МИКЛУХО-МАКЛАЙ Н. Н.

ПЛАВАНИЕ НА КОРВЕТЕ «ВИТЯЗЬ»

Краткое сообщение о моем пребывании на восточном берегу о. Новой Гвинеи в 1871 и 1872 годах

19 сентября 1871 г. около 10 часов утра ¹ открылся высокий берег Новой Гвинеи близ мыса King William, и на другой день, в 4-м часу пополудни ², корвет «Витязь» бросил якорь недалеко от берега в заливе Астролаб. С двумя слугами отправился я на берег и в одной из близ берега лежащих деревень, из которой большинство жителей при нашем приходе разбежались, встретил первых папуасов. Они с большою боязнью предложили мне разные подарки: кокосовых орех, банан и свиней.

Так как корвет спешил в Японию и посетить для выбора несколько местностей восточного берега Новой Гвинеи нельзя было, то я решил остаться здесь. На другой же день я выбрал место для хижины, и плотники корвета начали ее строить. Следующие 4 дня были употреблены на постройку хижины, очистку кругом ее леса и перевозку вещей. Командир и офицеры корвета с большою любезностью помогали мне и даже снабдили меня разными вещами и припасами, которые мне недоставали, за что я всем [258] им приношу здесь мою искреннюю благодарность. 27 сентября утром ³ корвет ушел.

Туземцы, которые во все время пребывания корвета показывались трусливо и в небольшом числе, но уходе его в тот же день нахлынули толпами ко мне из ближайших деревень, с расспросами ⁴, вернется ли корвет, долго ли останусь и т. д. Они казались очень недовольными, что я поселился в их соседстве, и хотя принесли мне несколько подарков, не расставались со своим оружием, посматривали на меня очень недружелюбно, а когда я не пустил толпу в мою хижину, некоторые стали грозить мне своими копьями ⁵.

Установив вещи и устроившись в моем помещении (хижина имела 1 саж. ширины и 2 саж. длины, была разделена парусинного перегородкою на две половины, так что я помещался в комнате в одну квадратную сажень, другую половину занимали мои слуги), я начал знакомиться с местностью. Несколько лесных тропи<нок вели> из одной деревни в другую, далее идти было неудобно <без> (Правый верхний угол листа рукописи оборван. Слова в скобках восстанавливаются по публикации 1939 г) проводников, которых нельзя было достать: никто не хотел идти, мне пришлось поэтому ограничиться тремя соседними деревнями. Жители оказались очень подозрительными, и им очень не нравились мои визиты ⁶, хотя сами приходили ко мне за табаком или за разными безделками, которые я им дарил или выменивал на плоды и овощи. Они очень следили за каждым моим шагом и в особенности, когда я подходил к их деревням. Я стал понемному изучать их язык, но изучение шло медленно, папуасы неохотно и лениво отвечали на мои вопросы.

Один из моих слуг, полинезиец с о. Ниуе ⁷, слег, к хронической серьезной болезни присоединилась сильная местная лихорадка. Его примеру последовал и другой слуга, европеец, швед по происхождению, бывший матросом на китобойном судне. Мне пришлось приготовлять пищу для троих, лечить больных и ухаживать за ними, носить воду, рубить дрова, принимать визиты папуасов, делать метеорологические и другие наблюдения. Однако же Ульсона (шведа) я поставил вскоре на ноги, и он мог помогать мне. В начале ноября, полтора месяца по приходе, и я почувствовал первые пароксизмы лихорадки, которые уже не покидали меня во все время пребывания в Новой Гвинее, возвращаясь каждые две недели один, иногда и два раза, очень ослабляя организм и мешая многим предприятиям. Пароксизмы сопровождались бредом и сильною опухолью лица, шеи и рук, которая опадала в апирекциях ⁸.

Папуасы разных береговых и горных деревень почти ежедневно толпами посещали мою хижину, так как молва о моем пребывании распространялась все далее и далее. Это было разнообразием моей монотонной жизни с двумя больными, но подчас, чувствуя и себя крайне нездоровым, посещения папуасов, [259] с их подозрительностью и любопытным нахальством, были мне даже неприятны. Риф, который окружал мысок, где стояла моя хижина, мог бы быть источником интересных зоологических наблюдений и исследований, но для этого я должен был бродить по пояс или по колено в воде, следствием чего было возобновление пароксизмов, почему я должен был отказаться и от этого. Наконец, полинезиец, который не хотел принимать никаких лекарств, хотя страдал сильно хроническою (Далее зачеркнуто: своею) болезнию, очень изнуренный лихорадкою, умер 14 декабря ⁹, прослужив мне как повар только полторы недели.

Между тем папуасы, видя, что нас только двое, что, кроме того, Ульсон часто болеет (сам же я, когда болел, тщательно скрывал то от туземцев) ¹⁰, незнакомые с огнестрельным оружием, которое я им до того времени не показывал, не желая увеличить их подозрительность и боясь еще более отстранить их от себя, предполагая большие сокровища в моей хижине, делались все нахальнее, требовательнее и стали угрожать меня и Ульсона убить.

