Архипелаг Пелау

Частные дома. Поговорив о других постройках, мне остается сказать несколько слов о частных домах туземцев. Они состоят в большинстве случаев из одной только комнаты, в которой помещается семья, т. е. внутри перегородок нет, но зато в одной из боковых стен имеется несколько дверей. Я заметил (Я говорю специально о домах главных начальников, айбадула в Короре и томоля в Малегиоке, которые я часто посещал в разное время дня.), что все люди, живущие в доме или посещающие его, имеют известные места или, вернее, садятся в известных частях дома, причем 4 или 5 дверей, которые заменяют также окна, представляют значительное удобство: каждый член семьи или посетитель может легко, не мешая другим, добраться до своего места. Мебели, кроме циновок и подушек (Далее было: вымененных у белых), в домах нет; зато многое множество посуды разного рода и различного происхождения и других предметов делает дома главных начальников похожими на складочные магазины разнокалиберного хлама, между которым европейские предметы (посуда, оружие, лампы, даже фотографические портреты, книги (У айбадула в Короре я видел книгу Вильсона (Keate G. An Account of the Pelew Islands... Composee from the Journals and Communications of Captain Henry Wilson and Some of His Officers. London, 1788); его интересовали рисунки, что не мешало ему спрашивать о многих таблицах, на которых изображены были предметы из ежедневной жизни туземцев, но которых он не узнавал, хотя они были хорошо исполнены: «Что это такое?» Я не раз замечал, что кончив портрет кого-нибудь из туземцев, окружавшие меня люди, рассматривая его, обыкновенно сперва узнавали (указывая на них) разные мелочи, например, серьги, бусы, ожерелья и тому подобное, после них находили уже черты лица, и об сходстве судили чаще, вероятно, по верности передачи названных мелочей.) и т. п.) занимают почетное место. [252]

Дома только частью построены из дерева; для пола, возвышенного на 1/2 м от земли, и для стен употребляется бамбук. Дома обыкновенно строят разбросанно, довольно далеко один от другого.

Гробницы. По одну сторону дома, на которую выходят двери, находится в большинстве случаев возвышенная терраса или площадка, выложенная камнями. Эта площадка — фамильное кладбище жителей соответствующего дома. Могилы состоят из груд камней, сложенных более или менее правильно в виде прямоугольников, приблизительно соответствующих росту и объему лежащего человека. В некоторых случаях они, однако же, гораздо больше и выше, хотя той же формы, как, например, гробницы айбадула и капитана Чина в Короре. Если гробницы сложены особенно тщательно, обмазаны глиной, то они разнятся друг от друга, смотря по полу покойника. Поверхность мужских гробниц гладкая, у женских же в длину посредине возвышается полоса ⁴⁵. Площадки с могилами содержатся довольно чисто, и на них я видел часто посаженными лимонные деревья.

На этой площадке или возле нее стоят также описанные «уленга» для калит.

Деньги. Уже в письме моем об о. Вуап я сообщил, противно мнению Герланда (См. много раз приведенное соч.: Waitz Th. Op sit. Th. 5. Abth. 2. S. 67.), положительный факт существования туземных денег; то же я могу сказать об архипелаге Пелау и не сомневаюсь, что путешественники последнего десятилетия (гг. Семпер и Кубари), ранее и гораздо долее меня бывшие в архипелаге, уже сообщили в печати все подробности об этих, деньгах. Как подтверждение их сообщений прибавлю, что я узнал о них. Материалом для этих денег служат куски [253] агата (Я не убежден, что единственно агат, как меня уверяли, служит для этой цели, но об этом, как и о вероятном происхождении и добывании этих денег, я ничего не знаю ⁴⁶.) разной величины (начиная с величины горошины) и разного цвета (красного, желтого, молочного, черного и т. п.). Их форма не одинакова, но они обыкновенно пробуравлены. Трудно, говорили мне, найти два совершенно подобных. Те, которые представляют особенно большую ценность, носят женщины высокого происхождения как знак их общественного положения на шее. Меня уверяли некоторые европейские тредоры, что, сравнивая ценность туземных денег с ходячею ценностью европейских предметов мены в архипелаге, есть такие, которых один экземпляр соответствует ценности почти 1000 долларов в европейских товарах. Деньги эти, смотря по величине и по цвету, имеют различные названия, как, например, пахаль (самая большая и ценная), тлобок, узоус, прак, кальдуак и т. п.

