ЧЕРЕВКОВА А. А.

ИСТОРИЯ ОДНОЙ МАЛЕНЬКОЙ МОНАРХИИ

I.

Группа Сандвичевых, или Гавайских, островов лежит между 4-мя и 24-мя градусами северной широты и 157 — 159 градусами восточной долготы. Архипелаг этот состоит из восьми больших населенных островов и нескольких скал, на которых вьют гнезда только птицы морские. Имена главнейших представителей группы: Гавайи, Мауи, Оагу. Поверхность всех островов 6.700 кв. миль. Они тянутся с северо-запада на юго-восток на протяжении 650 верст и отделяются друг от друга проливами от 10 до 100 верст ширины.

Вся группа вулканического происхождения. Коралловых рифов, правда, везде много; но все они выросли на пластах древней лавы. Острова представляют собственно вулканические гребни и пики, — вершины обширной подводной страны, занимающей, как полагают, около 3-х тысяч верст в длину и до 300 верст в ширину.

Какие гигантские силы действовали здесь когда-то, некоторое понятие об этом могут дать колоссальные груды застывшей лавы, находящиеся ныне над водной поверхностью. Так, остров Гавайи содержит до 2,5 тысяч кубических миль лавовых скал. Знаете ли, что такое представляет эта цифра: 2.500 кубич. миль лавы? Англия занимает поверхность в 50.000 кв. миль. Так вот всю её можно было бы засыпать лавой одного острова Гавайи, причем толщина насыпанного сдоя равнялась бы 274 футам! И все-таки эта лава, что находится над морем, представляет только ничтожную долю тех подавляющих воображение масс ее, которые простираются под волнами на сотни верст с каждой стороны. В самом деле: измерения дна океана между берегами Калифорнии и Гавайскими островами показали, что вдаль всей восточной береговой линии группы существует чудовищная пропасть в 5 верст глубиной, которая начинается всего в каких-нибудь шести верстах от берега. Далее, на острове Гавайи есть огнедышащая гора Мауна-Лоа, высотою без малого в 4 версты. Вместе со своей соседкой Мауна-Кеа, она составляет главную массу острова, который собственно не что иное, как непосредственный продукт их деятельности. Какими бы колоссами были эти горы, если бы основание их покоилось не на дне океана, а на твердой земле! Десять верст высоты — это говорит громче самых громких вершин Гималайев! А между тем главную массу их образовала излившаяся лава. И до сих пор Мауна-Лоа имеет сообщение с таинственными глубинами земных недр, до сих пор расплавленные массы их находят себе здесь выход наружу через одну из тех трещин в земной коре, на которой построена вся эта в высшей степени интересная островная группа. [339] Северные Гавайские острова вообще старше южных, и вулканическая деятельность прекратилась на всех, за исключением острова Гавайи. Это — самый южный, самый большой, самый молодой и самый интересный из них. Молодой! Пробовали определить примерный возраст его по количеству расплавленных масс, что стекли по бокам Мауна-Лоа за последние 50 лет; сосчитали, что объем их равен двум кубическим милям, и на основании этого вычислили, что острову 65.000 лет. В истории мироздания это, конечно, только миг один!

Но сколько бы лет ему ни было, он является одним из замечательнейших островов на земле. На нем находится величайший в мире действующий вулкан, знаменитый Килауэа, открывающий свое страшное жерло на склонах Мауна-Лоа, на вершине 4.000 фут. над уровнем моря. Окружность его кратера — 12 верст, глубина около 600 фут. Внутри этого гигантского кратера с бешеным ревом клокочет целое озеро лавы. Вершина Мауна-Лоа содержит другой, еще больший кратер, Мокуавеовео, имеющий 14 верст в окружности и 1,000 фут глубины. Периодические извержения из него наступают через каждые 11 лет. Величайший в мире действующий вулкан — на острове Гавайи; но величайший на земле кратер не на нем, а на его соседе Мауи, — на высоте десяти тысяч фут над уровнем моря: окружность его — около тридцати верст, глубина 2.000 фут. Это — Галеакала, — дом Солнца. Он давно замолк. По туземным преданиям, последнее извержение здесь было лет полтораста тому назад.

На том же острове Гавайи, представляющем одну из интереснейших местностей земного шара, где до сих пор можно наблюдать самые грозные явления жизни нашей планеты, целые главы из поэмы мироздания, — воображение туземцев поселило самое страшное божество своей мифологии-богиню Пеле: владычица огня и вулканов живет в огненном озере кратера Килауэа. Вокруг этого места группируются наиболее мрачные легенды гавайцев.

Здесь, на этом острове, погиб великий мореплаватель Кук. Знаменитейшие военноначальники вышли с острова Гавайи. На нем же родился величайший государственный человек страны, известный в ее истории под именем Камеамеа I. Наконец, этот остров дал свое имя всему архипелагу и народу, его населившему: Гавайи — гораздо более популярное название, чем Сандвичевы острова, и слово “гавайцы” — благозвучнее всяких других названий этого странного народа. [340]

II.

Предания, легенды, исторические песни гавайцев ни над чем не останавливаются с такою любовью, ничего так не прославляют, как бесстрашные путешествия, которые их предки совершали на своих ладьях по волнам Тихого океана. Эти песни рассказывают о странах, откуда знаменитый туземный герой, рыбак и мореплаватель, Гавайи-Лоа, отплыл на восток и открыл два самые большие острова группы — Гавайи и Мауи. Они говорят о многочисленных странствованиях смелых моряков из Гавайи в Каики и обратно. Предполагают, что Каики это — Таити, — название, которое позже стало обозначать у гавайцев все чужедальние земли вообще. Это стремление с Гавайи на запад было несомненно связано с тем фактом, что первые обитатели островов явились именно с запада. Исследованиями Fornander'a и других ученых точно установлена родственная связь аборигенов всех тихоокеанских островов от Новой Зеландии до Гавайи включительно. А сравнительное изучение физических особенностей и языков, как этих островитян, так и родственных им племен, населяющих Мадагаскар, Филиппинские острова и Малайский архипелаг, показало, что все они вышли из юго-западной Азии. В Лондоне, в этнографическом отделе Британского музея, я видела драгоценнейшие коллекции с островов Полинезии, и эта близкая, кровная связь первоначальных их обитателей между собою выяснилась там для меня нагляднее всяких длинных рассуждений. Европейцы, открывшие впервые Гавайские острова, нашли их густонаселенными. Известная, довольно высокая, сравнительно, организация общественного быта туземцев указывала на то, что они вышли уже давно из состояния первобытной дикости. Это был феодальный строй во всех его наиболее существенных чертах: во главе каждого острова стоял царёк, или главный вождь, имевший в каждом округе подвластных ему вассальных вождей. Эти вожди составляли первенствующее сословие, цвет страны в лучшем значении слова. И физически, и духовно, оно резко отличалось от простого народа: высокий рост, мужественная, гордая осанка, беззаветная храбрость, организаторские таланты и ум составляли наследственные черты этого сословия.

