ГОЛОВНИН В. М.

ПУТЕШЕСТВИЕ ШЛЮПА «ДИАНА» ИЗ КРОНШТАДТА В КАМЧАТКУ, СОВЕРШЕННОЕ ПОД НАЧАЛЬСТВОМ ФЛОТА ЛЕЙТЕНАНТА ГОЛОВНИНА В 1807, 1808 И 1809 ГОДАХ

ЧАСТЬ II

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Пребывание на острове Тане и некоторые замечания об оном.

Между собравшимися около нас на лодках дикими, был один их старшина или владелец по имени Гунама, который разными знаками изъявлял нам свое доброхотство и предлагал услуги; а мы для объяснения ему наших надобностей прибегнули к путешествию капитана Кука, писанному Форстером, выбрав из находящегося там небольшого словаря названия вещей нам нужных, которые и повторяли дивим, сопровождая оные притом разными телодвижениями. Гунама скоро нас понял, когда мы говорили тавай — вода, буга — свинья, нюи — кокосовые орехи, эмер — хлебный плод, ани — есть, нуи — пить и проч. Он, во-первых, показал нам на то место, где мы можем наливать пресную воду; по положению оного видно было, что оно то самое, где корабли капитана Кука наливались. Желая прежде осмотреть сие место, я поехал в 12 часу на берег с двумя вооруженными гребными судами. Коль скоро я отвалил от шлюпа, Гунама подъехал ко мне на своей кану. Я пригласил его сесть в шлюпку, что он и исполнил без малейшей отговорки. На пути он был смел и разговорчив; любовался нашею одеждою и всеми нашими вещами, которые ему на глаза попадались. Я спрашивал его о именах их островов; он знаки мои понял и называл их точно так, как Форстер в своей книге их называет: Тана, Авоттом, Эроманга, Ирранан, Эмир. Я с моей стороны старался ему объяснить, что мы пришли издалека и принадлежим в многолюдному, сильному государству, называемому Россия, и что имя нашего корабля «Диана». Но сколько я ни старался вразумить в него мои мысли, все было без успеха; из всех моих слов, телодвижений и знаков он понял, что меня зовут Диана. Сему открытию он весьма обрадовался, и тотчас, став на ноги, кричал всем своим товарищам, которые на лодках около нас ехали: Диана! Диана! показывая на меня. Они, видя сие, тоже повторяли во все горло. Слово Диана произносили они весьма хорошо. Увидев свое неискусство в разговорах с дикими, я оставил их в тех мыслях, что мое имя Диана, которым они называли меня во все время нашего у них пребывания; да и теперь, может быть, они меня под сим именем помнят. Он хотел знать, есть ли у нас на корабле женщины, и услышав, что нет, стал громко смеяться и [219] показывать разными весьма явственными и слишком вразумительными телодвижениями, что женщины необходимо нужны и для чего именно. При сем случае он много говорил и казалось, что шутил на наш счет, как мы можем жить и продолжать свой род без другого пола; или смеялся нашей ревности и страху, что мы скрываем от них своих жен. Между тем несовершенство способов, коими мы объяснялись, и меня ввели в ошибку: я просил у Гунамы свиней, давая ему разные подарки, как-то: ножи, ножницы, бисер и проч. и показывая ему еще другие лучшие, которыми хотел заплатить за них. Он меня понял очень хорошо и обещался, показывая на пальцы, дать мне десять свиней; причем показал на шлюпку, в коей мы ехали на берег, где он живет; я заключил, что если пришлем мы шлюпку в его жилищу, то он променяет на предлагаемые от нас вещи десять свиней; однанож, после открылось, что он предлагал мне такое число сих животных за мою шлюпку, которая была лучшая из всех наших гребных судов и с которой я ни за что не мог расстаться. Когда он узнал, что я не хочу променять ему шлюпки на свиней, то просил, чтоб за каждую его свинью дал я ему буга с рогами; буга значит свинья, а рога он показывал пальцами; через сие он разумел корову, барана или козу, которых верно они видели у капитана Кува; и как кроме свиней и мышей не имеют они ни каких других четвероногих, то и других животных о четырех ногах также называют буга; вот это один случай, который показал нам, что они имели сношение с европейцами; да еще показывает, что они нас видали, знание их действия и силы пушек: указывая на них, они знаками и шумом изъявляли, что им известны сии страшные и смертоносные орудия ¹⁰⁷. Впрочем, нет между ними ни малейших признаков, чтобы к ним приходили когда либо европейские суда: не видали мы у них никакой европейской вещицы, не смотря на то, что Кув роздал им множество вещей, а особливо железных инструментов; и не знают они ни одного европейского слова. Таким образом, объясняясь с Гунамою, мы пристали к берегу, где встретили нас несколько сот вооруженных людей. Имея при себе ружья и мушкетоны, мы их [220] не боялись и прямо вступили на берег, сказав Гунаме, чтобы он не велел своим соотечественникам близко к нам подходить, если они не отнесут оружия своего в лес. Желание наше он тотчас исполнил; почему из диких множество бросились в кусты, положили там свое оружие и возвратились к нам с простыми руками; самая же большая часть их, не покидая своих дубинок и стрел, стояли поодаль. Осмотрев место, где должно было брать воду, я увидел, что оно то самое, где и капитан Кук наливал оную. Это было превеличайшее болото, усеянное тенистыми островами, лесом и кустарником; часть оного, похожая на пруд, подходит на расстояние четверти версты к тому берегу, где мы пристали; тут вода немного глубже, но чрезвычайно мутна и даже грязна; Кук также жалуется на сей недостаток. Я спрашивал у жителей, нет ли лучше воды у них? Они сказали, что есть в горах, только очень далеко; почему принуждены были довольствоваться тем, что есть на берегу. Одарив более приветливых из диких разными безделками, и выменяв у них несколько кокосов и других растений, я возвратился в первом часу на шлюп; а между двумя и тремя часами пополудни подошли мы ближе ж южному берегу залива, где надлежало нам брать воду; остальную часть дня занимались мы работами на шлюпе, а за водою посылать было поздно. Сегодня у жителей мы выменяли 114 кокосовых орехов, две ветви платанов и корень ям весом 21½ фунт; а вечером Гунама привез мне в подарок поросенка, весом в 29 фунтов, за что я подарил ему большие ножницы, несколько парусных иголок и бисеру.

Осторожность, какую всегда должно наблюдать в обращении с дикими, заставила меня принять меры и сделать распоряжения, какие показались мне нужными. На сей конец предписания мои я сообщил по команде следующим письменным приказом:

В порте Резолюшн острова Таны, июля 26-го дня 1809 года.

Во время пребывания шлюпа «Дианы» в порте Резолюшен острова Таны, а также и во всех других гаванях островов Тихого океана, населенных дикими народами, если обстоятельства заставят нас пристать к оным, предписывается следующее:

1) Чтоб понудить жителей снабжать нас свежими провизиями, не позволяется ни офицерам, ни нижним чинам выменивать у них никаких других вещей, кроме съестных припасов, коими запасшись, от меня будет дано знать, и тогда уже всякий может покупать и менять для себя что хочет.

2) Чтобы всякий из служащих на шлюпе, как те, которые должны беспрестанно заниматься должностию, следовательно и не [221] будут иметь времени никакой мены с жителями сделать, так и имеющие от своих занятий по службе более досуга, могли равную часть получать свежих провизий, не позволяется никому собственно для себя никаких съестных припасов выменивать, а вся покупка и мена будет производиться вообще и провизия делиться на команду поровну.

3) Над меною будет надсматривать г. лейтенант Рикорд.

4) На рейде офицерам днем вахт не стоять, а только одним гардемаринам; а ночью стоять всем на вахте, как и в море.

5) Вся вахта от наступления темноты до рассвета должна быть вооружена, как росписаны оне для абордажа.

6) При работе на берегу будут гг. мичманы Мур и Рудаков по очереди: им поступать по приложенной в сигналах инструкции.

и 7) Гардемарину, которого неделя быть у раздачи провизий, наблюдать, чтоб больным никаких привезенных с берегу свежих провизий не выдавать без назначения г. лекаря и не свыше определенного им количества.

Во все сутки 27-го числа погода была ясная, при местных облавах, ветер же самый тихий из SO-й четверти. Поутру в 6 часов послал я вооруженные гребные суда на берег за водой и дровами, и сам на своей шлюпке с ними поехал. Встречены мы были небольшим числом жителей; но скоро их собралось множество; приходили они с деревянными копьями, стрелами и дубинками; но все почти оружие свое клали в лесу, а к нам подходили безоружны и обращались с нами по-дружески.

