А. Г. РОТЧЕВ

ВОСПОМИНАНИЯ РУССКОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА

о Вест-Индии, Калифорнии и Ост-Индии

Плавание наше от Цейлона до Адена было чрезвычайно успешно: легкий попутный ветерок во все время перехода, паруса и пар, спокойная и светлая поверхность океана — вот обстоятельства, неразлучно сопровождавшие пароход «Pottinger» ⁶⁴, принадлежащий Ост-Индской компании.

Подходя к берегам, мы увидели нестройно-нагроможденные утесы и горы без малейшего признака растительности; обнаженные гранитные массы разнообразнейших форм грудами спускались к берегу океана и потом громоздились в беспорядке, поднимаясь на высоту нескольких тысяч футов. Сколько глазом можно окинуть пространство, нет ни горсти земли, ни травки, ни одного дерева; только с боков этих несокрушимых гигантов сбегали дикие, черные, бурые, а иногда огненного цвета полосы: эти переливы света производят удивительный эффект под знойным аравийским небом. Издали обнаженные скалы чрезвычайно похожи на дома, церкви, башни; но с [75] приближением созданные воображением здания уступают место грудам вековых камней и разлетаются, как видения фатаморганы. Такая панорама развивалась перед нами вдоль берегов Счастливой Аравии.

Наконец пароход стал врезываться в узкую теснину: это ближайшая точка, разделяющая Азию от Африки, начало пролива Баб-эль-Мандеб. «Pottinger», описав крутую дугу, бросил якорь перед обнаженными утесами, из которых некоторые высятся на 1700 фут[ов]. Гавань Аден превосходна; ее вечно-спокойный бассейн может вместить сотни судов всех размеров. Мы должны были ждать парохода Ост-Индской компании с почтою и с пассажирами из Бомбея, а потому я имел достаточно много времени для того, чтобы ознакомиться с местностью и чтобы собрать некоторые сведения.

Аден находится на оконечности полуострова Аравии и составляет, или по крайней мере составлял до занятия его англичанами, часть области Исмена [Йемена], прелестнейшей страны в Аравии по сказанию географий. Я уже очертил вам предверье Адена, а к очерку моему прибавлю только, что здесь нет ни капли пресной воды на значительное пространство и что какое-то горько-солодковатое пойло привозят сюда на мулах и верблюдах в кожаных мешках за несколько десятков верст; к довершению картины прибавлю, что здесь лет по шести не бывает дождя; а все-таки Аден находится в Счастливой Аравии, хотя, право, острова гряды курильской или алеутской покажутся перед ним раем.

Но Аден неоценим потому, что имеет первосходный, безопасный во всякое время года порт, потому, что обстреливает, так сказать, с громадной высоты утесов своих Индийский океан, охраняя таким образом Бомбей, Цейлон, Мадрас и Калькутту, словом, все берега, принадлежащие Англо-Индии, от всех нескромных притязаний со стороны морей, омывающих эти владения; неоценим Аден потому, что здесь сборный пункт, складочное место Англии для сил морских и сухопутных. Если б в настоящее время зашевелился Египет, ей ничего не стоило бы на своих пароходах из Калькутты и Бомбея перебросить несколько десятков тысяч сипаев в Суэц и совершенно неожиданно посетить Абаса пашу ⁶⁵. Хитрая, любостяжательная политика англичан, очень хорошо понимая, как для [76] нее важен Египет — этот транзит в Индию, постаралась покупкою Адена обеспечить и обезопасить себя с этой стороны. Я расскажу, как Англия сделала эту покупку, а теперь прибавлю, что Аден в настоящее время — одна из главных морских станций на пути в Индию, Overland ⁶⁶ через Средиземное море, Египет и Красное море. Здесь все пароходы Ост-Индской компании запасаются углем, которого огромные количества лежат в береговых магазинах. При покупке Адена Англия имела целью устроить здесь второй Гибралтар ⁶⁷ при входе в Красное море, и, в самом деле, очень дешево купив его, она употребила в немногие годы владычества своего на берегах Аравии более 12 миллионов фунтов стерлингов, т. е. более 72-х миллионов рублей серебром на его укрепление.

От гавани до города почти десять верст. Ступив на берег, нельзя не удивиться, видя огромное количество каменного угля, запасенного для пароходов. Недалеко от этих магазинов, при подошве утеса, выстроен красивый домик — это гостиница, которую содержит парс ⁶⁸; он берет по три руб[ля] сер[ебром] за ночлег и обед, если пьете тухлую воду, за вино платится особо. В правой стороне при входе в гавань, на пригорке, стоит дом губернатора — «Полномочного агента Англии», который в 1839 году усмирил здешних арабов и в награду получил этот пост. По сторонам — жилища офицеров, имеющих занятия в гавани; строения чрезвычайно похожи на сквозные клетки, в которые со всем тем не проходит воздух, потому что здесь почти 100° по Фаренгейту, но зато толпами вьются всякого рода мошки, мухи и комары.

Как везде на Востоке, здесь ездят верхом на ослах: они очень породисты и скачут шибко и охотно. За целый день обыкновенная плата 30 коп[еек] сер[ебром] с проводником, по большей части арабским мальчишкой, который прилежно скачет на своих ногах за галопирующим ослом. Турист, которому непременно надобен местный колорит, за рупию (75 коп[еек] сер[ебром]) может целый день прокачаться на долговязой шее верблюда. Конечно, в этом много поэзии, но труда больше, а потому я предпочел осла; [77] несмотря на то что дорога шла во все время крутояром, я через три четверти часа был уже в городе.

При самом въезде в город просечена дорога в громадном утесе, высота которого более 900 футов; каких трудов и усилий стоило пробиться сквозь эту толщу! Здесь крепостные ворота, защищенные батареями, расположенными на горах, и брустверами. На самых возвышенных пунктах оконечностей двух утесов, раздвоенных для дороги, переброшен подъемный мост. Множество батарей расположены на утесах и на их возвышенностях: они защищают вход в то узкое пространство, которое отделяет берега Аравии от африканских берегов; в этом месте ширина пролива не более трех четвертей версты.

На первый раз, не сообразив стратегическую важность Адена, дивишься и спрашиваешь себя: зачем на пустынных берегах Индийского океана поставлены эти орудия смерти? От каких нападений просят защиты эти несокрушимые утесы, где от вершины до подошвы нет даже дыхания жизни? Но эти вопросы быстро разрешаются, когда, взглянув на нестройные граниты Адена, вы видите и здесь длинные ветви ног того полипа, которого мы называем Англией.

Некогда цветущий Аден в настоящее время совсем не напоминает о своем прежнем благосостоянии. Он расположен в глубокой ложбине, будто на дне погасшего кратера, и со всех сторон окружен горами, которые обставлены батареями. Некоторые домы новейшей постройки довольно красивы; большею же частью Аден представляет груды развалин и землянок, которые гораздо больше похожи на звериные норы, нежели на жилища людей. Посреди их замечательна башня в несколько сот футов вышины, прежде бывшая арабская мечеть, а ныне англичанами обращенная в обсерваторию. На гребнях гор, на возвышенностях 800-1000 футов, видны сохранившиеся остатки укреплений, поставленных здесь во времена отдаленной древности.

Парсы, переселившиеся из Бомбея, ведут значительные торговые дела в Адене; они же принимают снабжение кораблей, сюда приходящих. Аден едва ли не самое бесплодное место на земле, а потому всякого рода провизия, даже вода, доставляются сюда на ослах и на верблюдах за двадцать пять верст. На здешний рынок привозится большое количество слоновой [78] кости из Абиссинии, а также золотой песок, в той стране добываемый, идет сюда же. На каждом шагу арабские женщины с длинными, высокими кувшинами на головах, стройною, величественной осанкой и складками одежды своей напоминают жен времен библейских.

Версты за две, под пушками крепости, обстреливающей город и гавань, есть древняя стена, носящая название Турецкой; она обозначает линию английских владений. Но так как арабы, вытесненные отсюда, ушли из Адена не по своей охоте, то нередко меткими выстрелами из винтовок они протестуют против незаконного захвата англичан; а такие протесты чрезвычайно уменьшают прелесть прогулки за стенами города. Впрочем, это враги довольно спокойные.

Страсть к наживе, к деньгам у них сильнее чувства мести, а потому они привозят в город все припасы, всю провизию, без которых Аден вымер бы с голоду. Английский караул при входе за черту Турецкой стены требует от них небольшой формальности: он отбирает и холодное, и огнестрельное оружие, точно так, как это делают при входе в театры капельдинеры, которым мы отдаем палки и шубы свои, а при выходе из города арабы получают все обратно.

Писатель, принимающий на себя обязанность рассказывать совершившиеся события, без сомнения имеет право судить о них строго, когда они кажутся ему достойными порицания. Я бы, может быть, не имея достаточных источников и материалов, воздержался от рассказа о захвате Адена англичанами, если б не слышал, так сказать, на месте во время странствований моих по Индии от самих англичан все подробности этого любопытного, весьма резко очерчивающего их характер события. Впрочем, для составления справедливого понятия об этом происшествии довольно принять в основание изложение дела одним из губернаторов Ост-Индии в 1838 году. Компании явилась необходимая надобность ⁶⁹ в складочном месте для каменного угля на пути от Суэца в Бомбей и на остров Цейлон, откуда ее пароходы идут в Мадрас, в устье Ганга, в Сингапур и в Хон-Конг [Гонконг]. С этою целью она сперва поселилась на острове Сокотро; овладев этим островом, она послала на него военный отряд, но оставила это место по причине чрезвычайно вредного климата и совершенного [79] недостатка в благонадежном порте. Впоследствии компания Ост-Индская делала заселения в Макалах на юго-восточном берегу Аравии, в Моке [Мокке], в Джеддо [Джидде], Коссире [Косейре], Суэце, и, смотря по надобности, она посещала эти местности. Наконец, с развитием пароходства ей стал нужен один только порт, и, разумеется, Аден удовлетворил всем требованиям, а потому решено было захватить этот порт, во что бы то ни стало.

