Поиски клипера “Изумруд" за H. H. Миклухой-Маклаем

III.

(См. выше: май, 86 стр)

Вдоль берегов Новой-Гвинеи. — Появление диких и знакомство с ними. — Наружность, одежда и украшения. — Прогулка по деревням. — Хижины и общежительные дома. — Оружие и утварь. — Пища. — Рыбная ловля. — Жилая деревня, и деревня на о-ве «Витязь». — Пироги. — Наши отношения к туземцам и занятия на Новой-Гвинее. — Хозяйство Маклая. — Трудности обратного пути.

Встреча с каким-нибудь новым явлением, выходящим из ряда обыкновенных случаев, необъяснимых при помощи наличных познаний, поражает невольно и не одного дикаря Нового Света. Под влиянием возбужденных нервов, человек мало рассуждает и во всем склонен видеть чудо. Явление начинает повторяться, — тогда и человек начинает приходвть в себя, всматривается пристальнее в его подробности, приискивает ему причину, хотя бы на первый раз иногда и неудовлетворительно. Точно в таком положении были дикари Новой-Гвинеи при появлении наших судов, сперва «Витязя», потом «Изумруда». На «Витязе» многим из них приходилось тогда впервые видеть белых людей, окруженных непонятною для них обстановкою. По уходе его, они очнулись от первого сильного [674] впечатления, и при помощи оставшегося сь ними Маклая объяснили по-своему оставленные им вещи и применили их, как умели, a главное успокоились и уже более хладнокровно смотрели на вторичное посещение чудовища, подобного «Витязю», которого они ожидали по словам того же Маклая. Вернусь к нашему первому посещению берегов Новой-Гвинеи.

Получив тогда предписание высадить Маклая на берегах Гвинеи, «Витязь» из Вальпарайзо направился по южному Тихому океану, и 7-го сентября 1871 года достиг северо-восточного берега Новой-Гвинеи (мыса Короля Вильгельма). Была уже вочь, непозволившая командиру рискнуть идти далее, без точных карт, и только с рассветом 8-го, разведя пары, мы двинулись вдоль северного берега в западу. Идя в довольно близком расстоянии от берега, мы могли даже простым глазом различать подробности на нем. Эга часть острова очень гориста. Высокие хребты (7000—13,000 ф) тянутся параллельно с берегом, возвышаясь по мере удаления во внутрь страны. Они образуют высокие скалы и пики, вершины которых часто теряются в облаках. По берегу шла полоса густой растительности, за которой начинались зеленые поляны, изредка пересекаемые небольшими речками, вливающимися в море иногда водопадами. Нигде не было видно признаков жилья, и только костры, разводимые вдоль по берегу по мере того, как мы двигались, свидетельствовали, что жители есть и что они, вероятво, уведомляли своих соседей о приближении чудовища.

Обогнув в полдень мыс Ригни (Rigni) и пройдя траверс (перпендикуляр) неизвестного острова, который мы назвали в честь нашего судна «Витязь», мы вошли в бухту «Астролябия». Она открыта в 1830 году Дюмон-Дюрвиллем, который проходил мимо нее, но не мог зайти в нее. Ширина ее y входа около 12-ти миль, пространство в глубь материка по направлению NNO—SSW 15 миль, так что при отсутствии небольших бухт и подходящих якорных глубин, — исключая порт «Великий Князь Константин», она открыта действию ветров, или лучше сказать действию жестоких арктических и белых шквалов, налетающих на суда мгновенно или в виде черной, как воронье крыло, арки или даже без всякого облака. Поэтому, как плавание по бухте с подобными качествами, так и стоянка судов далеко не безопасны. Итау, «Витязю», первому из судов, проникших в бухту, не предвиделось спокойной стоянки после трудного и тревожного плавания, и он подвигался весьма медленно. Вначале довольно отлогий, берег потом постепенно [675] поднимается в виде террас или полян, кое-где покрытых высокою травой или же густым, повитым льянами тропическим лесом. Кое-где виднелись речки различных величин. Никакого признака жилья, только масса рыб, банитов, дельфинов, касаток и стада летучих рыб подпрыгивали из воды. Над ними кружились стаи чаек.

Подвигаясь постепенно вдоль берега, мы заметили, наконец, нескольких человек на берегу, повидимому направлявшихся в мысу «Обсерваций». Подойдя в порту «Великий Князь Константин», который был признан более удобным для стоянки, чем остальные, мы спустили катера дла промера и вскоре встали на якорь. Около этого времени и туземцы подошли к мысу «Обсерваций» следующею процессиею: впереди с пикой в руке, разукрашенный перьями тропических птиц, шел какой-то дикарь, вероятно начальник; за ним 6 человек в ряд, из которых каждый нес кокосы или таро; далее, двое несли двух рыжих небольшой величины собак. Процессия оканчивалась несколькими вооруженными и разукрашенными мужчинами. Принесенных собак они тут же убили, но затем, испугавшись шума выпускаемых паров и ходивших по бухте с промером катеров, они прокричали что-то, помахали руками, бросили принесенное и скрылись в чаще леса. Очевидно, что это были дары, предназначенные нам; но должны ли мы были принять их за подарок или за жертвоприношение пришельцам другого мира — трудно решить, вероятнее — последнее. Вскоре после того Маклай отправился с двумя своими слугами в месту, где скрылись дикари. Все попытки к встрече с ними оказались тщетны; Маклай поплыл вдоль берега, с целью напасть на следы жилья, и скоро заметил y самого берега туземные пироги, a на берегу — ведущую к ннм, хорошо протоптанную тропинку. Он оставил слуг при шлюпке и пошел по тропинке. Не прошел он несколько сот шагов, как заметил деревню, где, кроме часовых, убежавших при его появлении, никого не было; все остальное население, женщины и дети, вероятно испугавшись появления невиданного ими доселе чудовища, удалились в горы. Маклай стал призывать часовых разноцветными лоскутками и другими безделyшками; они хотя не шли сами к нему, но ему дозволяли приближаться к себе. Мимикой он объяснил им, что пришел с дружественными намерениями. Мало-по-малу часовые, рассыпавшиеся по кустам, начали собираться вокруг Маклая; скоро образовалась целая кучка. Маклай раздавал им лоскутки и безделушки. [676] Видя такую ласковость обращения с ними, они хотели отплатить ему тем же. Вскоре они принесли пару связанных свиней и положили к его ногам. Заметив удовольствие с его стороны, они совсем приободрились и все начали толковать о чем-то на непонятном тогда для Маклая языке.

Желая окончательно yбедить дикарей, что «Витязь» не сделает им вреда, Маклай задумал пригласить их на корвет. Исполнил он это следующим образом.

Распростившись со всеми любезно, он приказал нести на шлюпку связанных свиней, подаренных ему дикими. Папуасы охотно исполнили это. Маклай подошел к шлюпке, быстро вскочил в нее и приказал гребцам несколько отъехать от берега; туземцев же просил знаками перевезти принесенных свиней на стоявшей вблизи пироге. Когда они вошли в нее с желанием исполнить просьбу белого, он воспользовался этим моментом, чтобы захватить пирогу заранее притотовленным буксиром, и таким образом потащили на корвет трех дикарей, нечаянно попавших в ловушку. По выражению их лиц и по трепету тела видно было, что они страшно струсили и, конечно, не имели ни малейшего желания не только взойти, но даже приблизиться в страшному чудовищу, еще недавно выбрасывавшему огромный столб густого черного дыма. Всякое сопротивление, конечно, они считали бесполезным и шли как на верную смерть. Жестами они спрашивали об этом y Маклая. Когда катер подошел к «Витязю», дикари долго не хотели выходить и показывали движением рук, что их заколят. Их ввели по трапу на палубу. Они дрожали, несмотря на страшную жару, как в лихорадке, особенно первый, вышедший на палубу. Но увидев ласковое обращение команды, офицеров, они мало-по-малу освоились; страх их прошел, хотя разговор они вели только между собою и жались друг к другу. Их усадили под полуютом (прикрытая верхняя часть кормовой палубы), надавали им разных подарков, в том числе несколько железных болтов, которые особенно заинтересовали их звуком, издаваемым ими при постукивании. Заметно было, что им не попадалось в руки ни железа, ни других металлов. Сухари они ели с жадностью, после того как им растголковали назначение их.

