МИКЛУХО-МАКЛАЙ, Н. Н.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ЗАПАДНУЮ МИКРОНЕЗИЮ И СЕВЕРНУЮ МЕЛАНЕЗИЮ

В 1876 г.

Группа Агомес, или Хермит

(от 10 — 12 июня)

Июня 10. Уже на другое утро (по отплытии с о. Тауи) открылся архипелаг Агомес (или Хермит на картах), но при слабом ветерке, обогнув с юга группу и войдя с западной стороны за риф, мы только к 4 часам пополудни бросили якорь у южной оконечности главного острова. Группа состоит из трех или четырех островов посредине и многих низких — возвышенных частей [133] окружающего рифа. Группа довольно обширна, и, занятый другими вопросами, при кратковременной стоянке, я не успел <ни> составить себе понятия о расположении ее, ни убедиться в числе островов. Главный высокий остров называется туземцами Луб, тянется узкою полосою от Ю на С. Он, как и другие, покрыт растительностью от линии высокого прилива до вершины холмов, которые несколькими отдельными группами расположены вдоль острова (приблизительно 400 — 500 ф. вышины).

Проезжая близко мимо группы и между островами, первое, что мне бросилось в глаза, была малая населенность ее: не было видно деревень, ни даже отдельных хижин, и во весь день я не заметил ни одной туземной пироги. На следующее утро я нашел, что во всей группе всего две деревни ¹, и, судя по виденному (числу туземных хижин, пирог и туземцев), не думаю, чтобы теперешнее население архипелага было более чем 100 душ (включая женщин и детей) ².

Шкипер шкуны, который был здесь месяцев 7 или 8 тому назад и даже по случаю ловли и приготовления трепанга жил ³ на одном из островов, знал хорошо фарватер, и мы бросили якорь около места, где стояла прежде его хижина.

Когда уже стемнело, я услыхал из моей каюты шумное приближение туземных пирог и в полутемноте рассмотрел несколько папуасских фигур, взобравшихся на палубу, громко говорящих между собою и бесцеремонно расхаживающих на шкуне. Несколько папуасов засело в соседней с моею каюте шкипера, с которым они обходились, как со старым знакомым. Из нахальства их требований и шумных возгласов можно было заключить, что туземцы здесь привыкли видеть белых и потому, имея дело с весьма низким разбором этих людей, уже и здесь, как и <в> Микронезии, успели потерять уважение к европейцам или, вернее, никогда не имели случая приобрести его. В этот же вечер я имел случай познакомиться с образчиком взаимных отношений белых и черных друзей. Один из туземцев, которого шкипер назвал ⁴ «king» (Король (англ.)), во все горло требовал «brandy» (Коньяк (англ.)), а один из полупьяных европейских тредоров спрашивал у него женщину еще на эту ночь (В рукописи: на ещё ночь. Исправлено по черновику).

<Июня> 11-го. Встав по обыкновению на рассвете, я отправился в своей небольшой шлюбке осматривать группу. Моя главная цель была отыскать деревню и познакомиться с туземцами. Вдоль берега росли кокосовые пальмы, которые сами засеялись или (что вероятнее), посаженные некогда более многочисленным населением, сами размножились (Нисколько не оспаривая случаев и возможностей самостоятельного засевания кокосовой пальмы, замечу, что, насколько я знаю из собственных наблюдений, это далеко не часто случается; везде, где мне приходилось быть, кокосовые пальмы были признаком населения, настоящего или некогда бывшего. Раз посаженные, ясно, они сами засеивались вблизи посаженных. Папуасы на Берегу Маклая и малайцы на Яве, которых я расспрашивал о том, положительно отвергали сами собою засеявшиеся, а не посаженные человеком кокосовые пальмы.). Я был удивлен [134] малостью орехов; воды в них было не более небольшой чашки, между тем как обыкновенно в кокосовых орехах средней величины находится воды от 2 — 3 стаканов, в больших же иногда более 4 (Количество воды в орехах, как и их величина и вкус, весьма различно не только по местности, но и по деревням. Самые большие кокосовые орехи встречаются — по словам г. Вебера в Апии (в архипелаге Самоа), человека, долго прожившего на островах Тихого океана в качестве главного агента дома Годефруа в Гамбурге, главным образом собирающего копру (сушеное зерно кокосового ореха) на островах, поэтому в этом отношении весьма компетентного — не под экватором, а на островах северной и южной границы распространения этой пальмы в Тихом океане.). Я указываю на это множество кокосовых пальм (которые, однако же, не образуют сплошного пояса вокруг всех островов) на островах Агомес как на доказательство прежде здесь обитавшего гораздо значительнейшего населения. Но об этом несколько слов ниже.