Следующее место на общественной лестнице занимало духовенство. Это был могущественный класс; его побаивались даже вожди, веря в силу страшных заклинаний и чар, тайной которых владели жрецы.

Воображение дикаря населило небо и море, мрачные ущелья гор и жерла его гигантских вулканов, земные недра и самый воздух, целым сонмом злых духов. Только жрецы умели держать [341] в страхе всю эту рать, пылающую ненавистью к человеку, и умилостивлять верховные божества, стояния над нею. Идолопоклонство с человеческими жертвоприношениями составляло древнюю религию туземцев. И человеческая кровь в некоторых случаях лилась рекой ad majorem Dei gloriam. Смерть властителя или вождя, освящение нового храма, закладка военной лодки, требовали непременно человеческих жертв, и народ при вести об этом скрывался в леса, чтобы переждать там опасное время. Свой траур по умершим вождям народ выражал различными способами самоуродования. Это были символические акты, заменявшие для всего народа действительное самоуничтожение.

Кровавое жертвоприношение во всем его реальном ужасе, выпадало на долю нескольких несчастных, умиравших под ножами жрецов в таких случаях.

Третье сословие гавайского общества — простой народ — делилось на две касты: высшую составляли строители туземных судов и рыбаки, низшую — вся остальная рабочая масса. Существование этого класса находилось целиком в руках его вождей и жрецов. Обширная сеть правил и суровых наказаний за их нарушение, известная под общим именем табу, опутывала туземца по рукам и ногам. Табу могло лишить его всего: урожая, имущества, жизни. Стоило власть имущему наложить запрет или табу на какой либо предмет — и этот предмет переставал существовать для его владельца. Наказания за нарушения табу были вообще чрезвычайно суровы.

Система табу, поддерживаемая влиянием жрецов и властью вождей, являлась величайшим тормозом на пути развития народа. Не меньшую роль в этом порабощении умов темных масс имели местные маги и чародеи. Гаваец верил, да и до сих пор еще верит, что колдун может вселить в него любую болезнь, нагнать любую порчу, наговорами призвать самую смерть. Для этого ему необходимо только иметь у себя какую-нибудь часть от тела заговариваемого: клочок волос, кусок ногтя и т. п. Чтобы избегнуть злых чар, вожди, поэтому, всегда имели близ себя самых верных своих слуг, которые обязаны были все подобные предметы, выпавшие волосы, ногти и т. д., собирать и сжигать или бросать в море. До сих пор в самом Гонолулу живет один из таких колдунов, пользующиеся огромным значением среди туземного населения.

Бесконечный ряд церемоний, жертвоприношений и молитв сопровождал вообще каждый акт и личной и общественной жизни туземцев. Но — замечательная вещь — совершение брака не было обставлено ничем, никакими формальностями: ничего, похожего на религиозное освящение союза — ни молитв, ни жертв, ни даже простого обращения к духам предков благословить брак. [342] Полигамия являлась совершенно дозволенным делом. Полиандрия также процветала.

Детоубийство здесь было самым заурядным явлением, причем истреблялись преимущественно девочки.

III.

Первыми белыми на Гавайских островах были, несомненно, испанцы. На старых испанских картах Тихого океана помечена группа островов, положение которых, по широте, вполне соответствует действительному положению Гавайского архипелага. Открыл их испанец Жуан Гаэтано и назвал “Островами царей и садов”. Как это характерное название, так и его описание, не оставляют сомнения в том, что он действительно был на Гавайских островах первым из европейских мореплавателей нового времени, за 223 года до знаменитого Кука. Но предания туземцев говорят о появлении среди них таких же странных людей задолго до эпохи Гаэтано. Неизвестно, к этим ли таинственным незнакомцам или к экипажу Гаэтано относится следующее туземное предание.

Однажды к острову Гавайи пристала лодка; в ней находилось семь человек, одетых в белое с желтым, причем один, по-видимому, начальник, был в шляпе с пером и при шпаге. Встретив радушный прием со стороны островитян, пришельцы остались у них, переженились на туземных женщинах и оказались такими добрыми, ловкими и храбрыми, что туземцы начали выбирать их своими начальниками.

Первые американские миссионеры, прибывшие в страну в 1820 г., застали еще в живых некоторых потомков этих пришельцев. Они отличались от прочих жителей более светлым цветом кожи и большей правильностью лиц, знали о своем происхождении и гордились им. Предание относить время появления таинственных пришельцев к царствованию на острове Кагу-Капу. Когда жил этот царек, в точности неизвестно, но известен тот факт, что при его наследнике в шестом колене, царе Тарай-Опу, в Гавайи приплыл английский мореплаватель Кук; это было в 1778 г., следовательно, Кагу-Капу мог жить лет за 200 до Тарай-Опу, то есть именно в то время, когда Гаэтано открыл “Острова царей и садов”.

Прежде чем перейти в мир действительных фактов и событий, приведем здесь еще одно предание, имеющее отношение к судьбе Кука, со времен которого собственно и начинается достоверная история государства гавайского. Жил когда-то на острове Гавайи некто Роно. Это был хороший человек, только страшно [343] вспыльчивый. Раз, в припадке ревности, он убил свою жену, которую страстно любил. Не зная, куда деваться от тоски по убитой, он решил, наконец, прибегнуть к старому средству влюбленных всех времен — к путешествию. Отплывая, он обещал со временем вернуться опять на родной остров. Вот что говорит о нем туземная народная песня:

“В старые годы жил-был с женою своею Роно-Акуа-Гавайский; имя богини его любви было Каики-Ари-Опуна; жили они под утесистой скалой. Пришел человек на скалу и начал так говорить жене Роно: “О, ты, Каики-Ари-Опуна! возлюбленный твой тебя приветствует! Побереги одного, прогони другого, и все еще будет один!”. Услышал эти лукавые речи Роно и убил жену свою в припадке гнева. В отчаянии от такого жестокого дела, он понес в морай тело жены и долго плакал над ним. Бегал он после того по Гавайе в бешеном исступлении и дрался со всяким, кого ни встречал. Изумленный народ спрашивал. “Или ты, Роно, совсем одурел?”. А он отвечал: “Да, одурел я по ней, которую так сильно любил”. Учредив в память ее смерти игры, он отправился по морю в треугольной лодке и уплыл в далекие страны. Пред отъездом так провещал он: “Возвращусь опять я на остров, где есть свиньи, кокосы и собаки”.