Когда папуасы уселись спокойно, — их можно было хорошо рассмотреть. Большею частью они бывают редко выше среднего роста, хорошо и пропорционально сложены, только руки немного длиннее обыкновенного. Мускулы мало развиты и, повидимому, [677] не отличаются особенною силою. Цвет кожи темно-коричневый, хотя попадаются с оттенками и посветлее, так что даже издали заметно это различие. У гореых жителей кожа гораздо темнее. Голова астролябцев н?большая; на вид ширина кажется больше длины. Волосы черные, курчавые, нос y большинства широкий сь объемистыми ноздрями. Встречаются, хоть и редко, с более правильными носами. Выражение лица не столь, правда, выразительно, как y дорейцев, и не столь осмысленно, но все же далеко его нельзя назвать глупым. Бессмысленных и зверских лиц нам совершенно не попадалось. Если сравнить астролябцев с австралитянами, то первые в этом отношении стоят далеко выше последних. Последние мало чем отличаются от животных, разве только безобразием.

Волосы y астролябцев курчавые и черные; но они умеют превращать их в рыжие тем же способом, как и дорейцы. На уборку волос они вовсе не обращают внимания; оригинальной прически дорейцев между астролябцами не попадается. За то перья, которыми они украшают свои волосы, отличаются большею пестротою. Они иногда образуют целую диадему. Иногда к волосам привязываются черепаховые кружочки. Все эти украшения ценятся весьма дорого и отдаются неохотно. В носу носят кольца из кости или из раковин, иногда дуги, продеваемые в отверстие носовой перегородки.

Татуировка встречается только y некоторых, и то только на лице. Тело красится белыми и красными полосами и пятнами, что придает им, по их мнению, воинственный вид. В ушах носят расширяющиеся книзу серьги, в которые вдевают белые костяные кольца. На руках, выше локтя, почти все носят браслеты, пальца в три шириною, плетеные из древесных волокон. К нижней части их привязано несколько белых колец, таких же, как в серьгах. На шее ожерелье из мелких разноцветных раковин, зубов акулы и костей. Подобные ожерелья иногда располагаются низко на груди.

Непременную принадлежность туалета составляют две сумки. Они так тщательно фабрикуются из древесных волокон, что не хочется верить, чтобы это могло быть произведение дикарей, в глаза не видавших мануфактурных произведений Европы. Окрашены оне продольными черными и белыми полосами. Одна из сумок весьма малых размеров носится обыкновенно на шее и вмещает в себе небольшого идола. Эта сумка соответствует нашей ладонке. Вторая заменяет им во время путешествий наш сак-вояж и всегда носится через плечо. В ней [678] находятся: небольшие идолы, пища и украшения, табак и бетель. Кроме бетеля, y них есть сосуд бутылкообразной тыквы, в который насыпается толченая коралловая известь; ее обыкновенно достают оттуда с помощью самодельных костяных ложечек. Подобных бутылок бывает по нескольку. Бутылку заменяет иногда бамбуковая широкая, но невысокая дудка с резьбой, настолько, конечно, изящной, насколько это можно сделать отточеной раковиной. В эту же сумку складываются на время сна украшения, ножички или, лучше сказать, заостренные ракушки. Тут лежат свистки, имеющие форму гусиного яйца, на заостренном конце и посредине которого находятся небольшие отверстия; зажимая или открывая пальцами среднее и дуя в верхнее, дикари получают довольно неприятный для нашего слуха звук. Иногда в этом мешке попадаются нижние человеческие челюсти, почитаемые ими священными. Табак всегда лежит небольшими свертками, курят они его завернутым в листья какого-нибудь дерева.

Вся одежда папуаса состоит из одного пояса стыдливости, сделанного из древесных волокон и окрашенного в красный цвет. Мы даже не надеялись и этого встретить, так как виденные нами папуасы за несколько дней до этого в Новой-Ирландии ходили совершенно нагие. A между тем папуасы Новой-Ирландии, судя по некоторым английским словам, известным им, давно знакомы с европейцами.

Осмотрев своих гостей мы повели их в кают-компанию, где им показали зеркало и фортепиано.. Первое особенно их забавляло; они любовались на свои выкрашенные суриком физиономии и предполагали, что белые сделали им большую честь. Тут же их угостили чаем и разными сластями; они ели и пили с особенным удовольствием, судя по радостно-испуганным физиономиям.

Когда стало темнеть, мы, щедро одарив и обласкав наших гостей, отпустили домой рассказывать о виденных и слышанных чудесах. Маклай не ошибся в своем рассчете: на следующее утро и в другие дни многие стали добровольно сами являться на корвет, привозя разные свои домашние произведения для мены на европейские вещи, особенно на бутылки. Один раз, в такой же торжественной процессии, как и с собаками, они принесли вам свинью, за что, конечно, получили множество разных лохмотьев, бутылок и пр.

Воспользовавшись праздничным днем, мы целой компанией [679] отправились после на паровом катере по деревням, чтобы сколько-нибудь ознакомиться с внутренней жизнью туземцев. Деревни туземцев мы легко находили по общим признакам (кокосовые пальмы). Все они на один покрой: также удалены от берега сажен на 50—100, те же общежительные дома, те же хижины — все это расположено относительно друг друга в совершенном беспорядке. Между хижинами разбросаны столы довольно правильного устройства. Тут же растут кокосовые пальмы и китайские розы; остальные деревья и кустарники тщательно вырублены. От деревни всегда идет несколько тропинок — к берегу, где стоят пироги, и в соседние деревни. Огородов и плантаций вблизи деревни не видно; оне обыкновенно устраиваются в совершенно скрытых и известных только хозяевам местах, чтобы черные враги не могли их ограбить.

Деревни обыкновенно располагаются на одном большом или нескольких малых холмах, всегда вблизи ручья или речки. В первый раз мы посетили ту самую деревню (Горенда), в которой Маклай свел первое знакомство со своими будущими сожителями. Она расположена на двух холмах, лежащих один за другим. Нас встретили одни мужчины в большом числе и положили перед нами свои пики, топоры и стрелы, вероятно, с целью показать свое миролюбивое настроение к пришельцам с луны, которых они считали, очевидно, гораздо выше себя. Женщины и дети были переселены в горы. Обменявшись разными приветствиями и выменяв на привезенные вещи то, что нам наиболее понравилось, мы отправились по тропинке, идущей в гору, и после получасовой прогулки в прохладной тени под сводами льян и громадных тропических деревьев, нечаянно наткнулись на забор. Обойдя его с двух сторов, мы пришли в перелазу, ведущему в загороженное пространство. Около него стояло двое часовых с пиками. Несмотря на наши ласки и подарки, они не только не пропускали нас, но жестами хорошо дали понять, что если мы вступим в запрещенное место, то нас изрубят и поедят. Считая насилие бесполезным, мы хотя и имели револьверы в руках, но отступили, не желая вредить хорошим отношениям, установившимся между нашим натуралистом и дикарями. От нечего делать мы зажгли перед часовыми стеариновую свечку; они сначала отшатнулись, но после наших увещаний решились взять ее в свои руки.

Возвратившись снова в деревню, мы начали осматривать [680] хижины со всеми их принадлежностями. Хижины имеют различную величину и форму, смотря по своему назначению. Предназначенные для жилья имеют 30—50 фут в длину, a в ширину и вышину 15—20. Остов хижины состоит из шести кольев: два средних несколько длиннее, и четыре угловых. Все они соединяются горизонтальными лежнями. К верхнему из них, соединяющему вершины угловых кольев, идут палки и упираются под некоторым углом в землю. Все эти части крепко перевязаны между собою, так что глядя на фасад можно думать, что хижина не имеет стен и что крыша из кокосовых или саговых листьев опускается до самой земли и составляет со стенами как бы одно целое. Фасад и противоположная ему сторона забирается бамбуками. В фасаде оставляется отверстие для входа, a в противоположной ему стороне — для окна. Эти отверстия закрываются плетенками или просто корою на запорках, a иногда висят как бы на петлях. У фасада имеется иногда пристройка с навесом. Дверь в большинстве случаев начинается не прямо от земли, a на несколько фут выше ее поверхности. Перед дверью устроена площадка под навесом, к этой площадке ведет несколько ступенек, весьма тщательно отделанных.

Общежительные дома отличаются своею величиною и некоторые имеют в длину 100 и более футов, a в ширину и высоту до 30. Они не имеют ни фасада, ни противоположной ему стороны, за то украшены гораздо тщательнее оружием, идолами и разными безделками, так что на вид они привлекательнее хижин.

Войдя во внутренность одной хижины, мы увидели довольно большую комнату без потолка и пола (последний заменен хорошо утрамбованной землей). Вдоль правой продольной стены устроены нары, на которых разбросана всякая домашняя утварь и съестные припасы, иногда в большом количестве. Где-нибудь в углу между двух камней устроен очаг; на нем постоянно поддерживается добытый трением огонь, так как способ добывания весьма труден. Подобные нары находятся и в общественных зданиях, только y обеих продольных стен; на них располагаются музыкальные инструменты, pasличного рода орудия, идолы, украшения, оружие, человеческие, животные и птичьи черепа. Множество разнообразных стрел, связанных пучками, луки, копья и топоры красиво развешаны по стенам выше нар. Тут же помещаются в большом количестве головные украшения, кокосовые плетенки и проч.; все это — [681] на случай нужды или пиршества. Вообще, судя по всей обстановке, можно сказать, что туземцы заботятся о будущих черных и светлых днях жизни.

