РУДНЕВ В.

ИЗ ВЛАДИВОСТОКА В С. ФРАНЦИСКО И НА САНДВИЧЕВЫ ОСТРОВА

(Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере «Африка»).

1 августа попали в Беринговом море в крыло урагана, ветер и качка были убийственны (розмахи судна доходили до 40° на сторону), только 4-го числа при рассеявшемся тумане в 9 часов утра увидели остров Уналашка; естественно, с каким удовольствием стали на якорь в порте Иллюлюк Капитанской бухты. К адмиралу прибыл священник Иннокентий, американский агент и доктор; мы конечно сейчас же отправились на берег посмотреть русскую церковь и школу для обучения русскому языку, встретили двух священников из алеутов. Отед Иннокентий пользуется популярностью, прихожане в признательность выстроили ему дом; жалованья получает 1.800 р. в год.

На соседних островах также имеются русские церкви, так как алеуты правосланные и говорят по-русски.

До прихода на Уналашку мы пересекли первый меридиан и потому прибавился один день – четвертое августа повторилось еще один раз.

Мы пригласили обедать американцев и священника с семействами, обед прошел очень оживленно, играла музыка. Жена американского агента оказалась довольно красивой дамой, и один из наших лейтенантов В. Ш. подарил ей массу японских вещей, хотя в накладе не остался, ее муж в свою очередь ответил шкурами в подарок и помог приобрести на берегу еще несколько ценных мехов.

6 августа праздник, команду свезли в церковь, после обеда [366] адмирал делал опрос претензий, которых не оказалось. Адмирал сказал команде, что они должны благодарить за заботы о них командира крейсера и ротного командира.

В четыре часа дня мы съехали на берег, все кто мог, захватив с собой музыку. Большой дом агента имел чердак с гладким полом, вот тут и состоялся бал с легким ужином, а в 10 часов вечера все были уже дома. В числе танцующих присутствовали семейства, бывшие у нас на обеде, и местные обывательницы алеутки, про костюмы, фигуры и манеры не будем говорить, но танцуют удивительно легко и хорошо.

На другой день мы ушли через Уналгинский пролив, очень узкий, но свободный от камней. Когда подошли к острову Уналга, то во всю ширину его играла белая пена, от течения и водоворотов, вроде того же явления, встречаемого в проходе Наруто, в японском Средиземном море.

11-го августа адмирал закончил инспекторский смотр, благодарил в приказе командира крейсера и командира роты.

13-го августа стали на якорь в совершенно закрытой бухте Esquimalt (Constance Cove) острова Ванкувера, в трех милях от города Виктория. На рейде застали английский корвет «Thetis» и лодку «Rocket», принадлежащие к эскадре контр-адмирала Стирлинга.

На другой день начали погрузку угля, которая здесь производится своими средствами при очень неудобных условиях и занимает много временя; пользуясь случаем, офицеры ездили по очереди осматривать адмиралтейство, расположенное на мысу, против входного маяка. В адмиралтействе находятся иебольшие мастерские и хорошая шлюпочная, которая изготовляет шлюпки даже для эскадры Тихого Океана; имеются запасы для эскадры и морской госпиталь на сорок человек с четырьмя офицерскими кроватями.

До сих пор мы посещали все поселения, и потому город Виктория заставил обратить на себя внимание, у нас образовалось с ним большое общение: сначала пришел пароход с публикой (400–500 чел.), под звуки музыки он несколько раз обошел крейсер и при громких приветствиях ушел обратно. Затем по просьбе губернатора Корнваля послали музыку в городской сад – вышло гулянье, так как публика, заранее оповещенная об этом, высыпала в большом количестве слушать музыку и посмотреть гостей. Вечера проводили в театре, там давали оперетку, играла почти детская труппа, примадонне не было, кажется, и 15 лет. Сообщение между нашей стоянкой и [367] Викторией производилось в колясках по живописной дороге, пролегавшей по лесу. Случилось одному офицеру ехать из города на крейсер, он захватил с собой, по просьбе другого, оставившего в городе, вещи и документы, нанял коляску и покатил. Все было хорошо, прекрасная дорога, погода тоже, недурный экипаж, но пришла фантазия кучеру попросить разрешения у седока остановиться у трактира выпить стаканчик коньяку, разговорчивый возница уговорил обыкновенно не пьющего офицера также выпить. У следующего трактира остановка была легче, выпили по стаканчику и далее, в конце концов, не обидив ни одного трактира по пути, с грехом пополам доехали до бухты. Здесь кучер хотел усадить дремавшего пассажира в стоявшую у берега шлюпку, чтобы доставить на судно. Долго они толковали о способах как войти в шлюпку, наконец решились и выбрали наилучший, но, потеряв равновесие, упали в воду; это обстоятельство заметили о крейсера, и гребцы судовой шлюпки подобрали мокрого пассажира с его мокрым багажом, а услужливого кучера водворили на козлах. Хохоту у нас было без конца, так комично все это вышло и долго дразнили офицера дружбой с извозчиком.

18 августа мы ушли в С.-Франциско, который после обойденных портов сочли за столицу. Еще с вечера у мыса Ачепа уменьшили ход, чтобы, открыв маяк Reyes и Tarallones, подойти не ранее рассвета на вид входных маяков Bonito и Fort-point. 20-го числа утром стали на якорь в бухте С.-Франциско. На рейде застали французский фрегат Triomphante под флагом контр-адмирала Brossard de Corbigny и итальянский корвет Garibaldy.

Огромный залив, в глубине которого раскинут город С.-Франциско, отделяется от океана двумя полуостровами, оканчивающимися высокими мысами, между которыми остается свободный пролив, называемый «Золотыми воротами» (Golden Gate).