Проехав значительное пространство вдоль берега двух островов и не найдя и признака жилья и туземцев, я направился к пироге, которая, отчалив от одного из низких островов у рифа, пересекала лагуну. Небольшая пирога с выносом на одной стороне была очень плохой (небрежной) работы, но, несмотря на то, доски, образующие высокие борты (Постройка этой пироги, весьма отличная от поли- и микронезийской, была подобна новогвинейской во всех отношениях.), оказались изрисованными черными и красными иероглифическими фигурами, которых смысл я не мог понять, но которые положительно не были простым орнаментом. Между туземцами в пироге находился Бокчо, молодой туземец Агомес, который прослужил 7 или 8 месяцев в качестве матроса или юнги на шкуне, теперь счастливо вернувшийся на родину. Взятый на шкуну, получив от шкипера кличку Бокчо (имя его я не мог добиться от него (Вероятно, вследствие обычая, общего с туземцами Новой Гвинеи (также многих островитян Тихого океана), что имя туземца можно узнать только от другого, а не от него самого.)), зная единственно с десяток английских слов и не понимаемый товарищами, при весьма дурном обращении, имел на шкуне очень запуганный и глупый вид, на вопросы он отвечал обыкновенно глупым смехом или постоянным «yes» (Да (англ.)).

Проведя ночь на берегу между своими, он совершенно изменился, сейчас же понял меня, когда я ему объяснил (по-английски), что желаю, чтобы он перешел бы в мою шлюбку, показал бы мне свою деревню и был бы переводчиком. Туземцы Агомес, спутники Бокчо, которых я вчера в полутемноте не мог разглядеть, имели общий папуасский тип (только не папуасский тип г. Уоллеса) ⁵, не отличались значительно от жителей о. Тауи, но не имели щеголеватого вида последних, и кроме отсутствия украшений, куафюры голов и их бороды ⁶ были небрежно растрепаны.

Мы направились к низкому острову, откуда шла пирога, которая, высадив Бокчо в мою шлюбку, продолжала свой путь [136] к шкуне. Завидя приближение шлюбки и услыхав возгласы Бокчо, на берегу, где стояли несколько хижин, собралась небольшая толпа, которая помогла втащить шлюбку на отлогий берег. Бокчо, играющий сегодня в своей деревне первую роль как прибывший из дальнего путешествия, скомандовал кокосов для меня и повел меня в самую большую хижину, которая стояла ближе к берегу.

Это была общественная хижина для мужчин, но сегодня, по случаю экстренного случая — приезда белого или, может быть, вследствие других обычаев, несколько женщин последовали за нами и даже протиснулись вперед. Хотя эти женщины были не стары и я (что очень много значит ⁷) уже привык к папуасским лицам, они показались мне здесь особенно некрасивыми, уже не говоря о том, что вследствие elephantiasis у двоих ноги были двойного объема против обыкновенного. Их костюм показался мне довольно замечательным. Он состоял из небольшого фартука из листьев, закрывавшего нижнюю часть брюшины; стебли этих листьев и тонкие ветки их, продернутые под поясом, который держал весь костюм, оплетенные снурком, образовывали спереди род корзины, которая была наполнена разными предметами ежедневного употребления, между которыми находились и зеленые бананы и обгрызанные куски кокосовых орехов. Когда эти дамы стояли или ходили, корзины вследствие тяжести содержимого оттопыривались вперед; когда же они садились, этот переплет представлял род корсета, закрывавший грудь и доходящий почти до подбородка. Сзади за пояс были заткнуты 2 или 3 длинных, но узких листа, которые хвостообразно болтались между ногами.