Более всего по своему безобразию и громоздкости бросаются в глаза идолы, раскрашенные красной краской и изображающие божества мужеского пола. Они очень похожи на идолов найденных экспедицией «Этна» в Гумбольдтовом заливе. Величина их весьма разнообразна: есть 3 дюйна длины — такие висят над входом во всякую хижину, a есть в 10 и более фут. Иногда несколько богов вырезаны один за другим на одном большом стволе мягкого дерева. Черты лица их до крайности безобразны, и члены совершенно несоразмерны. Лицо длинное, нос необыкновенно велик, глаза и рот изображены выпуклыми горизонтальными нарезками. С боков его идут две дуги, изображающие уши, и вслед за ними еще две, гораздо выпуклее первых и упирающиеся в бок — руки. Ниже рта части тела не обделаны; непосредственно за ним начинается фаллус необыкновенной величины. Ноги и остальные части тела ничем не обозначены, и вообще можно сказать, что только голова и фаллус напоминают изображение человека.

Музыкальные инструменты, с которыми дикари никогда не расстаются, также как и идолы, почитаются священными. Первое место между ними занимают барабаны, в виде песочных часов, на больших основаниях которых натянута изборожденная небольшими дырочками шкура акулы. Бока барабана нередко покрыты резьбою. Другой вид барабана представляет большой ствол футов 15 длины, с закругленными концами. От ударов по нем палками получается глухой звук, слышный на несколько сот сажен. К музыкальным инструментам можно причислить свисток, хранимый в большой сумке, и трещотку. Трещотка имеет вид небольшого деревянного языка, в котором сделана языкообразная выемка; в эту выемку вставлен меньший деревянный же язык, прикрепленный широкой своею частью посредством пружины в первому. Если надо произвести звук, то приподнимают этот последний язык за его нижнюю часть. Опускаясь, он хлопает по нижнему языку и производит звуки.

Астролябцы обладают большими запасами различного рода орудий, и притом самых разнообразных. Первое место между ними занимает топор — вещь самая необходимая и наиболее употребительгая. Ручка его — корень или сук, изогнутый под прямым углом, длиною от 1 до 1 1/2 фута. На конце [682] меньшей стороны ее плотно привязан тонкими древесными волокнами заостренный камень или кость. Подобным инструментом они рубят деревья, выдалбливают их, строят дома, пироги и проч. Трудно даже себе представить, сколько тратится времени и здоровья для того, чтобы сделать какую-либо вещь подобным инструментом, и как дорого должна цениться всякая вещь.

Копья делаются из железного дерева; они бывают футов 10 длины и так гладки, как будто отполированы. К острию они представляют нарезки, красивую резьбу и украшены пучками разноцветных перьев. На 40 шагов они в состоянии пробить двухдюймовую доску.

Лук делается из такого же железного дерева, a тетива его из молодого бамбука. Стрелы чреввычайно разнообразного вида, нижняя часть их из тонкого бамбука, верхняя же или острие из железного дерева, пальмового, кости с нарезками или зубцами, a иногда и с шариками. Определить пространство, которое может пролететь стреда, выпущенная из лука, довольно мудрено, так как при этом надо принимать во внимание направление и силу ветра. Оне пролетают расстояние около 100 шагов, но, конечно, удар их будет уже так слаб, что не произведет вреда. Из железного же дерева делается нечто в роде сабель или кинжалов с различными рукоятками.

Из домашней утвари мы видели деревянные миски и глиняные горшки. Миски при большой окружности имеют незначительную глубину; снаружи испещрены красивою резьбою. В них сохраняются съестные припасы от нападения муравьев. Горшки имеют весьма правильную фигуру и приготовляются исключительно в деревне на острове «Витязь», жители которой меняют их на другие произведения. В них варят пищу.

Судя по съестным припасам, виденным нами в хижинах, пища туземцев состоит из саго, сладкого картофеля, кокосовых и другого рода орехов, плодов хлебного дерева, хотя и в ограниченном количестве, наконец, из рыбы и мяса. Астролябцы едят мясо небольших собак с гладкой шерстью, полудиких свиней, величиною с нашего поросенка, и, наковец, диких кабанов, которых редко удается убивать таким оружием, как стрела или копье. Вообще, мясная пища, употребляется весьма редко и в самых торжественных случаях, например — по окончании работ и в период общественных празднеств. Мы встретили y астролябцев кур и петухов. Они находятся в весьма ограниченном количестве, пользуются большою любовью, уходом и не употребляются в [683] пищу. Петухи, как и в наших деревнях, служат для указания времени. Астролябцы едят, вероятно, по вечерам; это можно заключит из того, что днем мы никогда не заставали их за едой, а под вечер в деревнях разводятся костры.

Между всеми хозяйственными работами рыболовство пользуется y них едва ли не наибольшим вниманием. Это доказывают и сами снаряды, коими производится ловля. Первое место между ними занимает мережа. Устройство ее следующее: представьте себе большой полый цилиндр, имеющий отверстия во всю величину оснований. В эти отверстия как-бы вставлены воронки. Широкое основание каждой воронки и есть основание большого цилиндра, а узкие основания их суть основания другого цилиндра, лежащего внутри первого и по величине, конечно, меньшего. Этот меньший цилиндр внутри так же пуст, как и большой; оба основания его также имеют отверстия во всю свою величину. Если такой прибор бросить в воду, то вода, имея свободный проход чрез оба воронкообразные отверстия большого цилиндра и оба отверстия малого, войдет во внутрь малого цилиндра, наполнить его и чрез отверстие, сделанное в боковой его поверхности, будет входить в пространство, заключающееся между стенками большого и малого цилиндров. В этом пространстве находится приманка для рыбы. Рыба, зайдя в это пространство таким же путем, как и вода, не может выйти из ловушки. Астролябцы вынимают ее чрез отверстие в боковой поверхности большого цилиндра, которое может закрываться дверцей. Для того, чтобы прибор погружался в воду — вниз тою частью боковой поверхности обоих цилиндров, в которой сделаны отверстия, в углах этой части большого цилиндра приделаны льяны с грузом, заставляющим прибор погружаться в воду в желаемом положении; а к противоположным углам того же цилиндра прикреплены две длинные льяны, другими концами привязанные в бревну, которое, плавая по поверхности воды, указывает место, где погружен данный прибор (На паровом баркасе мы вытащили мережу, употребив на эту работу более получаса). Другой снаряд — невод, имеет такое же устройство, как и наш. Плетется он из волокон кокосовой пальмы, столь тщательно выделанных, что их трудно отличить от голландских ниток, и только рассучивши одну из них, можно убедиться, что это — волокна пальмы.

От ближайшей к корвету деревни, где мы хорошо [684] познакомились со всей обстановкой жизни туземцев, мы на том же паровом катере отправились на противоположный берег бухты. Катер шел на желтые пятна, расположенные группой по берегу с поросшими по ним кокосовыми пальмами. Скоро мы стали различать хижины и двигающихся жителей деревни, стоящей почти y самого берега. По желтым пятнам эту деревню мы назвали «Желтой». Приставая в берегу, мы заметили сильное смятение; слышны были крики страха и ужаса. Однакож, по выходе нашем на землю смятение прекратилось, крики стихли, и нас ожидала самая радушная встреча. Целая толпа дикарей по сигналу начальника преклонила колени и оставалась в этом положении, пока мы не ободрили их ласками и подарками. Затем произошла оживленная меновая торговля. Многие из нас, набрав на корвете разного хламу, торговали им, разнося в корзинах, a некоторые раскладывали все это на столах, к которым жители приносили для мены оружие, утварь и украшения. Один из наших товарищей занимался исключительно раскрашиванием физиономий папуасов суриком. Это их очень забавляло и доставляло, повидимому, большое удовольствие. Они, желая угостить нас чем-нибудь, лазили на стофутовые пальмы за орехами, сбрасывали их оттуда, предупреждая криком о падении, чтобы кого не пришибло. Пробыв здесь более часа, мы, снова приветствуемые коленопреклонением, отправились в деревню, лежащую в глубине бухты. В ней мы не застали ни единого человека; даже часовых не было. Уставшая часть нашей компании осталась отдыхать в деревне, другая — отправилась искать дикарей.

