ПУТЕШЕСТВИЕ НА ОСТРОВА МЕЛАНЕЗИИ И ПЕРВОЕ ПОСЕЩЕНИЕ ЮЖНОГО БЕРЕГА НОВОЙ ГВИНЕИ В 1879-1880 гг.

<Первое посещение южного берега Новой Гвинеи в 1880 г.>

Цель моего посещения южного берега Новой Гвинеи было желание ознакомиться с туземцами этого берега для сравнения их с теми, которых я уже знал и имел возможность наблюдать на Берегу Маклая, Берегу Папуа-Ковиай, а также с прочими курчавоволосыми и темнокожими жителями разных групп и архипелагов Меланезии. Мне хотелось лично убедиться в верности разных сообщений о какой-то особенной, «желтой малайской» расе, которая обитает на юго-восточной оконечности Новой Гвинеи, — название, вошедшее в употребление в последние года. Прийти к окончательному решению этого вопроса мне казалось стоющим нескольких месяцев путешествия.

Имея в виду более продолжительное пребывание на этом берегу, я должен был оставить шхуну «Saddie F. Caller» на о. Базилаки (или о. Морезби) ¹, но зная, что там мне навряд ли можно будет дождаться судна, я решил перебраться на о. Варе (о. Тест на картах), чтобы дождаться (В рукописи исправлено на выждать) там небольшого парохода «Элленгован», принадлежащего London Missionary Society ².

Оставив почти все мои вещи на шхуне для доставления в Сидней, забрав только несколько необходимых вещей, я отправился на о. Варе, где в ожидании оказии поселился в доме миссионеров, или «тичеров» (teacher) (Teacher'ами называются миссионеры-туземцы, помогающие белым миссионерам распространять христианство среди местного населения. Принадлежа часто к одной и той же расе, они чаще достигают доверия туземцев, переносят климат и неудобства первого поселения. Teacher'ы были, можно сказать, главным орудием успешного распространения христианства среди туземцев островов Тихого океана.), туземцев островов Лоялти, у которых [306] я нашел 2 письма на мое имя и известие, что военная шхуна «Бигль», заходившая сюда недель 6 тому назад, старалась разузнать место моего пребывания, так как имела несколько писем на мое имя, которые командир не захотел оставить здесь. Я устроился довольно удобно в небольшой хижине, принадлежащей миссионеру. Как только устроился, то отослал шлюпку и людей обратно на шхуну.

20 января. Узнал от миссионера, которого зовут Вауная, туземца о. Лифу, что здесь, на о. Варе, нет начальников в настоящем смысле этого слова. Что покойников зарывают и на могиле ближайший родственник спит ночей десять. Наш разговор был прерван множеством голосов; мы вышли и направились к группе туземцев, собравшихся под одной из хижин (Большинство хижин на о. Варе построено на сваях, так что под ними можно ходить и стоять.). При этом я убедился в верности того, что уже предполагал, а именно, что большие топоры, называемые туземцами «куне», собственно не употребляются как орудие или оружие, а главным образом служат средством обмена, родом денег, как, например, на островах Микронезии сверток циновок, на котором никто никогда не будет спать, служит денежною единицею. Под хижиною на циновке, вокруг которой собрались туземцы, было положено 12 новых или кажущихся новыми «куне». Это была уплата за пирогу умершего туземца, хозяина той хижины, под которой мы стояли. Вдова его, находившаяся в самой хижине, должна была ex officio (По обязанности (лат.)) выть в память покойника, пирогу которого она продавала. Мне сказали, что 12 куне не составляют всей уплаты за пирогу, так как вдове был уже дан прежде значительный задаток.

Я пошел осматривать деревню. Видел замечательную ловушку для рыб, называемую туземцами [...] (Оставлено место для названия).

Внутренность хижин оказалась сходною с рисунком в книге Макгиливрея ³, в ней помещались три пары, т. е. трое мужчин и трое женщин и двое детей. В деревне я насчитал более 100 хижин. [307]

21 января. Около полудня показались 2 судна: одно из них был небольшой пароход, оказавшийся <«Ellengowan>» (Здесь и далее оставлено место для названия парохода и шхуны), другое — шхуна <«Annie»>. На пароходе «Ellengowan» я познакомился с г. Чальмерсом, известным миссионером, прожившим много лет на островах Тихого океана и прибывшим на южный берег Новой Гвинеи, где он неутомимо продолжал свою деятельность миссионера ⁴.

Г. Чальмерс любезно согласился взять меня до Ануапаты (Порт Морезби), и я с удовольствием узнал, что он имеет намерение посетить многие деревни по берегу, чтобы навестить живущих в них миссионеров, <teacher'ов> (Здесь и далее оставлено место для этого слова), по большей части туземцев островов Тихого океана.

Пришлось вернуться в хижину и снова уложить вещи, которые разложил, полагая, что придется прожить несколько недель на этом острове.

Собрал все и был к 7 часам вечера на пароходе. Спал на палубе. Общество миссионеров (г. Чальмерса и Безвика) представляло большой контраст с тем обществом, с которым мне приходилось мириться на шхуне <«Sadie F. Caller»> (Оставлено место для названия парохода).

22 января. Снявшись с якоря в 6 часов, пришли к 3 к островку Самарай [...] (Оставлено место в скобках).

Познакомился здесь с капитаном Редлихом, который, потеряв свое судно, занимается собиранием коллекций птиц. С ним был другой коллекционер, также немец, г. Хундштейн ⁵. Они оба попросили г. Чальмерса взять их с собой, на что и получили согласие. Между вещами, принадлежащими г. Хундштейну, находился небольшой темно-коричневый кенгуру, который был пойман туземцами на материке Новой Гвинеи, против островка Самарай. [308]

Встретился здесь с замечательным туземцем Джими-Каледония, который был некогда в Австралии счастливым золотоискателем; спустив все, он прибыл вместе с другими в Новую Гвинею искать золота, но, как и другие, ничего не нашел ⁶. Он, между прочим, сказал мне, что при промывке большой тарелки песку обыкновенно находилось несколько блесток, называемых «следами золота» (colour of gold).

23 января. На якоре у деревни Бара-Бара. Мерим головы. Бритые головы женщин и детей представляют особенно подходящий матерьял для этих измерений. У некоторых женщин я нашел интересную деформацию головы вследствие ношения больших тяжестей в мешках на спине таким образом, что ручка или веревка мешка покоится на средней части головы. Так как женщины уже маленькими девочками начинают [309] помогать матерям по хозяйству и очень рано подражают взрослым во всем, также и в ношении мешков, то от этого у них образуется поперек головы, как раз перед [...] (Оставлено место для слова. Имелось в виду: ossa parietalia), поперечное вдавление, которое легко ощупать у взрослых женщин; оно заметно на многих женских черепах этой местности (Об этой непроизвольно являющейся деформации головы я напечатал короткую, записку <см. т. 3. наст. изд.: «Деформация черепа у новорожденных на острове Мабиак и на других островах...»>.).