Гавайцы причислили Роно к богам, в день его отъезда каждый год устраивали разные игры, кулачные бои, битвы на копьях и из года в год ждали его возвращения.

Честь открытия Гавайских островов принадлежит, как известно, Куку. В 1778 г. знаменитый мореплаватель впервые увидел берега Гавайи. В январе следующего года он снова посетил ее, и на этот раз туземцы признали в английском капитане своего давно-жданного бога Роно. Куку воздавались божеские почести, ему приносились богатые дары, его людей закармливали всем, что было лучшего у дикарей. Гости со своей стороны делали все, чтобы показать, что они вовсе не боги, а такие смертные, которые похуже всяких дикарей. В конце концов, во время одной ссоры на берегу, Кук был убит, 2-го (14-го) февраля 1779 г. Гавайцам он оставил семена разных европейских фруктов и овощей. Матросы же его посеяли во вновь открытой стране зародыши тех страшных болезней, с которыми дикари прежде не были знакомы. Новые болезни и пьянство явились, чтобы окончательно доканать несчастную гавайскую расу, и без того уже совершенно истощенную вековыми междоусобными войнами. Смертность среди островитян приняла с тех пор характер настоящего вымирания, и недалек уже тот день, когда гавайская раса исчезнет с лица земли.

После открытия Кука, о Гавайи заговорили во всей Европе, и мореплаватели устремились сюда целыми стаями. Корабли всех [344] стран света, купцы и китоловы, все стали появляться у берегов чудной страны и для торговли, и для починок, и для того, чтобы запастись свежей провизией, которую можно было тут дешево купить.

В то время все острова были охвачены пожаром междоусобных войн, различные царьки и вожди боролись друг с другом за власть и за собственное существование, и сила была на стороне того, кто имел огнестрельное оружие. Этим и пользовались заезжие купцы: они привозили старое, часто ни к чему негодное, оружие и обменивали его на местные продукты, преимущественно же на дорогое сандальное дерево. Это дерево водилось тогда в изобилии на островах, и гавайцы щедро расплачивались им за оружие. Сотни, тысячи людей, оторванные от плуга, бродили по горам, в поисках за тем продуктом благодатной почвы, который мог доставить их вождям лишний шанс к победе. Страна оставалась без рабочих рук, земля пустела, и нищета народная росла. Беспощадное истребление дорогого растения привело к тому, что оно теперь и в Гавайи — такая же редкость, как и в других местах.

В одной из этих свирепых междоусобных войн погиб и тот царек острова Гавайи, который видел смерть Кука. Престол завещал он своему сыну, а в случае бездетности последнего — родному племяннику, Камеамеа. Последний не стал ждать этой бездетности и сам решил завоевать свое счастье. Пользуясь непопулярностью нового правителя, он открыто пошел против него, одолел врага в неравном бою и захватил власть в свои руки. Из маленького вождя он стал теперь царьком самого большого острова архипелага. Но это был только первый, хотя и самый трудный шаг в карьере молодого честолюбца: он решил сделаться единым властителем всех гавайских островов. Покорение их не стоило ему особенно большого труда. Все эти острова были доведены междоусобными войнами до крайней степени истощения. Только один Оагу обошелся ему дорого. Покорением Оагу было положено начало единой гавайской монархии, первым государем которой явился Камеамеа. С Камеамеа 1-го начинается династия королей Сандвичевых островов, правившая ими без перерыва сто лет.

IV.

Камеамеа понял, что недостаточно было покорить врагов и завладеть их уделами, что самое трудное дело — уметь удержать покоренную страну в своих руках. Всеми зависящими от него способами он постарался восстановить в стране нормальный ход жизни. Чтобы подать пример народу, король заставил заниматься [345] земледелием всю свою свиту, придворных и приближенных. До сих пор гавайцы с гордостью показывают полосу земли, которую вспахал и обработал собственными руками их великий властитель. В Гавайи существовал обычай — всех военнопленных приносить в жертву богам, в благодарность за дарованную победу. После каждого большого сражения капища оглашались воплями десятков человеческих жертв. Камеамеа указом запретил приносить пленных в жертву, отменил многие другие варварские обычаи, ввел гражданское правосудие, которое, по его словам, должно было быть “кроткое, деятельное и терпеливое”.

С тех пор, как острова стали посещаться белыми, гавайские властители и вожди, приходя в столкновения с ними, поняли, наконец, в чем сила белых, и начали стремиться к тому, чтобы и своих подданных научить разным наукам и искусствами которыми владели чужеземцы. Иногда они прибегали для этого к средствам очень оригинальным.

Когда Камеамеа сделался правителем одного еще только острова Гавайи, к нему попали как-то в плен два американских боцмана — Юнг и Девис. Несчастные американцы были уверены, что их постигнет участь капитана Кука, и что если их телам не удастся попасть на стол разных знатных особ, то во всяком случае они составит недурной обед для тюремщиков и сторожей. Но вместо тюрьмы пленных, как в сказке, привели прямо пред очи царские. Камеамеа обласкал их, назначил им для житья самые красивые домики недалеко от своего дворца, предоставил выбрать себе в жены, кто им только понравится из туземных женщин, задарил всевозможными подарками, словом осыпал их такими милостями, о которых бедным пленникам и во сне не снилось. Взамен всего этого от них требовалось только одно: чтобы они не покидали островов и учили гавайцев всему, что знает просвещенный мир, — задача не легкая для простых боцманов! В конце концов, оба американца сделались самыми приближенными людьми и советниками короля. Когда приходили иностранные корабли, Юнг и Девис являлись на них переводчиками и посредниками между королем и чужеземцами. Юнг оказался человеком большого ума, и король во всех важных делах советовался с ним. Обоих вместе он, впрочем, никогда не отпускал на суда из боязни, чтобы они не сбежали на родину: когда один из них отправлялся на корабли, другой оставался на берегу заложником. Но напрасно беспокоился король! Боцманы так привыкли к жизни на островах, что и не думали о побеге. Юнг дожил до глубокой старости и на склоне своей жизни был первым министром у Камеамеа, ставшего тогда уже королем Камеамеа I, властителем единой гавайской монархии.

