ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕЙТЕНАНТА Ф. П. ЛИТКЕ, ВЕДЕННОГО ВО ВРЕМЯ

КРУГОСВЕТНОГО ПЛАВАНИЯ НА ШЛЮПЕ «КАМЧАТКА»

[8-16 ФЕВРАЛЯ 1818 г.]

[8.] В 2 часа ялик наш с берега возвратился и привез достаточное количество свежей пищи и плодов, которым мы бог знает как обрадовались. Сегодня в первый раз имели мы свежий обед, который принес нам такое удовольствие, какое может чувствовать только моряк, питавшийся подобно нам около месяца одним только соленым мясом. На ялике привезен нам также удовлетворительный на вопрос наш о салюте ответ. [154] после чего тотчас отсалютовали мы 7 выстрелами, на что нам ответствовано с крепости 9, сие приписывали мы более ошибке, нежели учтивости, тем более, что гишпанцы тогда не могли еще знать важности бумаг, нами привезенных ¹.

Мичм[ан] Вр[ангель] ² в сей раз не возвратился. Ему сказано, что без позволения вицероя ³ в Лиму он ехать не может, и тотчас был послан в Лиму чиновник для исходатайствования оного. Чиновник сей возвратился около 4 часов пополудни с позволением; после сего Вр[ангель] в сопровождении его же ездил в Лиму, был представлен вицерою, вручил ему бумаги, которые сей последний, однако же, не читал, и потому без дальних хлопот Вр[ангель] наш возвратился ввечеру домой.

Вицерой имел, однако же, учтивость прислать офицера поздравить капитана с прибытием и предложить ему свои услуги. В начале 4 часа положили мы якорь на глубине ... (Пропуск в тексте.) сажен, грунт мягкий, ил оливкового цвета […] (Опущено описание рейда Кальяо, господствующих ветров, а также наилучшего выхода на рейд.)

Едва успели мы положить якорь, как тотчас удостоились посещения многих гишпанских дам и кавалеров; первые были одеты совершенно по-европейски, порядочно, но по нашему понятию слишком просто: все в круглых пуховых шляпах, точно таких, какие носят мужчины; я не мог понять, отчего бы ввелось сие обыкновение, шляпы сии гораздо неудобнее обыкновенных дамских, ибо меньше их и сверх того нисколько не защищают от солнца; мы остановились на заключении, что это щегольство, ибо хорошие пуховые шляпы здесь весьма редки и дороги, и по большей части встречаешь соломенные, белые и черные с широкими полями. Мужчины были одеты так, что если бы мы прежде всего не старались узнавать звания и чины, то должны бы были считать их слугами. Между тем как каждый из них был более или менее значущая особа. Самая обыкновенная одежда их была истертая китайчатая куртка, такая же исподница и холстинные или плисовые башмаки (ибо кожаные здесь дороги). Весьма редкие из них разумеют по-французски или по-английски, из дам же ни одна; впрочем, сии последние были вообще довольно пригожи, в особенности же отличались прекрасными своими талиями; все без исключения были брюнетки, равно как и мужчины. Посещения сии были для нас весьма приятны, если бы мы с посетителями могли свободно объясняться и если бы они были не столь докучливы; но беспрестанные их вопросы, которые мы через два слова в третие понимали и на которые должны были по пальцам отвечать, скоро сделали посещение их для нас не слишком приятным. Любопытнейшим для них местом на всем судне, натурально, долженствовала быть капитанская каюта, которую им по сей причине всегда и показывали; первым предметом, поражавшим их взоры, было распятие, которому они весьма радовались, как будто тогда только узнавали, что мы христиане; показывали кресты, которые они носят на шее, желали видеть наши, целовали их, заставляя целовать свои и, наконец, сами нас обнимали. Потом внимание их, в особенности же дам, обращал на себя портрет нашего государя, начинались расспросы: сколько ему лет, какие на нем ордена, женат ли он, где его жена, сколько имеет детей и пр. и пр. и пр., что вместе доказывало и малосведение их и мелочное их любопытство. Наконец, еще просили нас, чтобы мы им показали то, что у нас есть продажного, а что всего было досаднее, что отрицательным нашим ответам и верить не хотели, полагая, что мы делаем их для того, чтобы возвысить цену на товары наши; а один из них, и именно лейтенант с гишпанской корветы, вместе с нами пришедшей (что всего страмнее), дошел до того, что сказал мне: «Позвольте мне и вам не поверить, чтобы вы не имели ничего продажного». Они судят по себе, у них не запрещают законы торговать, и всякое приходящее судно что-нибудь да привезет, а уходящее что-либо увезет для продажи; а может быть, и пример судов наших, прежде сюда приходивших, которые здесь все продавали и меняли все, что им хотелось, заставлял их думать, что мы притворяемся.

Сегодня между посетителями был один италиянец по имени George, говорящий довольно хорошо по-французски; он знал всех офицеров, прежде здесь бывших, и имеет подаренный ему Лазар[евым] ⁴ самовар. Он оставил отечество свое в то время, когда Наполеон набирал во всей подвластной ему Европе солдат (conscription (Рекрутский набор (франц.).) [155] несколько лет шатался по Европе; здесь же обретается около 4 лет, содержит в Каллао трактир, торгует доброе вино, женился на гишпанке и намерен года через два возвратиться домой.

9. Поутру около 10 часов мы снялись с якоря и вступили под паруса, чтобы подойти ближе к берегу и иметь чрез то удобнейшее с ним сообщение. Движения наши не избавили нас от посетителей; они приезжали как прежде и между прочим и некто Peyteux, швейцар[ец], подружившийся со всеми прежде нас бывшими русскими офицерами, в особенности же с Лазаревым); во свидетельство того приводил он подаренный ему Л[азаревым] силуэт государя, письмо его и пр. и, как казалось, весьма дорого это ценил, ибо в оставленном им адресе эпитетом себе употребил: «ami de Mr. Lazareff» (друг г-на Лазарева (франц.).). Можно бы сие почесть хитростью с его стороны, но поступки его были столь простодушны, что не позволяли сделать сего заключения. Сей Pey[teux] с первых слов давал выгоднейшее о себе мнение; мне показался он человеком умным, просвещенным, образованным, и впоследствии оказалось, что я не ошибся. Он механик, занимается в серебряных рудокопнях устроением машин и большую часть года там и живет; в Лиму же приехал на время, и, будучи свободен от дел, предлагал себя совершенно в наше распоряжение. Мы впоследствии не преминули расположительностью его воспользоваться.

