МИКЛУХО-МАКЛАЙ Н. Н.

ПЛАВАНИЕ НА КОРВЕТЕ «ВИТЯЗЬ»

1874 <год>

Я нарисовал портрет начальника вуоусирау, так называемого «капитана» ⁵⁴, и одного из его людей (самого красивого и высокого), также портрет двух женщин: жену и дочь капитана; первая была очень мала ростом и брахиоцефальна [...] (В РПТ далее пропуск, оставлена чистой одна строка), вторая — лет 14—15, но почти что развитая женщина, имела очень недурненькую для папуаски рожицу.

Смерив рост и обхват многих вуоусирау, верхние конечности которых оказались весьма длинными, я захотел убедиться, насколько диалект вуоусирау отличается от остальных диалектов этого берега. Я стал записывать слова. Чтобы сделать это вернее, перед записыванием я несколько раз произносил узнанное слово громко. Мое произношение много раз возбуждало общий смех туземцев, и я сам чувствовал, что не могу никаким образом выговорить некоторые слова. По собранным сведениям оказалось, что число всех вуоусирау не превышает 35—40 человек, включая мужчин, женщин, детей.

Мне хотелось добиться того, чего я не мог узнать утром, именно: сколько лет тому назад вода озера была высока и когда она понизилась. Я придумал для этого следующее средство. Указывая на нескольких детей, я спросил, видели ли эти дети высокую воду. Оказалось, что нет, что они родились гораздо позже. Я перешел к другим, к подросткам — также нет. Я указал на дочь капитана, которую звали Саси; на этот раз вопрос удался, отец ответил, что именно немного времени перед тем, как Саси родилась, вода озера вдруг понизилась. Смотря на эту девочку, у которой маленькие конические груди очень недавно стали расти, худощавый зад которой и ноги свидетельствовали о ее еще неполном развитии, ей нельзя было дать более 14 лет. Итак, оказывается, что приблизительно лет около 14 тому назад вода Камака-Валлар понизилась, с тех пор, по единодушному отзыву всех туземцев, вода держалась на том же уровне.

Оставались, однако ж, еще и другие вопросы. Я снова стал допрашивать людей, помнят ли они, когда вода повысилась до того уровня, на котором находилась 14 лет тому назад. Переспросил всех, никто не видал и никто не помнит рассказов старых людей о повышении воды. Самому старшему из окружавших меня вуоусирау было лет 45. Итак, снова выходит, что вода повысилась до 1825 г. Однако ж есть полнейшее доказательство тому, что вода озера находилась когда-то на гораздо более низком уровне, чем в настоящее время, метров, может быть, на 40 или еще ниже, так как одни верхушки больших деревьев виднеются на многих местах вдоль берега. И чтобы вырасти до того объема, до которого достигли ныне в воде стоящие деревья, требуется не один десяток лет ⁵⁵. [308]

Итак, в середине прошлого столетия вода озера Камака-Валлар была на гораздо более низком уровне, озеро — гораздо меньше настоящего и берега его, находящиеся теперь под водою, покрыты растительностью.

Часа в 3 пополудни я был принужден отправиться назад к урумбаю, так как ни у меня, ни у спутников моих, ни даже у вуоусирау не было что есть. Мои люди, полагаясь на гостеприимство последних, захватили с собою очень мало провизии, а у них почти что ничего не оказалось. Проплыв в пироге вдоль берега озера 3/4 часа, мы очутились около плантации, где проходили вчера. Это обстоятельство значительно сократило путь; к тому же сходить с горы бывает обыкновенно легче, чем взбираться на нее. На хребте я определил при помощи гипсометра Реньо высоту его, которая равнялась [...] (В РПТ здесь пропуск). Вуоусирау затянули песню, воткнули себе в волоса, за пояс, за браслеты на руках и ногах разноцветные листья, и таким образом мы спустились в Варику, где нас ожидали урумбай и пироги. Я в тот же вечер отправился на старую стоянку к острову (Правильно: к островам) Койра в сопровождении 9 пирог. Вид этой процессии был характеристичный; все наперерыв хотели обогнать друг друга, оставляя, однако ж, урумбай всегда впереди. На каждой пироге народу было много: женщины, дети, все пели и кричали, стараясь перекричать друг друга. На 3 пирогах, не закрытых крышею и где были только мужчины, одним из них был исполнен воинственный танец; стоя на платформе, он то прыгал, размахивая руками, то пел, причем крик его переходил в визг; иногда он сильно рубил воздух своим парангом или, схватив лук, пускал в воздух стрелы; иногда, набрав горсть песку из ящика с очагом, искусно бросал песок вверх.

На окружающих горах собирались черные тучи и грозил дождь, почему многие туземцы занялись «заговариванием» грозы, причем они обращались лицом к туче, постоянно грозя ей пальцем или тем, что находилось у них в руке, и что-то усердно бормотали (это очень напомнило мне подобный же обычай у жителей Берега Маклая). Даже и мои матросы-серамцы делали что-то подобное.

Вечером, отдохнув немного от прогулки, я был на берегу и видел их танцы, при которых мужчинам приходится играть главную роль; женщины двигаются медленно, делая маленькие шаги, выдвигая зад, которым вертят из стороны в сторону; так как туловище наклонено вперед, то груди при этом болтаются. Последнее обстоятельство, вероятно, утомительно, почему от времени до времени женщины подпирают свои груди ладонями, но все же продолжают вертеться. При пляске мужчин также главным образом двигается средняя часть туловища; колени согнуты, руки заняты, держа тифу, ударами в которую они аккомпанируют танец; движения постоянно усиливаются, и под конец темп делается [310] совсем неистовым и вдруг прерывается. Женщины плясали в центре, мужчины, окружая их, двигались вокруг один за другим все быстрее и быстрее.

Эта пляска мне напомнила танцы алифуру, минагаси ⁵⁶ и негритосов Лимай (на о. Люсоне) ⁵⁷.

Дождь заставил меня вернуться на урумбай довольно рано, но он не помешал туземцам плясать ⁵⁸. Гам продолжался далеко за полночь.

24 марта ⁵⁹. Ветер был неблагоприятный весь день, так что к вечеру мы добрались только до Вайкалы на северном берегу о. Айдумы. У самого берега стояла хижина или, вернее, развалины ее. По здешнему обычаю после смерти хозяина хижина его покидается; жить в ней считается небезопасным. Хижина Вайкалы оставалась уже много лет необитаемой; крыша была как решето, столбы едва держались, а пол провалился бы при первом шаге.

Мои матросы, несмотря на папуасские «помали», воспользовались старым канатом, который нашли в хижине, и несколькими досками.

25 марта. За группой островов Каю-Мера находится большой залив, который тянется сперва от N на S, затем от W на О. Острова Айдума, Драмай, Каю-Мера и окружающие их горы — пустыня. На NW довольно узкая долина, которая ведет, вероятно, к озеру Камака-Валлар. До озера недалеко, почему, как мне сказали, многие из жителей Каю-Мера находятся в родстве с вуоусирау. Мы искали жителей, стреляли холостыми зарядами (условный зов серамских гостей), стараясь открыть дымок или пирогу,— напрасно, везде безлюдье. Бывшая деревня Каю-Мера была совершенно сожжена.

26 марта. Около 2 часов пополудни мы подошли к восточному песчаному берегу маленького острова Лакахиа, который бывает заселен только временно, когда, например, торговое прау бросает якорь вблизи ⁶⁰. Мои люди отправились за водой на южный берег, где находится, как говорят, небольшой резервуар дождевой воды, вкус которой оказался весьма солоноватым. На песчаном берегу разбросаны кусочки каменного угля, нахождение которого здесь известно уже давно и в последний раз было констатировано комиссиею парохода «Этны». Обогнув мыс Тандион-Бай ⁶¹ (Cap Baudin), можно было сейчас же заметить, что характер местности здесь меняется: горы поворачивают круто на восток, следуя левому берегу залива Кируру; правый берег совершенно низмен, за исключением двух высоких островов: Бавия и Мой. Вдали тянется высокий кряж гор; из южного низменного берега поднимается только довольно высокий Тандион-Буру.

