Туземцы были очень обрадованы, но нисколько не изумлены моему приезду, будучи вполне уверены, что я сдержу слово ². Когда я съехал на берег в Горенду, в непродолжительном времени туземцы соседних деревень, не исключая женщин и детей, сбежались приветствовать меня. Многие плакали, и все население казалось очень возбужденным моим возвращением. Я не досчитался нескольких стариков — они умерли в моем отсутствии, но зато многие мальчики были уже почти что взрослыми людьми, а между молодыми женщинами, ожидавшими быть скоро матерями, я узнал нескольких, которых оставил маленькими девочками.

Жители ближайших деревень упрашивали меня поселиться в их деревне, я же, как и в 1871 г., предпочел не жить в одной из деревень, а устроиться в некотором расстоянии от них. Осмотрев местность около Торенду, а затем около Бонгу, я остановился на мыске у самой деревни Бонгу, и на другой же день туземцы, под руководством моих слуг и плотника со шхуны, стали расчищать место для моего дома и широкую дорогу от улеу к площадке, выбранной мною ³. В этот раз небольшой деревянный дом в разобранном виде был привезен мною из Сингапура; но сваи, на которых он должен был стоять, весь остов его, а также и крыша [149] были сделаны уже на месте, в Новой Гвинее. К сожалению, нежелание задержать слишком долго шхуну и вместе с тем воспользоваться услугами плотника принудило меня не обращать достаточно внимания на качество дерева, почему оно очень скоро пришло в негодность, главным образом от белых муравьев, больших врагов деревянных построек в этой части света ⁴. Здесь, однако ж, на Берегу Маклая, немало видов деревьев, которые противостоят этому насекомому, но достаточного количества их нельзя было добыть за короткое время.

Июль. На 6-й день дом мой был окончен (в постройке его, кроме меня, принимали участие двое европейцев, двое из моих слуг, несколько десятков папуасов, переносивших срубленные стволы деревьев и крывших крышу, а также несколько десятков женщин, очень [150] усердно расчищавших мелкий кустарник вокруг дома). Вследствие того, что сваи, на которых стоял дом, были около 2 м вышины, я обратил нижний этаж в большую кладовую, в которую были перенесены мои вещи (около 70 ящиков, корзин и тюков разной величины), и я мог отпустить шхуну 4 июля. При помощи моих трех слуг, из которых один был малаец и служил поваром, а при случае и портным, а двое — микронезийцы, туземцы Пелау, и нескольких жителей Бонгу я скоро привел мою новогвинейскую усадьбу в надлежащий вид и устроился довольно комфортабельно. Очень интересные сведения я получил от туземцев о бывших в мое отсутствие землетрясениях. Как я уже сказал выше, изменение вида вершин Мана-Боро-Боро (горы Финистер) поразило меня при моем возвращении на этот берег. До моего отъезда (в декабре 1872 г.) растительность покрывала самые высокие вершины; теперь же во многих местах вершины и крутые скаты оказываются совершенно голыми. Туземцы рассказали мне, что во время моего отсутствия несколько раз повторялись землетрясения на берегу и в горах, причем немало жителей в деревнях было убито упавшими кокосовыми деревьями, которые, падая, разрушали хижины. Береговые деревни пострадали главным образом от необыкновенно больших волн, которые следовали за землетрясением, вырывали деревья и уносили с собою хижины, более близкие к берегу.

При этом я узнал далее от туземцев, что давно, еще до моего приезда в 1871 г., целая деревня, по имени Аралу, находившаяся недалеко от морского берега, между реками Габенеу и Коли, была совершенно смыта громадною волною вместе со всеми жителями. Так как это случилось ночью, все жители погибли, только несколько мужчин, бывшие случайно в гостях в другой деревне, остались в живых, но не захотели вернуться жить на старое место и переселились в Гумбу, которая избежала разрушения, будучи построена далее от берега, чем Аралу ⁵. Разрушение этой деревни хорошо помнят даже не очень старые люди, и я полагаю, что это случилось около 1855 — 1856 гг. (Мне сказали на молодого туземца, который только что родился, когда случилась катастрофа в Аралу; ему не могло быть более 20 лет.) После этой катастрофы в соседних местностях случилось много заболеваний, окончившихся смертью. Это последнее обстоятельство произошло, я полагаю, от разложения органических остатков, выброшенных на берег волнами и гнивших на солнце (Подобный же пример случился на о. Луб в 1875 г. и был сообщен мною в моем письме имп. Русскому геогр. обществу, напечатанном в «Известиях» общества в томе XV, стр. 43 ⁶.).

Это было время, когда туземцы Берега Маклая жгут унан. Вместе со множеством экземпляров Perameles мне принесли один экземпляр тиболя (Macropus tibol Mel.), для которого я устроил род клетки, желая сохранить его живым. Туземцы различают два вида тиболя, называя одного «и-тиболь», а другого — «валь-тиболь». (речного и приморского тиболя). Первый из них, т. е. [151] речной тиболь, должен быть больше ростом и редко достается туземцам. Последние уверяют, что тиболь ест иногда рыбу ⁷.

Август. 2-го собрался идти в Марагум-Мана ⁸, а затем 5-го в деревню Рай ⁹. Везде в горах заметны были следы землетрясений в виде длинных довольно глубоких трещин, расселин и обвалов. 8-го предпринял экскурсию вверх по реке Габенеу. После 4 часов ходьбы русло поднимается приблизительно на 300 ф. выше уровня моря ¹⁰.

12-го экскурсия на Пик Константин ¹¹.

23-го отправился на о. Били-Били, где туземцы построили мне хижину, темную, но прохладную, на месте, называемом Аиру, и куда я думаю приезжать от времени до времени ¹². Вернувшись в Бонгу, я посетил деревни Энглам-Мана, Сегуана-Мана и Самбуль-Мана. Все эти деревни не отличаются значительно друг от друга ни характером построек, ни типом и внешним видом жителей. Собрал при этой экскурсии значительное число черепов, а также разузнал довольно много интересных данных по этнологии горных жителей ¹³.

Сентябрь. Экскурсия в Бан-Мана, Сандингби-Мана, Бурам-Мана, Манигба-Мана и Колику-Мана. Результатом этих экскурсий было прибавление материалов по этнологии, черепов папуасских для коллекций и несколько дней лихорадки ¹⁴.

20 сентября. Был в Гарагасси, где все очень заросло ¹⁵. Из посаженных кокосовых пальм только 6 принялись. На большом кенгаре еще крепко держится оставленная клипером «Изумруд» медная доска, хотя красное дерево съедено отчасти муравьями. Я укрепил ее, вбив несколько гвоздей ¹⁶. Все сваи моей хижины были до того изъедены муравьями, что легкого толчка ногою было достаточно, чтобы повалить их. В Гарагасси гораздо больше птиц, чем около моего нового дома близ Бонгу, и знакомые крики их живо напомнили мне мою жизнь в этой местности в 1871 — 1872 гг. Распорядился, чтобы Мбыу, мой слуга из Пелау, и несколько жителей Горенду расчистили бы площадку на месте моей бывшей хижины и около растущих там кокосовых пальм.

Октябрь. Благодаря моему теперешнему помещению, гораздо более удобному, чем в Гарагасси, я могу заниматься сравнительно-анатомическими работами. Вообще комфорт (лучшее помещение и трое слуг) благоприятно действует на здоровье. В конце сентября и в начале октября был снят первый сбор кукурузы, [152] которую я посеял в июле месяце. Затем я посеял ее снова и множество семян разнообразных полезных растений, привезенных в этот раз. Вокруг моей хижины я посадил 22 кокосовые пальмы, которые все принялись ¹⁷.

Небольшие ранки на ногах, вследствие ушибов о пни, камни, трения обуви и т. п., превращаются здесь при небрежности обращения с ними, а главное от действия на них морской воды, от которой нельзя уберечься, мало-помалу в значительные, хотя и поверхностные раны, которые долго не заживают и часто очень болят. Они не раз удерживали меня от экскурсий и заставляют частенько сидеть дома.

Кроме письменной работы, я нахожу возможным заниматься антропологическими измерениями. В Гарагасси это было немыслимо, теперь же туземцы достаточно привыкли ко мне и не видят ничего опасного для себя при этих манипуляциях над их личностями. Не нахожу, однако ж, удобным мерить женщин; мужчины здесь ревнивы, а я не желаю с моей стороны подать повод к недоразумениям, к тому же измерения женщин сопряжены с слишком большой возней: уговариваниями, глупыми возражениями и т. д. Одним словом: в этом случае le jeu ne vaut pas la chandelle (Игра не стоит свеч (франц.)).

В Бонгу был большой «ай», в котором принимали участие и женщины (что я увидал в первый раз); процессия возвращения «ая» в деревню представляла очень характерное зрелище, которое стоило бы нарисовать ¹⁸.

Узнал подробности операции «у-ровар», или «мулум» (обрезание). Почти все «улео-тамо» следуют этому обычаю (за исключением некоторых из островов архипелага Довольных людей), но почти что все горные жители не признают его ¹⁹.

Ноябрь. Часто хворал лихорадкой, и раны на ногах плохо заживают. Когда было возможно, занимался сравнительно-анатомическими работами, а то читал. Боль от ран бывает по ночам так значительна, что приходится принимать хлорал, чтобы спать.

Когда температура по утрам спускается до 21°, то я ощущаю положительно холод, совершенно, как и туземцы, которые дрожат при этом всем телом.

5 декабря. После многодневных приготовлений сегодня начался «мун» в Бонгу, самый значительный, который мне пришлось до сих пор видеть, почему я постараюсь описать его ²⁰.

Декабрь. Состояние моих ног заставляет сидеть дома.