Вскоре по отъезде Pey[teux] приехал в сопровождения гишпанского камергера в полном мундире Обадия ⁵, богатый купец, о котором буду говорить ниже. Камергер привез от вицероя письмо, в котором сей последний, благодаря капитана за доставление ему столь важного известия, в самых лестных капитану и весьма странных выражениях предлагал ему свой дворец, свой стол и самого себя к его услугам. Камергер же имел приказание пригласить капитана на завтра к вицерою обедать с двумя офицерами.

Обадия, директор и фактор Филиппинской компании ⁶, сделался нам известным через Лазарева за услуги и помощь, которые он оказал сему последнему; государь пожаловал его кавалером ордена Св. Анны 2 степени, который он уже получил, но не носит потому только, что не получил еще из Мадрида рескрипта, который, однако же, послан к нему вместе с крестом (За таковые же поступки бывшему тогда здесь вицерою ⁷ дан орден Св. Анны 1 степ[ени], который был послан к нему вместе с Обадиевым, но его здесь не застал, ибо между тем временем нынешний вицерой прибыл к нему на смену, а он отправился в Гишпанию (примеч. Ф. П. Литке).). Таким образом, установился между им и русскими некоторый род связи; он считал себя противу нас обязанным, мы же думали, что будет значить обидеть его, если для исполнения дел наших избрать другого ходатая, кроме его. Впоследствии мы узнали, что не могли бы выбрать лучшего комиссионера, и счастливыми себя почитали, что обрели дружбу столь честного, благородного и умного человека, каков был Обадия.

Между посетителями было множество попов и монахов всех орденов, которые все имели по сигарке во рту и которых неблагочинная наружность с первого раза заставляла делать невыгодное об них заключение. Мы сперва из учтивости позволяли им курить наверху, во, наконец, видя, что они никакого не имеют понятия об осторожности, благоразумие заставило нас просить их, чтобы они сигарки свои бросали за борт.

10. Сегодня поутру капитан наш, согласно приглашению вицероя, отправился в назначенный час на берег, в сопровождении Ф[илатова] ⁸ и К[утыгина] ⁹. Поездка сия долженствовала быть церемониальная, и мы, прочие, никак не ожидали быть сегодня в Лиме, как около 11 часов получаем записку от капитана, которою он приказывает всем нам, исключая М[уравьева] ¹⁰ и гардемарин, нисколько не медля, ехать на берег, чтобы быть представленными вицерою. Одеться и ехать было минутное дело. На берегу ожидали вас несколько карет, в которые мы сели и отправились в Лиму. Капитана же не было: за ним вицерой прислал свою карету в шесть лошадей, в сопровождении кавалерийского полковника Плато.

Лима от Каллао лежит около 10 верст на запад. Совершенно прямая, искусством сделанная дорога, лежит сперва между лугами, а потом между рощами, в верстах [156] трех от Лимы усажена с обеих сторон вьющими густыми тополями, что составляет прекраснейшую аллею. Дорога на глинистом, а инде и на песчаном грунте, усыпана мелким булыжником, отчего она довольно хороша здесь, где ездят весьма немного и большею частью верхом и где никогда не бывает дождя. В нашем же климате, наипаче же осенью, стала бы она только на несколько дней. Экипажи, в которых нас повезли, есть совершеннейшая пасквиль на все экипажи: высокий, четырехугольный ящик на двух колесах составляет карету; маленькие сухие, истерзанные шпорами, запряженные веревками лошади – упряжку; а негр или креол с сигарой во рту, в лохмотьях, в изорванных башмаках, и в шпорах, которые образцы можно видеть только на древних эстампах, заступает место кучера. Даже кованые тележки, на коих ездят чухны, гораздо покойнее сих карет; когда лошади скакали, то карета подскакивала вместе с нами; в продолжении пути каждую минуту ожидал я, что негодная клетка моя, в которой было множество щелей, развалится. Сперва стыдно мне было выглянуть, и я всячески старался укрываться, думая, что все прохожие будут показывать пальцами на славный мой экипаж, но после с этой стороны успокоился, увидя, что он был весьма обыкновенная здесь вещь.

Часу во втором приехали а Лиму и пристали прямо к вицеройскому дворцу. Здесь принял нас камергер и проводил через многие комнаты, убранные на старинный манер, в небольшой зал, а котором нашли мы жену вицероя, капитана и офицеров наших, многих гишпанских чиновников и а том числе Обадию. Вице-королева – дама лет около 40, смугловатая, довольно нехороша собой; она была одета наибогатейшим образом – была залита в алмазах и жемчугах. Мы сели; вскоре вошел вицерой, человек пожилых лет, а именно за 50, высокий, сухощавый, белокурый. Мы были ему представлены безо всяких дальних церемоний, он сел, и начался общий разговор, в котором мы, однако же, ничего не понимали, ибо ни вицерой, ни жена его не говорят иным языком, кроме гишпанского, следственно и разговор был на нем. Немного погодя пошли к столу. Обед был весьма странный и, однако же, невкусный. Стол покрыт был множеством кушаний разных родов на небольших тарелках, каждый ел, что и когда хотел; les honneurs de la table (Угощать гостей, потчевать (франц.).) отправляли сам вицерой и дочь его, супруга генерала, начальствующего а Хили королевскими войсками против инсургентов, дама зрелых лет, претолстая. В заключение подали фрукты, из коих несколько неизвестных в Европе родов, и те-то именно никуда и не годились. Вина было довольно, но дурного. Перед концом обеда пили по предложению вицероя за здоровье императора русского и за вечный мир между обоими дворами, а по предложению капитана нашего за здравие короля гишпанского; тем все и кончилось.

