следовательно, вели борьбу против попыток иностранцев захватить русские территории или подступы к ним.

* * *

Русские мореплаватели ХVII в. в Северном Ледовитом, а затем и в Тихом океанах пользовались большими мореходными судами — кочами. Эти суда сделались общепринятыми именно потому, что они отвечали потребностям перевозки значительных грузов и относительно большого количества людей в своеобразных и трудных условиях ледового режима Арктики.

Документы окончательно опровергают широко распространенное ранее представление об отсталости сибирского мореходства в ХVII в.

Известно, что служащие Гусельникова, снаряжаясь в морской поход, взяли с собой «матки в кости», т. е. компасы в костяной оправе. Об использовании компаса упоминается также в документе от 1646 г. (№ 73), относящемся к снаряжению похода на Погычу, т. е. на Анадырь на 2 кочах. О пользовании компасом русскими полярными мореходами ХVII в. свидетельствуют археологические находки на Таймыре, сделанные экспедицией Главсевморпути в 1945 г., и данные, приведенные Витзеном. О высоком уровне и значительных масштабах речного и морского судоходства говорит и ряд других документов.

* * *

Поход полярных мореходов на Анадырь начался в период крупнейших политических событий в Западной Европе и в России. В 1618-1648 гг. в Западной Европе происходила грандиозная Тридцатилетняя война, кончившаяся поражением [14] Габсбургской империи и Вестфальским миром. В Англии происходила буржуазная революция, в первые годы которой Англия выключилась из активной внешней политики. Во Франции происходили почти одновременно народные движения в Париже и других городах и реакционный мятеж феодальной знати — фронда.

В русском государстве в это же время происходил процесс образования единого всероссийского рынка и дальнейшей централизации государства; происходило присоединение Украины, освобождавшейся с помощью русского народа от гнета польских панов; усиливалось закрепощение крестьян, явившееся основной причиной мощного крестьянского движения из центральных областей Руси в Сибирь.

В 1632 г. был основан Ленский, или Якутский, острог. В 1633 г. казаки Ребров и Илья Перфирьев, спустившись вниз по Лене, прошли морем до Яны, а через три года Ребров открыл устье Индигирки. Иван Ерастов и Дмитрий Михайлов Зырян (Ерило) прошли с Индигирки на Алазею морем, а в 1641 г. Михаил Стадухин с Оймякона поплыл вниз по Индигирке и затем достиг морем Колымы ⁵.

Тихий океан впервые был достигнут русскими не на его северном участке, у Берингова пролива, а в южной его части — в Охотском море. Партия атамана Дмитрия Копылова, посланная в 1636 г. из Томска, в 1638 г. заложила в 100 верстах от устья Маи Бутальское зимовье. В 1638 г. оттуда отправился «на Большое море — Окиян, по тунгусскому языку Ламу», отряд под начальством Ивана Москвитина, отделившийся от Копылова. Отряд перешел с Алдана на Маю и Юдому и волоком достиг р. Ульи, причем Москвитин дошел до впадения Ульи в Охотское море, где прожил два года.

Стоило только передовикам из южного ответвления колонизационного потока достичь Охотского моря, как начались походы на Амур Пояркова (1643-1646) и Хабарова (1647-1651). Поярков составил подробное описание и чертеж Амура. Чертеж Амура привез и Хабаров ⁶.

Из документов видно, что при весьма суровых климатических условиях Арктики поселенцы на севере, используя богатейший в то время рыбный промысел, охоту на ценного пушного зверя, обложение ясаком, т. е. данью, местного населения и весьма выгодную неэквивалентную торговлю с ним, [15] обеспечивали себя всем необходимым, а некоторые из этих поселенцев имели и большую наживу.

Впереди этого потока переселенцев шли не крестьяне-хлеборобы, а промышленники и служилые люди. В этом авангарде переселенцев уже имелось значительное социальное расслоение. Капиталы для предприятий давали обычно крупные купцы — москвичи, устюжане и др. Предприниматели не сами отправлялись в трудные, полные лишений походы, а посылали своих приказчиков, как, например, Федота Алексеева или Василия Гусельникова. У них были наемные работники — беднота, «покручники», работавшие по найму, по договору. Наконец, немалую роль в этом людском потоке играли «гулящие люди», бежавшие от своих помещиков или от наказания царских властей.

Перед служилыми, торговыми и промышленными людьми стояли цели «проведывания» и приобретения новых землиц (и островов) с необложенным ранее данью населением («неясашные люди», «неясашные иноземцы»), приведение их «под высокую и крепкую государеву руку», выполнение и военностратегических задач (укрепление и расширение государственных границ).

Однако трудно провести четкую грань между служилым и промышленным человеком. Дежнев не получал жалованья 19 лет, снаряжался он в путь «на дальнюю реку» (на Анадырь) на свой кошт. Матвей Кальин и другие служили со Стадухиным в течение 10 лет «на Андаре, да на Пенжене, да на Изиге, да на Товуе» без жалованья.

Группа документов в главе второй о походах русских мореходов и промышленных людей на «заморские реки» до Дежнева показывает, как были организованы походы служилых людей на неизведанные земли. Так, например, Михаил Стадухин писал (док. № 37), что в 149 г. ⁷ он поднимался на государеву службу на своих двух лошадях и что покупка этих лошадей и «подъем в целом» обошлись ему, Стадухину, 60 рублей ⁸.

В 1640-1641 году воевода Петр Петрович Головин послал из Ленского острога Михаила Стадухина, казачьего десятника, на Оймекон. Находясь на Оймеконе, Стадухин услышал о новых реках — Индигирке и Колыме. Сделав коч, он прошел вниз по Индигирке на коче, а затем до Колымы, где поставил ясачное зимовье. Таким образом, Стадухин построил коч на свои средства. [16]

Купец Михаил Стадухин состоял в то же время на государственной службе — он был казачьим десятником.

При посылке в дальние землицы жалованье казакам давалось обычно на два года вперед, иногда на один, в некоторых случаях их и вовсе не авансировали. Между тем казаки находились в походах по 5 и по 7 лет, а Дежнев в своем походе был свыше 12 лет.

Вот еще один факт. Иван Ребров в 1631 г. был послан из Тобольска в Мангазею, а затем вниз по Вилюю на «Великую реку Лену», в новые места с тазовским служилым человеком Степаном Корытовым. Собираясь итти из Жиган по Лене морем в новое место на Янгу реку, Ребров не получил денежного и хлебного жалованья, но, однако, он смог ссудить даже промышленных людей. Этот «подъем», по словам Реброва, обошелся ему в 100 рублей. Ребров рассказывает, что он на свои деньги покупал суда, судовые снасти и паруса, а также товары для ясачного сбору, как, например, одекуй (синий бисер) и олово для подарков «иноземцам». Ребров сообщил, что он вошел в долги, собираясь в свои походы. Таким образом, служилый человек выступал в то же время и в качестве предпринимателя, используя кредит. Об условиях, на которых служилые люди занимали деньги, рассказывают документы ⁹.

В 1641 г. письменный голова Василий Поярков в Якутской приказной избе по челобитью Ивана Реброва написал, что у последнего 29 соболей, 40 пластин собольих, шуба соболья пластинная, а у Ивашки Сергеева 60 соболей и две шубы собольи пластинные. Хотя служилым людям не разрешалось торговать пушниной с местными жителями или собирать с них пушнину в свою пользу, но ввиду того, что Иван Ребров за два года с двумя товарищами собрали 86 соболей и 52 пластины собольи в виде ясака и не получали при этом жалованья, то под текстом их челобитной воевода такую сделал помету: «149-го, августа в 2 день. По сей выписке Ивашку Сергееву да Ивашку Реброву, да Фочке Самсонову для государевы дальные службы и их нужы, что оне подымалися на государеву службу собою (т. е. своими средствами. — А. Е.) и лошади покупали дорогою ценою, и в новых землицах государев ясак взяли вновь — соболи их и шубы собольи отдать им, для того, что оне служили государю без его, государева, жалованья»... (док. № 25).

Отсюда видно, что между сибирскими служилыми людьми и властями существовала сложная система взаимоотношений. Служилые отправлялись в новые земли, и в течение похода никакой контроль за ними не был возможен, поэтому воеводы предпочитали не давать им царского жалованья вперед. Однако в исключительных случаях, когда из Москвы [17] приходило какое-либо особо важное задание, иной раз выдавалось жалованье за год и за два вперед, но обычно не все виды этого жалованья, а хлебное и соляное и в более редких случаях — денежное.

В приговоре Якутской приказной избы от 3 августа 1641 г. упоминается, например, в числе других казаков Семен Дежнев, которому решено было отдать 36 соболей, причем объясняется, что Дежнев и другие казаки были на государевой службе в 1640/41 году на Янге реке и что после того, как ясак был собран, они купили соболей на свои товары. При этом оговорено, что Дежнев, как и ряд других казаков, упомянутых в этом же документе, «поднимались на службу» на свой кошт. Лошадей они, а также и другие нужные для похода запасы, покупали на свои деньги (док. № 26).

Красноярский казак Иван Ерастов (Иван Родионов Бельков) в челобитье от 10 июля 1652 г. в Якутскую приказную избу о жалованье за открытие «новых землиц» по Яне, Индигирке, Алазее, Колыме в 30-50-х годах рассказывает, что поднимался он и его товарищи на службу «своими кони и оружье и сбрую конную покупали и должились у торговых людей дорогою ценою, а подъемы нам, холопям твоим, ставились рублев по сту и больше» ¹⁰. Как видно из этого документа, служилые люди, отправлявшиеся в дальние походы, занимали деньги у промышленных людей, т. е. у купцов или скорее у их приказчиков, посланных с деньгами и товарами в Якутский острог, Нижне-Колымское зимовье, Жиганы и другие дальние остроги и зимовья.

К концу 50-х годов относится один из документов Сибирского приказа, из которого видно, что служилым людям на «новой» реке Анадыре разрешалось добывать моржовую кость исполу, т. е. отдавая половину добычи в государеву казну, и сверх того из оставленной себе половины уплачивая ¹/₁₀ часть в виде пошлины.

У Дежнева и Селиверстова около 1657 г. было взято по 100 пудов «испольной» кости и, кроме того, ¹/₁₀ часть из оставленной у них.

Как видно из наказной памяти целовальнику (т. е. сборщику налогов, принявшему присягу с целованием креста, финансовому агенту Московского правительства) М. Парфенову, отправлявшемуся на службу на р. Колыму, казаки, посланные для сбора ясака, после того, как ясак собран, могли сами ловить пушного зверя, но уплачивая ¹/₁₀ в царскую казну в виде пошлины. Промышленные и торговые люди при провозе товаров в Сибирь должны были платить таможенный сбор в размере ¹/₁₀ мягкой рухлядью. При торговых сделках бралась перекупная пошлина — «каждый десятый лучший зверь». [18] Если кто скрывал товары, то их отбирали в казну. Промышленники должны были платить ежегодный оброк, перевозить на своих подводах «государеву казну» от зимовья до зимовья. Со служилых людей, продававших товары, с торговых и промышленных брали также порублевые пошлины. Со служилых людей и пашенных крестьян «с рубля по 2 деньги, а с посадских, ленских и енисейских и с торговых, промышленных и всяких чинов людей» с рубля по алтыну, или вместо алтына по собольему пупку, или соболями.

При продаже хлеба с покупателя брали по 2 деньги с рубля, а с продавца — по деньге, а если кто продавал не в таможне, то с тех брали штраф, так называемое протаможье, в размере 2 р. 4 алтына 11½ деньги.

О том, какое большое значение придавало правительство сибирской торговле, свидетельствует помета на челобитной торгового человека Василия Федотова Гусельникова об охранной грамоте для его племянника М. Остафьева и приказчиков Б. Иванова и А. Андреева, отправлявшихся на Лену для торговли и соболиного промысла. В помете на эту челобитную, в которой Василий Федотов Гусельников жаловался на притеснения сибирских властей, говорится следующее (помета сделана 13 января 1641 г.): «... и лошедей у него и дощеников на волоку отнимать не велеть, чтоб им в том убытков и налог не было, и за тем бы промышленые и торговые люди промыслов своих не отбыли и ходу на Лену не отстали» (док. № 41).