На многих деревьях я заметил несколько фигур. Хижины похожи были на виденные на о. Базилаки, с такими же вогнутыми крышами. Проходя мимо группы туземцев, занятых приготовлением обеда, я увидел, как они резали на куски змею значительной длины; осмотрев голову змеи, я нашел, что она принадлежит к роду [...] (Оставлено место для названия). Я попробовал эту змею, когда она сварилась: мясо было очень бело, но жестковато.

У туземцев здесь нет барумов.

Женщины не татуированы, но разрисовывают себя разными фигурами (Из которых каждая имеет специальное название: на лбу над глазами она называется «каб-каб», вокруг губ — «ререре») (употребляя для этого черную смолу «думу») (Этой же смолою туземцы смазывают некоторые части своих пирог, полагая, что это будет иметь благоприятное действие при ловле черепах.).

24, 25, 26 января. На якоре у островка Самарай. Лихорадка. Чувствовал себя очень неладно, ничего не делал.

27 января. Снявшись рано утром, бросили якорь к 11 часам в проливе между материком Новой Гвинеи и о. Суоу, недалеко от дома миссионера. Съехав на берег, я получил здесь 3 письма, оставленные командиром канонерской лодки «Бигль», все 3 были из Европы. Одно из них было от сестры из Петербурга, это было последнее, которое я получил от нее (вернувшись в Европу, я не застал ее в живых).

28 января. Снял несколько фотографий ⁷. Татуировка женщин здесь отлична от виденной на островах Луизиады. Между туземцами видел женщину с прямыми волосами.

У одной из хижин увидел ловушку для рыб, называемую «мотабо», ту самую, которая заинтересовала меня на о. Варе. Имея время, я нарисовал ее, а затем убедился, взяв ее с собою на пароход, что она действует хорошо. Приложенный рисунок сделает понятным ее конструкцию.

Был с г. Чальмерсом в школе. Мальчики хорошо знали азбуку и некоторые порядочно писали.

30 января. Пройдя под парами миль 25, зашли в совершенно замкнутый между холмами порт, названный Дудфильд — по имени бывшего капитана парохода «Элленгован». В этом месте туземцы напали, несколько месяцев тому назад, на шлюпку последнего, причем один человек был убит и несколько, вероятно, ранено. Миссионерам, однако ж, удалось восстановить мир, и сегодня много мужчин и женщин съехались вокруг парохода и толпились на палубе. [310]

31 января. На якоре.

После ночи и утра под парами пришли в эту большую удобную гавань. Матросы отправились рубить дрова. Несколько туземцев выехало к пароходу; ни на них, ни на их пирогах, ни на веслах я не заметил никаких украшений. Деревни расположены по холмам довольно высоко, они не видны с парохода, а на посещение их не было времени.

1 февраля. На якоре.

Пришлось остановиться, чтобы нарубить дров. Якорная стоянка была совершенно открыта, так что сильно качало. Вдали виднелись невысокие горы. Жителей здесь нет.

2 февраля. Там же.

Продолжали рубить дрова, которые привезли сегодня 8 шлюпок на пароход. Выгружать длинные тяжелые поленья при сильной качке была тяжелая работа, но матросы, преимущественно туземцы о. Лифу, работали хорошо.

4 февраля. На якоре у деревни Маупа.

Бросили якорь у деревни Парамата около полудня; к нам выехал миссионер с рослым широкоплечим туземцем, который мне был представлен как [...] (Оставлено место для термина) (начальник) по имени Квапена или Куапена ⁸. Съехав на берег, я направился в деревню Маупа, но предпочел идти по лесной тропинке, а не более прямым путем вдоль песчаного берега. Лес состоял почти весь из кокосовых пальм; множество спелых орехов, из которых большинство уже [311] пустило ростки, были собраны и положены по обоим краям тропинки. После почти часовой ходьбы я пришел, наконец, к дому миссионера, стоящего у края большой деревни. Не только площадка около дома, но и самый дом, состоящий из 2 больших комнат, был переполнен туземцами. Около почетного места — стола и единственного стула — на чистых циновках на полу сидели разные члены семьи Квапена. Так как г. Чальмерс думает идти далее завтра, то я воспользовался безотлагательно случаем и принялся мерить головы, рисовать портреты и татуировку. Мужчины мало татуированы, так как у них татуировка связана с убийством врага; женщины же все покрыты разнообразными и оригинальными фигурами, которые вытатуировываются на разных частях тела, сообразно их летам. Фигуры или орнаменты татуировки здесь опять отличны от виденных мною на островах Луизиады и деревни Суоу.

Татуировка представляет значительный интерес для этнолога: во-первых, потому что известные орнаменты переходят как бы по наследству от одного поколения к другому и совершенно характеристичны для известной местности; при переселении туземцы вместе с языком и другими физическими особенностями переносят также и татуировку в свое новое местожительство, почему на орнаменты татуировки и всю операцию, сопряженную с ней, путешественник должен обращать полное внимание; во-вторых, именно против татуировки миссионеры ведут ожесточенную войну, и по мере распространения христианства обычай этот постепенно исчезает, а с ним вместе и важный этнологический материал. Я счел поэтому положительно своей обязанностью делать точные замечания о ней, причем, разумеется, рисование орнаментов было необходимо. К величайшему неудовольствию моему, я еще ранее положительно убедился, что татуировка, произведенная способом накалывания, — причем узоры выходят синевато-серого цвета (как на островах Полинезии и здесь, на южном берегу Новой Гвинеи), — положительно не выходит на фотографии, так что для передачи ее остается утомительный и менее точный, но единственный способ — рисование. Поэтому уже в Маупе я принялся за рисование татуировки и очень аккуратно продолжал ее при каждом удобном случае ⁹. [312]

Я отправился в деревню с тичером. Она состояла, по, словам последнего, из более чем 300 хижин, расположенных по сторонам улиц, перекрещивающихся под прямыми углами; все хижины были на сваях, довольно похожи на те, которые строятся туземцами на южном берегу островов Адмиралтейства. Деревьев между хижинами не было, хижины стояли близко друг от друга; везде на улицах и под хижинами виднелся один песок. Нас сопровождала целая толпа девушек, от которых мы не могли иначе отделаться, как зайдя в хижину Куапена — начальника, к которому не осмелились войти за нами.

Я вернулся в дом миссионера, где переночевал.

5 <февраля>. Деревня Маупа.