Многие из них сами вызвались таскать наши боченки с водою (каждый от 4½ до 5½ ведер), за что получали по две бисеринки за каждый боченов, и весьма были довольны сею платою. Около полудня мы возвратились с водою и дровами на шлюп, а после обеда опять поехали на берег. Островитян было более прежняго; они нас встретили, как старых друзей, и помогали наливать воду и таскать дрова. Несмотря, однакож, на их, по наружности, дружеское расположение, мы были осторожны; ибо кроме работавших людей, все прочие были беспрестанно в ружье. В 5 часу все мы возвратились на шлюп; занятия офицеров на берегу были различны; всякий из них исполнял что ему было определено: один надсматривал над работами; другой начальствовал конвойными людьми, кто выменивал у жителей съестные припасы; кто делал астрономические наблюдения и другия замечания, а кто собирал слова языка здешних [222] жителей ¹⁰⁸. Сегодня мы выменяли у них: кокосовых орехов 250, корня яму 175 фунтов, сахарных тростей 66 фут, платанов 4 ветви. Под вечер мы ездили на восточный берег залива, к жилищу приятеля нашего Гунамы. Шалаш его не отличался ни чем от других, кроме величины, и был пуст вовсе; надобно думать, что они все свое имущество унесли в лес, дабы мы, прельстясь оным, не отняли у них их пожитков; даже те вещи, которые мы им дарили, на другой день по получении оных от нас, они скрывали; также и свиней всех, коих кал около хижины мы заметили, подозрительные дикие угнали в леса. Известно, что жители островов Тихого океана считают европейцев голодными бродягами, которые скитаются по морям для снискания себе пищи; танские островитяне верно опасались, чтоб мы не узнали, что у них много свиней и не поселились между ними. Капитан Кук, также как мы, немного мог выменять у них сих животных. Гунама нас встретил на самом берегу и принял ласково; подчивал он нас кокосовыми орехами, которые при нас велел одному мальчику лет десяти или 12 достать с дерева. Мы удивились с какою легкостию мальчик сей взошел на дерево, которое к горизонту было наклонено не менее как градусов на 60; он шел по нем ногами, как по земле, а руками только придерживался. Не менее того удивила нас чрезвычайная.крепость, какую дикие сии имеют в зубах: мы принуждены были для получения молока или сову из кокосовых орехов, прорубать их топором или прокалывать большим ножем; но они прокусывали их зубами в одну секунду и также легко, как бы нам раскусить обыкновенный орех. Гунама показал нам двух своих сыновей: один был мальчик лет 14 и назывался Ята; а другой лет 10, по имени Кади; он с ними вместе и в сопровождении человек пяти или шести других островитян, провожал нас по берегу, где мы гуляли; но не хотел, чтоб мы подходили в их кладбищу, которое было в лесу и мы видели оное только издали. Равным образом препятствовал он нам обойдти северо-восточный мыс гавани, о коем Форстер упоминает, что и их туда дикие не пустили, угрожая, что если они пойдут, то их там съедят; нам таких угроз они не делали, но не хотели пустить туда; а мы и спорить не стали. Сделав некоторые подарки за ласковый прием Гунаме, детям его и другим, мы [223] при захождении солнца возвратились на шлюп. Ночь на 28 число была очень хороша, почему я приказал служителям поочереди мыть свое белье; а с рассветом опять поехаля наши гребные суда за дровами и водою; штурман же Хлебников с учениквом Средним были употреблены к описи и промеру гавани, план коей, ими составленный, приложен здесь. Сего числа ветер был прежний, но погода облачная и временно с дождем. Около полудня гребные наши суда с водою и дровами возвратились; после полудня еще раз успели оне съездить. Жители принимали нас по прежнему дружелюбно, отнюдь не покушаясь украсть у нас что-нибудь, а и того менее напасть открытою силою. Мы возъимели в ним некоторую доверенность; правду сказать, что мы более доверяли их страху огнестрельного нашего оружия, нежели добрым их свойствам; ибо мы знали, что они покушались сделать нападение на гребные суда капитана Кука; но, увидев действие пушечных ядер, когда с кораблей стали стрелять, они все разбежались, и с тех пор сделались смирнее; впрочем, как бы то ни было, но мы ходили стрелять не более как по двое и по трое вместе и весьма далеко уходили от берега в лес; из жителей многие нам попадались на встречу, а некоторые сопутствовали нам для показания птиц, но оскорблений нам никаких не причиняли; нам делали только некоторую досаду проводники наши, ибо, полагая, что ружья наши могут умерщвлять тех, в кого мы целим, на всякое расстояние, они бежали впереди нас, как бешеные, кричали во все горло и пугали птиц; а когда птицы поднимались, то они показывали нам на них, когда оне едва видны были, и удивлялись, почему мы в них не стреляем; а нам не хотелось открыть им, что ружья наши не могут вредить далее известного расстояния; и потому мы принуждены были притворятся, что не видим птиц; или что оне не стоят того, чтоб их убить. С неменьшею осторожностию мы скрывали от них, что наши ружья надобно заряжать; ибо они думали, что из ружья беспрестанно можно стрелять; открытие сей тайны могло бы дослужить в нашей гибели. Сегодня я на берегу заметил, что друг наш Гунама не был начальник всего острова, но только одной части оного; и вот как это случилось; Гунаме вчера крайне понравилась моя куртка и более по причине блестящих пуговиц, на ней бывших; ибо я был столько неосторожен, что не велел их какими нибудь тряпками обшить; хотя впрочем в рассуждении моего оружия я и употребил сию осторожность, как напр. эфес и оправа у моей сабли, пистолет и ружья были обшиты синею китайкою, чтоб блеск сих вещей не прельстил диких и не заставил бы их просить их у меня. [224] Итак куртка моя обратила на себя все внимание Гунамы; он несколько раз изъявлял желание иметь ее, а мне не хотелось расстаться с вещью, для себя весьма нужною, почему я притворился, что его не понимаю; но к сегодняшнему утру велел я обшить разными лентами пестрый госпитальный халат, и насадить на него скольбо можно более медных пуговиц, крючков и других безделиц; шапку на подобие чалмы сделал я из белой холстины и украсил множеством пестрых лоскутков, бывших у наших портных; надев на себя такой шутовской халат и шапку, я приехал на берег: великолепие наряда тотчас обратило на себя внимание жителей; все они вмиг закричали: «Эввау!» и начали платье мое рассматривать и удивляться. Гунама, позабыв уже куртку, глаз с моей одежды не спускал: где я ни шел, все на меня показывали пальцами, говоря: Арроману, Арроману; то есть: начальник, начальник. Наконец Гунама осмелился попросить меня нельзя ли ему отдать мое платье; я долго на это не соглашался, изъясняя, что такой наряд стоит очень дорого и мне самому нужен; напоследок согласился в знак особенной к нему дружбы отдать платье и, сняв с себя халат и шапку, надел на него; тогда снова все начали кричать: Эввау! и окружили Гунаму, который, пробравшись сквозь толпу, гордо выступал по берегу. В это время человека три или четыре подошли ко мне просить такого же наряда, объясняя, что они такие ж териги (владельцы или главы), как Гунама, и ничем не хуже его; в знав чего, показывали небольшое птичье перо, воткнутое в их волосы; к счастию, подарок был недорог, почему я, не желая их раздражить, и им подарил по халату, только не так уже великолепно убранному, как тот, который Гунаме достался. Впрочем, кроме сего случая, мы не заметили, чтоб они один другому завидовали и вообще казалось, что жители сего острова весьма дружны между собою; всегда ходили они партиями, обнявшись или схватившись рука за руку; когда один что-нибудь делал и просил помощи других, то они охотно ему пособляли; драк между ними мы не видали и ссор не заметили; но с жителями других островов или может быть и с жителями других частей того же острова, они верно ссорятся и ведут воину, потому что мне случилось видеть одного островитянина с раною в паху от стрелы; только я не мог объясниться с ним,. где и как он ее получил; притом множество дубинок, копий и стрел и проч., коими все они от старого до малого вооружены, показывают уже, что они имеют войны. Хотя же мужчины между собою обходятся дружелюбно; но к женщинам никакого внимания они не показывали, и мы заметили, что женский [225] пол у них в презрении и порабощен: все тяжкие по образу их жизни работы исправляют женщины. Сегодня мы выменяли: 289 кокосовых орехов, 1 ветвь платанов, 50 фиг, 16 фунтов корня яму и 36 фут сахарных тростей.

В сии сутки до 10 часов утра была тишина при светлой погоде, а потом сделался ветер от NO; небо покрылось облаками и пошел дождь. До полудня, доколе было ясно, мы просушивали свои флаги, разноцветность и множество коих произвели удивительное действие над жителями, которые день ото дня начинали иметь более к нам доверенности и в большем числе сбирались в своих лодках около нашего шлюпа; не спуская глаз, они смотрели на флаги и беспрестанно кричали: эввау — это обыкновенное их восклицание, означающее радость или удивление. Ласковое наше обхождение с жителями и подарки приобрели наконец полную от них к нам доверенность; в первый день они едва осмеливались приближиться к шлюпу, но мы никак не могли склонить их, чтоб они вошли на него, но теперь беспрестанно они нас посещали. Все виденное на судне приводило их в неизреченное удивление, а более всего им понравились наши зеркала и звон колокола; первые над ними имели та же действие, как над животными, которые, видя в зеркале свой образ, ищут за оным другое животное. Дикие сии любят красить у себя лица; но у них кроме красной, черной и белой грубой краски нет никаких других; почему, желая знать, нравятся ли им другие цвета, я велел некоторым из них расписать лица всеми красками, бывшими в рисовальном моем ящике. Коль скоро показались они своим товарищам с такими расписанными харями, то все они, закричав эввау, бросились к нам на шлюп и просили, чтоб их также украсить; но как для удовлетворения их просьбы у меня недостало бы рисовальных красок; то я велел марать им лица маслеными красками как ни попало, что доставило им большое удовольствие. Мы отбиться едва могли от них и принуждены били издержать около ведра краски. В самое то время как дикие были на шлюпе, у нас разливали ром из большой бочки в боченки; я предложил им немного рому в рюмке, но они, понюхав, отворотились и говорили або, аба, (нехорошо, худо); и упоминая слово кава ¹⁰⁹, показывали знаками, что сие питье [226] усыпляет; однакож, после немного взяли в рот и тотчас выплюнули.

В числе прочих посетителей был у нас Гунама с старшим своим сыном Ятою. Мы позвали их в каюту обедать с вами и с трудом могли посадить их за стол на стулья: они непременно хотели сидеть на полу; кушанья наши они отведывали только, а есть не хотели; однакож не говорили, что она дурно и им не нравится, но отговаривались тем, что у них табурассисси, то есть, брюхо полно. Ята ел только жареную рыбу, и то не прежде как очистив поджареную вожу и уверившись, что она поймана у них в заливе. Сие показывает, что они или боялись, чтоб мы их не испортили, или пищу нашу считали, так сказать, нечистою, могущею их осквернить. После обеда я ездил с Гунамою на берег. Мне чрезвычайно хотелось узнать, имеют ли жители какие-нибудь вещи, оставленные капитаном Куком, но не видал ни одной; а сегодня увидел у одного старика небольшой отломок весьма толстого болта, каких у нас на шлюпе не было; полагая, что это есть один из памятников Кукова посещения здешних островов, я предложил старику за него ножик, но он предложения моего не принял; я прибавил ножницы, он и тем не был доволен; наконец, полотенце еще предлагал и множество других вещиц; но ничто сего упрямого старца не могло склонить променять мне сей бесполезной для него кусов железа, и потому я заключил по летам его, что он помнит капитана Кука и вещь сию хранит как памятник; но после узнал я, что болт сей был взят на шлюп на мысе Доброй Надежды и служил вместо гири у дверей: матрос Ступин свез его на берег в надежде выменять за него у диких какую нибудь редкость и променял помянутому старику. Если бы сей островитянин отдал этот кусок железа мне, то я хранил бы его как редкую вещь и представил бы с прочими танскими редкостями правительству, не зная ничего о своей ошибке ¹¹⁰. Сегодня во меридиональной высоте солнца, взятой на артифициальном горизонте, мы нашли широту гавани 19° 32' 17" S, а долготу по лунным расстояниям, прежде взятым 169° 19' 00" О-й. Сия долгота была восточнее счислимой на 7° 50' 15", а определенной по хронометрам на 11' 45"; такая разность возрасла в 70 дней [227] плавания. Нынешний день выменяли у жителей 435 кокосовых орехов, 10 фунтов корня яму, 40 фут сахарных тростей, 3 ветви платанов, 130 фиг и 1 хлебный плод. На 30-е число в ночь умеренный ветер дул от NNO и было светло-облачно. В 6 часов утра послали ни в последний раз гребные суда на берег за водою и дровами, но с 8 часов ветер усилился и пошел проливной дождь; а как ветер дул почти прямо в гавань, то у берега сделался большой прибой, который привел было в опасность наши гребные суда; но командовавший ими офицер, г. Рудаков, видя опасность, потребовал заблаговременно шлюпку на помощь, которая и была в к нему послана. Г. Рудаков, возвратясь на шлюп в 11 часов, уведомил меня о большой опасности, в коей он и бывшие с ним люди находились: барказ едва было не опрокинуло прибрежным буруном, и он принужден был велеть все боченки из него выбросить в воду; к счастию нашему, дикие были к нам хорошо расположены: их на берегу было несколько сот, и они, вместо того, чтоб, пользуясь нашим несчастием, сделать нам вред, бросились в воду, помогли удерживать барказ на воде и, переловив все боченки, нам их отдали, потом пособили нашим гребным судам отвалить от берега. Ветер вскоре после полудня стих, но дождь шел до вечера, а в вечеру прочистилось; к NO лишь била молния. Вечером, по совету диких, поехали мы на берег ловить рыбу; ибо они нам сказали, что теперь ветром много ее в залив нагнало; они нам помогали вытаскивать невод; успех был очень невелик: мы поймали две рыбы; и как мы знали по повествованию г. Форстера, что в здешних водах есть рыба ядовитого свойства, почему и спрашивали у диких можно ли пойманную нами рыбу есть; и они все говорили, что можно; но один молодой малый, видно желая над нами пошутить, показал на лучшую рыбу, говоря: або або, або, что значит не годится, но все другие, показывая в рот, сказали: ани, ани (есть). Тогда он засмеялся и сам сделал знак, что рыбу сию есть можно. Дикие обходились с нами совершенно по-дружески; они нам не сделали ни малейшего вреда и не причинили никакого беспокойства; но напротив того, старались нам услуживать, как умели. Сначала я не позволял никому выменивать у них никаких редкостей, дабы тем понудить их приносить к нам более съестных припасов; но теперь, увидев, что мы от них все получили, чем они расположены были нас снабдить, я дал позволение выменивать у них, кому что угодно; они охотно расставались со всем своим оружием за наши безделки, [228] кроме дубинок, которые нелегко могли мы от них получить, ибо оные делаются из весьма крепкого дерева, казуарина называемого, и на работу коих употребляется много времени. Мы заметили, что танцы в менах с нами, будучи отменно пристрастны в нарядам, предпочитали блестящие безделки полезным вещам, коих употребление мы им показывали на самом деле. В 12 часу ночи ветер сделался от WSW тихий, с легкими порывами, прямо от огнедышащей горы, которая от нас была не более как в 5 или 6 милях; прежде она всякую ночь извергала пламя, а ударов слышно не было, но в сию ночь пламени мы не видали, а слышны были часто глухие звуки, подобные отдаленному грому, и необычайный треск, и ветром нанесло на шлюп много самого мелкого пепла и слышен был серный запах; а на рассвете увидели, что из разных мест по отлогостям горы поднимались густые пары; тоже самое мы и прежде замечали после всякого дождя.