За столом сидел я возле полковника Плато, начальствующего всею кавалериею в Перу; сей пост может показаться слишком важным для полковника, пока не узнаешь, что вся здешняя кавалерия состоит в 200-300 человеках. Он человек уже немолодой, служил в Гишпании против французов, потом во Франции с нашею армиею в корпусе генерала Сакена и был несколько раз в плену. В продолжении обеда много забавлял он меня веселыми своими разговорами и он мне рассказал много такого, о чем бы можно говорить только наедине, а не за парадным обедом.

Когда мы уходили, то вицерой (Дон Иоахим Пецуело ¹² (примеч. Ф. П. Литке).) через посредство Обадии просил капитана и всех нас, чтобы мы приходили к нему без церемоний, располагали бы его домом как своим и пр. Натурально, это были только учтивости. Потом проводил он нас через несколько комнат, что у гишпанцев почитается весьма важною вещью.

От вицероя пошли к Обадии и осмотрели мимоходом здешнюю кафедральную церковь. Она построена в готическом вкусе. Замечания достойна только по богатству своему. Алтарь весь из серебра, паникадилы все кованы из сего же металла; сверх того, находится 12 приделов, кои все более или менее украшены серебром.

Обадия живет в том же доме, где находится контора Филиппинской компании, пакгаузы ее и касса, и потому дом сей называется Филиппинскими островами. В сей раз узнали мы Обадия гораздо короче, он человек честнейших правил. Наружность его вовсе не гишпанская, он гораздо более походит на англичанина. Бедствия отечества его угнетают, он их приписывает единственно худому правительству и глупости [157] короля. Конечная потеря Америки, которая, по мнению всех здешних благомыслящих людей, весьма уже не далека, проистекает, по словам его, от того только, что принимаемые для защищения ее меры с самого начала и всегда были слишком слабы; что вицероями назначали тех только, кои больше платили, совсем не разбирая достоинства их. Как принадлежащий королю и как благородный человек, делает он все в пользу его, но из слов его нетрудно заключить, что в сердце он республиканец, так как и большая часть здешних жителей.

Даже вицерой, как все утверждают, держится стороны патриотов (так инсургенты сами себя называют); он был прежде ревностным роялистом, командовал войсками против инсургентов, одержал над ними несколько важных побед, чем спас все Перуанское королевство, за что и сделан был вице-королем (не преминув, однако же, отправить в Мадрид несколько звонких доказательств заслуг своих); но сумасбродное правление заставило его, наконец, обратиться к другой стороне. Он более генерал, нежели министр, более имеет твердости, нежели искусства управлять, отчего, сказывают, часто бывает водим за нос; однако же некоторыми смелыми и решительными поступками успел приобресть любовь народную. Наприм[ер]: от двора имел он повеление всех попавших в плен инсургентов без всякого дальнего суда вешать; он не казнил ни одного, а содержит их в темнице. Он ограничил деспотизм инквизиции, запретив ей кого-либо без письменного его повеления брать под арест, о чем прежде никто и подумать не смел. Сими же поступками навлек он на себя неудовольствие гишпанского двора, и говорят, что если армия, действующая теперь в Хили против инсургентов, победит, то его тотчас сменят, до тех пор боятся, ибо народ его любит. Между тем и перуанские патриоты со своей стороны ждут только разбития королевских войск в Хили, чтобы объявить себя независимыми. Мексика непременно последует примеру Перувии; итак, Гишпания теперь на волос от того, чтобы лишиться всех своих владений в Новом Свете. Обо всех сих обстоятельствах Обадия с великой откровенностию и даже с некоторым энтузиазмом говорил с капитаном нашим. «Ежели Вам случится еще раз снова зайти, – говорил он, – то найдете здесь большие перемены. Ежели патриоты одержат верх, то мы знаем, что будем делать». Между тем просил он капитана, чтобы в записках его, ежели он их когда-нибудь издаст, не упоминал он ничего о сих словах его и чтобы вообще немного о сем предмете говорил. Обадия намерен в скором времени оставить Перу. Капитан спросил его, не в отечество ли свое он хочет возвратиться. «Сохрани бог, – возразил он, – Гишпания будет последнее место на земном шаре, где я соглашусь жить, Я имею в виду Францию и Россию – во Франции прельщает меня климат, в России же все прочее».