Набрав воды, мы направились вдоль низменного южного берега, пройдя ко входу залива Кируру, залив Терера и островок Ния. Берег был болотистый и покрыт мангровыми, людей мы заметили только около мыска Ваймета. В ответ на наш выстрел показался высокий столб дыма. Когда мы подошли ближе, [311] туземцы бегали по берегу, махали снятою одеждою и бросали песок вверх, что издали казалось маленькими облаками дыма. Часа 2 люди мои перекрикивались с папуасами; несмотря на наш зов, туземцы не решались приблизиться, хотя у них были пироги; они обращались в бегство, как только урумбай двигался в их сторону. Имена «оран Серам», «Гесир» не помогали. Я вздумал испытать, не сможет ли вид белого человека привлечь их; я вышел из каюты, приказал людям замолчать и сказал по-малайски, что если они подойдут, я им дам табаку. К моему удивлению, это удалось. Сперва они приблизились незначительно, потом, собравшись с духом, подошли ближе, а затем к самому борту, но решились взойти на палубу только после того, как я поднял занавес моей каюты и они убедились, что там нет спрятанных вооруженных людей, которые могли бы убить их или увести в неволю. Удостоверившись в своей безопасности, они с криком влезли на урумбай, стали обнимать всех, громко говорить, смеяться и все-таки по временам боязливо озирались кругом. Я мог, однако ж, заметить, что эта веселость была одною маскою.

Такое недоверие неудивительно. Сколько раз этих людей грабили, избивали, увозили в рабство. Один тидорский принц Амир несколько лет тому назад увез, как говорят, много сотен людей отсюда; в январе этого года люди Камрау убили и ранили людей Каю-Мера, а женщин и детей увели с собою. Не удивительно, что каждый кажется им неприятелем. Они также в свою очередь старались отплатить без разбора всем, кто легкомысленно попадался им в руки.

Именно эта местность, берег около Лакахиа, имеет дурную репутацию. Здесь были убиты матросы капитана Кольфа ⁶², много людей Серама и др.

Туземцы здесь темнее людей Наматоте и Айдума и почти что не носят малайского платья; вообще они кажутся более [312] сильными и рослыми. Они привезли с собою сагуер, жидкость, добываемую посредством надрезов ростков гомутовой пальмы. Он был совершенно свеж и показался мне очень вкусным ⁶³. Кроме гомутовой, здесь много саговых пальм. Вероятно, вследствие обильной пищи страна более заселена.

Ночь провели на якоре около о. Бавия.

27 марта. Направился к водопаду Гуру-Гуру, описанному в отчете экспедиции парохода «Этна», но здесь случилось то же, что в 1871 г. в заливе Praslin Новой Ирландии. Надо было долго искать то, что по описанию должно броситься сейчас же в глаза. Как водопад Бугенвилля, так и Гуру-Гуру мне пришлось увидеть не в дождливое время, что, разумеется, оказывает большое влияние на значительность и красоту водопадов ⁶⁴.

Вода Гуру-Гуру оказалась хорошею, особенно для купания — место превосходное, хотя не особенно похожее на рисунок, приложенный к описанию экспедиции «Этны» ⁶⁵. Водопад находится у подножья высокой горы Бамана.

Пришли три пироги с лакахийцами ⁶⁶. Они произвели на меня то же впечатление, как и вчера: именно, что они темнее жителей Айдумы и Наматоте и, вероятно, вследствие обилия пищи крепче сложены и выше ростом. Я мог заметить, что форма их носа значительно изменена обычаем пробуравливания носовой перегородки. Сравнивая носы большинства с носами нескольких других папуасов тех же или соседних местностей, у которых носовая перегородка не пробуравлена, оказывается, что конец носа у первых свислый, ноздри очень подняты и открыты и нос получил крючковатую форму, которая делает физиономии похожими на евреев ⁶⁷. Может быть, вследствие законов наследственности, после нескольких поколений постоянно повторяется операция (По смыслу правильнее: повторяемой операции), при которой нос сильно опухает, носы этих папуасов сделались больше ⁶⁸. К сожалению, мне не удалось сделать ни одного портрета. Туземцы не сидели смирно, убегая, как только замечали, что я обращаю на них внимание. Туземцы Лакахиа оказались очень недоверчивыми, и ни один не согласился следовать за мною в глубь бухты Кируру, и при первом движении урумбая вперед быстро отплыли в сторону, как бы боясь, что я силою не захватил бы кого из них.

Пройдя узкость, мы вошли в бассейн со многими выходами. Один из них, направо, был проливом между о. Бавией и другим островом, другой пролив на О между низкими островами, третий, налево,— продолжение так называемого залива «Этны» или Телок-Кируру, как его называют туземцы. Мы подвигались на веслах до вечера по рекообразному заливу; справа берег был низкий, представляя болотистые острова, на которых росли мангровы; слева поднимались высокие горы, покрытые лесом.

28 марта. Утром после часовой гребли узкий залив немного расширился, пройдя холм на правом берегу; несколько каналов [313] между островами, а может быть и рек, впадали в этом месте. Часам к 11 мы вошли в большой бассейн, окруженный горами. Мне показалось, что на голландской карте он представлен не таким большим, как он оказался в действительности ⁶⁹. Мы направились к одному местечку, где стояли две кокосовые пальмы и виднелась полуразрушенная хижина ⁷⁰.

В описании экспедиции парохода «Этны» говорится о деревне, находившейся в этом месте ⁷¹. Я пошел в лес с Давидом и тремя серамцами, поднимаясь вдоль левого ската кряжа. Мы достигли хребта часа через два ходьбы. Он шел от WSW на NNO ⁷². Перед заходом солнца мои люди привязали койку между двумя деревьями; над нею в виде крыши было растянуто каучуковое одеяло. Не более 10 минут потребовалось на устройство бивуака. Я считаю его самым удобопереносимым, простым и здоровым при путешествиях в тропических странах. Он практичен еще и в том отношении, что подвешенная койка может годиться не только в лесу, но и в хижинах туземцев.

29 марта. К утру было ощутительно свежо, хотя термометр не спустился ниже 25° С; перед рассветом мы слышали несколько раз шаги казуара, но ни одного не пришлось убить: птица слишком осторожна. Я отправился выше и старался заглянуть на ту сторону хребта. Кроме леса и гор, ничего не видал, притом деревья очень мешают. Надо было бы влезть на самую верхушку их, чтобы иметь возможность рассмотреть всю панораму холмов и гор этой части перешейка, который именно здесь не особенно широк.

Эта экскурсия показала мне, что лес здесь далеко не такой непроходимый и что экспедиция внутрь страны здесь не встретит затруднений относительно населения, которое в этом месте несомненно существует, о чем свидетельствуют свежесрезанные ветки кустов, которые я заметил несколько раз вчера и сегодня, а также и многочисленные тропинки. Кроме того, я был удивлен тем обстоятельством, что в этом первобытном лесу большинство деревьев были молоды, старые встречались редко. Грунт был везде — толстый слой уступчивого и мягкого гумуса.

Птиц было очень мало, за исключением одного вида Buceros, который встречается здесь в большом количестве.

Я вернулся к месту ночлега, где оставил вещи и людей, исключая одного, который, сопровождая меня, прорубал тропинку в неудобопроходимых местах. В ожидании завтрака я определил с помощью аппарата Реньо точку кипения на этом месте, которое оказалось 209,5° F. Но это место было, однако, ниже того хребта, где я был утром. Около полдня я направился к урумбаю, зная, что мои люди внизу очень боятся нападения папуасов, и полагая, что жители окрестных гор, численность которых я не знаю, каждую минуту могут собраться и, пожалуй, с недобрыми намерениями. Я спустился вниз гораздо более короткою дорогою, чем поднялся, но тропинка была по временам очень крута.

Недалеко от берега, узнав, что никаких папуасов не [314] приходило, я позволил двум серамцам разгрести кучу maleo или гнездо maleo, имевшее почти что 2 м в диаметре и более 1 м вышины ⁷³. Странное дело! Лень срубить ветвь дерева и сделать род лопаты принудила их более часа разгребать землю руками. Куча состояла из довольно рыхлой земли, температура которой была 32,1° С. вероятно, вследствие гниения листьев, а не солнечной теплоты, так как солнце не проникает чрез зелень до земли.

Из Тимбоны я направился вдоль берега тем же путем, каким пришел вчера, желая захватить 3 черепа, которые мои люди заметили в трещине скалы ⁷⁴. Мы действительно нашли место с черепами ⁷⁵, но не успел один из матросов достать их и передать мне, как мы все были немало удивлены неожиданным появлением пяти больших пирог с очень значительным числом туземцев.

Была минута обоюдного недоразумения: мои серамцы, вообразив, что через несколько минут туземцы нападут на нас, очень переполошились и стали приготовлять ружья; с другой стороны, папуасы на своих пирогах, видя, что мы остановились, в свою очередь взялись за то же, прекратив моментально громкое пение. Между туземцами на пирогах было несколько, которых мои люди признали за жителей деревень Ваймата, Терера и Банк. Внезапность появления пирог, многочисленность папуасов, их громкое пение, а главное известная неблагонадежность жителей именно этих берегов были причиною того, что мои серамцы предположили, что пироги явились сюда с намерением напасть на урумбай. Сообразив возможность нападения, я на всякий случай приказал 6 человекам гресть, направляясь прямо к пирогам, а остальным готовиться к защите, вооружиться своими ружьями старого образца и парангами. Дав Давиду, очень меткому стрелку, мои два двуствольных ружья, одно нарезное, заряженное пулями, другое — крупною дробью, я расположился сам на крыше каюты с ружьем-револьвером и скорострельным ружьем системы Baumond. Я предупредил Давида и людей, чтобы никто не стрелял ранее, чем выстрелю я сам, а затем стреляли бы, хорошо целясь, а не просто без толку жгли бы порох.