Северный полуостров скалист, покрыт лесом, а на южном помещается город, обращенный к заливу. Общий вид залива с городом очень живописны.

Съехав при первой возможности на берег, мы занялись осмотром самого города, масса публики на улицах и непрерывное движение вагонов конно-железных и электрических отвлекли на первое время наше внимание, особенно интересны кабельные трамваи, легко поднимающие в гору вагоны с публикой и обратно по улицам, идущим по склонам гор.

С площади от набережной мы прошли на главную улицу [368] (Marquet Street), на ней сосредоточены гостиницы и лучшие дома. Из отелей самый замечательный – Palace Hotel, огромное здание с внутренним двором, на который выходят балконы всех этажей, двор покрыт стеклянным куполом. Внутренняя отделка отеля великолепна и везде царит полный комфорт до самых мелочей.

Одна из достопримечательностей С.-Франциско, которой нельзя не любоваться – это парк Golden Gate, начинающейся в городе и идущий через полуостров к океану. Парк оканчивается утесами, о которые бьются волны океана, здесь построен ресторан Cliff House, с его терассы открывается восхитительный вид на необозримый простор Великого Океана, а у подножья скалы на камнях лежат морские львы, оглашающие воздух своим ревом под аккомпанимент шума прибоя.

На другой день нашего прихода подошли клипера «Вестник» и «Пластун», будущие наши компанионы по путешествию вокруг Тихого Океана. Клипер «Вестник» (кап. 2 р. Ф. К. Авелан) получил приказание идти в С.-Франциско в бытность свою на острове Беринга и в исполнение приказания немедленно ушел туда без всякой свежей провизии. Весь переход они питались солониной, рисом и сухарями. Меню разнообразилось ранными способами, напр. один день «вареная солонина», другой «солонина вареная». Зато по приходе в С.-Франциско офицеры приехали прямо к нам, и мы их накормили тем, что можно было скоро изготовить – приятно было смотреть, с каким аппетитом они закусили и как им все казалось вкусным. Вскоре по сборе нашего отряда, адмирал закончил инспекторский смотр общим парусным ученьем; оставшись довольным всеми ученьями освободил от занятий на месяц, предоставив командирам это время на приведение судов в порядок после совершенных переходов и для выполнения необходимых судовых работ.

Офицерам, кроме судовой службы, предстояла другая часть – представительная, которую наш уважаемый генеральный консул Александр Эпиктетович Оларовский заставлял тщательно выполнять.

Мы с ним сделали много визитов, между прочим в институт госпожи Зейцка, где впоследствии с удовольствием проводили вечера, танцуя со старшим классом в квартире начальницы. Чтобы проследить, как было у нас разнообразно время, лучше отмечать каждый день.

Начнем с 24 августа, дня смотра адмирала; вечером в [369] этот день обедали у славянина Франета, к прекрасному обеду присоединилось большое облегчение – все говорили по-русски.

25-го целый день визиты.

26-го панихида по умершем, бывшем флаг-капитане адмирала Лесовского, капитане 1 ранга Новосильском, служил архиепископ Нестор.

После панихиды один из офицеров пошел к зубному врачу, который без всякого стеснения выдернул зуб и должно быть что-нибудь повредил, так как кровь шла до утра следующего дня, сворачиваясь во рту в куски. К утру нашему доктору удалось остановить кровь, но слабость была удивительная от большой потери крови – операция прекрасная, а цена еще лучше; вот вам хваленые американские дантисты.

27-го августа танцовали в институте в многочисленном обществе с большим оживлением.

28-го хоронили капитана 1 ранги Новосильского, от нас было две роты с музыкой, командование было поручено командиру крейсера «Африка».

29-го к нам приехали 32 барышни из института с соответствующим количеством церберов и сама начальница, при входе каждая барышня получила букетик живых цветов, классным дамам поднесли по букету, а начальнице букетище с белыми и голубыми лентами.

Показали им крейсер и подали в кают-компании соответствующее угощение.

Кают-компанию всю убрали живыми цветами. Мы сами не садились за стол, услуживая барышням, а главное чтобы не портить чудную картину – приятно было смотреть на хорошенькия, веселые личики среди массы цветов и зелени (начальство предусмотрительно мы посадили за другой стол). После чая танцовали на верхней палубе. В 4 часа мадам Зейцка подала сигнал к отъезду, но долго не могли собрать барышень на шлюпки – только начнут подходить к трапу, вдруг заиграют вальс, и все разбегаются. На берегу офицеры хотели сопровождать в конках до института, но начальница не позволила, так как все ужасно шумели, смеялись, а главное офицеры были в форме, а это слишком привлекало внимание праздной толпы.

Вечером адмирал с офицерами в эполетах ездил на открытие выставки, нам оставили проход среди громадной толпы, встретили гимном, показали выставку, угощали шампанским и в изобилии речами. Практичные янки соединили приятное с полезным, оказав внимание эскадре, нажили порядочно денег, – [370] они опубликовали, что в день открытия выставки будет русский адмирал с офицерами в форме и назначили за вход два доллора (4 рубля), сбор превзошел ожидания, такая масса публики собралась на выставку.

30 августа по случаю праздника отправили команду в церковь под начальством командира роты. Назад возвращались с музыкой окруженные массой народа. Когда команда села в шлюпки, к командиру роты подошел мужчина и потом женщина, каждый из них подал по чудному букету цветов. Консул объяснил, что здесь скоро и просто выражают свои чувства: им понравились прохождение команды и потому монентально набросали в шапку инициатора денег, купили букеты и поднесли как выражение своего удовольствия.

С 2 до 6 часов вечера принимали посетителей для осмотра крейсера.