Трудно забыть эту восхитительную природу, растительность и местность. Мы шли по берегу реки в долине, поросшей кустарниками; кустарники, перевитые льянами, образуют душистый зеленый тоннель; пройдя по этому тоннелю, мы вышли на тропинку; по обеим ее сторонам столетние деревья образуют сплошные стены, между которыми переброшено множество гирлянд ползучих растений. По такой тропинке подошли мы к небольшому красивому каскаду, футов в 50 падения, образующему y своего подножия род небольшого озера, весьма удобного для купанья. Мы не замедлили, конечно, воспользоваться столь благоприятным случаем. В то время, как мы купались, послышались радостные голоса дикарей, вероятно, думавших, что они нас ловко провели. Поспешно одевшись, мы тронулись в обратный путь и, подходя к одному перекрестку, снова ясно могли различить говор. Это были жители той деревни, где часть [685] публики осталась отдыхать. Они были сильно поражены внезапным нашим появлением и охотно отдавали все имеющееся при себе за самую ничтожную тряпку или бутылку. Ласковым обращением мы их привели в себя и вместе с ними вернулись к ожидающим нас товарищам в деревню. Снова произошла такая же мена вещей, крашение физиономий и пр. Было уже темно, когда мы, усталые и замученные, возвратились на корвет.

Из всех виденных нами деревень, самая большая и красиво расположенная находится на острове «Витязь» (по туземному Билибили). Она раскинута на нескольких холмах, покрытых богатою растительностью и круто спускающихся к морю. Местность оживлена небольшими ручьями. Громадные деревья, повитые льянами, образуют как-бы воздушные качели. У берегов, в маленьких бухточках, стоит целый флот больших пирог с разноцветными высокими мачтами, на клотах которых развевались пестрые флюгеры и вымпела, оканчивающиеся пестрыми пучками перьев! После радушного приема со стороны жителей мы позволили себе осмотреть эти замечательные пироги, сделанные так наивно и такими первобытными орудиями. Длина их 60—80 футов, вышина 5—6, но ширина сравнительно с длиной ничтожна. Подводная часть пироги делается из одного большого дерева; к концам его приделаны штевни (Основание передней и задней части судна). Между штевнями и шпангоутами (ребра корабля), прикрепленными в основной долбленый брус, положена обшивка, образующая подводную часть пироги. Она крепко связана кокосовыми волокнами как со шпангоутами, так и со штевнями. Наружный борт украшен резьбою так же, как и фор и ахтерштевень. Фор (передний) и ахтерштевень (задний) выдаются вверх и украшены развоцветными раковинами. С одной стороны в больших пирогах имеется противовес, соответствующий парусности. Посредине пироги возвышается бамбуковая клетка или каюта, разделенная по высоте на две половины таким образом, что нижняя совершенно закрыта полом верхней и имеет вход через особую дверь. Назначение нижней, вероятно, для жилья, верхней — для стрельбы из луков. Мачты (некоторые пироги имеют по одной мачте) толстые, высокие и расположены довольно симметрично. На них поднимаются большие четырехугольные паруса с двумя рейками (бруски) на верхней и нижней его шкаторине. Поднимаются они посредством фала (веревка для подъема парусов), продетого в [686] дыру топа (оконечности) мачты, a спускаются и завертываются на нижний реев посредством кольца, прикрепленного в одном из концов его. Тщательная отделка всех частей пироги и хранение пирог в особых сараях показывает, что они высоко ценятся островитянами и составляют их гордость. В этой же деревне мы видели массы деревянных мисок и глиняных горшков. Очевидно, что здесь место их приготовления, a сбыт производится в береговых деревнях, откуда они получают огородные овощи и проч.

Мы посещали деревни, всегда вооружившись шестиствольными револьверами. Оказалось, что это совершенно излишняя предосторожность, так как астролябцы не подали ни малейшего знака неприязни. Хорошо сознавая наше превосходство и опасаясь за свою жизнь и имущество, они вполне покорились нашим действиям и при встрече в знак мира клали оружие на землю. Они до того трусили, что при зажигании спички отскакивали на несколько шагов. При всем том они поступали весьма осторожно, видя в нас сильных и опасных гостей. Они устраняли и прятали все, что по их мнению могло возбудить нашу жадность, запирали свои хижинны и общественные дома, показывали их неохотно, стараясь скорее опять закрыть. Замечая, что мы нисколько не набрасываемся на их богатства и ничего не трогаем без спросу, они успокоивались. Но астролябцы не переставали опасаться на своих женщин и детей; все они были высланы в горы, и никто из нас не видел ни одной женщины. Как видно, дикари хотя и считали нас пришельцами с луны, но подозревали в нас общечеловеческие слабости и опасались похищения или насилия, — что легко могло случиться по их мнению после долгого вояжа с луны, — a потому заблаговременно и удаляли свой прекрасный пол.

___________________

По ознакомлении с местностью и туземцами, мы приступили к работам — с целью устроить на берегу жилище для Маклая и запастись дровами.

Рубка дров представлялась особенно затруднительвою, так как огромные стволы были перевиты льянами, и трудно быдо срубить дерево и потом вытащить его на простор. Когда дерево рушилось на землю, человек 50 команды, припевая «дубинушку», захватывали его в нескольких местах веревками и выволакивали на более просторное место. Тут его разрубали на части и таскали эти части к берегу; более мелкие из них нагружа [687] лись на гребные суда, a более крупные брались на буксир. Так как шлюпкам нельзя было подходить к берегу вплотную, то приходилось измученной зноем команде производить последнюю работу по пояс в воде, что и было причиною лихорадочной эпидемии. Окончательная рубка дров на поленья производилась уже на палубе корвета. Ежедневно было занято такой работой до 100 человек. При всем старании отличной команды, мы в семь дней успели нарубить дров всего на сутки для среднего хода 360-сильной машины!

Кроме того, ежедневно было отряжаемо по 35 человек, преимущественно из плотников, столяров и маляров, в распоряжение Маклая для постройки его дома и устройства погребов и торпед. Место, выбранное для жилья Маклаю, находилось на берегу порта «Великий Князь Константин» (Gabina, по туземному). Оно несколько возвышенно против остальной части порта и прорезывается ручьем, вытекающим из болотистой долины. Хорошо утоптанные тропинки вели оттуда в деревни. Площадка около 10—15 квадратных сажен была очищена от деревьев и кустарников, за исключением двух больших дерев, оставленных возле самого дома с тем, чтобы громадные ветви их, повитые множеством льян, давали тень и прохладу в невыносимые, вечно знойные дни. Затем приступили к постройке дома.

В землю были вбиты 6 брусьев, вышиною около 3 1/2 футов: они и составили фундамент. На них положены горизонтальные брусья, в которые укреплено 6 вертикальных стоек, связанных наверху такими же горизонтальными брусьями, как нижние, положенные на фундамент. В выемки, сделанные в стойках, вставлены тонкие доски, образующие досчатые стены только на 2/3 высоты стоек; остальная часть завешена парусиной, которую можно приподнимать, как штору, для очищения воздуха комнаты и для прохлады. С боков сделано два крыльца, по которым можно входить в комнату, разделенную на две половины: одна — для Маклая, другая — для его слуг. Спереди устроена на трех сваях маленькая веранда под навесом продолженной крыши, покрытой листьями саговой и кокосовой пальмы. Длина дома между крайними стойками 15 фут, ширина и высота шесть. В находившейся неподалеку хижине, оставленной туземцами, Маклай устроил свою кухню. В ней, должно быть, жил прежде один из туземцов по имени Туй. В начале постройки дома он принимал деятельное участие в наших работах; но потом он перестал являться. Когда его [688] спросили о причине, то жестами он объяснил, что ему запретило общество, и притом прибавил, указывая при этом на корвет:

«Когда корвет уйдет, то весь дом будет изрублен, сожжен, и Маклай выгнан вон!»

Чтобы не вводить туземцев в искушение, Маклай зарыл в погребе менее нужные и запасные вещи. Этот погреб был устроен под домом; в другом погребе, устроенном на некотором расстоянии от дома, зарыли около 5-ти пудов пороху, a вокруг поместили шесть торпед, которые можно было взорвать моментально одним движением руки, и тем, в случае нападения, навести на нападающих панический страх. В каждой торпеде было помещено по две бутылки пороху: одна из них могла быть взорвана, ударным составом, другая — посредством стопина (пороховой нитки), проведенного из дома через бамбуковую трубку. Маклаю была оставлена весельная шлюбка с парусами и со всеми принадлежностями для морского перехода. На ней смело можно было пуститься вдоль северного берега Новой-Гвинеи в Дорей и даже Тернате. Вблизи дома штурманский офицер устроил солнечные часы, так как на настоящую верность карманных трудно было рассчитывать. На высоком дереве был укреплен флагшток с русским коммерческим флагом, который можно было видеть даже y входа в бухту.

На случай смерти все вещи и важные бумаги должны были быть зарыты в условленном месте на мысе «Обсерваций», чтобы судно, пришедшее за Маклаем, могло отыскать закопанное и передать по принадлежности.