Костюм этот, вероятно, сменяется или дополняется каждые 2 или 3 дня, по крайней мере у виденных женщин листья переднего фартука были свежие или полусвежие, хвост же сзади, как я предполагаю, прицепляется только в особенных случаях, так как у всех эти листья, казалось, были сорваны за несколько минут до моего приезда. Почти у всех женщин на руках выше локтя, у других — на внешней стороне ляжек, я заметил татуированный довольно красивый, у всех однообразный орнамент. Род татуировки, состоящий из длинных тонких надрезов (сделанных, вероятно, осколками стекла), и рисунок были очень различны от виденного на о. Тауи. Я подошел к одной из женщин, у которой были большие зубы, надеясь с помощью Бокчо уговорить ее показать мне их. Но эта помощь оказалась лишнею. Дама эта, видя, что я интересуюсь ее зубами, с заметным удовольствием, даже с некоторою гордостью поспешила показать мне их, открыв чрезмерно рот, и даже дозволила мне сделать эскиз ее зубов. Все ее передние зубы были увеличены, хотя в различной степени, но два, соответствующих d<entes> incisores (оба средних левой стороны), в обеих челюстях были особенно велики. Кроме того, в нижней челюсти за увеличенными резцами правой стороны росли сзади по сверхкомплектному зубу (dentes proliferi). Это была первая и единственная женщина, у которой я здесь мог [137] рассмотреть гипертрофированные зубы; другие две так же жеманились, как и женщины Тауи ⁸.

Женщины так теснились вперед, что мужчины нашли это неприличным и, громко что-то говоря, предложили им, как я предполагаю, выйти из хижины, причем один из туземцев замахнулся на них; женщины также возвысили голос и не хотели выйти. Чтобы отделаться от громкой перебранки, я роздал обеим партиям несколько кусков привезенного табаку и перешел к осматриванию хижины. Она была довольно объемиста: футов 40 — 50 длины и 25 — 30 ширины, сарае-образной постройки, освещалась четырьмя небольшими дверьми, по две в переднем и в заднем фасаде. Боковых стен почти что не было, так как крыша опускалась по сторонам до земли. Материалом для нее служили саговые листья. Два средних столба, подпиравшие конек, и другие сваи и перекладины доказывали, что на островах недостатка [138] в хорошем дереве нет. По сторонам были устроены несколько высоких нар, на которых туземцы едят и спят; в разных местах висели горизонтально привешенные копья, между которыми некоторые были очень значительной длины (3 1/2 — 4 м) и тяжести, казалось, мало соответствующие росту и силе туземцев. Подобные же чересчур длинные и тяжелые копья я заметил в бай-баях ⁹ на о. Вуап. Там мне объяснили, что их не берут в походы, а употребляют только для защиты самих бай в случае нападения. Они представляют там род крепостной артиллерии.

Далее две пироги очень солидной и тщательной работы, разукрашенные привешенными в разных местах группами белых раковин, обратили на себя мое внимание. Я спросил, кто их строил, и получил ответ, что эти пироги не с архипелага Агомес, а из Каниес (группа Анахорет на картах), причем мне было указано человек на 5 туземцев как на жителей последней группы. Эти люди положительно ничем не отличались от туземцев Агомес.

Таким образом, я одновременно получил несколько интересных сведений: что физически туземцы групп Агомес и Каниес принадлежат одному племени, что жители последней строят хорошие пироги и что жители обоих архипелагов находятся в сношениях между собою; я убедился также, что туземное имя группы, обозначенной на картах под именем Анахоретов и находящейся милях в 30 на север от Агомес, — Каниес.