Юнг и Девис были первые белые, поселившиеся на [346] Гавайском архипелаге. С тех пор многие европейцы и американцы нашли здесь себе вторую родину.

На свои войска, их вооружение и на защиту страны от вражеского нашествия Камеамеа обратил самое серьезное внимание. С развитием торговли сандаловым деревом, которая в значительных размерах началась около 1800 года, король и главные вожди, обрадованные таким источникам дохода, который в те времена казался неиссякаемым, стали широко истреблять это дерево в обмен на оружие, порох, железо и, главным образом, суда. Страсть к покупке судов сделалась тогда какой-то манией. За них платили бешеные деньги, входили в долги, для погашения которых понадобилось потом много-много лет.

Во всех торжественных случаях король надевал дорогую мантию, ценность которой, однако, не поддается обычному определению. Плащи эти приготовлялись таким образом: в обыкновенную основу тканьем вшивались крошечные палевые перышки местной птички мамо, у которой находилось только по одному такому перу под каждым крылом. Мантия, какую носил Камеамеа I, приготовлялась девятью поколениями вассалов; бледно-золотистого цвета она имела блестящий, бархатистый вид.

Один только король носил мантию из желтых перьев. Трудно даже представить себе, какое количество бедных птичек мамо нужно было поймать, чтобы заткать плащ в несколько десятков квадратных фут. Перья мамо входили в число статей оброка, взимавшегося с народа. Последнюю королевскую мантию этого рода можно видеть в музее Гонолулу. Она была приготовлена для короля Калакуа I по случаю его коронации. Мантия эта имеет 4,5 ф. длины и 12 фут ширины. В британском музее в Лондоне я видела один из тех плащей, которые принадлежали самому Камеамеа, и полный убор, как его носили вожди и короли Гавайи, навеки исчезнувшие, как исчезла та крошечная птичка, из крыльев которой рабский народ вырывал по одному перышку для украшения своих властителей.

Птичку мамо обыкновенно душили и затем уже вырывали драгоценные перышки. Камеамеа издал указ, чтобы мамо не душили, а у живой вырывали нужные перья, и, чтобы род ее не прекратился, отпускали ее затем на волю.

В своих реформах Камеамеа избегал, по возможности, насильственных мер; он всегда старался действовать на своих подданных личным примером и убеждением. Смелость, ум, порядок и труд дали ему престол, и он объяснял это своему народу не одним только словом, но и делом, показывая ему пример во всем. Немудрено, что он имел громадное влияние на свой народ.

В его царствование Архипелаг посетили многие знаменитые мореплаватели конца прошлого и начала нынешнего столетий. [347]

С Ванкувером, приходившим несколько раз к Гавайю, у короля завязались самые дружеские отношения, продолжавшиеся всю жизнь. В один из приходов кораблей Ванкувера на Сандвичевы острова, Камеамеа, в числе прочих знаков внимания к своему гостю, устроил в честь его примерную битву. В ней принимали участие 300 человек, по 150 с каждой стороны. Все воины оказывали чудеса дикой ловкости и искусства, но пальма первенства досталась самому королю. Вмешавшись в сражение, Камеамеа хотел показать народу, в присутствии чужеземцев, что звание верховного вождя не было одним только почетным титулом, а вполне соответствовало его личным достоинствам. Он обнаружил такую ловкость, такой пыл в нападении, такое проворство в защите, что Ванкувер и его спутники не могли оторвать глаз от этого поразительного зрелища. Шесть стрел вдруг полетели в короля. Он схватил три из них на воздухе, две перешиб своим оружием и уклонился от шестой едва приметным движением тела. Ванкуверу, между прочим, принадлежит серьезная попытка упрочить на островах преобладающее влияние Англии. 21-го февраля 1794 г. большой совет вождей собрался на корабле “Discovery”, чтобы обсудить вопрос об отдаче островов под протекторат Англии. Большинство членов совета высказалось за протекторат; но непременным условием при этом было поставлено сохранение полной независимости в управлении внутренними делами своего государства. 25-го февраля, лейтенант Пёджес водрузил английский флаг на берегу и объявил, что берет Сандвичевы острова под покровительство короля Великобритании. Акт этот никогда не был ратифицирован английским правительством; но тем не менее являлся весьма опасным прецедентом для возможных здесь в будущем захватов Англии и указывал, что Гавайские властители уже тогда сознавали необходимость опереться на какое-нибудь сильное европейское государство.

В 1816 г., в ту самую гавань на острове Гавайи, где 37 лет тому назад погиб Кук, пришел русский военный корабль “Рюрик” под командой Коцебу. Вид русского корабля внушительных размеров навел уныние на короля; но капитан Коцебу поспешил успокоить его, заявив, что не имеет никаких воинственных замыслов и путешествует просто, как ученый географ.

В 1815 г. бывшая русско-американская компания послала в Гавайи доктора Шеффера для заключения торгового договора с этой страной. Шефферу пришла мысль покорить архипелаг и присоединить его к России. Он оказался, однако, плохим политиком. Дрязги, интриги и смуты, какие он завел среди подданных Камеамеа, в конце концов, настроили против него [348] враждебно всех вождей, и через два года Шеффер был удален с островов.