Если спросить туземца, откуда эти деньги, он ответит: «С неба» или «Калит дал», или расскажет какую-нибудь чудесную историю. Сообщу содержание одной, которую я нашел записанною г. Кондоном.

Жила однажды, поселившись в скважине дерева, прибитого к берегу о. Ньяур, рыба. Она имела дочь, которая, как и мать, будучи заколдована (Не знаю, перевел ли г. Кондон выражением «enchanted» (заколдованный, обвороженный) слово «калит»; я позабыл его спросить об этом.), могла произвольно принимать различные формы; обыкновенно при отливе, приняв вид девочки, присоединялась к толпе играющих детей жителей селения. При этих ежедневных встречах она подружилась с дочерью богатого рупака Отарибука. Однажды вечером дочь рупака пригласила ее к себе. Дочь рыбы обещала прийти на другой день, спросив позволения у матери. Мать согласилась, и дочь рыбы провела вечер и ночь в доме отца подруги, которая, с согласия родителей, пригласила ее совершенно поселиться у них. Мать-рыба и на это была согласна, но с условием, чтобы дочь ежедневно навещала бы ее. Поселившись в доме подруги, не прошло много времени, дочь рыбы стала беременною и при этом стала очень безобразною, так как все тело ее вспухло. Родители подруги стали очень тяготиться ее присутствием и даже предложили ей переселиться из дома в кухню.

Придя повидаться с матерью и рассказав о перемене отношений к ней, она получила совет вернуться жить по-прежнему в скважину ствола на берегу моря.

В семье рупака никто не возразил ни слова, когда дочь рыбы объявила о своем намерении вернуться к матери, одна только подруга ее была очень опечалена этим решением и пошла проводить ее. Подойдя к морскому берегу, дочь рыбы сказала опечаленной подруге, чтобы она открыла бы корзинку, которую та имела с собою; как только дочь рыбы опустила в нее руку, опухоль ее тела стала проходить и, наконец, совсем исчезла, а корзинка в руках ее подруги становилась все тяжелее. [254]

Последняя, заглянув в нее, нашла ее полною денег; дочь рыбы между тем исчезла. Принеся домой груду денег, дочь рупака рассказала родителям о случившемся, что очень опечалило и раздосадовало их, что по незнанию не удержали гостью, которая могла бы стать источником громадного богатства.

Характер туземцев и отношение их к европейцам

Прибавлю к этому неоспоримо верному замечанию еще два условия, которые рядом с характером путешественника влияют на его суждение о туземцах. Это мнение также много зависит от продолжительности сношений его с туземцами и от обстоятельств или причин, которые привели автора высказанного мнения к знакомству с ними.

Примером самых различных мнений, высказанных о туземцах, может служить именно архипелаг Пелау; сопоставление их находится у Герланда (Waitz Th. Op. cit. Th. 5. Abth. 2. S. 101.).

Пробыв в архипелаге слишком короткое время и находившись в сношениях только с небольшим числом туземцев и то, по незнанию языка, разговаривая с ними чаще при посредстве переводчика, я предпочитаю сообщить здесь сперва и преимущественно о взаимных отношениях европейцев к туземцам и наоборот и предоставить самому читателю судить о характере туземцев, насколько он высказывается при этом.

История Чина, или Чейна (Cheyne), которого пребывание и насильственная смерть еще в свежей памяти между туземцами, весьма характеристична как иллюстрация отношений целого разряда европейцев к туземцам. Чин был шкипером и тредором, доставлявшим долго для китайских портов разные продукты островов Тихого океана (трепанг, черепаху, сандальное дерево и т. п.). Герланд на основании книги Чина ((Cheyne A.У A Description of Some Islands in the Western Pacific Ocean, North and South of the Equator. London, 1852) называет его «человеком не незначительным и с несомненно ясною головой» (Ibid. Th 6. S. 690.), а его описание о-вов Микронезии во многих отношениях важною книгою, но которую следует употреблять с осторожностью (Ibid. Th. 5. Abth. 2. S. 102.) (т. е. не всему верить вследствие его пристрастности). Чтобы дать понятие о характере Чина, передам факт, который мне был рассказан на о-вах Пелау как достоверный. Торгуя на Соломоновом архипелаге, Чин спрятал, за известное количество сандального дерева, туземцев одного из островов у себя на судне, а затем под предлогом торга заманил туда же их неприятелей с другого [255] острова. Невооруженные и не ожидая никаким образом встречи неприятелей на европейском судне, последние были перебиты. После резни туземцы хотели здесь же закусить свежим мясом своей добычи, что Чин, вероятно бы, позволил, если бы его же матросы не пришли от этого в волнение (Вероятно, это тот самый случай, который рассказан у Герланда (Ibid. Th. 6. S. 691), но без названия имени этого торговца человеческим мясом.).