Бокчо сообщил мне далее, что туземцы Каниес, выехав вечером, при рассвете находятся в виду островов Агомес и до полудня уже вытаскивают свои пироги на берег у селений последнего архипелага (В рукописи неточность: острова). Расспрашивая о положении Каниес, я воспользовался случаем, чтобы удостовериться в знакомстве туземцев с положением и именами других групп: Тауи ¹⁰ и Ниниго, и получил удовлетворительные ответы касательно обеих, с прибавлением (переведенным Бокчо): «Men Ninigo no good men, steal cocoa-nut» (Люди Ниниго нехорошие, крадут кокосовые орехи (ломаный англ.)). Рассказчики присоединяли к своим словам о Ниниго жесты метания копий, представляя происходящее при экспедициях островитян Ниниго на группу Агомес ¹¹.

Кончив осмотр большой хижины, я пошел посмотреть деревню. Шесть или семь хижин всего стояли разбросанные между кокосовыми пальмами и несколькими банановыми деревьями. Они были невелики, четырехугольны, не стояли на сваях, и крыша по сторонам доходила почти до земли. Передний и задний фасады были сделаны из стеблей листьев саговой пальмы, а листья этой пальмы, перемешанные с листьями кокосовой, служили для крыши. Спереди крыша выступала немного, и под ее навесом находились у дверей высокие нары. Внутри царствовал полумрак, несмотря на яркий солнечный свет утра, и я с трудом мог разглядеть, что нары (2 или 3) внутри хижины были отделены перегородками из саговых листьев, так что хижина представлялась разделенною на несколько каморок. Общего пола не [139] было, и очаг помещался между нарами на земле. Хижины, как и вся деревня и ее жители, которых тело было обезображено, кроме elephantiasis, также разными формами ichtyosis, разными нарывами и ранами, были грязны и непривлекательны. Хотя почти все женщины были или казались беременными, детей, за исключением 2 или 3 грудных, не было видно.

Между утварью, состоящей из нескольких деревянных блюд и чаш, выскобленных скорлуп кокосовых орехов, калебас для хранения извести (необходимой при жевании пинанга), я заметил воткнутые в отверстия последних узкие ложки с весьма красивыми резными плоскими и широкими ручками. Резьба была a jour (Ажурная (франц.)) и представляла интересные образцы папуасского искусства и вкуса. Интересуясь этими первыми ступенями развития искусства и собирая при случае образчики его, я поспешил приобрести несколько экземпляров этих ложек ¹². Сравнивая их орнаменты между собою, я нашел их весьма сходными по характеру, хотя каждый экземпляр был не копия, а самостоятельный вариант основного рисунка. Я заметил также, что рисунок был одинаков, хотя и сложнее, с орнаментом, нататуированным на руках и ляжках женщин. Резьба была сделана помощью железного орудия, и спрошенный Бокчо подтвердил, что она сделана ножом.

Был уже 12-й час, и очень жарко, так что мне не удалось взглянуть на плантацию, которая находилась на соседнем низком острове. Кроме таро, саговая пальма, которая, кажется, растет здесь в изобилии, доставляет туземцам главным образом пищу.

Вернувшись на шкуну, я узнал, что тредор, который оставался здесь, избрал место для своей хижины на развалинах прошлогодней резиденции шкипера и что, так как постройка ее шла успешно, уже завтра к вечеру шкуна может быть готовою, чтобы сняться. Я, со своей стороны, не желая продолжить число дней моего пребывания на шкуне, решил не задерживать шкуну и, не теряя времени, отправиться на поиски другой деревни, которая должна была находиться где-то на главном острове архипелага Луб. Проезжая вдоль его западного берега, я снова заметил, но здесь на склоне холма, на значительной высоте, группу кокосовых пальм. Нет сомнения, что они могли попасть туда единственно при помощи человека и остались как памятник прежнего селения.