В северо-восточной Сибири торговля, а также предпринимательство с целью открытия новых земель, приобрели весьма значительные масштабы, большое развитие получил кредит.

Документы подтверждают широкое применение в северо-восточной Сибири наемного труда лично свободных людей в своеобразной форме «покруты».

В 1646 г. в книге таможенной Якутской приказной избы дан перечень приказчиков, т. е. служащих и покрученников — наемных рабочих московской гостиной сотни Василия Федотова и Афанасия Федотова Гусельниковых.

О масштабах торговых операций и операций по сбору ясака в Сибири свидетельствует то, что торговля с Сибирью в середине ХVII в. составляла треть доходов всей царской казны. Только в четырех городах, как указывает В. А. Самойлов ¹¹, в год знаменитого исторического похода Дежнева, в 1648 г., одной десятинной пошлины в четырех городах — Мангазея, Томск, Енисейск, Туринск — купцы заплатили 17 905 рублей.

Вот еще пример, свидетельствующий о больших масштабах операций купцов и промышленников на востоке Сибири. В июле 1642 г. была сделана выпись из таможенной книги [19] Ленского острога, выданная участнику экспедиции Дежнева — Федоту Алексееву, приказчику А. Усова, при отпуске его на реки Лену и Оленек для рыбной ловли и соболиного промысла (д. № 44). Из документа видно, что у служащих Усова было при отправлении в поход 700 пудов ржаной муки, медные котлы весом 4 пуда, 2 пуда олова, 20. фунтов одекую (синего бисера), мелкого и большого, и еще, кроме того, 10 фунтов бисера, 100 аршин сукна, 350 сажен сетей невода, 100 аршин холста и другие товары, а всего у него было «хлебного запасу и промышленого заводу и русково товару по Ленской таможенной оценке» на тысячу двадцать пять рублей, что при тогдашней стоимости золотых денег составляло значительную сумму. А это лишь один из нескольких приказчиков Усова. Сам же Усов — один из многих купцов, торговавших в Сибири. Как указывает С. В. Бахрушин, крупнейший знаток вопроса, в своей статье «Торги гостя Никитина в Сибири и Китае», у этого купца имелись агенты на Урале, в Мангазее, Енисейске, Якутске, в Илиме, на Селенге, в Нерчинске и Китае, вплоть до Никанского царства, т. е. Южного Китая.

Как показывают материалы архивов, незадолго до похода Дежнева в Якутске и в Нижне-Колымском остроге производились огромные торговые операции, снаряжались большие экспедиции «промышленных людей».

То, что происходило в Якутске и ближайших острогах и зимовьях, являлось частью процесса первоначального накопления. О его масштабах красноречиво говорят документы. Один из этих документов характеризует в какой-то мере и всю экспедицию Дежнева. Из этого документа мы узнаем, что у Федота Алексеева Попова, отправившегося вместе с Дежневым в неведомые земли, было денег 3 500 руб. и, кроме того, еще какое-то количество товару. Этот документ свидетельствует и о характере экспедиции Попова и Дежнева и вообще об огромном размахе торговых операций в Якутском и Нижне-Колымском острогах, где, между прочим, как говорят об этом архивные документы, в середине ХVII в. торговали и «промышляли» десятки и сотни купцов или их приказчиков.

Вот еще один документ, говорящий о размахе мореплавания и плавания по сибирским рекам. В 1640 г. целовальники и служилые люди получали из Енисейского острога суда и материалы для их оборудования (это было связано со сменой целовальников, в Енисейском остроге). Там находились предназначенные для отправки на Лену 44 дощаника и шитика, 1 507 аршин старого парусного холста, 5 777 аршин нового холста, 2 000 судовых скоб и т. п. (д. № 18).

Из документа, как и из многих других, видно, что во времена Дежнева применялись не ровдужные паруса, т. е. паруса из оленьих, бараньих или козьих шкур, а паруса из холста. [20]

* * *

О том, что поход Дежнева был не изолированным явлением, рассказывают многие документы. Так, 20 марта 1646 г. устюжанин Степан Евдокимов и Лука Семенов обратились через якутского воеводу на имя царя Алексея Михайловича с просьбой разрешить построить им коч пониже Ленского острога из леса, который они приискали. Воевода приказал: «записать челобитье, а коч велеть делать». Таким образом, здесь говорится о двух устюжанинах, которые строили коч на Лене незадолго до похода Дежнева ¹².

9 июня 1648 г. сын боярский Василий Власьев и целовальник Кирилл Коткин били челом якутским воеводам Василию Никитичу Пушкину, Кириллу Осиповичу Супоневу и дьяку Петру Григорьевичу Стеншину, донося о том, как они совершили в 1647 г. поход из Лены на Колыму. Вниз по Лене они плыли 6 недель и добегали до «Чюркина розбоя», т. е. до того места, где разбился коч купца Чюркина. Но в море были противные ветры, до Колымы дойти не удалось ввиду позднего времени и появления льда. 13 сентября они вместе с торговыми и промышленными людьми пришли на Яну и там зазимовали. В 1648 г. 23 марта «для поспешения государевы службы пошли на нартах на Индигирку реку, а с Индигирки на Алазею». В этом же документе говорится о походах промышленного человека Ивана Григорьева Крохи на Индигирке, о походе служилого человека Томила Ильина с Индигирки на Камень и о походах других промышленных и служилых людей ¹³. Как видно из этого документа, на сибирских реках, к востоку от Лены, в 1646-1648 гг. происходили весьма оживленные торговые операции.

Интерес представляет челобитная ленского служилого человека казака Герасима Анкидинова (его обычно ошибочно называют Анкиндиновым или Анкундиновым, но во всех документах его имя совершенно четко написано, как показано нами). Эта челобитная относится к 1648 г. Обращена она к царю Михаилу Федоровичу, и в ней говорится следующее: «А в нынешнем же во 156 г. на ту ж новую реку на Анадырь ленский служивой человек Семен Иванов подал тебе государю челобитную» (д. № 81). Возможно, что ленский служилый человек Семен Иванов — это Семен Иванов Дежнев, однако полной уверенности в этом нет, так как в двух документах наряду с Семеном Ивановым упоминается Семен Дежнев, так что возможно, что это имя еще одного участника похода Семена Дежнева — Семена Иванова ¹⁴. [21]

Как известно, Семен Дежнев был приглашен Федотом Алексеевым Поповым и другими промышленниками для организации похода, для его военной охраны, в качестве сборщика ясака и как представитель сибирских властей.

Для понимания истории похода Дежнева надо проследить, когда и как были получены первые сведения о Чукотском полуострове, в частности, о р. Погыче (Анадыре) и о населении Чукотского полуострова. Отметим при этом, что в 40-х годах ХVII в. чукчи если не жили, то бывали в устье Колымы.

9 декабря 1641 г. якутский воевода П. Головин сообщил в Сибирский приказ о походах Постника Иванова и Аничка Никитина на реки Яну и Индигирку и о плавании по морю [22] Прова Лазарева и Елисея Бузы для поисков реки к востоку от устья Лены. В этой отписке сообщается, что по Индигирке, на юкагирской земле, есть серебро, но где именно — неизвестно. Что же касается Прова Лазарева и Елисея Бузы, то они вышли из устья Лены и пошли морем на восток для проведывания Ламы реки и иных «падучих рек в море» (т. е. впадающих в море) и «для проведыванья новых неясачных землиц и ясачного сбору», (док. № 19).

Плавание Лазарева не позже 1641 г. с намерением попасть морем из устья Лены на Ламу, несомненно, связывается с историческим походом Дежнева, как одно из его предшествий.

В 1641-1642 гг. казаки получили известие о том, что на р. Нелоге, или Нероге, к востоку от Колымы, есть серебро. По тем временам это было сведением первостепенной важности.

В том же 1641 или 1642 г. Михаил Стадухин побывал на Охотском море, на р. Охоте (Ламе).

Андрей Горелый, служилый человек Ленского острога, посланный в Москву с соболиной казной, показал, что он в 150 г. вместе с Михаилом Стадухиным и еще 15 людьми через горы отправился «коньми на Омокон реку, а Собачья тож». На Омоконе поставили острожек, были на Охоте реке, «а по той де Охоте реки соболя и всякого зверя много и реки рыбные, через они тое реку на лошадях бродили, и одва лошади в той рыбе перебрели. А река быстрая и тою де быстредью рыбы убивает и на берег выметывает много, и по берегу той рыбы, что дров лежит» (док. № 33). Эти материалы представляют несомненный интерес.

Иван Ерастов, один из виднейших первооткрывателей новых земель и морских просторов в Сибири и на Ледовитом океане, в челобитной от 17 июля 1646 г., написанной с товарищами в Якутскую приказную избу (вместе с енисейскими, как и Дежнев, казаками, Федором Алексеевым Чюкичевым, Терентием Алексеевым и Афонасьем Степановым), показал, что в 1641 г., он получил сведения от индигирских аманатов, князьцов Уянды и Чичина, брата Нягилбы, расспрашивая их «о немирных землицах, которые не плачивали государю ясаку». Князцы сказали, что вниз по Индигирской реке «у тундр край лесов живут юкагири». На основе этих сведений Ерастов и его товарищи с Дмитрием Михайловым, а всего 15 человек, совершили поход к олюбенским юкагирам. Представляет огромный интерес то, что на Алазее Иван Ерастов встретил в 1641/42 г. чукчей. По Алазее Зырян, Ерастов и другие дошли до лесных мест и поставили зимовье и острог на краю тундры. Весною в 1643 г. Чюкичев и Терентий Алексеев вернулись в коче морем в Ленский острог, а Ивана Ерастова Дмитрий Михайлов Зырян послал из алазейского ясачного зимовья зимнею порою через гору вместе с Поспелкою Кузьминым назад на Индигирскую реку для того, чтобы с Индигирской реки [23] переслать отписку в Ленский острог и проверить положение в Индигирском зимовье.

Интересно, что Ерастов и Ерила, встречаясь с «иноземцами», как в документах ХVII в. называли местных жителей Сибири, подробно расспрашивали их не только о племенах и родах, но и персонально о князцах, об их родственниках и т. п. Встретив представителей нового для них народа — чукчей и вступив с ними в переговоры, казаки расспрашивали чукчей об их земле, о реках, есть ли соболи и т. п. Таким образом, в 1642-1643 гг. опытные и умевшие методически собирать сведения казаки, оба выдающиеся первооткрыватели восточносибирских рек и земель, Ерастов и Ерила, собрали сведения о Чукотской земле и надо полагать о Погыче (см. док. № 32 — «Челобитная красноярского казака Ивана Ерастова с товарищами»).

Эта первая встреча казаков с чукчами в 1643 г. тоже связана непосредственно с историей похода и открытий Семена Дежнева.

В следующем 1644 г. были получены новые сведения о серебряной руде, а также о жемчуге.

29 сентября 1644 г. ленский служилый человек Лавр Григорьев и сын боярский Иван Ерастов сообщили о сведениях, полученных от колымского князька аманата Порочи о северо-восточных сибирских реках и о серебряной руде.

Из этого документа явствует, что в 1644 г. Дмитрий Михайлов Зырян Ерило находился на Колыме.

В этом же документе сын боярский Иван Ерастов и ленский служилый человек Лавр Григорьев рассказали, что от р. Налоги (это все та же Нерога и Нелога) «от вершины пошла река Чюндона, а впала де та река Чюндона блиско моря в Ковыму реку» (док. № 31). На этой р. Нелоге живут у устья юкагиры (на Чундоне). Как известно, Чундон, или Чендон, впадает не в р. Колыму, а в Охотское море, в северной его части. Однако важно, что в 1644 г. уже появились известия о том, что где-то около Колымы имеется р. Чендон.