Я постараюсь изложить события последовательно и в особенности указать на обстоятельства, которые поставили в сношения англичан с Аденом. Сначала, по предложению губернатора Бомбея, было предположено захват этот сделать без всяких предварительных, хитросплетенных мер; но впоследствии придумано было средство лучшее, достойнейшее Ост-Индской компании.

Один из капитанов (Накода), ходящих на старом каботажном судне в Персидском заливе, застраховал его в Бомбее и, по научению агента Компании, сложив груз в устьях Евфрата, с намерением выехал на корабле своем на берег; в Бассоре [Басре] составили ложные документы в доказательство происшедшего крушения и заплатили какому-то армянину 17 фун[тов] стер[лингов] (почти сто руб[лей] сер[ебром]) за составление этих документов.

Бомбейский дом выдал сумму, в которой было застраховано судно, и на капитал, вырученный такою честною проделкою, был выстроен другой корабль, «Дерио-Девлет», который по документам получил владетелем какого-то принца индийского и только поэтому имел право ходить под английским флагом.

В январе 1837 года «Дерио-Девлет» вышел из Мадраса с фрахтом для Калькутты и на Малабарский Берег под английским флагом и также с намерением был разбит капитаном на берегах Адена. Жители разграбили корабль и не оказали ни малейшего вспомоществовання его команде и пассажирам, оставшимся без припасов на разбитом судне, а впоследствии погибшим при попытке спастись на берег. Только немногим удалось избежать смерти, но и те были тотчас же ограблены. Несколько мухаммеданских женщин, отправлявшихся на поклонение в Мекку, при этом случае потерпели поругание и, разумеется, напрасно умоляли о защите. По всем вероятиям, султан [80] Адена поделился добычею; во всяком случае, грабеж судна происходил с его ведома.

Управление Бомбея, узнав об этом происшествии, подготовленном английскими агентами, тотчас же донесло о нем англо-индийскому регенту, присовокупив, что оскорбление, нанесенное правительством Адена лицам и собственности, находившимся под покровительством английского флага, требует внимательного исследования и немедленного удовлетворения. При этом случае управление Бомбея просило, чтоб ему было дозволено без потери времени, если бы таковое требование не было совершенно удовлетворено, употребить силу; вместе с тем оно просило, чтоб дозволено было тотчас же занять порт Адена в вознаграждение обиды, нанесенной английскому флагу.

Вот что говорит по поводу этого дела губернатор Бомбея в своей оправдательной депеше, о которой я упомянул выше:

«Это предложение не было принято главным управлением. Быть может, предложенная мера показалась слишком решительною; но, во всяком случае, по законам образованных наций всякое правительство имеет право требовать вознаграждения за ущербы, нанесенные его подданным. В этом вознаграждении должно уже заключаться удовлетворение как за нанесенный вред, так и гарантия в том, что нанесение подобного вреда уже не повторится; а если сторона, причинившая ущерб, не хочет или не может удовлетворить подобного требования, то оскорбленная сторона имеет полное право принять меры к отмщению и таким образом обеспечить себя».

Англо-индийское правительство не одобрило меры занятия берегов Адена, предложенной управлением Бомбея, и предписало истребовать только удовлетворение от аденского султана, говоря: «Если нанесенное оскорбление за флаг Англии, поднятый на «Дерио-Девлете», будет удовлетворено, то можно будет войти в дружеские сношения с султаном по поводу приобретения Адена для каменноугольных магазинов или для захода в гавань судов, укрывающихся от бурь».

Вот вследствие таких хитросплетенных мер и наставлений управление Бомбея поручило капитану Хену, отправленному по этому обстоятельству депутатом в Аден, истребовать от султана удовлетворение [81] за обиду флагу, а также его согласие на постройку магазинов для хранения каменного угля. Капитан Хен уведомил, что султан отдает охотно и на выгодных условиях этот почти пустынный берег Адена, и потому депутату было предписано вступить по этому предмету в сношения с султаном, сообразно предписаниям Главного управления Ост-Индской компании.

После переговоров с капитаном Хеном султан согласился выдать треть ценности ограбленного корабля, а потому без спора, формальным актом, утвержденным его подписью и скрепленным печатью, он уступал во владение англичанам город и близлежащие к Адену земли, с тем, что покупатели обязаны вносить ему 8700 испанских пиастров, или 12 428 р[ублей] 57 к[опеек] с[еребром], вместо 6000, или 8571 р[убля| 42 к[опеек] с[еребром], получаемых им корабельного сбора в аденском порте.

Ведь, казалось бы, что выгоднее этой сделки? Обе стороны, казалось, сходились и расходились честно; но прошу последовать за событиями. Присланный депутатом капитан Хен не знал ни слова по-арабски; при нем был переводчик, один из тех плутов-агентов, которым капитаны кораблей выдают одобрительные аттестаты при выходе из посещаемых ими портов. Этот переводчик, вероятно, желая упростить формы дипломатических сношений, похитил печать так называемого арабского султана и приложил к продажному акту.

Депутат Хен во время этих переговоров уже получил треть суммы за разбившийся корабль и преспокойно держал в кармане готовый акт. Ему было назначено прощальное свидание с султаном; но свидание не состоялось, потому что капитан Хен узнал, будто бы сын султана составил заговор задержать его на этом прощании и отнять все бумаги, до поручения относящиеся. Капитан Хен полагает, что замысел этот был составлен для того, чтоб отнять у него полученные деньги за ограбленный корабль «Дерио-Девлет».

«Как бы то ни было (говорит губернатор Бомбея), акт на владение Аденом у нас в кармане, и многоуважаемый капитан Хен удостоверяет, что стойкость с нашей стороны, которую мы должны показать в этом деле, да несколько горстей удачно брошенных [82] пиастров окончательно упрочат все за нами. Как бы то ни было, я радуюсь такому благоприятному исходу столкновений: вследствие их мы удержим за собою Аден, который может служить надежным складочным местом для наших военных снарядов, припасов и каменного угля, а также безопасным убежищем для транспортов и купеческих судов. Оставлять корабли наши и пароходы на произвол варваров, которые, увлекаясь порывами необузданных страстей, могут ежеминутно нарушать священнейшие договоры, значило бы воздвигать на зыбком песке наши крепости».

«Присовокупляю, что капитан Хен вполне заслужил благосклонное внимание начальства и что он должен быть вознагражден за все издержки, понесенные им во время возложенного на него поручения; а потому предписываю представить по этому предмету полные сведения». Итак, вот почетные права, в силу которых основался этот так справедливо называемый второй Гибралтар!

Я далек от намерения представить, что все эти события мне удалось разгадать своим собственным соображением: все, мною сказанное, почерпнуто от людей, достойных вероятия, и из ост-индских же журналов. В Бомбее хорошо все знали, что тайна этих дальновидных оборотов выдана одним из семи или восьми англичан, находившихся в аденском гарнизоне. Капитан Хен не опровергал, не преследовал издателей журналов, говоривших об этом событии, и таким образом молчанием своим сознал свой подвиг. Впрочем, кроме этого в то же время совершились замечательные дела. Капитан Хен благоразумно истребовал, прежде разговоров об Адене, сумму за «Дерио-Девлет», и тогда же один из пашей, состоящих под начальством Мехмета-Али, стал угрожать нападением на Аден. Вследствие того, весьма удачно воспользовавшись страхом арабского султана, ему было от английского депутата, вместо заслуженного преследования, обещано покровительство от наступающего врага. Кстати, впоследствии позабыли вознаградить того капитана (Насода), который разбил «Дерио-Девлет».

Положим, что есть даже нравственные выгоды от того, что Аден из гнезда разбойников стал складочным местом для каменного угля, что англо-индийская корреспонденция вместо полугода теперь доходит по назначению в один месяц; глубоко убежденный, что [83] подобные пункты на земном шаре должны непременно сделаться достоянием наций образованных, я столько же мало соболезную о вытеснении из Адена какого-нибудь арабского султана с его диким племенем, как о доле, постигающей в настоящее время племена краснокожих индейцев, исчезающих из долин Калифорнии и Орегона; но, радуясь от души полезному приложению к пользам человечества безжизненных гранитных груд Адена, нельзя хвалить и рукоплескать мерам лицемерия, к которым приступлено бывает к упрочению подобных захватов. Такие подвиги не делают чести людям, дозволяющим себе столь недостойные происки во вред ничтожного араба и вместе выставляющим себя на удивление мира опорою справедливости, нравственности и просвещения! А в ответ тем, которые бы мне сказали, что люди политические не должны быть честными людьми, лишь бы успех венчал дела их, я бы отвечал, не запинаясь, что вследствие таких учений все сношения народов между собою станут невозможны, а потому они разрушительны для обществ!

Конечно, было бы нравственнее купить город, нежели под каким-нибудь хитросплетенным предлогом захватить его; но такая покупка не всегда сообразна с требованиями и условиями права народного. В подобных сделках нужна полная уверенность, что интересы нейтральные останутся неприкосновенными; и сверх того нужно убеждение в правах продавца. Вследствие трактатов между Портою и Англиею ⁷⁰, для поддержания которых она содержит посланника в Константинополе и консулов во всей Турции, султан турецкий признан обладателем Адена. По какому же праву англичане без всяких разговоров, только по случайно представившейся надобности, признают властителем целой области арабского шейха, в ней водворившегося и самовольно титулующегося султаном? Правда, что турецкий султан, предъявляющий притязания на Аден, в нем не имеет никакой власти; но таких городов найдется много почти у самых ворот стамбульских; они очень часто управляются ни от кого независимыми начальниками; легко можно взяться от всякого такого правителя добыть владельческий акт, по которому он за деньги уступит владение свое; может быть и то, что этот владетель дал бы акт, взял бы деньги за него, да владения бы не выдал. Даже [84] такого акта, такого лоскутка бумаги Англия не может представить на владение свое Аденом! Один из директоров компании сэр Генри Вейлок [Уэйлок] положительно говорит о том в письме, публично адресованном на имя лорда Мельборна; он в этом письме доказывает, что захват Адена есть дело насилия и обмана; лорд Линдгурст ⁷¹ с презрением опровергает доводы и объяснения британского правительства по поводу этого дела. Таковы мнения двух мужей чести и правды по случаю этого захвата, в самой Англии.