Я принимал их угрозы шутками или не обращал на них внимания, по-прежнему ходил по лесу, посещал их деревни. При моем появлении подымалась в деревнях страшная суматоха: женщины и дети с визгом бросались в хижины и в лес, собаки выли, мужчины с оружием, с криком и особенным воинственным рычанием сбегались и окружали меня; не раз потешались они, пуская стрелы так, что последние очень близко пролетали около моего лица И груди, приставляя свои тяжелые копья вокруг головы и шеи и даже подчас без церемоний совали острие копий мне в рот или разжимали зубы ¹¹. Я отправлялся всюду невооруженный, и индифферентное молчание и полное равнодушие к окружающему были ответом на все эти любезности папуасов.

Исключая двух или трех царапин, никто не решался нанести мне серьезную рану: диких ставил втупик мой неизменный индифферентизм; я же, поняв, в чем заключается моя сила, не изменял своего обращения с ними, решил, что когда-нибудь папуасы привыкнут к моим посещениям и к моей личности, и спал спокойно в папуасских деревнях, несмотря на копьи и стрелы туземцев, которые не расходились, даже когда я засыпал ¹².

Однако же время шло; я во что бы ни стало хотел добраться до горных деревень, а для этого проводники были необходимы. Несмотря на наши натянутые отношения, я отправился в Бонгу (2-я ближайшая береговая деревня от моей хижины) и объяснил, что я хочу идти в горную деревню Колику-Мана, что для этого мне нужны люди, чтобы нести вещи. Начались переговоры между папуасами, потом они стали советовать мне не ходить: дорога дурная, камни, глубокие ручьи, горные люди убьют меня и т. п. Увидев, что уговариванием и обещанием ничего не поделаешь, я встал и объявил им, что иду один в Колику-Мана; вынув не [260] большой компас, прибавил, что эта движущаяся стрелка покажет мне дорогу, а если что со мною случится, всем им будет плохо ¹³. Приняв очень серьезный вид, я вышел из умолкнувшей толпы, которая казалась озадаченною и боязливо расступилась ¹⁴. Таинственная коробка с живою движущеюся иглою, слова и моя решимость подействовали: через 1/4 часа меня нагнали несколько человек ¹⁵ с изъявлением готовности идти со мною и защищать от горных жителей. Так совершил я первую более отдаленную экскурсию, за которой последовали другие ¹⁶.

Заметив, что наша провизия сильно убывает, и не надеясь постоянно получать свежие припасы от соседей, я разделил ее на порции, приблизительно до следующего августа месяца. Эти порции риса и бобов были очень невелики; к тому же почти полное отсутствие (Зачеркнуто: недостаток) животной пищи было очень чувствительно, так что я стал чувствовать, что силы мои значительно уходят при частых приступах лихорадки. Недоверие папуасов было так велико, что в продолжение целых пяти первых месяцев нашего обоюдного знакомства они не решались даже показать своих жен и детей, которые убегали и прятались при моем приближении. Это недоверие, явно недружелюбная замкнутость и трудность проникнуть в горы подали мне даже мысль отобрать часть вещей, нагрузить ими оставленную мне «Витязем» шлюбку и отправиться далее по берегу, искать более благоприятного пристанища и более гостеприимных жителей. Это было в конце января 1872 г. ¹⁷

Два обстоятельства помешали, однако же, исполнению этого плана. Первое было то, что шлюбка, стоящая долгое время на якоре около кораллового рифа, оказалась проеденною червями, сильно текла и была неспособна для дальнего, может быть, плавания; второе обстоятельство было изменение отношений папуасов ко мне, которые стали искать сближения со мною и даже моего расположения. Причины тому были многие, между прочим та, что я помог выздоровлению одного папуаса, которому свалившееся дерево проломило (Было: прошибло) голову. Каждый день перевязывая рану и видясь с жителями деревни, где лежал раненый, я приучил их настолько к себе, что они ¹⁸ стали позволять женщинам оставаться в моем присутствии и гораздо охотнее стали приносить мне съестные припасы в обмен за табак. Более важная причина желания сближения со мною лежала, как я узнал потом, в событиях, происшедших в папуасском политическом мире. Между моими соседями и жителями нескольких береговых деревень была объявлена война; мои соседи ожидали нападения со стороны неприятелей. Как более слабые и предполагая, что я обладаю какою-то таинственною силою, которая мне позволяет не бояться и относиться равнодушно к их копьям и стрелам, они сочли удобным приобресть во мне союзника и просили позволения, в случае нападения, прислать ко мне под мое покровительство [261] своих жен и детей. Хотя мне не хотелось вмешиваться в их распри, но я на многое согласился, видя случай сблизиться, наконец, с этим недоверчивым племенем. Нападения на деревню не случилось, война ограничилась стычками в лесах; неприятель, услыхав, что я стану на сторону моих соседей, и напуганный преувеличенною молвою о моей таинственной силе и моем могуществе, заключил с моими соседями продолжительное перемирие.