Кроме того, Маклай имел запас хорошей складной и легкой мебели, лучших метеорологических инструментов и т. п. Но как удовлетворительна была внешняя обстановка его быта, так скудны были запасы пищи. Так-как Маклай отправлялся в свою экспедицию без всякого денежного пособия со сторовы правительства или какого-либо общества, то по части продовольствия он должен был сам о себе заботиться. Ему многие советовали запастись необходимым на более продолжительный срок еще в Вальпарайзо. Но он эти советы всегда отвергал, говоря, что он будет есть то же, что дикари; но все, что казалось возможным в Вальпарайзо, вышло иначе в Астролябии, где он имел всего два пуда рису и баночку с надписью: «жир для пищи». Провизия по возможности была пополнена из офицерского хозяйства; так рису прибавили до 6-ти пудов и дали к тому несколько консервов, чаю, сахару. Последний разделили просто пополам и потом оставались несколько дней [689] на уменьшенной порции; a сам Маклай доставлял себе это удовольствие только по праздникам.

Когда все запасы, вещи и проч. были перевезены на берег, Маклай просил, чтобы корвет остался еще три дня, пока он разберет свои вещи и осмотрится со своим новым жилищем. Но, к сожалению, мы не могли удовлетворить его просьбе. До порта ближайшего к «Астролябии» можно было дойти не ранее трех недель. Угля же вместе с нарубленными дровами хватало только на 4 дня среднего хода, и для трех опреснений полного запаса воды. Впереди предстояло перейти штилевую полосу и конскую широту с ураганами. Провизии хватало на 15 дней при полных порционах, при уменьшенных на 25. Ko всему этому надо прибавить появившуюся лихорадку, порчу провизии при страшных жарах и штилях; воздух только изредка освежался непродолжительными, но сильными ливнями. На этом переходе мы после узнали все трудности морской жизни: сильные жары утомляли до обмороков. Всякий с большим нетерпением ждал прохладной ночи, но ночью, в большинстве случаев, бывали сильные грозы с электрическими огнями на концах всех предметов; грозы оканчивались сильными ливнями, гнавшими несколько ожившую публику вниз, в спертый воздух и страшную духоту. Солонина, пресыщенная до невозможности хлористым натром, пахнувший сыростью рис и сухари с червями составляли нашу ежедневную пищу. Но и в такие трудные минуты наш матрос не падает духом, и сам же смеется над своим положением. Держит, бывало, матрос в руке сухарь, бьет его по доске и приговаривает: «Ну-ка, ну-ка, выходи хозяин!» и хозяин не замедлит явиться в виде большого червя.

IV.

Торжественная встреча с Маклаем. — Посещение деревень. — Встреча с женщинами. — Заметная перемена в обхождении. — Туземцы на клипере. — Проводы Маклая.

Возвратимся теперь в клиперу «Изумруд», и его поискам за Миклухой-Маклаем. После трудного перехода по неизвестным водам, усеянным коралловыми рифами и банками, плохо означенными на старых картах, мы не без внутреннего волнения приближались е бухте «Астролябия». — Жив Маклай, или нет? Большинство уже давно исключило Маклая из списка живых, так как в одной из австралийских газет несколько [690] времени тому назад было напечатано, что в «Астролябию» заходило одно купеческое судно, нашедшее в живых только Вильсона; но тем не менее все были страшно взволнованы и ждали чего-то необыкновенного. Находясь в 3-х или 4-х милях от порта «Великий Князь Константин», мы направили все трубы и бинокли на берег, высматривали на нем дом и искали какие-нибудь признаки наших отшельников. Наконец один из офицеров заметил русский коммерческий флаг, развевающийся между ветвями громадных дерев, и пришел в такое волнение от своего открытия, что едва мог сообщить об этом командиру.

Мы знали, что «Витязь» оставил флаг Маклаю, a потому его присутствие ясно говорило, что кто-нибудь из оставшихся жив. Клипер прибавил ходу, и мы увидели дом; видели, как отвалили две пироги, идущие в нам навстречу. Пока еще трудно было разобрать, кто на них находился, но, постепенно сближаясь, мы различили какого-то европейца, который вскоре оказался во всеобщей радости мнимо умершим Маклаем. Сцена встречи была самая торжественная; трудно передать ее впечатление. Разукрашенные оружием и головными уборами, гребцы чинно сидели на своих местах в пироге, a между ними на возвышении помещался худой и обросший Маклай в истрёпанном и поношенном костюме с соломенной шляпой. Клипер остановился и, выпуская с грохотом излишний пар, послал по вантам команду, которая, вместе с стоявшими на мостиках офицерами, дружным и многократным «ура» приветствовала нашего смелого исследователя Новой-Гвинеи. Лица всех сияли счастьем и радостью; только папуасы, испуганные шумом машины, криком и маханьем шляп, составляли исключение, удивляясь этой новой картине. По выходе Маклая на клипер, не было конца рукопожатиям, поздравлениям и разным вопросам. Вообще, суматоха была не малая и разговор, как обыкновенно при встречах, вращался на пустяках и мелочах. Маклай сильно изменился за время 15-ти месячного отшельничества от сильных пароксизмов лихорадки, всякого рода лишений и трудных работ. Во фланелевой рубахе, гамашах (штиблеты для экскурсий), с кинжалом и револьвером за поясом, с сумкой через плечо, наполненной разными лохмотьями для мены и покупки пищи, он был настоящим Робинзоном Крузе.

Дикари относились в Маклаю с большим доверием, и. постоянно почти произнося: «Маклай!», спрашивали y него совета [691] и разъяснений. Свободно и бегло говоря по-астролябски, Маклай немедленно отвечал на все их расспросы.

Слуга его, Вильсон, прохворал почти все время пребывания на Новой-Гвинее. Маклай окружил его всевозможною заботливостью и, будучи сам на краю могилы, спас ему жизнь. К приходу «Изумруда» y них оставалось всего 20 гран хинина.

Другой слуга его, Бой, более всех подававший надежды на здоровье, как житель тропического пояса (архипелата Кува), умер от жестокой лихорадки через несколько дней по уходе корвета «Витязь».

Дом снаружи остался в таком же виде, как и был. Только крыша местами пришла в разрушение, так что Маклай немало страдал от дождя. От множества собранных им коллекций и вещей внутри стало так тесно, что трудно было повернуться. Поэтому, Маклай занимался преимущественно на площадке, если только ему позволяла погода, Вторую половину дома занимал больной Вильсон. Возле него на табурете лежали бананы, таро и кокосы; видно, что стол наших отшельников мало чем отличался оть стола диких.

Вырубленное и очищенное место вокруг дома снова заросло молодыми побегами дерев и кустарников на высоту человеческого роста.

Так как клипер стоял в бухте всего пять дней, a paботы всегда было в волю, то мы успели посетить только две деревни: Горенда и Гумба, предварительно осведомившись y Maклая, не будет ли туземцам неприятно наше посещение. Придя в первую деревню, мы тотчас же заметили, что жители не были приготовлены в нашему приходу и не приняли никаких мер. Как мужчины, так и женщины сидели за своими обыденннми занятиями. Первые окружили нас совершенно доверчиво без всякого страха и предложили сесть около одной из хижин. Вторые, при первом нашем появлении, бросились с криком и визгом в лес и хижины, но потом, видя ласковое обращение своих отцов и супругов с нами и не получая от них никаких наказов, как держать себя с пришельцами, мало-по-малу стали приближаться к нам, рассматривать и рассуждать, указывая на нас пальцами. Мы приняли это за знаки внимания к нам дам папуасских, но скоро разочаровались. Оказалось, что привезенная нами Макака (обезьяна) и большая черная ньюфоундлендская собака Изумрудка были причиною такого внимания, и только благодаря им, мы были осчастливлены присутствием дам. [692]

Женщины ростом значительно меньше мужчин и не отличаются стройностью, свойственною последним; выдающийся живот и особенно задняя часть тела, даже y молодых девушек, крайне безобразят их, но астролябцы именно это-то и ценят, a потому приучают девушек с малолетства ходить плавно, покачивая среднею частью тела. Достигнув 14—15-летнего возраста, астролябки могут считаться физически развитыми. Выражение лица их менее осмысленно и более дико, чем лицо мужчины. Волосы коротко стригут, окрашивают в рыжий цвет, но без всяких посторонних украшений. Одежда состоит из пояса, на который пучками навязаны кокосовые нити, спускающиеся в виде густой бахромы до самых колен; пучки через один окрашены красной краской. В ушах носят серьги в виде цепочек из костяных колец, спускающихся до плеч; на шее — ожерелья в несколько рядов; на руках — браслеты, такие же, как и y мужчин.