31 августа кают-компания делала завтрак консулу А. Э. Оларовскому, после которого с нами ездили делать визиты, вечером танцовали в институте.

1 сентября танцовали на французском судне со знакомыми барышнями.

2-го числа танцовали в институте разные новые для нас танцы: Virginia Real и еще какие-то нам неизвестные, но мы этим не смущались, да с нас и не спрашивали подробностей. Во время вальса один гардемарин ловким движением локтя сшиб фарфоровую вазу в открытое окно.

В тот момент никто не заметил, но после отъезда и на другой день долго искали вазу, удивляло, куда она могла пропасть, пока не заметили внизу на дворе черепки. Начальница сообщила консулу; пришлось послать новую вазу из бывших в запасе японских, и конечно послали лучше разбитой.

3 сентября обедали у господина Радович, все было прекрасно, но оживления не хватало.

4-го пришлось ехать к консулу помочь в украшении и приготовлении к вечеру. Хлопот было масса, но зато поехали с консулом к одному очень богатому американцу, который повез нас кататься в прекрасном экипаже, покрытом шкурами дорогих лисиц и запряженном восьмеркой чудных гнедых лошадей, отлично подобранных одна к другой.

Вечером танцовали в институте.

5-го сентября опять с утра у консула, чтобы окончить украшения, к обеду собралось много приглашенных и еще больше приехало после обеда на танцы. Мы танцовали до упада и могли [371] бы очень долго продолжать в том же духе, но адмирал, не предупредив никого, увез с собой музыку на крейсер.

6-го обедали и танцовали у славянина Франета.

7-го получили приглашение в оперу, нам предоставили большую директорскую ложу, давали «Кармен». При выходе из театра получили извещение об убийстве президента А. Соединенных Штатов Гарфильда.

8-го адмирал по приглашению делал смотр пожарной городской команде; он сам смотрел по часам и не поверил быстроте изготовления, а потому велел повторить тревогу, консул удивился, как самостоятельные янки безропотно ему подчинились.

У них все доведено до возможного совершенства, лошади сами выбегают на свое место (понуждаемый автоматически действующим бичем), люди сказываются сверху на свои места и пары в локомобиле разводятся в несколько минут. Не помню точно время, но быстрота во всем поразительная.

8-го сентября состоялось большое катанье в Cliff House, все ехали туда показать туалеты и выезды, мы же могли показать только себя, тем не менее поехали, при чем наняли небольшие экипажи (сидели по два), заплатив за удовольствие по 17 долларов (34 руб.).

9-го слушали концерт в институте, затем конечно танцы.

10-е. Удивительно, как нам приходится часто менятьвыражение своей физиономии, то танцуем с веселым лицом, то присутетвуем на панихиде с грустным.

Сегодня хоронили пустой гроб в память президента Гарфильда. Офицеры всех наций с судов, стоявших на рейде, прибыли в мундирах в Palace Hotel, оттуда в колясках по четыре человека поехали принять участие в погребальной процессии. Пустой гроб на дрогах везли по всем правилам похоронного искусства, сзади шли отцы города и знатные граждане за ними коляски с иностранцами, войска с музыкой и народ; часть войск стояла шпалерами по главной улице.

Процессия обошла несколько улиц, дойдя до какого-то манежа, убранного внутри зеленью и черными драпировками, остановилась, провожавшие вошли и разместились на приготовленных местах. Посреди манежа стоял в зелени катафалк, но без гроба. Когда все уселись, началась заупокойная служба, пели оперные певцы и певицы очень хорошо, затем говорили речи и отпустили по домам.

17 сентября. Наш вице-консул Нейбаум, обладавший большим состоянием, дал у себя во дворце чудный бал в честь [372] русской эскадры. Хозяин встречал гостей на верхней площадке лестницы, а хозяйка в одной из малых зал, из которой приглашенные приходили в большой двухсветный зал, весь убранный гирляндами чудных роз. Струнный оркестр скрывался на хорах в зелени и цветах. Хозяин, взяв под руку мичмана Р., вошел в зал и громко сказал: «вот мичман Р.» и этим представил сразу всем дамам, чтобы тот мог своих офицеров представлять дамам для танцев. Знакомых было много, хорошеньких еще больше, обстановка роскошная, свобода полная, никто над душой не стоял и веселились от души. Ужин подали в обширной столовой, где стол стоял «покоем», в середине которого красовалась модель Африки, сделанная из цветов.

Во время бала одна барышня в разговоре, между прочим, пригласила офицера к себе в гости.

– Когда можно к вам придти?

– Завтра в час дня, запишите адрес.

Офицер приходит в назначенное время, входит в квартиру, в гостиной его встречает барышня, и начинается беседа. Через несколько времени является горничная и говорит что-то барышне, которая обращается к офицеру:

– Моя мама желает с вами познакомиться, вы ничего не имеете против? если не хотите, скажите прямо, не стесняйтееь, это не обязательно и вы можете поступать как угодно.

Понятно, офицер выразил самое искреннее желание иметь удовольствие познакомиться, маменька посидела приличное время и уплыла обратно, не мешая дальнейшей беседе. Офицер продолжал бывать там, но отца ни разу не видел.

Здесь полная свобода обращения, но и такое же уважение к женщине, если кто позволит себе неприличную выходку на улице относительно женщины – ей стоит только указать полисмэну, и тот положит руку на плечо, жест равносильный аресту. В конке если дама входит, то ближайший мужчина должен очистить место, иначе остальные его выгонят из вагона.