Под старость (мне говорили, ему было уже за 60 лет, когда он был убит) он избрал архипелаг Пелау своим складочным местом, где высокое мнение, которое тогда туземцы имели еще о белых, очень помогло Чину эксплоатировать их доверие. Он купил островок Намалакаль (или Малакан, как его называют поселившиеся теперь на нем европейцы) (Этот островок, принадлежащий теперь наследникам Чина, служит преимущественно местом жительства европейцев.) у айбадула и поселился там. Туземцы Корора три раза наполнили его судно произведениями коралловых рифов (трепанг, черепаха и т. п.), которые Чин продал в Маниле и Гонконге за многие десятки тысяч долларов, а между тем как туземцы были уплачиваемы по мелочам и даже несогласно с условием. Но хорошие отношения не были прерваны поэтому. Чин нашел выгодным войти в торговые сделки с Малегиоком, с которым Корор уже с давних пор находился на военном положении и война между которыми постоянно тянулась. Ружья и порох будучи главным предметом мены с туземцами Пелау, айбадул и люди Корора просили Чина не торговать с Малегиоком, говоря, что и в Короре он найдет достаточно груза для своего судна и по той же цене, как и на севере (Малегиок), и чтобы после давних дружеских отношений с Корором он не изменял бы им и не помогал бы их неприятелям.

Такое требование, выраженное в весьма умеренной форме, было тем более понятно и справедливо, что Чин все еще был должником Корора за прежний товар. Будучи преимущественно тредором, ставя выгоду выше всего и единственною целью, Чин продолжал сделки с Малегиоком и снабжал неприятелей Корора ружьями и амунициею.

Однажды ночью Чин был разбужен зовом людей, которые сказали, что прибыли с большого острова (Бабельтопа, где находится Малегиок) и привезли трепанг. Чин встал и собирался выйти к ним, когда его туземная жена, знавшая или подозревавшая заговор, посоветовала ему взять хотя бы револьвер с собою, чего Чин, однако же, не сделал.

Едва он вышел, как у самого порога получил удар туземным топором в голову и был затем окружен несколькими туземцами. Чин, человек крепкого сложения, довольно долго держался, пока число нападающих не одолело, и его свалили на землю и камнем разбили ему грудь. Так как он долго не умирал, то один из убийц (туземец Вуапа) перекусил (!) ему горло.

Это случилось в 1865 г. Английское правительство послало военное судно («Персеус», капитан Ллойд) для расследования [256] дела. Следствие было недлинное и очень упрощено тем, что брат корорского главного начальника сам предложил (другие говорят, что он был принужден белыми) англичанам застрелить брата своего, айбадула. Предложение было принято, айбадул застрелен, а убийца стал главным начальником вместо него. Было ли доказано, что айбадул был главный виновник убийства Чина или он приказал <убить> его, — я не знаю, но, кажется, все дело было ведено очень второпях и без достаточных расследований ⁴⁷.

От дома Чина, который стоял на о. Малакан, я видел одни гнилые столбы; гробница его — груда наваленных камней формою прямоугольника в 1 м вышины — находится в Короре рядом с совершенно подобною же застреленного айбадула. Его туземная жена сделалась супругою одного из корорских рупаков, а дочь по достижении зрелости продана вотчимом в один из пай в Айрай, где она теперь исправляет должность монголь. Главные из убийц Чина — тот, который нанес первый удар топором в голову, и тот, который перекусил ему горло, — мне были указаны в Короре.