В отписке П. Головина сообщается, что енисейский служилый человек Пров Лазарев ходил с енисейским десятником Елисеем Бузою «для проведывания Ламы реки и иных падучих рек в море и для проведывания новых неясачных землиц и ясачного сбору» (д. № 19, л. 620).

Дальше говорится, что Елисей Буза и Пров Лазарев прошли до устья р. Янги, а затем шли морем две недели. Исключительный интерес представляет сведение о том, что, как сообщается в отписке от 9 декабря 1641 г., Елисей Буза из устья Янги отправился морем к устью Ламы, т. е. р. Охоты, полагая, очевидно, что Охота впадает в Северный Ледовитый океан, а возможно, даже и не имея точных сведений о том, куда же именно она впадает, но представляя, что из устья Янги можно морем проплыть до р. Охоты. Отметим, что есть две реки [24] Яны. Одна впадает в Северный Ледовитый океан, другая — в Охотское море; но Янги ни на новых, ни на старых картах нет. Несомненно, что под Янгой подразумевается именно Яна; В 1633 г. Иван Ребров подал в Жиганске челобитную о разрешении итти «в новое место морем на Янгу реку», причем, Л. С. Берг, цитируя это место, после слова Янга ставит в скобках название Яна (Л. С. Берг. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга, М.-Л., 1946, стр. 303). В челобитной 1639 г., на которую также ссылается Л. С. Берг, Ребров сообщает, что с Янги он отправился по морю на новую сторону — на Индигирскую реку, «а Собачья тож», «а преж меня, — говорит Ребров, — в тех тяжелых службах на Янге и на Собачьей не бывал никто...» (Л. С. Берг, там же). Это окончательно убеждает в том, что под «Янгой» подразумевается Яна, впадающая в Северный Ледовитый океан.

В 1646 г. Исай Игнатьев из Мезени плавал на восток из устья Колымы и дошел до «Чаунской» губы, обитаемой чукчами, и торговал «немым» способом с местными жителями. Игнатьев привез с собой моржовые клыки и резные изделия из кости.

Отписка целовальника П. Новоселова, не ранее 9 сентября 1647 г., свидетельствует об оживленной навигации между Якутским и Колымским острогами летом того года. Новоселов на 2 кочах отправился из Колымы еще в 1646 г. и из-за мороза зазимовал на Лене в Жиганах на Красном песке. В государевой казне, которую они везли, было свыше трех с половиною тысяч соболей. На Лене у нижнего столба 10 августа Новоселов видел беглых служилых людей — Ивана Реткина с товарищами. А 19 августа там же был коч Василия Власьева сына боярского и торговых и промышленных людей. 15-го же августа мимо нижних столбов прошло 2 коча на Оленек с Козьмою Лошаковым (док. № 80).

26 апреля 1647 г. в Якутском остроге служилый человек Михайло Стадухин, который 23 ноября 1645 г. пришел с «товарыщы» с Колымы реки, «в расспросе» сказал, что за Колымой на р. Чукче, которая впадает в море своим устьем, живут иноземцы, называющие себя чукчи. У Стадухина жила «женка» Калиба, которая прожила у чукчей 3 года. Она рассказывала, что против Колымы есть остров, который далеко тянется на восток. Этот же остров есть Новая Земля, куда ходят из Поморья с Мезени, и что чукчи переезжают на оленях зимой на этот остров в один день, убивают морского зверя (моржа), привозят к себе моржовые головы со всеми зубами и молятся этим головам. Сам он, Стадухин, этого моржового рыбьего зуба не видал, а промышленные люди говорили ему, что они видели у чукчей этот моржовый зуб и что кольца у саней, запряженных оленями, все сделаны только из моржового зуба. Но соболей у этих чукчей нет, так как они живут у моря на [25] тундре. От Колымы до Погычи под парусом в хорошую погоду надо итти трое суток и больше. «Река эта большая и на ней есть соболи добрые» (док. № 76).

В следующем документе имеются еще сведения, собранные Ерастовым.

10 января 1646 г. якутские воеводы Василий Пушкин, Кирил Супонев и дьяк Петр Стеншин писали царю, что в 1646 г. 1 июня они приехали из Тобольска в Якутский острог с 50 служилыми людьми и нашли в Якутске 5 человек детей боярских да 395 человек служилых людей, 6 человек духовенства, 2 толмачей, 2 кузнецов.

В этой же отписке сообщается, что Ивашка Ерастов с товарищами, 40 человек, «...отведали ныне новую землю: вышод из «Ленского устья, итить морем в правую сторону под восток за Яну и за Собачью, и за Олозейку, за Ковыму реки — новую Погычу реку», в которую впали другие реки по сторонам. И на этой Погыче, «и по иным сторонным рекам жывут многие иноземцы розных родов, неясачные люди, а ясаку никому нигде не платят, и наперед де, государь, сего и по се число на той реке руских людей никово не бывало. А соболь де у них самой доброй, черной». Воевода просит разрешение дать казакам на два года жалованья и отпустить на ту реку «для привода под государеву руку» неясачных людей. Но воеводы сообщили, что без царского указа, поскольку все должности замещены, они «сверх оклада взять новых людей, дать им жалованье и отпустить на новую реку Погычу, не посмели». Однако в том же документе (на 424-м листе) говорится другое, в противоречии с тем, что сказано было раньше. Вот этот текст: «Да твои же, государевы, служилые люди, которые ныне в те дальные сторонние реки Леной рекою на море, а из Ленсково устья вышод морем на правую сторону под восток посланы на Собачью, а на Индигирку тож, и на Ковыму реки, и на Погычу» (док. № 74).

Таким образом, вопреки предыдущему сведению, здесь говорится о том, что в 1646 г. на Погычу воеводы уже послали морем каких-то служилых людей. Документы свидетельствуют о том, что в том же 1646 г. 37 казаков во главе с Ерастовым снарядили два коча для плавания на р. Погычу, но о самом этом плавании сведений мы не имеем.

В 1647 г. 15 июня таможенный целовальник Петр Иванов Новоселов вместе с «Вторым Гавриловым» писал из Колымского зимовья в Якутский острог, к стольнику и воеводе Петру Головину, что «за хрептом, за Каменем, есть большая река Ковыча, а лесу де на ней мало, а люди де на ней аленные живут многие, и по той де реке соболи есть же, а корм на Ковыме рыба, а да плави, живут оленные и сохатых много ж» ¹⁵. [26]

В 1647 г. среди служилых, промышленных и «гулящих» людей Якутского острога созрел план итти на новую реку Погычу. Из-за этого вопроса возник конфликт с воеводами.

* * *

Поход Дежнева историками непосредственно не связывался с классовой борьбой в Сибири. А между тем связь была прямая, и этот момент весьма важен.

18 апреля 1646 г. служилые люди Якутского острога пятидесятник Курбат Иванов, десятники и рядовые в числе 400 человек писали, что в 1639 г. их послали на Лену из Березова и из Енисейского острога на службу вместе со стольником и воеводой Петром Петровичем Головиным, Матвеем Богдановичем Глебовым и дьяком Ефимом Филатовым. Челобитчики писали о своей службе на реке Лене и по иным «сторонним рекам» в острожках и по ясачным зимовьям. Службы эти зимние и летние, конные и струговые, нартные и лыжные. Лошадей, лыжи и нарты приходится покупать по дорогой цене, делая большие долги у торговых людей. Служилые люди жалуются, что им приходится голодать и есть траву, и сосновую кору, и коренья, и всякую скверну принимать (за неимением пищи казаки во время поста иной раз ели скоромное «на погибель своей души ради государевой службы»). А в других случаях, жалуются челобитчики, им и помирать приходилось голодной смертью. Челобитчики пишут, что они собирали ясак с большей прибылью, чем раньше, поставили новый Якутский острог и съезжую избу, сделали новые башни, построили церковь, хлебные и соболиные амбары и т. п. Между тем стольник и воевода Головин с товарищами, хотя денежное жалованье платили полностью, но из хлебного ⅓ «выворачивали», т. е. удерживали «на матери и на женишка и на детишка». А вот эту треть в некоторые годы семьям выдавали, а в некоторые не давали. Приходится покупать хлеб по 2, 3, 4 рубля за пуд, так как место бесхлебное. А лошадей, которые «на Русе» покупают за 2-3 руб.; в Якутске за 20-30 руб., лыжи по 2 руб., нарты по 1 руб., кафтаны по 3 руб., а шубы по 4 руб. Воеводы же приказали, ссылаясь на царский указ, делать кочи, лодьи и суды дощаники для царской службы, что и выполняется, а если кто сам строить не умеет, то нанимает за себя людей и платит по 3-4 руб.

15 января 1648 г. якутские воеводы В. Н. Пушкин и К. О. Супонев сообщили в Сибирский приказ о возбужденном состоянии среди якутских служилых людей. В расписании посылок для ясачных сборов, кроме старых зимовий, упомянуто о том, что надо еще послать людей и на Колыму реку да на Погычу реку для ясачного и десятинного сбора и для привода под царскую руку неясачных людей новых землиц. [27] Из этого документа видно, что тем, у кого семьи оставались в Сибири, давали ⅔ оклада, ⅓ же «выворачивалась», т. е. удерживалась для выдачи ее семьям. Холостым же давали полное жалованье. Но служилые люди начали отказываться брать жалованье с «выворотом». В частности, 21 июня 1647 г. служилые люди повторно по этому делу били челом царю, в их числе 4 боярских сына, 5 пятидесятников, в том числе Иван Реткин и Шалам Иванов и все десятники и рядовые стрельцы и казаки Якутского острога.

В этой челобитной служилые люди протестовали против «выворота» — удержания у семейных, заявили, что ленская служба перед иными сибирскими городами тяжелая, посылки дальные, что служилые терпят голод и нужду и подписывают кабалы, и что на Лене хлеб и русский товар стоят дороже, чем в других сибирских городах, вдвое и втрое.

Подав челобитную, служилые люди Якутского острога пришли к воеводам в съезжую избу с большим «шумом» и «говорили невежливо» и жаловались на воеводу Петра Головина. Зачинщиками были пятидесятник Шаламко Иванов, десятники Василий Бугор, Семен Головачев, Евсевий Павлов и рядовые казаки: Ярофей Киселев, Филипп Мартынов, Павел Кокоулин, Иван Пуляев, Федот Солдат, Иван Микитин. Жаловались на разорение от воеводы Петра Головина, на неправильное, по мнению челобитчиков, удержание ⅓ жалованья у семейных. Служилые оказали неповиновение и заявили, что пока не дадут полного жалованья и не только мукою, но и крупою и толокном, то на посылки для ясачного сбора пойдет только половина служилых людей Якутского острога, а другая половина останется в нем, дожидаясь царского указа об удовлетворении челобитной.

После того как челобитье было подано (1 июля 1647 г.), часть служилых людей во главе с Реткиным, Ивановым, Бугром и другими и ссыльный человек Семенов, забрав ружья, бежали вниз по Лене. В погоню было послано 2 сына боярских, пятидесятник, два десятника и 20 служилых «в легких стругах» и берегом на конях, чтобы уговаривать бежавших и торопить их назад в Якутский острог. Но бежавшие отказались вернуться. Кроме служилых людей, бежали еще и промышленные, в коче и лодках, всего бежавших было более 50 человек. Среди оставшихся началось «непослушание великое». Далее воеводы сообщают, что еще задолго («по многое время») до побега служилые люди требовали отпустить их без царского указа в Новую Землю — в Анадауры, которую проведали письменный голова Василий Поярков, и в новую же землю морем на две реки — на Ковыму да на Погычу. В прежнее ясачное зимовье, где ясак собирается, служилые отказались итти, а кроме того, шесть «выворотчиков» бежали из Верхоленского брацкого острожка с Ленского Илимского волока в Енисейский острог. [28]

На 1648 г, воеводы дали полное жалованье без «выворота» и запросили царя, как платить жалованье дальше. Ответ Сибирского приказа гласил: служилых людей всякими мерами уговаривать. Женатым давать ⅔ оклада, а треть — семьям. Узнать наверное, куда бежали Шаламко с товарищами, и о том отписать государю, а бежавших из Верхоленского острожку сыскать в Енисейске и вернуть в Верхоленск (док. № 77).