22 декабря. Курьезная сцена произошла сегодня в Бонгу. Как я уже не раз говорил, днем по деревням людей в обыкновенное время не бывает: мужчины или в других деревнях, на охоте, на рыбной ловле, в лесу или на плантации; женщины с детьми, большими и малыми, также на плантациях. Возвращаются они перед заходом солнца. Зная это, а также и то, что мун уже кончился несколько дней назад, мы были удивлены, услышав несколько громких поспешных ударов в барум, который сзывал людей с плантации в деревню. Я отправился также туда и был там один из первых. [153]

Подоспевший ко мне Буа рассказал мне следующее, а в это время из хижины Лако неслись крики его жены. Дело было вот в чем: Лако, вернувшись раньше обыкновенного в деревню, застал затворенной в своей хижине жену, но не одну, а в обществе Калеу, молодого неженатого человека лет 22. Туземцы вообще ходят так тихо, что виновные были застигнуты совершенно врасплох. Калеу, побитый или нет, не знаю, выбрался из хижины Лако, который начал тузить жену. Он на минуту оставил ее, чтобы созвать с помощью барума своих друзей. Когда я пришел, Калеу стоял, потупившись, около своей хижины, а Лако продолжал чинить расправу в своей. Наконец, он выскочил, вооруженный луком и стрелами, и, оглядев кругом присутствующих, которых уже набралась целая толпа, увидел Калеу; тогда он остановился и стал выбирать стрелу для расправы. В то же время один туземец подал и Калеу лук и несколько стрел.

Смотря на Лако и на крайнее его возбуждение, я не думал, что он в состоянии попасть в противника, и действительно стрела пролетела далеко от Калеу, который стоял, не шевелясь, ожидая экзекуции. И другая стрела не попала в цель, так как Калеу вовремя отскочил в сторону, после чего Калеу не стал ждать третьей и быстро скрылся. Стрелял ли он в Лако или нет, я сам не заметил, я следил за первым. Мне, однако ж, сказали, что он выстрелил раз и не попал. По уходе Калеу ярость Лако обратилась на хижину последнего. Он стал рвать крышу и ломать стены ее; здесь туземцы нашли подходящим вмешаться и постарались отвести его в сторону.

На другой же день я застал противников дружелюбно сидящих у берега моря и курящих одну и ту же сигару. Увидя меня, оба захохотали: «А ты вчера видел?» — спросил меня Лако. «Видел», — отвечал я. «А что ж сегодня Калеу — хороший или дурной человек?» — захотел я знать. «О, хороший, хороший», — заявил Лако, между тем как Калеу говорил то же о своем сопернике.

На тропинке в Бонгу я встретил Унделя и указал ему на сидящих Лако и Калеу. Ундель сказал мне, что Лако прогнал свою жену, которая живет теперь в хижине Калеу, причем он прибавил известную пантомиму и громко рассмеялся.

Однако ж такие случайности происходят очень не часто; это всего третья, о которой я узнал.

1877 г.

Январь. Мои наблюдения по антропологии подвигаются довольно хорошо. Волоса новорожденных не курчавы. До сих пор измерил 102 головы мужчин, 31 — женщин и 14 — детей. Ноги, руки и ногти туземцев ²¹.

Пример, как европейские произведения легко вытесняют туземные традиционные украшения. Экскурсия в Бурам-Мана ²².

Февраль. Пребывание в Аиру и экскурсия в архипелаг Довольных людей, а также в деревню Эремпи ²³. [157]

Тревога людей Бонгу вследствие «Булу-Рибут» около моей хижины ²⁴.

Ноги все еще сильно болят.

Март ²⁵. Свадьба Мукао ²⁶. Разговор с Бугаем «тамо-муен-муен сен гена арен!» ²⁷.

Апрель. Забрал «пат Горенду», потому что «тамо Горенду дигар таталь» (Дигу жаловался, что Бугай забрал «пат Горенду») ²⁸.

Убеждение о моей глубокой старости ²⁹.

Западня для диких свиней ³⁰.

Отвращение к пище ³¹.

Май. Экскурсия в Аиру и на острова Довольных людей ³².

Смерть жены Моте ³³.

Июнь. Экскурсия в Гориму ³⁴.

Трепанг оказывается действительно очень вкусным ³⁵.

Июль. Экскурсия вдоль берега до деревни Телят, а затем на гору Сирул ³⁶.

Смерть Вангума, а затем неожиданная смерть маленького Туя.

Туземцы хотят войну. Мой отказ ³⁷.

Август. Мой второй дом кончен ³⁸.

Большие бананы, так наз. мога-биган, весят около 500 grm.

Кусок каменного угля из реки и отзывы Буа о его нахождении ³⁹.

Сентябрь. «Мун» в Богати. Головные украшения ⁴⁰.

Привезенные семена, посеянные на плантациях туземцев, хорошо растут. Плавающие крокодилы часто переплывают большие расстояния залива.

Октябрь. Похороны Танока в Гумбу ⁴¹. Люди Горенду действительно думают выселиться.

Ноябрь. Недобросовестность моих людей, которые крадут вещи для вымена на них разных предметов туземцев; не будучи в хороших отношениях друг с другом, один день М. приходит сказать, что С. крадет, на другой С. показывает, что М. обкрадывает ⁴².

6 ноября. Приход шхуны «Flower of Yarrow».

9 ноября. Смерть и похороны матроса Абу.

10 ноября. Около 6 часов вечера подняли якорь. Оставил много вещей в доме, который я запер и предоставил охранять людям Бонгу.

Экскурсия на пик Константин ⁴³

12 августа. Когда к 9 часам утра в своей дынге ⁴⁴ я отправился в Богати, вся гора Тайо с пиком Константин была ясно видна. Нигде ни облачка.

При порядочном ветре в полтора часа прибыл в Богати. Встретившие меня туземцы перенесли вещи в хижину Коды-Боро. Они мне сказали, что уже слишком поздно, чтобы идти на гору, и следует подождать до завтра. [158]

13 августа. Поднял людей в 3 часа утра. Напившись кофе и распределив вещи между несколькими носильщиками, отправился при свете неполной луны сперва по лесной тропинке, а затем по высохшему ложу реки Иор. Хотя было темно и дорога неудобна, я, однако ж, ни разу не споткнулся. Начинаю делаться в этом отношении папуасом. Когда рассвело, я записал имена моих спутников, которых оказалось 34 человека ⁴⁵.

Не взяв провизии, пришлось зайти в деревню Ярю (810 ф. над уровнем моря).

Моим спутникам очень не хотелось идти далее в горы, но я не обратил на это внимания, тем более что людей у меня было раз в пять более, чем было нужно. К каравану присоединилось несколько человек из деревни Ярю. Мы продолжали следовать по ложу реки, т. е. по булыжникам; в некоторых местах (у порогов) пришлось карабкаться вверх по гладким мокрым камням. Вообще дорога была не особенно хороша. В третьем часу пошел дождь, и все горы были покрыты облаками; идти поэтому вперед было не к спеху. Я сказал туземцам, чтобы они строили шалаш, а сам расположился на ночлег. Сварил себе суп и смерил высоту местности помощью аппарата Реньо, которого результат был почти что одинаков с показанием моего анероид-барометра. Высота оказалась равною 860 футам над уровнем моря. Было очень прохладно, вероятно вследствие дождя. Всю ночь дождь лил как из ведра. Крыша из непромокаемого одеяла, растянутого над моею койкою, оказалась очень удачно расположенною. Несмотря на ливень, я остался совершенно сух, но воздух был весьма сыр, и я не был уверен, что день пройдет без лихорадки.

Я поднялся в 6 часов и, видя, что не все мои люди готовы, не стал их ждать, а объявил, что тамо-билен (В слове «билен» ен произносится в нос, как французское i и in.) могут следовать за мной, тамо-борле могут оставаться. Это подействовало, почти все последовали за мной.

Вследствие дождя ночью в реке было гораздо больше воды, чем вчера, камни были очень скользки, и надо было быть весьма осторожным в некоторых местах.

Пройдя немного, пришлось лезть по скату направо, без малейшего следа тропинки. Мои спутники стали уверять, что здесь дороги нет, почему мне пришлось идти или, вернее, лезть вперед. К великой моей досаде, я почувствовал, что вчерашний дождь, от которого я промок, и ночная сырость оказали свое действие и что пароксизма лихорадки мне не миновать. Голова сильно кружилась, и я подвигался как бы в полусне. К счастью, скат был покрыт лесом, так что можно было, придерживаясь и цепляясь за лианы, сучья и корни, подвигаться вперед. При одной крутизне помню, что потянул руку к лиане, что произошло после этого — положительно не знаю...

Проснулся я как будто от человеческих голосов. Я открыл глаза — вижу кругом лес, и не мог ясно представить себе, где я. [159] От общего утомления я снова закрыл глаза и при этом почувствовал значительную боль в разных частях тела и отдал себе отчет, что нахожусь в очень странном положении: голова лежит низко, между тем как ноги гораздо выше. Я все-таки не мог уяснить себе, где нахожусь.

Когда я опять открыл глаза, то недалеко от меня послышался возглас: «А я тебе говорил, что Маклай не умер, а только спит». Несколько человек туземцев выглянули из-за деревьев. Вид этих людей возвратил мне память. Я вспомнил, что с ними я лазил в гору, вспомнил, как схватился за лиану, чтобы удержаться. Мой вес оказался несоответственным ее крепости, и вот каким образом я очутился на десяток шагов ниже и в таком неудобном положении. Я недоверчиво пощупал ноги, бок и спину, а затем приподнялся. Ничего не было сломано, хотя бок и спина болели, и кажется, что я почувствовал себя бодрее, чем когда свалился. Хотел посмотреть на часы — оказалось, что, вероятно, от толчка при падении они остановились. Солнце было уже высоко, так что я имел основание думать, что пролежал в не особенно комфортабельном положении более 2 часов, а может быть, и еще дольше.

Времени нельзя было терять, а то к 3 часам, пожалуй, опять пойдет дождь, и с вершины ничего не будет видно. К счастью, один из моих анероидов оказался в полной исправности. В этом месте высота горы была 1500 ф. Немного пошатываясь, спустился я к неглубокой долинке и сошел, а затем взобрался снова на холм, который туземцы называют Гумугуа и вышина которого была 1880 ф. После него следовала опять неширокая долина, а затем возвышенность в 2400 ф. Идя все далее, мы пришли к вершине горы Тайо, к куполообразной возвышенности, которая с моря придает этому пику такую характерную форму. На небольшой площадке росло много высоких деревьев; высота здесь была 2680 ф. Мои спутники, чтобы показать жителям окрестных деревень, что мы добрались до вершины, зажгли костер.