Трудно перечислить все полученные приглашения, было много кроме выше упомянутых, к ним надо присоединить еще посещения театров, обеды, ужины и пр. при дороговизне всего в С.-Франциско, а главное при счете на золотые доллары, офицерам пришлось порядочно тяжело. Начальство заставляло везде бывать, а добавочных денег не давало, как знаешь так и обходись. Конечно, у нас не хватило денег, истратили запасы, резервы и набрали порядочно вперед.

Помощник нашего повара соблазнился большим окладом [373] жалованья и поступил в колбасную вертеть машину за 50 долларов в месяц (100 р.), но через месяц вернулся, уверяя, что не хватает этих денег на прожитье. По уходе из С.-Франциско мы сравнительно долго продолжали переписки с барышнями, вот тут особенно пригодился наш вольный механик-англичанин, которому офицеры давали читать все получаемые письма и свои ответы, написанные по-английски, он должен был исправлять и давать фразам должный оборот. Jeffrey всегда ужасно хохотал над письмами, но тайны соблюдал строго и никого не выдавал, к сожалению, он стал учиться русскому языку, и наша практика ослабела.

Пустив клипера по воле волн, мы 28 сентября покинули надолго континент для выполнения островной программы.

Первая остановка состоялась 10 октября на Сандвичевых островах на рейде города Гонолулу, лежащем на острове Оагу. Декорация переменилась: после неприветливого севера мы попали в теплую, роскошную природу. Вход на рейд идет между коралловыми рифами, они не возвышаются над уровнем океана и не покрыты растительностью, заметно только лишь гладкое, как зеркало, озеро, резко ограниченное кольцом из бушующих бурунов – этот вид производит совершенно особое впечатление.

Бухта довольно широкая, горы отстоят от берега в некотором расстоянии, оставляя просторную долину справа. Береговая полоса заканчивается высоким конусом потухшего кратера Daimond head, у подножья кратера зеленеет большая кокосовая роща с домиками между деревьями – это Вайкики, дачное место и купанье городских жителей. Города не видно, он весь утонул в роскошной зелени, местами виднеется только церковный шпиц или крыша дома.

Саднвичевы острова составляют центральный пункт северной половины Тихого Океана и единственную промежуточную гавань между Америкой и Азией, где суда могут пополнить свои запасы, поэтому гавань Гонолулу всегда наполнена судами разных наций, тогда как материк усиленно заселяется японцами, видимо имеющими большие виды на занятие островов.

По приходе на якорь мы с доктором П. М. Губаревым в виде первых голубей из Ноева ковчега полетели на берег, но не за веткой, а посмотреть город и его окрестности. Сели на коней, чтобы мчаться через гору к крутому обрыву в долину Пали, это место историческое: здесь, по преданию, был сброшен в долину один из королей, вместе со своим войском. [374]

Живописная дорога идет по ущелью, которое, начинаясь сейчас же за городом, исподволь суживается, а долина постепенно поднимается, оканчиваясь сразу вертикальным обрывом около 800 фут глубины. Добравшись, после 2 часовой езды, до тропинки к краю обрыва, мы слезли с лошадей и осторожно подошли к краю пропасти. Страшно было смотреть вниз, но зато мы были поражены внезапно открывшейся картиной: справа и слева, отвесно поднимались скалы двух кряжей гор, идущих вначале параллельно, образуя ущелье, затем вдруг они развернулись широким кругом, охватя лежащую внизу долину двумя концами, далеко отстоящими друг от друга, и сошли неправильными массами скал, камней и уступов к морю, блиставшему издали прихотливыми цветами. Растущая внизу зелень сплотилась в непроницаемый барханный ковер: слева, уходящие вдоль отвесные скалы спускались к долине зелеными покатостями, как будто природа, желая прикрыть обнаженные обрывы скал, обращенные к долине, набросала щедрою рукою деревья и кусты на кручах, чем сгладила переход от диких утесов к миловидным холмам разнообразно украшенным дивной растительностью.

На обратном пути мы встретили канаков темного цвета кожи, солидных размеров, особенно полны женщины, некоторые из них ехали на лошадях, сидя по-мужски.

12 октября адмирал перешел на клипер «Вестник», пригласив с собой командира «Африки», штаб и желавших офицеров со всех трех судов, посмотреть вулкан на острове Хило. От нас поехало мало офицеров, с «Пластуна» не нашлось желающих, это случилось от безденежья, после С.-Франциско и предстоявших значительных расходов (более 100 долларов на человека).

У мичмана Р. были работы по артиллерии, денег много, как у всех... забрано вперед, и он решил предоставить судьбе решить – ехать ему или нет, кстати самому не хотелось проситься из-за работ, хотя и незначительных.

Накануне отъезда он по обыкновению наблюдал за работой у пушек, выходит командир.

– В. Ф., надеюсь вы идете на «Вестник».

– Не собирался, Е. Ив., по случаю работ у пушек.

– Ведь серьезного ничего нет, поручите другому, а сами извольте ехать.

– Есть,– сказано спокойно, а в душе радость, ведь ехать очень хотелось.

По приезде адмирала, клипер снялся с якоря и, обогнув [375] коралловый риф, сталь плавно скользить, распустив свои белые крылья. В маленькой кают-кампании клипера гостям пришлось приспосабливаться, где кто мог, любезные хозяева старались всеми силами нас устроить получше, уступали свои койки и простирали заботы до мелочей. Из-за противного ветра наши рассчеты сбились, пришли в бухту Хило только к вечеру, тем не менее сейчас же адмирал, оба командира, флаг-офицеры, пять офицеров с «Вестника» и наши офицеры съехали на берег.