Все эти обстоятельства позволили мне, наконец, свободно заглянуть в семейную и общественную жизнь папуасов, видеть многие обычаи и при частых сношениях изучить их язык, так что я свободно мог объясняться с ними об ежедневных делах ¹⁹. Под разными предлогами я посетил многие горные деревни, причем мои соседи оказались хорошими проводниками и переводчиками, так как почти в каждой деревне туземцы говорят на другом диалекте, непонятном для папуасов ближайших деревень. При этих экскурсиях я узнал, что выше 1200—1500 футов в горах около Астролаб-Бай (доходящих приблизительно до 7000 и 8000 ф) жителей нет, тропинки также находятся только около деревень, выше горы покрыты труднопроходимым тропическим лесом ²⁰. Это отсутствие жителей, а в особенности тропинок были для меня непреодолимым препятствием подняться выше в горы; никто не соглашался идти со мною, несмотря на щедрые обещания, уверяя, что тропинок нет и что в горах нечего есть.

Идти одному без провизии или с небольшим запасом ее, неся на себе (Было: с собою) принадлежности для ночлегов, перемену платья, оружие для охоты и кое-какие аппараты для рисования и наблюдений ²¹, показалось мне нерациональным; в такой сбруе я с трудом выдерживал трех- и четырехдневные экскурсии по проложенным тропинкам; чтобы добраться до вершины гор, потребовались бы недели. Взять Ульсона было тоже невозможно, он болел, был слаб и почти весь день лежал. Эти обстоятельства, к которым присоединилась мысль, что еще и у моих соседей многое остается для меня, об чем следует разузнать, и нередкое истощение сил вследствие лихорадки и недостаточной пищи убедили меня подчиниться обстоятельствам и ожидать в окрестностях моей хижины прихода русского судна, которое, может быть, могло бы прийти ²².

Моя провизия давно бы уже истощилась, если бы я не пользовался свежими овощами (Было: припасами) папуасов и если бы охота благодаря отличному ружью не была бы так удачна ²³. Туземцы приносили мне иногда интересных животных (кускусов, кенгуру, ящериц, змей и т. п), но, к сожалению, редко; некоторых же животных, несмотря на обещания подарков, мне не удалось получить, как, например, казуара, которого мне также не пришлось ни разу встретить на охоте. [262]

При одной экскурсии в горы я с высоты увидал, что у мыса Дюпере находятся несколько островов. В августе 1872 г. я собрался посетить ту часть берега. Починив не без труда шлюбку, я отправился за мыс Дюпере (Было: на эти острова) ²⁴ и нашел там архипелаг, состоящий не менее как из с лишком 30 островков, все кораллового происхождения, расположенные отчасти в небольшой бухточке, отчасти тянувшиеся вдоль берега. Жители этих островов, уже давно слышавшие о моем пребывании на берегу Гвинеи, знавшие твердо мое имя, приняли меня очень дружелюбно. Нашлись между ними такие, которые уже были в моей хижине посмотреть на белого человека и которые упрашивали переехать к ним ²⁵.

Жизнь этих людей, их отношение между собою, обращение их с женами, детьми, животными произвели на меня впечатление, что эти люди довольны вполне своей судьбою, самими собою и всем окружающим. Я назвал поэтому эту группу островов, на которой еще не был, кроме меня, ни один европеец и которая не нанесена еще на картах ²⁶, архипелагом Довольных людей — название, которое жители пока заслуживают. Этот архипелаг, обитаемый мирным населением, которое возделывает многие корнеплодные растения, разводит свиней и кур, может представить удобную якорную стоянку, представляет то громадное преимущество, что климат относительно здоров, лихорадки (как мне сообщали жители) очень редки, что очень вероятно, потому что небольшие островки эти обладают более морским, чем береговым климатом. К тому же в бухту впадает значительная река с хорошею водою. Этот архипелаг, если со временем будет сделан промер, может оказаться гораздо более удобным якорным местом, чем глубь залива Астролаб ²⁷.

Вернувшись с архипелага Довольных людей, я застал Ульсона в худшем положении, чем прежде: к лихорадке присоединился хронический ревматизм ²⁸; он не вставал с постели и целый день стонал. Я терял поэтому много время на хозяйственные заботы, носку воды и дров, приготовление пищи; особенно утомительно была поддержка постоянного огня. От сырости мои запасы спичек (несмотря на залуженные жестянки) почти все оказались негодными, пришлось около семи месяцев рубить большие деревья и, перенося толстые пни в шалаш, который служил мне кухнею, поддерживать ими постоянный костер ²⁹.

В августе ³⁰, не увидав ни одного судна, которого постоянно надеялся открыть на горизонте, Ульсон потерял последние остатки энергии, даже стал заговариваться, так что я серьезно боялся за его рассудок. С этих пор он не только ничего не помогал мне, но стал для меня обузою и много мешал, так как мне приходилось кормить и лечить его.

Как неутешительна была моя жизнь с этой стороны, так успех с другой ободрял и даже увлекал меня ³¹. Я близко сошелся с моими соседями и успел познакомиться со многими их [263] обычаями, которые они до того времени тщательно от меня скрывали. Отношение диких ко мне совершенно стало другое, чем первые 5 или 6 месяцев ³². Мое равнодушие к их стрелам и копьям (Было: касательно их стрел и копий), мое неизменное слово при обещаниях, мои далекие экскурсии в труднопроходимом лесу, в горах, несмотря на время,— днем в жару, ночью часто при сильных тропических грозах, при нередких землетрясениях,— мое внезапное появление при таких условиях без провожатых в деревнях, где обо мне знали только понаслышке, вселило у папуасов не одно удивление, но и род суеверного почтения или страха ко мне, которые преодолели, наконец, их подозрительность и недружелюбие. К тому <же> помощь больным и подарки сделали мне несомненных друзей ³³.