Двум из них, более ловким, я передал белый флаг из толстой холстины, могущий противостоять некоторое время разрушению и прикрепленный к палке, с приказанием привязать его у вершины самого высокого дерева, обрубив сперва сучья. Когда это было сделано, мы отправились вниз. Я был разочарован этою экскурсиею, потому что по случаю растительности вокруг площадки на вершине пика панорама была очень ограниченная, а я не подумал взять с собою несколько топоров, чтобы вырубить кругом деревья. Мы сошли вниз до места нашего ночлега благополучно и, пообедав здесь, направились в Богата. Из ближайших деревень сходились люди, так что к вечеру моя свита состояла более чем из 200 человек. Хотя я чувствовал значительную усталость, я не захотел нигде останавливаться, и при свете многих десятков факелов мы вошли в Богати в 9 1/2 часов вечера ⁴⁶. [160]

Экскурсия в деревню Бомассия ⁴⁷

Так как Каин не знал дороги в эту деревню, мы заехали на о. Сегу и забрали там двух людей как путеводителей. Из бухты мы вышли в речку Аюн-Монгун. Проехав незначительный приток ее, мы очутились в небольшом, почти что круглом, окруженном лесом озерке, называемом Моут-Монгун. Здесь пришлось оставить пирогу и идти по узкой тропинке, очень неудобной по причине множества пересекающего ее ротанга, цепляющегося за платье. Замечательно высокий дикий бананник обратил на себя мое внимание; плоды были маленькие, зеленые, полные зерен. Их нельзя было есть. Листья были также сравнительно с другими видами очень узки.

Мы продолжали наш путь на W и после более чем часовой ходьбы пришли в деревню Бомассия. Жители ее были очень испуганы моим неожиданным появлением и, вероятно, моим видом, так как они до сих пор, как мне сказал Каин, не видали белых. Несколько протяжных ударов в барум созвали жителей деревни, которые работали на плантациях, и окружных селений (люди эремпи ⁴⁸ живут в небольших, разбросанных в лесу хижинах, приходя от времени до времени в главную деревню). Хижины в Бомассии были почти все на сваях, а люди внешностью ничем не отличались от других папуасов Берега Маклая. Я смерил несколько голов и записал несколько слов их диалекта. Хотя люди здесь положительно людоеды, но в своих украшениях не имеют ни одного человеческого зуба или кости и последние никогда не употребляются ими как орудия. Каин мне сказал, что остатки костей выбрасываются в море. Я здесь видел щиты другой формы, чем на островах Довольных людей; они не круглы, а продолговаты.

Возвращаясь на другой день рано утром, я с удивлением услыхал очень громкий голос, который я не мог отнести никакому мне известному животному; во всяком случае, можно было думать, что животное это должно быть значительных размеров. Я был очень удивлен, узнав, что это был голос взрослого казуара. Каин уверял, что их здесь, в этом лесу, особенно много и что он часто слышал их.

Булу-рибут

Мне как-то не спалось и подумалось мне, что хорошо было бы послушать музыку, которая всегда освобождает от различных назойливых размышлений. Ряд дальнейших соображений навел меня на мысль о том, что, путешествуя на Малайском полуострове, я не раз в селениях и даже в лесу засыпал под звуки своеобразной заунывной музыки т. н. малайских булу-рибут.

Надеясь, что Сале сумеет их сделать, я заснул, очень довольный своей идеей. Узнав на другой день, что Сале действительно умеет делать булу-рибут, я приказал ему заняться ими и сделать мне 4 — 5 штук различной величины. [161]

Объясню в двух словах, что такое булу-рибут, по крайней мере та форма, которая в употреблении у малайцев Иохора (южной оконечности Малайского полуострова) и Явы. Они состоят из стволов бамбука различной длины (до 60 ф. и более), внутренние перегородки которых удалены, а затем в разных местах и в различных расстояниях друг от друга сделаны продольные щели, широкие и узкие. Такие бамбуки укрепляются у хижин, на деревьях, в деревне, а иногда и в лесу; ветер, проникая в щели — в одну или несколько зараз — производит весьма курьезные звуки. Так как отверстия расположены с разных сторон бамбука, то различный ветер приводит в действие эти оригинальные эоловы арфы. От длины и толщины стенок бамбука, степени сухости его и положения булу-рибут (т. е. находится ли он посреди дерева или на вершине его) зависит характер звуков.

Дня через три Сале показал мне 5 штук сделанных им булу-рибут; два из них имели более 40 ф. в вышину. С помощью моих людей я распределил их по вершинам стоящих около хижины деревьев, укрепив один из них на самой вершине моего дома. Так как полагается — как объяснил мне Сале — чтобы булу-рибут стоял перпендикулярно, то нам стоило немалого труда прикрепить их к деревьям надлежащим образом, тем более что их нужно было привязывать во многих местах, для того чтобы их не сдуло ветром.

Я с нетерпением ждал вечера, чтобы убедиться, удались ли Сале его булу-рибут, так как днем ветер слишком силен и шелест листьев окружающего леса и шум прибоя на рифе вокруг мыска заглушают звуки малайской эоловой арфы.

Заботы и разнообразная деятельность в течение дня совершенно отвлекли меня от мысли о бамбуках, и только когда я уже лег и стал засыпать, я услышал какие-то протяжные меланхолические звуки, а затем был озабочен резким свистом, раздавшимся у самого дома; свист этот повторялся неоднократно. Несколько других трудноопределяемых звуков — не то завывание, не то плач — слышались близ дома. Я услыхал голоса Сале и Мёбли, толкующих о булу-рибут, и вспомнил о нашем утреннем занятии. В течение ночи меня раза два будил резкий свист на веранде; также явственно слышал я звуки и других бамбуков. Вся окрестность казалась оживленною этими звуками, которые перекликались, как разноголосые часовые на своих постах.

На другой день никто из туземцев не явился ко мне. Когда же и следующий день прошел без посещений, я стал недоумевать и думать, что в Бонгу, вероятно, что-нибудь случилось, почему туземцы целых два дня не показываются около моего дома. Это было совершенно против их обыкновения, так как редко проходил день, чтобы кто-нибудь из жителей окрестных деревень не зашел посидеть и поболтать со мною или с моими слугами. Вследствие этого я отправился в деревню узнать, в чем дело. [162]

Я пошел перед заходом солнца, когда туземцы обыкновенно уже возвращаются с работ. Я застал всех по обыкновению занятыми приготовлением ужина. Я подошел к группе туземцев, поспешивших очистить для меня место на барле.

«Отчего вчера и сегодня не приходили в таль-Маклай?»

Туземцы потупились, говоря: «Мы боялись». — «Чего?» — с удивлением спросил я. — «Да тамо-русс». — «Каких тамо-русс? Где? — допрашивал я, озадаченный. — Где вы их видали?» — «Да мы их не видели, но слышали». — «Да где же?» — недоумевал я. «Да около таль-Маклай. Мы слышали их вчера и сегодня ночью. Их так много, они так громко говорят».

Тут мне стало ясно, что булу-рибут около моей хижины были причиною этого недоразумения, и <я> невольно улыбнулся. Туземцы, внимательно следившие за выражением моего лица, подумали, вероятно, что я соглашаюсь с ними, и осыпали меня вопросами: «Когда прибыли тамо-русс? Каким образом? Корвета ведь нет! Прилетели они? Что будут делать? Долго ли останутся? Можно ли прийти посмотреть их?» Все это показалось мне до такой степени смешным, что я захохотал. «Никаких тамо-русс в таль-Маклай нет. Приходите посмотреть сами», — сказал я и вернулся домой в сопровождении полдеревни, отправившейся искать тамо-русс и оставшейся в большом недоумении, не найдя никого. Туземцы, однако ж, не были совершенно убеждены, что тамо-русс не являются, по крайней мере по ночам, каким-либо образом для совещаний с Маклаем, и положительно боялись приходить ко мне после захода солнца.

Звуки булу-рибут первое время своею пронзительностью будили меня, но потом, привыкнув к ним, я хотя и просыпался, но тотчас же опять засыпал.

Когда я засыпал, эта мягкая заунывная музыка, с аккомпанементом шелеста листьев и плеска прибоя, убаюкивала меня.

Свадьба Мукау ⁴⁹

Несколько мальчиков из Горенду прибежали сказать мне, что невесту уже ведут из Гумбу. Я последовал за ними к песчаному берегу ручья и застал там несколько туземцев из Гумбу, пришедших с невестой. Они сидели и курили, пока двое из молодых людей (лет 17 — 18) занимались туалетом невесты. Я подошел к ней. Ее звали Ло, и она была довольно стройная и здоровая, но не особенно красивая девочка лет 16. Около нее вертелись три девочки от 8 до 12 лет, которые должны были проводить невесту до хижины ее будущего мужа. Но собственно туалетом ее занимались, как я уже сказал, молодые люди. Они вымазали невесту, начиная с волос до пальцев ног, положительно всю, за исключением мест, покрытых несложным костюмом папуасок, красною краскою, или «суру».

Пока ее натирали охрою, туземцы, сидевшие поодаль, подходили к ней, чтобы оплевать ее со всех сторон нажеванною [163] заговоренною массою. Это называлось «оним-атар» ⁵⁰. Последний из них, нажевав какую-то специальную массу, обрызгал ею нижнюю часть живота, отогнув для этого верхний край ее костюма. Он проговорил еще что-то, и тем операция «оним-атар» кончилась. Невесте провели три поперечные линии белою краскою (известью) поперек лица, а также линию вдоль хребта носа. Ей навесили очень много ожерелий из собачьих зубов, а за браслеты на руках воткнули тонкие и гибкие [...] (Оставлено место для названия. В копни РПТ рукой Анучина вписано: отрезки) пальмового листа, к концу которых прикрепили по разрисованному листику.

Невеста подчинялась всем этим манипуляциям с величайшим терпением, выставляя поочередно ту часть тела, которую натирали. Поверх весьма незначительного девичьего пояса, очень короткого спереди, надели на нее новый маль, желтый с красными полосами, доходящий до колен, но по сторонам оставляющий ноги, начиная от талии, совершенно непокрытыми. Остатками суру вымазали девочек, сопровождавших невесту.