Приход Коцебу застал деятельность Шеффера в самом разгаре, и вот на эту жгучую тему король и завел речь с капитаном:

“С тех пор, как я царствую над моей землей, — говорил он, — никому из русских не было здесь обиды. Острова Гавайские были гостеприимно открыты для них, как и для других чужеземцев; честно снабжали мы и их всем тем, что давали другим. Но вдруг из вашего американского селения Ситхи пришли люди, назвали себя, как и ты, русскими, были приняты ласково, снабжены припасами, и ни с того, ни с сего начали действовать совсем не по-приятельски против меня. Они грозили даже нам своими военными кораблями, которые будто бы придут покорить наши острова. При помощи Божьей, этому не бывать, пока жив Камеамеа. Но в числе этих злых людей явился какой-то Шеффер, доктор, он назвал себя посланником императора Александра, отправленным для того, чтобы набирать разные травы. Я так много хорошего слышал об императоре Александре, что тотчас позволил собирать доктору травы, отвел землю, дал работников, заботился, чтобы всего у него было вдоволь, и чтобы пребывание его у нас было и приятно, и здорово. Что же из всего этого вышло?” Тут Камеамеа подробно рассказал о всех смутах и ссорах, явившихся плодом неумелой деятельности Шеффера на архипелаге. Коцебу поспешил успокоить старика, уверив его, что русское правительство не имеет ничего общего с Шеффером, что этот последний ложно прикрывается именем своего государя. Камеамеа, чрезвычайно обрадованный словами Коцебу, сейчас же представил его королеве Кагу-Ману и наследнику престола Рио-Рио. Русских пригласили к царскому столу. За обедом король пил, но ничего не ел. Затем он пригласил гостей в свой храм, где теперь проводил все свободное время среди любимых идолов. Совершив молитву, он сам начал обедать.

“Я видел, как ели русские, а теперь пусть русские увидят, как ест Камеамеа”.

Обед его продолжался недолго и состоял из вареной рыбы и очень дорогой жареной птички, подававшейся только ему.

Европейцы всячески старались склонить короля принять христианство, но он продолжал оставаться ревностным идолопоклонником. “Вот боги наши, почитаемые мною боги”, — говорил он Коцебу, вводя его в свою молельню. “Не знаю, хорошо или дурно я делаю, следуя вере моих отцов; но боги мои не могут быть дурны, ибо ничего злого не повелевают мне делать”.

Старик часто говорил: “Богам моим я обязан моими [349] постоянными победами, и им я приписываю благоденствие моего царствования”.

На доводы европейцев о преимуществах христианской веры над язычеством, Камеамеа отвечал: “Верю, что ваша религия лучше моей, но, оставив старую веру, боюсь потерять власть над умами моих подданных”. Но он сделал один шаг, который впоследствии значительно облегчил дело введения христианства в стране: он уничтожил должность верховного жреца и звание это принял на себя. Звание верховного жреца немало должно было содействовать обаянию имени государя и уничтожало в корне возможность оппозиции ему со стороны могущественной жреческой касты.

13-го апреля 1819 года, гениальный правитель, державший в своих железных руках объединенное, умиротворенное государство, смертельно заболел. Жрецы, колдуны, заклинатели собрались со всех островов, пели гимны, творили молитвы, приносили жертвы и, наконец, предложили прибегнуть к крайнему средству — к человеческому жертвоприношению, но король наотрез отказал дать свое согласие на это. 8-го мая Камеамеа умер.

Тело государя было сожжено, и на престол вступил Рио-Рио, известный в истории под именем Камеамеа II.

V.

Коцебу, видевший Рио-Рио в 1816 году, говорит, что это — толстый урод, физический и нравственный, и ничего больше. Он не вмешивался ни во что и на аудиенциях храпел где-нибудь на полу, как животное. Насколько отец был велик и умен, настолько сын казался вялым и ничтожным. Но... наружность обманчива, и Рио-Рио доказал это еще один лишний раз. Не долго царствовал этот толстяк, — всего пять лет, и немного он сделал; но тем не менее он вписал свое имя крупным шрифтом на страницы истории родной страны. В его царствование было уничтожено идолопоклонство и нанесен смертный удар святости табу.

Государь и его советники решили освободить народ от табу и, прежде всего, избавить от его гнета женщин. Женщины, по старым обычаям, не только не имели права есть вместе с мужчинами, но им было запрещено употребление в пищу и некоторых фруктов. Нарушение табу наказывалось в этих случаях смертью. Уничтожение этого страшного обычая было обставлено чрезвычайно торжественно, и главным героем торжества явился сам король. Вот как это произошло: в один из очень больших праздников толпа народа собралась около дворца, в [350] ожидании царского угощения. На разостланных на земле рогожках были расставлены блюда: по одной стороне для мужчин, по другой для женщин. Когда все собрались, вышел король, взял несколько кушаний, предназначенных для мужчин, перешел на дамскую половину и стал угощать дам запретными блюдами. Трудно представить себе ужас, охвативший суеверную толпу. “Табу, табу, табу!” — раздалось со всех сторон, но король и его придворные преспокойно продолжали есть в обществе дам, угощая и их недозволенными кушаньями. Народ бросился в храмы, привел оттуда жрецов и с гневом стал указывать им на нарушение обычаев отцов. Жрецы, заранее приготовленные к этой комедии, начали кричать: “Да, да, вот ужасное беззаконие, явное нарушение табу! Да, что же, однако, делают наши боги? Отчего они не мстят? Как могут они допускать такое преступление, да еще в виду всего народа? Так, видно, они бессильные, ложные боги! Уничтожить их! Освободиться от них! Пойдемте, гавайцы, расплатимся с ними!” И старший жрец собственными руками зажег главный храм. Весть об этом событии быстро разнеслась по всему архипелагу. Возникли кое-где попытки восстаний за поруганную старую веру, но они были быстро подавлены. В 1820 году, на архипелаг прибыли из Северной Америки протестантские миссионеры. Первыми, принявшими христианство, были: королева-мать и Капиолани, жена одного из высших начальников. Сделавшись христианкой, Капиолани решила разрушить веру своих соотечественников в одно из самых грозных божеств туземной мифологии, в богиню огня и вулканов, — Пеле. С этой целью она предприняла продолжительное путешествие к вулкану Килауэа, который воображение туземцев сделало местом жилища страшной богини. Когда Капиолани поднялась на гору, ее встретила одна из жриц Пеле и предупредила не подходить близко к кратеру, говоря, что смерть постигнет ее за нарушение табу богини.

— Кто ты такая? — спросила Капиолани.

— Одна из тех, в которых обитает богиня, — последовал ответ.

Тогда Капиолани начала излагать перед жрицей основы христианского учения; с жаром говорила ей о едином, истинном Боге, читала наизусть целые страницы из священного писания, до тех пор, пока жрица не заявила с ужасом, что дух богини покинул ее. Капиолани подошла тогда к самому кратеру и, в виду моря расплавленной лавы, пылавшей внизу, ела священные ягоды, посвященные Пеле и бросала камни в раскаленное жерло вулкана, говоря: “Иегова — мой Бог. Он зажег это пламя. Я не боюсь Пеле. Если я погибну от ее гнева, вы можете бояться Пеле; но я верю в Иегову, он сохранит меня, нарушившую [351] табу богини, и вы должны будете тогда поклониться и служить ему одному”.