Не видав до прихода «Витязя» ни одного судна, папуасы были твердо убеждены, что они единственные жители земного шара. Видя, что я физически отличен от них ³⁴, и предполагая во мне особенные, непонятные для них качества, они не хотели верить, что я такой же человек, как они, и, раз придумав, что я явился к ним с луны, эта мысль так засела в их головах и так распространилась, что никто не верил, когда я отрицал это происхождение. Кроме моего имени «Маклай», которое они знали и помнили с первого же дня моего знакомства с ними, они стали звать меня «каарам-тамо» (человек луны) ³⁵ или «тамо-боро-боро» (человек большой-большой), ставя меня выше самых старых и почитаемых глав семейств ³⁶, которых они называют просто «тамо» и редко «тамо-боро» (человек, человек большой). Они приходили ко мне, прося изменить погоду или направление ветра; были убеждены, что мой взгляд может вылечить больного или повредить здоровому, думали положительно, что я могу летать и даже, если захочу, могу зажечь (Было: сжечь) море.

Несмотря на предполагаемое всемогущество, мое положение становилось довольно затруднительным ³⁷: крыша текла, столбы, на которых стояла хижина, проточенные муравьями ³⁸, стали обваливаться; приходилось ставить подпорки из боязни, что пол или даже вся хижина в один прекрасный день обрушится ³⁹; запасы хины ⁴⁰ почти истощились (так как меньшая доза, которую я принимал для купирования лихорадки и которую давал также Ульсону, была два грамма). Что касается до пищи, то уже давно я употреблял только то, чем питались туземцы. Охотою тоже приходилось пользоваться очень умеренно, так как из взятых 1500 капсюль оставалось у меня не более как 300. От 12 пар обуви разного рода не оставалось ни одной цельной; мне пришлось, срезав голенища охотничьих сапог, ходить в этих тяжелых и неудобных башмаках. Явились раны на ногах, которые не заживали ⁴¹. Здоровье Ульсона становилось с каждым днем плоше, и я решил по смерти его, которую ожидал (Далее зачеркнуто: вскоре), переселиться в горы, [264] отчасти чтобы поправить свое здоровье, предполагая, что лихорадка в горах не так злокачественна, отчасти чтобы изучить очень разнообразные диалекты горных жителей. Жители разных деревень предлагали мне построить новую хижину, я хотел воспользоваться предложением, чтобы оставить в одной из береговых деревень мои вещи, а самому перебраться в горы ⁴².

Для переговоров о постройке новой хижины находился я утром 19 декабря прошлого года в Бонгу ⁴³ (в одной береговой деревне), когда несколько встревоженных папуасов прибежали ко мне ⁴⁴, уверяя, что в одном месте между островами Кар-Кар и Били-Били (о. Дампира и о. Витязя) из моря выходит дым, прося меня сказать, что это такое значит. Небольшое темное облачко действительно виднелось на горизонте в указываемом месте; я не мог иначе объяснить его, как дымом приближающегося или проходящего парового судна. Это предположение оправдалось, минут через 10 можно было различить топы мачт. Папуасы были в большом смятении, хотели сейчас же угнать своих жен и детей в горы; я с трудом уговорил их оставить всех в деревнях. Вернувшись в пироге домой, я поднял русский флаг у хижины и стал ожидать приближение судна, которое признал сперва за русское по флагу, а потом за клипер «Изумруд» ⁴⁵.

Немало уговаривания и приказаний потребовалось, чтобы заставить папуасов войти в пирогу и выехать со мною навстречу клиперу. Мне понадобился весь мой авторитет «человека луны», чтобы папуасы не вернулись бы к берегу, когда от клипера отвалил катер, чтобы сделать промер для якорного места. На нем я узнал офицера, г-на Рончевского, служившего прежде на «Витязе» и бывшего при моей высадке на этом берегу ⁴⁶. Мои папуасы страшно боялись (Было: очень боялись клипера) и чуть было все не бросились в воду, когда с вант клипера раздалось трехкратное «ура», которым я был встречен, приблизясь к «Изумруду». Пена и шум винта, гул отданного якоря, опущенный трап одно за другим пугали моих гребцов, которые дрожали, просили вернуться на берег и еле-еле управлялись с пирогою.