Мы все приближались. Из пирог папуасы могли хорошо видеть наши приготовления. Громкое пение и пронзительные крики, на минуту возобновившиеся, снова смолкли, и пироги остановились. Было ясно, что папуасы совещаются. Я приказал изо всех сил гресть на группу пирог. Это обстоятельство прервало совещание папуасов; 4 пироги быстро отгребли в сторону, и только одна старалась держаться в почтительном расстоянии, но не слишком далеко от урумбая. Казалось, она имела намерение начать переговоры. Когда я окликнул ее, один из находящихся в ней людей на ломаном малайском языке стал объяснять, что он начальник дер. Ваймата и, узнав, что урумбай отправился в залив Тимбону, захотел видеть «туан-пути» (белого господина). Я тогда пригласил его подойти к урумбаю, на что он не решался, извиняясь тем, что на других пирогах находятся начальники других деревень. Я сказал ему тогда, чтобы и другие пироги приблизились и [315] все начальники собрались бы на урумбай. Услышав это, люди пироги стали гресть по направлению к остальным, и в непродолжительном времени все пять приблизились к урумбаю. В них мы увидали очень большое количество оружия, стрел и копий, что отчасти подтверждало предположение серамцев или же доказывало недоверие папуасов относительно урумбая.

Папуасы только тогда решились взойти на урумбай, когда я открыл по их просьбе занавес моей каюты и они удостоверились, что у меня нет людей в засаде.

Только начальникам было дозволено мною войти на палубу. От них я поспешил узнать имена окружающих местностей ⁷⁶, кое-что о населении, а также удалось мне записать несколько слов их диалекта; но несмотря на щедро розданный табак, они не чувствовали себя в безопасности на урумбае, и, пока я занялся записыванием слов, внимательно прислушиваясь к выговору, все папуасы один за другим тихонько спустились в свои пироги, и велик был страх моего собеседника, который диктовал мне слова, когда он заметил, что остался один. Забывая даже данный ему табак, он соскочил в свою пирогу, после чего папуасы, не произнося ни слова, усиленно стали гресть от урумбая ⁷⁷.

Налетевший легкий шквал с дождем позволил нам поставить паруса и скоро отдалиться от пирог. Серамцы нисколько не были успокоены визитом папуасов. Последний только увеличил подозрения моих людей; между ними находилось несколько человек бывалых, которые уже десятки раз посещали разные берега Новой Гвинеи. Они говорили, что папуасы единственно потому мирно приблизились к урумбаю, что заметили наши приготовленные ружья, и сделали это для того, чтобы удостовериться в числе людей на урумбае и рассчитать относительные силы. Они были убеждены в том, что папуасы ожидают теперь ночи, чтобы напасть на нас, и очень просили меня не оставаться здесь до утра, а выбраться скорее в море. Мой же план был исследовать другие проливы, которых я насчитал несколько на левом берегу Телок-Кируру, и одним из этих каналов я желал вернуться к морю. Доводы моих людей одержали верх, и я нехотя согласился исполнить их убедительные просьбы, соображая, что папуасов 50 человек, а нас всего 13, и ночью шансы были не на нашей стороне, так как схватка была бы рукопашная, причем ружья мало бы помогли. Они одолели бы нас своею сравнительною численностью.

Серамцы были так убеждены в опасности, что замечательно усердно, без понуканий, гребли всю ночь, и, пользуясь отливом, к рассвету урумбай бросил якорь у выхода из залива Кируру.

30 марта. Проспав порядочно всю ночь, я был немало удивлен, когда увидел, что мы качаемся на якоре в виде дер. Ваймэта, о. Лакахиа и других знакомых мест ⁷⁸. Весь день старался я войти в сношения с туземцами, но ни одна пирога не приблизилась, хотя на берегу туземцы манили и звали нас в деревню.

Мелководье не позволило урумбаю подойти к берегу; нежелание или боязнь папуасов подъехать к нам не дали возможности [316] съехать на берег. Здесь мне пришлось пожалеть о потере шлюпки, купленной в Гесире и затонувшей во время перехода с Ватабелло в Новую Гвинею.

Далее на юго-восток от залива Лакахиа берег Новой Гвинеи не защищен островами, как северная часть Берега Ковиай, и не представляет надежных якорных стоянок ⁷⁹. Большое волнение при свежем ветре и сильный прибой у берега представили серьезные неудобства продолжать путь на юг, главным образом при малости урумбая и ненадежности вооружения его. Я поэтому решил вернуться в Айву ⁸⁰ и заняться исследованием Телок-Камрау и Телок-Бичару.

31 марта. Обогнув Тандионг-Бай (Cap Baudin), при значительном волнении мы вошли в Телок-Каю-Мера, где мои люди обратились ко мне с просьбою позволить им отдохнуть после двух утомительных дней.

1 апреля. Мои люди были заняты ловлею рыбы и собиранием ракушек, так что только к 3 часам пополудни мы подняли якорь к вышли из Телок-Каю-Мера в открытое море. Все люди, за исключением Сангиля и Давида, должны были грести изо всех сил, чтобы обогнуть высокий и живописный мыс, который на своей карте я назвал Мыс Лаудон в честь генерал-губернатора Нидерландских Индий. Прибоем нас несколько раз едва-едва не выкинуло на скалы, и часу в 11-м ночи мы бросили якорь у о. Драмай.

2 апреля. Ветер был противный, почему пришлось гресть весь день вдоль берега о. Айдумы; я решил переночевать около Вайкалы ⁸¹.

Вот что я узнал от туземца в пироге. Папуасы малой колонии в Айве, полагая, что благодаря моему соседству они будут в полной безопасности, перестали быть постоянно настороже и вовсе не думали о внезапном нападении. В одно дождливое и угрюмое утро, когда начальники и большинство мужчин не находились в селении, а другие по случаю дождя спокойно спали, одни в своих пирогах, другие в бараках, внезапно, без всякого лишнего шума, появилось множество папуасов-врагов (жителей из бухты Бичару). Они все были хорошо вооружены, и, чтоб придать себе более страшный вид, их лица были окрашены черною краскою. Застав маленькое поселение врасплох, они бросились на спящих мужчин, не щадя и женщин. Один из первых шалашей, который был атакован, принадлежал старому радье Айдумы, который был в отсутствии. Дома спали его жена и дочь (хорошенький ребенок лет 5 или 6). Хотя и раненная двумя ударами копья, бедная мать нашла, однако ж, силы добраться с дочерью до моей хижины, где она надеялась быть в безопасности. Другие туземцы колонии последовали ее примеру, по крайней мере те, которые не были слишком тяжело ранены, чтобы добраться туда; таким образом, моя хижина стала центром свалки. Число нападавших было около сотни, между тем как в Айве не находилось более дюжины мужчин, но много женщин и детей. [317]

Разумеется, люди Айдумы были совершенно разбиты. Мои семь слуг не помогли им, боясь быть убитыми вследствие такого заступничества. Победители не удовольствовались тем, что ранили и убили около десятка людей Айдумы (мужчин и женщин), но, убедившись, что раны жены радьи Айдумы были смертельны, изрубили на куски ее дочь. Отрубленная голова с частью туловища и болтающейся рукою была нанизана на копье и с торжеством унесена в горы. Впоследствии я узнал, что причина этих убийств была старая вражда и давно уже решенная месть. После убийств начался грабеж моих вещей, который продолжался до трех часов пополудни; тогда горные туземцы отправились в обратный путь, неся как трофей голову ребенка, уводя с собой в плен двух молодых девушек и мальчика и унося, сколько могли, вещей, награбленных в моей хижине ⁸².

Между тем один из моих людей, Иосиф из Амбоины, не совсем потерял голову. С помощью двух других он отправился в маленькой пироге к большому падуакану (большой торговый прау из Макассара), пришедшему недавно для меновой торговли с туземцами этого берега. Он убедил анакоду туземной прау послать шлюпку с вооруженными людьми для того, чтобы спасти по крайней мере часть моих вещей. Они прибыли в Айву к вечеру и застали людей Наматоте и Мавары занятыми разборкою и дележом добычи, т. е. моих вещей. Утомленные дневными приключениями, туземцы при виде вооруженных людей не стали сопротивляться, когда мои слуги и люди из Макассара собрали несколько остатков из моих вещей, отнесли в шлюпку, которая вернулась к падуакану ⁸³.