Здесь да позволено мне будет указать фактически на расширение Англии с 1814 года: в 1814-15-16 годах Англия взяла лучшую часть Неполя [Непала]: в 1817-18-19, она ниспровергла империю Маратов [маратхов] и утвердилась в Сингапоре [Сингапуре]; в том же 1819 году, без всяких предварительных столкновений, а только в видах необходимых мер, Англия захватила в Индии следующие места: Гатрас, Невих, Нейти, Бари, Буй, Ассирхур, Копал; в 1820 году совершилось падение Дварки; 1824-25-26 годы были употреблены на войны с бирманами; войны эти кончились покорением обширной области и владычеством над Рангуном; 1834 год отмечен взятием Курга и нападением на Кантон, которое кончилось тем, что Англия силою оружия поставила своего консула в среде китайцев. Между тем, как совершались эти события в Индии, Англия утверждала свои многочисленные заселения на новом обширном материке — я говорю об Австралии. Умалчиваю о тех сделках, которые, не составляя материальных захватов областей, имели в существе те же результаты; таким образом, не говорю о трактатах с семейством Эмир-Хана в 1817 году; молчу о Гейдер-Абаде [Хайдарабаде] ⁷². Но как умолчать о хозяйничестве англичан в Египте, который, став транзитом ост-индской линии, представляет только протяжение англо-индийских владений? Нынешний властитель Египта не есть ли только покорный слуга, управитель, то, что называют испанцы maiordomo ⁷³, в той англо-индийской ферме, в которой так долго гремела незатмеваемая слава фараонов!

И странное дело! скажу, возвращаясь к Адену, что я не мог смотреть без удивления на недальновидность французских агентов, находящихся в том крае: не [85] понимая, что этот второй Гибралтар поставлен для того, чтоб остановить могущее возродиться стремление Франции к берегам Англо-Индии со стороны океана, они уверяют, что все старания англичан сосредоточить в Адене аравийскую торговлю останутся тщетны; что Адену суждено быть навсегда угольной ямой, гарнизон которой арабы держат взаперти! Что владение Аденом, которого крепости и батареи стоят уж Англии до двенадцати миллионов фунтов стерлингов, не находка... и такие речи я слышал неоднократно от французских агентов в Пондишери ⁷⁴, от их консулов в Коломбо, Каире и Александрии!.. Как же не подивиться такой близорукости Франции и не сказать: «кого Господь карает — у того ум отнимает!»

Я сказал, что в Адене главнейшие торговые обороты находятся в руках парсов. Постараюсь занять внимание читателей, передав те сведения, которые мне удалось собрать о них. Предки парсов, поселившихся в Индии, были последователями учения Зороастра, ушедшими из Персии во время нашествия халифов мухаммеданских в половине VII-го столетия. Персидские предания говорят, что вначале они нашли убежище на юго-востоке Индии и поселились в Иэзде [Иезде] и Кермане, впоследствии, по этим же преданиям, парсы перешли в Ормиц [Ормуз], но историки, заслуживающие большего вероятия, приводят парсов через Хорасан, а впоследствии говорят, что они поселились в Санджане.

Подходя к Санджану, парсы застигнуты были жестокою бурей, и устрашенные путники дали обет: если они избегнут гибели, содержать вечно священный огонь в честь божества Изад-Бирхама. Они счастливо прибыли на место; некоторые из них явились к владетелю области и просили позволения поселиться на земле его. Их представители явились к князю санджанскому, который требовал сведений о вере, ими исповедуемой; на такое требование парсы просили несколько дней сроку и представили изложение своей веры в 16 главах на санскритском языке.

Парс, с которым я познакомился в Адене, был человек просвещенный; недавно возвратясь из Европы, он даже привез с собой портрет Рашели ⁷⁵. Он говорил мне, что по своим уставам храбрые парсы поклоняются стихиям и божеству Ормузду; что в семи случаях хранят молчание: во время омовений, когда [86] смотрят на божество, приносят жертвы огню, во время принятия яствы и при некоторых других случаях; они употребляют цветы и духи в своих религиозных церемониях; что поклоняются корове и обливаются ее извержениями; свадебные обряды охотно сопровождают музыкою и песнями; украшают и окуривают благовониями жен своих; охотно раздают милостыни и устраивают колодцы и водохранилища. Их мужчины и женщины очень человеколюбивы; для молитв и яств носят священный пояс; для поддержания священного огня жгут благовонное дерево; молятся пять раз в день; строго сохраняют супружескую верность; ежегодно обрядами поминают предков и вообще глубоко уважают уставы веры своей.

Парсы получили дозволение остаться, с тем, что они не будут носить оружия; что в общежитии они станут говорить на языке той земли, в которой намерены поселиться, что станут одевать жен своих по обычаю жен индийских и что обряды бракосочетания будут совершаться ночью.

Вскоре парсы размножились и утвердились. Так, поддерживая священный огонь пред божеством Бирхама, они провели три столетия. Впоследствии парсы перенесли этот огонь в пустыню, преследуемые мухамедданами [магометанами].

Главные религиозные книги последователей Зороастра написаны на ученых, мертвых языках; немногие жрецы их понимают. Жрецы парсов отличаются от светских людей белой чалмой. В Индии они немногочисленны; в ней только пятьдесят тысяч парсов, из которых двадцать живут в Бомбее; во всех тех местах, где есть английские станции, или там, где есть хоть несколько значительная торговля, вы найдете, наверное, жреца парсов; в их вере более терпимости, нежели между индусами, а потому они и могут вести торговые обороты; при тесных же связях и товариществе всякое дело, всякое предприятие в их руках становится монополиею. В Бомбее парсы — первые купцы, банкиры, корабельные строители, биржевые маклеры, агенты, слуги и работники. Они занимаются землепашеством и гонят водку из пальмового сока.

Гебры, или парсы, из Иэзды и Кермана говорили мне, что они живут там в числе четырех тысяч семейств, в чрезвычайной бедности, преследуемые [87] мухаммеданами. Они отправляют богослужение свое скрытно, и многие из них объявляют даже, что они мухаммедане; а как о вере их ни слова не говорится в Алкоране, то их дозволяется мучить, угнетать и даже убивать, как животных. Я видел также несколько гебров, которые ходят на поклонение живым огням в Баку, на берегах Каспийского моря. Они утверждали мне, что произошли не от персов и что начало их рода на севере Индии. Мне казалось, что они не кавказского племени, как те, которые вышли из Персии, и что они имели все привычки индусов: в жилищах их, окружающих обширный очаг, на котором горит священный огонь, я не заметил одежд; эти гебры были совершенно наги, и между ними я не видел тех обрядов, которые не раз наблюдал в Индии: эти гебры бормотали только какие-то молитвы.

Несмотря на льготы и свободу, которыми парсы пользуются в Индии, они носят печать тех вековых угнетений, которым подвергались во времена могущества мухаммеданов. По привычкам парсы очень похожи на жидов; и если они не так скупы, как жиды, то никак не уступают ни в промышленном направлении, ни в стойкости для достижения однажды положенной цели. Парсы делятся на касты, которые ярко обозначаются. Звание строителя — почетнейшее; за ним следует звание купца. Мне кажется, они чрезвычайно титлолюбивы и очень довольны, когда к их имени прикладывается словечко: esquire ⁷⁶.

Английское правительство дает развитие этому тщеславному направлению. Я сам слышал в Калькутте, как английский чиновник, читая имена присяжных, к прозвищам парсов прибавлял esquire, то есть: его благородие. Мне случалось быть в сборищах этих почитателей Зороастра, и я видел празднества их. Один из знакомых парсов пригласил меня к себе на ужин, которым он праздновал свое примирение с братом. Общество собралось в великолепном загородном доме, ему принадлежавшем. На воротах сада горел щит в честь королевы Виктории, и весь сад был иллюминирован. Я вошел в обширную залу, освещенную множеством хрустальных ламп, в которых горело кокосовое масло; о таком освещении в Европе не имеем понятия.