Наконец, я подъехал и вошел на клипер, где был радушно встречен M. H. Кумани и офицерами, с которыми я еще прежде познакомился во время стоянок «Витязя» на о-вах Зеленого Мыса и <в> Рио-де-Жанейро. От них я узнал, что клипер прислан в Астролаб-Бай по особенному приказу его императорского высочества генерал-адмирала ⁴⁷, что они удивляются, застав меня в живых, и что английские газеты меня уже похоронили. Так как мой завтрак в Бонгу был прерван новостью, что из моря подымается дым, а с того времени прошло около полтора часа, то я не отказался продолжать завтрак на клипере ⁴⁸. После папуасской кухни европейские кушания показались мне очень странными на вкус ⁴⁹, особенно сладкие, так как сахару я не пробовал уже более года. Соль была также приятною новинкою; [265] последние семь месяцев я все варил и ел с морскою водою, так как соль у меня вся вышла. Меня офицеры любезно снабдили обувью, в которой я очень нуждался, и бельем — мое вследствие сырости было очень гнило и отчасти проедено насекомыми ⁵⁰. После завтрака несколько офицеров и я отправились на берег. Я показал им мое помещение в одну квадратную сажень, заставленное вещами, с текущею крышею, с дырявыми стенами и еле держащимся полом ^al. Ульсон был вне себя от радости выбраться с этого ненавистного для него берега; он как будто бы ожил ⁵², даже перестал постоянно стонать.

Папуасы в ту же ночь пришли уговаривать меня не оставлять их, обещая построить большую хижину, дать мне запасы кокосовых орех и разных корней. Я действительно колебался оставить Астролаб-Бай, приход «Изумруда» был так неожидан, я уже привык к мысли остаться всю жизнь на этом берегу, что просил командира дать мне время до следующего утра ⁵³ обдумать, иду ли я на «Изумруде» или остаюсь. Трудность попасть на этот берег, знакомство с местностью, с жителями, с языком, отношение туземцев ко мне, новые запасы провизии и некоторых необходимых вещей, которые я мог бы получить теперь с клипера, сильно поддерживали желание остаться, но состояние здоровья, невозможность привести в порядок в несколько дней мои дневники для отсылки в Европу, а главное, возможность в следующем году возвратиться в Новую Гвинею на голландском военном судне, которое должно будет отправиться, как мне сообщил г-н Кумани, вокруг острова ⁵⁴, говорили за уход на время из Новой Гвинеи. Плавание на «Изумруде», который отправлялся в голландские колонии, могло к тому же значительно поправить мое здоровье, необходимое для второй экспедиции.

На другое утро я решил оставить Берег Маклая в Новой Гвинее (Я таким образом называю берег Новой Гвинеи вокруг Астролаб-Бай и бухты с архипелагом Довольных людей по праву первого европейца, поселившегося там, исследовавшего этот берег и добившегося научных результатов) и стал укладывать вещи. Днем я был занят сборами, причем некоторые офицеры клипера были так любезны помогать мне, по ночам беседовал с папуасами, которые днем мало показывались, боясь клипера, ночью приходили, зная, что я один в хижине. Они усердно просили остаться, обещая все сделать, что я ни потребую, уверяли, что на них по моем уходе нападут старые неприятели. Я две ночи ходил в деревни, сопровождаемый целою толпою туземцев с факелами, чтобы освещать путь. Соседние деревни устроили прощальные пиры, на которые стеклись много жителей других деревень с подарками. При этом они с разными обрядами и церемониями прощались со мною, и каждый давал мне в подарок кокосов и разных корней ⁵⁵. На последнем ночном собрании старики предложили мне в каждой деревне построить по хижине, дать в каждую много съестных припасов и [266] по жене (Далее зачеркнуто: в каждую) для хозяйства, просили это принять и поочередно жить по несколько времени в каждой деревне. Я отказался от подарков, раздавал вместо того свои ⁵⁶ и обещался при прощанье, может быть, к ним вернуться.

Наконец, все было у меня готово, вещи уложены, перевезены на клипер, подарки туземцам розданы, и 24 декабря с рассветом «Изумруд» стал поднимать якорь.

Папуасы, стоя около моей полуразрушенной хижины, не смея из боязни «тамо-русс» (людей русских) близко подъехать к клиперу, издали кричали мне свои последние «Эме-ме!» и «Э-аба-э!» ⁵⁷; когда же клипер снялся и стал удаляться, раздались далекие удары «барума» (большой барабан), возвещавшие соседним деревням, что «человек луны» покинул берег Габинау (туземное название порта вел. кн. Константина) ⁵⁸, прожив там с лишним 15 месяцев хотя не легкою и не покойною, но интересною и уединенною жизнию.

Тарнате, 3 февраля 1873 г.

Комментарии

Печатается по рукописи: АГО. Ф. 6. Оп. 1. No 25.

Впервые в сильно сокращенном виде и с редакционными поправками: «Известия от г. Миклухо-Маклая» // Изв. РГО. 1873. Т. 9. No 6. Отд. 2. С. 203-207. Полностью, с незначительной правкой Д. Н. Анучин включил сообщение в «Пробные листы» (с. 3-14). Впервые полностью в печати: Изв. ГГО. 1939. Т. 71. Вып. 1-2. С. 272-278. Отсюда: СС. Т. 1, С. 315-326, с несколькими мелкими поправками.

Рукопись — 12 листов тонкой бумаги, исписанных убористо на одной стороне. Возможно, что текст был написан под диктовку автора кем-то из членов экипажа «Изумруда». Некоторые мелкие вставки и поправки сделаны явно рукой Миклухо-Маклая, что дает основания считать текст авторизованным. Сверху на первом листе над заглавием надписано: «Императорскому Русскому географическому обществу в СПбурге». Несколько вычеркиваний чернилами сделаны неизвестно кем. Вычеркивания синим и простым карандашом совпадают с сокращениями, допущенными при первой публикации, и несомненно принадлежат редакции «Изв. РГО».