Несмотря на всю неожиданность и неприятность известия, оно меня скорей заинтересовало и рассердило, чем сколько-нибудь смутило или напугало. Мое решение вернуться в Айву уже принято, почему, несмотря на усталость людей и их возражения, я заставил их грести всю ночь в канале между островами Мавара и Симеу.

3 апреля. К рассвету мы были в Маваре; я отправился на берег, в этот раз вооруженный, так как опасался, что люди Мавары, также грабившие мои вещи, могут отнестись не особенно дружелюбно к моему визиту. Я хотел видеть капитана Мавары, физиономия которого мне никогда не нравилась и которого я считал вместе с радьей Наматоте главным виновником убийств и грабежей. Я отправился к его хижине, но там никого не нашел, кроме двух баб, сильно испуганных, забившихся в хижины, и нескольких плачущих детей. Я был почти что убежден, что капитан и другие туземцы-мужчины, не ожидавшие моего появления, попрятались где-нибудь поблизости, может быть, опасаясь, что я сейчас же примусь за расправу, и, увидя меня вооруженного, убежали в лес, как только я соскочил с урумбая на берег.

Расправляться с ними пока я не хотел, тем менее с женщинами и детьми, почему, не добиваясь от них ничего, вернулся к урумбаю и направился далее к о. Наматоте, где, по словам [318] встреченного нами туземца, находился падуакан и мои слуги. Скоро можно было различить падуакан, стоящий под берегом о. Наматоте, в проливе, отделяющем последний от материка. Нетерпение моих людей по мере приближения к нашей цели возрастало, и последние полчаса гребцы исполняли хорошо свое дело. Когда мы были уже недалеко, от падуакана отделилась шлюпка, где сидели Иосиф Лопец, Ахмат и один из моих людей из Серама. Я был рад, что Лопец догадался приехать, так как единственно от него я мог узнать приблизительную истину из всего происшедшего; как только шлюпка приблизилась, я позвал его в мою каюту; он схватил мою руку и казался очень растроган; когда же вошел Давид, его земляк, он бросился обнимать его и чуть не плакал. Когда он более или менее успокоился, я приказал ему рассказать все, что он знает, прибавив, что я уже слыхал многое, но желаю узнать от него подробности.

Его рассказ оказался во многом отличным от уже слышанного мною, что было совершенно естественно, потому что туземца вчера я не мог расспрашивать иначе, как через переводчика, человека из Серама, а последний имел причины, как оказывалось, не переводить всего, что было ему передаваемо. Лопец начал свой рассказ с жаром, уверяя, что вся афера была сделана сообща людьми Бичару, Наматоте, Мавары и оставленными мною людьми Серама. Частная месть была причиною убийств жены и дочери старика радьи Айдумы. Зная это и прельщенные добычею моих вещей, которых хватило всем, люди Наматоте, Мавары вместе с моими слугами из Серама решили пожертвовать семьею и друзьями старика Таноме, радьи Айдумы, ограбить меня и свалить всю вину на людей из бухты Бичары. Иосиф был в этом вполне убежден, уверяя меня, что когда он услыхал крики и гвалт схватки на берегу, он роздал амуницию, порох и пули всем нашим людям, чтобы встретить нападающих; люди мои действительно принялись стрелять, но, как уверял Иосиф, стреляли одними холостыми зарядами, и не потому, что боялись быть убитыми жителями Бичару, а просто потому, что были в стачке с ними. Это мне показалось совершенно правдоподобным, так как я не сомневался, что восемь человек, вооруженных ружьями, без особого труда могли обратить в бегство сотню туземцев, вооруженных копьями, если бы они действительно стреляли пулями и дробью.

<6 апреля> ⁸⁴. Радьи Айдумы и Наматоте старались всеми силами нравиться мне: пожимали беспрестанно мне руки, изъявляли желание всюду следовать за мной, предлагали собрать всех папуасов в Вайкалу или куда только я пожелаю.

Серамцы просят в свою очередь не верить ни одному их слову и видят новые сети.

Восемь человек моих людей — серамцев больны лихорадкою.

Вечером Иосиф пришел сказать мне, что оба радьи говорят моим матросам, чтобы они за себя не боялись, что им никто ничего не сделает. Серамцы этому верят, но сильно трусят за меня [319] или, вернее, за самих себя, полагая, что в случае, если меня здесь убьют, им достанется от голландского правительства, когда они вернутся домой.

7 апреля. Измерил череп, который взял с гробницы на о. Наматоте и который оказался очень интересным, имея индекс ширины, равный 62; я смерил его 2 раза, думая, что в первый раз ошибся.

8 апреля ⁸⁵. Анакода приехал сказать мне, что вследствие последних событий он боится остаться здесь, что торговля в этом году плоха и что он предпочитает поэтому отправиться на острова Кей или Ару. Я приготовил 2 ящика с препаратами в спирту и черепами, которые хочу отправить с ним, и дам ему несколько писем для передачи первым голландским властям, которые встретятся. Одно будет адресовано генерал-губернатору ⁸⁶ в Батавию с кратким изложением случившегося и сообщением моего решения остаться здесь.

Между похищенными или разбитыми вещами находились, между прочим, две банки с хиною. У меня остается одна неполная, почему приходится весьма экономно обходиться с приемами. Между моими людьми очень много больных: из 16 матросов только 4 здоровы.

11 апреля. Отправился, наконец, на о. Айдуму ⁸⁷. Выбрал будущим местом жительства Умбурмету, положение которой мне кажется более здоровым в сравнении с Вайкала ⁸⁸. Когда выбирал вечером место для моей хижины, серамцы стали снова ворчать; я сейчас же прекратил это ворчание, заявив опять, что в хижине жить я буду один, а они все могут оставаться ночью и даже днем на урумбае, а что, если им и этого мало, то пусть отправляются домой, а я один останусь здесь. После этого недлинного объяснения, которое я постарался сказать, не повышая голоса, снова послышались уверения в преданности и полной готовности слушаться. Пользуясь моментом, я заставил обещать мне начать постройку хижины завтра с рассветом и построить ее как можно скорее, так как жить на урумбае в маленькой каюте мне очень надоело ⁸⁹.

12 апреля. Я еще не встал, т. е. не было и 5 1/2 <часов>, как партия серамцев съехала на берег, чтобы до завтрака вырубить нужный материал для будущей хижины. Позавтракав, я съехал на берег и назначил на месте, которое Иосиф с одним из серамцев уже расчистили, и размеры хижины. Так как эта хижина будет служить мне только для ночлега, а днем — для письменных занятий, все же мои вещи останутся на урумбае, то размеры ее могли быть очень небольшие. Я назначил всего 3 м в ширину на 4 <м> длины, как раз достаточно помещения для койки, в которой буду спать, для стола и для стула ⁹⁰. Люди работали очень хорошо, так что завтра кончат хижину.

13 апреля. Хижину действительно кончили. Я провел целый день на берегу, следя за работою, и к вечеру так устал, что отложил переселение до завтра. [320]

15 апреля ⁹¹. Переселился вчера и провел ночь уже в хижине ⁹²; она такая дырявая (со всех сторон и снизу; сверху, однако ж, не протекает), что вечером нельзя зажечь свечки или приходится зажигать десяток раз в минуту, но это ничего; скверно то, что спать холодно. Умбурмета, благодаря моему поселению, как и Айва, становится оживленною, но в Айве от песчаного берега, где вытянуты были на песке папуасские прау и где туземцы строили себе временные шалаши, до (В РПТ: для) моей хижины было далеко; здесь же с моей веранды я могу видеть весь берег и все, что на нем происходит. Сегодня пришли 6 папуасских пирог с кучею народа. Вечером, просидев целый день над кое-какими анатомическими работами, я вышел на веранду и любовался игрою мальчиков и юношей на песчаном берегу. Был отлив, почему они имели большое пространство для своих игр. Они играли в войну: бросали друг в друга песчаные пули и легкие палки вместо копий. Главное искусство состояло в том, чтобы бросить ком песку или копье и потом быстро увернуться, броситься в сторону или на землю или прыгнуть высоко и избежать тем копья, направленного в ноги. Трех- и четырехлетние мальчики участвовали в игре, которая очень интересовала 14- и 15-летних юношей. Здесь, как и в других местах Новой Гвинеи, дети замечательно рано начинают упражняться в попадании в цель: они бросают чем попало и во что случится и достигают в этом большой ловкости.

Имел с Давидом и Иосифом серьезный разговор. Я начал с того, что спросил их: побоятся ли они остаться здесь со мною, если я позволю урумбаю вернуться в Серам? На что они оба ответили очень положительно, что боятся, потому что папуасы готовы здесь убить человека из-за пустой бутылки или старой тарелки. Они прибавили, что это общее мнение, что на них невозможно положиться и что серамцы, несмотря на общую выгоду сохранить мирные отношения, трусят каждую ночь, боясь неожиданного нападения. Если мы останемся здесь вчетвером, то есть я. Давид, Иосиф и Ахмат, то нам не сдобровать. Затем оба прибавили, что у каждого жена и дети.