После приблизительно часового плавания, направляясь к С, я заметил на низком месте между двумя холмами, между кокосовыми пальмами и низким кустарником несколько крыш и направился к берегу. Была низкая вода, и в этом месте большой коралловый риф мешал пристать к берегу у деревни. Чтобы попасть туда, надо было перескакивать с одного камня на другой и во многих местах, где каналы между коралловыми блоками были слишком широки, входить по колено в воду. Имея несколько ранок на ногах, не заживавших со времени стоянки в Пелау, я не хотел раздражать их ванною морской воды, а перебраться на берег на спинах туземцев, при значительном расстоянии от [141] берега, было во многих отношениях неудобно, имея одного гребца (моего слугу, туземца Пелау) и множество мелких вещей в шлюбке, которые мне могли понадобиться на берегу. Раздать их для переноски туземцам было также рискованно, так как я был предупрежден прежде здесь жившим европейским тредором, что туземцы здесь весьма склонны к воровству.

Видя, что я не выхожу из шлюбки, вся толпа мужчин, собравшаяся на берегу, направилась к шлюбке, и скоро объекты наблюдения обступили меня в значительном числе. Я сперва попробовал поочередно мерить их головы и рассматривать их зубы, показывая на куски табака, на который они очень падки. Однако же процедура измерения, казалось, их очень озадачивала, и, приняв серьезный вид (сжимая и закусывая губы), далеко не все решались подчиниться ей. Я, как бы не замечая измененное настроение духа, продолжал мерить и записывать или, одной рукой раздвигая более послушные губы, чертить эскизы их зубов.

Мне удалось сделать при этом важное приобретение; видя, что я меряю и рисую большие зубы у некоторых, которые имели их, один из туземцев вынул из мешка, висевшего у него на левом плече и содержавшего разные мелочи (Не лишено значения и характеристично, что даже в мелочах туземцы Тауи и Агомес показывают сходство с папуасами Новой Гвинеи; так, например, этот мешок, который на Берегу Маклая называется «гун», или «тельгун», имеет одинаковое назначение и носится всеми одинаковым образом; другой, весьма небольшой — «ямби» (на Берегу Маклая), висит на шее. Подобных согласований я заметил много в их украшениях, костюме и образе жизни.), тщательно завернутые два кусочка большого зуба и показал мне их, но не давая мне их в руки. Я сейчас же вылил холодный чай — питье, которое обыкновенно сопровождает меня при экскурсиях, и в свою очередь показал пустую бутылку (В рукописи: ее. Исправлено по черновику) туземцу, который сейчас же передал мне куски зуба, вероятно, своего родственника, так как его зубы не были гипертрофированы. Я был очень обрадован этим приобретением, которое даст мне возможность гистологически познакомиться с этою аномалиею (Но так как это исследование для меня лично может остаться еще долго одним желанием, то я решил послать эти обломки зуба при моем письме об этом предмете г. проф. Вирхову.).

Мое удовольствие отразилось даже на туземцах (вообще дикие часто бывают хорошими наблюдателями и очень удачно приноравливаются к расположению духа белого, с которым имеют дело), они стали болтать и смеяться. И здесь, как на островах Тауи, мне случилось заметить довольно курьезное обыкновение, которого настоящее значение осталось мне неясным. Когда я говорил или приказывал, обращаясь к моему слуге, один из туземцев подхватывал одно из моих слов (чаще последнее) и, как только я кончал мою фразу, подражая даже интонации моего голоса, повторял его, обыкновенно очень хорошо выговаривая его. При этом он поглядывал на меня, как бы желая сказать: «Вишь, какой я хитрый, умею говорить по-твоему!» Не было и тени, чтобы туземцы это делали с намерением передразнить меня. [142]

Между обступившими шлюбку туземцами был один юноша, который внешностью резко отличался от прочих. У него были вьющиеся, но не курчавые (папуасские) волосы, и цвет его кожи немного светлее кожи туземцев Агомес. Его невозможно было смешать с меланезийским населением архипелага.