Я рассказал историю Чина, как я ее слышал от самих туземцев в Короре и в Малегиоке; что она характеристична, доказывается тем, что подобные ей могут легко повторяться и даже повторяются и теперь, разумеется, под другой формою. Вот что случилось несколько месяцев тому назад. Айбадул, находясь в постоянной войне с севером, нанял манильскую шкуну «Розаро» под испанским флагом и отправился к небольшому островку Каянгель, которого селение было разрушено, многие жители убиты, а имущество разграблено. Когда не хватило у нападающих зарядов, они стали стрелять осколками бутылок, которые причиняли страшные раны, и не ранее высадились на остров, как удостоверившись, что жители или убиты, или бежали. Сам айбадул предводительствовал, и остатки разрушенного селения были сожжены. Будучи в Малегиоке, я слышал много жалоб на то, что белые (шкипер шкуны был испанец) помогли при разорении и разграблении Каянгеля. Не будь шкуны, говорили они, айбадул не вздумал бы напасть на остров, а если бы попробовал, он не смог бы разорить его. Что шкипер «Розаро» оставался, как мне говорили, в Короре, нисколько не извиняет его поступка, так как он дал шкуну, людей и вооружение ее в распоряжение айбадула, которого намерение он знал и исполнению которого способствовал. Если подобные поступки будут повторяться, что вероятно даже, то к малому доверию и уважению, которые имеют туземцы к белым, присоединится положительная ненависть, немало заслуженная.

В архипелаге Пелау мы видим, как на всех почти островах в Тихом океане, постепенное разочарование туземцев в европейцах; но здесь этот переход произошел весьма быстро, и из одной крайности они легко перейдут или могут перейти в другую. Не далее как в конце прошлого столетия, когда (1783) Вильсон по разбитию своего судна был встречен туземцами Корора, они [257] считали его и его спутников не менее, как великими калитами (Не только это говорит Вильсон, но я слышал сам от туземцев, что сперва они думали, что все белые — великие калиты.). Даже во время Холденса, в 30-х годах, туземцы Пелау принимали белых за существа высшего разряда ⁴⁸. Даже после Чина туземцы выказывали относительно европейцев внешние формы уважения почти наравне, как перед рупаками, как, например, останавливались и нагибались, когда белый проходил, вынимали гребень из волос и оставляли топор, входя в его дом, и т. п.; теперь образчики, которые они имеют большею частью под глазами с тех пор, как европейские суда стали нередко посещать их острова и тредоры поселились между ними, подобно как на о. Вуап, уничтожили почти всякое уважение к европейцам. Не только исчезли все внешние формы уважения, но отношения так изменились, что, по словам тредоров, жизнь европейца (тредора) в архипелаге нисколько не безопасна; на многих стреляли с берега, когда они вечером или ночью проезжали в шлюбках, дома других хотели поджечь, а в последние года двое тредоров были убиты и имущество их разграблено.

Это говорят тредоры. Послушаем туземцев, которые также приводят имена обвиняемых, место и время случаев. Они говорят, что не только при торговле их постоянно стараются обмануть, продавая дурной товар за хороший и крайне дорого ценя его, но что белые почти никогда не держат обещаний и условий; белые, нередко угрожая приходом военного судна (которого туземцы очень боятся), берут у них разные ценные предметы (например, туземные деньги), не думая платить за них; пьяные бьют их без разбора, даже рупаков, стреляют по проезжающим пирогам, увозят женщин и т. д. (Я не сообщаю здесь имен, так как это письмо не имеет назначения быть обвинительным актом.).

Неудовольствие с обеих сторон растет, разряжаясь по обстоятельствам или варварскими убийствами (Что я слышал о двух последних убийствах, не менее невинно, чем пример Чина с перекушенным горлом.), или мелкими нелюбезностями (Я сам имел случай удостовериться в справедливости обвинений тредоров. Находясь на пути из Корора в Малегиок, проезжая с г. Кондоном в самое жаркое время дня мимо деревни Кайсар, нам отказались дать (Бывшим (франц.)) два кокосовых ореха для утоления жажды. Именно такая малость, по своей незначительности, характеристична.) и отсутствием внешних форм уважения. Претендовать на то, чтобы туземцы выказывали европейским тредорам (нередко ci-devant (В рукописи: были отказаны) матросам купеческих судов, поварам и т. п.) почет наравне с местною аристократиею — рупаками, было бы несправедливо, но, с другой стороны, оставлять (на что жалуются европейские тредоры в Пелау) совершенно без расследования такие случаи, как убийства европейцев, нерационально, потому что такое необращение внимания легко повлечет за собою не единственно репрессалии со стороны туземцев (как, например, в деле Чина), а просто убийства европейцев с целью грабежа их [258] имущества, как это, кажется, было в одном из случаев убийств тредоров в последнее время.

Из вышеприведенного читатель мог почерпнуть немало черт, обрисовывающих характер туземцев, которые служат довольно резкими тенями к радужным краскам картины жизни туземцев Пелау, набросанной Вильсоном, которые, однако же, как я думаю, друг другу не противоречат и скорее дополняют.