Вследствие этого разговора я принужден был задержать урумбай ⁹⁴.

Часов в 10 вечера пришла пирога ⁹⁵ с людьми Айдумы с очень интересным известием, оправдавшим предположения моих людей и подтверждающим выраженное ими мнение, что здесь невозможно полагаться на туземцев. Известие состояло в следующем: на днях (кажется, вчера) около 300 человек из горных деревень около Телок-Камрау, преимущественно из деревень Мамай, Рина и др., приходили действительно в Айву с намерением убить меня и разграбить окончательно вещи. Эта экспедиция очень разочаровалась, найдя в Айве одни обгорелые столбы вместо хижины и людей. [321]

Темная ночь; серамцы, как говорит Давид, очень встревожились известием и очень трусят. Давид просил меня не спать здесь, а вместе с моими людьми в урумбае. Я не согласился.

17 апреля. Опять тревога. Новое известие, пришедшее к вечеру. Говорят, что люди Наматоте и Мавары хотят напасть на меня ночью или на рассвете и, если придут, то, вероятно, в значительном числе. Мои люди так встревожены, что ожидают нападения непременно в эту ночь — ведь у страха глаза и уши велики, а главное, страх заразителен. Мне кажется по временам, что все происходящее вокруг меня я вижу во сне, а не наяву.

Я, разумеется, постарался ободрить моих людей и даже успел рассмешить их всех, спросив, каким образом они думают, что горные жители попадут сюда, не имея пирог: или же станут гоняться за урумбаем по морю? Я наотрез отказался перебраться из хижины на урумбай. Приходится, однако ж, при общей тревоге и возможности нападения лечь спать одетым.

18 апреля ⁹⁶. Рисовал портреты туземцев, выбрав не особенно красивые или безобразные физиономии, а именно те, которые подходят всех более к общему типу. Надо сказать, что вообще разнообразие физиономий вследствие разнородной примеси здесь гораздо значительнее, чем, например, на Берегу Маклая, даже у здешних горных жителей, как, например, вуоусирау. Во всяком случае, форма носа не может считаться характеристичною [322] чертою, как того хотят антропологи, не выезжавшие из Европы и делящие род человеческий на расы, сидя в удобных креслах в своих кабинетах. Между папуасами здесь (я разумею собственно тех, которые не представляют заметного характера смешанной расы) можно встретить носы плоские, приплюснутые, прямые, крючковатые и, наконец, такие, у которых кончик носа свешивается низко над верхнею губою.

<19 апреля.> ⁹⁷ Видел сегодня и осмотрел внимательно на днях родившегося папуасского ребенка. Передняя часть тела, руки и лицо были значительно светлее сравнительно со спиною и лбом. Тело было желто-розоватое, с примесью сероватого тона. Волоса — вьющиеся большими кольцами. Меня уверяла мать ребенка, что отец его — ее муж, но при отношениях здешних женщин к серамцам, макассарцам и другим посетителям антропологу, если он не желает ошибиться, не следует верить их рассказам. Сомнение это сильно уменьшает значение и вес наблюдений.

Мои слуги Давид и Иосиф сделали сегодня очень серьезное и далеко не приятное открытие. Оказывается, действительно, что мои же люди воспользовались грабежом моих вещей в Айве и вместе с людьми Наматоте и Мавары расхитили их, а также вещи моих слуг (Давида и Иосифа), после того как люди из Телок-Бичару ушли к себе. Некоторые из этих вещей были замечены сегодня в татумбу (род корзины) одного из серамцев, именно Стенберга, много других (моих же вещей) были променены им на масой ⁹⁸. Это наглядно доказало, что мне нельзя доверяться не только папуасам, но даже и своим людям. Последние дни дул свежий W и WNW и волнение было значительное.

21 апреля. Под утро был разбужен криками, которые произвели общую тревогу. Оказалось, однако же, что причиною тому была небольшая прау, пришедшая из Горама. Матален Сенгриа с о. Горама, анакода пришедшей прау, и несколько человек горамцев пришли ко мне с визитом и сказали, что прибыли сюда, надеясь встретить на этом берегу анакоду Чечонэ, чтобы торговать его товаром и, узнав, что падуакан Чечонэ уже покинул этот берег, они думают вернуться назад в Горам.

Мои люди снова сильно перепугались. Множество пирог показались у мыска. Сейчас же было предположено, что люди Наматоте собираются напасть на нас, и когда все пироги снова, вместо того чтобы идти вперед, вернулись и скрылись за мысом, в этом обстоятельстве было найдено подтверждение, что это случилось вследствие неожиданного прихода прау из Горама. Все это может быть и правда, а может быть — и даже вероятнее — чистая выдумка. Серамцы так возбуждены, что во всем готовы видеть неминуемую опасность.

Смерил очень аккуратно головы нескольких мальчиков.

22 апреля. Охота бедна, беднее, чем на материке, в Айве. Присутствовал при бракосочетании Тагара с дочерью старого радьи Айдума. Это был совершенно простой торг. Тагар купил [323] ее за ружье, ценность которого на о-вах Серам считается десять флоринов; в придачу был дан кусок белой бумажной материи в 2 1/2 флорина, итого 12 1/2 флорина, что составит [...] (В РПТ далее пропуск). Тагар должен, однако же, ждать до следующего муссона, чтобы взять жену в Серам ⁹⁹. Она, впрочем, девица не слишком юная, на вид ей за 20, что здесь далеко не первая молодость. До Тагара она, разумеется, имела уже не одну связь, и сегодня утром я был немало удивлен, получив приглашение на их свадьбу, так как я считал их уже давно мужем и женою, что и было de facto, а сегодня сделалось de jure.

23 апреля. Встал рано, думая отправиться на охоту с Давидом. Пока я пил кофе, любуясь видом гор при утреннем освещении, Иосиф рассказал мне, что ночью была снова большая тревога. Пришла какая-то пирога из Мавара; когда ее окликнули, она хотела удалиться; он, Иосиф, звал меня с урумбая, но я, видно, спал, так как ничего не ответил. Я действительно спал очень крепко прошлую ночь, и все, что Иосиф рассказывал, было для меня новостью. Иосиф прибавил, что капитан Мавара — одна из главных личностей, которая грабила мои вещи в Айве, и вообще причина происшедшего там находится именно в той пироге, которая прибыла ночью. «А радьи Наматоте там нет?» — спросил я. «Не видал»,— отвечал Иосиф.— «Очень жаль, хорошо было бы захватить их обоих». Иосиф посмотрел на меня очень вопросительно. Я сам не знал, что предприму, однако ж, решил не выпустить живым этого человека. Не следовало терять времени: я послал Иосифа за Давидом, а сам допивал кофе, обдумывая, как удобнее все устроить.

Давид явился, и я объяснил ему в двух словах, что решил взять капитана Мавара живым или мертвым, что нам не придется после этого долго оставаться здесь и чтобы он зарядил все ружья, пока я соберу мои бумаги и книги. Наша работа шла быстро; и когда двое из серамцев пришли с Иосифом, мои бумаги, книги и белье были уже уложены мною. Иосиф объявил, что не ошибся и что капитан Мавара находится в пироге. Я приказал Давиду оставаться при ружьях, Иосифу идти со мною и, обращаясь к Мойбириту — чистокровному папуасу, который [324] почему-то всегда весело и беспрекословно исполнял мои приказания, спросил: «А ты боишься идти со мной или нет?» — «Нет,— отвечал он,— если ты пойдешь первый». Я указал ему на крепкую веревку, надеясь, что не револьвера, а веревки будет достаточно для капитана Мавары.

С веранды я мог видеть положение всех и каждого и невольно заметил весьма значительное число папуасов сравнительно с моими людьми; хотя я их не считал, но полагаю, что их было раза в три больше нас. Промелькнула мысль: «А ну если все они кинутся защищать капитана Мавары?» Хотя я не сомневался в исходе дела даже и в таком случае, но мне жаль было допустить возможность резни, в которой все-таки я буду виновен. Но это была только минута; я припомнил вид моей разграбленной хижины в Айве, лужи крови, несчастного ребенка на моем столе и кровавые следы ее матери, убитой также в моей комнате. Жаль, что другого нет, подумал я, и вернулся в комнату. «Так пойдем,— сказал я ожидавшему,— никому ничего не говорить, не кричать, а слушать и делать, что прикажу». Вышли как ни в чем не бывало.