Всю ночь дул сильный ветер; один шквал сменялся другим, более сильным. В 4 часа г. Чальмерс, который спал в том же доме, сказал мне, что по [313] случаю ветра нам, вероятно, нельзя будет отправиться сегодня далее, чему я был рад, желая докончить несколько начатых рисунков. Когда рассвело, «Элленгован» оказался не на том месте, где был вчера, и неподвижен; вероятно, ночью подрейфовало, и пароход оказался на рифе. Г. Чальмерс поспешил на пароход, и я отправился с ним; необходимо было выждать высокую воду, чтобы сойти с рифа; это значило, что мы не снимемся ранее завтрешнего дня. Я вернулся на берег с гг. Безвиком и Редлихом, и мы отправились назад в деревню, и только благодаря г. Безвику мне удалось нарисовать татуировку одной из молодых девушек, что оказалось не особенно легким предприятием. Присутствие миссионера помешало ей снять свой [...] (Оставлено место для названия), и, таким образом, мой рисунок остался недоконченным до следующего посещения этой деревни ¹⁰. При посредстве г. Безвика и тичера мне удалось узнать несколько подробностей о жизни туземцев.

6 <февраля>. Смерил, по возможности аккуратно, около 20 голов женщин, что, разумеется, не обошлось без крика, давки и суматохи. Я избрал женщин, а не мужчин, так как головы замужних женщин тщательно выбриты и, таким образом, для антропологических измерений они более подходят, чем головы мужчин и девушек с их громадною шапкою волос, при которой трудно избежать погрешностей при измерении. Собрание состояло из приблизительно 300 или 350 женщин; все лезли, все хотели быть измерены или, вернее, хотели получить кусок табаку ¹¹. Здесь я видел нескольких положительно прямоволосых (которых, я предполагаю, не наберется более 2%); у большинства волосы вьющиеся, но курчавых, настоящих папуасских будет не менее 25%. Таким образом, о так называемой «малайской расе» не может быть и речи. Можно говорить о «полинезийской примеси», но не как о малайской расе ¹². Несколько субъектов были очень светлы; у девушек, только что достигших половой зрелости, я заметил замечательную форму груди: вся часть, ограниченная [...] (Оставлено место для слова. В изд. 1923: ареолой), представляла одну полукруглую [...] (Оставлено место для слова. В изд. 1923: выпуклость), причем papilla mammae не было заметно; эту форму груди я много раз уже видел на островах Полинезии и в Новой Гвинее.

7 <февраля>. Деревня Карепуна, в доме миссионера.

В 3 часа утра пришла с берега шлюпка; г. Чальмерс, тичер и я отправились в шлюпке под парусами в Карепуну, куда «Элленгован» должен был последовать после восхода солнца. Вначале ветер был ровный и благоприятный, но к рассвету он засвежел, а нам оставалось пересечь еще значительную бухту. Пришлось лавировать, и лавировали до 9 часов утра. Видя, что мы подвигаемся медленно и ветер сделался совсем противным, мы подошли близко к берегу, убрали паруса и, взяв весла наукол, стали толкаться вдоль мелкого берега и к 11 часам — гораздо позднее, чем полагали, — прибыли к дому тичера в деревню Карепуна. Деревня эта оказалась большая и интересная, со многими хижинами замечательной постройки, [314] а также с очень оригинальными высокими заборами, называемыми «пири», построенными, чтобы заградить хижины и улицу вдоль берега от сильного NW'ого ветра ¹³, который дует у этого берега весьма сильно в продолжение нескольких месяцев. Заборы состоят из крепких свай футов в 15 вышины; между ними укреплены перекладины, придерживающие двойной или тройной слой «атапов» или особенным образом плетеных циновок из листьев разных видов пальм. Туземцы здесь видели уже не раз европейцев, почему они менее застенчивы, и все женщины и мужчины, от мала до велика, при встрече с нами разными интонациями голоса просили у нас «куку», т. е. табаку.

Одежда мужчин состоит здесь положительно из «одной веревочки», которой они придумали придавать себе такой вид, что при первом взгляде не знаешь, к какому полу принадлежит встреченный, или является мысль, что над ним была произведена какая-то операция. Женщины покрыты богатою татуировкою, которая здесь различна от виденной мною в деревне Маупа.

8 <февраля>. Ночью был сильный ветер, так что «Элленгован» не пришел.

После завтрака я отправился к обедне, которая по случаю отсутствия церкви, еще не построенной, должна была происходить на веранде одной из больших хижин. Присутствовали большею частью дети, несколько женщин и весьма немного мужчин. Многие собрались посмотреть на белых и послушать пение их и тичера, который сказал длинную проповедь, видимо надоевшую туземцам; они стали зевать, перемигиваться, хихикать, многие принялись за работу, но вообще не шумели. По окончании службы я зашел в несколько больших хижин; помещения просторные, но темные; постройки вообще солидные, на толстых сваях. Я нарисовал одну из больших хижин, которые называются «оге», между тем как обыкновенные — просто «нума» ¹⁴. Я также принялся рисовать татуировку женщин, но было заметно, что присутствие миссионеров, которые были со мною, стесняло девушек, почему я и отложил рисование до другого дня. Имел довольно длинный разговор с г. Чальмерсом, который полагал, что туземцы здесь не папуасы, а принадлежат к какой-то особенной расе. «Вопрос, к какой именно, решится, когда язык и мифология туземцев будут известны», — прибавил г. Чальмерс. [315]

Я допускаю, отвечал я, что полинезийская примесь здесь несомненна; почти что прямые волосы некоторых туземцев, более светлый цвет кожи, обычай татуировки и грамматические формы языка свидетельствуют несомненно, что сюда забрались каким-то образом несколько полинезийцев. Но я не допускаю, чтобы мифология могла бы считаться имеющею такой же вес, как наблюдения анатомического habitus'a какой-нибудь расы. Предположите, г. Чальмерс, что спустя несколько сот лет после вашей деятельности здесь какой-нибудь миссионер какого-либо другого вероисповедания, буддист, например, прибыв в Карепуну, найдет следы христианской мифологии. Насколько будет справедливо его предположение, что туземцы здесь принадлежат к кавказской или семитской расе?.. Туземцы любят сказки, скоро их усваивают и хорошо помнят, хотя и при [316] мешивают много своего. Мифология поэтому никогда не может иметь одинакового значения с антропологическими наблюдениями, почему я повторяю, что основная раса здесь чисто папуасская, с весьма небольшою примесью полинезийской крови.

Не знаю, насколько я убедил г. Чальмерса.