Ло положила обе руки на плечи девочек, которые, обнявшись таким образом, т. е. положив руки на плечи своих спутниц, двинулись по тропинке в деревню. У всех четырех головы были опущены; они не смотрели по сторонам, а в землю, и двигались очень медленно. На головы им был положен большой женский гун. Их сопровождали гуськом пришедшие с ними туземцы Гумбу. В процессии, кроме трех девочек, не было других женщин. Чтобы видеть все, я следовал одним из первых за невестой, вмешавшись в толпу туземцев Гумбу ⁵¹.

Войдя в деревню, мы застали всех жителей, мужчин и женщин, у дверей хижин. Дойдя, наконец, до площадки Канилю, квартала Бонгу, где находилась хижина жениха, девушки остановились в том же положении, как и шли; здесь же сидели женщины Бонгу и приготовляли инги, а мужчины сидели в разных группах ⁵².

Прошло несколько минут общего молчания, которое было прервано короткою речью Моте, подошедшего к девочкам и положившего на мешок, закрывавший голову последних, совершенно новый маль. Отошедшего в сторону Моте заменил Намуй, вышедший из одной хижины, находящейся напротив. Произнося свою короткую речь, он беглым шагом ⁵³ приблизился к девочкам и положил на голову Ло новый табир. Из группы женщин Гумбу выделилась одна и сняла с головы невесты табир, маль и гун и положила их около нее ⁵⁴. За этим последовал целый ряд жителей Бонгу, принося один за другим разные вещи: табиры, большое число мужских и женских маль, разные мужские и женские гун и т. д. Двое принесли по новому копью, так называемому [...] (Оставлено место для названия. Возможно, что название это — хадга-нангор (ср.: ЗК-1876 — 1877. Л. 55).).

При этом некоторые из туземцев говорили короткие речи или же молча клали свое приношение около невесты и молча отходили в сторону. Женщины Гумбу поочередно подходили, чтобы снять подарки с головы Ло и класть их вместе с другими около нее. Подруги Ло занимались в это время разборкою даров, кладя табиры к табирам, мали к малям и т. д. Когда последний подарок был положен, подруги невесты отошли и присоединились к группе [164] женщин Гумбу. Воцарилось опять общее молчание. Один из старых туземцев, опираясь на копье, подошел к невесте и, обвив вокруг пальца пук ее волос, начал речь, обращаясь к девушке, сидевшей у его ног; по временам, как бы для того, чтобы подчеркнуть сказанное и обратить на это ее специальное внимание, он сильно дергал ее за волосы. Было ясно, что он говорил о новых ее обязанностях как жены. Его место занял другой старик, который также, перед тем как начал говорить, навернул себе на палец прядь волос Ло и при некоторых наставлениях дергал ее так усердно, что девушка прискакивала на месте, ежилась и тихо всхлипывала.

Все шло как по заученной программе; видно было, что каждый твердо знал свою роль. При всей церемонии присутствующими сохранялось глубокое молчание, так что речи, произносимые не очень громко, можно было хорошо слышать.

Собственно невеста и жених были совершенно на втором плане до того, что одно из главных действующих лиц, старик Гуна, совершенно забыл имя жениха, почему обратился к присутствующим, чтобы узнать его, что было принято, однако ж, не без смеха. Также отец и мать невесты не принимали никакого особенного участия в происходившем.

После того как двое или трое из стариков прочли свои инструкции, подкрепляя свои назидания дерганьем волос бедной Ло, отчего она все более и более всхлипывала, церемония кончилась.

Пришедшие с невестою туземцы стали собираться домой. Женщины забрали все дары, сложенные около Ло, распределив их по своим мешкам, и стали прощаться с новобрачной, пожимая ей руку над локтем и гладя ее по спине и вдоль рук. Невеста, все еще всхлипывая, осталась ожидать, в том же положении, прихода своего будущего мужа.

Я узнал, что все вещи, послужившие для покупки Ло, были даны туземцами Бонгу вообще, а не только родственниками Мукау, и в свою очередь они не пойдут исключительно в семью невесты, а будут распределены между всеми жителями Гумбу. Разумеется, при этом распределении родственные отношения к семье невесты будут играть известную роль.

Вернувшись к хижине Мукау, я застал уже будущего супруга Ло, занимающегося приготовлением угощений для гостей. Мукау — лет 14 или 15; Ло — годом или двумя старше его. Над первым не была еще совершена операция «мулум», почему многие жители Бонгу изъявили свое неодобрение; другие указывали на обстоятельства, что Асел, который давно женат и имеет уже детей, не был еще подвержен этой операции. Из этого обстоятельства я увидел, что обычай «мулум» не соблюдается слишком строго на Берегу Маклая.

На другой день я видел целую толпу молодых людей Бонгу, которые шли к морю купаться. Они громко говорили и смеялись. Это купанье имело непосредственную связь со свадьбой; провожали ли и мыли ли молодые девушки Ло, я не знаю; во всяком случае это купанье Мукау было последним актом его свадьбы. [165]

20 июня 1877 г. я видел другой род свадьбы — именно похищение девушек силою, но собственно силою только для вида, по заранее условленному соглашению. Случай этот произошел таким образом: часа в 2 или в 3 днем послышался барум в Бонгу, призывающий к оружию. Прибежал мальчик в деревню с известием, что несколько вооруженных людей из Колику-Мана неожиданно явились на плантацию, где работали две или три женщины Бонгу, и увели с собою одну из девушек. Несколько молодых людей Бонгу отправились в погоню за похитителями. Произошла стычка, но только для виду (так как все было условлено наперед), после которой все отправились в Колику-Мана, где было приготовлено общее угощение. Между людьми, принимавшими участие в погоне, находились отец и дядя уведенной девушки. Все вернулись с подарками из Колику-Мана и все довольные. Похищенная девушка осталась женою одного из похитителей.

Убеждение о моей чрезвычайной старости ⁵⁵

Я сидел около дома, любуясь вечерним освещением дальних гор и леса кругом. Пришел Саул-боро и сел возле меня, но долго ничего не говорил. Наконец, он собрался и сказал: «Маклай, сколько у тебя жен, детей, внуков и правнуков?»

Я посмотрел на него и невольно улыбнулся. Он говорил очень серьезно и смотрел на меня вопросительно.

— Где? — спросил я.

— Я не знаю, — ответил Саул. — В России, на луне, — поправился он.

— У меня ни жены, ни детей нет, — сказал я.

Саул недоверчиво засмеялся. «Маклай не хочет говорить», — добавил он. «Ну так скажи, помнишь ли ты, когда это дерево было очень маленьким? — сказал он, указывая на громаднейший Calophilum inophilum, росший неподалеку и которому было, наверное, несколько сот лет. — Ты, может быть, посадил его?»

Поглядев на Саула и не доверяя что-то его серьезности, я пожелал знать, почему он думает, что я так стар.

— Да ты никогда не бегаешь, не хочешь плясать, когда все старики у нас пляшут; жен здесь не хочешь брать; седых волос на голове много, и ты не хочешь, чтобы тебе их выдернули.

В этот вечер Саул ушел от меня очень недовольный тем, что Маклай ничего не хочет ему сказать.

Экскурсия на острова Били-Били, Ямбомба и некоторые острова Архипелага Довольных людей ⁵⁶

Из Били-Били отправился на о. Ямбомбу, дорогою туда остановился у островка Урему или Урембу, как другие его называют. Здесь собственноручно посадил в разных местах по берегу 12 кокосовых пальм и приказал Каину помнить, что Маклай их [166] здесь посадил, прибавив, что в следующий мой приезд я построю себе дом вместо Аиру в Урембу. На этом островке никто никогда не жил, только по вечерам слетаются сюда, как и в Били-Били, множество голубей и остаются здесь до следующего утра, когда они снова массами летят в леса Новой Гвинеи. Каин называет Урему часто поэтому Мулики-амб (дом голубей; «мулики» означает на диалекте Били-Били голубь, а «амб» — дом). На материке, против островка Урему, впадает речка Ио-Гуму, довольно значительная. Небольшое селение находится в верховьях ее. Урему и Ямбомба ограждают небольшую гавань, которая может быть довольно удобною для небольших судов.

Я встретил в Ямбомбе очень радушный прием. Все казались рады моему приезду. Биромор проводил меня в свой «дарем» (на диалекте Ямбомбы буамрамра называется «дарем»). Видел у него топор, ручка которого была образец папуасской резьбы. Это был первый и единственный экземпляр, виденный мною на Берегу Маклая. Заметил также висевший на снурке пробуравленный плоский круглый камень. На мои вопросы, откуда, кто сделал, туземцы отвечали: «Из моря», «Не знаем», «Это было сделано не людьми»; однако ж нашелся один, который пояснил, что «наме, наме» (давно, давно) люди Ямбомбы привезли этот камень с о. Корогу (Я много раз и от других туземцев слышал название Корогу, но не мог добиться, где находится этот остров. Мне кажется положительно, что из теперь живущих жителей Берега Маклая никто там не бывал и единственно слыхал от отца или деда это имя.), который находится очень-очень далеко от Ямбомбы, что теперь люди Ямбомбы не только не ездят туда, но не знают даже, где он находится. Люди Ямбомбы не знали, для чего делались эти камни (Этот камень был не что иное, как каменный наконечник булавы, которые употребляются на южном берегу Новой Гвинеи, а также на некоторых островах Луизиады.).

Группа туземцев работала над новою пирогой, именно пришивали длинную планку у одного борта ее. Несколько соответствующих отверстий были сделаны на краях пироги и доски; в них продевалась крепкая красная лиана — которую туземцы называют «урамер» — много раз, пока оба отверстия сантиметра в 4 в диаметре не были вполне выполнены оборотами лианы. Одно подобное закрепление отстояло от другого приблизительно на 1/2 м, и все скважины и отверстия были законопачены наскобленными и размоченными внутренними слоями коры «дым». Работы было немало, но прежде было еще больше, потому что, не имея гвоздей, им приходилось делать отверстия каменными топорами, вследствие чего отверстия были больше; теперь они обтачивают большие гвозди в виде долота и очень искусно делают небольшие четырехугольные отверстия.