Я лично могу по собственному опыту лишь мало прибавить. Будучи в Короре, я был гостем айбадула, в Малегиоке имел дело с томолем и не могу жаловаться на недостаток любезности с их стороны. Но, несмотря на то или совершенно независимо от того и от личных отношений, характер туземцев не оставил во мне приятного впечатления. Они показались мне лживыми, замкнутого и крайне корыстного характера. Я думаю, однако же, что характер их значительно изменился (ухудшился) вследствие сношений с европейцами. Я тем не хочу сказать, что при этой перемене сами личности европейцев и непосредственно вредные и вредящие товары (как спиртные напитки, которые мало-помалу вводятся, огнестрельное оружие, которого навезено множество и т. п.), имели бы такое значение; причина лежит глубже. Все европейские произведения, начиная стальною стамескою, из которой туземцы делают свои топоры, до мельчайших бус и до какой-нибудь тряпки, все эти чужестранные полезные вещи и лишние безделушки породили в туземцах недовольствие, пренебрежение к собственным произведениям, направили все их мысли к одному желанию: достать эти полезные и заманчивые вещи и как можно больше. Явилось чувство зависти и сознание чужого превосходства.

Все эти чувства и неприятные ощущения, которые туземцы стараются скрыть от других и даже от самих себя, уже повлияли на характер их, уничтожили его беззаботность, открытость и правдивость (Если только такие (последние два) существовали, что не доказывается образом ведения войн.), а главное — отняли у них довольство своею обстановкою, своими произведениями, к чему присоединилось еще горькое чувство зависимости от других (белых). Вероятно, туземцы сами не сознают эту сторону влияния на них белых, возможно, что недолго останавливающийся путешественник еще и теперь может быть обманут и обманывается внешнею любезностью, притворною откровенностью и радушием туземцев; но иногда мимоходное столкновение (как мое в этом случае с туземцами Пелау) может дать верное (если даже немного одностороннее) суждение, подобно тому как первое впечатление при первой встрече с человеком иногда бывает самое сообразное с характером его.

Малая численность населения. Не знаю, добыты ли моими предшественниками (которых работы, как сказал, мне [259] неизвестны) какие-нибудь достаточно верные статистические сведения о населении архипелага, но передавать приблизительные оценки, которые я слыхал от тредоров (Такая чересчур произвольная оценка населения о. Вуап, записанная мною со слов тамошних тредоров, проскользнула, кажется, в моем предыдущем письме; оставляю ее там как «весьма мало достоверную», не зная пока другой.), мне кажется, не стоит, потому что они почти не основываются ни на каких сколько-нибудь положительных данных (Собирание статистических сведений об архипелаге Пелау и о. Вуап, мне кажется, не сопряжено с особенными трудностями. Клубы могут быть весьма удобным средством при добытии достаточно верных цифр. Так как все мужское население принадлежит к ним, то следует только дать себе труд узнать численность каждого клуба, что не потребует ни много времени, ни хлопот, а только визиты по всем деревням. При этом для избежания ошибки со стороны арифметики туземцев лучшее средство — просто записывать имена членов каждого пая.). Во всяком случае, даже при кратковременном посещении и немногих экскурсиях по островам малочисленность населения бросается в глаза, с чем совпадает общая жалоба туземцев (особенно начальников), что людей Пелау мало. То же мнение я слышал от тредоров, объезжающих для торга селения по островам. Разбирая причины такого факта и соображая, на чьей стороне лежит тому вина, нельзя сказать о женщинах, что они мало плодовиты: встречаются женщины, которые имеют более десятка детей; мне называли одну (не как редкость!), которая народила даже 16 детей. Также обычай не трогать беременных женщин и матерей ранее 10 месяцев после родов может только благотворно действовать на здоровье женщин и сохранять их плодовитость.

Вероятнее, что образ жизни мужчин, освященный обычаем, составляет главную вину слабого увеличения населения. Учреждение «монголь» имеет, кажется (?), прямым следствием, что молодые люди долго не берут себе жен (Спрашивая в Короре и Малегиоке молодых членов пай, женаты ли они и сколько имеют детей, я был удивлен числом полученных отрицательных ответов, особенно на второй вопрос. Но сознаюсь, что высказанное предположение требует более положительных статистических доказательств.); женившись сравнительно поздно, ослабленные большею частью маловоздержанною жизнью и рано возбужденным половым аппетитом ⁴⁹ (почти правило для туземного населения под тропиками), который удовлетворяется более чем до пресыщения, они не имеют много детей.