Вот некоторые детали побега: служилые люди, в количестве 22 человек, и 1 ссыльный, соединившись со многими промышленными людьми для своего «воровства», т. е. для бунта, насильно захватили у торговых людей хлебные запасы, кочи, малые суда, лодки, забрав с собою ружья и полученное ими денежное, хлебное и соляное жалованье за год, два, а иногда и три, «зделав на том кочу бой на низ Леною рекой побежали на море». Об этом было сообщено царю; помета, сделанная на отписке, была весьма осторожного содержания, что буде казаки объявятся, их про то расспросить и награбленное без прибавки отдать истцам. Как видно отсюда, власти не хотели обострять конфликта.

В отписке якутских воевод В. Н. Пушкина и К. О. Супонева в Сибирский приказ приказу сообщается, что 1 июля 1647 г. из Якутского острога бежали взбунтовавшиеся служилые люди: 2 пятидесятника — Иван Реткин и Шалам Иванов, 2 десятника — Василий Бугор и Семен Головачов и 18 рядовых. Все они, как выясняется из других документов, бежали в 1647 г. 1 июля «на новую Погычу реку», т. е. на Анадырь, и там присоединились к Дежневу, Стадухину или Моторе. Их имена постоянно фигурируют в летописях Анадырского острога, и мы назовем имена этих людей, в большинстве своем близких к Дежневу, однако не участвовавших в его знаменитом морском походе. Вот эти люди: Ярофей Киселев, Иван Пуляев, Павел Кокоулин, Евсевий Павлов, Григорий Онтонов, Филипп Мартынов, Гавриил Фролов, Ортемий Федотов (Солдат), Василий Щукин, Иван Пушкарев, Иван Южак, Иван Яковлев, Григорий Вахромеев, Иван Пенега, Архип Аршин, Василий Вилюй, Парфен Григорьев, Максим Тотменин и ссыльной человек Мокей Семенов, которого по царскому указу велено было устроить на Лене на пашню (док. № 77).

Для понимания истинного характера волнений в среде служилых людей Якутского острога в 1647 г., а это волнение заслуживает того, чтобы быть отмеченным в общих курсах истории СССР наряду с другими восстаниями середины ХVII в., важно существо жалоб 400 якутских служилых людей: они заготовляли сено в Якутском остроге «про свою нужу на коровенка и на лошаденка» и ловили рыбу «про свой обиход». Воевода Головин приказал брать десятую пошлину с сена и рыбы, в то время как в других сибирских городах с сена и рыбы десятой пошлины не брали. Когда казаки подавали в съезжую избу [29] воеводам о взыскании друг с друга займа по кабалам и долгов, сделанных и без кабал, то с этих челобитных берут в казну по гривне и больше. А по всем сибирским городам и в Енисейском остроге пошлин с кабал и мирового не берут. Хлеб из Енисейска привозят прогнивший, а в Енисейске государевой пахоты 140 десятин. Казаки просят выдать недоданные хлебные оклады за последние 4 года, толокно и крупы, с сенных покосов и рыбной ловли не брать десятой пошлины, не брать судебных пошлин, освободить от судовой работы, т. е. от постройки государевых судов.

Причиной недовольства якутских казаков были не только злоупотребления воеводы Головина, но и требование освободить их от десятой пошлины, т. е. оброка с сена и рыбного улова, от постройки судов, от судебных пошлин и других повинностей. Таким образом, речь шла о попытках ввести ряд дополнительных повинностей и о сопротивлении этим попыткам казаков. В Якутском остроге в своеобразной форме продолжалась та классовая борьба крестьян против эксплоатации и гнета, которая происходила и на Руси, и в центральных областях Сибири. Эта борьба якутских казаков оказалась связанной с их планами похода на новую реку Погычу (Анадырь).

Одной из центральных фигур волнения служилых людей в 1647 г. в Якутском остроге — и едва ли не центральной — был Василий Бугор. Заслуживает большого внимания тот факт, что Бугор не впервые участвовал в волнениях служилых людей. Еще в 149 г., т. е. в 1640 или 1641 г., Василий Ермолин Бугор был в порядке наказания выслан в Енисейский острог вместе со многими другими служилыми людьми. Василий Бугор продолжал оказывать неповиновение якутским властям и позже, находясь в «Заносье». Так, когда сын боярский Василий Власьев потребовал выдачи Ерофея Киселева и Ивана Пуляева, а Павел Кокоулин и Артемий Федотов Солдат связали Киселева, то беглые служилые люди, как указывает Мотора вместе с Михайлом Стадухиным, помогли Киселеву убежать и свели к себе в зимовье, где его и укрыли. Можно полагать, что Василий Бугор имел к этому отношение.

Из расписания посылок казаков по зимовьям, составленного в 1647 году якутскими воеводами, видно, что много людей посылалось в Даурскую землю: на Охоту и на Улью 38 человек, на Индигирку, или Собачью, — 17 человек, на Оленек — 14, на Яну — 3. Кроме того, на службу отпущено «Для ясачного сбору и новых землиц приводу на дальние реки» на кочах морем, на Ковыму, с сыном боярским Василием Власьевым 15 человек; в новую ж в дальную землю за Ковыму на Погычу реку — 10 человек и т. д. Таким образом, 15 января 1648 г. якутские воеводы сообщили, что они послали морем, следовательно, летом 1647 г. на новую реку Погычу 10 человек (док. № 79). [30]

Документы позволяют установить некоторые моменты морского похода Михаила Стадухина на Погычу, или, что то же, — на Анадырь, начатого в том же 1647 г., как и первый поход Дежнева. В 154 г., т. е. в 1645 или 1646 гг., приказчик купца Александра Баева Андрей Балакшин отпустил для торга в Якутский острог с товарами, хлебными запасами и покрученниками своего свояка Максима Афанасьева Усольца. Усолец отправился из Якутского острога морем на Индигирку, но у реки Хромы его коч остался во льдах. Тогда Усолец пошел на нартах для промысла на реку Хрому, где их «побили» юкагиры. Из оставшихся при коче четверо погибло от цынги, трое же добрели до Якутского острога.

Снаряжение этой экспедиции обошлось в 1 234 руб. «слишком». Товары и припасы лежали без присмотра у Хромы на земле и в мешках (вьюках) с сентября 155 г. (1646 г.) до 12 июля 1647 г., когда хлебный запас и судно и судовые снасти взяли Шаламко Иванов «с товарыщи». Но позже, в 1649 г. (не ранее 3 сентября) Василий Бугор с товарищами (22 человека), «сыскав в сердцах своих правду, за тот хлебный запас, что оне взяли со мною, сиротою твоим, розделились, дали на себя кабалы до новой реки Анадыра в шти сороках в 20 в 1 соболях»... (Челобитная Михаила Леонтьева, племянника торгового человека гостиной сотни Александра Баева, док. № 84). Как видно отсюда, бежавшие из Якутского острога казаки отнюдь не были «разбойниками», как их изображали воеводы.

Челобитная Афанасия и Василия Гусельниковых от 6 марта 1646 г. о разрешении построить кочи в Якутске, очевидно, имеет отношение к походу Дежнева, так как Дежнев шел вместе с партией Гусельникова, и, повидимому, в данном случае идет речь о постройке коча, на котором Дежнев совершил свой поход.

* * *

Переходим непосредственно к походу Дежнева и его товарищей.

Как известно, первая попытка достигнуть Анадыря была сделана в июне 1647 г. В июне 1647 г. устюжский торговый человек, приказчик купца Усова Федот Поповой казак из Великого Устюга Семен Дежнев отправились на Анадырь на четырех кочах. Экспедиция эта отправилась, как объяснял Дежнев в челобитной царю Алексею Михайловичу, «для прииску новых неясачных людей», т. е. выполняя государственное задание и в то же время «для промыслу».

Попытки Дежнева, Попова и их спутников пробиться «на новую реку, на Анадырь», были безрезультатны. Путь преградили льды.

5 июня 1647 г. из Якутска на Колыму вторично отправился Михаил Стадухин, имея наказ ехать на р. Погычу, построить [31] там зимовье, привесть тамошний народ в ясашный платеж и проведать о «предъявленном острове». Перезимовав на Яне, Стадухин построил на Индигирке коч и морем пошел на Колыму, где оставался до лета 1649 г.

Между тем 20 июня 1648 г. начался исторический поход Семена Дежнева.

Оглоблин (стр. 254) считает, что в походе Дежнева 1648 г. участвовало 210 человек. Всего было 7 кочей, на каждом из которых — около 30 человек. На самом деле сам Дежнев считает, что у него было на 6 кочах 90 человек, т. е. в среднем по 15 человек на судно.

Но, как указывалось выше, Дежнев не считал Анкидинова и его товарищей в составе своей экспедиции, таким образом, можно предположить, что на семи кочах могло быть 105 человек. Однако этому предположению противоречит имеющееся в документах сведение Михаила Стадухина, который считает, что у Анкидинова было 90 человек и что все они погибли.

Когда Дежнев достиг района Анадыря в его партии был Фома Семенов Пермяк, Сидор Емельянов и Иван Зырянин; в экспедиции участвовали также и Бессона Астафьев (Ворона) и Афанасий Андреев — приказчики купца Гусельникова. К этому времени в партии Дежнева осталось только 12 человек.

* * *

По отписке от 1655 г. Федора Емельянова Ветошки 4 коча еще до Большого Каменного носа отделились от остальных. У Каменного носа разбился коч Анкидинова, так что осталось 2 коча. Когда следовавшие на этих 2 кочах сошли на берег, Федот Попов был ранен; затем кочи Федота Попова и Дежнева потеряли друг друга из виду. Известно, что Анкидинов был вместе с Поповым. О Попове и его спутниках имеются сведения, что они погибли, за исключением нескольких человек, которые с Камчатки направились на лодках в неизвестном направлении, не имея с собой никаких припасов. М. И. Белов неправильно полагает, что при входе в Анадырский залив у Дежнева было, видимо, 4 коча. По мнению М. И. Белова, Дежнев сообщил, что основную часть судов он потерял, пройдя Анадырское устье. Между тем у Дежнева нет такого утверждения. В своей челобитной 1662 г. Дежнев сообщил: «И прошед Анадырское устье, судом божиим те наши все кочи море разбило».... Эта фраза вовсе не свидетельствует о том, что все кочи Дежнева, или большая часть их, были потеряны им после того, как он прошел Анадырское устье. Известно, что коч Анкидинова был разбит до Анадырского устья и что до Большого Каменного носа Дежнев потерял еще несколько [32] кочей (по Оглоблину — 4). При высадке Дежнева в неизвестном месте, которое без документальных доказательств принято считать Олюторской губой, последний коч Дежнева выбросило на берег и, повидимому, повредило. Возможно, однако, что этот коч в дальнейшем был починен, так как Дежнев сообщает, что когда в 1652 году (или несколько позже) он и его люди нашли лес и построили два коча, чтобы послать ясачную казну в Якутск, то в одном из кочей имел пай (Елфим Меркурьев) Мезенец, приказчик Гусельниковых.

Дежнев указывает, что он видел на двух островах против Большого Каменного носа «зубатых» людей. Оглоблин считает, что это или остров св. Лаврентия, или Аракамчечен и Иттыгран, между тем как несомненно, что это острова Диомида. Об этом же «носе» имеется и в челобитной Федора Емельяна Ветошки с товарищами, прежде 4 апреля 1655 г. О Большом Каменном носе Ветошка пишет: «... есть Каменный нос Большой, вышел в море далеко и людей на нем добре много, а против того носу есть острова в море, а на островах и людей добре много ж, а мы, сироты твои, которые были с Семеном Дежневым, тот Каменный нос и островы знаем и людей видели, а не тот нос, что есть первой Святой нос от Колымы реки, а Анадырь река от того Большого носа и от островов далеко» (ДАИ, 4, 15).