Теперь мы были совсем готовы к походу; нужное количество дров и воды запасли, каких можно было растений и кореньев, годных в пищу достать от диких, мы наменяли; а с свиньями и курами они никак расстаться не хотели. Итак, не имея более надобности здесь оставаться, мы в половине шестого часа утра (31 числа) снялись с якоря и пошли из гавани. Лишь только жители приметили, что мы их оставляем, как вдруг на всех берегах кругом нас раздалось громогласное: эввау! эввау! Погода скоро стихла и дала Гунаме время приехать к нам с своим сыном и четырьмя или пятью другими товарищами. Подъезжая в шлюпу, они беспрестанно кричали: Диана! Диана! и показывали руками в якорному нашему месту; но коль скоро приехали близко, то завыли голосом, что-то припевая, и утирали слезы, которые действительно непритворно текли у них из глаз. Гунама привез мне в гостинец корень ям, в котором весу было 16½ фунтов; за это мы им дали некоторые подарки, и тогда же шлюп от нашедшего ветра, взяв ход, стал их оставлять; в то время они беспрестанно махали руками, показывая на гавань; а Гунама повторял жалким голосом: Диана а! Диана а! а! Диана. Такова чувствительность сих диких островитян: они плавали и кричали вслед за нами, доколе могли мы слышать; наконец, отстав довольно далеко, воротились назад. Разставание с новыми нашими приятелями Тихого океана не слишком для нас было огорчительно, хотя слезы и вопли их несколько нас и тронули; но в самое то время, как мы выходили из залива, с нами случилось несчастие, которое было ближе [229] к сердцу: в 7-м часу умер плотничий наш десятник Иван Савельев простудною горячкою. Он занемог 27 числа сего месяца, и чрез четыре дня лишился жизни, быв чрезвычайно здоровый, тучный и сильный человек. Знание его своей должности, усердие и расторопность, а притом кроткий нрав и отменно хорошее поведение делали его для нас безценным человеком. Потерю его мы все много чувствовали, и по неимению более людей его ремесла, должность его я возложил на матроса Филипа Романова. Сначала я хотел было на несколько часов остаться в гавани, чтобы похоронить на берегу тело усопшего; но после рассудил, что нам нельзя было сего сделать тайно от диких; ибо они примечали каждый наш шаг; а увидев, что ни оставили умершего, они верно вырыли бы его из могилы, дабы обобрать одежду и проч., а не мудрено, что и тело употребили бы в пищу, если подозрение господ Форстеров справедливо, что они людоеды (о сем предмете будет говорено ниже); а потому я решился не хоронить его на берегу.

В исходе 11-го часа, при умеренном ветре от W и при ясной погоде, прошли мы на перпендикуляре курса на NtO, в расстоянии по глазомеру 6 миль, юго-западную оконечность острова Эмира. Здесь мы взяли пункт нашего отшествия, от которого я стали вести счисление. На сем же месте с обрядами нашей веры, какие только было можно учинить без священника, и с церемониею по морскому уставу, предали мы бренные останки нашего покойника водам океана на неизмеримой глубине.

По многим лунным расстояниям, взятым в продолжение июля месяца и приведенным в полдню 29 июля, сыскали мы долготу якорного нашего места 169° 19 ' 00" О; а широту по полуденной высоте солнца 19° 32' 17" S. Сия последняя совершенно сходствует с определенною капитаном Куком, а долгота его восточнее нашей за 22' 00". Я уже выше сказал, что из новейших мореплавателей один капитан Кук посещал Новогебридские острова. Он в порте Резолюшен пробыл 16 дней в июле и августе 1774 года; бывшие с ним натуралисты Форстеры ¹¹¹ сделали об острове Тане и его жителях разные замечания; в некоторых из коих я с ними несогласен; другия же мы нашли справедливыми. Я здесь выпишу: что повествует о сих островах младший Форстер и присовокуплю к его замечаниям мои собственные.

О приеме, какой сделали англичанам жители острова Таны [230] г. Форстер изъясняется таким образом: «Мы с удовольствием видели, что жители приезжали к нам в своих кану (лодки) со всех сторон залива. Сначала они были в нерешимости и нас опасались, хотя все были вооружены копьями, дубинами и стрелами. Одна или две лодки к нам приблизились и подали нам ям и кокосовый орех, за которые мы их отблагодарили нашими подарками.»

Мы имели точно такой же прием и жители также были вооружены; один из них даль нам ветвь растения, называемого кава ¹¹² в знав дружбы и мира, которую я велел привязать на грот ванты, что доставляло им большое удовольствие.

«Число лодок ¹¹³ увеличилось до семнадцати; в некоторых из них было по 22 человека, в других же по 10, по 7 и по 5; в самых малых из них находилось по двое; число же всего народа около нас простиралось до двух-сот человек.»

К нам никогда так много лодок не приезжали, и мы ни одной невидали, на которой было бы 22 человека, или которая могла бы вместить такое число; напротив того, много находилось таких, в коих было только по поддону человеку.

«Они, танцы, временно обращали к нам речь ¹¹⁴ и казалось предлагали разные вопросы.»

То же самое и мы заметили.

«Мы спустили в воду ¹¹⁵ за кормою сетку с солониною, чтоб вымочить оную в обеду; один из жителей, старик уже, схватил сетку и начал было отвязывать оную; но коль скоро мы на него закричали, то он оставил свое намерение, однакож в то же самое время другой из них взмахнулся на нас своим копьем, а третий, положа стрелу на лук, прицеливался то в одного, то в другого из наших людей, бывших тогда на деке.»

У нас они ничего не украли и не покушались никогда что-либо украсть подле судна; даже мы не заметили, чтоб они в какое-либо время, пользуясь нашею оплошностию, имели намерение утащить у нас какую либо вещь, кроме одного случая на берегу, где их было очень много, и один захотел с водяного боченка обруч унести; а угроз они нам никаких совсем не делали, даже и виду сурового или сердитого не показывали. [231]

«Один из них согласился променять капитану Куку свою булаву на лоскут сукна, которое и подали ему в лодку; но коль скоро он получил сукно, то и не заботился более о исполнении своего обязательства.»

С нами они никогда этого не делали; часто случалось, что, променяв свое оружие, а особливо дубинки за какую-нибудь безделицу, которая могла их вдруг прельстить, они после жалели и даже приметно было их раскаяние, но никогда не требовали назад промененной вещи и непокушались возвратить оную.

Форстер, говоря о сопротивлении жителей ¹¹⁶, покушавшихся не выпустить англичан на берег, рассказывает следующее: «когда капитан Кук велел выпалить из ружья сверх их, то один из диких, стоя на берегу подле самой воды, был столь отважен и дерзок, что, поворотясь к ним задом, ударил себя ладонью несколько раз по заднице; это есть обыкновенный вызов в бою со всеми народами Южного моря (Тихий океан).»

Когда же мы начали в первый день наливать воду, то жителей было на берегу более тысячи человек; мы ими были окружены, и все они имели при себе какое-нибудь оружие, однакож никакой склонности к нападению на нас не показывали, и всегда посторонялись или садились, когда мы от них того требовали.

Кук приказал по обеим сторонам пути, ведущему от морского берега в озеру, где он брал пресную воду, вколотить колья и протянуть веревки, оставя дорогу сажен на 25 или на 30 в ширину, по которой его люди могли бы ходить безопасно: ибо жителям он запретил переступать чрез пределы, веревками означенные. Но я не употреблял сей предосторожности: она мне показалась ненужною.

Кук настоятельно требовал, чтоб они положили свое оружие; некоторые из них повиновались ему, а другие нет. Что принадлежит до нас, то мы от них сего не требовали, потому что сами никогда оружия из рук не выпускали ¹¹⁷; но жители, после уверившись в миролюбивом нашем расположении, сами свои оружия покидали в кустах и приходили к нам безоружны.

Форстер говорит: «мы часто просили их променять нам несколько своего оружия; но они никогда не хотели расстаться с оным. »

При нас не так было: они променивали нам всякое оружие, какое только имели, коль скоро предлагаемая вещь им нравилась; [232] сначала одних своих дубинок они не хотели нам уступить, но после и те стали променивать.

«Один из них, повествует г. Форстер, променял нам цилиндрической фигуры кусок алебастру, длиною в 2 дюйма, который он носил вместо украшения в носу; прежде нежели он вам вручил его, вымыл он его в море; а от чистоты ли не произошло или от чего другого, мы не могли узнать.» Я выменял много таких штук, но жители не были так опрятны и учтивы; ибо, вынув вещь из носу, прямо отдавали в руки, предоставляя самому вымыть, если угодно.

Некоторые из диких при англичанах плясали и во время пляски грозили им своими копьями; прочие же, спокойно стоя, глядели на пляску; нам же они от начала до конца никаких угроз не делали и даже виду не подавали, что оружие носят для употребления против нас.

С англичанами некоторые из жителей поменялись именами, но нам они не предлагали сего; может быть, краткость времени не позволила нам приобрести в большой степени их дружество ¹¹⁸.

О наружном виде и телосложении жителей острова Таны г. Форстер говорит следующее: «они росту средняго, однакож много есть и таких, которые могут назваться высокими; телосложением статны и несколько тонки; впрочем, некоторые из них плотны и крепки; но таких прекрасных станов, какие столь часто встречаются между народами островов Общества, Дружеских и Маркизских, здесь редко можно видеть. Между танцами я не заметил ни одного тучного человека: все они проворны и чрезвычайно живы и веселы; они имеют открытые черты лица, широкий нос, полные и вообще приятные глаза. Большая часть из них имеют добрую, привлекательную физиономию; хотя впрочем есть и такие лица, которые, как и у других народов встречаются, означают дурное расположение сердца и злобу.»

«Волосы у них черные. Но мы заметили, что у некоторых были русые или рыжеватые волосы: они кудрявы и вообще густы; бороды у них также черные, густые и курчавые. Цвет тела их темно-каштановый, который у некоторых черноват, так что при первом взгляде их тело покажется вымаранным сажею. Кожа у них чрезвычайно мягка; сие самое примечено и у негров. Ходят они почти совершенно нагие; но, следуя общей склонности человеческого рода, они любят носить разные украшения. [233]

Разсматривая жителей острова Таны и сравнивая их с сим описанием, я нашел во всем совершенное сходство и точность, так что мне не остается ничего более прибавить. Скажу только, что нам не удалось видеть ни одного человека, который бы имел хотя несколько злобную физиономию; тоже не заметили мы, чтоб у кого-нибудь из них были русые или рыжие волосы. Еще несогласен я с г. Форстером в следующем: он говорит, что многие из них имеют опухоль около глаз, что он приписывает некоторым образом привычке их сидеть в дыму. Опухоль сия, по словам г. Форстера, заставляет их нагибать голову назад, чтоб привести глаза в горизонтальную линию с предметом, который хотят они увидеть. Я, с моей стороны, не мог заметить в них такого недостатка.

Об украшениях, сего народа г. Форстер повествует так: «волосы убирают они следующим образом: берут столько оных вместе, чтоб они в толщину не превосходили голубиного пера, и обвертывают тонкою ниткой или ленточкою, сделанною из древесной коры, так чтобы на конце остался маленький хохолок; таким точно образом разделяют и связывают они все волосы на голове, так что у иных бывает по нескольку сот подобных хвостов, имеющих длины 3 или 4 дюйма, которые стоят прямо и торчат во все стороны; когда же волосы длиннее, как напр. 8 и 9 дюймов, тогда хвосты висят по обеим сторонам головы. Большая часть из них носят в волосах тонкую палочку или тростник, около 9 дюймов в длину, которою чешут голову, когда беспокоят их гнусные насекомые, коими волосы у них бывают наполнены; тростник, украшенный перьями петушьими или совиными, также втыкают в волосы для украшения».