Зная, что европейские шкиперы и тредоры уже много лет привозят сюда туземцев Микронезии для ловли и приготовления трепанга, я повторил, указывая на этого человека: «Вуап? Яп? Пелау?» Меня сейчас же поняли и отвечали: «Ниниго! Ниниго!», затем последовала пантомима метаний копий, которую дополнил житель Агомеса, стоявший рядом с туземцем Ниниго, охватив последнего за обе руки. Было ясно, что это был военнопленный, взятый во время экспедиции туземцев Ниниго на эту группу, об которой я уже слыхал утром от Бокчо. Осматривая помощью бинокля деревню, которой имя я не мог узнать (туземцы не поняли моих вопросов), я заметил, что почти все хижины были вновь выстроены и стволы многих деревьев и кокосовых пальм были черны от огня. Несомненно, это были следы бывшего пожара. Я припомнил при этом слышанный на островах Яп и Пелау рассказ о совершенных подвигах белыми на группе Агомес и убедился, вечером вернувшись на шкуну, из рассказа Бокчо и одного из тредоров, знавшего это дело, что именно эта деревня была сценою этого происшествия.

(Вот содержание этого эпизода, который передаю, компилируя его из рассказов многих европейцев, которые были даже отчасти причастны к делу или слышали о нем от действовавших лиц. Несколько лет тому назад (1872 или 1873 г.) пришла сюда для ловли трепанга с туземцами о. Яп шкуна «Орел» под американским флагом. Чтобы иметь свежую провизию, шкипер Бурдет, или Бёрд (рассказчики различно называли его), посылал несколько раз своих людей на берег за кокосовыми орехами, а главное за таро на плантации туземцев, которых он и не думал спрашивать о том позволения. Когда же последние явились к нему с претензиями, но соглашались принять небольшое вознаграждение за уже взятое и предлагали сами привозить ему таро и кокосы, шкипер рассердился и отвечал им, что он и не думает платить им за забранное и впредь будет посылать своих людей, когда ему что понадобится, и, как род вызова туземцам, прибавил, что завтра же он отправится на берег и посмотрит, кто запретит ему брать, что ему вздумается. На другое утро шкипер действительно приказал 20 туземцам Япа вооружиться копьями и отправился с ними на берег. Не прошло и часа, как никого из всей партии не осталось в живых; что видя, штурман, родом голландец, счел за более безопасное перепилить якорную цепь и, поставив паруса, выйти в море. Штурман не обладал значительными сведениями мореплавателя, однако же счастливо довел шкуну до о. Яп, но здесь имел несчастие (или, как говорят другие, умышленно сделал это, чтобы разделаться с нею) разбить ее о коралловый риф в одном из проходов к острову. Этот человек и теперь живет на о. Вуап. где известен как горький пьяница и ловкий тредор.

На другой случай я наткнулся в архипелаге Пелау, где в Короре айбадул жалобным тоном рассказывал мне, что недавно (кажется, даже в 1876 г.) немецкое военное судно послало партию матросов на берег, которая перестреляла для доставления свежей провизии экипажу всех коров (за исключением одной), которые были много лет тому назад привезены в подарок туземцам Корора (как мне говорил айбадул) за помощь, оказанную капитану Вильсону ¹⁴. Айбадул жалостливо добавил: «Man of ware take, no pay» (Военный корабль берет, не платит (ломаный англ.)) (я предполагаю, что в последнем случае вышло какое-нибудь недоразумение, не считая возможным, чтобы военное судно в деле нескольких долларов нарушило бы так явно права собственности).) [143]

Собиралась гроза и становилось поздно, почему, посмотрев еще на физиономию юноши с Ниниго и сравнив ее с лицами окружающих его, я отправился в обратный путь. Но дождя не избежал и, промокнув, прибыл на шкуну.

Замечу, что при обеих встречах с туземцами Агомес я не мог убедиться, что есть между ними начальник, который бы пользовался общим послушанием и почетом; хотя тредор, который прежде жил здесь, называл мне одного человека, прибавляя, что это «king», но я думаю (что уже заметил, говоря об о. Тауи), что этот человек ни de jure имеет право на этот титул, ни по выбору, ни по наследству, а пользуется de facto большим влиянием и властью над своими соплеменниками, <выделяясь> своими качествами и энергиею.