Затем она стала на колени и запела гимн истинному Богу.

Подвиг этой женщины произвел, конечно, глубокое впечатление во всей стране.

В 1822 г. появилась первая печатная книга на гавайском языке. Это была гавайская грамматика. Через 10 лет число отпечатанных на туземном языке книг дошло до 170.000 экземпляров. Основания арифметики, библейская история, понятия о стихиях, руководства по географии и т. п. сочинения читались народом на его собственном языке. Вслед за американскими миссионерами на архипелаг прибыли и английские. Между последними находился Эллис, издавший первый научный труд о Гавайи.

Сделавшись христианином, став во главе нового религиозного движения, Рио-Рио решил, что теперь уж он может непостыдно явиться перед очи просвещенной Европы.

В ноябре 1823 года, Камеамеа II отправился на корабле “Eagle” в Англию, в сопровождении королевы Камеа-Мару и нескольких придворных. По прибытии в Портсмут, Камеамеа II тотчас отправился в Лондон, рассчитывая, что его там ждут не дождутся, чтобы похвалить за все, что он сделал для своей страны и для христианского мира. Но, увы, как велико должно было быть удивление бедного экзотического короля, когда оказалось, что его не только не ждали, но даже не захотели видеть! Сколько ни добивался аудиенции бедный Камеамеа II, — Георг IV его не принял. С горя, с тоски по родине, от стыда, от ужасов лондонского климата король занемог и умер в больнице, в сыром закоптелом Лондоне, мечтая перед смертью о своей дивной, вечнозеленой родине, о ее синем небе и горячем солнце и умоляя перевезти его туда хоть после смерти. Вскоре, потом, погибла здесь же, в больнице, и несчастная королева. Когда Георг IV узнал о судьбе бедных “pays chauds”, он пожалел о своей жестокости, принял оставшихся в живых лиц королевской экспедиции, обласкал их и дал им военное судно, которое получило специальное назначение перевезти останки гавайской королевской четы на родину. И вот, в мае 1825 года, бедный Рио-Рио и Камеа-Мару опять явилась на родину. Тела их были преданы земле; а на престол вступил младший брат Рио-Рио, известный под именем Камеамеа III.

VI.

В царствование Камеамеа III, новое религиозное и общественное движение сделало значительные успехи. От ужасов древней системы, с ее человеческими жертвами, страшным табу и проч., [352] народ переходил в мир христианской цивилизации. Помимо влияния, которое оказывали на освобожденную от гнетущих цепей массу идеи христианского учения, взятые сами по себе, огромную роль в развитии народного самосознания сыграли американские и английские миссионеры, между которыми в то время было немало людей выдающихся. Под их влиянием страна покрылась сетью школ. Книги печатались в громадном количестве экземпляров и безвозмездно раздавались народу, шла деятельная пропаганда в направлении развития в массах идей представительной системы правления. Но дело это потребовало бы, конечно, значительного времени, если бы на помощь усилиям американцев не явился сам король, решившийся сам дать своему народу то, что было ему нужно для дальнейшего развития.

Американские миссионеры и историки пишут, что христианские идеи так подготовили народ, настолько расширили его умственные горизонты, повысили его нравственные потребности, что он и сам добился бы себе тех же политических прав и привилегий, без вмешательства свыше, хотя, быть может, и не таким мирным путем. С этим мнением трудно согласиться. Века глубокого рабства тяготели над народом. Система табу убивала в нем всякую самостоятельность, всякое свободное проявление воли. Едва вышедший из дикого состояния, едва научившийся грамоте, от природы более склонный к созерцательной жизни, привыкший к пассивному повиновению, а не к активной борьбе, народ этот, по мнению американских историков, добыл бы себе сам те права и привилегии, каких он никогда не знал в своем прошлом и какие представляли последнее слово цивилизации, совершенно ему чуждой. Скорее он успел бы вымереть весь, чем поднять оружие против своих законных властителей!

Камеамеа III был умный и просвещенный человек своего времени. С детства находился он под сильным влиянием своих воспитателей, американских миссионеров. Кроме того, не надо забывать, что он царствовал в то время, когда во всей Европе происходило сильное брожение умов, отголоски либеральных идей доходили и до его далеких владений, и нет ничего удивительного в том, что король в 1840 г. решил дать своему народу конституцию.

Первым следствием нового порядка вещей явилось более равномерное распределение налогов. Насильственные поборы и вынужденные работы были уничтожены, права каждого гражданина ясно определены. Дух конституции 1840 года виден из следующего параграфа ее: “Все подданные Гавайского государства, их земли, дома и всякое другое имущество находятся отныне под покровительством закона, до тех пор пока они подчиняются законам королевства. Ничто не может быть взято у кого-либо из подданных без особого на то разрешения закона”. [353]

Конституция 1840 года исходила от личной воли короля. Это был всемилостивейший дар его своему народу. При всех своих несовершенствах, она несомненно послужила школой воспитания для народа в правах и обязанностях гражданственности. Кроме забот по вопросам лучшего внутреннего устройства страны, на долю Камеамеа III выпала судьба выдержать ряд натисков со стороны различных европейских держав, смотревших на архипелаг, как на лакомый кусок, и бывших не прочь под тем или другим предлогом прибрать его к своим рукам. Особенную настойчивость в этом направлении обнаружили Франция и Англия.

Поводом для вмешательства Франции во внутренние дела королевства послужило желание оказать покровительство и поддержку деятельности французских миссионеров в Гавайи.

Выведенный, наконец, из терпения назойливыми притязаниями Франции и, очевидно, поощряемый своими американскими друзьями, король решил обратиться к народу со следующей прокламацией:

“Считая домогательства Франции чрезвычайно обременительными для моего королевства, совершенно несогласными с его положением, как независимого государства, препятствующими всем нашим стараниям управлять страною с одинаковой справедливостью по отношению к гражданам всех национальностей, отчаявшись в беспристрастии и справедливости со стороны Франции, мы решили объявить сим с особенным удовольствием наше королевское желание, состоящее в том, что все наши земли и наши права над ними, как верховного властителя, мы от ниже поименованного числа отдаем под покровительство и защиту Соединенных Штатов Северной Америки, до тех пор, пока с Францией не будет достигнуто какое либо соглашение, соответствующее моим правам независимого государя, законам других народов и трактатам моим с другими иностранными государствами. Если же такое соглашение окажется невозможным, то мы желаем, чтобы вышеупомянутый протекторат оставался вечным”.