Чрезвычайно интересные сведения содержатся еще в отписке Ветошки: «А живучи мы, холопи и сироты твои, на твоей, государеве, службе на Анадыре реке, что было сетяное и всякое промышленное заводишко, водяное и горное, со 158 году, и то придержали все...» (ДАИ, 4, 16). Иначе говоря Дежнев, Ветошка и их товарищи сохранили не только рыболовную снасть, но и горное «заводишко». Очевидно, они плавили железо или медь или и то и другое или переплавляли железные части для своих нужд и для обмена с местными жителями, которые просили дать им «железа дельного».

Теперь мы приведем некоторые данные о последнем этапе похода Дежнева.

Исследователи вопроса об историческом походе Семена Дежнева не использовали труд большого знатока сибирских архивов Г. Спасского: «История плавания Россиян из рек сибирских в Ледовитое море». Эта работа напечатана в 1821 г. в 15-й части «Сибирского Вестника», редактором и издателем которого был упомянутый выше Григорий Спасский. Спасский сообщает ¹⁶, что в 1651 г. казаки Семен Дежнев и Семен Мотора построили на реке Анадыре суда и решили отправиться на них в море для новых открытий. Однако смерть Моторы, убитого в бою с анаулами, заставила Дежнева отложить свое [33] намерение. В следующем, 1652 году Дежнев плавал на построенных судах вниз по Анадырю до устья реки, где и открыл знаменитую коргу, или мель, далеко простирающуюся в море на север. Добыв несколько моржовых зубов, Дежнев возвратился в зимовье. ¹⁷

В 1651 г. Дежнев приготовил лес на реке Анадыре для постройки коча, чтобы отправить на нем морем в Якутск собранную в то время ясачную казну. Однако из-за недостатка судовых снастей постройку коча пришлось отложить.

Те сведения о походе Дежнева, которые Спасский относит к 1654 г., представляют исключительный интерес, потому что они раскрывают нам последний этап жизни Федота Алексеева Попова ¹⁸. Сведения эти, очевидно, почерпнуты Спасским из каких-то архивных источников, до нас не дошедших.

В 1654 г. предприимчивый Дежнев с некоторым числом служилых людей отправился опять в поход морем. Он встретил коряков; далее следует известие о том, что «в некотором месте Дежнев взял в плен женщину, принятую им за якутку» ¹⁹. Из расспросов ее Дежнев узнал, что она была женою купца Федота Алексеева (Колмогорцева), т. е. Попова; Попов был из Холмогор — отсюда появилось его прозвище Колмогоров, — и что муж ее вместе с нею плыл на своем коче по Пенжинскому морю ²⁰ к разным народам с судами других купцов, «от коих случившеюся погодою коч его отшибло и занесло в Камчатку, где застигла их зима, и на речке Никуле, впадающей в Камчатку, названной по мужу ее Федотовкою, построил зимовье. По наступлении лета он обошел Курильскую Лопатку и Пенжинским морем вошел в реку Тигиль; там и умер, а оставшиеся после него люди все побиты» ²¹.

Если эти данные верны, а трудно предположить, что они измышлены, то во время похода уже почти сомкнулись оба ответвления колонизационного потока: северное — Дежнева — Попова и южное — Москвитина.

Г. Спасский ²² сообщает еще одну новую версию о том, что потомки людей, бывших на пропавших без вести кочах Дежнева, спасшихся от гибели, живут доныне на Котельном острове. Однако нам эта версия не представляется убедительной ²³. [34]

* * *

Теперь встает законный вопрос, почему такое значительное и мощное движение, в котором Дежнев сыграл видную роль, по мнению некоторых историков, как бы прервалось на его походе на Анадырь? Почему за этим походом не последовали другие? Однако такой вопрос не правомерен. Походы промышленников на восток не прерывались после исторического морского похода Дежнева. Сейчас же вслед за ним двинулись, как мы знаем, Михаил Стадухин, Семен Мотора, Юшко Селиверстов и многие другие промышленники и служилые люди с большими партиями людей. Кроме того, вслед за Дежневым вышла еще одна большая новая партия промышленников на восточносибирские реки. В июле 1648 г. приказчики Василия Федотова Гусельникова Матвей Лукьянов и Борис Васильев были отправлены из Якутского острога на Индигирку, Колыму и другие «сторонние» реки.

* * *

Поход Дежнева переплелся с ранее начатыми или более поздними попытками пройти морем от Колымы или от Якутска на Анадырь. Мы имеем в виду походы Ивана Реткина и Василия Бугра, Ивана Ерастова, Ивана Иванова Черепанова Пустозерца, поход самого Дежнева в 1647 г. и морской поход Стадухина.

Теперь обратимся к той попытке пройти морем на «Погычу», которая была предпринята Михаилом Стадухиным.

В 1649 г. с Колымы с наказной памятью от воеводы Ленского острога пошел Михаил Стадухин; к Стадухину примкнул Василий Бугор с товарищами: они «пошли морем вместе на Погычу реку, а назад с моря пришли в Колыму реку сентября в...» ²⁴ (док. № 87).

Таким образом, через год после Дежнева Михаил Стадухин и Василий Бугор (можно полагать — с пятьюдесятью беглыми казаками, промышленными и служилыми людьми) сделали попытку повторить поход Дежнева и пойти морем на Погычу, т. е. Анадырь ²⁵, но в сентябре они вернулись на Колыму, не [35] сумев пройти на Анадырь морем. В 1650 Михаил Стадухин вместе со служилыми и промышленными, а также партией беглых служилых людей во главе с Василием Бугром, имея сведения, что через Онюй и «Камень», т. е. Анадырский хребет, можно пройти «на ту ж Анадырь реку», отправились в «Заносье» по сухопутью (там же). Отметим, что в документе сначала говорится о Погыче реке, а затем вместо Погыча сказано: «та ж Анадырь река»; так что в отличие от Фридриха Миллера, который на своей карте начала 50-х годов ХVIII в. собственноручно нанес на карту Погычу и Анадырь как две разные реки, в челобитной Семена Моторы 1651 г. Погыча отождествлена с Анадырем.

В выписи Якутской приказной избы (1653 г.) о службах Евсея Павлова, бежавшего в 1647 г. с Иваном Реткиным на Погычу, сообщается, что Михаил Стадухин 31 октября 1650 г. писал якутскому воеводе Дмитрию Францбекову и дьяку Осипу Степанову, что в 1649 г. «ходил он, Мишка, с Ковымы реки на новую на Погычю реку в кочах морем и от Ковымы реки бежал парусом семеры сутки, а до Погычи де реки не дошел и поймал языков иноземцов корятцких людей и живут де они подле море на берегу». Эти «корятцкие люди» «в распросе сказали, что де той Погычи реки блиско не знают, потому что лежит Камень утес и тому де Каменю конца не знают. А которые де служилые де и торговые и промышленные люди Герасимко Онкудинов с товарыщи 90 человек на дву кочах на море розбило преж его, Мишкина, походу, и тех де служилых людей родники их побили. И он де, Мишка, вперед по морю итти не посмел, потому чтоб служилых людей напрасною смертью не поморить» (док. № 95).

Из этого изложения отписки Стадухина следует, что Стадухин в 1649 г. не пошел морем в «Заносье», узнав от коряков, что «Камень утес» простирается в море неизвестно насколько далеко. От этих же коряков Стадухин узнал, что Герасим Анкидинов и его товарищи на двух кочах потерпели крушение на море и что родники коряков, т. е. соплеменники их, этих людей побили. Тут вскрывается причина того, почему Стадухин не пошел дальше морем, — он думал, что морской путь прегражден «Камнем», и боялся, что его постигнет такая же судьба, как Анкидинова, Дежнева и других. (Как видно из сообщения, Стадухин считал, что погибли все 90 человек, отправившиеся с дежневской партией). Вернувшись на Колыму 7 сентября 1649 г., в том же году Стадухин узнал (в документе не указывается каким образом), что река Погыча находится недалеко за горой.

Стадухин имел старые счеты с Дежневым в связи с денежными претензиями и, возможно, именно поэтому назвал руководителем похода не Дежнева, а Анкидинова. Из-за «малолюдства» Стадухин принял беглых служилых людей Василия [36] Бугра, Евсея Павлова «с товарищами» к себе в полк «для государевой погытцкой службы». В дальнейшем Евсей Павлов на реке Анадыре заболел, перешел к Семену Моторе и Семену Дежневу и с ними «по кость рыбя зубу ходил и промышлял» до прихода Юрия Селиверстова (док. № 95).

20 июня 1649 г. ходынец Ангара, взятый в плен в 1640 г. весною в верху «Онюя реки на Камени», а также ясашные люди омоки сообщили Семену Моторе, «что можно де по Онюю реке через Камень перейти с Колымы реки на новую реку Анадырь». Об этом сообщил Семен Мотора в 1651 г. в отписке в Якутскую приказную избу. Из этого же сообщения видно, что весной 1649 г. люди из «якутцкого полка» были в верхней части Онюя; правда, здесь не указано, о каком Онюе ²⁶ идет речь, о Большом или Малом, но обе эти реки почти доходят своими верховьями до Анадырского хребта (док. № 87). Эти сведения о сухом пути на Анадырь были связаны с походом Булдакова.

Гр. Спасский сообщает об этом плавании следующее: «...29 июня 1649 г. Булдаков приплыл в Ленское устье. Из-за льдин стоял там четыре недели» и т. д.

В его рассказе интересно упоминание о том, что в устье Лены к Булдакову присоединились еще 8 кочей казаков и промышленников, а в Омолоевой губе они встретили еще 4 коча, которые шли с Колымы и Индигирки ²⁷. Как сообщает Г. Спасский, в связи с походом Булдакова 1649 г. «в Якутске между тем получено было известие «от языческих народов», что до реки Анадыря скорее можно дойти сухим путем, нежели морем, а посему некоторые охотники из промышленников и казаков выпросили дозволение отправиться сухопутно на Анадырь с Колымы реки. Главным у них был некто Семен Мотора» ²⁸. Таким образом, местные жители показали якутским казакам и промышленникам сухопутный путь на Анадырь. Спасский рассказывает, что Семен Мотора 28 марта 1650 г. пришел в верховье реки Анюя, захватил там несколько ходынских жителей и велел им показывать дорогу на Анадырь. С их помощью Мотора прибыл туда 23 апреля в стан к Дежневу.

25 февраля 1650 г., до отправления на Анадырь сухим путем, Стадухин сдал служилому человеку Мамону Мартынову на Колыме «казну» и коч со снастями.

Придя на Анадырь, Стадухин, имевший с Дежневым и Моторой «всегдашнюю ссору», не захотел с ними видеться «и вел свои дела особо».

Иначе говоря, на Анадыре со времени прибытия Стадухина имелся уже не один острог, а два — один Дежнева и Моторы, а другой — Стадухина. [37]

О дальнейшем пребывании Стадухина в «Заносье» известно, что он и его люди в 1651 г. с Анадыря реки зимним путем перешли «на Пенжень реку», там построили суда и в том же 1651 г. «водяным путем» пришли на Тогуй реку, а в 1657 г. водным же путем по морю на Охоту реку (док. № 91). г При тогдашней технике мореходства совершить поход из Колымы в Восточное море было трудно. Немногим удалось пройти путь свыше 2 тысяч верст на кочах, при возможности итти только по ветру и при суровом и неизученном ледовом режиме Ледовитого океана. В ХVII в. трудно было рассчитывать на регулярность морского сообщения кругом Азии, хотя такие смелые походы, возможно, совершались. Как видно из предыдущего, поход Дежнева и его спутников тесно переплетался с многими другими попытками пробиться на «Погычу».

Дежнев — выдающийся человек, смелый, упорный, настойчивый исследователь. У него острый ум, огромная наблюдательность. Ему за все это воздается великая честь. Но следует говорить и о Федоте Попове, и о Василии Бугре, и о Михаиле Стадухине, и о Юшко Селиверстове, и о Семене Моторе, и о Никите Ворыпаеве, и о многих и многих предшественниках, спутниках и продолжателях дела Дежнева.