Хозяин был одет в белое широкое платье, а на [88] плечах его красовалась кашмировая шаль, так что с первого взгляда он был очень похож на женщину, если б не длинные усы. Стоя принимал он гостей, и тотчас же, после приветствия, родственники его подавали гостю на подносе цветы, одежду его брызгали розовою водою и предлагали бетель, завернутый в окрашенный золотом лист. Потом все усаживались и начиналась пляска песни баядерок, которых в Индии называют Ночисами. Вот в чем состоит их пляска: баядерка одета в кисейное покрывало, вышитое золотом и серебром и спускающееся не ниже колен; на ногах у нее нет ничего, кроме деревянных сандалий, которые прикрепляются тонким ремешком к большому пальцу; она становится на конце комнаты, и за нею — три музыканта с инструментами, похожими на волынку, на скрипку и на кларнет; главный же музыкальный инструмент обыкновенно там там. Баядерка идет медленно по комнате в сопровождении неразлучных музыкантов. Пройдя комнату, она, не оборачиваясь, идет назад на прежнее место. В ее движениях, жестах нет бешеной страсти испанского салтарелло и фанданго, но и пляска баядерки ясно выражает всю тревогу и блаженство любви. Эта пляска постепенно из спокойной, грациозной походки переходит в отрывистые, не покоряющиеся кадансу движения. Песни баядерок при плясках, как я имел случай убедиться, не очень скромны, и в этом отношении нисколько не уступают песням, которые я часто слыхал в Хили [Чили], Перу, Мехике и Калифорнии. Баядерки поют на иностранном наречии; во время пляски баядерка с группою музыкантов непременно становится перед всяким гостем, и в это время плещет на него розовою водою. Это значит, что посетитель должен отделаться от нее какою-нибудь монетою; если гость не поторопится выдать ей рупию, она садится у ног его и до тех пор поет, делая над головою своею фигуры из кисейного одеяла, пока вы не отвяжетесь от нее. Несмотря на оригинальность танца, на поэтический костюм баядерки, на всю обстановку, ее окружающую; несмотря на то, что сначала европеец будто прикован к этому новому зрелищу, она ему скоро надоедает, потому что скучно смотреть на такую пляску, в которой мужчина не принимает участия: главное, я никак не мог привыкнуть ни к песням их, ни к дикой игре музыкантов и по большей части уходил с [89] головною болью от оглушительного там тама. Баядерки, пляшущие перед обществом, не исповедующим религии индусов, по большей части мухаммеданки. Баядерки более образованны, нежели другие женщины в Индии, и между ними я встречал красавиц. Все танцовщицы, исключая баядерок индийских, находящихся при некоторых пагодах, принадлежат к касте париев.

Хозяин дома обыкновенно ничего не платит баядеркам за пляски, потому что гости щедро вознаграждают их.

На этом празднике ужин был подан на европейский лад, а потому я не стану его описывать. Хозяин, пригласивший нас, сам не мог быть с нами за столом, потому что обряды религии ему это воспрещали. Когда мы отужинали, он явился для выслушивания речей (speeches), без которых англичане жить не могут. Признаюсь, этот отдел вечера вдоволь позабавил меня. Я люблю слушать импровизированного оратора, когда он после ужина силится связать несвязные речи, ищет слов в кармане, говорит не то, что бы ему сказать хотелось, теряется и уж договаривает не языком, а руками!.. Я люблю слушать, когда самые обыкновенные, простые вещи выражаются тоном решительным, важным, диктаторским, словом, таким тоном, который вы только и услышите между британскими ораторами. Наш оратор хотел просто випить за здоровье хозяина и поздравить братьев с примирением — и что ж? Он разразился длинною, нескончаемою речью, которую бедный парс слушал, повеся нос и потупив глаза в землю, словно к смерти приговоренный; в этой речи, сколько я помню, дело доходило даже до слонов, львов и тигров индийских.

В другой раз мне случилось быть с французским консулом на обеде парсов. Для нас был накрыт особый небольшой стол, потому что гости с нами обедать не могли; и хотя стол наш стоял в почтительном расстоянии, так что мы осквернить никого не имели возможности, но мы видели все, что происходило за столом парсов. Поставили на стол десятка три тарелок, без вилок и без ножей, и перед каждым гостем, вместо стакана, медную чашку, подали рисовый хлеб и несколько странно приготовленных блюд, в которых господствовал рис — любимое и почти единственное кушанье парсов. Мяса за их столом не было. Во [90] время обеда не сохранялось молчание, предписываемое уставом их веры: разговор шел живо и громко, несмотря на то, что парсы пили одну воду. Я заметил, что, садясь за стол, они сняли свои белые одежды и остались в одних рубашках, эта часть одеяния почитается священною между парсами и подвязывается поясом, который они, как индусы, никогда не скидают и называют кусти. Некоторые из них пили вино за наше здоровье и, вероятно, нарушали тем свой обычаи.

Смотря на наш обед и на скромную трапезу парсов, не было никакого сомнения, что она не стоила и четвертой части того, что было истрачено на наше угощение: наш стол обильно был уставлен винами, ликерами и всякого рода кушаньями. Я не думаю, чтобы многим путешественникам удалось побывать на таком обеде, и этим приглашением хозяин наш желал изъявить консулу всю дружбу и уважение. Обед наш должно было приготовить совершенно отдельно, даже в кухне сделать особое отделение. С величайшими предосторожностями подавался консулу огонь, когда он закуривал наргиле. Медные чашки на столе поставлены были с той целью, чтобы мы нечистыми взорами не осквернили воду. Парсы, точно так, как и индусы, пьют, не прикасаясь к краям сосуда, но, несколько подняв его, наливают воду в рот, и это они так ловко делают, что ни одной капли не проливают.

Одежда мужчин состоит из широких шальваров и длинных широкополых кафтанов. Рубаха и шальвары из белого шелкового фуляра, а кафтан из белой кисеи; на голове носят нечто вроде высокого кивера около двух четвертей, обтянутого черною клеенкой.

Парсы происходят от племени кавказского, а потому лица их женщин совершенно отличаются от индийских и несравненно красивее. Женщины носят шальвары, как то обыкновенно на Востоке, и кисейное покрывало зеленое или красное, вышитое звездами. Почти все жены парсов, какого бы звания ни были, сообразно обычаям Востока, ходят сами за водою и занимаются хозяйством. Они остаются в совершенном невежестве, и мужья обращаются с ними не очень внимательно. Во время родов жены изгоняются из жилищ и по большей части отсылаются в конюшни; в это время они не могут прикасаться ни к домашней утвари, ни к каким бы то ни было [91] вещам, составляющим домашнее хозяйство. Парсы очень ревнивы и, говорят, часто отравляют жен своих. Жена, уличенная в неверности, теряет, как я слышал, все права свои и должна, для очищения, отправиться в дальнее путешествие, из которого редко возвращается.

Парсам дозволяется иметь только одну жену. Если в продолжении девяти лет у жены нет детей или есть только дети женского пола, муж может жениться на другой; но он обязан содержать первую свою жену. В таком случае и жена может выйти замуж. По уставам веры парсов, муж может быть уверен в вечном блаженстве после смерти, если жена родит ему сына.

Парсы на касты, собственно, не разделяются; впрочем, они заняли многое из жизненных обычаев индусов. Например: женщины их не могут показываться в публичных зрелищах; дома они живут отдельно от мужей; едят отдельно и вообще почитаются какою-то собственностью. Девочки обручаются в детстве с мальчиками и выходят замуж, не достигнув и десятилетнего возраста. В случае смерти жениха родители могут отыскать для дочери другого; считается постыдным, если отец не может сыскать жениха для своей дочери.

Со всем тем, жены парсов пользуются большею свободою, нежели жены индусов; им дозволяется сидеть у окон и даже присутствовать при гостях, принимаемых мужем; и в обоих случаях они остаются с незакрытым лицом.

Женщины употребляют для одежд своих не прозрачную кисею, но шелк и по большей части, как я сказал, носят шальвары. Одежды их богато вышиваются золотом, и даже трехлетние дети носят вышитые золотом платья. Жены парсов страстно любят головные украшения и уборы из драгоценных камней, жемчугов и брильянтов. Совсем не редкость видеть женщину, обвешанную дорогими уборами на 70-80 т[ысяч] р[ублей] с[еребром]; даже на годовых детях видишь браслеты и драгоценные кольца.

Мне очень хотелось видеть, как парсы погребают своих покойников; знакомец мой привел меня на возвышенность, находящуюся за городом. Здесь было пространство, огороженное решеткою, футов в 20 вышиною и около 60 футов в диаметре; в этой ограде стояли подмостки, имевшие три яруса, а неподалеку была вырыта яма. На первый ярус кладутся трупы [92] мужчин, на второй — трупы женщин, а на третий — детей. Трупы прикрепляются в нескольких местах к подмосткам железными полосами и, по уставам веры парсов, предоставляются действию воздуха. Хищные птицы, в несчетном множестве собирающиеся в таких местах, жадно бросаются на оставленные трупы и в немногие минуты пожирают их. Кости впоследствии сбрасываются в вырытую яму; когда яма наполнится, такое же кладбище устраивается в другом месте.

Люди зажиточные имеют свои собственные кладбища, над которыми устраиваются металлические сетки для предохранения тел умерших от хищных птиц.

Одни жрецы могут входить в эти ограды; дверь их всегда крепко заперта; даже осматривать кладбища считается святотатством. Люди, употребляемые для переноски трупов, считаются нечистыми, исключены из всех обществ и составляют род отдельной касты. Парс, неосторожно прикоснувшийся к такому носильщику, немедленно должен переменить одежду к омыться.

Парсы не дозволяют осматривать своих храмов. Те, которые я видел снаружи, были небольшие строения, не имевшие никакой архитектуры, и, к сожалению, я не могу сказать ни слова в подтверждение великолепных описаний и картин, воспроизведенных художниками при описании храмов огнепоклонников.

Священный огонь парсов горит постоянно в железном сосуде, который находится в простом, без всяких украшений храме. Парсы утверждают, что огонь, горящий в их главном храме, зажжен в Персии за четыре тысячи лет их учителем Зороастром; от этого огня зажигаются все другие.

Жрецы их (маги) носят белую чалму и только ею отличаются, как я сказал, от светских людей; они могут жениться.

Женщины ходят в храмы не в один час с мужчинами. Вообще же парсы посещают редко свои храмы. Обыкновенно парс молится четыре раза в день и в каждый раз употребляет один час на молитву; но для молитвы он не ставит себе в обязанность ходить в храм: он молится, устремив глаза на землю, на воду, на огонь или на звезды. Те же парсы, которые находят, что слишком много употреблять на молитву по-четыре часа в день, сходятся с своими магами и [93] освобождаются ими от этой обязанности за весьма умеренную плату.