Отчет был написан менее чем через полтора месяца после отплытия «Изумруда» с Берега Маклая. На другой день после окончания статьи Миклухо-Маклай извещал Ф. Р. Остен-Сакена о намерении отослать ее с первой почтой (письмо от 4.II 1873), а в письме матери (от 5.II 1873) писал: «О 15 месяцах очень трудной жизни в Гвинее прочтете в письме моем Географическому обществу». В письме от 21.IX 1873 из Бейтензорга он запрашивал секретаря РГО, получено ли его сообщение о пребывании на Новой Гвинее, и напомнил о своей просьбе прислать ему несколько оттисков (все письма см. в т. 5 наст. изд).

Миклухо-Маклай рассчитывал также опубликовать статью на немецком языке в журнале А. Петерманна. Он просил А. Мещерского взять «отпечаток» статьи в РГО с тем, чтобы сестра Ольга под наблюдением Мещерского сделала бы перевод (письмо из Гонконга, апрель 1873). Эту просьбу он повторил в письме к А. Мещерскому из Бейтензорга (30.VI 1873) и запрашивал его об исполнении (11.XII 1873). В письме А. Петерманну (25.X 1873) он высказывал надежду, что статью тот получил. Лишь теперь стало известно, что перевод был сделан. Он обнаружен Д. Д. Тумаркиным в архиве Петерманна, находящемся в г. Гота (ГДР), с пометой: «Получено 27.III 1874». Однако статья не была напечатана, и в журнале Петерманна были опубликованы лишь короткие сообщения о путешествии Миклухо-Маклая. Перевод статьи на немецкий скорее всего был сделан в Петербурге неизвестным лицом. В переводе сохранены слова и части фраз, вычеркнутые чернилами в русском оригинале. Это дает основание считать, что вычеркивания были сделаны кем-то уже в Петербурге, и соответствующие слова и части фраз восстанавливаются нами в примечаниях без специальных оговорок.

Редакция «Изв. РГО» отнеслась к первому отчету путешественника о пребывании на Новой Гвинее со странным пренебрежением. Публикация его была предварена заметкой, в которой значение статьи сводилось всего лишь к «нескольким интересным подробностям о пребывании <...> в обширном южно-азиатском архипелаге». Было опущено все начало (публикация открывалась словами: «Жители ~ оказалися»), последние пять листов рукописи были сведены к пересказу в несколько абзацев, в тексте были сделаны сокращения, касавшиеся прежде всего тяжелых условий жизни путешественника и его мужественного поведения. Подробный рассказ о том, как постепенно устанавливались дружеские отношения с папуасами и как воспринимали папуасы личность Миклухо-Маклая, был сведен к нескольким малозначительным фразам.

Получив в октябре 1875 г. номер «Изв. РГО» со своей статьей, Миклухо-Маклай в резкой форме высказал возмущение по поводу произведенных сокращений. «Я <...> был неприятно (!) поражен <...> обстоятельством, что редакция сочла полезным (?) и нужным (?) урезать мое сообщение о моем первом пребывании в Новой Гвинее.

Не знаю положительно, для чего? или для кого? <...> Если я что делаю или что говорю, то это единственно для науки, т. е. для истины, которая не требует и не выносит цензур» (Ф. Р. Остен-Сакену, 8.XII 1875. Об этом же: секретарю РГО, окт. 1875). Миклухо-Маклай решительно потребовал публикации его сообщений без сокращений, и в дальнейшем «Изв. РГО» помещали его материалы полностью.

«Краткое сообщение», хотя и ставшее известным с большими сокращениями, было широко использовано в русской печати. Газета «Голос» дала изложение его с пространными цитатами (1873. No 218; отсюда с сокращениями: Кр. вест. 1873. No 93). В серии статей, появившихся в русских иллюстрированных журналах в 1875 г., пребывание Миклухо-Маклая среди папуасов подробно излагалось на основании того же отчета, с пространными цитатами, причем, возможно, с использованием мест, не попавших в «Изв. РГО» (см.: Живоп. обозр. 1875. No 44-45; Всем. илл. 1875. No 348: Нива. 1875. No 34). Отчет стал одним из основных источников для ранних биографов путешественника и популяризаторов его деятельности вплоть до 1882 г.

Общий план «Краткого сообщения», отдельные факты, приведенные в нем, и даже некоторые его формулировки нашли отражение в той части очерка А. Р. «Поиски клипера «Изумруд» за Н. Н. Миклухо-Маклаем», которая посвящена описанию жизни путешественника среди папуасов (Вест. Евр. Кн. 6. С. 694-700). В начале этой части А. Р. пишет: «Во время обратного плавания из Астролябии Н. Н. Миклухо-Маклай не раз принимался рассказывать о своем житье-бытье и о дикарях, их нравах, образе жизни и о своих отношениях к ним. Я постараюсь изложить все слышанное нами, насколько я помню» (С. 694). Видимо, Миклухо-Маклай уже тогда строил свои рассказы, придерживаясь определенного плана отбирая и систематизируя факты и тем самым как бы подготавливая основу будущего отчета. В очерке А. Р. есть места, которые можно рассматривать как дополнения к соответствующим разделам «Краткого сообщения». Здесь встречаются подробности, которых мы вообще не находим в сохранившихся текстах Миклухо-Маклая. Кое в чем очерк А. Р. расходится с описаниями путешественника, и расхождения эти можно частью отнести за счет неточностей автора очерка, но частью объяснить тем, что в устных рассказах какие-то подробности излагались иначе, чем в текстах для печати.