В сию поездку не успели мы видеть в Лиме ничего достопамятного. Лима, столица Перуанского королевства, лежит в пространной равнине, простирающейся до берегов моря, при самой подошве Кордильерских гор. Через нее протекает небольшая речка rio Rimas (некоторые называют ее Лимоз), начинающаяся в горах около 30 верст от Лимы и впадающая в море возле Каллао. Лима построена в 1535 году Франциском Пизарро. Положение ее и прекрасный климат делали бы пребывание в ней приятнейшим на земле, если б она же не подвержена была столь частым землетрясениям, которые в 1678 и 1687 годах разорили, а в 1746 году до основания разрушили как ее, так и Каллао. Последнее ужасное происшествие сопровождаемо было великим наводнением: море вдруг на короткое пространство отступило, вслед затем с страшною силою, огромной водной стене подобно, устремилось на берега и низвергло, снесло и потопило все встретившиеся ему на расстоянии 5 верст от берега. При сем случае в Каллао погибли все, за исключением 40 человек, спасшихся на одной башне, в Лиме погибло меньше. Нынешний Каллао выстроен на другом месте, а Лима на том же самом. Около половины дороги от Каллао до Лимы означено крестом на кубическом пьедестале место, до которого достигла вода, и тут же построена церковь. Прежде разорения Лима состояла из огромных великолепных зданий, со времени же сей ужасной катастрофы (С того времени великое множество землетрясений было, но никогда они никакого разорения не причиняли. В бытность здесь Лазарева было землетрясение, и за несколько дней до нашего прихода также одно, и столь сильное, что колокола сами стали звонить, а у Обадии столовые часы сами собою подвинулись на несколько дюймов (примеч. Ф. П. Литке).) стали строить дома более с положением ее сообразные. Ныне все они [158] деревянные, вымазанные глиною, что у нас называются мазанками, одноэтажные, низкие, с плоскими крышами, без окон, вместо коих сделаны отверстия вверху, отчего солнце в них никогда не достигает, и среди самого величайшего зноя бывает в них довольно прохладно; низкость же их во время землетрясений избавляет их от опасности. Плоские крыши, которые бы в наших климатах были весьма неудобны, ибо дождевая вода по ним стекать не может, здесь никаких неудобностей не имеют. Дождь есть в Лиме вещь неизвестная: в нашу бытность одним вечером стал накрапывать маленький, все жители этому удивлялись и называли это чудом. Со всем тем среди большей части улиц вода протекает ручьями. Сие от того, что в горах в некотором расстоянии от Лимы во весь почти год льют дожди, кои, нистекая, доставляют Лиме воду в великом изобилии. Туманы, случающиеся каждую ночь и утром пред восхождением солнца, освежают и питают растения, коим бы всегдашний недостаток дождя мог быть пагубен. Ближнее соседство высочайших в свете, вечным снегом покрытых гор, коими Лима круглый год снабжается льдом, распространяет в воздухе прохладу, прочим жарким странам же неизвестную. Таким образом, природа в климате Перу соединила все возможные преимущества, могущие сделать человека совершенно счастливым, да и нет сомнений, что прежние жители сей благословенной страны (Коих старанием гишпанцев от 5 миллионов осталось не более 300 тысяч человек (примеч. Ф. П. Литке).) были в полной мере таковыми до тех пор, пока свирепые гишпанцы, руководимые алчностью к богатству и к пролитию крови, не обратили их в жалостнейшее состояние.

Число жителей в Лиме, Каллао и ближних окрестностях простирается до 80-90 тысяч человек. Военная сила гишпанцев в Перу состоит из 2[000] - 3000 пехоты и 2[00] - 300 конницы, коих главный начальник вицерой. Мы видели несколько раз экзерциции сих войск, кои все почти состоят из креолов, и должны признаться, что не такими бы войсками надлежало защищать целое государство. Нет в них ни порядка, ни дисциплины, ни силы. С тех пор, как они получили через нас донесение из Рио-Жанейро, то учения сделались чаще, но я думаю, что это мало поможет. Когда дела Перу пришли в худое состояние, то нынешний вицерой составил из природных гишпанцев батальон, коего он сам полковник, а наш Обадия капитан. Батальон сей называется Конкордия (Согласие); легко может быть, что эпитет сей ему приличен, но я никак не думаю, чтобы он мог что-нибудь значить в военном отношении, ибо немалую его часть составляют старые мещане и ремесленники.

Морскую военную силу составляют один военный фрегат, который при нас стоял под пушками крепости и конопатился, и два 28 пуш[ечных] шлюпа (из коих один вместе с нами пришел); так что ежели пришли сюда два хорошо вооруженные неприятельские фрегата, то гишпанцы не в состоянии бы им сделать отпора. И с сими-то средствами хотят они сохранить Америку!

Улицы, по-здешнему, хороши: довольно широки и правильны, вылизаны изрядно, наклонно от краев к середине, чем составляется некоторый род канала, по коему совершается вышеупомянутое течение воды. По обеим сторонам сделаны тротуары. Площадей весьма мало; главные суть: Инквизиционная и другая, лежащая перед кафедральною церковью, на которой происходит торжище или род базара. Они обе квадратные. Место для битвы волов, лежащее почти уже за городом, есть круглая площадь, около которой в виде амфитеатра сделаны места для зрителей. Зрелища сии бывают здесь весьма часто, при нас же не было ни одного, от того, что мы были в великий пост, в продолжение которого все сии народные увеселения прекращаются.

Примечательнейшие здания в Лиме, как и во всех католических городах, суть монастыри; их здесь 29 – 15 мужских и 14 женских; все довольно богаты. Сверх того, много богоугодных заведений. Напр[имер], госпиталь Св. Андрея, содержимый на счет правительства для гишпанцев; Св. Ангела для индейцев и Св. Варфоломея для негров, питающиеся подаянием, и некоторые другие. В монастыре Св. Франциска видели мы раздачу бедным, не имеющим пропитания, безденежно некоторого рода киселя, составляемого из муки и воды, весьма похожего на обыкновенный клейстер; можно поверить, сколь кушанье сие долженствовало быть вкусно, но несчастные ели его, как казалось, с большим вкусом. В том же монастыре есть аптека, из которой выдают безденежно же лекарства тем, кои не в состоянии за их платить. [159]

Духовенство имеет здесь великое влияние на дела: инквизиция существует, и до тех пор, пока нынешний вицерой, как я выше сего говорил, ее не ограничил, производила она свои насилия как ей хотелось. В Лиме запрещается жить всякому, кто не католик; кто чем-либо показал неприверженность свою к сей религии, кто по крайней мере один раз в год не приобщается, кто как-нибудь проговорился на счет духовенства или инквизиции, должен страшиться гнева сей последней: приезжают к нему ночью, когда он менее всего поджидает, просят его именем святой инквизиции взойти в нее, употребляют, разумеется, в случае сопротивления и сильнейшие средства, ведут его немудрено догадаться куда, и несчастному остается только надежда, что каким-нибудь непредвиденным счастьем увидит он опять свет дневной. Легко вообразить себе, сколь неприятно должно быть жить в столь стесненном положении, и одним только ограничением насильств инквизиции мог уже вицерой приобресть себе любовь народную. Дом оной находится в самой средине города на площади, носящей ее же имя, и по наружности его можно тотчас заключить, что это какая-нибудь тюрьма. Вход в него никому не позволен, и нет, я думаю, такого безумца, который бы решился подвергнуться всем следствиям ярости попов для удовлетворения одного своего любопытства. Peyteux сказывал мне, что они стараются убегать сего дома. По сим причинам никому неизвестно ни число заключенных в темницах инквизиции, ни звание их, словом сказать, ничего определенного. Ужаснейшей казни, возмущающей человечество, известной под названием auto da fe, не было уже более 40 лет.