Они очень обрадовались, когда я им показал, что, накалив гвоздь на огне, они могут прожигать отверстия разного диаметра, смотря по толщине гвоздя, в бамбуке и не слишком толстых [168] досках. Они очень серьезно просили меня поселиться на о. Урему, надеясь, вероятно, на помощь, которую я могу оказать им моими столярными инструментами. Подаренные мне при отъезде старые кокосовые орехи с ростками я прибавил к тем, которые посадил сегодня утром на о. Урему. Вернувшись в Били-Били, я сказал Мебли, что подниму его очень рано, чтобы отправиться на острова Довольных людей.

10 мая. За неимением часов я пожертвовал свечою с пометками, соответствующими часам и получасам. Проснувшись, когда моя свеча-часы показывала половина первого часа ночи, я встал и разбудил Мебли, но прошло более часа до тех пор, пока было все готово и мы могли сдвинуть дынги в море. Ветер был слаб, и к рассвету мы были не далее как милях в 2 на Ю от острова Тамб, крайний остров группы. Тамб и Матарен имеют «улео» (песчаный берег), обращенный к лагуне, между тем как о. Певай кругом окаймлен скалами, так что пристать к нему неудобно. Проход между островами Тамб и Матарен чист, между тем как между о. Певай и Митебог находится риф. Мы высадились на о. Тамб. Он весь покрыт лесом и не имеет, воды; кроме больших деревьев [...] (Оставлено место для названия) встречается вид пандуса, а также [...] (Оставлено место для названия), который делает, при положительном отсутствии здесь тропинок, путь по острову очень неудобным и в некоторых местах очень труднопроходимым.

После завтрака Гассан очень тщательно собрал все объедки, и, свернув их, положив камень в средину, обвязав все гибкой лианой, которую сорвал недалеко, он бросил связку далеко в море для того, чтобы дурные люди, найдя наши объедки, не заговорили бы их и не причинили нам вреда.

С о. Тамб мы направились к о. Митебог. Везде глубина была значительная, но могла представлять множество удобных якорных стоянок. Пролив между материком, мысом Год-Аван и о. Митебог был достаточно глубоким для судов больших размеров. На о. Митебог 2 деревни: Митебог и Гада-Гада. Жители последней — выселенцы с другого острова, который они покинули вследствие войны с жителями о. Тиары. Семейные хижины построены все на сваях, «даремы» же — прямо на земле, как в Били-Били, Тиаре и т. д. На конце конька над входом красовалась большая из дерева вырезанная рыба. Люди здесь были особенно любезны, упрашивали остаться ночевать у них, на что я не согласился, потому что Гассан предупредил меня, что очень боится остаться ночевать в Митебоге или в Гада-Гада, с которыми жители Били-Били находились в неприязненных отношениях. Он боялся, что во время сна ему отрежут несколько волос, заговорят их и что он от этого заболеет.

В Митебоге строят много пирог; в одной полуготовой, т. е. не вполне выдолбленной, была налита вода, как мне объясняли, чтобы размочить дерево и сделать его более мягким для долбления.

Лишившись моих 2 часов, я должен был приискать какое-нибудь мерило времени. Днем (так как пасмурных дней здесь [169] сравнительно очень небольшое число) солнечные часы исправляют это дело, вечером я много раз замечал, что, занимаясь какой-нибудь интересной работой, совершенно теряешь всякое представление о времени.

Я придумал следующий способ, который оказался довольно практичным. Я взял 2 стеариновые свечи, у которых отрезал верхние конические концы, а затем зажег одну из них. По прошествии часа я отметил на незажженной свече чертою, на сколько вторая свеча сгорела, и, заметив время, снова зажег вторую. По прошествии часа я сделал то же, т. е. отметил на целой свече, на сколько вторая свеча укоротилась вследствие горения в продолжение 2 часов. Я сделал то же и для третьего часа. Найдя, что отделы отмеченные были почти что равны, я взял среднюю величину и разделил ее на 4 равные части. Таким образом я получил скалу сгорания свечи; я, однако ж, скоро заметил, что сквозной ветер, дующий с разных сторон, делает сгорание свечи неравномерным, почему пришлось придумать какой-нибудь способ для ограждения свечи от сквозного ветра. Такой аппарат я себе устроил очень просто, вырезав, почти что совершенно, одну из сторон большой жестянки от бисквит, и получил аппарат, предохранявший свечу от сквозняка и неравного сгорания. К подсвечнику, который я употреблял для этой цели, я прикрепил масштаб из бамбука с делениями. Так как в этой местности круглый год почти солнце поднимается в одно и то же время, то, зажигая мою свечу в 6 часов, я мог почти наверно определять с помощью сгорания ее часы вечера.

Болезнь и смерть жены Моте ⁵⁷

29 марта. Утром мне сказали, что жена Моте очень больна, и просили прийти в деревню. В час пополудни один из туземцев пришел с известием, что женщина эта умирает и муж ее просит меня дать ей лекарство. Я отправился и, услышав плачевный голос женщин, которые голосили по разным углам площадки перед хижиною, подумал, что больная уже умерла. Около хижины сидело несколько женщин, кормивших грудью детей. Мне указали на хижину умирающей, в которую я вошел. В хижине было очень темно, так что, войдя в нее со света, я сперва не мог ничего разглядеть. На меня набросилось несколько женщин, прося лекарство. Когда глаза попривыкли к темноте, я разглядел, что умирающая лежала и металась посередине хижины, на голой земле. Около нее расположилось 5 или 6 женщин, держа кто голову, кто спину, кто руки, кто ноги больной. Кроме того, в хижине было еще много женщин и детей. Добиться толку было невозможно. Умирающая не разжимала зубов и только по временам как-то вздрагивала и старалась подняться. Вне хижины, как и внутри ее, все толковали о смерти. Сама больная иногда вскрикивала: «Умираю, умираю!» Не успел я вернуться домой, как Моте пришел за обещанным лекарством. Я повторил, что [170] принесу его. Отвесив небольшую дозу морфия, я вернулся в Бонгу. Меня встречали и провожали, как будто я действительно нес с собою верное исцеление от всяких недугов. В хижине ожидала меня та же картина. Больная не захотела принять лекарства, несмотря на то, что все уговаривали ее и один из туземцев даже предложил разжать зубы дунганом ⁵⁸, чтобы влить лекарство в рот. Больная повторяла по временам: «Умираю, умираю».

30 мая. Солнце только что взошло, когда несколько коротких ударов барума возвестили, что жена Моте скончалась.

Я поспешил в Бонгу. Вой женщин слышался уже издали. Все мужчины в деревне ходили вооруженными. Около хижины Моте я увидал его самого; он то расхаживал, как бы приседая при каждом шаге, то бегал, как бы желая догнать или напасть на кого; в руках у него был топор, которым он рубил (только для вида) крыши хижин, кокосовые пальмы, кусты и т. д.

Я пробрался в хижину, где лежала покойница, но там было так темно, что я мог разобрать только, что умершая лежит на нарах и кругом ее теснятся, причитывая и воя, женщины.

Часа через два Лако и другие родственники покойницы устроили в переднем отделе хижины род высокого стула из весел и палок. Приложенный рисунок делает подробное описание излишним ⁵⁹. Один из туземцев вынес тело женщины, очень похудевшее в последние дни, на руках, другой принял и посадил его на приготовленный стул. У покойницы ноги были согнуты в коленях и связаны. Их завернули в женские нале ⁶⁰, а около головы и по сторонам воткнули ветки Coleus с разноцветными листьями.

Между тем на площадку перед хижиной высыпали пришедшие из Горенду и Гумбу туземцы, все вооруженные, с воинственными криками и жестами. При этом говорились речи, но так быстро, что мне было трудно понять сказанное ⁶¹. Моте продолжал свою пантомиму горя и отчаяния, только теперь он был одет в новый маль, громадный катазань ⁶² (гребень с большим веером перьев, который носят единственно тамо-боро, т. е. отцы семейств); большой гун болтался под мышками и, как утром, на плече у него был топор. Он расхаживал, как прежде, приседая, т. е. это был род пляски, которую он исполнял в такт под свою плаксивую речь и завывание женщин.

Что все это была одна комедия, которую действующие и присутствующие считали необходимостью исполнить, было ясно видно и прорывалось по временам. Например, когда Моте, среди своих монологов (он хороший оратор), войдя вдруг в азарт, стал неистово рубить топором кокосовую пальму, одна из женщин, кажется, сестра его, которая также выла, вдруг прервала свои отчаянные вопли, подошла к Моте и заметила ему самым деловым тоном, что портить дерево не следует, после чего Моте, ударив еще раза два, но менее сильно, отошел прочь и стал изливать свою горесть, ломая старый, никуда не годный забор. Также, когда дождь стал накрапывать, он выбрал сейчас же себе [171] место под деревом, где дождь не мог испортить его нового маля и перьев на голове.

Пришли несколько друзей Моте из Гумбу и принесли, чтобы изъявить свое сочувствие, подарки (табиры, которые были положены перед входом хижины умершей). Табиры были сейчас же разобраны членами семьи.

Весь день продолжалось вытье Моте, и даже вечером он расхаживал и тянул свою песнь, начинавшуюся словами: «Ала-мо-амо» и т. д. Он говорил приблизительно: «Уже солнце село, она все еще спит; уже темнеет, она все еще не приходит. Я зову ее, и она не является» и т. д.

Покойницу принесли снова в хижину, и снова множество женщин окружили нары, на которых она лежала, по очереди воя, поддерживая огонь и болтая.

Зайдя в Бонгу ночью, я застал ту же сцену: женщины бодрствовали внутри хижины и у входа ее, мужчины на площадке, у костра. Несколько раз ночью в Бонгу ударяли в барум, на звуки которого отзывался другой где-то далеко в горах (как я узнал потом, то был барум деревни Бурам-Мана).