Точно таким образом танцы убирают свои головы, и все как старые, так и малые, следуют сему обычаю. Знакомец наш старик Гунама и сын его четырнадцатилетний мальчик Ята одинаким образом убирали волосы; тростник, перьями обвешенный, втыкают часто в волосы также для украшения. Несколько таких тростников мы у них и выменяли. Но я не заметил, чтоб они носили в волосах палочки или тростник для чесания головы, и не видал никогда, чтоб для сего они употребляли какую-нибудь вещи.

Далее г. Форстер говорит: «малое число из них носят также колпаки, сделанные из листа зеленого платана или из травяных матов; некоторые свивают бороды свои на подобие веревки; но большая часть оставляют их рости в натуральном положении. В хряще между ноздрями обыкновенно прорезывается у них [234] отверстие, в котором носят цилиндрической фигуры камень или кусок тростника в полдюйма толщиною. В ушах также делают они большие дыры, в которые продевают кольца из черепаховой кости или часть белой раковины, один дюйм в диаметре и ¾ дюйма в ширину; иногда в одно кольцо продевают и другия, так что делают род цепи. Кругом шеи носят они иногда снурок, с которому привязывают раковину или небольшой цилиндрический кусок зеленого камня, подобного тому, какой часто попадается в Новой Зеландии. На левой руке обыкновенно носят браслет, сделанный из скорлупы кокосового ореха, который бывает или гладкий выполированный или с разною резьбою. Некоторые из них носят пояс, похожий на широкую портепею, сделанный из грубой материи, которую они выработывают из внутренней воры дерева; цвет пояса обыкновенно темно-коричневый.

«Лица красят разными красками, для чего употребляют красную руду, белую известь и краску, похожую цветом на свинец, мешая их с маслом кокосовых орехов. Впрочем, белый цвет редко у них употребляется, но чаще красят они себе лицо черным и красным, делая по оному в наклонном положении полосы шириною в 2 или 3 дюйма; иногда одним из сих цветов покрыта одна половина лица, а другим другая. Тело же украшают рубцами и прорезами, которые делают по большой части на руках и на животе, таким образом: «прорезав кожу острою раковиною, прикладывают с оной известное растение, от которого на прорезанных местах, коль скоро оне заживут, делаются возвышенные рубцы.»

Все вышеписанное, повествуемое г. Форстером, весьма справедливо; нельзя было точнее описать украшения жителей острова Таны. Наряды их я все выменял, кроме зеленого камня, с которым дикие ни за что не хотели расстаться; я им предлагал ножи, ножницы, огнивы, платки и проч., но все без успеха. Надобно думать, что камень сей у них почитается редкостию, и что они достают его с большим трудом; а после сего камня черепаховые кольца наиболее между ними в уважении. Красить лицо у них во всеобщем употреблении; многие из них в первый день нашего знакомства привезли мне в подарок несколько своих красок, совсем приготовленных, о коих говорить г. Форстер, и хотели, чтоб я выкрасил ими свое лице; но я, поблагодарив их за услужливость, старался им изъяснить, что краски их поберегу, доколе не возвращусь домой,чтоб там, выкрасив себе лицо, ими пощеголять между своими соотечественниками. Я уже выше говорил, что им очень понравились наши краски, [235] которыми мы их марали; увидев себя в зеркало, они приходили от радости в изступление: прыгали, шумели и смеялись.

Потом повествует г. Форстер, что жители острова Таны, мужеского пола, скрывают ту часть тела, которую стыд заставляет людей скрывать почти во всех странах света, таким же образом, как и жители острова Маликолы, то есть, они делают из листьев растения, подобного инбирному, остроконечные чехлы, которые надев на тайную часть поднимают кверху и привязывают к животу снурком, кругом тела взятым. Описание сие совершенно справедливо, но что г. Форстер говорит далее, в том кажется он ошибается; вот его слова: «мальчики, достигнув 6 летняго возраста, уже начинают носить такие чехлы; сие подтверждает и то, что я прежде заметил о жителях Маликолы; а именно, что прикрытие такое они употребляют не от побуждения стыда или благопристойности; но напротив, вид оного имеет еще совсем противное действие: в каждом жителе Таны или Маликолы, нам казалось, мы видели живое подобие того ужасного божества древних, которое охраняло у них сады и огороды».

На сие я сделаю мое замечание: 6 летних мальчиков я не видал с такими чехлами: даже дети 8-ми и 10-ти лет при нас были совсем нагие; но 14-ти летние мальчики и более носили чехлы, как и все взрослые мужчины; и я имею очень хорошее доказательство, что они это делают от благопристойности, а не так как Форстер думает. Однажды, возвращаясь с гг. Хлебниковым и Средним от горячего родника по берегу, мы подошли к толпе островитян, из коих некоторые лишь только после купанья вышли из воды и неуспели надеть чехлов; увидев нас, они тотчас тайные свои части зажали руками, потом отошли в сторону и, отворотясь от нас надели чехлы и пришли опять к нам. Г. Рикорд предлагал одному из них драгоценный для них подарок за такой чехол; когда дикий понял совершенно о чем дело идет, то зажал себе лицо обеими руками, как у нас от стыда делают, засмеялся и побежал прочь.

Оружие, употребляемое танцами, г. Форстер описывает таким образом: «оружие, которое жители Таны беспрестанно при себе имеют, суть: лук и стрелы, булавы, копья и пращи. Молодые люди у них обыкновенно употребляют пращи и стрелы, а пожилые действуют булавами и копьями. Луки их делаются из лучшего дерева, называемого казуарин, — они очень крепки и упруги. Танцы полируют их чрезвычайно хорошо, а может быть, иногда, и маслом натирают, для содержания в порядке. Стрелы делаются из тростника около 4 фут длиною; для наконечника с [236] стрелам употребляется то же черное дерево, какое и в Маликоле для сего в употреблении, и весь наконечник, который иногда бывает более фута в длину, имеет на двух или трех сторонах зазубрины. Они имеют также стрелы с тремя наконечниками, но сии по большой части употребляются для птиц и рыбы. Пращи свои плетут из волокон кокосовых орехов и носят обвивши кругом руки, или около поясницы; в средине оне шире, и туда кладутся каменья, которых они носят всегда с собой по нескольку, в древесном листе. Копья их по большой части делаются из тонких, сучковатых, кривых палок, неболее как полдюйма в диаметре и 9 или 10 фут длиною; в толстом их конце оне сделаны троегранными, остреем в длину 6 или 8 дюймов, а на каждой грани вырезано 8 или 10 зазубрин. Копья сии бросаются ими очень метко на большое расстояние, посредством плетеной веревочки в 4 или 5 дюймов длиною, у которой на одном конце сделана петля, а на другом узел. Они держат копье между большим и указательным пальцем, надев прежде на последний из них петлю веревочки и взяв оную кругом копья выше руки; посредством сей-то веревочки наводят они копье в надлежащее направление и бросают с руки.

В сем описании оружия жителей острова Таны сохранена совершенная точность, и мы нашли оное в таком же состоянии, в каком видел их г. Форстер. Я выменял по нескольку вещей каждого рода; в употреблении их есть небольшая разность между сим описанием и моими замечаниями.

О силе, с каковою дикие действуют своим оружием, г. Форстер говорит следующее:

«Я видел как одно из сих копий было брошено на расстояние 10 или 12 ярдов ¹¹⁹ в кол, имевший 4 дюйма в диаметре: ударило оно с такою силою, что зазубренный конец оного совсем прошел насквозь кола.»

Из нас никому не удалось видеть подобного случая. О стрелах же их г. Форстер говорит, что оне на расстояние 8 или 10 ярдов ¹²⁰ стреляют ими очень метко и с большою силою; во так как они боятся, чтоб не изломать своих луков, то редко натягивают их до самой большей степени, а потому в расстоянии 25 или 30 ярдов ¹²¹ стрелы их будут иметь слабое действие и неопасны. Сие замечание, я думаю, очень справедливо. Еще, г. [237] Форстер, о искусстве диких действовать своим оружием, говорить следующее:

«Мальчики бегали перед нами и показывали нам свое исскуство в воинских упражнениях. Они бросали каменья в цель пращами с большою точностию и употребляли зеленый тростник или твердые травяные стебли вместо копий. В бросании сих последних они достигли такого совершенства, что никогда не давали промаха, когда метали в какой-либо предмет, и умели дать тростинке, которую всякое дуновение ветра могло совратить с пути, столь быстрое стремление и силу, что оная входила более нежели на дюйм в крепчайшие деревья.»

Мы никогда не видали такого совершенства в их искусстве действовать оружием, и воля г. Форстера ¹²², а я признаюсь, что последняя часть сего замечания мне кажется очень невероятною.

«Булавы, продолжает г. Форстер, употребляют они для сражения на близкое расстояние, как мы ручное оружие, и всякий взрослый мужчина имеет у себя булаву; кроме сего употребляют они еще разного рода мелкое оружие. Булавы их четырех или пяти разных форм: самые дорогия делаются из дерева казуарина, имеют около 4 фут длины, прямы, цилиндрической фигуры, чрезвычайно хорошо выполированы и с обоих концов у них по головяшке; одна из них, за которую они держат булаву рукою, круглая, а другая, коею бьют, имеет фигуру звезды, со многими выдавшимися концами. Другой род дубинок около 6 фут в длину, которая с одного конца выделана сучками, на подобие корня; сии дубинки делаются из крепкого дерева, имеющего темный цвет. Третий род около 5 фут длины, у коих на конце есть род остроконечного топорика, на подобие треугольника, стоящего в прямом угле с дубинкою. Четвертый во всем походит на предъидущий, с тою токмо разностию, что топорики находятся на обоих концах. Напоследок пятый род ручного оружия ни что оное есть, как кусок кораллового камня, имеющего около полутора фута длины и два дюйма в диаметре; обделан он очень дурно, на подобие цилиндра.»

Время никакой перемени не произвело в их оружии; мы его нашли совершенно сходным с сим описанием и выменяли каждого рода по нескольку штук. Самое дорогое в глазах сих островитян оружие есть большая дубинка, сделанная из дерева казуарина, за которые они всегда просили у нас какие-нибудь вещи, кои отменно им нравились; а часто ни за что не хотели их променять; прочие же отдавали за безделицу. [238]

Г. Форстер говорит, что никто из жителей острова Таны не ходит без оружия; это справедливо: при нас все они были всегда вооружены, старики и 10 и 12 летние мальчики; но вероятно очень, что присутствие столь страшных для них гостей, каковы были англичане и мы, заставило их быть осторожными и не покидать оружия.

О женщинах острова Таны г. Форстер говорит следующее:

«Сегодня мы видели мало женщин, да и те старались быть от нас далеко; однакож мы заметили, что оне не столь пригожи и гораздо менее ростом, нежели мужчины. У молодых девушек только снурок был повязан по поясу с узеньким фартучком, сделанным из сухой травы; а взрослые имели короткие юпки, из листьев составленные. В ушах у них висело множество колец из черепаховой кости, а ожерелья из раковин висели по грудям. Некоторые из старых женщин имели на головах колпаки из листа платана или из мата; но этот наряд редко был виден.

«Женщины и дети были столь чрезмерно боязливы, что если мы только устремляли взоры на них, то они тотчас бежали от нас, чему мужчины очень много смеялись. Мы заметили, что некоторые из них имели веселые лица, но вообще они казались нам печальны и задумчивы.»

Сие описание о женщинах и их нарядах совершенно сходно с нашими замечаниями: при нас сначала оне также были боязливы и дики, но после мешались в толпах с мужчинами и не боялись нас. Из женщин многия мне казались очень живы, веселы, а мальчики так были смелы, что часто шутили и играли с нами.

В другом месте г. Форстер говорит:

«Надлежит заметить, что все тягости сего утра несли одне только женщины, а мужчины шли с ними, мало об них заботясь; они имели только в руках свое оружие; Из сего следует, что жители острова Таны не пришли еще в то состояние. до которого достигли обитатели островов Общества и Дружеских. Все дикие народы имеют одно общее обыкновение — дурно поступать с женским полом, который они принуждают исправлять все трудные и унизительные работы.»