Некоторое время спустя по восстановлении инквизиции, восстановлен во всех гишпанских владениях, следовательно и здесь, и иезуитский орден, но монахов его здесь еще нет; все же прочие ордена, исключая Бернардинского, имеют здесь свои монастыри.

Судя по всему сему, надо бы думать, что здешнее духовенство берет на себя личину скрытности, но вопреки сему (хотя, правда, на каждом шагу встретите монаха, у которого на лице рай, а в сердце бог знает что) случалось мне видеть множество монахов, играющих в трактирах на бильярдах, пьющих крепкие напитки, ссорящихся, дерущихся, и даже одного столько рассердившегося, что он схватил ножик и хотел уколоть мальчика, бывшего предметом его гнева. Сей же человек приехал к нам на судно, распростерся пред распятием и сотворил предлинную молитву. Гнусный лицемер, ханжа, предающийся всем развратам светского человека, поселил в сердцах ваших величайшее к себе отвращение.

По уверению многих, бoльшая часть здешних гишпанцев утопает в глубоком невежестве; весьма легкие средства пропитания, малые надобности не дают им способов развертывать и того менее усовершенствовать способности их разума. Иностранцы в великом у них пренебрежении. Мы сами на себе не имели случая сего испытать, ибо играли довольно важную роль, да сверх того деньги, которых мы издерживали много, могут в глазах гишпанцев сделать всякого человека уважения достойным. Докучливое же любопытство их доказывали они нам весьма ощутительным образом до самого последнего дня. Одни и те же особы приезжали к вам на шлюп по несколько раз. Если, прогуливаясь по городу, случалось нам на минуту останавливаться, то тотчас образовывался около нас кружок. Привязчивость сия заставляла нас съезжать всегда во фраках, но и тогда не были мы совершенно покойны от любопытствующих. Однажды лимские приятели наши рекомендовали вам одного адвоката, который-де желает видеть русских офицеров. Он ни слова не разумел ни на каком языке, исключая гишпанского, а потому, после некоторых взаимных учтивостей, он скрылся, по-видимому, весьма довольный, что видел такую невидальщину.

Здешние гишпанцы, как я уже говорил, за недостатком мануфактурных изделий носят по большей части китайчатое платье. Верховая их езда имеет весьма много отменного. От пыли надевают они плащ, который есть не что иное, как четырехугольный кусок бумажной ткани, прорезанный посередине, куда они просовывают голову, и плащ остается висящим до пояса. Наряд сей, соединенный с широкопольными шляпами и огромными шпорами, делает то, что когда смотришь на здешнего гишпанца верхом, думаешь, будто видишь Дон Кишота Ламанчского. Стремена их также совершенно отменные: они бывают деревянные и имеют такую фигуру: вышина их около 6 вершков, а бок квадратного их основания около 4 вершков, есть углубление, куда они вставляют ноги. Я не постигаю причины, для чего они употребляют сии стремена, [160] а не обыкновенные металлические; выгоды в них я никакой не вижу, они громоздки и некрасивы; экономия же в них весьма невелика; мне даже случалось видеть такие стремена, украшенные резьбою и оправленные серебром.

Женщины низкого класса носят юбки, собранные вокруг складками; на поясе привязывают черный шелковый платок, который поднимая вверх, закутывают им голову и все лицо, оставляя снаружи один только глаз, что делает их несколько похожими на циклопов, а непригожим дает ту выгоду, что можно их принять за пригожих; муж, встречая в таком наряде жену свою, легко может ее не узнать, и тем легче, что все вообще носят одинаковую одежду, чем, сказывают, лимские женщины не преминули воспользоваться.

Климат поселяет здесь в обоих полах невероятное одно к другому влечение. От сего происходит, что все женщины более или менее снисходительны. Нас уверяли, что, не жалея денег, можно иметь благосклонности первых дам в Лиме, с полною надеждою в успехе.

Болезни вообще здесь мало известны, венерических же совсем не знают. Болезни чаще всех случающиеся – суть желчевые. В нашу бытность свирепствовал некоторый род повальной болезни, которую гишпанцы называли чумою (la pesta) и которая похитила многих из жителей. Признаки ее суть головная боль и лом в костях.

Протекающая через Лиму река Римак образует около самой средины города небольшой водопад, через который построен прекрасный каменный на арках мост. У сего моста находится кофейный дом, куда тяжелые гишпанцы собираются (Он называется «Cafe del Puento» (примеч. Ф. П. Литке), «Кафе на мосту» (испан., искаж.).) пить кофе, беднейшие – шоколад, и засыпать при шуме водопада. Кофейный дом сей есть лучший в Лиме; во всякое время найдешь а нем множество праздного народа, которого вообще в Лиме весьма много. Впрочем, здесь нет вовсе никаких удобностей для приезжих: ни трактиров, ни наемных комнат, словом сказать, ничего; я разумею хороших, негодных же есть несколько.

В Лиме познакомились мы, кроме Peyteux, еще с двумя весьма любви достойными особами. Одни некто Флеч – сюпрекарг ¹³ английского судна, здесь конфискованного. Он шел из Рио-Жанейро в Новую Голландию, за недостатком воды хотел зайти в Вальпарейзо, где был взят и арестован гишпанскими крейсерами, и приведен сюда. Хотя были великие подозрения, что он шел к Вальпарейзо не для воды только, но по одному подозрению осудить человека нельзя, не нарушая правил чести и справедливости. Сюпрекарг наш имел все свои бумаги, адресованные на порт Джаксон, но гишпанцам, невзирая на это, равно как и на то, что у него оставалась одни только бочка воды, рассудили за благо его конфисковать, ибо в сем была их выгода. Но что всего хуже, что, арестовав и отобрав у них все, кроме белья и платья, не думают совсем о том, чтобы дать им какое-нибудь содержание и где-нибудь их поместить; и если бы не великодушный Обадия, покровитель всех иностранцев, то они должны бы по улицам просить милостины. При отправлении нашем дело их оканчивалось: решили груз весь продать, самих же их отпустить; и бедный сюпрекарг хлопотал только о том, чтобы ему дали форменное свидетельство о конфискации его судна, ибо и в этом хотели ему отказать.