* * *

После похода Дежнева в «Заносье» ²⁹ назначался из Якутска особый приказчик, что свидетельствует о том, что связи между Якутском и «Заносьем» поддерживались. Кроме того, имеется и много других документов, например, о сборе костяной казны в «Заносье», о сборе ясака в Анадырском остроге, об отправке соболиной и костяной казны на оленях на Колыму и другие.

Об этом же говорят и дела судебного порядка. Так, в 1690 г. был открыт заговор казаков и служилых людей Якутского острога. В числе заговорщиков был один сын боярский, один атаман, казачьи десятники и несколько десятков рядовых служилых людей. Им ставилось в вину, что они хотели «побить до смерти» стольника и воеводу Петра Петровича Зиновьева и градских жителей, «животы их пограбить», а также «пограбить» торговых и промышленных людей на Гостином Дворе.

Кроме того, заговорщиков обвиняли в том, что они хотели в Якутском остроге захватить пороховую и свинцовую казну и бежать за Нос, на Анадырь и Камчатку реки (док. № 186). По приговору воеводы несколько человек были казнены, а многие сосланы в кандалах в разные остроги. Двое, которых по несколько раз поднимали «на виску» и жгли калеными клещами [38] и которым дали свыше ста ударов кнутом, умерли от пыток до приговора. Это дело опять вскрывает наличие классовых противоречий в среде служивших в остроге и прочего населения Якутска и показывает, что казаки собирались бежать в «Заносье». Из других документов видно, что в «Заносье» часто бежали гулящие люди, беглые крепостные, подлежащие отбытию наказания за различные вины, и т. п.

Таким образом, движение на Восток после похода Дежнева не оборвалось. Наоборот, оно продолжалось с большей силой, но по сухопутью. Исторические же результаты похода Дежнева весьма велики.

О научном значении похода Дежнева мы уже говорили. Приведем в заключение еще некоторые данные поэтому вопросу.

Выдающийся научный интерес представляет найденная нами сильно поврежденная карта с латинским текстом, хранящаяся в ЦГАДА под № 11 среди карт Иркутской губернии в картографическом фонде библиотеки Главного архива Министерства иностранных дел. В реестре карт и атласов библиотеки Главного архива Министерства иностранных дел она значится так: «Карта мест, лежащих между Якутским и Чукотским носом и устьем реки Анадыря». Автор карты не определен. Карта не датирована. Рукописная. ³⁰ Надписи на латинском языке. Сличение этой карты с другими, выполненными собственноручно Миллером, привело нас к выводу, что автором данной карты является участник Второй Камчатской экспедиции, профессор Российской Академии наук Фридрих Герард Миллер. Карта составлена им с учетом данных отписок и челобитных Семена Дежнева, найденных Миллером в Якутском архиве в 1736 г. Возможно, что Миллер использовал и чертеж Дежнева, до нас не дошедший. Об этом чертеже Дежнев писал в своей отписке 4 апреля 1655 г. ³¹ следующее: «...а той реки Анадыре чертеж с Онюя реки и за Камень на вершину Анадыру и которые реки впали большие и малые и до моря и до той корги, где вылягает зверь».

В восточной части карты Миллера имеются и Онюй (Анюй) и Анадыр (Анадырь) и Камень (Анадырский хребет). Найденная нами карта также сделана до моря и до корги (отмели). Имеется надпись «корга». Сравниваем данные карты сданными отписки Семена Дежнева и Никиты Семенова от 16 апреля 1655 г., где говорится, что «необходимый нос» лежит «промеж сивер на полуношник» ³², т. е. между севером и востоком. [39] На данной карте этот «нос» показан под углом 45° между севером и востоком. Дежнев пишет о том, что этот нос имеет округлую форму ... «и нос поворотит кругом к Онандыре реке подлегло». Эта округлая форма придана мысу на карте. У Дежнева говорится о «признаке» этого «носа», что с русской стороны (противопоставляя, очевидно, русскую сторону чукотской) имеется речка: «А с Русскую сторону признака: вышла речка...». На этом «носе» речка имеется, действительно, только с русской стороны, но не с чукотской.

Сейчас же после этого Дежнев говорит о том, что против «носа» имеются два острова, где живут «зубатые»,... «а против того носу два острова, а на тех островах живут чухчи, а вырезываны у них зубы прорезываны губы, кость рыбей зуб...». Дежнев здесь говорит об эскимосах, вставляющих для украшения кости в кожу лица. На карте против упомянутой выше речки нанесено два острова с надписью: «Insulае dеntаtоrum», т. е. острова зубатых. Характерно, что эта карта дает концепцию свободного морского пути вокруг северо-востока Азии. Эту карту Миллер составил не раньше 1736 г., так как он до этого не имел в своем распоряжении материалов Дежнева. Поскольку в 1737 г. Миллер написал работу о плавании русских к востоку от Лены и Колымы, а данная карта по тематике и по нагрузке может относиться к этому времени, то не исключено, что эта карта относится к 1737 г., когда Миллер имел поручение собрать научные данные, которые помогли бы экспедиции избрать себе маршрут для плавания в Америку. В 1741 г. суда Беринга вышли в море, и карта, конечно, была нужна до начала морского похода.

Известно, что Миллер продолжал работать над картой Сибири в 1742-1744 гг. и в 1752-1758 гг. Не исключено, что работа Миллера над данной картой падает на один из этих периодов, но не позже 1754 г., когда уже была вырезана на доске карта русских открытий на Тихом океане, составленная Академией наук при участии Миллера. В карту 1754 г. данная карта вошла в качестве одного из составных элементов. Однако более вероятно, что карта составлена до 1741 г., поскольку позже Миллер работал над другой картой, захватывающей и южные районы Дальнего Востока.

Нами впервые опубликован корректурный оттиск карты Российской Академии наук, относящийся к 1754 г. (издана в 1758 г.). На нем имеется собственноручная надпись Ф. Г. Миллера с указанием о походе Дежнева, что еще раз подтверждает влияние на карты Миллера данных Дежнева. Из широкого использования в работах Миллера данных Дежнева следует сделать должный вывод.

Неоднократно говорилось о том, что Дежнев обязан Миллеру, открывшему якобы Дежнева. Историк Словцов даже назвал Дежнева миллеровским «выведенцем». Правильнее [40] смотреть на это иначе, тогда станет видно, что Миллер был обязан Дежневу и что Дежнев оказал большое влияние на концепцию Миллера в его картах и литературных научных трудах.

Великое открытие Дежнева и его данные оказали влияние, таким образом, на карту Российской Академии наук, вышедшую в свет в 1758 г. на русском и иностранных языках и широко известную в России и в Западной Европе.

Публикуемые карты показывают, что дежневская традиция была отражена в картографии не только на найденной нами карте Дежнева-Миллера и на картах Академии наук середины ХVIII в., но и на позднейших картах — Трускотта, Синда и других. В частности, данные Дежнева оказали влияние и на известную карту Арктики М. В. Ломоносова.

В ХVIII в. в картографии северо-восточной части Азии боролись версии Беринга-Чаплина (1728 г.) и Миллера-Дежнева, а также версия, связанная с походами Павлуцкого в 1731-1744 и 1746 гг. (Дм. Павлуцкий, Я. Линденау, Тим. Перевалов). Позже, в 50-х гг., эту последнюю версию развили Плениснер, Дауркин и сержант геодезии Андреев.

Не надо думать, следуя Ф. Г. Миллеру, что о великом географическом открытии Дежнева мир узнал только после того, как в 1736 г. Ф. Миллер нашел в Якутском архиве челобитные и отписки Дежнева, и в результате этой находки в 1742 г. в примечаниях к Санкт-Петербургским Ведомостям в № № 50-60 появилась основанная на сведениях Миллера, вероятно написанная при его непосредственном участии, статья академика Х. Н. Винсгейма — «Известие о северном ходе россиян из устий некоторых рек, впадающих в Ледовитое море». Известно, что о походах Дежнева в какой-то мере стало известно в Москве — и не только в правительственных учреждениях, но и в московском обществе и в дипломатических кругах — уже в 1652 г.

В 1711 г. побывавший в Анадырском остроге Петр Попов узнал от чукчей о том, что «и прежде сего русские люди у них чюкоч кочами морем бывали» ³³.

Упоминания о том, что русские суда обходили Чукотский полуостров и достигали Камчатки, имеются на карте, вышедшей в Лейдене в 1726 г., в Амстердаме в 1727 г., и на карте Страленберга, опубликованной не в 1730 г., как обычно утверждается, а в 1725 г. И Беринг в 1725 г. сообщал из Енисейска о том, что из устья Колымы можно дойти до устья реки Анадыря, причем он ссылался на «новые Азийские карты» и на свидетельство местных жителей.

Все эти данные, — а их можно было бы привести и больше, — говорят о том, что задолго до того, как Миллер нашел в [41] Якутском архиве отписки и челобитные Дежнева, сведения об этом не только были известны в Сибири, но и в Западной Европе и нашли свое отражение на картах.

* * *

Привлечем имеющиеся данные о попытках повторить путь исторического похода Дежнева 1648 г. Такую попытку сделал сам Дежнев, который хотел пройти тем же путем, но в обратном направлении.

В 161 г. (1652 или 1653 г.) Дежнев и Никита Семенов «с товарищи» добыли лес и хотели, построив коч, послать его с государевою казною морем в Якутский острог, но узнали, что «сулои ³⁴ великие о землю близко», и без хорошей судовой снасти и без хорошего паруса и якоря не решились итти. От местных жителей Дежнев получил сведения, что не во всякий год льды от берегов относит в море.

Два промышленника — Ю. Селиверстов и Е. Курсов Вычегжанин — пишут в 1651 г., что они составили в Якутском остроге полюбовно «складные записи», чтобы итти «Юрью да Овдокиму из Якутского острогу вниз по Лене реке морем на Индигирку и на Ковыму, и Чолдон реки и в-ыные сторонние реки»... Они хотели добыть «рыбью кость» и собрать ясак. Оба складчика отправляются «на государеве судне, на коче»... Как видно из этого документа, в 1651 г. Вычегжанин и Селиверстов обязались совместно плыть из Якутска вниз по Лене на коче, а затем морем на Колыму и на Чолдон, или Чендон, который находится в Ламском, ныне Охотском море, недалеко от реки Парень. Таким образом, в 1651 г. двое служилых людей из Якутского острога собрались плыть морем на государевом коче в Охотское море. Для снаряжения экспедиции Селиверстов занял «полтрети тысячи рублей» (т. е. 2 ²/₂ тыс. рублей. — А. Е.) у даурского служилого человека Усольца. За эти деньги Селиверстов отдал 50 сороков, т. е. две тысячи соболей.

19 ноября 1658 г. служилый человек Никита Семенов и промышленный Артамон Осипов в отписке якутскому воеводе Михаилу Семеновичу Лодыженскому сообщили, что они — «из-за Носья Анадыря реки... челом бьют» и что «пришли мы, холопьи государевы, в Жиганской острог з государевою казною костяной 166 году рыбья моржевого зуба и собольною, дал бог за море перешла вся здраво» (док. № 110).

Из этого документа сделать определенного вывода о морском походе из Анадыря на Колыму, конечно, нельзя, так как ясачная казна могла быть доставлена через Анадырский хребет, затем по Онюю и Колыме, а дальше морем. [42]

Макей Игнатьев и Нехорошко Перфирьев, служилые люди, не ранее сент. 1659 г. жалуются на служилого человека Якутского же острога Петра Афанасьева, который в 167 г., т. е. в 1658 или 1659 гг., навербовал 16 служилых и промышленных людей на Яне для того, чтобы итти морем на коче на новую реку на Чендон, т. е. в Охотское море. Но Афанасьев, придя на Онюй, на Чендон не пошел, а пошел сухопутьем через Камень на Анадырь реку (док. № 112).

Документы говорят о том, что в конце 50-х и 60-х годов плавания от Колымы до Якутска и обратно были самым обычным делом.