Нас разместили в местном отеле, где рассчитывали пообедать, не успев этого сделать на судне, к тому же всегда приятнее обедать на берегу для перемены стола. Ждем обеда, все нет и нет, накрыли на стол, а есть не дают, адмирал приходил несколько раз в столовую, не велел класть в суп макарон (он не любил макарон в супе) и волновался не менее нас, так как всем хотелось есть. Наконец настал желанный момент – нас пригласили, сидим, а супа не дают, спрашиваем, отчего не дают, говорят: супа нет, тогда адмирал спрашивает:

– Ну по крайней мере мясо будет?

– Нет, ваше превосходительство, мяса не достали.

– Ну так что же у вас есть?

– Вот сардинки, хлеб, сыр, масло и консервы.

Консул был крайне сконфужен, это он уговорил не обедать на судне, суля обед на берегу. Адмирал рассердился и не говорил с консулом; нам было и смешно смотреть на эту картину, и досадно, что остались голодны; спали все-таки хорошо до четырех часов утра. После легкой закуски сели на коней в мексиканские седла, каждому дали по одной средневековой, а может еще более древних времен, шпоре с большим колесом, которое со звономь катилось при ходьбе. Во всем белом, имея с собой суконное платье, пальто и дождевики на седлах, мы построились во фронт в ожидании адмирала, который не замедлил величественно подъехать с В. Н. Фридерикс, раздалось «смирно» и почтенный Абрам Богданович раскланялся с нами. Он любил помпу, и мы ему всегда доставляли это удовольствие.

От Хило до вершины вулкана считалось более 50 верст в гору, решено было отдохнуть на половине дороги. Адмирал с командирами ехал тихо, а мы уносились вперед, время от времени их поджидая, ехали шесть часов по дороге, идущей между древовидными папоротниками, лесом из панданусов и др. деревьев. Иногда попадались канакские хижины, в которых живут обладатели небольших кофейных плантаций. Наконец, въехали в девственный, тропический лес, в нем много пород деревьев [376] нам неизвестных, могли только различить древовидный папоротник, с которого туземцы получают бурую вату, затем бананы, мирты и особенно были поражены большим количеством вьющихся растений. В этом лесу нельзя сходить с дороги, всякое уклонение может погубить путешественника.

Случалось ехать по узким, каменистым тропинкам, спускающимся и поднимающимся по уступам, доступным только привычным лошадям. Помню, как по одной из таких лесниц мы слезли, чтобы вести лошадей в поводу, но сейчас же раскаялись – сам едва спускаешься, а тут еще веди лошадь, которая может ушибить, впоследствии оставались на лошадях при всех случаях.

На половине дороге приятно было расправить усталые ноги и успокоить разгулявшийся аппетит, посланные с вечера туземцы успели приготовить еду как следует.

На завтрак по маршруту давалось около двух часов, отдохнув немного, после завтрака, мы сели опять на коней, тут уж не поджидали тяжелую кавалерию, а унеслись быстро вперед желая засветло приехать на вершину горы. Во второй половине пути панорама заметно стала меняться, растительность все беднее и беднее, да и воздух свежее. Переоделись в сукно (не слезая с лошади), через несколько времени пригодилось пальто, а при прохождении пояса постояиных облаков и дождевик сослужил службу.

У подошвы горы облака были ясно видны, когда же въехали в них, то очутились в тумане, который каплями осаживался на дождевиках, дышать трудно и неприятно, так рады были подняться выше облаков.

Мы постепенно прошли все пояса растительности от тропической до кустарников.

В совершенной темноте поздно вечером под руководством проводников, прибыли в отель, где нас ожидал вкусный обед и чистая постель.

Благодетели-англичане устроили прекрасный, двухэтажный отель, с угловой башней и широкой верандой, на высоте более 5000 фут. Отель носить название Volkano house, вокруг него из земли клубится пар.

Обед состоял частью из консервов, например, суп был приготовлен из устриц – этот суп в виде молока не понравился, но зато остальное все было одобрено.

Полюбовавшись из окон отеля заревом вулкана, мы улеглись спать, но не сразу заснули, ведь не легко провести 15 часов в дороге, при чем 13 часов не слезая с лошади. [377]

На другой день 15 октября нас подняли ужасно рано, несмотря на легкий протест (больше протестовали ноги); после кофе тронулись в путь с проводниками.

Новый кратер (Хилоyea) на горе Мауна-Лоа или малое озеро, помещается в старом большом кратере или озере (девять миль в окружности) застывшей лавы, тропинка вьется сначала среди трещин горы, заросших кустарниками, а затем среди трещин лавы уже на самом озере. В большое озеро надо спуститься с края или берега озера, на 400 фут вниз, края озера покрыты обломками лавы, как берега реки нагромождаются льдинами. Новые слои лавы трещать под ногами, и трудность путешествия увеличивается от необходимости перепрыгивать местами через широкие трещины, из которых вырываются пар и удушливые газы. Через 1 1/2 часа тяжелой дороги дошли до малаго озера, приютившегося у противоположного берега большого озера.

Здесь, по-видимому, все спокойно, однакож не без особого чувства приближались к краю кипящего котла, теплота становилась все более ощутительной, наконец у края стало совсем жарко. Поверхность лавы от соприкосновения с атмосферой покрыта тонкой, темной пленкой, не позволяющей лаве волноваться, и только местами она трескается, образуются куски, как льдины, и эти куски от трения друг от друга издают особый звук. По краям котла высоко поднимаются фонтаны кипящей ярко-красной массы, ветер подхватывает и уносит отдельные капли, вытягивает их в бурые нити, которые застывая остаются на окрестных утесах, кроме того брызги лавы разлетаются кругом, оставляя ненадолго красные пятна на стенках озера. Тонкие нити лавы местами собираются пучками, они называются здесь волосами богини Пеле, покровительницы вулкана. Иногда кипение увеличивается, жидкая масса прорывается через трещины остывшей лавы и покрывает все озеро, и кипит, как вода в котле. Это явление мы вызывали сами, бросая камни в озеро, чтобы разбить лаву. Но вскоре кипение утихает, и котел по-прежнему остается покрытым тонкой коркой и с своим глухим рокотом.