Войны очень часты в архипелаге, и самые ничтожные причины считаются достаточными для ведения их. Они значительно влияют на уменьшение населения, так как не зависимых друг от друга участков много, и все они постоянно ведут войну. Эти войны более похожи на экспедиции для добывания голов и, кажется, даже преимущественно ведутся с этой целью. При этих экспедициях, разумеется, всякая хитрость, обман, засада считаются позволенными; даже нисколько не считается унизительным, если убивают при помощи большого числа <людей> [260] одного человека, даже женщину или ребенка («Женщина может народить много детей, а ребенок подрастет!» — был аргумент одного из туземцев, который уверял меня, что все равно, какую неприятельскую голову добыть.). Главное — добыть неприятельскую голову. Принеся ее к вождю, кальдебехель получают как вознаграждение, смотря по числу участников в экспедиции, по монете одного из разрядов. Этим дело не кончается. По случаю добычи неприятельской головы устраивается пляска (При этой пляске, которая называется «рук», участники раскрашивают себе лицо и тело красною краской.), и так как только такое обстоятельство ⁵⁰ по преимуществу сопровождается ею, то голову обносят или обвозят (в пироге) по всем союзным деревням, где в каждой по этому случаю устраиваются пиры и пляски. Голова странствует таким образом по деревням несколько ⁵¹ недель, и так как при этом она проходит (В рукописи: переходит) все фазы разложения, то ее уже не приносят под конец на место пляски, а оставляют вне деревни (В ночь перед моим приездом в Корор происходила такая пляска (рук); поутру я застал много кальдебехель союзного участка, раскрашенных красною краскою, которые еще находились в одном из больших пай около дома айбадула. Я сказал г. Гибонсу, который рассказал мне о пляске, которая продолжалась почти всю ночь, и об обычае обвозить головы по союзным деревням, что желаю видеть эту голову или головы. Он пошел спросить о них, но вернулся с ответом, что они оставлены в пирогах, так как они сильно пахнут.).

Несмотря на подлый образ ведения войны и добытая голов (Несколько времени перед моим посещением Малегиока большою партиею кальдебехель были убиты три невооруженных человека с неприятельской стороны, которые на рассвете выехали на рыбную ловлю. Многочисленная партия подстерегала их всю ночь.), существует, с другой стороны, похвальный обычай, что женщины и даже мужчины могут, благополучно добравшись (Кажется, единственно путь в неприятельскую деревню соединен с риском нападения; достигнув деревни, они находятся вне опасности. Так, например, я застал в Малегиоке многих жителей Корора, несмотря на войну обоих участков в то время. Я слыхал, что только вблизи дома томоля жители Корора (т. е. неприятели) могут безопасно показываться.), безопасно посещать селения неприятелей и жить в них. Хотя юношество упражняется еще часто в метании копий (Я на себе испытал ловкость метания копий. На песчаном морском берегу Малегиока я присутствовал раз при этом упражнении и забаве молодежи. Они метали легкие бамбуковые палки — подобия копий — в цель, состоявшую из воткнутого в песок сухого стебля кокосового листа приблизительно в рост человека вышины. Разбежавшись немного, они пускали копье очень близко от цели, в 15 или 20 шагах, и, разумеется, всегда почти попадали в нее. Мне надоело смотреть на такую чересчур легкую забаву, и я вздумал испытать их искусство на более дальнем расстоянии. Отсчитав 45 шагов и сам став целью, я сказал, чтобы они теперь попробовали попасть в цель. Боясь ранить меня, они немного поцеремонились, но, когда я повторил мое предложение, они решились. Первая палка пролетела весьма близко около лица, вторая ударила меня в руку, к большому удовольствию толпы, хотя немного сконфуженной своею удачею. Кусок красной бумажной материи для пояса был наградою меткому копьеносцу, а легкая боль и опухоль руки — воспоминание опыта.), но и это туземное оружие скоро выведется из [261] употребления, как это случилось уже с луком и стрелами (лук называется на Пелау «окор», а стрела — «палок») (Г. Гибонс сказал мне, что лет 15 — 10 тому назад лук был во всеобщем употреблении, особенно при голубиной охоте, но что теперь охотничье ружье почти вытеснило его и что лук теперь редко еще употребляют.).