Из дальнейшего видно, что в течение ряда лет ясак из «Заносья» перевозился сухопутьем на Колыму, и попытки пройти морским путем кругом Чукотского полуострова временно прекратились.

В отписке С. Дежнева в Якутскую приказную избу, которая датируется не ранее 1 сент. 1659 г., говорится, что «иноземцы возят кость рыбий зуб на оленях, без найму не везут». Иначе говоря, что ясак в этом году доставлялся из «Заносья» сухим путем. В этом же году Дежнев писал «...На Анадырь же реке острогу от-ыноземцов крепости нет, потому что живет люд промышленой оплошливо, аже бог даст весна приспиет, и яз велю поставить острог на Анадыре реке и ясачное зимовье и аманатцкое зимовье велю построить» (док. № 159).

Из челобитной чукчи (луороветлана) Иелбуга видно, что в 1656-1657 г. ему было поручено вместе с другими чукчами отвести ясак за Камень на Онюй. На документе имеется «знамя чукчево» и подпись Иелбуга (док. № 151). В 1657 г. Дежнев и Селиверстов опять послали ясашную казну с Анадыря в Якутский острог с «иноземцами» на оленях на Ковыму реку.

Обращает на себя внимание огромная энергия Дежнева, который совершает морские походы, во время которых была открыта «корга» с «заморной» костью, строит кочи и дощаники, посылает ясак, собирает моржевую кость, открыв коргу, на которой много кости. Важно отметить, что Дежнев установил настолько хорошие отношения с местными жителями, что мог посылать ценную ясашную казну, например, с аманатом Чекчеем, который на оленях отвез через Камень «кость» на Онюй реку, а затем на Колыму (док. № 140. Данные от декабря 7164 г. (1655 г.)) ³⁵.

В челобитной беглого казака Евсея Павлова, бежавшего в 1647 г. с Иваном Реткиным, говорится, что он делал и сплавлял струги по реке Анюю, а затем с Колымы плавал на них морем (док. № 95). [43]

Итак, после похода Дежнева морское плавание из устья Лены до устья Колымы стало весьма обычным делом. Однако имеются данные, относящиеся не только к участку от Нижне-Колымского зимовья до устья Анадыря, но и о всем морском пути от Якутска до «Заносья».

В 1660-1661 гг. в книге расходной судовых припасов за 169 г. имеется запись о выдаче коча и судовых снастей казачьему десятнику И. Рубцу. В тексте говорится: «Июня в 6 день посланы великого государя на службу за море, на Анандырь реку, десятник казачей Ивашко Рубец, а с ним послано якутцких служилых людей 6 человек. И тем служилым людем дан коч мерою 8 сажен, да судовых снастей 2 дрога да завозу мерою 30 сажен... два якоря, ... на парус 600 аршин холсту нового, для весу кости рыбья зубу безмен судовой» и т. д. (док. № 120). Отправлялся Иван Рубец из Якутска на коче длиною 8 сажен морем. Само собой разумеется, что через Анадырский хребет мореходный коч по сухопутью доставить в «Заносье» никакими средствами не было возможно. Таким образом, данный документ свидетельствует о намерении послать морем казачьего десятника И. Рубца на Анадырь, причем, в отличие от похода Дежнева, этот поход был назначен не из Нижне-Колымского зимовья, а из Якутского острога.

Мы имеем возможность рассказать и о судьбе этого похода. В следующем 170 г., т. е. 1661-1662 г., Иван Рубец писал в Якутский острог к стольнику и воеводе Ивану Федоровичу Большому Голенищеву-Кутузову, что в прошлом в 169 г., т. е. 1660/61 г., «отпущен он, Ивашко, из Якутцкого острогу великого государя на службу за Нос на коче с служилыми людьми»..., но что «...плоучи вниз по Лене реке повыше Нижнего столба в лайдах (на береговой мели. — А. Е.) коч... с казною погодою розбило августа в 4 день...» (док. № 124).

В том же 1661/1662 г. (как видно из «Книги расходной судов и судовых припасов за 170 г.») был снаряжен в Якутске новый коч для похода на Анадырь (док. № 126).

«Июля в 17 день (поскольку эта запись 170 г., событие относится к 1662 г. — А. Е.) посланы великого государя на службу на Анандырь реку ясачные сборщики, служилые люди, десятник казачей Панфилко Мокрошубов да с ним послано якутцких служилых людей 12 человек и тем служилым людем дан коч новой мерою 8 сажен...» Далее следует перечень разных припасов, причем этот перечень совершенно не совпадает с перечнем припасов, которые были даны на коч Ивана Рубца. Да к тому же в документе оговорено, что служилым людям дан новый коч; следовательно, не разбитый коч Ивана Рубца, а другой.

Сведений о выполнении задания в документах не обнаружено. [44]

В 1661 г. ноября 15-го сын боярский Курбат Иванов сообщил в Якутскую приказную избу о плавании по морю и о корге с русской стороны на море, — очевидно, за Чукотским Носом. В этой отписке Курбат Иванов сообщил, что в 165 г. ему якутские воеводы предложили итти вниз Леною рекою и морем до Ковымы реки, вверх по Онюю реке за Камень на Анадырь реку и на море... (док. № 165).

Таким образом, в 1658 или 1659 г. речь шла о плавании морем только до Колымы. Однако по каким-то причинам, — об этом мы скажем ниже, — в конце 70-х годов опять встал вопрос о морском пути из Колымы в «Заносье».

В 1679 (187) году казак Никита Ворыпаев просил в Якутской приказной избе об отсрочке уплаты по кабале 400 рублей торговому человеку Ивану Федорову сыну Катаеву. Мотив для просьбы указан следующий: ...«а мне, холопу твоему, ныне сказана твоя, великого государя, служба — итти морем за Нос вожем» (д. № 130). Ворыпаев просил отсрочить ему платеж до возвращения с заморской службы. На эту необычайную просьбу 3 августа последовала такая резолюция: «В-ыску для службы осрочить, а послать паметь, велеть ево выслоть из-за Носья с-Ываном Потаповым [казачий десятник Иван Потапов — приказчик Анадырского острога, на смену которому в 1679 г. был отправлен сын боярский Тит Богомолов. Там же, л. 10] и Любимом Козанцовым. А послон он, Никитка, для морскова ходу, что ему тот хот за обычей и от Колымы дорогу за Нос знает, и для того и послон». Этот замечательный документ имеет огромную важность — он устанавливает, что казак Никита Ворыпаев в 1679 г. 3 августа был послан из Якутска на коче морем «за Нос» в качестве вожа, т. е. проводника.

Что речь идет не о каком-нибудь другом Св. Носе или же другом мысе, а о Чукотском полуострове, явствует из того, что упоминается приказчик Анадырского острога Иван Потапов и другой анадырец — Любим Козанцов. Кроме того, термин «Заносье» — совершенно определенный географический термин того времени и употреблялся для обозначения пространства от Большого Каменного носа до Камчатки. Но самое любопытное, что этот документ сообщает, что Никита послан для «морского ходу» потому, что «тот ход ему за обычай». Это можно понять, как указание о том, что этот путь не только один, но и несколько раз пройден, и что он знает дорогу от Колымы за Нос, «и для того и послон». Таким образом, через 31 год после исторического плавания Дежнева имелось сведение о том, что морской путь из Колымы «за Нос» был, повидимому, известен Ворыпаеву. Не случайно, что в конце 60-х годов ХVIII в. весьма настоятельной стала проблема морского пути на Анадырь. Восставшие чукчи и юкагиры закрыли сухопутную дорогу, и опять возобновились попытки пройти на восток морским путем. [45]

Наконец, в разделе публикации даны некоторые новые материалы о Дежневе как о человеке.

Дежнев настолько крупная историческая фигура, что всякое сведение о нем представляет интерес. Так, например, до недавнего времени обычно полагали, что выходец из низов Семен Дежнев оставался бедняком до конца своих дней. Даже в позднейшей по времени из вышедших работ о Дежневе имеется концепция противопоставления Стадухина, принадлежавшего к казачьей верхушке, Дежневу, который жил исключительно на «государево жалованье», всегда нуждался в деньгах (М. И. Белов. Семен Дежнев. Главсевморпуть, 1948, стр. 42). Однако тому, кто примет эту концепцию, предстоит решить весьма нелегкую арифметическую задачу. Белов утверждает, что Дежнев жил исключительно на государево жалованье. Но известно, что не только во время своего исторического похода, но даже в течение 19 лет Дежнев жалованья не получал. Спрашивается, на что же он жил? Между тем Дежнев, хотя и был рядовым казаком, но, как и подавляющее большинство служилых людей, был и промышленником-предпринимателем. Если верно, что он вышел из низов и до похода на Анадырь масштабы его «промышленных» операций являются весьма скромными, то на Анадыре он уже приобрел значительные по тем временам средства. Например, он погрузил на коч в Верхне-Колымском зимовье 50 пудов лично ему принадлежавшего «рыбьего зуба», т. е. моржовой кости. По официальной оценке за рыбий зуб платили по 60 рублей за штуку, следовательно, эта его кость стоила около 3 тысяч рублей, в то время как государева жалованья деньгами казаку платили 5 рублей в год.

В нашей работе «Из истории великих русских географических открытий» мы сослались на один архивный документ, из которого следует, что 3 января 1664 г. Дежневу выдано процентное отчисление со сданной им рыбьей кости соболями 500 рублей. Последние годы своей жизни Дежнев был атаманом.

Для характеристики Дежнева важны его взаимоотношения с местным населением в «Заносье». Как мы уже видели, будучи на Анадыре, Дежнев установил настолько хорошие отношения с чукчами, что жил там без острога и доверял им перевозку на оленях через «Камень» соболиной казны и «рыбьего зуба».

Летом 1662 г. Дежнев под началом сына боярского Ивана Ерастова получил весьма ответственное поручение — отвезти из Якутского острога в Москву ленскую соболиную казну за 1662 г. Посылались меха огромной ценности в 70 кожаных мешках, в одном ящике, в 8 бочках и т. п. Послали 16 человек служилых людей из Якутского острога и одного енисейского — [46] С. Дежнева. Поручение было выполнено, и вся пушнина, а также моржовая кость были в целости доставлены в Москву.

Дежнев до конца жизни не знал грамоты, за него всегда расписывались другие казаки, а в одном документе, не ранее 7 мая 1667 г., Дежнев заявлял: «росписки де я дать не умею же» (док. № 218). Тем более замечательны необычайная наблюдательность и пытливость Дежнева, свидетельством которых являются челобитные и отписки, написанные под его диктовку.

До недавнего времени не знали, имел ли Дежнев семью, и лишь в последних работах имеются ссылки на документы московских и ленинградских архивов о том, что Дежнев был женат на «яконской женке» Абакай. М. И. Белов нашел документ, что у Дежнева был сын Любим, казак, который принимал участие в походах к Тихому океану.

В 1668 г., т. е. через 20 лет после отправления Дежнева в его исторический поход, на имя царя Алексея Михайловича подала челобитную Капитолина Архипова, которая пишет о себе, что она «атамана казачья Семена Дежнева женишко его», и просит в оклад ее мужа Семена Дежнева дать ей соляное жалованье вперед на 177 г., а в 1673 г. 3 марта в «памяти хлебного стола в денежный стол» говорится о выдаче хлебного жалованья жене казачья атамана Семена Дежнева, но не Капитолине, а Пелагее.

Наконец, обращение к архивному документу позволяет проверить год смерти Дежнева. У М. И. Белова («С. Дежнев». Главсевморпуть, 1948, стр. 120) о Дежневе написано: «1673 г. умер в Москве». Между тем в 65-й книге фонда Сибирского приказа на 8-м листе в окладной книге денежного, хлебного и соляного жалованья ружникам, оброчникам и служилым людям Якутского острога написано: ...«Семен Дежнев во 181 г. на Москве умер». Так как месяц смерти не указан, то датой его смерти следует считать не 1673, а один из двух годов — 1672 г. или 1673 г., исходя из правил перевода дат на наше летоисчисление.