Другой – Ayala, зрелых лет гишпанец, роялист, но в душе исповедующий демократию. Отправившись из Панамы на гишпанском купеческом судне, был он взят патриотами, отвезен в Вальпарейзо, оттуда бежал и живет теперь здесь в бедности. Оба сии любезные человека были нам весьма полезны своими услугами и готовностью.

Познакомились также с одним французом, служившим в наполеоновской армии сержант-мажором ¹⁴, ревностнейшим наполеонистом. Вместе с многими другими принужден он был при восстановлении Бурбонов оставить свое отечество, удалился сюда, сделался седельником, чем он был прежде начатия политического своего поприща, но весьма недовольный вкусом здешних гишпанцев, которые предпочитают глупые свои седла с деревянными стременами, намерен при первом случае ехать в который-нибудь из городов Хили, а потом в Буэнос-Айрес, где он надеется в ремесле своем иметь лучший успех. Он ожидает перемены обстоятельств: думает, что Наполеонова [161] династия может еще восстановиться, и, услышав, что мы на обратном пути нашем зайдем, может быть, на остров Св. Елены, усердно просил нас взять с собою Наполеона.

13. Ездили мы верхами в Лиму и под предводительством приятелей наших осматривали несколько монастырей, пантеон, пороховой завод и монетный двор. Видев один монастырь, имеешь понятие о прочих. Они все один на другой похожи. Каждый имеет садик, большой двор, посреди которого водоем, и несколько маленьких, из коих на каждом посередине поставлен крест. Церкви различествуют между собою архитектурами, кои все подчинены случающимся здесь весьма часто землетрясениям. Покровительница Лимы есть святая Роза. Сия непорочная дева родилась в некотором расстоянии от Лимы, в небольшой деревне, носящей теперь ее имя. Всю жизнь свою посвятила она богу и умерла в Лиме 38 лет от роду. На том месте построена церковь в ее имя, в коей показывают ее образ, железный гвоздь, к которому привязывалась она волосами, дабы не заснуть во время ночных своих бдений, и кость из правой ее ноги. Она почиталась первейшею в свое время красавицею. На церковном полу означено особенным камнем месте, где росло дерево, под коим однажды дьявол хотел искусить святую деву и, рассердись ее непреклонностию, то дерево сжег.

Пантеон есть здешнее общее кладбище. Он состоит из множества квадратами разложенных стен, от 7 де 8 [вершков] толщиною, в коих поделаны углубления или пещеры, куда ставятся гробы и замазываются; с наполнением сих пещер прежде в этих закладенные открываются; останки покойника бросаются в нарочно сделанную для того яму, и месте для нового очищается. Стены разделены по приходам, по кварталам и, наконец, по чинам. Бедные, кои не в состоянии заплатить положенных за такую пещерку денег, зарываются в особо отведенном месте. За 400 же пиастров можно, говорят, почивать целую вечность и еще три дня после оной. Пантеон усажен кругом кипарисовыми деревьями. Престол часовни, к нему принадлежащий, сделан из яшмы и представляет гроб спасителя нашего Иисуса Христа, сделанный по образу Иерусалимского. В купели снутри представлена тайная вечеря: прекрасная живопись трудов одного здешнего уроженца.

Пороховой завод сам по себе не достоин особенного примечания, хотя гишпанцы его весьма уважают. Машины действуют водою. Выделываемый порох обращается большею частию на разработку рудников. Они его почитают лучше англинского, ибо он действительно преимущественнее того, с которым его сравнивали; но сей последний у них не лучший.

Монетный двор достоин примечания только по великому числу пиастров, коими он и другой. подобный ему в Потоси, снабдили свет, впрочем, он не имеет ничего особенного. Ныне работают на нем от 6 часов утра до 2 пополудни и выделывается только до 4 миллионов пиастров; но сие только потому, что рудники доставляют меньше прежнего количества серебра. Но при всех благоприятных обстоятельствах чеканится на нем более 8 миллионов.

Сегодня обедали у Обадии. Обед был постный, но весьма хороший. Между прочими обедал старый его дядя, издавна хворающий и чувствующий некоторое облегчение только в самое жаркое время. Он человек, кажется, весьма знающий, суждения его о коммерции нашей, об Одессе были весьма основательны и справедливы.

14. Ездили с George в место, называемое Lahuaca, лежащее около 6 верст от Каллао; тут живет один индеец с семьею своею; ему принадлежит земля, на которой возделывает он виноград, делает из него вино и, таким образом, живет трудами рук своих. Мы любовались порядком и чистотою, в каких содержит он маленький виноградник свой.