Близость к таинственным силам природы, как уже было сказано, вызывает особое чувство – мы не могли оторваться от зрелища, не обращая внимания на жар, удушливый газ и опасность положения, при этом являлось даже некоторое чувство страха, производившее особое ощущение. Бывший с нами вестовой адмирала долго чесал затылок и сказал: [378]

– Коли ежели все это рассказать в деревне, ни в жисть не поверят, еще обругают, зачем, мол, так врешь.

Адмирал и командиры вернулись в отель, а мы, неутомимые путешественники, с консулом пошли по другую сторону котла, здесь идти опаснее, мы беспрестанно проваливались в рыхлых слоях лавы, а главное пришлось увеличить шаг чуть не до бега, так как горячая лава жгла подошвы и ноги не выдерживали подобной грелки. Минут через двадцать добрались до разрыва одной из стен котла; через этот проход вытекает река лавы, здесь сорвало ветром шляпу у одного из офицеров, к счастью, она зацепилась за уступ, проводник достал шляпу с большим трудом и прямо опасностью жизни.

Русский человек не верит, пока не ткнет пальцем, так и мы уговорили консула спуститься в реку, чтобы достать горячей лавы, пришлось опять подпрыгивать более получаса по убийственной дороге, задыхаясь от серных паров и жара. Наконец, достигли русла, идущего по большому озеру у дальнего его края от выхода (где мы в него спустились) и далее вниз. Река довольно широкая, по краям лава достаточно твердая, по средине же извивается змейкой тонкая струйка раскаленной лавы. Проводник сначала пошел один, дойдя благополучно до змейки, поманил нас и мы запрыгали к нему, по раскаленной плите, ногам стало невыносимо жарко, удушливые газы и пары туманили голову, но все-таки, дойдя до средины реки, мы зацепили палками лаву, запекли в ней монеты и остудив взяли с собой. Один из нас догадался взять кусок лавы с монетой в платок и очень удивился, когда все провалилось через прожженный платок. У потока лавы даже лицо приходилось закрывать шляпой от жары.

Проделав все опыты с лавой, мы пошли обратно чуть не в бессознательном состоянии, выбравшись в большое озеро, сели отдохнуть и выпили по глотку красного вина, хотя и плохого, но действующего освежительно.

Нам показывали могилу англичанина, умершего от разрыва сердца, он прошел там, где мы шли, и не выдержал этой марки.

По приходе в отель до и после завтрака отдыхали, у некоторых явилась нервная дрожь.

Адмирал и командиры уехали обратно, чтобы кочевать на половине пути, а мы остались посмотреть ночью виденное днем; в рассчете догнать начальство ехали быстрым аллюром.

После отдыха пошли смотреть серные важны, глубокие расщелины и вообще любоваться окрестными видами. Когда стемнело, [379] мы вооружились палками, фонарями и, надев дождевики (моросило), отправились опять к кипящему котлу. Идти было легче вследствие прохлады, но опаснее – надо очень внимательно идти друг за другом, чтобы не попасть в глубокие щели, оступившись в которую не вернешься на Божий свет.

По мере приближения к кратеру, зарево становилось ярче и, наконец, когда подошли к котлу, то увидели чудную картину. Все боковые фонтаны, мало видимые днем, били яркой струей, клокочущая масса на огромном пространстве заставляла думать об аде.

Кроме того зарево освещало облака клубившегося пара. Больше часа любовались и разгладывали величественную картину природы, остались бы еще дольше, но проводники напомнили об уходе (назад дорога продолжительнее, так как идет вверх на берег озера).

В отеле напились кофе, легли спать, но перед глазами долго еще мелькали красные фонтаны и клокочущее огненное море.

16 октября. Еще задолго до рассвета нам подали кофе и завтрак, оседланные лошади (отдохнувшие больше нас) стояли у крыльца, нетерпеливо стуча копытами.

Наконец небо стало зажигаться лучами утреннего солнца, две горы Мауна Лoa и Мауна Кеа начали обрисовываться в воздухе, первая около нас как бы поднималась, а вторая вдали стала показывать свои семь зубцов, покрытых местами снегом. В то же время внизу кратера еще утро не наступило и пламя еще продолжало освещать черные стенки котла. Таким образом здесь одновременно встречается соединение неба и ада, радость света дня и таинственное пламя вулкана, нигде не приходилось больше видеть подобного сочетания.

Возвращение было легче, мы в трех эшелонах с различной быстротой совершили путь, последний эшелон был с запасными лошадьми и багажем. Первый эшелон (два флаг-офицера и трое офицеров) быстро доскакали до места остановки, отдохнув немного, помчались догонять адмирала. Влетели в густой лес, мичману Р. пришлось остановить лошадь, чтобы поправить стремя, в это время остальные ускакали вперед и в извиликах густого леса пропали из виду. Исправив стремя, мичман Р. помчался за ними, выехал из лесу – никого нет, смотрит: дорога разделяется на две, куда ехать? пустил лошадь, она пошла направо. Сначала скакала хорошо, но затем перешла на очень вялый шаг, ему самому казалось как будто дорога не та, тогда он решил повернуть обратно к месту отдыха, чтобы [380] взять проводника. К счастью через несколько времени увидел группу всадников (последний эшелон), начал им кричать и махать платком, они остановились, один из туземцев подскакал к нему, вывел через болото на дорогу и по его просьбе поскакал вперед догонять других. Скоро они догнали второй эшелон с консулом, который был очень обеспокоен этим происшествием, он сказал, что мичман не вернулся бы в Хило, если бы проехал дальше к диким племенам, которые его бы не выпустили и вероятно бы съели под соусом, а может быть и просто так.