9 <февраля>. Продолжал осматривать деревню и рисовать, что находил более интересным. Женщины, которым г. Чальмерс или, вероятнее, тичер делал какое-нибудь замечание относительно безнравственности татуировки и неподходящего дела гордиться ею и выставлять ее напоказ и т. п., гораздо более церемонятся, когда я начинаю рисовать татуировку их тела, боясь их появления, почему я решил оставить их в покое до отъезда белых миссионеров, который состоится завтра. Результаты измерения голов показали, что у многих проявляется наклонность к брахицефальной форме головы ¹⁵. Заметил, между прочим, двух альбиносов, но видел их только мельком. Узнал, что отец и мать их были не светлее большинства.

10 февраля. Гг. Чальмерс и Безвик отправились в шлюпке в деревню Хура или Хула; я же остался обождать прихода «Элленгована», но более для того, чтобы сделать несколько рисунков татуировки женщин. Я не ошибся: как только отъезд миссионеров стал известен в деревне, около дома, в котором я помещался, стали бродить девушки и женщины, прося куку. Впуская по две в комнату, я мог без затруднения рисовать их татуировку, причем, если двери были закрыты, они нисколько не жеманились и даже без моего приказания развязывали свои [...] (Оставлено место для названия. В изд. 1923: юбки), чтобы показать мне татуировку на всех частях тела. Я отпустил первую с порядочным количеством куку за ее терпение, а затем без моего приглашения ко мне в течение всего утра являлись девушки разного возраста, готовые стоять натурщицами; при этом я заметил, что татуировка известных частей тела совпадает с известным возрастом. Так, например, у девочек около 10 лет татуировка встречалась на лице, на руках, иногда на предплечье, на нижней части живота, закрытой обыкновенно [...] (Оставлено место для названия); иногда подмышками, где волоса, как и на mons Veneris, были выщипаны, находились вытатуированные фигуры. У девочек между 10 — 15 лет были [317] татуированы нижняя часть спины, ягодицы, ноги спереди и сзади до колен.

У девушек от 15 — 20 лет и у замужних женщин татуировка распространилась на груди, спину и ноги ниже колен.

Фигуры татуировки повторялись на разных частях тела и имели известные названия. Я мог заметить, что девушки немало гордились своею татуировкою, и многие, татуированные более других, приходили не только для того, чтобы получить табаку, но и для того, чтобы показать красивую татуировку. Видя, что я рисую их терпеливо, натурщицы стояли, пока я не кончал, и непременно желали посмотреть мой рисунок, и не находя какой-нибудь характерной фигуры, они указывали на нее и были готовы стоять даже в неудобных положениях, чтобы дать мне возможность нарисовать ее. Одним словом, я мог видеть, что татуировка здесь имеет большое значение и что миссионерам не будет слишком легко вывести этот обычай ¹⁶.

Могу еще прибавить, что девушки, предоставляя, даже с удовольствием, рисовать татуировку, делали это без малейшего намека на стыдливость со своей стороны; они положительно не видели в этом ничего худого и, я думаю, не могли понять убеждения миссионеров, что не следует выставлять на вид татуировку.

Так как некоторые женщины, лет около 25, были татуированы с головы до колен, я стал сомневаться, чтобы операция эта могла быть сопряжена со значительною болью. Не умея спросить у них об этом, решил сам испытать эту операцию.

11 февраля. Я не только интересовался знать, сопряжен ли процесс татуировки. с болью, но хотел видеть инструменты, употребляемые при операции, а также и все церемонии, которые ее сопровождают. Я отправился в хижину [...] (Оставлено место для имени), к которой я обещал обратиться по этому делу. Хижина оказалась просторною, с большою верандою, куда я взобрался. [...] (Оставлено место для имени) позвала к себе двух помощниц; кроме них, несколько других любопытных женщин собрались вокруг нас. Все были очень довольны, что белый захотел подвергнуться операции «ало-ало» (как здесь называют татуировку), несмотря на то, что миссионеры так восстают против этой процедуры. Они немного разочаровались, когда я предоставил им левое плечо, а не грудь для татуировки и выбрал небольшой рисунок для этой цели, так как я не хотел провозиться слишком долго с этою операциею. Надо было высвободить руку из рукава рубашки, показать место, а затем предоставить себя в полное распоряжение операторов, которые все были женщины.

Принесли циновку и предложили мне лечь, причем одна из девушек указала на свои колени, чтобы я положил к ней голову, на что я, однако ж, только тогда согласился, когда было постлано несколько свежих листьев хлебного дерева, на которые я мог положить голову; другие две схватили мою руку, а третья, сидя на противоположной стороне, т. е. за моей спиной (я лежал на [318] правом боку, предоставляя левое плечо и левую руку для этой операции), обмакнув небольшую палочку в род чернил (Водяной раствор толченого угля, для добывания которого употребляется несколько известных растений, так как другие, обращенные в уголь, производят при татуировке большие опухоли.), принялась выводить на моей руке указанный мною узор. Линии были в 2 мм толщиною; пока операторша делала это, две или три женщины давали ей разные советы относительно рисунка, причем одна из них мягким листом стирала те линии, которые казались неподходящими; после нескольких изменений рисунок был окончен, и когда все женщины, осмотрев его, выразили свое одобрение, [...] (Оставлено место для имени) принялась за второй акт операции.

Вооружившись так наз. «кини» — небольшой палочкой (собственно отросток ствола одного из видов Dioscorea), на конце которой был оставлен острый шип, и взяв «беу» — небольшой молоток — в правую руку, приложила кини к черным линиям рисунка. После этого она обратилась к своим помощницам с несколькими словами; та из них, на коленях которой лежала моя голова, стала гладить мои волосы, напевая что-то, а две другие, державшие мою руку и плечо, стали сдавливать их, насколько могли. [...] (Оставлено место для имени), быстро ударяя беу по кини, стала вонзать острый шип в кожу, передвигая кини, следуя линиям рисунка; боль при этом была далеко не так значительна, как можно было предполагать, хотя кончик шипа углублялся мм на 2 и даже на 3 в кожу. [319]

Скоро весь черный рисунок сделался красноватым от выступавшей при каждом уколе крови. Одна из помощниц острым ребром расколотого бамбука провела по рисунку, чтобы снять кровь и убедиться, действительно ли рисунок довольно ясен. В некоторых местах линии не были достаточно видны, почему [320] были снова выведены черною краской. [...] (Оставлено место для имени) вывела их точкообразными наколами на коже. Моим операторшам один рисунок показался недостаточным; после первой и другая захотела показать свое искусство; еще один рисунок был нарисован, а затем нататуирован на другом месте руки. Этот раз татуировка вышла темнее, вероятно, потому, что вторая ударяла сильнее молоточком по кини и наколы были более часты, чем в первом случае. Заплатив операторшам, их помощницам, а также купив инструменты, употребленные при татуировке, я вернулся домой, убедившись, что операция эта сопряжена со сравнительно незначительною болью ¹⁷. Я понял, почему женщины стараются быть как можно более татуированы, считая татуировку действительным украшением. Я полагаю, что выщипывание волос под мышками и на mons Veneris, а не самая татуировка этих частей главным образом сопряжена с болью.