«Краткое сообщение» содержит ряд моментов, существенно дополняющих текст дневника 1871-1872 гг., подготовленный к печати, и иногда по-своему освещает важные стороны пребывания Миклухо-Маклая на берегу залива Астролябия. Наиболее значимые случаи расхождений с дневником фиксируются нами в примечаниях.

«Краткое сообщение» явилось также основным источником первоначального ознакомления зарубежного читателя с итогами первой новогвинейской экспедиции Миклухо-Маклая. Несколько сокращенный и измененный вариант этого сообщения был опубликован в журнале Королевского естественнонаучного общества в Нидерландской Индии (Батавия): Mijn verblijt aan de Ooslkust van Nieuw-Guinea in de jaren 1871 en 1872 door N. de Maclay. Uittreksel uit een aan hot Keizerlijk Russiseh Aardrijkskundig Genootschap te St. Petersburg gezonden verslag // Natuurkundig Tijdschrift voor Nederlandsch-Indie. 1873. D 33 (=Ser. 7. D. 3). [Ged. 1]. Bl. 114-126 (H. де Маклай. Мое пребывание на Восточном берегу Новой Гвинеи в 1871 и 1872 годах. Извлечение из отчета, посланного в императорское Русское географическое общество в С.-Петербурге). К авторскому тексту было дано примечание: «Извлечение переведено на нидерландский г-ном Вортхуейзеном по сделанному по-французски устному сообщению г-на де Маклая». Публикации был предпослан нидерландский перевод письма Миклухо-Маклая от 22 марта 1873 г. (см. в т. 5 наст. изд).

Статья была представлена на собрании правления общества 16 августа 1873 г. в качестве пункта 5 повестки дня. В опубликованном протоколе собрания значится: «От господина де Маклая [de Maclaij] получена статья для журнала относительно его пребывания на Новой Гвинее, которая при последующем одобрении дирекции опубликована в этом [томе] журнала» (Там же. С. 446). Миклухо-Маклай, выбранный на этом же заседании членом-корреспондентом общества (пункт 8 повестки дня: Там же. С. 449), на нем не присутствовал. Выход статьи в начале годичной книжки журнала объясняется сдвигами в сроках выхода журнала в 1872 и 1873 гг.

В процессе устного изложения «Краткого сообщения» для публикации в Батавии Миклухо-Маклай сохранял порядок рассказа, некоторые места передавал с максимальной точностью, другие модифицировал, сокращая текст, но также добавляя и изменяя отдельные подробности. Нидерландский текст ценен также тем, что содержит некоторые дополнительные данные для понимания транскрипции Миклухо-Маклаем папуасских слов и топонимов (характерно, в частности, употребление циркумфлекса над рядом гласных как указания на их долготу).

В примечаниях мы приводим смысловые разночтения из текста для нидерландского журнала (далее: NT). Источниковедческий комм. к публикации в нидерландском журнале и перевод статьи принадлежат А. Н. Анфертьеву. Примечания подготовлены Б. Н. Путиловым.

1 В NT: «около одиннадцати часов».

2 В NT: «в полчетвертого».

3 В NT: «Ранним утром 26 сентября».

4 В NT: «спрашивая при помощи жестов».

5 В NT это место несколько сглажено: «а когда ~ копьями» нет.

6 В NT речь идет об одном (первом) визите.

7 В NT: «(остров Сэвидж по Куку)».

8 Апирекции (правильно: апирексии) — промежутки между приступами перемежающейся лихорадки. В дневнике, приготовленном позднее к печати, Миклухо-Маклай ни разу с такой откровенностью не описывал приступов, явно сглаживая их тяжесть.

9 В дневнике, приготовленном к печати,— 13 декабря.

10 В NT нет.

11 В NT еще: «Занимаясь мною в таком роде, они внимательно наблюдали за моей физиономией».

12 В NT: «я же, поняв ~ засыпал» нет.

13 В NT: «это плохо кончится для жителей Бонгу и Колику-мана».

14 В NT: «я двинулся в путь с твердой решимостью, но не надеясь на достижение своей цели».

15 В NT: «несколько хорошо вооруженных людей из Бонгу».

16 Экскурсия в Колику-Мана подробно описана в дневнике под 27 февраля.

17 В NT последней фразы нет. В приготовленном для печати дневнике планы переезда в другое место не отражены, записи между 25 января и 7 февраля вообще отсутствуют.

19 В NT дополнительно: «постепенно оставили в покое свое оружие».

19 В NT «так что ~ делах» нет.

20 См. прим. 135 к дневнику 1871-1872 гг.

21 В NT еще: «и топор, чтобы самому прокладывать себе дорогу».

22 В NT «Взять Ульсона ~ прийти» нет. Вместо этого: «Прежде всего моя лихорадка возвращалась каждую педелю».