Разумеется, ни у кого на песчаном берегу, кроме меня и моих людей, не было даже ни малейшего понятия о том, что произойдет; только Давид и Иосиф знали, что я возьму или убью капитана Мавары, но как — этого даже и я не знал и считал — безразлично, так как взять его было решено. Большинство людей [325] занимались приготовлением завтрака; мои серамцы завтракали в урумбае, только немногие были на берегу, любезничая с молодыми папуасками и выбирая себе невест.

Медленно переходя от одной группы к другой, я, наконец, подошел к пироге, где притаился капитан Мавара и боялся показаться. «Где здесь капитан Мавара?» — спросил я не особенно громким голосом. Ответа не было, но все голоса затихли и много физиономий обернулись, как бы ожидая чего-то. «Капитан Мавара, выходи»,— повторил я громче. Общее молчание. Я совсем подошел к пироге. «Выходи же»,— были мои последние слова. Тут я сорвал циновку, служившую крышей пироге. В ней действительно сидел капитан. «Сламат, туан»,— произнес он дрожащим голосом. «Так это ты, который грабил мои вещи вместе с людьми Телок-Камрау! Где теперь радья Наматоте?» — «Не знаю»,— еще более слабым голосом произнес этот человек, который был вдвое или втрое сильнее меня и дрожал всем телом. Все папуасы и мои люди окружили нас. «Смотри за людьми»,— шепнул я Иосифу, а сам схватил капитана за горло и, приставив револьвер ко рту, приказал Мойбириту связать ему руки. После этого я обратился к папуасам и сказал: «Я беру этого человека, который грабил мои вещи в Айве, помогал людям Камрау, которого я оставил в Айве стеречь мою хижину, а который расхитил, что было в ней, допустил, чтобы в моих комнатах убили женщин и детей. Возьмите его сейчас же на урумбай. Мойбирит и ты, Сангиль, как начальник моих людей из Серама, будешь отвечать за него» ⁱ⁰⁰.

Мне казалось, что следует покончить дело как можно скорее, а главное, не позволить, не дать времени людям опомниться и не допустить какого-нибудь совещания. Видя, что мои серамцы убедились в необходимости живо слушаться и уже потащили моего пленника в урумбай, я, спокойно кладя револьвер обратно в футляр у пояса, обратился к туземцам и сказал: «Я не сержусь на вас, а только на начальников, капитана Мавары и радью Наматоте, которые были заодно и делали то же, что люди Телок-Камрау». Заметив, что некоторые были вооружены, я предложил им оставить оружие в стороне, так как никто их не тронет, [326] и помочь моим людям перенести вещи мои из хижины на урумбай.

Мои слова произвели хорошее впечатление на туземцев; серьезные лица приняли веселое выражение. Все снова заговорили и принялись перетаскивать мои вещи из хижины в урумбай. Давид и Иосиф распоряжались очень расторопно. Мои люди, не полагаясь на мирный исход, оставались вооруженными, и все ружья на урумбае были заряжены. Я принял предосторожность положительно запретить, чтобы какая-либо пирога покинула Умбурмету, и приставил Иосифа, Ахмата и радью Айдумы исключительно следить за исполнением этого приказания.

В один час все было перенесено на урумбай, и мы могли бы отправиться в путь каждую минуту. Я не забыл, однако, об интересном черепе, который находился на могиле недалеко от дома старого радьи и который я до сих пор не хотел трогать из нежелания показать туземцам, что я не уважаю гробницы их родственников. Теперь же, уходя, я не хотел оставить интересный антропологический препарат в лесу в добычу сырости и времени. Надо было ухитриться удалить всех с того места на несколько минут, так как даже и теперь я не желал сделать похищение этого черепа открыто. Я послал серамцев поэтому на урумбай готовиться к уходу, других за водою, шепнув несколько слов Давиду, сказал туземцам, что иду успокоить женщин и проститься с ними. Я рассчитывал, что все мужчины пойдут со мною, в чем [327] и не ошибся. Женщины, как только произошел арест капитана Мавары, вероятно, боясь насилия, сочли более благоразумным немедленно убраться со сцены и спрятались в старом доме радьи Айдумы. Может быть, они сделали это по приказанию мужчин.

Я отправился к дому и вызвал женщин, которым сказал с помощью переводчика, чтобы они ничего не боялись, что я им ничего не сделаю, не убью и не увезу никого насильно с собою и чтобы они передали бы мои слова другим. Я велел им также передать жене капитана Мавары, что я его взял потому, что он вместе с другими грабил мои вещи, вместо того чтобы защищать их, но что я, однако ж, ничего с ее мужем не сделаю, а только отвезу его в Амбоину на суд резидента. Увидя жену Тагара, я позвал ее и подарил ей кусок красной бумажной материи и много табаку. Я думал, что застану ее в большом горе по случаю отъезда ее молодого мужа, но замечательно, как мало грусти или даже неудовольствия выражала довольно миловидная физиономия ее при расставании со своим супругом, с которым она жила только один месяц и который вряд ли в такое короткое время мог уже надоесть ей. Я подумал: или европейские женщины притворяются в таких случаях, или папуасские дамы очень отличны от первых. Мне сказали, что одна из жен капитана Мавары находится между женщинами. Я сейчас предложил ей сопровождать мужа, думая, что ее обязанность сделать это. Она не захотела и вовсе не казалась опечаленною участью мужа.

Мне пришли сказать, что вода была забрана. Простившись окончательно с туземцами, которым предоставил значительное количество табаку, я переехал на урумбай ¹⁰¹ в одной из туземных пирог и, убедившись, что все в исправности, приказал поднять паруса и при легком S ветре направился к о. Ади ¹⁰². Отошедши несколько миль от берега, я приказал развязать руки моему пленнику и дал ему есть. Он сделался очень послушным и стал стараться подружиться с моими людьми. Он предлагал им, как я это узнал от моих амбоинских слуг, значительное количество продуктов Новой Гвинеи, если они помогут ему бежать при первой возможности.

Чтобы помешать исполнению этого плана, я в продолжение [328] восьми дней пути до о. Кильвару нигде не останавливался, несмотря на просьбы людей зайти куда-нибудь за свежею провизиею и на то, что вода, взятая в Умбурмете, начала портиться. Раз мне даже пришлось пригрозить огнестрельным оружием, чтобы сохранить дисциплину. Придя в Кильвару 29 апреля, я передал моего пленника радье Кильвару, сказав последнему, что он будет отвечать перед резидентом Амбоины в случае побега капитана Мавары, и предупредил его, что он должен остерегаться, что люди Гёсира ради выгоды (обещанных капитаном Мавары произведений Новой Гвинеи), пожалуй, будут склонны помочь ему. Я послал Иосифа на небольшой прау с 5 человеками экипажа на о. Банду с письмом к резиденту Амбоины, который, однако ж, прибыл в Кильвару не ранее 21 мая; это время я прожил на островке Кильвару и сделал несколько интересных наблюдений над малайо-папуасской помесью и вообще немало интересных наблюдений по этнологии ¹⁰³. Капитан Мавара был взят на пароходе «Бали» резидентом в Амбоину, а затем переслан, кажется, в Тидор. Наказание его было поселение или, вернее, переселение из Новой Гвинеи, а не собственно тюремное заключение ¹⁰⁴.

Комментарии

54 См. прим. 8.

55 Озеру Камака-Валлар Миклухо-Маклай посвятил специальный раздел в статье «Моя вторая экскурсия...», опубликованной на немецком языке в 1876 г. (см. т. 3 наст. изд), где в основном повторяется содержание дневниковых записей.

56 Минагаси (вернее — минахаса) — народность, живущая в северной части о. Сулавеси.

57 На о. Лусоне (Филиппины) Миклухо-Маклай побывал в марте 1873 г. во время плавания на «Изумруде» (см. его заметку в т. 3 наст. изд).

58 В ПД (л. 40 об) сообщается, что Миклухо-Маклай, выполняя свое обещание, принес вечером папуасам бутылку араки. «Водка действовала на папуасов замечательно быстро; едва они выпивали рюмку, как голос изменялся и потом немного спустя движения становились неверными. Дождь и усиливавшееся опьянение дикарей заставили меня вернуться».

59 В ПД (л. 38 об) этому предшествует запись: «Приказав сняться, я был занят уборкою приобретений вчерашнего дня и был очень удивлен, когда, вышед через 1/2 часа, увидал, что урумбай окружен пирогами туземцев и Сангиль торгуется с папуасами, выменивая масой, черепаху, трепанг на саго (за который я заплатил) и на табак (который я ему дал). Я был очень рассержен и очень резко сказал ему, что если он хочет оставаться со мною, торговля его должна прекратиться — и сейчас же. Он очень растерялся, папуасы тоже струсили и поспешно отдалились от урумбая на почтительное расстояние. Я потом досадовал, что был причиною этой сцены, капитан К.-Мера струсил также и побоялся приехать на урумбай, чтобы сопутствовать мне, и я таким образом не мог узнать названия многих местностей при дальнейшем плавании».