В приход «Изумруда» астролябцы редко предлагали что-нибудь для мены, a если и приносили, то плохие вещи, требуя нынешний раз взамен вещи уже поценнее, как-то: топор, нож, бутылки; они произносили эти слова по-русски, как их научил Маклай. Видно было, что они уже успели убедиться в превосходстве этих инструментов пред костяными и каменными. На бусы и на другие безделушки не обращали вовсе внимания. Собственный опыт и указания Маклая многому научили дикарей, и они даже определили сравнительную ценность многих вещей; так, знали, что топор дороже ножа, нож — бутылки. Значительно изменились и их отношения в нам; они стали доверчивее, и не опасаясь с нашей стороны грабежа и насилия, они дозволяли нам видеть своих женщин; не почитая нас за богов или на сверхъестественные существа, не делали жертвоприношений и подарков. Такую же резкую перемену мы встретили и в другой деревне Гумба, подъезжая в которой мы были поражены самой фантастической картиной. У самого берега стояло несколько разукрашенных пирог с острова «Витязь». На площадке, между хижин, кокосовых пальм и больших цветущих кустарников китайской розы, собралась толпа человек 400 обоего пола. Все они были разукрашены по-праздничному. Мужчины с оружием за спиною, и с украшением на голове в виде целого строения, с кожей, раскрашенной красными и белыми полосами, представлялись воинственными, дикими рыцарями; жешцины были скромно украшены серьгами. Между мужчинами особенно выделялись шесть [693] парней, более красивых; они имели более красивый головной убор, отличительный признак танцоров. Несколько кос, завитых в шесть прядей, прикрепляли к голове конический бамбуковый колпак фута в 2 вышины, на подобие зонтика. К верхней его части привязан вертикально бамбуковый шест, ддиною в 1 1/2 — 2 сажени. Весь убор, равно как и все тело покрыто множеством перьев, зелени и других украшений. При танцах, состоящих из довольно плавных движений, все это красиво колышется. Несколько молодых парней и девушек сновали между пестрой толпой; старые с детьми за спиной стояли сзади. Посредине площадки лежала куча кокосов, саго, несколько свиней, привязанных к бамбукам и проч. Все это сначала мы приняли за рынок для мены произведений, но вскоре Маклай объяснил, что все деревни, лежащие около бухты, сообща устроили, по случаю его отъезда, пир с оригинальными танцами.

Наконец, дикари выразили чрез Маклая желание осмотреть пугавшее их прежде чудовище «Изумруд», на что командир охотно согласился. Человек 30 явилось на клипер. Сначала они держались кучкою и нерешительно подвигались вперед; но небольшие подарки и ободрения Маклая придали им смелости; — все было осмотрено с большим любопытством, и объяснения Маклая слушались внимательно. Больше всего поразили их быки; увидев этих животных, они сначала бросились прочь, но заметив, что быки не делают никавого вреда их просветителю Маклаю, они подошли в ним поближе и внимательно их рассматривали. Зеркало, игра на фортепиано и другие предметы, более бросающиеся в глаза, доставили не мало удовольствия астролябцам. Замечу кстати, что они никогда не смеются, как мы; но когда что-нибудь доставляет им радость или удовольствие, то физиономия их складывается в особую гримасу. При этом они не издают никакого звука. К довершению их счастья, по усмотрению Маклая, были розданы от клипера в подарок ножи, платки и пр., за что они не остались в свою очередь неблагодарны и привезли в уходу нашему живности, плодов, и били в барабаны в честь Маклая.

Но когда пришлось расставаться с любимым белым человеком, дикари выразили сильнейшее сожаление. Они просили Маклая остаться; предлагали ему за это выстроить дом, где угодно, дать в жены любую красавицу без всякой платы, хотя сначала требовали за это два топора. Порешили на том, что он уедет на короткое время домой и потом посетит их снова. [694] (Тогда предполагалась экспедиция на голландском фрегате «Кумпан»). Разобрав дом и прибив доску с надписью: «Витязь» и «Изумруд», 12-го декабря мы снялись с якоря в виду туземцев, стоявших толпами на берегу и плывших за нами на пирогах (На днях, в No 4-м “Известий Рус. Географ. Общества" сообщено, что от г. Миклухи-Маклая пришло письмо из Амбоины (Молуккские острова в Индийском архипелаге) от 13-го февраля нынешнего года. В этот день, наш естествоиспытатель сдержал слово, данное дикарям, и вторично отправился в Новую-Гвинею на три месяца. Вместе с письмом получена рукопись: “О диалекте папуасов, обитающих на Малайском берегу в Новой-Гвинее". Ниже читатели найдут образцы этого диалекта. — Ред.)).

V.

Рассказы Маклая на обратном пути. — Стража около его дома. — Первое посещение деревни Горенда. — Сближение Маклая с туземцами. — Язык. — Пища. — Маклай расширяет круг своих исследований. — Устройство жизни папуаса. — Женщины. — Дети. — Нравственность. — Обработка полей. — Празднества. — Похороны.

Во время обратного плавания из Астролябии, H. H. Миклуха-Маклай не раз принимался рассказывать о своем житье-бытье и о дикарях, их нравах, образе жизни и о своих отношениях к ним. Я постараюсь изложить все слышанное нами, насколько то помню.

Вскоре после ухода корвета «Витязь», множество вооруженных туземцев немедленно окружили дом Маклая, хотя держались на приличном расстоянии. Эта стража в продолжение нескольких дней бдительно следила за каждым его шагом, не предпринимая, однакож, никаких неприязненных действий. Заметив это, Маклай не выказывал ни малейшего страха, подходил в ним близко, доверчиво и показывал полное равнодушие в своему осадному положению. Дикари же, заметив еще во время постройки, что подле дома зарыты различные вещи, боялись подходить близко, чувствуя, что может произойти что-то недоброе. Понятно, что этой страже своро надоело глазеть без цели; кроме того, она увидела, что пришелец с луны не предпринимает ничего сверхъестественного, и понемногу стала расходиться; наконец, остались только некоторые из жителей ближайшей деревни, Горенда, с которыми он постарался по возможности сблизиться. Долго он не решался посетить ее, и только через два месяца решился заговорить об этом с [695] туземцами. Изъявив свое согласие, они послали передовых предупредить женщин об этом визите и дать им возможность скрыться. В последующие посещения он, по условию, предупреждал жителей свистками. Таким образом он несколько месяцев не видал ни одной женщины; но потом, когда все попривыкли к нему и увидели, что он ведет себя скромно, сами перестали удалять женщин, и наконец, между им и астролябцами установились нормальные отношения; они стали заниматься обыденными работами, нисколько не стесняясь его присутствием; часто объясняли ему в чем дело и пользовались его советами. Вначале принимали его неласково, старались поскорее спровадить домой, но он, постепенно удлинняя время своего пребывания y них, наконец, решился раз остаться ночевать в деревне. Намерение это было встречено с большим неудовольствием; но как они его ни уговаривали вернуться домой, он спокойно остался. По всему было видно, что они не решались на энергические меры и побаивались своего соседа. После этого можно было делать посещения во всякое время и без предупредительных сигналов.

Спустя 4 месяца по уходе «Витязя» случилось обстоятельство, способствовавшее не только сближению между Маклаем и дикарями, но и тому, что он заслужил y них полное доверие и любовь. Между астролябцами и горными жителями возникла война. Астролябцы, зная, что y их белого соседа есть страшное огнестрельное оружие, которое они называли «пум-пум», просили его оберегать их женщин и детей. Он, конечно, принял предложение, и в тот же день весь прекрасный пол с детьми расположился табором вокруг его дома, ожидая нападения. Война началась из-за пустяков; горцы, охотясь на их земле, испортили засеянные поля и не хотели дать удовлетворения. Вскоре война кончилась. Дамы, никем не оскорбленные, вернулись в свои хижины. Таким образом, хотя помощь Маклая им не понадобилась, тем не менее он своим благоразумным поведением заслужил доверие и благодарность дикарей. Кроме войны, усилению его влияния на туземцев и популярности между ними способствовала медицинская помощь, которую он оказывал, давая лекарства не только против некоторых накожных болезней, но и против болезней более серьёзного характера. Скоро слава о этом искусстве распространилась по окрестностям, и жители других деревень стали не только принимать его, но сами на пирогах приезжали посмотреть на этого чудотворца и попользоваться его советом. [696]

Сильным тормозом при сношениях было незнание языка, без которого, конечно, нельзя было успешно вести свои исследования. На его изучение потребовалось много времени. Маклай мог узнать только названия видимых предметов, действий и явлений, да и при этом встречались такие же недоразумения, как и y дорейских миссионеров; что же касается названий отвлеченных понятий, то он, при всем старании, мало имел успеха. Вот почему он почти ничего не узнал об их верованиях.