В продолжение дня множество туземцев, мужчин и женщин, приходили просить меня показать им татуировку ¹⁸.

12 февраля. К 5 часам был уже на пароходе. Снявшись в 6, часа через 2 «Элленгован» бросил якорь милях в 3 от дома миссионера. Деревня Хура или Хула была расположена не на материке, а состояла из длинного ряда хижин, построенных на сваях в воде, в расстоянии от 1/4 до 1/2 мили от берега; длинный ряд их был разделен на несколько групп. Когда мы проезжали мимо, большое число свай, на которых стояли хижины, а также кривизна и сучковатость их бросились мне в глаза. Перед каждой хижиною был род веранды или платформы, обращенной, как и двери всех, к берегу, с весьма примитивною лестницею, спускающейся в воду. Все эти хижины казались наскоро построенными, причем главное внимание было обращено более на солидность, чем на красоту. Отправляясь в шлюпке на берег, мы встретили нескольких туземцев, которые плыли из хижин к берегу, держа разные предметы в одной руке над головою, чтобы не смочить их. Между ними находилось несколько женщин с грудными детьми за спиною.

На берегу стояли только 2 или 3 хижины и довольно большой дом миссионера, также построенный на сваях. Здесь жил г. Безвик. К дому примыкал довольно значительный сад и огород, так что вся усадьба миссионера занимала мысок бухты Кало, противоположный мыс которого был занят деревней Карепуна; по прямой линии расстояние между обоими мысами небольшое, но судам, даже таким маленьким, как «Элленгован», приходится выходить далеко в море, чтобы обогнуть рифы около деревни Хура.

У дома миссионера собралась толпа туземцев, и, осматривая их, я заметил, что внешностью и татуировкой они не отличались от жителей Карепуна. Г. Безвик представил мне одну из женщин как образец татуировки: у этой женщины, лет около 20 или 22, положительно вся поверхность тела, от лба до ногтей ног, была покрыта разными фигурами татуировки; из частей тела, [321] покрытых у взрослых волосами, единственно кожа головы была не татуирована, так что ее перещеголяла только одна женщина из той же деревни, которая сбрила себе волосы головы, чтобы нататуировать несколько орнаментов. Так как волосы на голове не были выщипаны, как на других частях тела, то ей приходилось выбривать себе волосы, когда они вырастают ¹⁹.

Г. Безвик показал мне также очень курьезный инструмент — род орудия, который туземцы употребляют во время войны, когда преследуют неприятелей; туземное название этого инструмента «коро»; он состоит из небольшого копья, к которому прикреплена петля из ротанга; оба конца этой петли, связанные с копьем, образуют ручку. Преследующий старается накинуть на голову преследуемого коро и вонзить ему копье в затылок или шею; неожиданным толчком, а затем притягиванием к себе назад противника он валит его, доканчивает побежденного и отрезает ему голову с помощью бамбукового ножа, который для этой цели туземцы носят за браслетом на руке. Мне захотелось посмотреть если не убийство, то по крайней мере действие коро при преследовании, и за небольшое количество табаку я доставил себе эту забаву ²⁰.

Я отправился затем в одну из хижин и нашел их почти пустыми; кроме очага, состоящего из плоского ящика с землею и нескольких сетей и оружия, ничего не было; пол из кривых палок разной толщины, со множеством щелей был очень неудобен; по крайней мере в башмаках ходить по нем небезопасно: того и гляди, можно провалиться. Туземцы же ходят босыми ногами по этим жердям с большим проворством. На веранде я примостился и нарисовал соседнюю хижину, которая может служить здесь образчиком этих построек. Длинный конек хижины выдвигается метра на 1 1/2 над верандой; к нему были прикреплены на длинной веревке разные предметы: листья, скорлупы сухих кокосовых орехов, перья и т. п.; движимые ветром, они производят разнообразный шум, сообразно силе ветра.

Смотря на детей, не умеющих еще ходить, и ползающих по дырявой веранде без перил, я удивлялся, что несчастных случаев встречается, как говорят, очень мало.

Пока я рисовал, постоянное сообщение вплавь от хижин к берегу и обратно не прерывалось. [324]

13 февраля в 5 часов утра отправились далее. Часа через 2 подошли к деревне, также построенной на сваях, называющейся Тупузелей. Туземный миссионер выехал к нам навстречу; много пирог окружили пароход и усердно продавали перья райской птицы, черепаховую скорлупу и каменные топоры, которые быстро выводятся здесь из употребления и заменяются железными, так что туземцы отдавали топор без ручки за кусок табаку.

Рисунки татуировки женщин здесь те же, как и в Карепуна. Съезжая на берег, я насчитал 83 хижины.

Г. Чальмерс предложил мне посмотреть на площадку, где туземцы в известное время года и при каких-нибудь чрезвычайных событиях устраивают свои пиршества и пляшут. По одну сторону площадки были выдвинуты четыре «попака-тубу», или платформы, где во время пиршества туземцы развешивают и раскладывают свои съестные припасы. Собственно попака-тубу соответствует так называемой барле на Берегу Маклая, только бревна, из которых она была построена, очень толсты и покрыты резьбой.

Когда я кончил рисунок, представляющий попака-тубу, один из туземцев подошел попросить куку (табаку), объясняя, что эта [326] постройка принадлежит ему; хотя это требование показалось мне курьезным, я, разумеется, не отказал ему.

Возвращаясь в хижину тичера, где мы переночевали, мы любовались великолепным вечерним освещением, но, к сожалению, высокого хребта Owen Stanley, который бывает отсюда виден, мы не видели ²¹.

14 февраля. Вид при приближении к деревне Ануапата, главного селения Порта Moresby, произвел на меня далеко не благоприятное впечатление: холмы кругом покрыты мизерною растительностью, очень напомнившею мне Австралию, но никак не Новую Гвинею.

В этой деревне г. Чальмерс имел свою главную резиденцию, и я решил остаться его гостем на несколько недель, тем более что из этой местности я без особенной трудности мог, при помощи парохода миссионеров, переезжать из одной деревни в другую.

25 февраля. Считая себя не совсем выздоровевшим от лихорадки, которая надоедала мне, возвращаясь регулярно каждый день, но в разные часы, я не мог почти что делать экскурсий по окрестностям.