60 В этом сообщении отразился процесс зарождения торгового центра и торгового этноса. На самом первом этапе на маленьком островке никто не живет постоянно. Сюда, как на нейтральную территорию, приезжают, как бы на ярмарку, местные папуасоязычные жители и торговцы из Серама, Сулавеси или близлежащих районов самой Новой Гвинеи. Со временем в таких местах, если торговля становилась оживленной, оседают люди, так или иначе с этой торговлей связанные, так возникает ядро торгового этноса. В Лакахии этот процесс не дошел до конца, хотя в начале XX в. на о. Лакахиа уже было постоянное поселение; существует оно и сейчас, но уже не как торговый, а как административный центр.

61 Более правильная транскрипция малайского слова «мыс» — не «тандион», а «танджунг».

62 Д. X. Колфф — голландский офицер, командовавший экспедициями в южную часть Молуккских островов и на Папуа-Ковиай в 1826 г. Опубликован отчет: Kolff D. H. Reize door den weinig bekenden zuidelijken Molukschen Archipel en langs de onbekende Zuidwestkust van Nieuw-Guinea. Amsterdam, 1828.

63 Сагуэр — распространенное на Молуккских островах название браги, приготовляемой из сока плодов аренговой (или гомутовой) пальмы.

64 О посещении водопада во время высадки в заливе Праслин никаких сведений в сохранившихся полевых материалах Миклухо-Маклая нет.

65 По-видимому, имеется в виду описание экспедиции в журнале: Bijdragen tot de Taal-, Land- en Volkenkunde van Nederlandsch-Indie, Vijfte dee 1862. Рисунок водопада Гуру-Гуру опубликован еще в кн.: Rosenberg Н. von. Der Malayische Archipel. Leipzig, 1878, S. 425.

66 В РПЛ—1874, 1: «3 пироги папуасов с саго, которое они меняли за платки».

67 Крючковатая, так наз. ложносемитическая форма носа признается одним из характерных признаков папуасского расового типа. Ее нельзя объяснить только обычаем пробуравливания носовой перегородки.

68 В ПД далее (л. 42 об): «Я думаю, что здесь операция пробуравливания (обыкнов<енно> саговой заостренной палочкой) производится иным образом, чем на Берегу Маклая, потому что там она не оставляет таких следов».

69 В ПД далее (л. 43): «Желая предпринять экскурсию, я направился к тому берегу бассейна, около которого горы или по крайней мере береговой кряж был ниже, чтобы, поднявшись, кинуть взгляд по ту сторону берегового хребта; но место это оказалось неудобным: скалы и мангровые болота; вдоль берега толкаясь, отправились мы искать другого и добрались до песчаного берега».

70 В РПЛ-1874, 1: «Неудачная попытка пристать в Илона».

71 В РПЛ-1874, 1: «Тимбона. Хижина. Отправился в лес. Ночь».

72 В ПД (л. 43): ONO.

73 Здесь у Миклухо-Маклая ошибка: Megacephalon maleo водится только на Сулавеси. Речь идет о каком-то другом виде сорных кур (Меgapodiidae).

74 Текст ПД здесь обрывается на словах: «Серамцы сказали мне, что видели в трещине 3 черепа, которые я хотел взять с собою» (л. 44 об).

75 У обитателей Берега Папуа-Ковиай, как и многих народов Малайского архипелага, существует обычай так наз. вторичного захоронения. Покойника хоронят в земле, а через год кости и череп эксгумируют и после совершения обряда перезахороняют в пещерах или скальных выступах. Видимо, именно такое захоронение нашли спутники Миклухо-Маклая.

76 Возможно, что к этому разговору относится схематичный набросок на отдельном листе (АГО, Ф. 6. Оп. 1, No 37. Л. 12) с подписями: На N горы Majamutu, мыс Watewai, NS и S — Kambekjaru, на S проч. (нрзб) на правой стороне Арора, на левой — Овуа».

77 В черновом варианте отчета о путешествии (ЗК-1873-1874, л. 70 об.- 72 об) этот эпизод изложен подробно.

78 В ЗК-1873-1874 (л. 72 об): «На другой день утром те же 5 пирог виднелись у берега около Ваймата. Папуасы вернулись скорее нас другим путем».

79 Это обстоятельство, видимо, и определяет тот факт, что именно в районе залива Кируру проходит восточная граница, до которой добирались индонезийские торговцы на Новой Гвинее. Соответственно здесь же кончается зона индонезийского политического и культурного влияния. У южного берега Западной Новой Гвинеи вплоть до устья реки Дигул нет ни одного маленького острова, который мог бы служить удобным местом для организации торгового центра.

80 Весь текст: «Мы действительно нашли место с черепами ~ решил вернуться в Айву» почти полностью совпадает с черновиком отчета о путешествии (ЗК-1873-1874, л. 70 об.-72 об), различаясь лишь в некоторых подробностях. В окончательном тексте отчета «Моя вторая экскурсия...» многое отсутствует.

81 Текст далее: «Вот что я узнал ~ стреляли пулями и дробью» в РПТ записан 3-м почерком (см. выше). В РПТ-1874, 1 соответственно: «2 апр. Гребли вдоль берега Айдумы до Вайкалы, где встретили папуасскую пирогу с известием о грабеже. Прогребли всю ночь в канале между Мавара и Семеувом. К рассвету — Мавара.

3 апр. Полдень в Наматоте»

82 У папуасов Берега Ковиай и у горных племен маираси и вуоусирау был распространен обычай охоты за головами, в основе которого лежит характерный для Юго-Восточной Азии культ черепа. Этот обычай, державший в страхе население деревень по всему Малайскому архипелагу, на своей поздней стадии, которую застал Миклухо-Маклай, стал вырождаться в обыкновенные убийства и грабежи, влекшие за собой нескончаемую цепь кровной мести. Насаживание головы убитой девочки на копье определенно указывает на то, что в данном случае совершалась месть, вызванная охотой за головами.

83 В конце ЗК-1873-1874 (л. 88-88 об) есть наброски, посвященные драме в Айве: «Оставались Иосиф, Ахмат, Тамба, Марину, Татар, Стенберг, Палембанг. Иосиф <нрзб> Амбоины.

28 марта <в> 8 часов утра убили жену и дочь радья Айдумы, 5 человек ранили (3 чел. убиты).

Не входили в дом, преследуя женщин.

Этот же день вечером. Иосиф, Палембанг, Тамба, Ахмат. Иосиф вернулся в тот же день.

Стенберг с Кефинга: Люди и радья Наматоте, капитан Мавара, 10 прау со своими людьми в тот же день разграбили вещи мои.

всего приблизительно на 300 fl.

вещи для обмена — около 75

вино и сок.. — около 60

белье, инструменты — около 100

2 коробки браслетов, — 30

саго, денденг, рыба

В ящике Стенберга нашлись вещи Иосифа и мои.

Майор ничего не делал, не имел ни малейшей власти на людей, торговал и был мне совсем бесполезен.

Люди непослушны, крали и торговали».

84 Дата восстанавливается нами по ПД (л. 49), в котором следующая запись предшествует тексту РПТ: «Утром отправился к анакода предложить ему для общей безопасности переменить стоянку и отправиться в Вайкалу на о. Айдума; он согласился, видя, что я положительно не хочу остаться здесь. Серамцы с большим интересом следили за разговором».

85 В РПТ под этой датой объединены записи ПД от 8, 9, 10 апреля (л. 49).

86 В ПД (л. 49 об): «ген.-губернатору и командиру судна, которое должно будет прийти за мною в Гесир. Душно, дымно, неудобно в урумбае!»

87 В ПД далее (л. 49 об): «Анакода думает вместо Кей испытать счастье в Лакаии. Проходя, видел на краю отвесных скал папуасов, след[ящих] за рыбой и с высоты бросающих копья, сохраняя вполне равновесие; замечательная ловкость!»

88 В ПД (л. 49 об): «В Умбурмету вода оказывается плохой — болото, но многие другие удобства (вид на море, порядочная стоянка) решили выбор».

89 В ПД «Когда выбирал ~ очень надоело» нет.

90 Запись под 12 апреля в ПД (л. 50): «Начали строить хижину; много больных, из 16 только 4 здоровых. Хижина маленькая, только для меня: 3 м на 4 длины. Все это время недели 2 как днем очень жарко и мало ветра. Ночью гроза, но вдали; сильная качка».

91 В ПД (л. 50) перед этим запись от 14 апреля: «Ночью я был разбужен приходом двух пирог папуасов, пришлось все приготовить: ружья, револьверы; полагаться на людей теперь нельзя, но, кажется, как и я, все спали хорошо».

92 В ПД (л. 50) после этого: «Пол такой покатый, что только с осторожностью можно ходить по нему».