Мы точно тоже самое заметили; даже десяти и двенадцати летние мальчики часто грозили женщинам и толкали их. Все тягости, как то: дрова и домашние их вещи при нас носили женщины.

В одном месте своего повествования г. Форстер говорит о замужних женщинах таким образом:

«Сегодня между ними мы видели более женщин, нежели прежде, [239] большая часть из них были замужние; оне носили детей своих за свиною в лукошках, сделанных из рогожек.»

Мы видели и сами, что женщины здесь детей своих точно так носят, как Форстер описывает; но каким образом оне их приживают: в сожитии ли с одним мужчиною, на подобие нашего брака, или так сказать по скотски, мы узнать не могли; я только видел один раз во время дождя под деревом молодого мужчину и пожилую женщину вместе. Спрашивая их знаками, что они — муж ли и жена, они мне объяснили, кажется, что живут вместе, но давно ли? и на долго ли? осталось без изъяснения.

Говоря о обращении диких с англичанами, г. Форстер повестнует между прочим следующее:

«Когда мы предлагали кому либо из жителей бисер, гвоздь или ленточку, то они не хотели прикасаться к оной; но желали, чтоб мы положили предлагаемую им вещь на землю, тогда они брали оную листом, не дотрогиваясь голыми руками; от суеверия ли сие происходит или от чистоты, или от учтивости — неизвестно и должно оставаться под сомнением.»

При нас они этого не делали никогда, а брали все вещи, которые мы им давали, прямо из наших рук, не употребляя на свои руки никакой обвертки; это показывает, что, увидев в первый раз европейцев, они опасались, чтоб, так сказать, не быть ими испорченными; но, уверившись опытом, что вещи, оставленные у них англичанами, не причинили им никакого вреда, они нас уже не боялись.

Далее Форстер говорит: «один из них (диких) сказал нам свое имя, которое было — Фаннокко, и спрашивал наши имена, кой старался запомнить.»

Это правда, что они любят спрашивать имена и желают помнить их; многия из наших имен они произносили чрезвычайно хорошо, также как и некоторые русские слова.

«Он (Фаннокко) сел с нами за стол и попробовал соленой свинины, но не более съел, как один кусочек. Корень ям, поджаренный в масле или просто сваренный, ему нравился больше всего; но вообще он ел очень умеренно и кончил обед свой небольшим куском пирога, сделанного из сушеных, червями изъеденных яблоков, который, казалось, был очень приятен для его вкуса; он также после обеда отведал немного вина; но хотя он и пил оное, не показывая ни малейшего отвращения, однакож не хотел выпить другой рюмки. Поступки его за столом были чрезвычайно благопристойны; одно только нам очень не нравилось, а именно, что он употреблял вместо вилки палочку, [240] которую носил в волосах, и которою в то же время чесал в своей голове.»

У нас они ничего не хотели есть; сын Гунамы Ята, будучи за столом с нами, съел только маленький кусок жареной рыбы; впрочем, что ему ни предлагали, он и отведывать не хотел, показывая на брюхо и говоря: табурассис, то есть брюхо полно; да и рыбу ел, я думаю, потому, что она была при нем поймана и свойства ея ему были известны. За столом Ята был также благопристоен, и рыбу ел вилкою, а головной палки у него не было.

Форстер пишет, что жители Таны желали, чтобы англичане поскорее их оставили, и они принуждены были считать им по пальцам число дней, сколько корабля намерены простоять у острова, чем и успокоивали их; но к нам они были расположены иначе и желали, чтоб мы подолее у них остались. Что жители острова Таны боялись англичан, о том Форстер говорит в другом месте следующее:

«Голоса наши встревожили их ¹²³; в плантациях, мимо коих мы шли, тотчас услышали, что один или двое из жителей начали трубить в большие раковины, которые между многими дикими народами, а особливо на островах Тихого океана, употребляются для подания сигнала об опасности, или когда нужно встревожить жителей отдаленных селений.»

Я с штурманом Хлебниковым далеко ходил от берега в лес во все стороны, и жители нам попадались на встречу; но, увидя нас, они не показывали страха, и тревоги не делали. Большие раковины, коими они дают сигнал об опасности, мы у них видели и несколько выменяли. Впрочем, как сначала ни боялись жители острова Таны англичан, но после так сблизились с ними, что мы никогда не могли достигнуть такого короткого знакомства с сим народом; не завидуя ни мало счастию английских мореходцев, я помещу в собственных словах г. Форстера, что он говорит о благосклонности жителей, англичанам оказанной:

«Они (жители) напоследок столь коротко с нами подружились, что показывали нам некоторых девок, которых от излишней учтивости и гостеприимства, обыкновенных между непросвещенными народами, предлагали своим друзьям, делая весьма вразумительные знаки, на какой конец они их нам предлагают.»

Форстер говорят, что танцы ни во что ставили железные [241] инструменты и вещи, предпочитая всему безделицы, служащие в украшению, из коих более им нравилось отагитское полотно, зеленый камень из Новой Зеландия и жемчужные раковины; но важнее всего для них была черепаховая кость. Мы то же самое заметили: когда показывали им употребление железных инструментов, они удивлялись и желали иметь их, но скоро после позабывали, предпочитая им блестящие безделки, которыми они украшались; даже ножницы, ножи и иголки вешали они на шею или с ушам привешивали; черепаховая кость и при нас была самая дорогая вещь между ними; почему мы все свои черепаховые вещи обратили в кольца для них; в сей работе наш слесарь умел совершенно угодить их вкусу.

Г. Форстер подозревает, что жители острова Таны людоеды, о чем он изъясняется таким образом:

«После полудня мы съехали на берег и пошли вдоль оного к восточному мысу, куда жители не хотели нас пустить два раза прежде сего. Некоторые из них и ныне нас встретили и толковали с нами несколько минут. Доколе они находились подле нас, мы заметили, что сидевший за деревом человек, натянув лук и положа на него стрелу, метил в нас; увидев его, мы тотчас прицелились в него ружьем, тогда он в туж секунду бросил лук и стрелу, и выполз к нам из куста; я думаю, что он действительно не имел против нас никакого злого умысла, хотя впрочем не слишком должно доверять такого рода шуткам. Достигнув восточной оконечности гавани, мы хотели пройдти через мыс, чтоб идти вдоль морского берега позади оного, но в самое то время 15 или 20 человек из жителей нас окружили и стали просить усильным образом, чтоб мы воротились. Приметив же, что мы не слишком были расположены уважить их просьбу, они опять стали повторять оную, и наконец изъяснили нам знаками, что если мы не оставим своего намерения, то нас убьют и съедят. Те же самые знаки, хотя не столь вразумительным образом, они нам делали за два дня пред сим; но мы оставили их без внимания, не желая на толь слабых доводах заключить, что они людоеды; но теперь мы в этом уже уверились, ибо, притворясь, что знаков их не понимаем, а будто думаем, что они нам предлагают какую нибудь пищу; мы сделали им знак, что охотно желали бы чего нибудь поесть и сами двинулись вперед; тогда они старались вывесть нас из заблуждения, показывая знаками: каким образом они убивают людей, как разрезывают их по частям, как отделяют мясо от костей; напоследок, чтоб показать яснее как [242] они едят человеческое мясо, начали они кусать собственные свои руки. После сего изъяснения мы поворотили от мыса и пошли к хижине, стоявшей от оного саженях в 20, где берег начал возвышаться; но здесь многие из жителей, увидев, что мы к ним приближаемся, взяли оружие из хижины, может быть, с намерением силою заставить нас воротиться. Не желая оскорблять народ на собственной его земле, мы принуждены были оставить свое любопытство, которое могло быть пагубно для некоторых из жителей, если бы они заставили нас прибегнуть к нашему оружию, защищая свою жизнь. Причина, однакож, была не бездельная, которая заставляла вас простирать свое любопытство в сему мысу. Каждое утро при рассвете мы слышали на нем тихое, унылое пение, продолжавшееся более четверти часа; казалось, что пение составляло мольбы их божеству; почему мы имели причину думать, что в рощах, соседственных сему мысу, находятся их место богопоклонения или род храма.»

Господа штурман Хлебников, доктор Брандт и я ездили к мысу, о котором здесь пишет г. Форстер, и ходили там по берегу; жителя приняли нас ласково и были все без всякого оружия. В сем селении, если только можно несколько шалашей назвать селением, наш приятель Гунама был начальником; мы доходили и до оконечности мыса, о коей Форстер говорит и хотели идти кругом свой; но жители нас отговаривали, твердя слова: або, або, або, — которые они повторяли и в других случаях, когда им что нибудь не нравилось; но угроз они нам не делали и никаких знаков не показывали, похожих на то, чтоб они убивали и ели людей; не желая с ними поссориться за одно пустое любопытство, мы не противились много их просьбам и оставили их в покое; но на том же самом месте мы подходили ко многим из их хижин без малейшего препятствия или неудовольствия со стороны жителей, и смотрели в них: оне низки так, что человек едва прямо сидеть может, с одним отверзтием с боку, и в них ничего нет, может быть, что и весьма вероятно, жители прежде в лесу спрятали свою собственность в предосторожность.

Что принадлежит до пения, то мы всякое утро с большим вниманием старались слушать, но никогда ничего не могли услышать; и еслибы жители продолжали и ныне также петь, как было во время посещения англичан, то нельзя, чтоб мы не слыхали их пения; ибо «Диана» от помянутого мыса стояла ближе нежели английские корабли; притом погоды во большой части были тихие [243] и на долине и в заливе царствовало совершенное безмолвие при рассвете.

О языке жителей острова Таны г. Форстер замечает, что во многих из их слов нужна сильная аспирация и гортанный выговор, которые, однакож, складны и наполнены гласными буквами, а потому и легко произносить их; а o танских песнях он пишет, что оне складны и превосходят приятностию пение всех народов тропических островов Тихого океана, которые ему случилось посещать, и что в танских песнях более разнообразных нот, нежели у жителей островов Отаити и Тангатабу ¹²⁴.

Язык их для нашего слуха был очень непротивен, и даже некоторые слова приятны; мы могли произносить их весьма хорошо, и замечания г. Форстера об оном, кажется, справедливы. Что принадлежит до песень, то я слышал один раз только, как дикий пел сам собою без просьбы с нашей стороны. Голос был непротивен и песня казалась печальная, или, сказать но простонародному, заунывная, в которой он часто повторял слово: эмио, эмио.

О старшинах или начальниках танских г. Форстер в одном месте говорит следующее:

«Мы нашли сидевшего на берегу весьма престарелого, дряхлого человека, которого никогда прежде не видали; многие из окружающих нас нам сказали, что имя его Иогай, и что он их арики или начальник; подле него сидел другой человек, который мог бы назваться стариком, еслибы не был в присутствии первого: жители сказали нам, что он сын Иогая и называли его Ята.»

Слова арики мы не слыхали; жители показывали нам многих старшин или начальников разных частей острова, указывая на места, где оне лежат, но называли их тереги, а не арики; знакомец наш Гунама также тереги, и старший его сын называется Ята: может быть, это слово означает не имя, а достоинство.

Остров Тана, по географическому своему положению, мог бы служить весьма хорошим перепутьем для кораблей, которым случится плыть с мыса Доброй Надежды в Камчатку, если бы он не имел невыгод, о коих будет говорено ниже; впрочем путь, коим мы плыли, есть самый удобнейший, и можно сказать кратчайший; я разумею не по расстоянию, но по благоприятству господствующих ветров, попутных течений и некоторых [244] других обстоятельств. Когда «Диана» оным шла, там много находилось сомнительных опасностей; теперь же мы нашли, что они не существуют. Следовательно, корабли могут плыть совершенно безопасно, если будут держаться сколь возможно ближе пути «Дианы»; а для запаса воды, дров и съестных припасов лучше зайдти в порт Джаксон, нежели в какое либо другое место: мне сделать сие не позволила война наша с англичанами.