Парсы молятся предпочтительно при солнечном восходе, почитая это светило величайшим, священнейшим огнем. Обожание огня распространяется у них в таких размерах, что они не занимаются ремеслами, требующими огня, не употребляют огнестрельного оружия и не гасят огня. Иные путешественники утверждают даже, что парсы не гасят пожара; но это совершенная выдумка.

Мне случалось видеть парсов, во всякое время дня отправляющих свои богослужебные обряды. При восходе и закате солнца они обращаются к светилу, опускают длинный рукав своей одежды с левого плеча до самой земли; читая молитвы, они подбирают рукав этот снова. Часто вы видите парсов, собравшихся на берегу для поклонения морю; они приносят ему в жертву рис, сахар и цветы; парс, зажигающий в лавке многочисленные лампады свои, набожно и почтительно поклоняется им.

В бытность мою в Калькутте я слышал рассказ о великодушии и щедрости одного из парсов, чрезвычайно разбогатевшего от торговых оборотов. Имени его я не помню. Он начал торговые дела свои, продавая пустые бутылки, а потому и был известен кличкой Botlewallah, то есть: бутылочный человек. Впоследствии королева Виктория ⁷⁷ пожаловала его баронетом, и добрый парс нимало не гордился таким возвышением и не обижался оставшейся при нем кличкой. Расторговавшись от бутылок, он стал торговать опиумом и едва не разорился;-но вдруг дела его приняли блистательный оборот. Я видел гравюры, которые изображают все переходы судьбы этого человека. На одной гравюре красивый корабль его с богатым грузом выходит из гавани под всеми парусами; на другой — этот же корабль с изломанными мачтами, без парусов, схваченный бурею, уже готов исчезнуть в волнах; наконец, корабль, полуразрушенный входит в порт: на нем было все достояние владельца. Великолепный дом его в Бомбее возбуждает всеобщее любопытство: ходят дивиться роскоши и убранству этого дома.

Ему принадлежали пятнадцать кораблей огромного размера; и, чтоб дать верное понятие о богатстве этого бутылочника, скажу, что в Кантоне было [94] уничтожено на четыреста тысяч фунтов стерлингов опиума ⁷⁸, ему принадлежавшего, и от такой утраты он не разорился. На устройство госпиталя, им основанного, этот человек пожертвовал десять тысяч фунт[ов] стерлингов с тем, чтоб правительство внесло такой же капитал. Само собою разумеется, правительство согласилось, но едва парс известился об этом согласии, внес еще десять тысяч ф[унтов] с[терлингов]. Тогда правительство остановилось взносами, вероятно, опасаясь, что основатель госпиталя еще раз удвоит пожертвование свое; но в награду исходатайствовало ему от королевы Виктории, как я уже сказал, титул баронета. Доброе дело на том не остановилось: соотечественники счастливого бутылочника в соревнование открыли подписку, по которой собрали десять тысяч фунтов стерлингов с тою целью, чтоб на проценты с капитала переводить на гужжатский язык (наречие парсов) и издавать книги, полезные для детей парсов. Бутылочник и на такое распоряжение своих соотечественников отвечал новою щедротой: он присовокупил к их пожертвованию новый капитал, вдвое сильнее сделанного уж взноса; словом: на госпиталь и на другие полезные учреждения парс внес не менее 60 т[ысяч] фунт[ов] стерлингов (то есть до 360 т[ысяч] рублей серебром); но и на этом он не остановился, каждое утро у ворот его дома раздаются пятьдесят рупий (до 30 р[ублбй] сер[ебром]) нищим. Конечно, не все имеют средства этого человека; но вообще парсы очень расположены к подобным подвигам. Один из них во время продолжительной засухи выстроил обширное водохранилище на городской площади; этот же самый человек, празднуя основание храма, парсов, построенного в Калькутте, устроил в день праздника чрез своих корреспондентов обед по всей Англо-Индии, на котором имел до 50 т[ысяч] гостей.

Прежде нежели я возвращусь на палубу моего парохода, который, взяв запас каменного угля и приняв пассажиров, пришедших из Бомбея, товары и корреспонденцию, назначенные в Европу, готов отправиться в Суэц, мне бы хотелось рассказать еще один подвиг англичан, который кроме истекающих из событий выводов, резко их очерчивающих, имеет свой собственный интерес: он был рассказан во всех журналах в Индии и многим очень памятен.

В проливе Малаккском появилось множество [95] разбойников, тревоживших торговлю между китайскими берегами и Индиею; регент Индии для прекращения их набегов вознамерился устроить в этих широтах порт для военных кораблей. Он послал исследовать местность и получил донесение, что самый удобный пункт для исполнения намерения его — остров Пинанг. Остров этот принадлежал одному из тамошних владетелей, живших на материке в Кедахе, именовавшемуся королем. Пинанг в то время был почти необитаем, и нетрудно было уладить это дело.

Англичане имели всегда военное судно или в Пинанге, или на берегах Кедаха; они обязывались наблюдать, чтоб король, заключивший с ними сделку, от нее не был в убытке, и, наконец, обязывались вносить ему ежегодно две тысячи фунтов стерлингов. Право не знаю, в договоре регента Англо-Индии с новым союзником названы ли они высокодоговаривающимися сторонами; я рассказываю одно происшествие. Мы уже видели, на какие деньги они купили Аден; видели, как они заботились получить убеждение в самостоятельности аденского султана; впоследствии увидим, как они обратились к паше египетскому с покорнейшею просьбою дозволить им перевозить остиндскую корреспонденцию через его владения, словно к совершенно независимому властителю, и как в 1840 году они напали на него же как на своего вассала. И действительно, в настоящее время Аббас-Паша, как я сам видел, только управитель английской фермы, лежащей на пути из Ост-Индии в Европу. Я упоминаю об этом потому, что кедахское дело решительно похоже на все их проделки, которые им до сих пор так счастливо сходили с рук.

Несколько столетий тому назад поклонники Мухаммеда перешли в Малую Азию, и некоторые из них образовали области. Так возродилось и Кедахское королевство ⁷⁹, история которого мне неизвестна; известно только всем, что незначительные азиатские князьки признают над собою верховное владычество одного сильнейшего султана, оставаясь, впрочем, в независимости: то сознание состоит в посылке подарков и в особенности же приветствий. Таковы были сношения владетеля Кедаха с сиамским королем.

До тех пор, пока англичане считали нужным втереться в одно из кедахских владений, они, не задумываясь, признавали его совершенную независимость [96] и не думали контролировать его владельческих актов. Но едва стали они твердою ногой в Пинанге, как в умах их возродилось по этому поводу сомнение и явилась надобность пояснить отношения владетеля Кедаха к сиамскому королю. Капитан Лейт, сам сладивший это дело, донес английскому регенту, что король кедахский, вероятно, вассал сиамского короля. И вслед за таким донесением регент послал предписание в Пинанг не об уничтожении договора, не о возвращении занятых земель, но о строгом наблюдении, чтоб во всех могущих встретиться обстоятельствах не было нанесено бесчестия имени и оружию Англо-индийской компании. Между тем сиамцы, негодуя за то, что владетель Кедаха позволил так близко водвориться европейцам, напали на его земли. Англичане, вместо того, чтобы исполнить договор, по которому они обязались защищать от ущерба и нападений короля, позволившего им поселиться в Пинанге, не пошевелились с места и тем оградили от нарекания и честь, и кредит, и оружие Англо-индийской компании. Наконец, в 1821 году, во время отсутствия короля, сиамцы напали на город. Естественным последствием такого нападения были грабеж, насилие, пожар и убийство: из ста восьмидесяти тысяч жителей осталось едва шесть тысяч!..

Загорелась война между англичанами и бирманами. В этом случае англичане употребили все старания, чтоб не допустить сиамцев соединиться с враждебною Бирмою; они с этою целью отправили полномочного агента в 1824 году. Он составил договор между Англиею и Сиамом, в первой строке которого стояло не воззвание к Богу Всемогущему, даже не красовалось на этом договоре турецкое Бисмилях; на этот раз договор был написан во имя Будды ⁸⁰. В нем англичане без всякой совести предоставляли Кедах сиамцам; но так как надо же было щегольнуть рыцарским великодушием, то они позволили королю жить там, где он может. Король этот ушел в британские владения; но как уж он лишился престола, то надо было положить ему пенсию; пенсия эта была назначена, но королю выдавалась только половинная сумма!.. Другой половины он никогда не видал как ушей своих!

Вероятно, со мною всякий согласится, что эти события не лишены интереса; впоследствии они были [97] изложены в сочинении г[осподина] Андерсона ⁸¹, секретаря на острове Пинанге; экземпляр своего сочинения он поднес правительству англо-индийскому, и, вероятно, оно нашло, что это сочинение чрезвычайно интересно, потому что поспешило скупить все издание. Книга г[осподина] Андерсона была напечатана в 1824 году.

Пароход наш был выстроен не для тропических плаваний; он переведен сюда с линии, соединяющей Соутгемптон с Константинополем. Не было никакой возможности, при удушающей температуре, постоянно стоящей, и день и ночь, на 100° по Фаренгейту, оставаться в каютах. С нами было до 200 человек пассажиров, и в том числе около полусотни детей. К ночи палуба парохода от кормы до труб разделялась парусиною на два отделения: в одном помещались кавалеры, в другом — дамы и дети. «Какое прекрасное изобретение — дом!» — говаривал я часто, когда приходилось кочевать по целым месяцам или под открытым вебом, или в парусинной палатке; а чтоб вполне оценить, что такое мягкая, хорошая постель, надо поспать на палубе ост-индского парохода на переходе из Адена в Египет!.. Если б можно было, смотря на страдания других, утешиться, сказав: «Ведь не мне одному худо!», в утешении недостатка не было бы. Многие из наших пассажиров, в особенности дамы, решительно не могли выдерживать палящего зноя, господствующего в Красном море. И в самом деле было тяжело: мертвый, постоянный штиль и день и ночь, ни дыхания ветра, и какой-то серовато-матовый цвет неба днем, и заревом облитый, раскаленный свод в начале ночи, а потом душный непроницаемый мрак!..