Он понял только, что некоторые вещи имеют священное значение, как например нижняя челюсть, музыкальные инструменты и идолы. Язык астролябцев довольно богат, относительно нужных вещей и полезных растений он даже очень полон и определителен. Для примера возьмем кокосовый орех, для различных частей которого имеется 8 названий, и вероятно потому, что все части его имеют какое-нибудь применение. Разные деревья и их части определены также весьма точно, причем различают в каком состоянии оне находятся, т. е. сыром, сухом или гнилом, — тонкость, которой нет в другом языке. Почти каждая деревня имеет свой язык, отличающийся иногда очень резко от языка соседней деревни, и чем дальше, тем различие становится резче. Жители острова «Витязь» почти не понимают жителей Горенда. Язык же обитателей Желтой деревни хорошо понятен как витязянам, так и горендцам. Подобное явление, как 12 наречий в двенадцатимильной бухте, показывает, что жители долго были изолированы друг от друга.

В словах преобладают гласные буквы. Ударения играют большую роль при произношении. Целое выражение переменяет свой смысл с переменой ударения. Имена собственвые людей заменены y них названиями животных, растений и других предметов, как, напр.: пальма, бамбук, ручеек. Бухту «Астролябию» называют вообще море, порт «Великий Князь Константин» — Габина (Gabina). Маклай составил лексикон деревни Горенда в 500 слов; приведем некоторые из них, сравнительно с словами дорейской деревни:

человек — snun — tamo.

женщина — binn (bien) — nangli (nangeli).

голова — revuri — mamangabar.

ребенок — rumava — malaci.

мальчик — rumgum — remur.

девушка — nai — dague.

нос — snori — mana. [697]

волоса — snumburam — gate-bagri.

рот — sbavi — mubo.

нога — vesi — samba.

собака — naff — sa.

свинья — bejegem — bul.

курица — maukuko — ton, kukreku.

птица — maan — as.

райская птица — burumatti — omul.

какадy — mamam — vigi.

барабан — tifa — roberok — okam.

стрела — iko — aralge.

лук — maria — aral.

шлюпка — vaei (bau) — kobum.

дом — rum — tal.

кокос — sra — munki.

вода пресная — vaer — іі.

вода соленая — mussen — val (море).

гребенка — asis — gasin.

я — aja, ja — adi.

ты — au, dei — ni.

да — jo — iesi.

стрельба из ружья — kun.

стрелять из лука — kfo.

умереть — moar — muen.

есть — aan, kaanam — ujar.

пить — inam-koinen — ujar.

спать -- enaf, kenef — niavar.

говорить — avis — mara.

смеяться — embrif.

печалиться, плакать — besusa.

хорошо — bie — bilen.

худо — barbor — barle.

Научившись несколько говорить, Маклай для более полного знакомства с папуасами расширил круг своих исследований, посещая более отдаленные деревни, как на острове Витязь и на мысе Дюперре, около которого расположена группа островов (Жители их апатичны, ничем не занимаются и довольствуются тем, что дает им природа, Маклай назвал их “Архипелагом довольных людей”). Везде его ласково принимали. Туземцев поражала особенно белизна кожи Маклая, костюм и вещи. Поэтому они часто просили Маклая раздеться, тщательно раасматривали все части тела и очень удивлялись, находя y него то же, что и y себя. О происхождении и местожительстве Маклая составилось y них оригинальное понятие, — не известно на чем основанное, — что он с луны, и как он ни старался разуверить их, они остались [698] при своем убеждении. В разговорах, касающихся других предметов, они выказывали всегда большую любознательность и по возможности получали удобопонятные объяснения. Узнав о машинах, которые так облегчают работу человека, папуасы вообразили себе, что это особенные существа, — весьма удивлялись и качали головами, видя их на «Изумруде». Маклай сообщил им многие сведения по географии, о России, ее обитателях и природе, о том, что свет не кончается за Дампиерровым проливом, далее которого они никогда не бывали и где, по их мнению, находится конец света. Объяснения велись по большей части на папуасском языке с примесью русских слов, которые они очень быстро усвоивали.

Нужные вещи и съестные продукты он выменивал за куски материи, ножи и другие мелочи, заменявшие ему деньги. Он всегда носил их в сумке через плечо. Кусок материи изображал мелочь (15—20 коп.), на которую он мог добыть таро, бананы, кокосы и пр.; ножи представляли кредитные бумажки, даваемые за более ценные вещи, как свинью или утварь. Однакож, несмотря на обилие денег, не всегда можно было добывать мясную пищу и приходилось большею частью питаться туземными растительными яствами.

Кроме полудиких свиней, возбуждавших сильную жажду, он часто употреблял в пищу красивых, но не совсем вкусных какаду; убив их, он перья отдавал туземцам на украшения.

Иногда жители целыми толпами делали облавы на диких кабанов. Маклай принимал деятельное участие в подобных облавах. Охота эта происходила на известных полянах, поросших высокою, колючею травою. Узнав, что на такой поляне находится целое стадо свиней, вооруженные жители окружают кольцом поляну и зажигают траву со всех сторон. Круг охотников по мере движения огня стягивается и уменьшается к центру; a кабаны, чувствуя приближение огня, бросаются в стороны, стараясь прорваться чрез цепь охотников, которые в этот момент поражают их готовыми на такой случай копьями. Понятно, что таким оружием не скоро можно свалить здоровенного кабана, разве только копье или стрела попадет в самое опасное место. Когда Маклай убил пулей одного из кабанов, то удивлению дикарей не было конца. Оказалось, что до сих пор смерть от огнестрельного оружия они приписывали только звуку, столь страшному для всех их, a не пуле или дроби. По окончании охоты делался пир вокруг [699] разложенных костров. Женщины жарили убитых зверей и приготовляли душистый ужин, между тем как мужчины устраивали в это время игры и военные упражнения. Всякий при этом старался показать свое искусство и ловкость, делая большие прыжки и принимая воинственные и грациозные позы.

Ночью, среди густого девственного леса, при свете луны и костров, эти оригинальные пляски и игры должны были представлять изумительную картину. Особенно эффектно y дикарей примерное сражение. Разделившись на две партии и употребляя в действие легкие тупые стрелы и копья, каждый старался прыжками и ловкими движениями избегнуть ударов противника, и в то же время вместе с другими окружить или отрезать часть неприятельского войска. Все это сопровождалось гиканьем и криками.

Когда Маклай сдружился со своими ближайшими соседями, то он стал посещать не только соседние деревни, расположенные y бухты «Астролябия», но проник даже в горы довольно далеко от берега. Сперва, конечно, он посетил ближайшие деревни, как, например, на острове Витязь. Главное богатство острова — большие пироги и множество деревянной и глиняной посуды, выделываемой самими жителями Витязя. На эту посуду они выменивают овощи, сами же огородов не имеют. Вообще они славятся выделкою всякого рода деревянных вещей (барабанов, посуды и проч.); y них для этого есть подходящее дерево. Витязяне могут вполне быть названы финикианами астролябского мира; на своих пирогах они ездят менять свои произведения по всей бухте и доходят до Дампиеррова пролива.

Ознакомившись хорошо с прибрежными жителями, Маклай решился посетить интересных черных папуасов, живущих в горах. К ним ведут едва проходимые тропинки, почему пуститься в такую экскурсию одному и даже без проводника было трудно и даже опасно. Об этом он заявил своим приятелям-соседям, горендцам, но, по мнению их, это путешествие было не легко; долго они не решались, но, видя упорное намерение Маклая идти даже одному, многие из них присоединились к нему. Путь хотя был не длинен, но чрезвычайно утомителен по тропинкам, проходящим по густому, девственному лесу; встречались часто крутые подъемы и преграды, через которые приходилось или перелезать, или обходить их стороною, едва пробираясь через густые дебри. Открытые места, кажущиеся из залива желтыми пятнами, поросли колючею травой в рост человека, раздирающею платье и тело до крови, при [700] палящих вертикальных солнечных лучах; жажда и голод также дали себя знать. Папуасы, отправляясь в подобный путь, не берут с собой ничего съестного, a стараются ко времени еды, то-есть к вечеру, достигнуть места назначения. Вследствие этого, привыкшие к местности и к климату, папуасы шли форсированным маршем, что заставляло Маклая часто выбиваться из сил и приседать хоть на время. В деревне, черные дикари, отличающиеся от береговых жителей более темным цветом кожи, приняли его очень дружелюбно и даже проводили в другие деревни, из которых самая отдаленная от берега лежит на высоте 1600 фут по барометру; далее ее нет ни жилья, ни тропинок, по которым бы можно ходить человеку. Всего он насчитал 83 деревни, из которых 28 посетил лично сам.

Вот что рассказывал нам Маклай из своих наблюдений о жизни этих дикарей.