Небольшой кенгуру капитана Редлиха, о котором я уже упоминал, околел сегодня и был передан мне. Туземцы здесь уверяют, что подобные животные водятся и здесь, но не на берегу, а в горах. Его туземное имя здесь «гове» или «кове» (В рукописи сноски нет).

27 февраля. Сделал весьма удачный портрет старого туземца из деревни Майвы, лежащей миль на 50 по берегу на NW. Лицо этого человека было характеристичное отчасти потому, что волосы головы, за исключением двух пучков, были выбриты. Портрет Мирия, так называли туземца из Майвы, вышел так похож, что многие [327] туземцы Ануапаты предложили, чтобы я нарисовал и их, но так как я могу получить от г. Л. ²², который занимается фотографией, портреты здешних туземцев, то я предпочел заняться рисованием татуировки женщин, которая не выходит на фотографиях. Татуировка здешних женщин отличается от виденной мною в Суоу, Ароми и Карепуна. Я выбрал для срисовывания татуировки девушку лет 16, которая считалась миссионерами за какую-то «заблудшую овцу» (ее звали Макане, или Кенгуру), полагая именно по этому случаю, что мне не придется иметь особенных затруднений при рисовании татуировки, украшающей ее тело и даже тех частей его, которые обыкновенно бывают покрыты одеждой. Это занятие очень утомительно, почему я должен был ограничиться на первый раз одним лицом и грудью, отложив остальное до другого сеанса ²³.

Между желающими быть нарисованными находилась также одна девушка из Самоа, жившая уже давно с миссионерами и предназначавшаяся в жены одному из них. Когда я, усадив ее, расстегнул на ней блузу и предложил спустить ее с плеча, заметив при этом, что у меня нет времени для рисования тряпок, она сделала это сейчас же, но при этом очень заметно покраснела, т. е. на несколько секунд лицо ее потемнело. Когда я кончил, ее сменила другая туземка этой местности; только рисуя ее профиль, я заметил, до какой степени она была некрасива.

Устав рисовать людей, я принялся за срисовывание большой зеленой, очень интересной лягушки, которую мне принесли [328] сегодня: она, если не ошибаюсь, тождественна с теми, которых я собрал в большом количестве на Берегу Маклая.

28 февраля. Мне принесли три экземпляра Belideus arid, очень красивого животного, величиною с мышь, но кажущегося больше вследствие перепонок между передними и задними конечностями, дающими этим животным возможность как бы летать; это выражение, однако ж, не вполне сюда подходит, так как при помощи этих перепонок они могут спускаться с высоких деревьев, но не подниматься на них. Они были светло-серого цвета, с черною полосою вдоль спины и большими глазами; крик их был очень неприятен.

Вечером отправился в деревню, состоящую из хижин, построенных на высоких кривых сваях на самом краю песчаного берега, так что при приливе сваи находятся в воде, но и тогда при помощи подмостков в эти хижины можно пробраться, не замочив ног. Вдоль по берегу тянется улица.

Некоторые из хижин были в два этажа, нижний этаж не имел стен, а состоял только из пола, над которым возвышалась собственно хижина. За некоторыми хижинами стояла вторая, а иногда и третья, и все три были соединены мостками. Проходя по улице, я заметил около одной платформы небольшое место, покрытое циновкой, и узнал, что это не что иное, как могила недавно умершего туземца.

Проходя из одной деревни в другую по берегу, я увидал несколько обрубков громадных стволов, отчасти выдолбленных, до 60 ф. длиною и 3 ф. в диаметре. Туземцы связывают их по два и употребляют для плавания вдоль берега. Они направляются до Fresh Water Bay, где, кроме закупки саго, занимаются также [329] рубкою этих стволов, долблением их и т. д., а затем возвращаются, связав выдолбленные стволы вместе. Эти неуклюжие суда, со многими парусами и большою платформою, на которой построена одна или несколько хижин, называются «лакатои» ²⁴.

В деревне мне был указан молодой туземец Меа, которого я уже видел в Сиднее, куда он был завезен Л., коллектором предметов естественных наук. Я еле-еле узнал моего старого знакомого, которого я мерил и с которого снимал фотографии. В продолжение года юноша этот очень возмужал. По возвращении обратно в Ануапату для него была выстроена новая хижина, где он помещался с молодою женой.

29 февраля. Один из тичеров вернулся с охоты и принес несколько кенгуру, которые оказались отличными от приобретенного мною кове.

Этот вид был описан проф. Петерсом и маркизом Дория и назван Macropus papuanus. Я сохранил для моей коллекции молодой экземпляр и череп взрослого. Отпрепарировал также мозг большого новогвинейского голубя (Goura).

1 марта. Снова рисовал татуировку спины Макане; разнообразие рисунков довольно значительное. Когда я дошел до пояса, Макане без всяких ужимок спустила свою юбку из бахромы ниже колен. Она это сделала, вероятно, зная, что г. Чальмерса нет дома (он отправился в Redscar-Bay) и что тичер не войдет в мою комнату. Все тело Макане было татуировано до колен, которые, вероятно, со временем также будут украшены татуировкой.

Около 10 часов вошла в бухту большая шлюпка, в которой находился один только человек. Мне сказали потом, что он заходил за водою и свежею провизиею. Человек этот, как я узнал впоследствии, должен был искать спасения жизни в бегстве и намеревался добраться в своем кутере до Суоу, где его еще не знают и откуда он при случае может на одном из проходящих судов отправиться в Австралию.

Этот случай показал мне, как сравнительно безопасно здесь плавание вдоль берега (В рукописи примечание отсутствует), главным образом вследствие значительного числа хороших портов, в которых в случае скверной погоды можно укрыться. Единственную опасность представляют туземцы; последние при виде одного только человека легко могут [330] покуситься убить его, чтобы завладеть шлюпкой ради ее паруса и железа, до которого туземцы здесь очень падки.

6 марта. Ввиду того, что вследствие лихорадки мне пришлось снова потерять несколько дней, я полагаю, что климат здесь не особенно благоприятный, почему я решил воспользоваться случаем и отправиться на пароходе «Элленгован», который отправляется за лесом в Карепуну. Только известный род дерева не трогается белыми муравьями, причиняющими здесь большой вред деревянным постройкам. Сюда относятся также и мангровы, дерево которых, будучи очень твердо и пропитано солью, не трогается муравьями. Для новой церкви в Ануапата требовались столбы из этого дерева, а ближайшее место, где их можно было достать в достаточном количестве, было Карепуна ²⁵.

Комментарии

Печатается по: РПТ (АИЭ (П). Ф.К-V. Оп. 1. No 298. Пагинация печаткой — л. 00351—00369).

Впервые: Изд. 1923. С. 552—573, с несколькими поправками.