Лишь только содержание этой прокламации стало известным, лишь только узнали, что для обнародования недостает только пометки числом, как французский уполномоченный поспешил взять обратно свои требования, и с тех пор уже больше никогда не было речи о них.

Для вмешательства Англии во внутренние дела гавайцев послужил все тот же пресловутый повод — желание оказать защиту своим подданным, живущим на Гавайских островах. Вместо религиозных претензий, у англичан нашлись земельные, оказавшиеся впоследствии почти все незаконными.

Надобно сказать, что ряд столкновений с представителями различных иностранных держав, возникших главным образом [354] по поводу введения законов о владении землей и урегулирования земельного вопроса вообще, очень обострившихся в начале сороковых годов, заставил правительство короля Камеамеа III-го отправить посольства в Соединенные Штаты и Европу для того, чтобы уладить все эти недоразумения, заключить новые трактаты и получить от великих держав гарантии независимости королевства. Последние считались делом весьма существенным, в виду захвата Францией островов Маркизских и Таити и того вызывающего тона, какого держались представители Англии и Франции в своих сношениях с гавайским правительством. В 1843 году, гавайскому правительству удалось добиться признания своей независимости от главнейших европейских держав, а тем временем пока шли переговоры об этом, на этих самых островах разыгрались чрезвычайно серьезные события. Дело в том, что бывший тогда английским консулом в Гонолулу, Чарльтон, после того как его отношения с гавайским правительством, из-за различных земельных притязаний его соотечественников, дошли до крайней степени натянутости, решил отправиться сам в Англию, чтобы там лично изложить свои жалобы министерству. Поехал он через Калифорнию. Здесь, на рейде порта Сан-Бляз, он застал английское военное судно “Carysfort”. Командовал этим кораблем лорд Паулет. Чарльтон наговорил Паулету с три короба про обиды, которые будто бы чинит британским подданным гавайское правительство, и уговорил капитана идти в гавайские воды требовать удовлетворения за нарушение английских интересов. 10-го февраля 1843 года, “Carysfort” стал на якорь на рейде Гонолулу.

Лорд Паулет немедленно предъявил королю ряд требований в таком тоне, что последнему не оставалось другого выхода, как временно уступить свои владения британской короне и, вместо споров с английским капитаном, перенести все дело на усмотрение английской королевы.

25-е февраля, было последним днем ультиматума, посланного королю капитаном “Carysfort”'а. Последний час ультиматума истекал, а ответа от короля все еще не было. Паулет приказал своему кораблю занять положение, удобное для бомбардировки города.

В это время на рейде Гонолулу стоял маленький американский военный шлюп “Бостон”. Заметив, что капитан английского фрегата собирается не на шутку привести в исполнение свою угрозу — бомбардировать гавайскую столицу, командир “Бостона” послал ему письмо, в котором уведомлял лорда, что если выстрелы с “Carysfort”'a нанесут какой либо ущерб жизни или имуществу американских подданных Гонолулу, то “Бостон” немедленно вступит с ним в бой. К счастью, в этот критический момент, король прислал ответ, который был нужен [355] лорду. Формальная уступка гавайских островов Англии состоялась в старом форте, куда явился король, в сопровождена своих министров, придворных и большой толпы народа. Камеамеа III, глубоко взволнованный, обратился с трогательным воззванием к народу, в котором объявлял, что принужден временно отдать свои острова Англии и, обливаясь слезами, прерывающимся голосом, приказал спустить гавайский национальный флаг. Над гавайской столицей взвился английский флаг, который затем приказано было поднять на всех остальных островах группы. Тотчас после этого король покинул Гонолулу и поселился на острове Мауи.

7-го июля, пришел в Гонолулу большой американский военный корабль “Constellation”. Командир тотчас же выразил протест против английского захвата. Когда на судно явился с визитом губернатор города, командир салютовал ему положенным числом выстрелов, подняв на грот-мачте гавайский флаг. Лорд Паулет был страшно взбешен; но его ждало еще пущее огорчение: 26-го июля, явился из Вальпарайзо на “Дублине” адмирал Томас, начальник той эскадры, в составе которой плавал Паулет. Адмирал не признал законности захвата архипелага своим подчиненным, британский флаг на берегу был спущен, и его место снова занял гавайский, которому, по приказанию адмирала, тот же “Carysfort” салютовал 21-м выстрелом.

Позднейшие документальные исследования открыли истинные мотивы французских и английских притязаний. Когда капитан Лаплас в 1839 года потребовал от гавайского правительства 100.000 франков, в виде гарантии, что с французами здесь не будут дурно обращаться, он никак не ожидал, что ему будет выдана эта сумма. Если бы он получил отказ, то занял бы Гавайские острова, как это он сделал уже с Таити.

Что касается английской оккупации, то она явилась следствием желания английского поверенного в делах в Гонолулу предупредить захват островов Францией, так как он был уверен, что решение Франции на этот счет уже состоялось. Адмирал же Томас не признал законности действий Паулета только потому, что лорд донес об оккупации не ему, а прямо в министерство иностранных дел. Et voila, comme on fait l'histoire!

Из этих двух столкновений своих с могущественными иноземными державами гавайские государственные люди пришли к следующим, печальным для них выводам: сами по себе, без совета и помощи своих иностранных резидентов, совершенно не могут справляться с теми затруднениями, какие являются результатом новых условий существования государства; только поддержке этих резидентов они обязаны пока сохранением своей независимости; но что мечты о такой независимости в будущем — [356] только мечты, не больше, и что необходимо подумать теперь же заручиться покровительством какого-либо сильного дружественного государства. Таким государством являлись Соединенные Штаты Америки. Король пошел дальше, и сам начал переговоры не о протекторате, но о прямом присоединении своего королевства к Соединенным Штатам.

Вымирание Гавайского народа, начавшееся уже давно, сделало большие успехи в царствование Камеамеа III. Этот печальный факт, сознание опасности, постоянно угрожавшей самостоятельному существованию гавайского королевства со стороны некоторых европейских держав; крайне грубый образ действия их представителей в Гонолулу, в высшей степени оскорбительный для достоинства этой страны; рост и развитие Соединенных Штатов, вместе с постоянной дружбой, какую великое американское государство оказывало к своей островной соседке; прямое, непосредственное влияние значительного местного американского элемента, — вот те факторы, которые привели как короля, так и известную часть туземной интеллигенции, к выводу, что протекторат или даже прямое присоединение их к Соединенным Штатам является все-таки лучшим исходом для их страны.