Порт Резолюшен на острове Тане от ветров безопасен; надобно только быть осторожну в выборе якорного места; ибо во многих местах гавани, на дне, есть кораллы, которые могут перерезать канаты. Вход в гавань можно узнать по огнедышащей горе, находящейся от оного в северу в 9 или 10 верстах; взаимное их отстояние лучше можно видеть на карте. Между гаванью и горою лежит несколько других гор; однакож вершина той, на коей находится жерло, извергающее пламя и дым, видна из всей гавани ¹²⁵; к берегу же приставать по всему заливу очень хорошо, ибо вовсе никакого прибоя нет.

Мы приставали к острову Тане в июле месяце, которой в здешнем климате соответствует январю нашего полушария; следовательно, можно сказать, что мы там были зимою; хотя, впрочем, по положению острова в жарком зоне, их зима несравненно теплее нашего лета, и тем только от лета отличается, что в это время часто идут дожди; но при всем этом в произрастениях есть разность, не смотря на то, что многия из них и в зимние их месяцы растут и поспевают.

Кокосовых орехов при нас было великое множество; но кореньев: ям, эддо или карабийской капусты ¹²⁶, хлебного плода, [245] банан, платанов, сахарных тростей весьма мало, ибо некоторым из них время уже прошло, а другие еще не поспели; впрочем, остров должен бить ими изобилен: мы видели большие плантации банановых и фиговых дерев целыми рощами, которые были огорожены деревянными оградами ¹²⁷. Также видели мы пространные огороды, засаженные карабийскою капустою, которые всегда были на болотистых местах.

Форстер упоминает, что он видел у одной женщины полную корзину зеленых апельсинов, говоря притом, что он не заметил в плантациях ни одного апельсинного дерева; что принадлежит до нас, то мы не видали ни одного апельсина: ни зрелого, ни зеленого. У господина Рикорда был апельсин с мыса Доброй Надежды; когда он показал его жителям, то они рассматривали оный с большим вниманием и удивлением; не знали как его назвать и по сему приметно было, что подобного плода они никогда не видывали; и потому должно думать, как-то и сам г. Форстер полагает, что виденные им апельсины были привезены с другого острова: может быть, с одного из тех, кой лежат между Такою и Маликолою, ибо и на сем последнем г. Форстер нашел апельсины.

Из четвероногих животных мы видели только свиней, а собак, коих такое множество на многих других островах Тихого океана, у них нет. Форстер говорит, что когда они увидели на их корабле собаку, то называли ее буга, то есть свинья; это служит неоспоримым доказательством, что они прежде не видывали сего животного ¹²⁸. Форстер упоминает, что подле каждой хижины они видели кур и по нескольку хорошо выкормленных свиней, а по дорогам видали бегающих крыс, и в лесу летучих мышей; а я видел только одну небольшую свинью, подаренную нам Гунаною, да маленького поросенка и цыпленка, которых приносили жители на продажу; крыс же мне не случалось видеть ни одной, также и летучих мышей не видал.

Форстер пишет, что он в лесах видел голубей разных родов и множество других птиц, а наиболее мухоловок (Flycatchers), черных куликов (Creepers) и небольших попугаев. Голубей на не видали ни одного; а всего я заметил 6 разных родов птиц: голубых и красных мухоловок; маленькую желтую [246] птичку, красноватого небольшого попугая; птичку, несколько похожую на скворца и малого рода диких уток и чирков, которых однакож вблизи мы никогда не видали, хотя я с г. Хлебниковым и доктором долго бродили по колено в болоте,

Г. Форстер замечает, что воды около острова весьма изобильны рыбою: в количестве и в разных родах оной. Он пишет, что они неводом и удами ловили краснобородок (Mullet), бразильских щук (Brasilian pike), копье-рыб (Dardfish), дельфинов, кавальи (Cavalgas), рыб попугаев (Parrot fish), колючих скатов (Sting rays), беззубых скатов (Toothless rays), ангельскую рыбу (Angelfish), аккул (Sharks) и рыб-чернилиц (Sucking fish), также разного рода макрель. Он пишет, что они поймали неводом в одну тоню более девяти пуд малетов (Mullets) и другого рода рыбы, известной в Вест-Индии под именем десяти-фунтовиков (Ten-pounders); но мы не бы.та так счастливы. В последний день нашего стояния, ветер, дуя с моря крепко, к вечеру утих, и я поехал на берег; жители нам изъяснили, что у берегов много рыбы; мы несколько раз завозили невод, но поймали только двух небольших круглых раков и две рыбы: одну не очень большую, нам неизвестную, а другую, я думаю, того рода, что англичане в Западной Индии называют десяти-фунтовиками.

Раковины по берегам острова Таны очень редки: жители получают их с других островов, что они нам изъяснили знаками; тоже и г. Форстер замечает.

В озере, где корабли капитана Кука и мы наливали воду, англичане ловили много угрей; но мы не пробовали ловить. Здесь, с стыду моему, я должен откровенно признаться, что того места в книге г. Форстера, где он о сем говорит, я не заметил во время стояния нашего у острова; и потому мы не ловили угрей по незнанию, что они там водятся; а с нашими неводами легко можно было это сделать. Сия моя оплошность да послужит наставлением другим мореплавателям, что они должны со вниманием читать все повествования о местах, кои случится им посещать. Вообще можно сказать, что в иные месяцы остров Тана есть дурное место для пристанища мореплавателям: плодов и растений в сие время бывает здесь мало, а свиней и кур жители ни за что променивать не хотели, в чем на них и г. Форстер жалуется. Вот, что он говорит: «мы видели, что один из жителей рубил ветви своим топором, у которого вместо железа служила раковина; мы стали ему помогать, и нашим топором в несколько минут нарубили гораздо более, нежели сколько он мог в целый день [247] нарубить. Жители, проходившие часто мимо нас, с удивлением смотрели на действие сего орудия, видели сколь оно полезно и некоторые из них изъявили желание иметь топор, предлагая за него свои луки и стрелы. Мы думали воспользоваться сим обстоятельством и предложили жителям променять нам по одной свинье за каждый топор; но они не внимали нашему предложению и не продали нам ни одной свиньи во все время стояния нашего у острова.» Они также и наши топоры видели всякий день в работе и удивлялись чрезвычайной их пользе; но кроме оружия и плодов ничего не хотели за них дать, то есть, ни свиней, ни птиц; господин Форстер думал, что жители современем постигнут пользу, какую они могут получить от железных вещей в своих работах. Вот как он изъясняется по этому поводу:

«Европейские вещи были не в уважении; но как мы оставили на острове большое число гвоздей и несколько топоров, то прочность и крепость металла скоро научит их уважать сии вещи, и вероятно, что следующий корабль, которому случится пристать к сему острову, найдет жителей более склонными променивать съестные припасы за железные вещи.» Но как ошибся г. Форстеръ! «Диана» была тот самый корабль, который посетил остров после Кука; но мы у жителей не нашли никаких остатков европейских вещей: ни гвоздя, ни куска железа; и только, что ужас, который они показывали, глядя на наши пушки, свидетельствовал знакомство их с европейцами. Они удивлялись нашим железным орудиям, и желали выменять их, но только за безделицы, а не за свиней и кур — лучшую и самую нужнейшую для мореплавателей пищу, какою только сии острова могут их снабдить.

Другое неудобство, которому мореплаватели, к сему острову пристающие, подвергаются, происходит от недостатка хорошей пресной води, ибо должны, будучи в жарком несносном климате, брать стоячую воду из тинистых озер ¹²⁹, которая у нас чрез малое число дней начала несносно пахнуть, так что оставшуюся у нас с мыса Доброй Надежды воду, бывшую уже около трех месяцев в бочках, предпочитали мы сей новой воде.

Но важнее всего для мореплавателей есть то, чтоб в летние, несносные жары здешняго климата не подвергнуть свой экипаж [248] смертоносным болезням от гнилых и заразительных паров, подымающихся из болот и озер, коими наполнены леса, окружающие гавань Резолюшен, которые, кажется, должны произвести между людьми, непривыкшими к местному климату и его переменам, буде они останутся здесь на некоторое время, того же рода желтую горячку, которая ежегодно похищает такое множество европейцев по островам Западной Индии.

Растения разного рода, кажется, составляют главную пищу жителей. Некоторые из них, как то: хлебный плод и корень ям они пекут. Несколько раз выменивали мы у них сии растения печеные и нашли их очень вкусными. Они делают еще род, пирога из банан, карабийской капусты, кокосовых орехов и еще какого-то растения. Мы имели три или четыре таких пирога: они очень вкусны; но не зная как их делают, я не мог никогда более двух или трех кусков проглотить без отвращения; воображение мое мне представляло, что в приготовлении оных нужны те же средства, как и в делании крепкого напитка из корня кавы ¹³⁰. Пироги сии и г. Форстеру понравились; он их называет пудингами, и выменяв такой пудинг у женщины, хвалил танских женщин в поваренном искусстве, полагая, что оне их пекут; но я не могу наверное сказать, мужчины или женщины стряпают такие пироги.

Свиней и кур, надобно думать, употребляют в пищу только одни их старшины и люди зажиточные. К сему заключению подает повод думать то, что они ими весьма дорожили; диких же птиц они все едят; это они нам изъясняли знаками и показывали стрелы, которыми их бьют. У них как для птиц, так и для рыбы есть особенного рода стрелы; жители Таны любят рыбу, они оную ловят сетьми и бьют стрелами. Форстер пишет, что когда англичане ловили рыбу неводами, то жители беспрестанно просили у них рыбы, и показывали знаками, что сей способ ловления им известен; а я и сеть у них видел, только очень небольшую, которую и выменял. Они также едят миног из раковин, которую и во мне раза два приносили.

В делании разных нужных им вещей дикие острова Таны далеко отстали от жителей островов Общества, Дружеских, Маркиза Мендозы, Сандвичевых и некоторых других. Самые необходимые [249] для них вещи суть их калу или лодки, которые выделаны очень неискусно: длинное дерево, грубо внутри выдолбленное, составляет основание кану, к которому с обеих сторон привязаны по одной или по две доски веревками, свитыми из волокон кокосов; веревки сии продеты в дыры, где были сучья; весла у них очень неудобно сделаны и имеют дурную фигуру.

Форстер говорит, что паруса у них не что иное, как низкие треугольные рогожки, поднимающиеся острым углом вниз. Мы в сей гавани не видали ни одной лодки с парусами, а видели две, которые пристали к берегу севернее гавани: нам казалось, что оне пришли с острова Эмира или Ирроманги; паруса на них были сделаны точно так, как г. Форстер описывает.

Самая лучшая их работа состоит в выделывании дубинок, которые хотя сделаны из чрезвычайно крепкого дерева, но обработаны очень хорошо; а особливо, когда возьмем в рассуждение, что вместо всех инструментов употребляют они одне лишь раковины.

Они делают род музыкального инструмента, состоящего из 4, 6 или 8 дудочек ¹³¹, которые связаны рядом по порядку их величины; в эти дудки они дуют, передвигая их подле губ, чем и производится нескладный свист.

Другия искусственные их произведения состоят в черепаховых кольцах, в рогожных кошелях или сумках и в некоторых других, грубо сделанных безделицах.

О числе жителей острова Таны г. Форстер говорит, что оное не может быть более двадцати тысяч; я не понимаю, как он определил это: дикий народ, рассеянный по лесам и в горах на большом пространстве, невозможно сосчитать; а сами они и ста пересчитать не умеют, то верно уже не могли ничего изъяснить г. Форстеру о своем числе; следовательно он, приняв очень неверные и можно сказать гадательные, данные, определил число всем жителям сего острова ¹³² не совсем близкое к истине.