31 мая. Придя утром в Бонгу, я застал очень измененное настроение: люди оживленно болтали, следя за приготовлением угощения, которое, судя по числу горшков, стоявших рядами на длинном костре, и по грудам шелухи таро, ямса и т. п., над которым трудились, жадно хрюкая, несколько свиней, должно было быть очень значительное. Все приготовления угощения были сделаны ночью; мне сказали, что люди Бурам-Мана, откуда была покойница и где жило несколько ее близких родственников, должны прийти «гамбор росар» (связать корзину) и что их теперь ждут.

В хижине я увидал, что труп был уже упакован женщинами в коробку из «губ» (Губ, как я уже имел случай заметить, не что иное, как так называемые [...] (В рукописи оставлено место для названия. В СС, т. 2, с. 350: листовые влагалища) разных видов пальм.), но голова была еще видна. Подойдя к гамбору, я заметил, что все украшения: ожерелья и т. д., которые были навешаны при вчерашней выставке ее тела, были сняты; даже новый маль не был оставлен на покойнице, и, кроме нескольких ветвей Coleus, ничего не было положено в гамбор. Я вышел из хижины, услыхав страшные крики. То была ватага жителей горной деревни Бурам-Мана, которые с криками и воинственными жестами появились со всех сторон на площадку, как вчера люди Горенду, но еще с большим шумом и азартом. Вслед за ними вышел ряд женщин, которые направились прямо в хижину покойницы, причем завыли самым усиленным образом.

Так как люди Бурам-Мана должны были вернуться домой сегодня же, жители Бонгу поторопились распределить для каждого из них долю угощения, которое не полагалось быть съеденным здесь, а взятым с собою. Для этого в каждый табир были положены банановые листья, а на них вареные инги и куски свинины, так, ч[тобы] было удобно связать их в большие свертки; [173] затем к каждому свертку, число которых соответствовало числу мужчин, пришедших из Бурам-Мана (почти все — родственники умершей), были приложены разные вещи, как-то: табиры, гун, мали и т.п.

Между тем двое из туземцев Бурам-Мана вынесли из хижины гамбор с покойницей, а за ними последовали женщины, которые стали неистово выть и толкаться вокруг гамбора. Мужчины занялись увязкою корзины с телом. Она была привязана к бамбуку, концы которого двое мужчин держали на плечах; двое других, не скупясь на ротанг, увязывали корзину, доведенную ими, вследствие стягивания ротангом, до весьма небольших размеров; женщины, не переставая выть, стали кружиться и выплясывать вокруг группы. По временам все останавливались, продолжая выделывать среднею частью тела положительно неприличные движения; некоторые отделялись, скребли и терли гамбор, как бы лаская его, причем причитывали на разные голоса. Эти группы постоянно сменялись, пока, наконец, гамбор не был внесен обратно в хижину и повешен при помощи перекладины в углу ее. В это время люди Бурам-Мана, нагрузив жен своими долями угощения и наследства, поспешили отправиться домой и сошли со сцены с гораздо меньшим шумом, чем пришли.

2 июня. Застал утром всех туземцев от мала до велика с вычерненными лицами; у некоторых, кроме лица, грудь была также натерта черною краской; у третьих, кроме груди, руки и спина, а Моте, муж покойной, имел все тело испестренное черною краскою, или «куму». Мне сказали, что это было сделано уже вчера вечером. Сегодня все оставались в деревне, никто не ходил на работу; мужчины пили кеу, женщины возились около хижин. Все были испачканы куму, не имели никаких украшений и походили на трубочистов. Заметив, что все без исключения были вымазаны черною краской, я, подойдя к Моте, спросил куму, который мне был тотчас же подан. К величайшему удовольствию обступивших меня туземцев я, взяв мизинцем немного куму, сделал себе на лбу небольшое черное пятнышко; Моте стал пожимать мне руку, приговаривая: «Э-аба, э-аба», а со всех сторон стали слышаться одобрительные возгласы.

Я вошел в хижину Моте и увидел большой цилиндр из кокосовых листьев, метра в 2 вышиною, как раз в том углу, где повесили вчера гамбор. Раздвинув немного листья, я убедился, что гамбор висел, как и вчера, на перекладине, а цилиндр был сделан вокруг него; в хижине горели 2 костра, что было целесообразно, так как запах от разлагающегося трупа был очень силен.

омментарии

В начале 1876 г. Миклухо-Маклай, находившийся на о. Ява, решил вернуться на Берег Маклая. Решение было продиктовано в первую очередь его тревогой за судьбу папуасов, вызванной обострением борьбы колониальных держав вокруг Новой Гвинеи и слухами о якобы намечавшейся аннексии южного и восточного берега острова Великобританией. О политических целях своего путешествия, о намерении защищать свободу и права папуасов «своего» Берега Миклухо-Маклай сообщил в письмах А. А. Мещерскому (от 17 марта 1876 г.) и Ф. Р. Остен-Сакену (от 26 марта), публикуемых в т. 5 наст. изд. По просьбе Миклухо-Маклая Остен-Сакен передал его письмо для публикации в либеральную газету «Голос». Газета в небольшой статье напомнила о выдающихся итогах первого пребывания Миклухо-Маклая среди папуасов, об обещании, данном им путешественником при отъезде: возвратиться, «когда узнает, что возвращение его может быть для них полезным и необходимым»; высказав резкую критику по адресу «колонизаторских держав», газета указала на большую опасность, которой подвергается независимость острова. И в заключение: «Если посреди всех разнообразных, своекорыстных интересов, которые сталкиваются теперь в Новой Гвинее, нашему соотечественнику <...> удастся сплотить в одно целое разбросанное население северовосточного берега и образовать самостоятельную колонию — это будет, во всяком случае, большая заслуга перед человечеством. Для нас не может не быть утешительною мысль, что представителем бескорыстных, истинно человеческих стремлений в этих далеких странах является русский человек» (Голос, 1876. No 303).

О политической обстановке вокруг Новой Гвинеи в 1875—1876 г., о позиции Миклухо-Маклая и его действиях, направленных на сплочение деревень Берега в единый социальный организм, см.: Тумаркин Д. Д. Папуасский союз (из истории борьбы Н. Н. Миклухо-Маклая за права папуасов Новой Гвинеи) // Расы и народы: Ежегодник. 7. М., 1977. С. 106—109.

Другой важной задачей путешествия Миклухо-Маклай называл продолжение исследований по этнографии, антропологии, естествознанию.

Высадке на Берег Маклая предшествовало длительное плавание на шхуне «Sea-Bird» (см. об этом раздел «Путешествие в Западную Микронезию и Северную Меланезию в 1876 г.» в наст. томе и примечания к нему). О возвращении Миклухо-Маклая на Новую Гвинею сообщалось в русской печати: в том же номере «Голоса» со ссылкой на телеграмму Международного телеграфного агентства из Сингапура, в Изв. РГО (1876. Т. 12, Вып. 5. Отд. 1. С. 189) со ссылкой на частную телеграмму из Сингапура от 24 октября. Сообщение самого Миклухо-Маклая от 3 июля о высадке и первых днях жизни на Берегу было изложено в Изв. РГО (1876. Т. 12. Вып. 6. Отд. 1. С. 204) и полностью опубликовано там же (Отд. 2. С. 505) (См. полный текст: «Путешествие по Западной Микронезии и на Берег Маклая» в наст. томе).

Помимо материалов, завершенных Миклухо-Маклаем для печати, в его рукописном наследии сохранилось очень немного источников, относящихся ко времени второго пребывания на Берегу. Из них лишь несколько фрагментов могут быть опубликованы в наст. томе и в т. 3 наст. изд., большая их часть используется в примечаниях.

Приводим перечень источников.

1. Записная книжка в плотном переплете, охватывающем ее левую половину. На переплете поперек: «No 4», на обратной стороне: «Нов. Гвинея» (синим карандашом). На титуле: «1876/7. Maclay-Kuste». На обратной стороне титула: «1876-7. Бугарлом и Аиру». На л. 1: «1876 июль. Берег Маклая. Миклухо-Маклай, Бугарлом, Аиру, ноябрь 1877» (АИЭ(М). Далее: ЗК —1876—1877).

2. Карманная записная книжка из сложенных вдвое небольших листков. На л. 1: «Миклухо-Маклай, 1876». Записи, относящиеся к Берегу Маклая, на л. 24 об.— 29 об. (АГО. Ф. 6. Оп. 1. No 55. Далее: КЗК —1876, 1).

3. Карманная записная книжка из сложенных вдвое небольших листков с вложенными одинарными листками. На л. 1: «1876. Берег Маклая, август-8» (АГО. Ф. 6. Оп. 1. No 83. Далее: КЗК-1876, 2).

4. Карманная записная книжка из нарезанных листков. Возможно, при архивной обработке порядок листков нарушен. Записи относятся к марту-сентябрю 1877 г. (АГО. Ф. 6. Оп. 1. No 60. Л. 1 — 43 об. Далее: КЗК—1877, 1).

5. Карманная записная книжка из 4 сложенных тетрадочных листков. Возможно, что при архивной обработке ошибочно отделена от предыдущей. Записи относятся к марту-апрелю 1877 г. (АГО. Ф. 6. Оп. 1. No 63. Л. 43 — 50 об. Далее: КЗК—1877, 2).

6. Карманная записная книжка, сшитая из сложенных вдвое неполных тетрадочных листков разного размера. Записи относятся к апрелю — маю 1877 г. (ПО ААН. Ф. 143. Оп. 1. No 25. Л. 1—8 об. Далее: КЗК —1877, 3).

7. Карманная записная книжка, сшитая из сложенных вдвое линованных листов. Записи относятся к июлю 1877 г. (ПО ААН. Ф. 143. Оп. 1. No 24. Л. 3—10 об. Под этим же шифром — отдельные листки 1—2. Далее: КЗК—1877, 4).

8. Исписанный с обеих сторон листок с заметками о горах и по метеорологии (ПО ААН. Ф. 143. Оп. 1. No 8). Опубликован в СС. Т. 3. Ч. 2. С. 308. См. в т. 4 наст. изд.

9. Листы из альбома с рисунками и разрозненные листки с заметками, относящимися ко второму пребыванию на Берегу Маклая (ПО ААН. Ф. 143. Оп. 1. No 53).

10. Записная книжка «Ethnologia» (описание ее см. в наст. томе, с. 451). Л. 35 об. содержит заметки, относящиеся ко второму пребыванию на Берегу Маклая.