* * *

Особый интерес представляют материалы о деятельности Дежнева, Стадухина, Моторы, Селиверстова, Захарова, Павлова, Бугра и других в Анадырском остроге и вообще в «Заносье» в 50-60-х годах ХVII в. Вопреки существующему мнению, «Заносье» имело большое экономическое значение, хотя там не было такой богатой добычи соболей, как, например, на Колыме, и главное значение в Анадырском крае имел промысел «кости рыбья зуба», т. е. моржовых клыков.

О том, какая масса соболей собиралась в 60-х г. в северо-восточной части Сибири, можно судить по Якутскому острогу, куда свозилась вся пушнина — и ясак и добытая [47] промышленниками. Из челобитной таможенного головы Петра Новоселова (1663 г., не ранее 24 мая) видно, что в 1659 г. или в 1660 г. в Якутском остроге Новоселов собрал только таможенного сбора 3 620 соболей с хвостами, 3 016 пупков собольих и др., а всего мягкой рухляди на 7 584 рубля И алтын и 4 деньги и, кроме того, деньгами 1 008 рублей 14 алтын 2 деньги.

В 1660 г. или в 1661 г. собрано в качестве таможенного сбора мягкой рухляди на 6 606 рублей 11 алтын 4 деньги и деньгами 1 054 рубля 15 алтын полпяты деньги.

В 1661 г. или в 1662 г. собрано на 6 662 рубля мягкой рухляди и деньгами 1 395 рублей 1 алтын 2 деньги и др. (док. № 177).

Установились довольно оживленные отношения между Якутским и Нижне-Колымским острогами и районом Анадыря.

Таким образом, поход Дежнева не только привел к географическим открытиям величайшего значения — к установлению раздельности Азии и Америки, к открытию «Табин Промонториум» (Великого Северного угла древних), к открытию Камчатки и, вероятно, связан с первым поселением русских в Северной Америке, — но и имел непосредственное экономическое значение. С 1649 г. движение по освоению северо-востока Сибири из устья Колымы к Тихому океану переключилось на речные и сухопутные пути по Анюю и через Анадырский хребет.

Вместе с тем документы говорят о еще большем значении движения к Охотскому морю и в Даурию. Так, например, в одном из документов после похода Дежнева предписывается привести в порядок 88 досчаников для плавания в даурские реки и держать наготове три тысячи человек для «даурских посылок».

Вот что сообщает об этом отписка илимского воеводы П. Бунакова, полученная Сиб. приказом 15 ноября 1657 г.: «по государевой грамоте», посланной в 165 (т. е. 1655 г. или 1656 г.) в Илимский острог, надлежит держать в готовности «на дуарские суда», которые сделаны для даурской службы под начальством окольничего и воеводы князя Ивана Ивановича Лобанова-Ростовского, «и под служилых людей под 3 тысячи человек».

Изучение настоящей проблемы, как частной проблемы великих русских географических открытий, и в то же время изучение освоения русскими побережий Северного Ледовитого и Восточного океанов приводит нас к выводу о тесной связи двух моментов — о том, что географические открытия величайшего значения были сделаны русскими при помощи народов Сибири в ходе переселенческого движения на восток. Таким образом, не только устанавливается и подтверждается приоритет замечательных русских географических открытий, но и освещается процесс исторически-прогрессивного массового [48] и прочного освоения русскими Дальнего Востока в ходе борьбы против крепостного права.

Морские походы, во время которых были сделаны великие географические открытия, были подготовлены открытиями служилых и промышленных людей во время сухопутных и речных походов. Важной предпосылкой географических открытий было экономическое развитие северо-востока Сибири. Походы на крайнем северо-востоке Азии и на Тихом океане были трудным делом и стоили многих жертв.

В челобитной от 1662 г. (док. № 96) Дежнев сообщает, что во время похода (из 90-105 человек) погибло 64 человека и осталось всего 24 человека, из которых 12 погибли прежде, чем он дошел до Анадыря. Всего из 90 или 105 человек, первоначально участвовавших в походе, имеются сведения об уцелевших 12 человеках (если не считать тех, кто, возможно, достиг Аляски).

В челобитной служилых людей Якутского острога Матвея Кальина с товарищами в Якутскую приказную избу (не позднее 1658 г.) сообщается, что из спутников Стадухина побито, погибло «на морском розбое» и с голоду померло 37 человек, а «всех было с Михаилом Стадухиным 50 человек, теперь же осталось 14 с ним, Стадухиным» (док. № 92).

Публикуемые в сборнике документы представляют огромный интерес. Они свидетельствуют о приоритете русских исследователей в изучении огромных пространств северо-востока Сибири. Об этом не лишне сейчас напомнить реакционным зарубежным историкам типа Голдера, которые в интересах своих хозяев — американских империалистов — занимаются фальсификацией истории.

А. Ефимов

Комментарии

1. В некоторых документах это имя пишется: «Редкин».

2. Об этом см. статью Н. Н. Оглоблина в журнале «Библиограф» за 1891 г., № 1.

3. Об этой книге см. А. Ефимов. Из истории великих географических открытий, М., 1950 г.

4. См. А. Ефимов. Подвиг Семена Дежнева. «Морской сборник», 1948 г., ноябрь; А. Ефимов. Из истории русских открытий на Тихом океане. М., Воениздат, 1949; А. Ефимов. Из истории великих русских географических открытий, М., Географгиз, 1950.

5. Д. М. Лебедев считает, что трудно установить точную дату достижения Стадухиным Колымы, однако отмечает, что в 1643 или в 1644 г. Стадухин уже поставил на Колыме зимовье, в том числе и Нижне-Колымский острог, который находился примерно в 20 км от современного Нижне-Колымска. В партии Стадухина находился Семен Дежнев. М. И. Белов считает, что первым достиг Колымы не Стадухин, а Зырян Ерило.

6. Отметим, что в 1643 г. Курбатом Ивановым был открыт Байкал.

7. 149 г. означает 7149 г. — старинное русское летоисчисление от сотворения мира. Для перевода на современное летоисчисление из этого числа надо вычесть 5508, но для сентября и декабря — 5509. В дальнейшем изложении в статье сделан перевод летоисчисления на современное.

8. Напомним, что Стадухин был пинежским купцом и племянником московского купца Василия Гусельникова и что на коче Гусельникова шел Дежнев во время своего исторического похода.

9. См. док. № 36.

10. ЦГАДА, фонд «Якутская приказная изба», ст. № 92, л. 7.

11. В. А. Самойлов. Семен Дежнев и его время, 1945, стр. 67.

12. ЦГАДА, фонд «Якутская приказная изба», опись 1, ст. 66, л. 44.

13. ЦГАДА, там же, лл. 108-112.

14. В ХVII в. сибирские служилые люди назывались по имени. К этому имени прибавлялось имя отца (например, Федот Алексеев).

В случае, если человек был знатного рода или занимал большую должность, его именовали по отчеству с «вичем», т. е. в этих случаях говорили и писали не Алексеев, а Алексеевич. Однако такое величание применялось в отношении небольшого круга лиц — воевод, стольников, полковников и т. п. Третья часть именования была прозвищем, кличкой, по нашему фамилией, причем фамилия образовывалась различными способами, часто по месту происхождения, например Елфимка Меркурьев Мезенец, Бориска Иванов Устюжанин, Кирилка Лаврентьев Чердынец. В других случаях роль фамилии выполняла какая-нибудь кличка, например: Мягконос, Аршин — очевидно, человек маленького роста. В одном из документов говорится: «Митька, Михайлов сын, прозвище Ерило» слово ерила означает ярмарка (ЦГАДА, фонд «Якутская приказная изба», № 7, лл. 1-3 подл.).

В ряде случаев фамилия образовывалась от сословия, к которому принадлежал человек, например Федот Алексеев Попов. При этом не было строгих правил именования. Очень часто ограничивались только именем и отчеством, например, служилые писали в челобитной воеводам Василью Никитичу, Кирилу Осиповичу, не называя фамилии. Но те же воеводы царю писали так: холопья твои Васька Пушкин, Кирилка Супонев. Казаки часто называли себя только по имени и отчеству, и так их называли и в официальных документах, а в челобитных писали либо по имени и отчеству, если у них не было фамилии, т. е. клички, прозвища, либо, чаще, писали имя и фамилию, пропуская отчество. Однако строгих правил не было: иногда и в челобитных называли не только имя и отчество, например Курбатка Иванов, но и фамилию, например Богдашка Осипов Ленивцов, или Митька Кондратьев Вятка, Ондрюшка Иванов Горелый, Пронька Иванов Устюженин.

Но стольник и воевода именовались — Петр Петрович Головин или Матвей Богданович Глебов. Различные способы именования в различных случаях и, кроме того, сочетание имени только с отчеством или имени только с фамилией иной раз затрудняет опознавание лиц, о которых идет речь в документах. Так, например, в челобитной, «торговый человек Афонька Федотов и промышленной человек Васька Федотов, сироты, бьют челом Царю». Не зная, о ком идет речь, трудно догадаться, что речь идет о двух братьях Гусельниковых. Или, например, в Якутском остроге в 1648 г. подавал челобитную Семен Иванов. Это может быть Семен Иванов Дежнев, но может быть и казак Иванов, которого звали Семеном, потому что в двух челобитных оказались стоящими рядом в одном и том же перечне служилые люди — в одном случае Семен Иванов, а в другом — Семен Иванов Дежнев (кстати прозвище Дежнева происходит от слова, означающего квашня).

15. ЦГАДА, фонд «Якутская приказная изба», ст. № 611, л. 268.

16. Спасский Г. История плавания Россиян из рек сибирских в Ледовитое море. Сибирский вестник, ч. 15, 1821, стр. 132.

17. Спасский Г. История плавания Россиян из рек сибирских в Ледовитое море. Сибирский вестник, ч. 15, 1821, стр. 233, 239.

18. Там же.

19. Там же.

20. Конечно, жена Федота Попова могла назвать море Пенжинским, но в данном случае речь, очевидно, идет о Беринговом море.

21. Спасский Г. История плавания Россиян из рек сибирских в Ледовитое море. Сибирский вестник, ч. 15, 1821, стр. 234.

22. Там же, стр. 232.

23. По мнению Оглоблина, основанному на сообщении Миллера, часть людей из группы Федота Алексеева Попова бежала на лодках на Камчатку. Они были на Камчатке и могли попасть и на западную часть Пенжинского моря, о чем на основании сибирских архивов сообщил Григорий Спасский. Отсюда и версия Пыпина о том, что сам Дежнев выплыл в Охотское море, обойдя кругом Камчатки, версия, самим Пыпиным ничем не подкрепленная.

24. Пропуск в тексте.

25. Из челобитных промышленных людей в Якутскую приказную избу Саввы Евдокимова с товарищами (не ранее марта 1649 г.) видно, что Стадухин взял коч с судовой снастью у торговых людей Кирила Коткина, у Второго Едемского и у Саввы Евдокимова с товарищами «для подъема на новую реку на Анадырь».

26. Или Анюе.

27. Спасский Г. История плавания Россиян из рек сибирских в Ледовитое море. Сибирский Вестник, 1821, ч. 15, стр. 126.

28. Там же, стр. 130.

29. т. е, за Чукотский мыс, или «Нос».

30. Выполнена карандашом, обводка тушью. Ветха. Часть карты уничтожена, возможно, огнем. Карта на александрийской бумаге без рамки. Размер 81 Х 45,8 см. См. Ефимов А. В. Из ист. вел русск. геогр. открытий. М., 1950.

31. Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссией, т. IV, СПб., 1851, стр. 22,

32. Там же, стр. 26.

33. Эти данные были извлечены Миллером из Якутского архива в 1736 г.

34. Водовороты, заворотные течения. — А. Е.

35. Дежнев договорился с аманатом Чекчеем и его братьями и родственниками, ясачными людьми ходынского роду, что они отвезут ясак через «Камень на оленях на Онюй реку и просили за это железа всякого дельного».