Юноши, достигнув 13—15-тилетнего возраста, подвергаются обрезанию, прежде заостренным концом раковины, теперь ножом, и отделяются от своих родителей, причем получают в надел часть обработанных полей, кое-каких запасов и строят себе собственную хижину. Постройка совершается всем обществом вместе. Молодой человек, с помощью друзей и родственников, становит два большие средние кола, называемые обыкновенно кольями мужчин, a четыре боковых, называемых кольями женщин, ставят женщины. Когда при помощи более близких людей основание хижины закончено, приглашается вся деревня, при содействии которой в один день кроется крыша. Поэтому случаю заготовляют съестные припасы, и по окончании работ устроивают пир, сопровождаемый разными играми и плясками. Детали постройки оканчивает уже сам новый владелец.

Когда постройка хижины окончена и обряд обрезания совершен, молодой папуас считается взрослым и имеет право взять жену.

В Астролябии родители никогда не сговаривают детей еще в младенчестве.. Юноша или чаще его родители выбирают невесту и условливаются с ее родителями в цене. Обыкновенно можно купить себе жену за 5—6 деревянных мисок, при этом девушка не имеет права голоса. Обряда обручения y них нет, a когда обе стороны пришли во взаимному соглашению, то жених при помощи родителей устроивает свадьбу с большим пиром, для чего режет свинью или собаку, заготовляет в достаточном количестве саго и кокосовое вино для угощения род [701] ственников. Невесту без всяких церемоний он переводит в свою хижину, чем собственно брак считается заключенным. С женами хотя обращаются хорошо и не бьют их, но смотрят как на животных; если она не понравится через несколько времени после свадьбы или будет бесплодна, то муж может прогнать ее и взять другую — исправную; словом, мужчины распоряжаются женщинами совершенно произвольно. На женщинах лежат работы по хозяйству, собирание плодов, сухих дров для поддержки неугасаемого огня. Они поддерживают неугасаемый огонь для того, чтобы не приходилось часто добывать себе его весьма трудным способом — посредством трения. Иначе добывать огонь они не умеют. Когда им приходится уходить из дому и, следовательно, поддерживать огонь будет некому, то оне берут с собой уголья в бамбуковых трубках. Детей носят привязанными за спиною и с ними отправляются на работы. Можно себе представить как тяжел труд папуаски, если припомнить, что, пробыв весь день на тяжелой полевой работе, ей приходится возвращаться вечером тяжело навьючившись плодами, связками дров, детьми, чтобы снова усталыми руками приняться за приготовление пищи. Весьма понятно, что подобный образ жизни нисколько не способствует сохранению здоровья и свежести женщин; поэтому они скоро худеют, увядают, покрываются морщинами и становятся безобразны. Время рождения детей всегда около декабря; следовательно, зачатие происходит, как y и животных, весною (март, апрель). В остальное время папуасы не живут с своими женами.

Дети, как вообще y дикарей, очень тихи, редко капризничают и кричат; их никогда не бьют, редко даже бранят. Они очень скоро становятся самостоятельными. У них есть игрушки, как и y наших детей — в роде волчка, дудки и проч.

Астролябцы очень целомудренны; разврат и соблазн не встречается. Драк, ссор и ругательства между ними никогда не бывает.

Пищу готовят вместе мужчины и женщины, но едят отдельно по вечерам. Женщины считаются недостойными есть вместе с мужчинами.

Управления и начальников нет, хоть некоторые из жителей и пользуются популярностью, но власти не имеют. Всякий семьянин совершенно самостоятелен и есть глава, управляющий другими, меньшими членами семьи. Его власть, впрочем, не простирается слишком далеко.

Поля всегда располагаются в значительном отдалении от [702] деревень, на горных склонах, и притом в самых скрытых и уединенных местах, куда ведут тропинки, проложенные так искусно, что человеку, незнакомому с этим секретом, трудно достигнуть этого злачного места. Выбранная для этой цели часть леса выжигается; что возможно вырубить каменным топором — вырубается, и остаются только одни обгорелые пни. Очищенное место обносится со всех сторон высокою бамбуковою изгородью. Все работы по устройству и обработке производятся сообща всеми жителями и потом все делится по семьям на участки, разделенные свободными проходами. В дележе участвуют и юноши, имеющие право жениться, т. е. пятнадцати и более лет. Разрыхление почвы производится посредством заостренных кольев из железного дерева, имеющих вид лома, и деревянных лопаток. Самая работа производится следующим образом: мужчины, выстроившись в одну шеренгу, кольями поднимают большие глыбы земли. По мере того, как они идут вперед, за ними двигается ряд женщин и разбиваеть землю на меньшие комки; за ними третий ряд детей, окончательно разрыхляет ее. На подобных полях или скорее огородах засевается восемь видов овощей: таро — до трех видов, бананы, сахарный тростник и др. Сбор овощей производится исключительно женщинами, приблизительно около декабря, и сносится ими же для зимних запасов в хижины. Окончание сборов и заготовление запасов сопровождаются разными увеселительными празднествами. Для каждой деревни есть особый участок леса. Кокосовые деревья, как очень нужные и ценные, распределены между семьями. Даже молодые, еще не приносящие плодов, имеют своих владельцев.

Важные события, торжественные и радостные случаи своей жизни папуасы всегда ознаменовывают празднествами. При этом музыка, танцы, игры и пляски играют главную роль. В этих общественных торжествах принимают участие не только жители одной деревни, но и нескольких близлежащих, и затем то же повторяется в других деревнях. Празднества бывают только раз в год около декабря, и продолжаются до двух недел, почти каждый день подряд. Время это выбрано потому, что жатва и сбор овощей кончены, запасы снесены по домам и y всякого провизии вдоволь. Празднества происходят только ночью, до рассвета. В назначенное место собираются целые толпы (500—600 чел.), принося с собой необходимое по части еды и питья. Приготовления к празднествам бывают большие, и как мужчины, так и женщины раскрашивают свое тело и [703] надевают как можно больше украшений, перьев и зелени. Выбирается площадка, на которой может поместиться свободно вся публика; посреди площадки раскладывается большой костер, вокруг которого становится круг мужчин, снаружи другой такой же вооруженный, потом круг женщин и детей. Все эти круги двигаются в одну и в друтую сторону под звуки барабанов и собственного пения. Мотивы папуасов довольно приятны; все по большей части протяжны и сопровождаются припевом, иногда однословным. Танец каждого участвующего состоит из быстрых, трудно уловимых для глаза движений тела, рук и ног и особенно зада y женщин. По временам музыка ускоряет такт, танец оживляется и движения становятся быстрее. Танец продолжается без отдыха несколько часов, пока все танцующие не придут в окончательное изнеможение. После этого режут живность, жарят и едят, потом снова танцуют. Около рассвета часть мужчин отделяется и отправляется за музыкальными инструментами, которые спрятаны где-нибудь по близости. С приближением ее один из музыкантов трубит в рог, сделанный из древесного корня, что служит сигналом о близости музыки. Услыхав эти звуки, женщины с криком: ои! ои! (музыка, музыка!) убегают в лес. Причину подобной странности Маклай не мог узнать.

Частные лица не устраивают пиров ни при посещениях гостей, ни при похоронах, вообще ни при каких важных случаях частной и общественной жизни за исключением свадьбы, о которой было говорено выше. Приходящий в гости приносит хозяину хижины в подарок что-нибудь съестное; хозяин в свою очередь обязан угостить посетившего его пищей, свареной в горшке, дать ему остатки на дорогу и проводить его до конца деревни. Желая распроститься, гость говорит «я ухожу», на что хозяин отвечает: «отправляйся» (ememe или aba, что значит также «здравствуй»). При этом подают друг другу руки, но не пожимают их, a только прикасаются концами пальцев.

Похороны также обходятся без пира. Покойника обмывают и натирают маслом, настоянном на пахучих травах; затем, свернув руки и ноги в положение спеленованного младенца, завертывают его в широкие листья и туго завязывают крепкими льянами. Приготовленное таким образом тело подвешивают под крышей хижины на несколько дней; после чего снимают и хоронят тут же в хижине. Когда труп сгниет и останется один скелет, то кости выбрасывают, исключая ниж [704] ней челюсти, почитаемой священною и остающеюся y потомства на память о покойнике...

-----

Вот то немногое, что сохранилось y нас в памяти от рассказов Н. Н. Миклухи-Маклая во время нашего обратного плавания от берегов Новой-Гвинеи. Заключим наши воспоминания выражением надежды, что наш отважный путешественник довершить со временем свой подвиг трудом, который, без сомнения, составит богатый вклад в сокровищницу науки. Мир так называемых дикарей, этих детей природы, долго еще будет служить нам живою книгою истории древнего человека; но нужно много героизма, самопожертвования, чтобы решиться самому подойти к этой живой книге и взять на себя смелость развернуть ее таинственные страницы, слагавшиеся в течении целых веков.

А. Р.