Второе пребывание на Берегу Маклая (июнь 1876 г.— ноябрь 1877 г.)

Печатается по рукописи АИЭ (П). Ф. К—V. Оп. 1. No 294.

Впервые: Изд. 1923. С. 491—552, со значительной перекомпоновкой текстов, многочисленной правкой и не в полном виде.

Рукопись, как обычно в РПТ, на больших листах в синюю линейку, частично сшитая в тетрадь, частично — в виде подборки разрозненных одинарных и двойных листов. Пагинация — полистная, печаткой (л. 00290—00350; в пагинации допущена ошибка: после 00292 — сразу 00299) — фиксирует связь этой части РПТ с предыдущей («Второе путешествие в Новую Гвинею», см. т. 1 наст. изд.) и следующей («Первое посещение южного берега Новой Гвинеи в 1880 г.», см. в наст. томе). Заглавие в рукописи отсутствует.

Писана рукопись тремя почерками, теми же, что и другие части РПТ (см. с. 11 и 438 т. 1 наст. изд.). Текст переписчиков — на левой половине листов, правая оставлена чистой, и на ней позднее внесены дополнения и поправки. Кроме того, поправки сделаны и в тексте переписчиков. Работа последних шла несомненно под диктовку, в ходе которой Миклухо-Маклай создавал текст, о чем свидетельствует характер поправок, вносившихся переписчиками по ходу работы: видно, как автор, диктуя, заменял тут же слова, слегка перестраивал фразы. В следующих примерах замененные при диктовке слова приводятся в прямых скобках: <...> было убито [падаю] упавшими кокосовыми деревьями»; «береговы[м]е деревн[ям]и [угрожали] пострадали главным образом от необыкновенно больших волн»; «площадку [около моей] на месте моей»; «продолжал [расправляться со св] чинить расправу»; «[Подойдя к ним] Увидя меня» и др. Текст РПТ свидетельствует также о том, что Миклухо-Маклай по ходу работы указывал переписчикам на допущенные ими ошибки: «[Скалеу] Каму»; «[Многие] Ноги все еще сильно болят» и др.

Текст, принадлежащий двум первым переписчикам, был затем подвергнут правке тем же неизвестным редактором, что и в других частях РПТ (по-видимому, ему же принадлежит третий почерк). Правка носила в первую очередь стилистический характер: исправлялись выражения, казавшиеся редактору неловкими, тяжеловесными; стиль автора в целом нивелировался. При этом редактор в угоду «правильности» слога допускал разного рода отступления от первоначального смысла. Например, вместо: «предпочел не оставаться жить в самой деревне» — «предпочел не жить в одной из деревень»; вместо: «После этой катастрофы случилось много заболеваний и смертных случаев на Берегу Маклая» — «После этой катастрофы в соседних местностях случилось много заболеваний, окончившихся смертью»; вместо: «Я видел другой образ добытия невесты» — «Я видел другой род свадьбы»; вместо: «созывающий к оружию» — «призывающий к оружию». По-видимому, Миклухо-Маклай не заметил этих неточностей, и поправки приходится сохранять при воспроизведении РПТ. Ряд поправок и фактических дополнений внесены рукой самого автора. В целом данную часть РПТ можно рассматривать как завершенную в текстологическом отношении.

Однако нельзя считать завершенным и полностью осуществленным замысел этой части истории путешествий Миклухо-Маклая на Новую Гвинею. В отличие от предыдущих частей, построенных последовательно в форме дневников, здесь сначала идет схематичный хроникальный обзор событий от июня 1876 г. до ноября 1877 г., а затем дается подробное изложение не всегда датируемых отдельных эпизодов жизни, экскурсий, фактов, представляющих этнографический интерес. Связь между двумя частями неоднозначна: не все сюжеты и темы, обозначенные в «хроникальной» части, отражены затем во второй, вследствие чего возникает впечатление незавершенности. Можно предположить, что в момент работы над РПТ Миклухо-Маклай не располагал полевыми дневниками 1876—1877 гг. Более того, есть все основания считать, что как раз эти дневники находились среди утраченных им «манускриптов», связанных с путешествиями этих годов (см. о пропаже рукописей в очерке «Один день пути» в наст. томе). Таким образом, Миклухо-Маклаю пришлось восстанавливать общую картину и отдельные эпизоды второго пребывания частично на основании имевшихся у него полевых материалов, частично — по сохранившимся отчетам, а также по памяти.

При подготовке текста к публикации Д. Н. Анучин отнесся к этой части РПТ как незавершенной заготовке и счел возможным произвести в ней значительную перекомпоновку. Он расположил эпизоды второй части в соответствующих местах части первой, привязав их к помесячным заметкам (при этом из самих заметок ради связности пришлось убирать отдельные фразы и даже целые абзацы). В некоторые помесячные заметки первой части он внес эпизоды из ЗК (так в тексте оказались отсутствовавшие в РПТ рассказы об экскурсиях в Марагум-Мана, в деревню Рай и о праздниках мун). Кроме того, из второй части был исключен эпизод «Убеждение о моей глубокой старости». Вся эта работа была проделана по копии, снятой с части РПТ (АИЭ (П). K-V. Оп. 1. No 296). По ней же были сделаны многочисленные стилистические поправки. В итоге рукопись копии приобрела такой вид, что для набора с нее пришлось снимать новую, уже машинописную копию (об этом сохранилась помета на л. 301 об. копии РПТ). Заглавие внесено на л. 1 копии РПТ рукой Д. Н. Анучина. Возможно, что он взял его с титульного листа части РПТ. позднее исчезнувшего, но возможно также, что воссоздал его по аналогии с предшествующими заглавиями.

В изданиях 1940 и СС. Т. 2 композиция, составленная Д. Н. Анучиным, была сохранена, но добавлен текст «Убеждение о моей чрезвычайной старости» и проведена дополнительная стилистическая правка.

В настоящем издании полностью восстановлен текст РПТ. В связи с тем, что несколько листов в ней в настоящее время утрачены, мы даем соответствующие разделы текста по копии РПТ с последовательным освобождением от правки Д. Н. Анучина.

Примечания 3, 17, 42, 44, 58, 60, 65, 69, 70 принадлежат Д. Д. Тумаркину, прим. 67 — Н. А. Бутинову, прим. 4, 7 взяты из СС. Т. 2. Остальные примечания подготовлены Б. Н. Путиловым.

1 О плавании на шхуне «Sea-Bird» см. предыдущий раздел в наст. томе.

2 «Сдержу слово» — относится к обещанию вернуться, которое Миклухо-Маклай дал папуасам при отъезде в декабре 1872 г.

3 Местное название маленького мыса, где в 1876—1877 гг. жил Миклухо-Маклай,— Бугарлом. Улеу (бонг.) — песчаный берег.

4 Белыми муравьями (white ants) англичане, жившие в колониях, называли термитов (Isoptera), о которых здесь и идет речь.

5 Подробнее о землетрясениях и их последствиях, в том числе для горных деревень, см. заметки: «О вулканических явлениях на северо-восточном берегу Новой Гвинеи» и «О вулканической деятельности на островах близ северо-восточного берега Новой Гвинеи и поднятии северной части Берега Маклая на Новой Гвинее» (т. 4 наст. изд.).

6 Имеется в виду статья: «Несколько сведений об островах Агомес, узнанных от тредора Шоу, прежде жившего на этой группе» (Изв. РГО. 1879. Т. 15. Отд. 2. См. в т. 3 наст. изд.). Миклухо-Маклай пишет здесь о последствиях наводнения, случившегося из-за сильного шквала. Точнее было бы в данном примечании: «на островах группы Луб». На современных картах эта группа именуется островами Хермит.

7 Этот вид кенгуру, описанный Миклухо-Маклаем под названием Macropus tibol Mel., как выяснилось, был уже ранее описан под названием Macropus browni Rams., каковое название за ним и закрепилось.

8 Об экскурсии в Марагум-Мана см. «Заметки о втором пребывании на Берегу Маклая» в наст. томе и примечания к ним.

9 Об экскурсии в деревню Рай см. «Заметки о втором пребывании на Берегу Маклая» в наст. томе и примечания к ним.

10 В КЗК-1876, 2, л. 2—2 об. сохранились отрывочные, большей частью не поддающиеся расшифровке заметки об этой экскурсии. Здесь фиксируется маршрут с отметками во времени, указаны направления, отмечены показания барометра, данные о высоте над уровнем моря; карандашный набросок вида на залив, реку, горы, с подписями.

11 Об этой экскурсии — см. далее рассказ «Экскурсия на пик Константин».

12 О поездке на о. Били-Били отрывочные заметки в КЗК-1876, 2, л. 6 об.: «23 авг., выехав 3 ч., порядочный ветер, так что к 7 час. был в Били-Били. Противный ветер. Экскурсия по берегу <неск. нрзб.> <...> Выбрал место для хижины.

24 <авг.> Постройка хижины. Костюм девочки. Лихорадка. Хорошая работа.

25 <авг.> Хижину построили. Не взял подарков и вернулся в Бугарлом, застал Ульсона в лихорадке».

13 Об экскурсии в горные деревни есть отрывочные заметки в КЗК-1876, 2, л. 7—10: «Экскурсия в Энглам, Сегуан и Самбуль-Мана.

29 <авг.> Поднял Сале в 4 ч., вышли в 7-ом. Люди в Горенду были не готовы, задержка. <...>

Череп измерен. Вид на горы. Девочка — разговор». Далее идут записи определения пеленгов.

«Кварталы Энглам-Мана: Мумулум — 1520, Майдум — 1450, Дягулум, Дубу, Улумба, Вакумба. (Цифры, очевидно, обозначают высоту в футах над уровнем моря).

30 <авг.> Очень крутой спуск и сколь[зко]. Имеется сланец, съестные грибы, горный поток. <...> К 10 часам при[шли] в Сегуана-Мана. Мерил черепа и опис[ал] 4 квартала. <...> Не умеют делать огонь.

31 <авг.> Спустил[ся] к Ком-Корам <...> Измерил черепа. <...> Возвр[атился] в Энглам-Мана. Малая заселенность».