Простившись с ними, неутомимый мичман поскакал дальше с той же головокружительною быстротой и приехал на час позже первого эшелона; привыкшие лошади, не признающие преград, мчались, не разбирая препятствий, им канавы, пни, густая трава, в гору или под гору все равно, летит себе только держись.

Пока остальные собирались, нам удалось побывать на реке Вайлуки, берущей начало на южном склоне Мауна Лoa и несущей воды между ней и Мауна Кеа, вливаясь в бухту Хило; она замечательна своим великолепным водопадом недалеко от устья.

С высоты, почти 120 фут, вода рукавами падает в круглый бассейн. Пенящиеся волны резко отличаются от печального фона горной стены и алмазами сверкают на солнце. Впечатление этой картины еще более возвышается колоннообразным строением базальтовых стен, черный цвет которых местами скрывается под ковром ползучих растений и мхов. С удивлением останавливались смотреть на купанье канакских девушек: падать вместе с водою каскада составляет их главное удовольствие, они складывают руки над головой и с криком уносятся быстротой воды, появляются на минуту на гребне волн и сейчас же исчезают в водовороте бассейна, чтобы появиться вновь уже на спокойной воде. Подобные развлечения не всегда проходят безнаказанно.

При съемке с якоря клипера «Вестник» и проходе его по бухте мы имели случай с палубы любоваться панорамой Хило. Бухта представляет резервуар голубой воды, окруженный невысокими, но живописными берегами. Город утопает в зелени, его совсем незаметно, если бы не улица, параллельная с гаванью, выставляющая ряд домиков. Собственно здесь улиц нет, их заменяют тенистые аллеи роскошной растительности, самых разнообразных сортов. Издали видна, окруженная пальмами церковь миссионеров, видны горы, покрытые лесом и травой, со множеством ручейков. [381]

Остров имеет вид трех муравьиных куч, составленных вместе, это три главные вулкана: к востоку Мауна Кеа, к юго-востоку Мауна Лоа, а посредине Гуалалаи.

17 октября перебрались к себе на крейсер и вечером уже веселились у консула. На другой день, по просьбе консула, привезли английское семейство Perry на крейсер, показать, как мы живем, и напиться чая, наша молодежь растаяла и вечером у Perry собралось большое общество продолжать беседу с хорошенькими дочками.

19 октября представлялись Его Величеству Гавайскому королю, у него большой, блестящий двор, сам в золоте, придворные выглядывают немного смешно, но церемоний меньше, и само представление прошло очень просто. После представления мы смотрели все вместе с террасы дворца на процессию в честь короля, по случаю возвращения Его Величества из путешествия. Все школы, общества и цехи, в своих костюмах, проходили мимо короля, шумно и сердечно его приветствуя, более почетные лица останавливались и целовали у него руку. Король был тронут любовью своего народа и несколько раз выражал свое удовольствие.

19 октября король со свитой посетил крейсер, отдать визит адмиралу, и перед отъездом лично пригласил нас к себе провести вечер.

Один мичман приехал во дворец по смене с вахты; войдя на веранду, где расположились королевская фамилия, посланники и высшие чины, он увидел, что на стульях, стоявших полукругом, сидит король и черномазенькие дамы, а за их стульями стоят какие-то должно быть очень важные лица. Не считая себя ниже, мичман встал за стул на вакантное место (отсюда было виднее смотреть на танцы). Сидевшая на стуле дама (оказавшаяся принцессой), увидев офицера, сняла с себя венок из душистых желтых цветов и надела ему собственноручно на шею. Консул сказал, что должно ценить эту высокую честь, конечно, наш мичман старался изо всех сил ценить и страшно радовался оказанному вниманию, но ходить, будучи в черном сюртук, с желтым венком на шее было странно, если не смешно. Бедный мичман порывался снять венок и положить его вместе с шляпой, но консул пришел в такой ужас, что пришлось покориться судьбе, зато придворные старались оказывать с своей стороны полное внимание. Однако история с венком не помешала смотреть на танцы – под аккомпанимент музыкантов, игравших на пустых тыквах, танцовщицы проделывали животом разные движения, сидя на месте. Для разнообразия танцовали [382] и по-другому, но также неприлично, по крайней мере по нашим понятиям.

На следующий день пришлось занимать гостей адмирала, приехавших на крейсера. Вечером король давал бал для адмирала и офицеров, в гостинице, так как настоящий дворец еще не был готов, а летний мал для этой цели. Знакомых оказалось много и танцовали по обыкновению с оживлением, после ужина мы пошли маленькой компанией провожать семейство Perry до дому. Дорога шла частью лесом, освещенным яркою луной, частью среди загородных дач; сильный аромат цветов разливался среди этой чудной, тихой, тропической ночи, туманя головы, уж и без того достаточно вскруженные милыми спутницами. Сколько поэзии было в этой прогулке! К сожалению, дача была не особенно далеко. Мы долго сидели с ними на веранде их дома, не входя во внутрь за поздним временем, казалось, не будет конца нашим разговорам, но неоднократные, демонстративные приходы мадам Перри заставили удалиться и проститься с ними на веки.

22 октября покинули гостеприимного хозяина Гонолулу, с сожалением поглядывая на удалявшиеся берега.