Переиздано: Изд. 1940. Т. 1. С. 336—351; СС. Т. 2. С. 535—558, со стилистической правкой.

Рукопись того же типа, что и остальная часть РПТ (см. с. 10—16 в т. 1 наст. изд.), почерк одного из двух профессиональных переписчиков. Правка в ходе диктовки и последующая незначительна и носит характер стилистических, в нескольких случаях — фактических уточнений. Особенностью рукописи является пропуск в ходе диктовки ряда иностранных слов; частично они были восстановлены Д. Н. Анучиным.

Сохранилась единственная ЗК с заметками о первом посещении южного берега и различными рисунками: АГО. Ф. 6. Оп. 1. No 24 (описание ЗК см. под No 7 на с. 382 т. 1 наст. изд.). Заметки к «Первому посещению» находятся на л. 12—23 об., 89—97, 98 об.— 99 об., 100 об.— 101 об., 102 об.— 125 об. Часть заметок использована нами в примечаниях (ЗК —1880).

Примечания 3, 5, 6, 8, 12 подготовлены Д. Д. Тумаркиным, 20 — Т. К. Шафрановской, 24 — Н. З. Климовой, остальные примечания сделаны Б. Н. Путиловым.

1 О путешествии на шхуне «Sadie F. Caller» и обстоятельствах оставления ее см. наст. том, с. 330—337.

2 London Missionary Society (Лондонское миссионерское общество) вело обширную прозелитическую деятельность среди коренного населения Меланезии и Полинезии. В 1874 г. создало в Порт-Морсби крупную миссионерскую станцию, ставшую базой распространения христианства среди папуасов южного берега Новой Гвинеи и прилегающих островов.

3 Имеется в виду книга: MacGillivray J. Narrative of the Voyage of H. M. Ship Rattlesnake during the Years 1846—1850. London, 1852. Натуралист Джон Макгилливрей участвовал в 1846—1850 гг. в экспедиции на английском военном корабле «Ретлснейк», обследовавшей некоторые острова в Торресовом проливе, юго-восточное побережье Новой Гвинеи и архипелаг Луизиада. Помимо упомянутой книги он опубликовал несколько статей о природе и населении этих местностей.

4 Чальмерс (в рукописях встречается также написание Чалмерс), Джеймс (1841—1901) — шотландец по происхождению, миссионер. В 1866 г. был послан Лондонским миссионерским обществом на о. Раротонга, в 1877 г. присоединился к В. Г. Лоозу (см. о нем прим. 6 ко «Второму посещению южного берега Новой Гвинеи» в наст. томе), организовавшему ранее миссию в Порт-Морсби. О дальнейших контактах Миклухо-Маклая с Чалмерсом см.: «Второе посещение южного берега Новой Гвинеи» (в наст. томе) и письмо Миклухо-Маклая и Чалмерса лорду Дерби от 1 июня 1883 г. (т. 5 наст. изд.).

5 Капитан Эдвиг Редлих совершил в 1870-х годах несколько торговых плаваний из Австралии в северо-западную Меланезию и к берегам Новой Гвинеи. В 1878 г., заготовляя трепанг в Торресовом проливе, потерял часть своего экипажа при столкновении с островитянами, а затем и само судно.

Карл Хундштейн (правильно — Хунштейн) прибыл на южное побережье Новой Гвинеи в 1878 г. в связи с «золотой лихорадкой» (см. след. прим.). Натуралист широкого профиля, он совмещал путешествия и сбор всевозможных коллекций с поисками золота. Ему удалось обнаружить в новогвинейских горах неизвестные ранее виды райских птиц. В 1884 г., после аннексии северо-восточной Новой Гвинеи и архипелага Бисмарка Германией, поступил на службу немецкой Новогвинейской компании, получившей монопольное право на управление этой новой колонией и на ее экономическую эксплуатацию.

6 В конце 1877 г. английский натуралист Э. Гоулди обнаружил перспективные, по его мнению, золотоносные породы в районе Порт-Морсби. Вскоре слухи об этом достигли Австралии, и на юго-восточное побережье Новой Гвинеи отправились более сотни золотоискателей и другие любители легкой наживы. Однако «новое Эльдорадо» оказалось миражом, никакого золота найдено не было. К осени 1878 г. «золотая лихорадка» прекратилась, зато настоящая лихорадка — тропическая малярия — свирепствовала вовсю. Почти все оставшиеся в живых золотоискатели были эвакуированы в Австралию, и в районе Порт-Морсби остались лишь английские миссионеры.

7 Фотографии, о которых упоминает Миклухо-Маклай, не сохранились. В ЗК—1880 (л. 107) имеется карандашный рисунок — татуировка мужского лица. Подпись: «Масури (Milport)».

8 В марте 1987 г. на собрании Общества Миклухо-Маклая в Австралии выступил правнук Куапены — ученый-орнитолог Наву Куапена, работавший тогда над докторской диссертацией в Университете Сиднея. Он рассказал об обычаях своего племени, об истории появления миссионеров в этом районе, высоко отозвался о благородной деятельности Миклухо-Маклая, выступавшего в защиту коренного населения Новой Гвинеи (см.: Newsletter of the Mikloucho-Maclay Society of Australia. 1987. V. 8, N 2. P. 2—7). О Куапене см. также в статье «Второе посещение южного берега Новой Гвинеи» (наст. том, с. 347). Там же публикуется его портрет, сделанный Миклухо-Маклаем 31 августа 1881 г. (с. 349).

9 Помимо общих зарисовок татуировок, встречающихся на теле и лице, Миклухо-Маклай иногда фиксировал лишь образцы узоров, используемых при татуировании. В ЗК—1880 (л. 94—97) сохранилось 20 таких набросков, выполненных карандашом.

10 В ЗК—1880 сохранились перерисованные синим карандашом детали татуировки из Маупы: л. 110 об.— «на спине»; л. 112 — «над mons Veneris»; л. 114 — на правой груди у девочки «14 лет»; л. 114 об.— у девочки «15 лет, Барагебаре».

11 Результаты измерений 19 женщин зафиксированы в ЗК—1880, л. 115 об.

12 Население южного побережья Новой Гвинеи, как и архипелагов Меланезии, принадлежит к меланезийской расе, в рамках которой наблюдается значительная изменчивость антропологических признаков. Это проявляется, в частности, в наличии групп со сравнительно менее темным цветом кожи на Тробрианских островах и на южном побережье Новой Гвинеи, в районе Порт-Морсби. Такая изменчивость, вероятно, отражает в какой-то мере историю заселения Океании, в том числе миграции через Меланезию групп морских скитальцев, которые позднее на рубеже Меланезии и Полинезии сформировали в условиях относительной изоляции полинезийскую этническую общность.