15. Часу в третьем 15-го отправились мы из Каллао верхами, в намерении осмотреть на другой день которые-нибудь из руин древних индейских городов, коих в окрестностях Лимы разбросано много. Приехав в Лиму, скоро нашли приятелей своих в «Cafe du Pont» («Кафе на мосту» (франц.).); тут положили... (Не разобрано одно слово.) как быть на другой день, а между тем, чтобы не потерять даром времени, пошли по городу. Peyteux предложил нам идти смотреть бичевание кающихся богомольцев; любопытство заставило нас охотно на это согласиться. Входим в церковь, проходим галерею, освещенную одной только лампою, [162] вступаем в святилище, освещенное несколькими только свечами. Все богомольцы в черных одеяниях, стоя на коленях, в глубочайшем молчании ожидают наступления часа молитвы. Можно было слышать падение булавки. Наконец, ударило 7 часов; звук маленького колокольчика раздался, все кающиеся дали себе по удару в грудь кулаком и начали тушить свечи; мы встали, каждому из нас хотелось оставить сие страшное место, и между тем как мы рассуждали остаться или нет, другой колокольчик послышался, все свечи и лампа в галерее потухли, и мы поневоле должны были остаться в глубокой темноте, Я схватил за руку бар[она] Вр[ангеля], другую же сжал в кулаку твердо решившись, что бы ни случилось, не позволить разделаться с собою дешево. Между тем кающиеся начали свое бичевание (Оное производится дисциплиною, которая есть кожаный ремень, разрезанный весь на пятеро и каждый из сих пяти хвостов оканчивается жестяною оправою. Бичующийся, стоя на коленях, бьет себя сею дисциплиною по спине, попеременно, то через то плечо, то через другое (примеч. Ф. П. Литке).), произнося вслух молитвы, прерываемые стонами. Темнота нас окружившая, удары дисциплины, раздававшиеся по церкви, стоны бичующихся, привели меня в такой ужас, что я бы в ту минуту дорого заплатил, если бы меня кто вывел из церкви. Между тем один из сих ханжей стоявший весьма близко от нас, наносил себе такие удары, что я, прости меня господи, и теперь подозреваю, что он колотил о колонну или о стену; в противном случае должен бы он себя совершенно растерзать. Бичевание продолжается уже несколько минут; я лишаюсь терпения, вижу вдали свет и с радостью говорю Фл[ечу] на ухо: «Я вижу свет, нельзя ли нам как-нибудь выйти». Невозможно! Галерея вся в колоннах, мы можем сделать шум и навлечь тем великие на себя неприятности; но, черт побери, ежели это продолжится еще долго, то у меня есть огниво, я высеку огня и выйду во что бы то ни стало. Речи сей мы довольно посмеялись. Наконец, к общему нашему удовольствию минут через 20 бичевание кончилось, зажгли свечи, и мы, как будто нас кто-нибудь погонял, выбежали из церкви. Вышедши на улицу, показалось мне будто свободнее стал дышать. Между тем приятели наши предложили нам идти смотреть бичеванние женщин, которое, по их словам, имело еще большее влияние, будучи сопровождаемо пением. Происшедшая сцена наполняла еще воображение мое таким ужасом, что я всячески тому противился, но любопытство товарищей моих взяло верх, и мы пошли. Приходим перед самым началом действия; все лишние выходят из храма, двери затворяются, свечи тухнут, звук органа и пение раздаются, и бичевание начинается. Правду сказали приятели наши, что оно еще бoльшее делает впечатление, чем мужское; волосы стали у меня дыбом, сердце сжалось, я стоял как вкопанный, не смея пошевелиться. Бичевание продолжалось по крайней мере 1/2 часа; в сопровождении органа пропето было 6 псалмов или стансов (на гишпанском языке), сперва одним голосом, потом повторяли все бичевавшиеся хором. Когда все кончилось, выбежал я с растерзанным, ужасом наполненным сердцем, почти в отчаянии на улицу. Боже мой! Возможно ли людям, озаренным светом твоей истины, заблуждаться до того, чтобы думать, что могут быть тебе угодны сии истязания, тебе, коего сущность есть любовь, тебе, коего закон основан на милости, кротости; тебе, пред престолом коего один вздох, одна слеза чистосердечного раскаяния заслуживают грешнику прощение!

Осматривая церковь сию днем, видели мы, что пол, стены и колонны обрызганы кровью! Каких успехов в просвещении можно ожидать от народа, объятого подобным суеверием...

16. Поутру в 6 часов отправились мы в сопровождении Ayala; Peyteux и Fletsch, будучи заняты каждый своими делами, не могли нам сопутствовать (Нам предстоял выбор городов Лурина и Пачакаман ¹⁵, лежащих от Лимы к юговостоку в 30 верстах, и в коих было от 2 до 300.000 жителей, и города Кахамаринилья ¹⁶ лежавшего от Лимы к востоку менее нежели в 20 верстах. Мы выбрали последний по причине меньшей его отдаленности (Примеч. Ф. П. Литке.)). Мы ехали около 15 верст вверх по реке Римак, в некоторых местах вброд через нее переправлялись, ибо она, разлившись, потопила низкие берега свои; в двух местах проезжали через Кордильерские горы и, наконец, прибыли к небольшой мызе, принадлежащей одному приятелю нашего Ayala. Тут дали лошадям нашим несколько отдохнуть и поехали к развалинам, лежащим отсюда в 3-4 верстах. Мы проезжали через песчаные, [163] безлюдные и безводные места. На пути видели висящую на дереве в железной клетке голову, которую прежде на плечах своих носил негр, взбунтовавший в сих местах жителей и имевший уже до 400 человек войска. Силою не могли его взять, и потому прибегли к обману: заманили в дом одного из здешних жителей, который, напоив его допьяна, обезоружил и выдал гишпанцам. В Лиме был он повешен, а голова его прислана для вечного показа на место преступления. Видели здесь же семью кочующих индейцев; гишпанцы, отняв у сих несчастных все, заставляют их еще платить дорогую цену за клочок той земли, которая им прежде вся принадлежала. Ныне все богатство их состоит в нескольких... (Не разобрано одно слово), покрытых хворостом для прикрытия себя от солнечного зноя (У Обадии есть слуга, индеец, происходящий в 3 или 4 колене от инков. Все здешние индейцы и самые негры его весьма уважают; и когда он идет по улице, то все дают ему дорогу и даже скидают шляпы. На лице его написана сердечная доброта (примеч. Ф. П. Литке).).