Каждое утро палуба нашего парохода представляла удивительную картину: ровно в пять часов, неумолимый, как судьба, бил барабан, а потом раздавался крик: «Wash the deck — пошел палубу мыть!» Тогда неумолимые матросы в один миг срывали наши летучие перегородки, а вестовые (stuwart) торопились перетащить детей и полусонных наших дам в каюты. Многие дамы, в самой легкой одежде, будто фантастические видения, исчезали в люки парохода. Странные, разнообразнейшие утренние костюмы, еще не проснувшиеся, неумытые лица и мужчин, и дам, обильно напудренные не рисовым порошком, а сажею от [98] труб пароходных, нагроможденные стулья и столы, оставшиеся с вечера на палубе, пожарные помпы, заливавшие палубу потоками воды, — и вся эта толпа, не находящая места от духоты и жара, все эти группы, как я сказал, представляли картину, которую можно видеть только на англо-индийском пароходе. Впрочем, надо сказать в успокоение, что в Красном море почти нет дождей, и даже саранча, одна из семи язв древнего Египта, здесь явление редкое, а засим, за исключением тех неудобств, о которых шла речь, мне на «Потинжере» было очень хорошо. И стол и вино на англо-индийских пароходах могут удовлетворить даже взыскательного гастронома. Утром в 5 часов, едва раздался барабан, я спешил в нарочно устраиваемую в это время на палубе палатку, где купался под проливным дождем, проведенным от машины парохода; но здесь температура морской воды: так высока, что она нисколько не освежает; затем, спускаясь в каюту, у буфета я требовал большой стакан воды со льдом: и это удобство есть на пароходах ост-индских. Значительные запасы льда берутся для переходов в тропических широтах, и для него в трюме парохода есть особо, с всевозможным тщанием устроенный погреб. Вслед за стаканом холодной воды со льдом являлся кофе. В 9 часов барабан сзывал нас к завтраку-обеду; в 12 мы занимались полдником; этому занятию название: tissine; здесь подаются сыр, масло, разнообразных видов сухари и сухарики и тесные кружки бутылок с мадерой, хересом, портвейном и пр.... В 3 часа полный обед — и какой!.. Не обед, а пир Балтазара! В 8 часов снова за стол, загроможденный пирогами, сухарями и разнородным вином, не считая портеру, грогу и др. Я забыл сказать, что на этих пароходах два раза в неделю подается шампанское — чего же еще надо?.. Ост-индские пароходы можно назвать чудовищными ресторанами: на них следовало бы сделать надпись: «Садясь завтракать, полагай, что ты обедать не будешь, и так обедай, как будто ты не завтракал». И недаром же один из туристов сказал: «Жизнь на корабле — обширное освежение» («Life on board is one vast refection»).

Надо же себе вообразить страдание людей, которых бьет море и для которых невыносим самый запах яств Лукулла!. А что касается до тех, кого море [99] любит, — уж, конечно, они всегда съедят за заплаченные деньги. Несмотря на то, вовсе неудивительно и при этом обилии на англо-индийских пароходах встать совершенно голодным. И здесь, за исключением немногих блюд, которые разносятся стюартами, как у американцев, всяк старается положить на тарелку то, что у него под рукою... И здесь, если вы станете ждать, чтоб вам поднесли, вы непременно останетесь без обеда... «No ask, по dinner», — как говорил один из моих путевых спутников, у которого я и перенял эту, впрочем, обеспечивающую методу, необходимую для всякого, кто хочет здесь обедать не одним воображением.

У многих англо-индийских выходцев есть на пароходе своя прислуга: это китайцы, индусы или малайцы. Они высматривают лучшие блюда, лучшие куски и наперерыв стараются угостить ими господ своих: этим господам и хорошо, да не у всякого в прислугах малайцы, китайцы и индусы.

Общество наше значительно увеличилось в Адене, на пароходе из Бомбея прибыли компанейские офицеры, чиновники отставные и в отпуску, и индийские негоцианты, спешившие в Европу одни для восстановления здоровья, другие — кредита... С нами был порядочный запас дам, по большей части хорошеньких и молодых, и при них толпы детей, черных и желтых нянек и кормилиц: вся эта шумная ватага заливалась на палубе криком, визгом и плачем с утра до вечера, не давая никому покоя! Часто, подходя к миловидной маменьке, мне хотелось сказать ей: «Как хороши ваши малютки. А в котором часу они ложатся спать?..»

Когда я был новичком на английских кораблях и пароходах, я покорялся обычаям и не смел молвить, слова ни с одной леди до тех пор, пока, бывало, меня кто-нибудь не представит ей. Но мне надоела эта чопорность, и впоследствии, несмотря на такие стеснительные меры, я отважно начинал знакомство и никогда не сожалел о моей отваге. В самом деле, не дико ли сидеть с женщиной две недели, целый месяц на одной палубе, в одной каюте, за столом рядом — и не сметь открыть рта пред нею, затем, что я еще не был ей представлен! А скука, бездействие, однообразная жизнь на палубе корабля неужели недостаточны для того, чтоб кинуть такой глупый обычай? [100]

Через несколько часов пролив Баб-эль-Мандеб остался за нами и мы вошли в Красное море. Пролив этот местами очень узок, и мы простыми глазами хорошо видели влево берега Африки, вправо берега Аравии, равно-песчаные, равно-пустынные. Скоро мы были на параллели Мока, а чрез несколько дней в зрительную трубку рассматривали то место, к которому пристают поклонники, отправляясь в Мекку; были минуты, в которые открывались перед нами в голубом пространстве вершины Синая.

В Красном море муссоны не так чувствительны, как в Индийском океане, хотя переход из прохлады океана в удушающую атмосферу пролива чрезвычайно заметен. С мая до ноября постоянно дуют северные ветры вдоль Красного моря; а с этой эпохи господствуют у пролива южные, между тем как у Суэцкого перешейка — северные ветры. Это разделение ветров разительно заметно близь Джедды, и потому здесь часто стоят продолжительные штили и переменные маловетрия. Южные ветры дуют с большею силою, нежели северные; они для плавателей удобнее; чрезвычайно порывисты и подымают густые облака пыли. По ночам, до восхождения солнца, дует обыкновенно береговой ветер, а в море совершенно тихо; потом, около десяти часов утра, снова приходит постоянно дующий южный морской ветер, а у берегов устанавливается штиль. Пользуясь этим ночным ветром, корабли поднимаются к Суэцу. Подвигаясь таким образом довольно успешно к югу, они встречают большие препятствия, направляясь к северу. Из Джеддо до Коссеира суда иногда приходят в месяц; считается хорошим переходом плавание в 30 дней от Баб-эль-Мандеба до Суэца, тогда как на обратный путь потребно не более 8 суток. В такие подробности вхожу я потому, что вся торговля Красного моря основана на условиях этих физических явлений.

Я никогда не забуду ловкости аденских арабов, которые во все время стоянки нашего парохода на якоре беспрестанно окружали его по обоим бортам. Они с удивительным искусством ныряли за мельчайшею монетой, брошенной с парохода в море, и никогда безуспешно не показывались на поверхности воды. Я любил вечером, когда тропическое солнце скрывалось за утесами Адена, выезжать с этими арабами на шлюпке в залив, преддверие Красного моря, [101] и любоваться дивами океана, которые только здесь мне видеть удалось в таких огромных размерах. Вообразите себе недалеко от того места, где корабли становятся на якорь, на глубине морской, целые леса кораллов всевозможных цветов и форм, красующихся в зеркальной бездне океана; посреди коралловых ветвей, сплетенных из них гротов и пещер бесчисленные стада рыб, блещущих разливами радуги, играют в глубине и скрываются от малейшего шороха в непроницаемой густоте подводных поростов. Несколько далее я заметил далеко выдававшуюся отмель; на глубине одного аршина, не более, тончайший песок лежит на дне ее, и в то время, когда море гладко, как стекло, стада тюленей, выставив свои неподвижные морды, кажется, дышат прохладою вечера. Они подпускают очень близко и лениво, нехотя ныряют в воду при приближении человека. Я очень хорошо знаю, что отлив рыб в воде несравненно живее и что вне своей стихии их разнообразные краски быстро исчезают; но рыб таких различных форм и прелестных цветов мне видеть нигде не удавалось. Мне сказывали, что рыбы, которые водятся в здешних кораллах, вредны и в пищу не употребляются.

Не надолго расстались мы с землею; скоро открывался перед нами мыс Мухаммеда (Ras Muhammed), прилегающий к заливам Софанио [Акаба] и Суэца; утесы последнего остаются вправо и, обогнув известковые возвышенности острова Шедуана, пароход в заливе. Здесь берега уж не скрываются от глаз; на них не заметно движения, нет жизни, все мертво; взору открываются песчаные пустыни и опаленные вершины Хорева и Синая.