Передо всеми европейскими предметами туземцы ценят огнестрельное оружие, начиная с легких охотничьих ружей плохих немецких фабрик и чугунных пушек разных калибров до ружей скорострельных систем новейшей конструкции, которых выгоды они хорошо умеют ценить. Айбадул, приехав как-то раз на шкуну, встретил ружья систем Шнейдера, Бомон, Мартини-Генри и других как хорошо знакомых.

Иностранцы, встреченные в архипелаге. Перед заключением этого письма считаю не лишним перечислить, каких иностранцев я встретил в архипелаге Пелау, так как они все могут оставить в архипелаге потомство, которое может, может быть, привести в недоумение будущего путешественника-антрополога. Во-первых, я видел, особенно в Короре, значительное число туземцев Пелу-Лекоп (как туземцы Пелау называют о. Вуап), которые, как я сказал в предыдущем письме, приезжают сюда для добывания «фе». Во-вторых, туземцев о. Ниниго (L'Echiquier на картах) — четырех женщин в Короре, которые были привезены несколько лет тому назад немецким шкипером; они были забраны насильно на группе Ниниго и оставлены в Короре. В-третьих, несколько яванцев, беглых матросов со шкуны, на которой я был пассажиром. В-четвертых, китаец, оставленный также здесь одним из шкиперов. В-пятых, вест-индийский негр (г. Гибонс), давно женатый и имеющий значительную семью. В-шестых, при мне находилось трое живущих на островах европейских тредоров (ирландец, швед, немец); но <кроме того> некоторые из шкиперов имеют свои временные дома в Малегиоке, где живут по временам, ожидая груза (Полукровных европейского происхождения я видел двоих ⁵² (вероятно, однако же, что число их значительнее). Цвет кожи обоих был сравнительно весьма светлый и значительно отличался от цвета pursang (Чистокровных (франц.)) туземцев, носы их также не были такие широкие и сплюснутые; кроме того, национальность европейских отцов отразилась на детях: между тем как сын отца-француза имел темные (карие) глаза, у дочери англичанина (Чина) глаза были серые с голубоватым оттенком, отличавшиеся резко от темных глаз островитян.).

Так как мне, вероятно, придется побывать еще на архипелаге Пелау, то я надеюсь со временем дополнить эти отрывочные заметки ⁵³.

Кончил выписки из дневника в Бугарломе на Берегу Маклая в Новой Гвинее 25 октября 1876 г.

Комментарии

45. В ч. р. вместо этой фразы: «Гробницы мужчин отличаются от женских <тем>, что имеют гладкую поверхность, женские же имеют посередине в длину возвышенную полосу, но только на тех, которые были сложены из обтесанных камней».

46. На Палау в качестве денег (удоуд) использовались бусинки и фрагменты браслетов из разноцветного фарфора и стекла, реже — из полудрагоценных камней (агат, яшма и др.). Все эти предметы не могли быть изготовлены на месте, и их наличие на Палау свидетельствует о древних культурно-исторических связях с Юго-Восточной Азией, откуда, очевидно, и были заселены эти острова, а в дальнейшем попадали сюда новые группы мигрантов. После начала контактов с европейцами палауанцы начали изготовлять «монеты» из зеленого бутылочного стекла, но эта разновидность денег ценилась гораздо меньше. X. Барнет, проводивший на Палау полевые исследования после второй мировой войны, сообщает об особых «женских деньгах», которые изготовлялись из черепахового щита и имели ограниченное применение. Эта разновидность денег не была зафиксирована Я. Кубари и А. Крэмером. См.: Kubary J. S. Ethnographische Beitrage zur Kenntniss des Karolinen Archipels. Heft 1. S. 6 — 28; Kramer A: Palau. Teilband 3. S. 156 — 172; Barnett H. G. Being a Palauan. P. 37 — 38.

47. Английский моряк и торговец Эндрю Чейн (1817 — 1866) впервые посетил Палау в 1843 г., но особенно активно действовал здесь в 1859 — 1865 гг. Он убедил айбадула (верховного вождя Корора) подписать торговое соглашение, по которому Чейн получил монополию на вывоз трепанга и черепаховых щитов, и даже уговорил айбадула и подчиненных ему вождей подписать петицию с просьбой об установлении над Палау британского протектората. На земельных участках, «купленных» у местных вождей, Чейн завел плантации сахарного тростника, кофе, индиго и бананов. Желая, по-видимому, распространить свое влияние на весь архипелаг, Чейн начал продавать оружие и боеприпасы врагам Корора — верховному вождю Малегиока и его союзникам. Это вероломство в феврале 1866 г. стоило Чейну жизни. Рассказ Миклухо-Маклая об образе действий Чейна и обстоятельствах его гибели в основном подтверждается последующими исследователями. Однако айбадул был застрелен в апреле 1867 г. по требованию командира английского военного судна не братом, а другим корорским вождем. См.: Kramer A. Palau. Teilband 1. S. 135 — 143; Teilband 2. S. 207; Hezel F. X. The First Taint of Civilization. A History of the Caroline and Marshall Islands in Pre-Colonial Days, 1521 — 1885. Honolulu, 1983. P. 180 — 196.