Далее в КЗК таблицы взятия пеленгов (частично совпадают с таблицами в ЗК-1876-1877).

«Данные по этнологии горных жителей» либо не попали в записные книжки, либо были утеряны.

14 Материалы, связанные с этой экскурсией, в сохранившихся записных книжках отсутствуют.

15 Гарагасси — место, где стояла хижина Миклухо-Маклая в 1871—1872 гг. Посещение это Миклухо-Маклай приурочил к пятилетней годовщине своей первой высадки на берег залива Астролябия.

16 К этому времени, очевидно, относится рисунок ствола дерева с прикрепленной к нему памятной доской (см. с. 255. т. 1 наст. изд.).

17 Кокосовые пальмы начинают плодоносить через 7—8 лет после посадки. Этот эпизод показывает, что Миклухо-Маклай предполагал через несколько лет вернуться на Берег Маклая и прочно там обосноваться.

18 Ай в данном случае — название, принятое в языке бонгу для обозначения празднеств различного типа. Во время ритуальных ай в деревню входил персонаж под тем же именем, в маске и специальном обрядовом одеянии. Описание одного из празднеств см. в статье «Этнолог. заметки» (т. 3 наст. изд.; там же — сделанный Миклухо-Маклаем рисунок персонажа «Ай»).

19 Операция мулум входила в обряд инициации и была, как и сам обряд, окружена тайной. Миклухо-Маклаю долгое время не удавалось узнать ее подробности. Сколько-нибудь обстоятельных описаний обряда в сохранившихся работах ученого нет (см. например, «Антроп. заметки» в т. 3 наст. изд.).

20 Описание муна см. в специальной заметке в т. 3 наст. изд.

21 См. подробно об этом в разделе «Конечности» в «Антроп. заметках» (т. 3 наст. изд.).

22 Записи об экскурсии в Бурам-Мана отсутствуют. КЗК, отражавшие работу Миклухо-Маклая в последние месяцы 1876 г. и первые два месяца 1877 г., не сохранилось.

23 См. далее эпизод «Экскурсия в деревню Бомассия».

24 См. далее эпизод «Булу-Рибут».

25 В КЗК-1877, 2, л. 43 об. есть помета об экскурсии в деревню Мале 29 марта 1877 г.

26 См. далее эпизод «Свадьба Мукау».

27 Фраза означает: «Мужчина умер. Приходить нельзя» (бонг.). О разговоре с Бугаем никаких сведений не сохранилось.

28 Пат — топор (бонг.).

29 Эпизод «Убеждение о моей чрезвычайной старости» см. далее.

30 Описание западни для диких свиней не сохранилось. Есть два рисунка западни: КЗК-1877, 1. Л. 36 об.; ЗК-1876-1877. Л. 70 об.-71.

31 Смысл этой фразы неясен.

Апрельский раздел хроники может быть дополнен еще заметкой в КЗК-1877, 3, л. 2—3 об.: «Богатим, 12 апреля 1877 г.». Здесь среди других записей: «Отправился из Бугарлома в 1 ч., был к 3 1/2 в Богатим, где застал тамо Били-Били. Вечером узнал от Коды-<Боро> множество имен Ямбомба-Хогему, что заставляет меня думать, что опасения мои о нашествии белых и скором одолении туземцев неосновательны».

32 См. далее заметку «Экскурсия на острова Били-Били, Ямбомба и некоторые острова Архипелага Довольных людей».

33 См. об этом далее эпизод «Болезнь и смерть жены Моте».

34 См. об этом далее рассказ «Июнь. Горима».

35 В сохранившихся полевых материалах эта тема не отражена.

36 См. об этом далее в рассказе «Экскурсия в деревню Телята».

37 См. об этом далее в рассказе от 11, 15, 23, 24, 25 июля.

38 См. об этом далее в заметке «Новый дом».

39 В сохранившихся полевых материалах эти темы не отражены.

40 Возможно, к этому сюжету имеют отношения рисунки в КЗК-1877, 1, л. 41, 41 об.: копья, луки, стрелы, пляшущие маски-птицы.

41 В КЗК-1877, 1, л. 39 об. есть заметка, относящаяся к этому сюжету: «10 октября 1877. Танок-боро гамбор-отар <...> Обмахивают женщины. Подарки над покойником. Гамбор. Снимают украшения, даже маль. Речи. <...>»

42 Речь идет о слугах Миклухо-Маклая: Мёбли (микронезийце с островов Палау) и яванце Сале.

43 Текст «Экскурсия на пик Константин» в РПТ отсутствует, видимо, утрачен. Печатается нами по копии РПТ, где он находится после эпизода «Экскурсия на острова Били-Били...»; на полях — знак, отсылающий к другому месту в рукописи. Листы с текстом перечеркнуты и неправлены. В КЗК-1876, 2, л. 3—6—заметки, относящиеся к этой экскурсии.

44 Дынга, правильнее динги — здесь шлюпка. Это слово, заимствованное из бенгальского языка, широко употреблялось в Ост-Индии для обозначения различных типов лодок, в том числе парусных. Ниже (с. 178) это слово дано в правильном написании.

45 К этому несомненно относится запись в КЗК-1876, 2, л. 3 об.: «Тамо Богатим, отправившиеся со мною на пик Константин. 1. Анут. 2. Хорой. 3. Бом. 4. Самар. 5. Лалай. 6. Пукулан. 7. Урен. 8. Гамбу. 9. Пелу. 10. Пасир. 11. Губо. 12. Дали. 13. Санари. 14. Гаян. 15. Ябай. 16. Губай. 17. Егиль. 18. Молобор. 19. К. 20. Ниник. 21. Дуни. 22. Камай. 23. Ямбуй. 24. Гасар. 25. Абедь. 26, 27. Аусиба 2. 28. Масай. ? 29. Ваги. 30. Дока. 31. Билен. 32. Мока. 33. Табер.» К., очевидно,— Коды-Боро, в хижине которого Миклухо-Маклай провел ночь перед экскурсией.

46 В КЗК-1876, 2, л. 5, есть запись, свидетельствующая, что Миклухо-Маклай провел в Богати весь следующий день: «15 <авг.> <...> Нет ветра. К 12 ч. Бугарлом. Лихорадка».

47 Этому эпизоду должен был предшествовать рассказ о пребывании в Аиру (о. Били-Били) и на Архипелаге Довольных людей. Возможно, что соответствующий текст был подготовлен, но пропал. Записные книжки, связанные с этой экскурсией, состоявшейся в феврале 1877 г., не сохранились. Внесение в заглавие названия «Бомассия» ошибочно. Согласно отчету «Третье посещение Берега Маклая в 1883 г.» (см. в наст. томе, с. 361), Миклухо-Маклаю в 1877 г. не удалось попасть в деревню Бомассия, и он побывал в деревне Эремпи (ср. также в перечне экскурсий, с. 155, и в отчете «Второе пребывание» (с. 205—206 в наст. томе).

48 В данном случае Миклухо-Маклай имеет в виду локальную этническую группу эремпи; в отчете «О втором пребывании на Берегу Маклая» (см. в наст. томе) он отмечает, что люди эремпи населяли более 20 деревень.

49 Подробное описание свадьбы Мукао сохранилось в ЗК-1876—1877, л. 52 об.— 56, под 30 марта 1877 г. Далее в примечаниях мы приводим дополнения и разночтения из этого текста. На л. 53—рисунок с подписью: «Полный костюм невесты в Бонгу 30/III—77». На л. 53 об.— рисунок с подписью: «Невеста Бонгу, 1877».

50 В ЗК-1876—1877, л. 52—54 об.: «Затем один из главных одевальщиков дал Ло заранее приготовленный оним, который последняя взяла в рот, куснув два раза. Этою массою Обор вытер все лицо Ло».

51 В ЗК-1876-1877, л. 54: «Около входа в деревню группа женщин и несколько человек мужчин остановились. Оплевав вокруг, Обор подал Ло новый най, затем взял от одного из сопровождавших людей так наз. нанга сима, воткнул по одной в сагю над локтями, так что они за головой скрещивались, затем дали Ло разжевать бетель и извести (чтобы и рот, и все <в изд. 1923 здесь: тело> был бы красен»).

52 В ЗК-1876-1877, л. 54 об. здесь карандашные наброски: 1) невеста и три девушки — вид сзади; 2) схема расположения участников обряда на площадке, с подписями: «А — Бонгу, приготовляющие инги; В — Бонгу; С — пришедшие с невестой Гумбу; D — невеста и девочки; Е — женщины Гумбу».

53 В ЗК-1876-1877, л. 55 добавлено: «(обыкновенный обычай)».

54 В ЗК-1876-1877, л. 55 сделан рисунок карандашом: женщина, сидящая с табиром в руках.

55 Этот текст, содержащий разговор с Саулом о возрасте, почти буквально воспроизведен также в статье «Несколько дополнений» (см. далее в наст. томе). Аналогичный текст, почти без разночтений, сохранился в ПО ААН. Ф. 143. Оп. 1. No 15. Л. 26 об. Вероятно, лист из копии РПТ — в АГО. Ф. 6 Оп. 1. No 81.

56 Никаких материалов об этой экскурсии в бумагах Миклухо-Маклая не сохранилось. В КЗК—1877, 1, л. 36 есть перечень имен с общей подписью «Ямбомба». Запись не датирована.

57 Источник текста — ЗК—1876—1877, л. 57 об.— 63 об. Миклухо-Маклай подверг его незначительной стилистической обработке, местами упорядочил изложение и уточнил подробности.

58 Имеется в виду донган (бонг.) — кинжал из кости.

59 В ЗК—1876—1877, л. 59 об.— рисунки: женщина в хижине, стул, сделанный из весел, и план хижины.

60 Явная описка. Очевидно, следует читать «женские мали»: так Миклухо-Маклай в ряде случаев называет женские юбочки из растительных волокон (см., например, раздел «Одежда и украшения» в статье «Этнол. заметки» в т. 3 наст. изд.). Более точное название такой юбочки — най — приводится выше, в прим. 51.

61 В ЗК—1876—1877, л. 60 здесь: «<...> что все это значит и что они говорили, осталось для меня?? (после 2-х летнего пребывания!!)».