Наконец начинает белеть точка; она постепенно растет, расширяется: это Суэц — груды развалин города похожи на утомленного верблюда, поникшего головою в сыпучие пески пустыни. Повсюду запустение: и в разрушенных стенах его, и в громадных песчаных насыпях, его окружающих со всех сторон; в гавани заметно несколько арабских судов без снастей, без парусов, до тех пор, пока сойдутся караваны богомольцев из Марокко и Алжира, отправляющиеся отсюда в Мекку; а в древние годы здесь кипела торговая деятельность Финикии, Аравии и Венеции, и пристани Суэца были завалены товарами Азии и Африки. Времена переменились. Теперь Суэц больше [102] ничего, как этап, станция на пути в Англо-Индию; немногие горсти золота, разливающегося от путешественников, на мгновение посещающих эту станцию, бедно продовольствуют несколько избранных лиц, с которыми Компания имеет дело. Остальной люд, не имеющий возможности, не находя средств существования от неблагодарной почвы, бродит по берегу моря, питаясь ракушками и добываемой рыбой. Невысокий минарет, базар, в котором видны несколько восточных кофейных домов, да на площади дом, в котором жил генерал Бонапарте во время египетской кампании ⁸², — вот все, что Суэц может представить любопытству путешественника. Дом этот наружности весьма скромной; фасад его выходит на древний канал, некогда соединявший Красное море с Средиземным; открывая следы этого канала, Бонапарте едва не погиб в волнах, подобно фараону.

Суэц находится в недальнем расстоянии от древнего и знаменитого Арсиноя, Крокодилополиса ⁸³, в настоящее время хуже всякой слободы; в нем не более 1500 полунагих обывателей. Вместо домов грязные мазанки; главная городская стена почти совершенно разрушилась и вообще в таком положении, что страшно ехать возле нее: того и гляди что рухнет и задавит.

И здесь, как в Адене, почва не производит ничего; воду привозят в кожаных мешках за шесть верст; и что это за вода? Выкройте из юфти кастрюльку, вскипятите в ней хорошую воду, дайте постоять — и пейте этот теплый взвар: тогда вы получите понятие о здешней воде. С нами был большой запас содовой воды и шипучего лимонада, который мы взяли с парохода.

Близь города мне указали на место, где стоял лагерь французов, и на их кладбище. Нет ни камня, ни креста на этом месте; заметен один холм, на который ветер пустыни наносит беспрестанно волны песку.

Путешественник находится здесь на меже, отделяющей Азию от Африки; он стоит пред двойственным источником веры и науки. Из которого же источника почерпнет он? Первая ближе к нему, она осязательнее, затем, что этот край, обильный древними чудесами, еще носит на себе печать времен первобытных; в нем все дышит духом библейских сказаний! Память бессознательно перелистывает страницу за страницей [103] этой священной книги, по которой наши матери научили нас лепетать первые слова; самому холодному положительному воображению предстоит здесь вспомнить о событиях, которые Моисей передал всем векам своим боговдохновенным сказанием.

Тропа, по которой проходят караваны, не есть ли тот самый путь, по которому проходил Иосиф, еще юноша, проданный братьями купцам Египта? В шатрах каравана, разбитых на берегу моря, мне кажется, я узнаю шатер Иакова, путешествующего среди детей своих ⁸⁴ многочисленных, со всеми стадами своими, составлявшими тогда одно богатство.

Из этих утесов, выдвинувшихся на пески пустыни, вышел народ Израиля, ведомый божественным облаком; по гласу Бога живого он переходит чрез море, покорно пред ним раздвинувшееся. Ночью, при безмолвии пустыни, мне кажется, я слышу, будто слабеющие звуки, будто эхо, раздаются шаги избранного народа среди изумленной, расступившейся стихии... потом рев свирепых волн и вопль воинов Египта, и потом, далеко, далеко, на другом берегу моря, я слышу радостные песнопения во славу Божию и звуки мусикийские, разносимые в пространстве легким дуновением ветра.

Длинная вереница мужчин и женщин, исчезающая в песках, приводит мне на память тот же народ, постигнутый игом рабства и увлеченный победителем далеко от полей родных, под эти шатры, в которых вольно ходит ветер пустыни; я представляю себе дщерей Сиона, с распущенными власами, в растерзанных покровах, обремененных оковами, рыдающих и поющих высокие гимны!

На юг от Суэца в двадцати верстах указывают на камень, где Моисей воссылал молитву Господу по переходе через волны моря; вот место, свидетельствующее о великом событии, о явлении, совершившемся вопреки всех условий физических, затем, что ширина моря достигает здесь до пяти верст, а глубина — до тринадцати сажен.

В расстоянии полуружейного выстрела от азиатского берега возвышаются группы пальм и колючих кустарников. Предание говорит, что здесь пророк иссек воду из камня, бегущую до сих дней посреди песков и утоляющую жажду проходящих караванов.

Абас-паша, нынешний повелитель Египта, взял на [104] себя переправу пассажиров и товаров англо-индийских. В Суэце нас привезли в гостиницу, им устроенную. Здесь учреждена контора, в которой путешественники берут билеты на проезд пустыней в Каир и потом в Александрию. Каждый путешественник платит от Суэца до Александрии, включая полное содержание во время перехода, 12 фунтов стерлингов, то есть 72 руб[ля] сер[ебром]. Само собою разумеется, что в это содержание не входят расходы путешественника по прибытии его в Каир; но, садясь на пароход, идущий по Нилу в Александрию, он предъявляет билет свой и снова вступает в права. Я поспешил взять билет; но, располагая отправиться из Каира в Сирию, заплатил за проезд только до этого города. Утром, на солнечном восходе, мы выехали из Суэца; близ английской фактории стояли и лежали несколько сот верблюдов, готовых принять на высокие хребты свои целые горы груза; на этих животных товары, приходящие из Ост-Индии и Китая, отправляются до Каира. Живописные группы кораблей пустыни отправлялись партиями из Суэца. По одному слову бедуина верблюд, лежащий недвижимо на песчаном ложе, при приближении хозяина с диким ревом приподнимается на оба колена, вытягивая по земле задние ноги и махая чудовищною головою; он грозится укусить хозяина, кладущего между двух его холмов тяжелые вьюки; по данному знаку он быстро вскакивает на ноги и мерными шагами отправляется в путь. Чрезвычайно трудно выносить толчок, который дает верблюд неопытному седоку, вскарабкавшемуся на седло, положенное между горбов его: нужно держаться крепко за седельную луку, когда он вскакивает сперва на задние, потом на передние ноги; в первой попытке я едва не полетел через голову; от меня зависело отправиться с этою партией, но в таком случае мне предстояло бы тащиться на спине верблюда несколько суток под раскаленным небом и по накаленному песку. Я, может быть, и решился бы на такую прогулку, но долгое мое пребывание в тропических широтах и жизнь на море под тропическим небом, где необъятное пространство почти всегда освещено ярко-голубым цветом, разрушило мое зрение, и я не мог смотреть на белые массы песку, рассыпавшегося по пустыне, а потому предпочел отправиться в одной из крытых двухколесных карет, приготовленных для [105] пассажиров, т. е. в четвероместном экипаже (vans), который, будучи запряжен четверкою малых арабских лошадей, в сопровождении вооруженного каваса (проводника), мастерски управляется арабом.

Можно отдать полную справедливость Абас-паше: он позаботился о комфорте путешественников, или, лучше сказать, все, что я видел в пустыне, устроено Англо-индийскою компаниею, у которой паша взял обратно право исключительно перевозить пассажиров из Суэца в Александрию и обратно. Англо-индийская компания, желая потешить его, немного разговаривала, а потому за пашею осталось право транзита через Египет; впрочем, его агенты — англичане, и они же управляют всеми делами.

Во всех образованных странах есть обыкновение брать половину платы за проезд с детей; правда, по этому поводу часто бывают с родителями споры и разговоры, доказывающие, что нет возможности встретить на дороге мальчика-путешественника старее семя лет; они всегда моложе вопреки наружности и вопреки свидетельству о рождении, которое не предъявлять же стать. Во избежание всех разговоров и споров повелитель Египта берет одинаковую плату и с взрослого, и с ребенка на руках кормилицы. Конечно, это тяжело, но так приказано пашею.

От Суэца до Каира 150 верст... Мне, пожалуй, скажут: «Как это вы решились пуститься в путь по пустыне? Я бы на вашем месте — ни за что!» Успокойтесь! В наше время это дело очень легкое! Почти не стоило бы и говорить о нем, если б мне не хотелось правдиво доказать вам, что я в пользу вашу отрекся от того удовольствия, в котором редко отказывают себе путешественники, описывая беды и опасности, ими не испытанные. Уж лучше, коли говорить, так говорить правду.

А правда то, что, если вы сели в карету (vans) Абас-паши, так и пустыни нет. Пустыня со всеми ужасами, катастрофами, бедствиями, о которых и доныне любит мечтать разгоряченное воображение, едва ли не исчезла, как тень! Как быть! Мы живем в веке строго положительном: и в пустыне не стало поэзии, как и во многом в жизни. И хоть бы вы заплатили деньги за то, чтоб на нас напали бедуины, чтоб постращали нас и даже ограбили, — нельзя! Так в этом отношении строга полиция паши! Вот поэтому кто-то [106] из туристов и сказал: «Помилуйте, на что похожа теперь пустыня? Они ее совсем испортили!»

Само собою разумеется, что в каретах нельзя брать с собою никакого багажа, кроме разве маленького дорожного мешка. Кладь отправляется караваном; компания позволяет брать с собою двести фунтов клади; за излишнее берет по 4 испанских пиастра за два с половиною пуда. Один из наших пассажиров, чиновник Ост-Индской компании, имел под своим багажом полтора десятка верблюдов; за кладь свою он заплатил, кажется, тридцать два фунта стерлингов, то есть 192 руб[ля] сер[ебром] ⁸⁵.

Может быть, вы снова спросите меня: «Каким же образом, в пустыне, в волнах сыпучих, в этом океане песку, вы не собьетесь с дороги? Ведь ее заносит беспрестанно ветер пустынный, страшный хамсин». Дело в том, что по всему протяжению пустынного. пути расставлена линия телеграфов и построены станции, так что они у проводника всегда в глазах. По ночам зажженные костры указывают дорогу.

На пути от Суэца до Каира восемь станций. В них проводник переменяет лошадей; эти маленькие лошади мчатся вихрем по глубокому песку пустыни.