Июня 12. Заметив уже вчера, что на шкуне и около строящейся хижины толпится почти все население архипелага, по крайней мере почти все мужское, я предпочел остаться этот день на шкуне, тем более что из ответов туземцев я не мог убедиться в существовании третьей деревни. Кажется, она теперь покинута, потому что большая часть населения вымерла.

Наблюдая туземцев, я имел случай констатировать и здесь, как и на о. Тауи, одну характеристическую особенность, о которой буду говорить ниже; смерил несколько голов и сделал несколько эскизов ¹³.

Туземцы здесь, как уже заметил, почти не носят украшений и весьма мало заботятся о своей внешности, что особенно [144] заметно, если посмотреть на состояние волос голов и бороды; волоса принимают вид такой, что поверхностный наблюдатель мог бы объяснить его конституционною особенностью. Известно, что волосы папуасов, вырастая и достигнув известную длину, собираются в мелкие компактные локоны («Grains de poivre» — французов, «tufs» — англичан.), которые при дальнейшем росте и при малом уходе за ними (редком расчесывании) принимают вид длинных свертков, которые окружают голову как род толстой бахромы («Especes des torsades dures qui ressemblent a de grosses frauges» (Ряд твердых витых шнурков, напоминающих толстую бахрому (франц.)) (Instructions generates pour les recherches anthropologiques. Rediges par M. P. Broca. Paris, 1865. P. 58) или «pipes» (Трубки (англ.)) — у английских авторов.). Можно было бы написать целый том текста и издать целый атлас рисунков, трактующий и представляющий о росте волос у папуасов и о физиономии, которую они принимают, предоставленные сами себе или подвергнутые разным искусственным манипуляциям. Эти последние, оставаясь часто неизвестными путешественнику, составляют отчасти причину разноголосицы у авторов, писавших о волосах папуасов, меланезийцев, негритосов, готтентотов.

Туземцы Агомес мало ухаживают за волосами, не расчесывают их довольно часто, хотя классический папуасский гребень обыкновенно торчит спереди или сбоку в их волосах; не разбирают отдельные локоны, так что вышеупомянутая «бахрома» скатывается в очень неравные свертки, между которыми некоторые, достигая значительной длины, висят неравномерно вокруг головы и у подбородка. На спиральных локонах нанизаны щеткообразно или болтаются только на концах их скатанные комки черной массы, состоящей из черной земли (Черная земля «куму», употребляемая на Берегу Маклая для этой же цели, как и для окрашивания кожи, состоит из пиролюзита (MnCb) с примесью незначительного количества окиси железа. Г-н Эвервейн в Батавии был настолько любезен, что сделал для меня химический анализ привезенного образчика «куму».) с примесью кокосового масла, которым тестом папуасы часто смазывают свои волоса. Нередко 3/4 всей куафюры состоит из веществ, посторонних волосам, так как туземцы не жалеют черной земли для такого украшения; иногда вся «бахрома» (длинные спиральные локоны) превращена в массивные привески, часто в палец [145] толщины, состоящие из черной земли, выпавших волос и разных предметов, случайно запутавшихся или прицепившихся к волосам. Так как черная масса ссыхается, то эти привески часто поломаны, и собственно волоса в них играют ту же роль, как тонкий фитиль, сдерживающий куски свечи, сломанной во многих местах. Я сожалею, что не могу приложить к этому описанию эскиз одного такого субъекта, который дополнил бы значительно эти строки.

Одному из туземцев я обрезал два экземпляра такой бахромы: один, который болтался у него за ухом, другой, который образовался из волос бороды (Первый экземпляр имел длину 47 см и весил 12 г, второй имел длину 22 см и весу 5 г.). Этот человек, казалось, остался доволен, что я освободил его от двух лишних прибавок его особы, и несмотря на общее здесь попрошайство при каждом случае, не спросил у меня ничего за эти две пробы для моей антропологической коллекции. Я думаю, что во многих случаях неимение удобных средств брить или резать волоса (Сакаи Малайского п-ова, как я сам видел, обжигают длинные концы своих волос горяшею головешкой, рискуя спалить при этом всю свою куафюру. Островитяне Пелау в деревнях, где ножницы еще <не> вошли в употребление, еще и теперь, как в прежнее время, избавляются от слишком богатой растительности около Symphysis pubis, также обжигая их.) влияет значительно на форму и обычай ношения их; так, например, часто встречающиеся здесь длинные бороды и неношение их на о. Тауи может быть всего проще объяснено отсутствием здесь такого подходящего материала для туземных бритв, как обсидиан на последнем острову.