О жителях других островов, соседственных Тане, г. Форстер говорит следующее: «они (жители Таны) сказали нам, что сей человек был уроженец острова Ирроманги; казалось, что танцы говорили с ним на его собственном языке, и что он не знал их языка; мы не заметили слишком примечательной черты в [250] его лице, которая отличала бы его от жителей Тани; а одежда его, или лучше сказать украшения были такие же, какие они употребляли; волосы он имел курчавые и короткие, а потому они и не были разделены на малые хвостики. Он был веселого, живого нрава, и казался быть более склонным в забавам, нежели жители Таны.»

Об острове Эмире Форстер говорит, что они точно не могли узнать — обитаем он или нет. Но мы узнали, что он обитаем, ибо на Тане видели жителя с него; нам также удалось видеть одного жителя с острова Анатома; и еслибы танские жители нам об них не сказали, то мы не могли бы их отличить ни по чертам лица, ни по нарядам: так они сходны между собою; в языке же разности нам приметить было невозможно. Жители Таны обходились с ними весьма ласково, и казалось, что они приехали сюда за каким нибудь делом, потому что нами, по видимому, они весьма мало занимались и смотрели на нас без приметного удивления.

Я выше упомянул, что словарь танского языка, собранный покойным Муром, каким-то случаем затерян во время нашего плена в Японии, и потому я здесь помещаю только небольшое число слов, кои были вписаны в тетрадях ежедневных моих записок.

Ивау! или Ибау! таким, образом они восклицали всегда, когда видели какую либо вещь для них новую; или когда что нибудь их удивляло. Равным образом употребляли тоже междометие, когда что им не нравилось, или если что хотели они иметь у себя. Различный тон и телодвижения означали различные действия мыслей: когда хотели они изъявить свое удивление, то, восклицая Ибау, щелкали пальцами и тогда, согнувшись, наклоняли все тело; а если когда что нибудь им нравилось, то лицом они делали такие гримасы, которые европеец сделал бы, смотря на что нибудь с ужасом, или на какую либо отвратительную вещь.

В заключение моих замечаний, я скажу в предосторожность тем мореплавателям, которым случится посетить остров Тану, что, не смотря на дружеское обхождение с нами жителей оного, они не должны слепо доверять миролюбивому их расположению. Весьма вероятно, что один страх огнестрельного нашего оружия над ними действовал и удерживал их от нападения на нас; иначе, прельстясь множеством наших вещей, столь для них ослепительных, они непременно покусились бы нас перебить и завладеть кораблем. И потому-то надлежит их держать в тех мыслях, что пушки и ружья могут достать на всякое расстояние, лишь бы предмет был в виду, и что ими можно действовать всякую секунду; для чего в присутствии их никогда не должно заряжать ружей; или по крайней мере заряжать так, чтоб они того приметить не могли, как то мы всегда делали: для сего хорошо иметь двуствольные ружья.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

На пути от острова Таны до Камчатки.

В предъидущей главе было упомянуто, что мы взяли пункт нашего отшествия, 31-го июля в 11 часов утра, от острова Эмира, имея SW его оконечность на OtN в 6 милях глазомерного расстояния. Правили мыс N, стараясь сколько возможно для сокращения [252] пути держаться ближе меридиана Петропавловской гавани. Путь сей на всех картах усеян островами, открытыми большею частию мореплавателями семнадцатого века, неимевшими способов верно определять географическое положение мест, а особливо по долготе, в коей разность с истинною иногда простирается до многих градусов. И хотя в существований островов, лежащих на картах по нашему пути, сомневаться было невозможно, но на точность их положения никак понадеяться нельзя было; а потому плавание наше теперь подвержено было большим опасностям и требовало необыкновенной осторожности. К несчастию же нашему, обстоятельства требовали, чтоб мы нынешнею осенью пришли в Камчатку; для сего и по ночам принуждены были нести много парусов: одно упование на Бога и надежда на расторопность и искусство экипажа, заставляли меня в столь опасном море, в самые темные ночи иметь такой большой ход, который иногда наводил ужас на самих васъ! Но в необыкновенных обстоятельствах часто бывает нужен риск, без коего иногда наилучшим образом принятые меры не удаются.

Во весь сей день (31-го июля), ветер очень свежий дул от WtN и от W; мы шли полный бейдевинд левым галсом под всеми парусами; остров Эрроманго, проходя его, мы видели до наступления темноты.

С полуночи 1-го августа ветер пошел к S, и во все сутки дул очень умеренно из SW-й четверти при ясной погоде. Мы плыли прямо на NtW и переменили в сутки по широте 1° 46' или 106 миль, а в ночь на 2-е число ветер постепенно стал склоняться к S и после полудня в широте 15½°± сделался настоящий SO-й пассатный ветер ¹³³, только дул он очень тихо; а в следующий день в широте 12½° стал дуть свежее. 2-го числа, во весь день погода была ясная; по амплитуду восходящего солнца нашли мы сегодня склонение компаса 12° O-е.

Августа 3-го числа во все сутки свежий пассатный ветер дул прямо от SO, при облачной и малооблачной погоде; временно показывалось солнце; правили мы на NtW. Августа 4-го, при весьма свежем SO пассатном ветре шли мы до полудня 12 часов на NtW, а последние полусутки на N под всеми возможными [253] парусами. Погода по большой части была ясная, лишь поутру только находили временно облака и изредка шел дождь, что едва-ли когда бывает в полосах пассатных ветров на Атлантическом океане, как по северную, так и по южную сторону экватора. Сего числа, в половине 8-го часа утра, увидели мы землю острова Барвеля или Токопии на NW; в 10 часов средина оного от нас находилась по правому компасу прямо на W, а в полдень на SW 62° 15'. В сии два часа перешли мы 11¾ мили прямо на N по правому компасу, а в полдень место наше было по наблюдениям:

в широте 12° 04' 25" в долготе 169° 23' 24" (*)

(*) С самого отправления нашего от мыса Доброй Надежды, хронометры наши шли очень хорошо и правильно, не делая между собою почти никакой разности. В продолжение всего плавания мы находили, что средняя долгота, ими показуемая, против сысканной по лунным расстояниям, была около 20 миль западнее, то есть менее. А в порте Резолюшене острова Таны, коего широта и долгота определены капитаном Куком, нашли мы, что долгота, по ним найденная, была на 18' 34" западнее истинной. Следовательно, в трои сутки с небольшим хронометры наши не могли сделать большой перемеены в ходу, и нам можно было на них положиться.

Разность широты и долготы от места нашего в полдень до острова Барвеля по пеленгам — + 11' 45" — 24' 00".

Широта и долгота острова, нами определенная — 12° 16' 08" 168° 59' 24".

а широта и долгота его на карте Арросмита — 12 12 00 169 00 00.

Разность — 00° 04' 08" 00° 00' 36".

По взятым после полудня лунным расстояниям долгота наша, к полудню приведенная была 169° 12' 27"; а от полудня до 6 часов вечера мы прошли по правому компасу на NtO 36 миль; и хотя погода была ясная и с салинга беспрестанно мы смотрели в трубу, но островов Митры (Mitre Island) и Чери (Cherry Island), открытых в 1791 году английским военным судном «Пандора», мы не видали. На карте Арросмита они положены:

и над первым из них подписано: Very high land, то есть, весьма высокая земля. Из сего я заключаю, что долгота их нехорошо определена, и на карте они положены не в своем месте, иначе мы должны были бы непременно видеть остров Чери; ибо тогда погода стояла ясная и горизонт был весьма чист. [254]

5-го числа во все сутки мы правили прямо на N по компасу; свежий пассатный ветер дул попеременно от SO и OSO, по большой части при облачной погоде с мелким дождем, а в 5 часу пополудни вдруг ветер отшел к S и дул тихо целый час, потом полчаса дул также очень тихо от О, наконец опять возвратился к SO и задул с прежнею силою; доколе он был тихий и переменялся, тогда шел проливной дождь, а вечером в северо-западу по горизонту блистала молния.

Во все следующие сутки мы продолжали плыть на N по компасу; пассатный ветер дул тихо от SO и OSO; погода стояла облачная. А 7-го числа, пасат начал изменяться, дул очень тихо, часто отходил то в S, то к О, а иногда к NO, и нередко на некоторое время прерывался штилями; погода по большой части стояла облачная и временно шел дождь, а иногда выяснивало. В полдень мы находились по обсервации в широте 6° 50' 52"; в долготе: по хронометрам 166° 16' 9", по лунным расстояниям после полудня в 3 часа взятым и к полудню приведенным 169° 29' 24".

Августа 8-го, в полдень, место наше по обсервации было в широте 5° 30' 54", в долготе по хронометрам 169° 28' 45", а по лунным расстояниям 169° 32' 45"; термометр в полдень под тенью стоял на 85°, а на солнце поднялся до 115°: такого жара прежде мы еще не имели. С сего числа ветер стал дуть еще тише; иногда штилело, и после дул он с разных сторон чрез короткое время один после другого; часто находили тучи с сильным дождем; такая погода продолжалась 9, 10 и 11-е числа.

9-го числа, в полдень: широта наша по полуденной высоте солнца была 4° 31' 10", долгота по хронометрам 169° 21' 56", а по расстояниям луны от солнца 169° 24' 11"; термометр около полудня в тени показывал 90°, а на солнце 117°; ночью к востоку блистала молния.

10-го числа, облака не позволили нам сделать никаких астрономических наблюдений; вечером в 9м часу освещала луна, около коей видели мы круг. По мнению некоторых мореходцев, как то я выше говорил, круги такие бывают предвестниками крепких ветров; но в сем случае вместо бури мы имели только лишь тишину.

11-го числа по наблюдениям мы находились в широте 3° 31' 34", в долготе по хронометрам 169° 2' 27"; склонение компаса по амплитуду заходящего солнца 8° 30' O-е.

Пока продолжался свежий пассатный ветер, мы видели разных морских птиц, свойственных тропическому климату, только весьма в небольшом числе, также и рыбы редко появлялись; но когда [255] ветер стал дуть тише и часто прерываться штилями, а особливо в последние три дня, тогда появилось великое множество тропических птиц, фрегатов, паль-ан-кю и несколько птиц черноватых перьями, величиною с голубя, из коих двух мы поймали; из рыб же видели: дельфинов, бонит, касаток, летучих рыб и шарков; сих последних несколько мы поймаля удами; две из них были довольно велики: одна весила 85 фунтов, а другая 53.

В ночь с 11-го на 12-е число, когда мы находились в широте 2½° S-й, в долготе 169° O-й, настал свежий ветер ONO и О и погода сделалась ясная; из сего я заключил сперва, что мы уже встретили пассат северного полушария, но чрез трое сутки опять наступившие штили, маловетрия и переменные, тихие ветры мне показали мою ошибку.

13-го числа, во все сутки, дул тихий ветер от NO, NOtO и ONO, при ясной или мало-облачной погоде. Сего числа в начале 11-го часа вечера прошли мы экватор в восточной долготе 168° 30'.

В сии сутки (14 числа) ветер и погода точно такие же были, как и вчерашний день; но к полуночи на 15-е число ветер стал утихать, и во все сии сутки был по большой части штиль и маловетрие из NO-й четверти; редко начинал лишь дуть тихий ветер от NO для от ONO. Сегодня поймали мы удою рыбу шарк, весом в 61 фунт. Сколь рыба сия ни отвратительна, как по своему виду и свойствам, так по вкусу и запаху оной, по по совершенному недостатку в свежей пищи была она лучшим нашим блюдом; несколько человек лишь из матросов, будучи в несостоянии преодолеть предрассудков, не могли оной есть ¹³⁴.

16 число, ветер дул весьма тихо от разных румбов NO-й четверти, я часто совсем утихал; погода был малооблачная с временным сиянием солнца.

17 число, во все сутки по большой части был штиль, а ветры самые тихие и маловетрия попеременно дули из всех четвертей горизонта. Погода стояла облачная и временно шел дождь. Такое состояние атмосферы нам доказывало, что мы теперь находились в полосе, разделяющей SO и NO пассаты. Широта наша в полдень по обсервации была 2° 32' 21", долгота по хронометрамъ167°47'.

В ночь на 18-е число ветер из NO-й четверти стал дуть свежее, пользуясь коим, мы шли полный бейдевинд к N; погода была малооблачная.