Не думайте, что в этой пустыне вы рискуете умереть с голоду: вы обеспечены совершенно насчет вашего желудка. Вода везде превосходная, а вино еще лучше; но здесь за него платится особо. Мы выехали из Каира после полудня.

На одной из этих станций нам подали обед, напоминавший Потинжера; а кажется, на четвертой, где мы остановились ночевать, нас напоили добрым чаем и уложили в мягкие постели — и это все в пустыне. На всякий случай, для безопасности, всегда отправляются две кареты вместе.

После долгого странствования по морю езда в карете, даже в пустыне, вещь хорошая! И между тем как арабские наши кони несли нас в пустыне, увязая подчас выше колена в песке, мне приходило в голову: не странное ли дело называть эту сообщительную линию чуть ли не кругосветное плавание, береговою, overland, только потому, что в двухколесном дилижансе промчат вас 150 верст? Ну, право, это уж слишком большая ипербола. [107]

Чтоб сделать удовольствие тем читателям, которые любят сильные ощущения, я скажу, что мне удалось в Египте видеть один из тех грозных феноменов, которые надолго остаются в памяти; но я видел его не в пустыне, а во время плавания по Нилу: вы догадываетесь, что я говорю о страшном хамсине; по-арабски слово это значит «пятьдесят»; обыкновенно он господствует в весеннее равноденствие. Хамсин, достигнув всей своей силы, дует целые сутки, но иногда и трои сутки. Горе путнику, застигнутому хамсином среди песков такой пустыни, где нет ни телеграфов, ни станций, ни карет двухколесных! Войско Камбиза, высланное для покорения Ливии ⁸⁶, пало от ударов хамсина, так что не осталось ни одного очевидца; а в нем было 50 000 человек!

Не одна сила этого ветра, не одни массы пыли, взвиваемые им, действуют разрушительно: все удушающий жар иногда мгновенно умерщвляет и людей и животных. Вероятно, войско Камбиза было подвергнуто всем этим губительным действиям хамсина.

Есть еще свойство хамсина, о котором я не упомянул: он с невероятною скоростью сушит или разлагает тела, им пораженные. Многие писатели утверждают, что остов верблюда, сраженного хамсином, весит не более десяти килограммов. (Килограмм = 2,443 фунта.)

Хамсин известен под многоразличными именами. Арабы называют его самум, т. е. яд; турки зовут его шамиэли (не оттуда ли Самнэль [Самуэль]?). Между европейцами хамсин известен под именем ветра пустыни, южного, знойного, ядовитого и проч.

Вот обстоятельства, при которых мне удалось испытать это явление.

Мы плыли по спокойной поверхности Нила, нисколько не думая о близкой опасности. Вдруг стало невыносимо душно и порывистый ветер, шквалами ударивший в паруса нашей канги, все более и более обдавал нас сухим, палящим жаром. Равнина, насколько глазами можно было окинуть, горы Ливии и Аравии, ясно, незадолго еще до хамсина, виденные нами, мгновенно скрылись в громадных тучах пыли, и в нескольких шагах мы с трудом могли различить растущие пальмы. Огромные столбы песку, словно пирамиды, быстро возрастали, крутились в воздухе и рушились на первую преграду, которую встречали в [108] страшном ходе своем. Солнце, как раскаленное ядро, стояло на небе и, наконец, исчезло в массе туч и пыли. В воздухе разливался сухой зной, от которого стеснялось дыхание, болела грудь. По временам, когда лучи солнца пробивались на минуту сквозь мрак, нам казалось, что весь горизонт подходит к нам и готов засыпать нас целым обвалом пыли! К нашему величайшему счастью, налетевший шквал вырвал огромный парус, и тогда наша канга, черпнувшая уж, несколько раз бортом, снова выпрямилась, и мы пристали к берегу. С этой минуты большая опасность миновалась и мы могли переждать бурю; но сильно мучились от палящего, удушающего воздуха.

Подъезжая к Каиру, мы видели множество феллахов — мужчин и женщин, на приготовительных работах для железной дороги, которую англичане предполагают провести от Суэца. Вся эта толпа полунагих тружевиков таскала в корзинах землю и вела насыпь. Впоследствии я постараюсь объяснить, почему Англо-Индия предпочтительно хлопочет об устройстве железной дороги, а оставляет без внимания мысль возобновления канала ⁸⁷, соединявшего некогда Красное море с Средиземным.

Теперь же я заключу мой рассказ прибытием в Каир.

Приближаясь к городу, природа изменяет вид: оазисы пальм встречаются чаще, и массы беловатого песку сменяются чудесною зеленью. Мы въезжали в Каир поздно вечером; далеко не доезжая города, нас встретили человек десять феллахов с зажженными факелами. Они бежали перед нашими экипажами и по сторонам, освещая дорогу и нисколько не отставая от нас. Бронзовые лица наших скороходов, освещенные длинными полосами огня, их фантастическая одежда, наши кавасы на лихих конях и наш быстро несущийся поезд — все переносило меня в рассказы «Тысячи одной ночи»; а увидев в стороне, перед самым выездом в город, ярко освещенный дворец Абас-паши, я с нетерпением хотел приветствовать этот город Гарун-Аль-Рашида ⁸⁸, со всеми его чудесами, которые так живо рисует Шехерезада.

Поезд наш стал на площади Лезбекиэх, и я очутился во французском ресторане (Hotel d'Orient ⁸⁹) на восточный склад.

Комментарии

64. Корабль назван в честь английского офицера, участника первой англо-афганской войны 1838-1842 гг.

65. Абас паша — Аббас-Паша (1813-1854), правитель Египта в 1848 г. В его правление Турция часто вмешивалась во внутренние дела страны.

66. Береговая линия (англ.).

67. ...Англия имела целью устроить здесь второй Гибралтар. — Во время войны за Испанское наследство (1701-1714) Гибралтар был захвачен в 1704 г. соединенной англо-голландской экспедицией и по Утрехтскому миру 1713 г. закреплен за англичанами.

68. Огнепоклонник. Об этой секте будет говорено. (Примеч. авт.).

Парсы, огнепоклонники — потомки зороастрийцев в Индии, бежавшие сюда в VII-X вв. из Ирана после арабского завоевания. Живут в основном в городах Западной Индии (главным образом в Бомбее).

69. Компании явилась необходимая надобность... — Имеется в виду Английская Ост-Индская компания.

70. Вследствие трактатов между Портою и Англиею... — «Блистательная Порта» — обозначение Османской империи, бытовавшее в официальных дипломатических документах вплоть до начала XX в.

71. Лорд Мельборн — Мельбурн Уильям Лэмб (1779-1848), государственный деятель Великобритании, дважды (с 1834 г.) занимал пост премьер-министра; лорд Лингурст — Линдгёрст Джок (1772-1863), английский государственный деятель, был в оппозиции к кабинету Мельбурна.

72. ...не говорю о трактатах с семейством Эмир-Хана... молчу о Гейдер-Абаде. — Имеются в виду договоры, приведшие к окончательной аннексии англичанами в 1843 г. западной области Индии — Синда.

73. Мажордом (искаж. исп.).

74. Пондишери — колония французской Ост-Индской компании (с 1674 г.), затем административный центр французских владений на Индостанском полуострове (до 1954 г.). Расположен на берегу Бенгальского залива.

75. Рашель — Элиза Рашель Феликс (1821-1858) — знаменитая французская актриса, гастролировавшая во многих странах Европы и Америки.

76. Эсквайр (англ.).

77. Королева Виктория (1819-1901) — королева Великобритании с 1837 г. В 1876 г. была провозглашена императрицей Индии.

78. ...в Кантоне было уничтожено на четыреста тысяч фунтов стерлингов опиума... — Имеются в виду события англо-китайской («опиумной») войны 1840-1842 гг.

79. Кедахское королевство — Кедах, в XIX в. небольшое княжество в западной части п-ова Малакка (в Сиаме).

80. ...на этот раз договор был написан во имя Будды! — Большая часть населения Сиама исповедовала буддизм.

81. Андерсон Джордж Уильям (1791-1857) — видный чиновник английской Ост-Индской компании. В 1830-1840-х годах принимал активное участие в создании колониальной администрации в Западной Индии.

82. ...в котором жил генерал Бонапарте во время египетской компании... — Имеется в виду египетский поход французской армии в 1798-1801 гг.

83. ...древнего и знаменитого Арсиноя, Крокодилополиса... — Крокодилополисом греки называли древнеегипетский Шедет, главный город провинции Фаюм, центр культа бога Себека, священным животным которого считался крокодил. В эпоху Птолемеев город был переименован в честь жены и сестры Птолемея II Арсинои.

84. ...тот самый путь, по которому проходил Иосиф... я узнаю шатер Иакова, путешествующего среди детей своих... — Иосиф, библейский герой. Был продан своими братьями хозяину аравийского каравана, который затем перепродал его в Египет, где Иосиф претерпел множество невзгод. Иаков — библейский герой, отец Иосифа. После переселения в Египет к Иосифу жил с многочисленной семьей в богатом округе Тесем.

85. Испанский пиастр = 1 р. 42¾ р[убля] с[еребром]. (Примеч. авт.).

86. Войско Камбиза, высланное для покорения Ливии... — В 525-522 гг. до н. э. персидский царь Камбис II из династии Ахеменидов завоевал Египет и начал поход в Ливию.

87. Англо-Индия... оставляет без внимания мысль возобновления канала... — Суэцкий канал был построен в 1859-1869 гг.

88. ...город Гарун-Аль-Рашида. — Харун-ар-Рашид (766-809), халиф из династии Аббасидов. Предания о его добродетелях, бытовавшие в литературе, навеяны сказками «Тысячи и одной ночи».

89. Восточная гостиница (франц.).

Текст воспроизведен по изданию: Воспоминания русского путешественника. М. Наука. 1991