VII.

После бесцветного Камеамеа IV, царствование которого ничем не замечательно, на престол гавайский вступил Камеамеа V. От своего знаменитого предка, родоначальника династии, он унаследовал таланты организатора, железную волю и деспотические наклонности. Будучи при Камеамеа III министром внутренних дел, он многое осуждал в его реформах, а некоторым из них оказывал явное сопротивление, находя их преждевременными. Вступив на престол, он начал с того, что отказался присягнуть конституции. Парламентский режим ему никогда не нравился, и он воспользовался первым удобным случаем, чтобы изменить основные постановления конституции.

Уже к концу царствования Камеамеа V недовольство новой системой давало себя знать. Изменившиеся социальные условия, рост промышленности и торговли вызвали к жизни новые общественные элементы, а вымирание гавайской расы и прилив иностранцев совершенно изменили состав населения и физиономию страны. И то, что было бы хорошо для старой Гавайи, казалось для новой и тесным и нудным. Король был последним из династии Камеамеа. Прямого наследника у него не было, а назначить себе наследника он или не хотел, или не мог. Говорят, король на смертном одре воскликнул: “Что станется с моей бедной [357] страной? Нет никого, кто мог бы мне наследовать. Королеве Эмме я не доверяю, Луналило — пьяница, Калеуа — дурак!”.

Бедный Камеамеа V! Оба эти господина, которых он так нелестно аттестовал, последовательно занимали трон его предков; а царствование последнего отличалось такими бурными событиями, которые немало поспособствовали окончательному падению гавайской монархии.

VIII.

Смерть последнего представителя туземной династии вызвала сильное брожение умов в стране. Камеамеа V был последний наследственный король; последующие властители выбирались путем народного голосования.

На престол великого Камеамеа явились два претендента. Оба обратились к народу с воззваниями, прося его подавать за них свои голоса на выборах. Род Луналило считался одним из знатнейших, и он был выбран. Царствование его продолжалось только год и ознаменовалось рядом смут и народных волнений.

По смерти Луналило, на престол вступил другой претендент, под именем Калакуа I.

Вновь избранный король не отличался ни умом, ни нравственными качествами. Народ знал его характер и не доверял ему. Трудную задачу примирения со своим народом Калакуа думал решить обращением к самым дурным инстинктам масс.

До него все гавайские короли, начиная с Камеамеа I-го, пользовались, в делах правления, советами и услугами способных иностранцев. Важные, ответственные государственные должности почти всегда поручались иноземцам. Иностранцы, рожденные в Гавайи и прекрасно владевшие туземным языком, избирались и в законодательное собрание предпочтительно пред туземными кандидатами. Несмотря на то, что только с помощью иностранцев Калакауа добился престола и в первое время постоянно прибегал к их помощи, — он всячески стал подрывать в массах доверие своего народа к иноземцам. Взывая к расовому соперничеству, возбуждая племенную ненависть в тех случаях, где ее раньше не было, он рассчитывал таким путем приобрести популярность в народе. Это ему до известной степени и удалось.

До вступления на престол Калакауа занимал незначительное положение в обществе. Избрание его вскружило головы многим молодым людям из лучших семейств. Они начали мечтать о высших ответственных местах в государстве, и король поощрял их честолюбивые мечты, громко провозглашая, что его девиз: “Гавайи для гавайцев”. [358]

Он стал покровительствовать древней религии и диким суевериям старины. При нем образовались тайные общества для совершения служения языческим богам. Во дворце происходили постоянные оргии. Свита его всюду следовала за ним и при первом требовании начинала петь неприличные старинные песни и танцевать непристойные танцы. Восстановлением древней религии король хотел, с одной стороны, оказать противодействие христианским идеям и влиянию на простой народ церкви, которая открыто осуждала его безнравственную жизнь; главным же образом он рассчитывал этим путем восстановить древнее почитание народом своих вождей. Обещания хороших должностей, прямой подкуп, награды, угрозы и запугивания — все было пущено им в ход для того, чтобы привлечь побольше людей на свою сторону.

Особенно усиливалась деятельность придворной камарильи перед выборами. Чувство расовой вражды стало главным фактором при них. Простой народ старались спаивать. Пользуясь королевской привилегией — получать для своего стола вина без пошлины, король стал выписывать их для разных торговых фирм, за что получал от этих фирм сотни ящиков дешевого джина, который щедро рассылал по округам для подкупа избирателей. Относительно лиц, подозревавшихся в несочувствии королевской политике, не стеснялись прибегать к прямому насилию, чтобы лишить их возможности подать свой голос на выборах.

Выборы, при таких условиях, теряли всякое значение.

Для приобретения денег король не гнушался ничем. Так, он продал одному китайцу право торговать опием в Гавайи за 150.000 рублей; затем сейчас же продал это право другому китайцу, у которого взял 160.000 рублей.

После девятилетнего правления Калакауа решил короноваться и обставил эту церемонию чрезвычайною пышностью. Три года ушли на приготовления к великому событию; приглашения были разосланы к правителям и государям всего земного шара.

Само собой понятно, что иностранная колония осуждала эти бесполезные траты, ложившиеся тяжелым бременем на бедный гавайский народ. Наконец, лучшие люди Гавайи, во главе которых стали, главным образом, иностранцы, образовали “Тайную лигу” с целью низложить Калакауа и провозгласить республику. Каждый член лиги должен был вооружиться на свой собственный счет и отдать себя в распоряжение “Совета тринадцати”, которому была поручена организация мятежного движения. Король должен был уступить и дал обещание, что управление страною будет изменено на основании новой конституции.

Вот главнейшие черты конституции 1887 года: всякому гражданину мужеского пола свыше 25-ти-летнего возраста, прожившему [359] на островах более одного года, предоставлено избирательное право, независимо от его происхождения или цвета кожи; область вмешательства короля в дела правления значительно сужена; король оставлен, как глава государства, и ответственность за управление страной легла целиком на кабинет, который мог быть сменяем только законодательным собранием, выбираемым народом.

В 1891 году умер Калакауа I, и на престол вступила сестра его, последняя гавайская властительница — Лилиуокалани I.

А. Черевкова.