13 В ЗК—1880 (л. 119 об.) — карандашный рисунок с надписью: «Вид дер. Карепуна. Пири — заборы против ветра».

14 В ЗК—1880 (л. 110) — карандашная схема частей хижины. Подпись: «Карепука. Разрез хижины в Карепуне. а) 1 барла; b) 2 барла; с) спереди открытая хижина; d) светелка с дверьми».

15 Результаты измерений 20 женщин зафиксированы в ЗК—1880 (л. 116).

16 В ЗК—1880 сохранились перерисованные синим карандашом детали татуировки из Карепуны: л. 112 об.— «на спине», л. 113 — внизу живота и на ногах спереди выше колен, с подписью: «Анираба 14-ти. Волоса на mons Veneris немного длиннее окружающих, клитор немного высовывается между lobia.— Спрошенные девки назвали влагалище «уй», пуп — «буру»; л. 117 об.— без обозначения места на теле; л. 118 (простой карандаш) — вся спина и шея; л. 118 об.— «живот» и «спина»; л. 119 — «на животе» и «на внутренней стороне ляжки».

17 В ЗК—1880 (л. 116 об.) записаны названия предметов, используемых при татуировке, и дано краткое описание самого процесса. Помимо «кини» и «беу» здесь еще отмечена «вареха» — «смола дерева, которое растет в горах». На л. 117 приведены названия операции «ало-ало» из других мест: «Basilaki — kuli-kuli; Suou — <нет>; Anuapata — reva-reva; Rarotonga — tipa-tipa».

18 В ЗК—1880 (л. 120) есть запись, не получившая отражения в основном тексте: «Оспа в Новой Гвинее (Южный берег), видел в Карепуну 5 или 6 , помеченных оспою. Г. Чалмерс сказал мне, что лет 15 тому назад она явилась сюда с запада и что множество людей здесь умерли».

19 В ЗК—1880 (л. 121 об. и л. 122) — карандашные зарисовки татуировок из дер. Хура.

20 Экземпляр коро сохранился в коллекции Миклухо-Маклая (МАЭ, No 168— 77). Деталь, не отмеченная в описании Миклухо-Маклая: к петле прикреплена ореховая скорлупа, шум от которой должен наводить страх на врага. Подробнее о коро см.: Иванова Л. А. Охота за головами у маринд-аним и время ее возникновения // Символика культов и ритуалов народов зарубежной Азии. М., 1980.

21 В ЗК—1880 (л. 124 об. и л. 125)—изображения прибрежных гор с участком моря. Подписи: «Owen Stanley. Вид из бухты Тубузелей» и «Owen Stanley Range».

22 Имеется в виду В. Г. Лооз (W. G. Lawes). См. о нем в наст. томе прим. 6 ко «Второму посещению южного берега Новой Гвинеи».

23 О новой встрече с Макане см. «Второе посещение южного берега Новой Гвинеи».

24 Лакатои — «тройная лодка» на языке моту. Составленное из нескольких (от 3 до 14) долбленых лодок (аси), более крупных по размеру, чем обычные, и с клювообразными концами, многокорпусное судно без аутриггера было приспособлено для дальних грузовых перевозок. Миклухо-Маклай наблюдал один из наиболее крупных экземпляров (обычная длина — от 15 до 18 м). Парусное оснащение — сшитые в форме клешни краба паруса из циновок, плетеных из пандануса. Лакатои использовались для торговых экспедиций (хири), иногда обозначавшихся тем же словом. В экспедициях участвовало до 20 судов, они совершались на расстояние до 300 км: от залива Порт-Морсби до дельт рек залива Папуа, с командой до 30 человек. Торговый обмен осуществляли этнические группы моту и койта района Порт-Морсби с населением района мыса Позешн и дельты р. Пурари и к западу от него — с этническими группами элема и корики. С лодкой лакатои, обрядами, сопутствующими ее постройке, и самой экспедицией связан ритуальный комплекс, в составе которого были специальные песни (лакатои эхона). Подробнее см.: Seligman С. С. The Melanesians of British New Guinea. Cambridge, 1910; Malinowski B. Argonauts of the Astern Pacific. London, 1922.

25 Описание первого посещения южного берега Новой Гвинеи в РПТ заканчивается 6 марта. Между тем, Миклухо-Маклай оставался здесь еще в течение марта, посещая различные деревни. В ЗК—1880 сохранились соответствующие заметки, часть которых мы приводим.

Л. 12: «Скелет из дер. Робатума (<нрзб> Коери), 10 миль от Ануапата, куплен у золотоискателя Дана 15 марта 1880. Скелет находился в свертке травы (Sacchamm Konigii) и был прислонен к дереву вблизи деревни. В свертке находилось несколько костей <возм.: нижние кости> ребенка».

Л. 12 об.: «Боера (365 и детей), не доходя ближе к Ануапату береговая дер. Борепата* (*«пата» — большой)».

Л. 19 об.: Набросок «Хижина в дер. Кало» (план, вид спереди).

Л. 20: Данные измерения голов женщин в дер. Кало и Хула.

Л. 20 об.: Антропологические пометы.

Л. 22: «Мусикака (моту). Кеноре (Каетабу)». Карандашный набросок: лодки, горы. «Акона» — «пироги из Майва».

Л. 22 об.: Набросок «сложенный парус»; набросок лодки с двумя парусами, подпись: «Ванако. Ануапата»; набросок «Хижина в дер. Майва» (вид сбоку, крыша, стена).

Л. 23. «Моту-моту. Цвет кожи большинства соответствует No 42 таблицы <Брока>, некоторые светлее. Головы молодых людей (около 16—20 л.) были бриты с чубом в средней линии головы, у взрослых они были расчесаны, у некоторых перевязаны в виде шиньона.

Костюм первых также отличался от последних: спереди висела широкая кисть <3 нрзб> которая закрывала penis, который был открыт, смотря сбоку; у вторых penis и testicula были закрыты узким суспензориумом. На лбу у многих находилось украшение ? туземцев островов Адмиралтейства. У одного были вьющиеся волосы, у остальных курчавые».

В ЗК—1880 (л. 12 об.— 16 об.) сохранились заметки, которые Миклухо-Маклай делал на пути с южного берега Новой Гвинеи в Австралию на островах Эруб, Дауван, Сейбай, Мабиак.

Л. 12 об.: «О. Эруб. Когда тичер Кучин прибыл на о. Эруб в 1871 г., жителей обоего пола было 190. В апреле 1880 г.

мальчиков — 15

молодых людей — 12

взрослых — 21

                    — 48

девочек — 13

взрослых — 31

                    — 44

Итого населения — 92 душ.

1 апреля 1880».