При выходе с рейда в узком месте клипер «Пластун» задел фока реей за рею парусного купеческого корабля и рея сломалась, почему клипер остался исправить повреждение. Работа была выполнена своими средствами быстро, и клииер не особенно опоздал к месту следующего сборного пункта. Клипер «Вестник» ушел отдельно на острова Таити, а мы завинтили прямой дорогой на Маркизские острова. В штилевой полосе обыкновенно внешних развлечений мало, море в штиль однообразно – только иногда из гладкой его поверхности вырвется летучая рыбка и, блестя на солнце своими лазоревыми крылышками, быстро пролетит в сторону и снова спрячется в бездонную пропасть. Когда ветер стихнет, паруса начинают хлопать, каждый из них как будто издает свой звук, эти звуки особенно тоскливо настраивают душу. Случаются развлечения и в другом роде: на безоблачном небе вдруг появляется маленькое облачко, которое быстро растет, на корабле принимают соответствующие меры, и через несколько времени налетает шквал, сразу зальет массой дождя, прогремит, проблестит и уйдет дальше. В такой момент все бросаются наверх взять душ, а команда, заткнув шпигаты (отверстия в бортах для стока воды), моется вовсю, благо пресной воды много.

30-го октября пересекли экватор с обычной церемонией. На [383] мостик вышел адмирал, командир и все офицеры, в это время боцман пришел доложить командиру.

– Ваше Высокоблагородие, так что «Нептун» окликает (Обыкновенно в ночное время, если часовой видит или слышит о приближении шлюпки к кораблю, окликает «кто гребет», чтобы знать, кто находится в шлюпке).

Командир доложил адмиралу, который приказал отвечать и допустить «Нептуна» на судно.

Боцман передал «Нептуну» разрешение придти на корабль, и процессия с бока тронулась по палубе.

1) Впереди шел великан, управлявший хором музыкантов в фантастических костюмах.

2) Два индейца вели барана с золочеными рогами, копытами и хвостом, на нем сидел голый японский мальчикъ (Японец был взят флаг-офицером в услужение) с копытами на ногах, тигровой шкурой через плечо, с венком из листьев на голове; на поясе была небольшая прикрышка, а за спиной боченок.

3) Старший адъютант «Нептуна» в пиджаке с орденами и аксельбантами, на голове треугольная шляпа, надетая поперек.

4) Два негра.

5) Русский мужик с живым медведем, которого мы купили на Ванкувере. Медведь был в красных брюках, белой рубахе и тропическом шлеме на голове – эта фигура была полна комизма, особенно сзади, когда медведь становился на четверинки, при виде его все хохотали без удержа.

6) Нептун на колеснице, запряженной четверкой лошадей, которых под узцы вели конюхи.

Лошадь составлялась из двух матросов, передний с лошадиной головой, задний – согнутый держался за переднего одной рукой за плечо, а другой рукой махал сзади себя хвостом; оба покрыты попоной, на ногах копыта. Сам Нептун с трезубцем, в короне и большой бородой.

7) Амфитрита в воздушном платье с ожерельем из раковин и короной на голове.

8) Две придворные дамы, их шлейф несли две негритянки.

9) Младший адъютант Нептуна с двумя городовыми.

10) Нянька с ребенком.

11) Повар. [384]

12) Стража.

13) Брадобрей с громадной деревянной бритвой, его помощник нес таз с мылом и огромной мочальной кистью.

14) Вокруг процессии и сзади двигались стихии: ветры, молния (голый матрос, вымазанный сухой краской красной) и др.

Инициатива изобразить молнию была собственная матроса, он явился уже «одетый» в костюм.

– Ты кто такой?

– Так что молонья, Ваше Благородие.

– Ну ладно, становись, молодец, что придумал.

Процессия обошла кругом верхнюю палубу при дружном смехе команды и остановилась перед мостиком, расположившись в живописной группе, сообразно своим рангам и положению.

Нептун обратился к адмиралу:

– Кто ты есть такой?

Адмирал назвал себя и командира.

– Куда ты идешь и зачем беспокоишь меня в моем царстве?

– Мы идем в Австралию, а за беспокойство готовы дать выкуп.

После краткого разговора Нептун согласился на пропуск и выкуп, который адмирал и командир сейчас же внесли. Затем старший адъютант вызывал по списку офицеров, они спускались с мостика к Нептуну вносить плату, чтобы освободиться от купанья. Существуете обычай купать всех, кто первый раз переходит экватор, и так как это делают, не взирая на костюм, то выгоднее внести выкуп. Когда офицеры откупились, началось купанье команды в приготовленной парусинной ванне, при этом брадобрей безжалостно брил, предварительно намазав лицо намеченной жертвы своею ужасною кистью, конечно, доставалось больше нестроевым и нелюбимым. Все это проделывалось при общем дружном смехе команды.

В кают-компании состоялся обед с музыкой в присутствии адмирала и командира.

В одну из ночей привелось видеть чудное явление, когда из-под крейсера с двух сторон, густым потоком стало вырываться блестящее голубое пламя, как будто мы плыли по огненному морю. Море сияло не блестками (как обыкновенно в теплых странах), но целой сплошной массой, которая распространялась обширными полукружиями по мере удаления широкой, густой [385] волны, то извиваясь зелеными огненными змеями, мелькая вдали и превращаясь дальше в пятна, в точки. Хотя свечение моря вещь обыкновенная, но когда оно представляется в больших размерах, то получается грандиозная картина.

В течение почти всего перехода мы имели противный ветер и потому на Маркизские острова пришли только 2-го ноября.

В. Руднев.

Текст воспроизведен по изданию: Из Владивостока в С. Франциско и на Сандвичевы острова. (Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере «Африка») // Русская старина, № 5. 1909