Около 10 часов приехали к развалинам города Кахамаринилья; он лежит в песчаной долине между Кордильерских гор; сзади его протекает сквозь небольшую рощицу маленький ручеек, из сего видно, что положение его весьма невыгодно, но уверяют, что прежде леса было здесь гораздо более и что нынешний маленький ручеек был прежде изрядною речкою. Город занимает весьма невеликое пространство, но строения были так близки одно к другому, что в нем было от 80 до 90 000 жителей. Все дома были из больших кусков какой-то глиняной массы, вовсе необожженной, не имевших между собою никакого другого соединения, кроме собственной своей тяжести. Но таков здесь климат, что несмотря на совершенную непрочность сего материала и такого образа строения, все еще почти стены целы, хотя уже более двух с половиной веков, как город сей разорен. Еще и теперь видна ровная площадь, на которой стоял дом кацика, и стены сего самого дома; также место, где был храм, во все пространство которого под землею находился род погреба, где хранились церковные утвари. Можно распознать также улицы, которые были весьма узки. В некотором расстоянии от города находится кладбище. За месяц до сего Ayala приезжал сюда, чтобы поискать для одного из своих приятелей глиняных сосудов, которые индейцы зарывали в землю и которые по редкости своей ценятся высоко; и роясь для того в земле, нашел натуральную мумию; тело было совершенно сухо и нисколько не испортившись, даже волосы были целы. Полосатая бумага и бумажная ткань, в которые труп был завернут, совершенно сохранились, даже цвета ткани не сошли. Сие происходит оттого, что земля весьма суха и содержит в себе много селитренной соли. Мы взяли оных по кусочку.

В полдень воротились на мызу, где пообедав и отдохнув, отправились в обратный путь, на коем случилось со мной довольно неприятное происшествие – в одном месте надлежало нам, перешедши вброд Римак, подниматься на берег, состоящий из рыхлой земли. Все прочие совершили переход сей благополучно, моя же лошадь хотела выкарабкаться, перекувырнулась на спину прямо в реку, я же, разумеется, с нею вместе. Крайне довольный тем, что отделался одною мокротою, не сломав себе шеи и что мог, поймав свою лошадь, продолжать на ней путь, я вместе с прочими после того много происшествию сему смеялся.

В 10 часов вечера окончили мы, возвратясь на шлюп, поездку свою, заключив ею 10-дневное наше в Каллао пребывание.

Автограф.

Комментарии

1. Когда «Камчатка» находилась в Рио-де-Жанейро, испанский посланник при португальском дворе граф Каса Флорес обратился к В. М. Головнину с просьбой доставить перуанскому вице-королю в Лиму донесения, в которых сообщалось о действиях португальской армии в Уругвае. В 1810 г. в Уругвае началось народное восстание против испанских колонизаторов под руководством Хосе Артигаса, в 1814 г. была провозглашена независимость страны. В 1816-1817 гг. территория Уругвая была захвачена португальскими войсками, против чего протестовало испанское правительство, по-прежнему считая всю территорию Рио-де-Ла-Платы своими колониальными владениями.

2. Врангель Фердинанд Петрович (1797-1870) – известный русский мореплаватель и ученый. В 1817-1819 гг. мичманом совершил свое первое кругосветное плавание на шлюпе «Камчатка».

3. Вицерой – вице-король, глава испанской колониальной администрации. Владения Испании в Америке к началу ХIХ в. были разделены на вице-королевства Новая Испания, Новая Гранада, Перу и Рио-де-Ла-Плата.

4. Лазарев Михаил Петрович (1788-1851) – русский мореплаватель, трижды обогнувший земной шар, известный флотоводец, адмирал. Во время своего кругосветного плавания в 1813-1816 гг. на корабле «Суворов» побывал в Кальяо. «Суворов» был первым русским кораблем, пришедшим в Перу.

5. Обадия, правильно Абадиа, Педро де (ум. 1833) – испанский купец, представитель филиппинской компании в Лиме. Он обычно снабжал необходимыми припасами русские корабли, заходившие в Кальяо.

6. Филиппинская компания осуществляла монопольную торговлю Филиппинских островов, которые в то время принадлежали Испании, с метрополией и Испанской Америкой.

7. Имеется в виду Абаскаль-и-Соуса, Хосе Фернандо де (1743-1821) – испанский политический и военный деятель, который в 1806-1816 гг. был вице-королем Перу.

8. Филатов Никандр Иванович – русский мореплаватель. В 1807-1809 гг. принимал участие в плавании на шлюпе «Диана» под командою В. М. Головнина. В 1817-1819 гг. совершил кругосветное плавание на шлюпе «Камчатка». В 1821 г., командуя бригом «Аякс», вышел из Кронштадта в кругосветное плавание. Бриг потерпел крушение у берегов Голландии.

9. Кутыгин Федор Иванович (ум. 1854) – русский мореплаватель. В 1817-1819 гг. участвовал в кругосветном плавании на шлюпе «Камчатка». В 1821-1824 гг. совершил второе кругосветное плавание из шлюпе «Аполлон» под командою капитанов И. С. Тулубьева и С. П. Хрущева.

10. Муравьев Матвей Иванович (ум. 1832) – русский мореплаватель. В 1817-1819 гг. совершил кругосветное плавание на шлюпе «Камчатка». В 1820-1825 гг. – главный правитель Русской Америки, в 1826-1827 гг. – член Главного правления Российско-Американской компании.

11. Имеется в виду Остен-Сакен Фабиан Вильгельмович (1752-1837), князь, генерал-фельдмаршал. Отличился во время войны 1813-1814 гг.; после занятия союзниками Парижа был назначен губернатором города. В 1815 г. участвовал во вторичном походе русских войск во Францию.

12. Песуэла Хоакин (1761-1830) – испанский генерал, один из руководителей правительственных войск в Южной Америке во время войны за независимость. В 1815 г. испанские войска под его командой нанесли поражение повстанцам, за что Песуэла получил титул маркиза. В 1816 г. был назначен вице-королем Перу. В 1821 г. смещен с этого поста и вернулся в Испанию.

13. Суперкарг (суперкарго) – ведал погрузкой и разгрузкой корабля и расчетами с поставщиками за товары. Обычно суперкарг являлся вторым помощником капитана. На русских судах иногда назывался приказчиком.

14. Сержант-мажор – унтер-офицерский чин во французской армии.

15. Лурин (Lurin) – древнее перуанское поселение в 36 км от Лимы. Пачакаман – очевидно, имеется в виду Пачакамак (Pachacamac) – древнее поселение в районе Лимы.

16. Очевидно, имеется в виду Кахамаркилья (Cajamarquilla) – древний перуанский город, покинутый жителями еще в период инков. В ХIХ-ХХ вв. в этом районе производились археологические раскопки.