48. В 1832 г. американское китобойное судно «Ментор» потерпело крушение у берегов Палау. Оставшиеся в живых моряки с помощью островитян построили шлюпку и смело отправились в плавание, надеясь добраться до Тернате (Молуккские острова). Однако ветры и течения принесли шлюпку к о. Тоби, где часть моряков погибла от голода и лишений. В 1834 г. Хорас Холден и Бенжамин Ньют сумели добраться на каное до проходившего мимо английского торгового судна. Вернувшись в США, Холден написал книгу: Holden H. A. Narrative of the Shipwreck, Captivity and Sufferings of Horace Holden and Benj. H. Nute Who Were Castaway in the American Ship Mentor on the Pelew Islands in the Year 1832. Boston, 1836.

49. В ч. р. сноска: «Так как между цветными расами, как известно, половые отношения не скрываются от детей так тщательно, как между европейцами, то я не сомневаюсь в верности рассказов, которые я слышал от самих туземцев, что дети еще до так называемого полового развития пробуют в этом отношении подражать уже взрослым, и хотя это делается скрытно, где-нибудь в кустах или в лесу, но что это несвоевременное занятие очень распространено и обыкновенно. Вероятно, что так называемый половой аппетит, который является с достижением половой зрелости, может быть возбужден гораздо ранее; я слышал в ост-индских колониях, что туземные «бабу» (туземные няньки) имеют обыкновение для того, чтобы дети молчали, раздражать их половые органы, которое средство им обыкновенно удается. Ясно, что это раздражение производит <1 нрзб> не индифферентное ощущение, чтобы иметь желаемое следствие. Сюда же относятся приведенные Герландом (т. VI, с. 124) примеры у Крузенштерна и Кука, что в Нукагиве между другими женщинами, которые предлагали свои услуги, находилась и восьмилетняя девочка, которая в Нукагиве... <не оконч.> Что при <1 нрзб> совокуплении в Таити 11-летняя девочка знала хорошо толк. Эти наблюдения должны быть приняты во внимание защитниками школ с совместным воспитанием».

Миклухо-Маклай имеет в виду случай, описанный И. Ф. Крузенштерном. Во время стоянки у о. Нукагива (Нуку-Хива) вокруг кораблей его экспедиции по вечерам собирались молодые островитянки, числом более 50, просившие «жалостным голосом» пустить их на борт. Чтобы сохранить дистанцию, Крузенштерн вынужден был прибегнуть к выстрелам в воздух. Поведение женщин он объясняет в первую очередь стремлением их мужей и отцов приобрести железные изделия. «Собственными глазами моими, — пишет Крузенштерн, — я видел одного мужчину, плававшего вокруг корабля с девочкою <лет> от 10 до 12-ти, уповательно его дочерью, и предлагавшего ее к услугам любострастия. Но более всего удивило меня и в то же время произвело мое отвращение, что некоторые девочки не старее осьми лет с таким же бесстыдством торговали собою, как осьмнадцати- и двадцатилетние их подруги» (Крузенштерн И. Ф. Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах. Ч. 1. СПб., 1809. С. 146).

О случае, происшедшем на Таити, см. в кн.: Кук Дж. Первое кругосветное плавание... в 1768 — 1771 гг. Пер. с англ. А. В. Шалыгиной. Отв. ред. Я. М. Свет и Н. Г. Морозовский. М., 1960. С. 133.

50. В ч. р. «как меня уверяли в Короре и Малегиоке».

51. В ч. р. «4 или 5 недель».

52. В ч. р. далее: «в Короре человек лет 25 и дочь Чина в Айрай лет 15».

53. Миклухо-Маклай еще раз посетил о-ва Палау в апреле 1883 г. на борту русского корвета «Скобелев». См. письмо Миклухо-Маклая от 29 апреля 1883 г. в т. 5 наст. изд.