23 В NT: «Они теперь настолько доверяли мне, что я мог беспрепятственно заниматься охотой и снабжать себя таким образом животной пищей».

24 Согласно дневнику 1872 г. Миклухо-Маклай совершил экскурсию на архипелаг с о. Били-Били на туземной лодке в сопровождении двух папуасов (см. записи под 25 авг).

25 В подготовленном к печати дневнике об этом ничего не говорится.

В NT «Нашлись ~ к ним» нет.

26 В NT «на которой ~ на картах» нет.

27 В NT «Этот архипелаг ~ Астролаб» нет.

28 В NT здесь: «Лихорадка все еще продолжала меня мучить и очень мешала в моих занятиях; к лихорадке Ульсона присоединился хронический ревматизм, полученный им во время плаваний матросом на торговом судне».

29 В NT «особенно ~ костер» нет.

30 В NT: «В сентябре».

31 В NT «Как неутешительна ~ меня» нет.

32 В NT здесь: «Моя жизнь на Новой Гвинее в последние полгода получила тогда совершенно иной характер, чем в первое время».

33 В NT далее: «на которых я мог положиться».

34 В очерке А. Р.: «Туземцев поражала особенно белизна кожи Маклая, костюм и вещи. Поэтому они часто просили Маклая раздеться, тщательно рассматривали все части тела и очень удивлялись, находя у него то же, что и у себя» (Кн. 6. С. 697).

35 Никто из исследователей, изучающих жизнь и деятельность Миклухо-Маклая, не сомневается в том, что папуасы считали русского ученого сверхъестественным существом. Но в последнее время в литературе подвергается сомнению трактовка папуасами Миклухо-Маклая как «человека с Луны»: по мнению Н. А. Бутинова и Н. М. Гиренко, путешественник принял слова «гаре тамо» («человек в оболочке» — название белых людей папуасами) за «гхагхам тамо» (в передаче самого Миклухо-Маклая «каарам тамо» — «человек с Луны») (см.: На Берегу Маклая. С. 208). Этому мнению, по-видимому, противоречат приводимые в дневнике 1871—1872 гг. факты соотнесения Миклухо-Маклая и вообще белых людей с Луной без употребления слова «каарам» (см., например, запись от 29 мая 1872 г). Наименование Маклая «человеком с Луны» — за белизну его кожи и предполагаемые фантастические возможности — полностью укладывается в характерную для аборигенов Новой Гвинеи систему представлений (отраженных в ряде фактов, зафиксированных различными исследователями), согласно которым их предки — белокожие обитатели неба и Луны (См.: Путилов Б. Н. Н. Н. Миклухо-Маклай. Страницы биографии. М., 1981. С. 27-42). Ссылка на лингвистическую ошибку вряд ли основательна: слово «гаре» и его значение были знакомы Миклухо-Маклаю.

36 В NT «выше своих старейших вождей».

37 В NT «Мое положение в октябре и ноябре 1872 г. становилось день ото дня все тяжелее».

38 В NT «белыми муравьями».

39 В NT: «приходилось ~ обрушится» нет.

40 В NT здесь «мой значительный запас хинина (3/4 медиц. фунта)».

41 В NT «охотою ~ не заживали» нет.

42 О планах переселения в горы в дневнике, приготовленном к печати, ничего пе говорится.

43 В записи дневника под 18—19 декабря нет ни слова о переговорах по поводу постройки хижины в Бонгу.

44 В NT далее: «издавая испуганные крики «биа, биа».

45 В NT здесь: «которое я вскоре признал за русский военный корабль. Это оказался клипер «Изумруд», который я двумя годами ранее в последний раз увидел в Рио-де-Жанейро».

46 См. прим. 163 к дневнику 1871-1872 гг.

47 Вел. князь Константин Николаевич, будучи главным начальником флота и морского ведомства, носил звание генерал-адмирала.

48 В NT «Так как ~ на клипере» нет.

49 В NT «вкус их показался мне совершенно непривычным и неприятным».

50 В NT «Меня ~ насекомыми» нет.

51 В NT еще: «крепости которого едва хватало, чтобы нас выдержать».

52 В NT здесь: «он встал с постели, в которой лежал еще вчера».

53 В NT здесь: «24 часа».

54 Ср. в очерке А. Р.: «Теперь вокруг всей Новой Гвинеи на фрегате «Кумпан» затевается большая экспедиция, в которой по приглашению будет участвовать и наш Маклай. Он, несмотря на свое еще не совсем окрепшее здоровье, ждет ее с большим нетерпением» (Кн. 5. С. 95). Экспедиция не состоялась, и Миклухо-Маклай должен был в 1873 г. менять свои планы.

55 См. прим. 167 к дневнику 1871-1872 гг. В NT здесь: «Я сам ходил в две соседние деревни, сопровождаемый большой толпой папуасов с факелами. Там ради меня устраивали прощальные празднества и присутствовало много окрестных туземцев с подарками, предназначенными для меня». «При этом ~ корней» нет.

56 В NТ здесь: «раздавал, напротив, между ними все, без чего мог обойтись».

57 В NT здесь примечание: «Папуасское приветствие».

58 В NT здесь примечание: «Туземное название маленькой бухты около моего жилища».