Толпа различным образом окрашенных, носящих множество разных украшений папуасов или красиво и обильно татуированных полинезийцев производит подобное впечатление, как пестрая толпа разодетых европейцев (Одно из различий то, что между первыми разукрашены более мужчины, у вторых женщины значительно более разодеты.), делает впечатление довольства и обилия, между тем как растрепанные, грязные, не имеющие никаких украшений группы туземцев Агомес [146] представляют вид нищеты, точно так же, как нищенская одежда и лохмотья в Европе (На Новой Гвинее (на Берегу Маклая) молодежь, особенно в многолюдных деревнях, конкурирует между собою и каждый день, после непродолжительной своей работы, наряжается: надевает множество украшений, окрашивает волоса и тело красною землею. Я много раз наблюдал, как деревня мигом принимает праздничный вид.).

Доказательством, что туземцам здесь не особенно хорошо живется, служит то, что они не прочь при случае покинуть архипелаг и даже на европейских судах, которое обстоятельство в свою очередь свидетельствует, что туземцы Агомес уже давно привыкли к виду белых и имеют с ними дело.

Так как по случаю дурного обращения шкипера шкуны с людьми мы постепенно лишились 4 матросов (из 5), из которых последний, очень деятельный и толковый малаец, сбежал на о. Тауи, то шкиперу было весьма важно пополнить немного комплект рабочих рук даже такими малосведущими моряками, как туземцы Агомес, попадающие в первый раз на европейское судно и не знающие английского языка. При помощи обещаний шкипер нашел двух охотников, которым Бокчо не описал, вероятно, того, что ему пришлось вытерпеть на шкуне, и которые через несколько дней заметят, что если им худо было жить у себя, то, попав на шкуну, попали из огня в полымя.

Мы снялись к вечеру и направились к группе Ниниго.

Комментарии

Печатается по рукописи: АГО. Ф. 6. Оп. 1. No 62. Л. 1—24.

Впервые: Изв. РГО. 1879. Т. 15. Вып. 2. Отд. 2. С. 25—37, со стилистической правкой.

Переиздано: 1941. Т. 2. С. 82—90; СС. Т. 2. С. 294—311. В этих весьма близких друг к другу, но не вполне идентичных изданиях встречаются небольшие пропуски, проведена значительная стилистическая правка.

Беловая рукопись (No 62), составляющая «письмо пятое», включает этот текст, а также тексты «Несколько сведений об островах Агомес, узнанных от тредора Шоу, прежде жившего на этой группе» и «Несколько слов о ловле трепанга на островах западной части Тихого океана близ экватора», публикуемые в т. 3. Нумерация сносок сплошная по всей рукописи (эта особенность не сохраняется в нашем издании).

Текст написан мелким четким почерком, черными чернилами на полупрозрачной бумаге большого формата типа кальки. Листы исписаны с одной стороны. Сохранность рукописи удовлетворительная. Незначительная правка, встречающаяся в рукописи, сделана, видимо, при переписке текста с черновика. В конце рукописи (л. 38) обозначено место ее написания: «Бугарлом, на Берегу Маклая в Новой Гвинее».

Черновик текста входит в черновую рукопись описания путешествия 1876 г. по Западной Микронезии и Северной Меланезии (ПО ААН. Ф. 143. Оп. 1. No 13. Л. 76 об.— 84). Значимые расхождения с беловой рукописью отражены нами в примечаниях.

Примечания 1—4, 6—7 составлены М. В. Станюкович. При подготовке примечания 13 использовано соответствующее примечание из СС. Т. 2. Остальные примечания сделаны Д. Д. Тумаркиным.