93 В ПД (л. 50-51 об) запись отсюда ведется под 16 апреля.

94 В ПД (л. 50 об) карандашная схема в два ряда, один под другим, с подписями: «г. Ламансиери», «Архип. Мавара», «г. Арора», «о. Семеув», «Айва», «Пролив вел. кн. Елены», «Семеув», «г. Камака», «Iris strait».

95 В ПД (л. 51) запись об этом сделана в форме, совпадающей по времени с событием: «10 час. вечера. Сейчас пришла пирога» и т. д.

96 В ПД (л. 51 об): «Папуасы снова разбрелись. Думаю вернуться с урумбаем в Гесир, хотя волнение большое и весь день сегодня дует свежий W и WSW! Не хочется одолжаться голландскому правительству и избавиться от присылки парохода». Правильнее по смыслу: «и хорошо было бы избавиться от присылки парохода».

97 Дата восстанавливается нами по ПД (л. 52).

98 О масое см. прим. автора в статье «Моя вторая экскурсия...» с. 339 в наст. томе.

99 В ПД (л. 52 об): «Так как брат должен дать что-нибудь по уговору всем близким родным невесты, а брат новобрачной теперь в Корасе, то Тагар должен ждать до следующего муссона, чтобы взять жену в Серам».

100 В ПД (л. 53—54) эпизод с захватом капитана Мавары изложен следующим образом: «После кофе я созвал моих серамских людей и сказал им, чтобы были бы готовы в каждое время сняться, решив вчера вернуться в Гесир, чтобы главным образом предупредить присылку парохода, который по случаю последних обстоятельств должен прийти, как я предполагаю, для следствия. Чтобы удостовериться, действительно ли капитан Мавара прячется в горамской прау, я приказал призвать анакоду и спросил его, прибыл ли Мавара с его матросами. Он отвечал, что нет, но что он со своим прау думает отправиться в Мавару. Я послал Иосифа на горамскую прау удостовериться под предлогом купить масла. Оказалось, что да. Я снова призвал анакоду и спросил, находится ли капитан Мавара на его прау; он, бледнея, отвечал утвердительно. Я объявил ему, что думаю захватить этого человека, грабившего вместе с другими мои вещи, и приказал ему оставаться на берегу, потому что на его прау хотели уже ставить парус, пока я арестую этого человека.

Оставив Давида стеречь хижину, я с несколькими более решительными серамцами и другими амбоинскими отправился на урумбай, так как горамская прау была в нескольких саженях расстояния. После повторенного приказания явиться на урумбай капитан Мавара вышел из каюты; издали была заметна бледность лица и нетвердость движений, особенно когда он сошел в пирогу, которую я послал за ним. Поддерживаясь дрожащими руками, он влез на борт урумбая и тяжело опустился на палубу, произнося дрожащим слабым голосом: «Слаамат, туан, слаамат!» Я спросил его, знает ли он, кто разграбил мои вещи; он отвечал, что «оран алифуру».— Взял ли он и радья муда Наматоте мои вещи? — Нет, он не брал их и не знает, кто их взял.

Все это было произнесено тихим, как бы задыхающимся голосом, который при начале фразы каждой сильно дрожал. Этот крепкий человек как бы совсем лишился сил, он судорожно держался руками за палубу, хотя сидел на ней, как бы боясь упасть в пропасть. Я встал, вынул револьвер и, подойдя к капитану Мавара, приставил револьвер к лицу его и сказал стоящим вокруг меня людям урумбая очень громко, чтобы люди на горамской прау и люди на берегу слышали бы мои слова: «Этот человек с радьей Наматоте разграбили мои вещи в Айве, поэтому вяжите его, я его беру <было: отвезу> с собой, и г. резидент в Амбоине скажет, что с ним сделают!»

Капитан Мавара при виде револьвера закрыл глаза, совсем опустился, верхняя часть туловища <далее было начато: как бы еще более ушла за> вздрагивала, и руками он делал как бы отталкивающие движения, но совершенно без силы; два человека схватили руки почти без сопротивления и стали вязать их за спиною. С замкнутыми глазами он повторял на мои слова: «Сая, туан, сая!» <«я, господин, я» — мал.>.

Видя, что он очень испуган, я ему сказал, что я его не убью и что со временем он вернется назад в Мавару.

Арестование произвело большое впечатление на всех, особенно на папуасов на берегу, и я был одинакового мнения с моими людьми, что не следует теперь терять время и, не отлагая до завтра, уйти в море.

Я вернулся на берег; радья Айдума, не зная, что с ним будет, сидел на берегу, как бы ожидающий приговора; другие папуасы тоже не знали, какой оборот примет для них это дело. Серамцы, которые не знали ничего о моем намерении, стояли тоже в недоумении. Я успокоил старого радью и папуасов Айдумы, сказав, что они мне ничего не сделали худого, поэтому им не следует бояться, я им ничего не сделаю ни теперь, ни впоследствии, когда вернусь наказать других людей Наматоте».

К этому эпизоду Миклухо-Маклай возвращался неоднократно в своих письмах, устных выступлениях и печатных отчетах (см.: «Моя вторая экскурсия...», с. 343; изложение рассказа во время выступления в Петербурге 5 окт. 1882 г.: Нов. и бирж. газ. 1882, No 264). 3 ноября 1874 г. Миклухо-Маклай послал из Бейтензорга баронессе Э. Ф. Раден рассказ о своем путешествии на Папуа-Ковиай, в котором центральное место заняли эпизоды драмы на Айве и захвата Мавары. Текст на франц. яз. (Sassi — Capitan Mavara Prisonnier de Monsieur M. de Maclay en 1874 // АГО. Ф. 6. On. 1. No 36). Черновик (там же. No 37), по-видимому, написан под диктовку переписчиком. Копия с этого письма была переслана в Лондон и опубликована в английском переводе: Incidents of travel in Papua-Koviay (New Guinea). By N. Mikluko-Maklay // Proc. of the Royal Geographical Society, 1875. Vol. XIX. P. 517-521.

Тот же текст по-русски, в сильно отредактированном виде (так, что стиль Миклухо-Маклая был совершенно утрачен) напечатан в газ. «Новое время» (1898, 10/22 июня) в связи с 10-летием со дня смерти Миклухо-Маклая под заглавием: «Н. Миклухо-Маклай. Эпизод моего вторичного пребывания на Новой Гвинее (из рукописи)», с примечанием: «Рассказ этот еще не был напечатан и любезно доставлен нам в подлиннике».

101 В ПД (л. 55): «Когда я вернулся, череп был в моей каюте. Я подарил атап моей хижины женщинам Айдумы для крыши старого дома. Все это произошло очень скоро, и к часам 11 я вернулся на урумбай; старый радья пожелал следовать мне в Серам, боясь быть убитым, на что я согласился».

102 В ПД (л. 55): «Ночью надо было мне часто выходить из каюты, т. к, были близко у берега и серамцы по обыкновению спали». Далее (л. 55-55 об) запись, отсутствующая в РПТ: «24 <апреля>. Обогнули южный берег Ади, на о. Тумбу-Тумбу; к нам подошли три пироги людей Теор (остров в архипелаге Кей), которые находятся здесь для ловли черепах. Люди эти представляют смесь малайцев с папуасами, у некоторых курчавые, у других почти что папуасские волосы и физиономии. Пироги хорошо сделаны. SO нас хорошо подвигал до самого захода солнца, вечером шторм, ночью шквалы с дождем от N и затем маловетрие; хотя я часто вставал и говорил направление, урумбай подвигался то на N, то на S, то на W. Утром 25 апр. были немного на SW от Кумавы.

Днем слабый ветер от SO, около 2 часов виден был парус шхуны на S. Словил 3 больших рыбы. Штиль, качка». На этом ПД «Новая Гвинея» заканчивается.

103 См. далее публикацию ПД «Возвращение из Папуа-Ковиай».

104 Вернувшись в июле 1874 г. на о. Ява, Миклухо-Маклай представил генерал-губернатору Нидерландской Ост-Индии Джемсу Лаудону меморандум о бедственном положении обитателей Папуа-Ковиай. Особое внимание он обратил на морские разбои, организуемые султанами Тидоре и Тернате, и призвал принять меры для прекращения этих злодеяний. Миклухо-Маклай выразил готовность обосноваться в Папуа-Ковиай для защиты его жителей от набегов и для прекращения войн между местными племенами, но его предложение было отклонено. Он вновь поднял этот вопрос в 1876 г. в письме преемнику Лаудона. См. его меморандум «О политическом и социальном положении папуасов Берега Папуа-Ковиай на юго-западном побережье Новой Гвинеи», письмо секретарю РГО от 10 ноября 1874 г. и письмо генерал-губернатору Нидерландской Индии от 6 февраля 1876 г. (т. 5 наст. изд).