До полудня 29 числа ветер дул умеренный постоянно от NOtO [256] и от NO, при ясной погоде, которая позволила нам взять несколько лунных расстояний. После полудня до 8 часов погода также была ясная, но ветер сделался гораздо тише и переменялся весьма часто, между N и О. Вечером по горизонту кругом нас блистала молния; также и всю почти ночь на 20-е число. Ветр во все сии сутки дул переменный из NO-й четверти довольно тихо, погода по большой части была облачная. В полдень мы находились по обсервации в широте 5° 12' 39", в долготе по хронометрам 167° 45' 36"; по лунным расстояниям от солнца 167° 45' 21". Вечером сегодня поймали мы руками севших на шлюп трех птиц: одного фрегата и 2 угольников ¹³⁵. До полудня 21 числа тихий ветер дул от разных румбов NO четверти очень тихо, при облачной погоде, и временно находили дождевые шквалы. После полудня погода стояла таже, но ветр дул свежее и постоянно от NOtN; вечером к NW блистала молния.

Постоянный ветер от NOtN, при облачной и ясной погоде, попеременно дул до 11 часов утра 22-го числа, потом уже во все сутки были штили, маловетрия и самые тихие ветры из NO-й четверти, которые даже иногда и к SO-ю четверть переходили. Такая неправильность и непостоянство ветров показывали, что мы еще не достигли северо-восточного пассата. Сего числа широта наша в полдень но обсервации 6° 58' 19", долгота по хронометрам 166° 30' 46", по расстояниям луны от солнца 166° 32' 11"; в вечеру пошел дождь и продолжался во всю ночь, но не беспрестанно, а с нахождением порывов ветра с тучами; около 8-ми часов утра выяснило и после почти во все уже сутки стояла ясная погода; ветер же дул только несколько часов самый тихий от OSO; впрочем, была или совершенная тишина или легкое маловетрие между N и О.

С полуночи на 24 число, умеренный ветер начал дуть постоянно от NOtN и продолжался во все сутки, переходя иногда к NO и к ONO; погода стояла облачная, малооблачная, а временно и солнце показывалось. В полдень мы находились по обсервации: в широте 8° 11' 15", в долготе по хронометрам 165° 46' 47", по расстояниям луны от солнца 165° 37' 46"; склонение компаса по амплитуду восходящего солнца 10° 24' O-е. С отбытия от острова Таны и до сего числа мы видели почти всякую ночь молнию вдали на разных частях горизонта, гром же слышали только один раз, и то два или три весьма слабые удара, далеко. А нынешнюю ночь (на 25-е число) поднялись на ветре к NO страшные тучи, и пока оне были на горизонте, яркая молния блистала часто [257] и ужасный гром гремел; мы ожидали большой грозы, но тучи, проходя над нами, принесли только свежий ветер и проливной дождь; молния же блеснула только раз с слабым громовым ударом и скоро после сего небо выяснило; остались только вдали тучи, из коих временно показывалась молния, но с рассвету и те исчезли.

Сего числа поутру встретили мы настоящий пассатный ветер от NO; в полдень находились: в широте по обсервации 9° 27' 11", в долготе по хронометрам 164° 50' 16", по расстоянию луны от солнца 164° 47' 02"; от полудня до 6 часов вечера прошли мы по правому компасу на NW 25° 26', 25½ миль. От сего нашего места остров Лагурфанес (Lagurfanes) ¹³⁶ должен находиться на NO 66° 05' правого компаса в 24¾ милях. Тогда погода стояла ясная и горизонт был совершенно чист; но мы с форсалинга, в зрительные трубы, увидеть острова не могли. Высота нашего форсалинга, над поверхностию моря была 68 фут, следовательно, расстояние зрения простиралось на 10¾ мили; итак, если бы помянутый остров имел высоты 18 или 20 сажень, то мы его могли бы хорошо видеть; но надобно думать, что он или очень низок, или нехорошо на карте положен.

Во все сутки 26 числа, так как и в прежние, мы шли полный бейдевинд к NNW при свежем пассатном ветре от NО, NOtO и ONO, при малооблачной ясной погоде; а временно находили шквалы, которые доказывали, что в небольшом расстоянии от нас на ветре должны были находиться острова, которые и в самом деле на картах означены были. Томас Баттер (Thomas Butler), начальник английского остиндского корабля «Вальполь» (The Walpole), идучи в 1794 году от мыса Доброй Надежды в Китай кругом Новой Голландии, открыл между множеством Каролинских островов новую купу, которую он назвал Броуновой грядою (Browo's range) в честь одного Броуна, главного в Кантоне прикащика индейской компании. Господин Баттер говорит, что, находясь в виду сих островов, он имел случай сделать несколько хороших лунных наблюдений, по коим определил самого северного из них ¹³⁷ долготу 162° 42', широту 11° 43'; а самого южного ¹³⁸ долготу 162° 52', широту 11° 19'. По его описанию, они очень низки, и он видел их с марса в расстоянии 4 лиг; один из них [258] только в таком же расстоянии виден был с юта. Мы сего числа (26) в полдень находились по обсервации в широте 11° 50' 51", в долготе по хронометрам 163° 09' 50"; лунных обсерваций ныне мы не имели, но по вчерашним нам было известно, что хронометры наши показывали долготу довольно исправно; а по переплытому расстоянию от полудня до 6 часов вечера и по румбу мы нашли, что остров Парива должен был от нас находиться на SW 12° 48' в 13⅓ мили, а в 5 часов немного того ближе. Горизонт нашего зрения с салинга простирался на 10¾ мили; то если бы остров имел возвышения над поверхностию моря только 10 фут и тогда нам возможно было бы его видеть. Надобно однакож сказать, что нашедшие в вечеру облава несколько помрачили горизонт, которые, может быть, слившись с берегом, скрыли оный от нашего взора. В ночь на 27-е число на западной стороне горизонта блистала молния, а ветр пассатный дул от ONO, при котором довольно часто находили порывы с дождем; некоторые из них были очень сильны. После рассвета хотя дождя и не было, но ветер продолжал дуть шквалами, по большей части при облачной погоде; солнце временно только сияло; притом ветер столь переменился, что после полудня 4 часа дул от NOtN; а 2½ часа пред полуночью SO. Такое непостоянство ветра в полосе чистых пассатов, служило явным признаком близости довольно больших и высоких островов; почему в сие время по ночам мы несли парусов менее против обыкновенного и были во всякую минуту готовы броситься к своим местам, и как офицеры, так и нижние чины не раздевались. В полдень широта наша по обсервации 13° 08' 20"; долгота по хронометрам 162° 5' 7".

С 28-го числа августа во 8-е сентября шли мы в северу, то бейдевинд, то в полветра, с пассатным ветром, который дул по большой части умеренно, при ясной погоде; изредка, однакож, набегали облака со шквалами и иногда с дождем, да и молния часто по ночам блистала; тогда и направления ветров несколько переменялись. Сие показывало, что мы находились недалеко от какой нибудь земли; но более такие признаки замечены нами 31-го августа в широте около 21° N, долготе около 160° О-й.

2-го сентября в 2 часа пополудни прошли мы северный тропик в долготе 158½° O-й, употребив на переход жаркого зона (выключая 5 дней пребывания нашего на острове Тане) 36 дней.

В ночь на 8-е число сентября, когда мы были в широте 32° 30', долготе 155° 45' ветр отошел от ONO чрез О немного в S и стал дуть гораздо тише; это было знаком, что пассат нас [259] оставляет; дул он тихо до 2 часов после полудня сего числа (8), а тогда в широте 33°, долготе 155° 48' перешел к SO и небо покрылось облаками. Сегодня, оставляя пределы благоприятных погод и всегда умеренно дующих пассатных ветров, мы стали готовиться в встрече с осенними бурями суровых северных стран; для чего и вытянули вновь штаги и ванты.

9-е и 10-е число сентября, ветер дул умеренно от разных румбов с южной стороны; мы, пользуясь оным, правили на N прямо и имели весьма скорый ход.

10-го числа в 3 часу пополуночи видели мы метеор; оный состоял в огненном шаре величиною в большую звезду, сопровождаемый длинным светлым хвостом, имевшим направление к зениту; шар сей имел полет в горизонту и при его появлении все небо сделалось весьма светло: подобного сему явления мы еще никогда не видывали; чрез две же минуты после того, как он исчез, последовал громкий звук, похожий на пушечный выстрел. Быстрое наше приближение в Камчатке заставило меня с сего дня увеличить выдаваемую матросам порцию сухарей, которых вместо одного фунта приказал я производить по фунту с четвертью на человека в день. Приближаясь к Камчатке, мы заблаговременно утешали себя мыслями, что найдем там большое изобилие в свежих съестных припасах. Хотя путешествие капитана Крузенштерна и не было еще напечатано при отправлении нашем из России, но по весьма похвальным отзывам офицеров, с ним служивших, о камчатском начальнике ¹³⁹, который снабжал их изобильно всем тем, что производит вверенная управлению его область, и старался сделать пребывание их в оной сколь возможно приятным, мы надеялись найдти там подобное же гостеприимство; а перечитывая те места в путешествиях Кука и Лаперуза, где они пишут о Камчатке, мы находили такие же похвальные отзывы о гостеприимстве и изобилии ceй дикой и отдаленной страны. Сии мореплаватели с восторгом говорят об услужливости камчадалов и вообще камчатских жителей, которые, получая от них порох и дробь, охотно стреляли для них дичину; почему мы заранее представляли себе: как мы будем есть вкусных камчатских уток, лебедей и лучшую рыбу; один лишь капитан Сарычев ¹⁴⁰, в путешествии своем не весьма похвально относится о продовольствии и гостеприимстве, которое можно было [260] найдти в Петропавловской гавани. Но как мы четыре месяца большею частию жили на сухарях и солонине, а пили вонючую, гнилую воду, то нам приятно было воображать, что какие нибудь временные причины произвели недостаток в съестных припасах, который терпел г. Сарычев в Камчатке; но что мы этого не потерпим.

Сентября 11-го, во все сутки, умеренный ветер дул от разных румбов NO-й четверти, с небольшими дождливыми шквалами; погода была так облачна и пасмурна, что мы не могли сделать ни одного наблюдения небесных светил;. а со стороны ветра, то есть от NO, шло большое океанское волнение, или по морскому сказать зыбь, которая могла бы нас устрашить, будучи предвестницею бурь в других морях, еслиб мы не знали по описанию прежних мореплавателей, что зыбь с северо-восточной стороны по большей части в здешнем океане бывает без всякого ветра. После полудня видели мы много китов, и один дельфин около шлюпа плавал; а также видели черного албатроса. Умеренный ветер от NNO, NtON и NO при облачной погоде с временным проясниванием дул почти во все сутки 12-го числа; а с 8 часов вечера стал гораздо крепче; волнение же по прежнему шло от NO и было велико. Сего числа мы видели в последний раз летучую рыбу ¹⁴¹.

13-го числа с полуночи до 8 часов утра дул довольно крепкий ветер от ONO и О, с порывами при облачной погоде, а с 8 часов начал он усиливаться и с полудню дошел до высочайшей степени жестокости; погода сделалась пасмурная с дождем; наблюдений мы никаких сделать не могли, но по счислению находились в широте 39° 14', а в долготе, исправленной последнею разностию, 154° 26'. Жестокий ветер от OSO, с сильными порывами, при пасмурной дождливой погоде, дул до полуночи на 14-е число; а в полночь отошел к SO и дул с прежнею силою; волнение было чрезвычайно велико, а в 2 часа пополуночи ветер вдруг пошел в S, потом с SW, к W и к NW, так что чрез полчаса, то есть, в половине 3-го часа ночи, он сделался NW, и пока переходил, было тихо, а потом сделался такой же ужасный ветер, как и прежде, и дул совсем с противной стороны. Во время сей перемены мы находились в широте 40¼°±, в долг. 154° 45'±; я ожидал от такой необыкновенной перемены [261] настоящего урагана, однакож дело кончилось тем, что NW-й ветер, продув ровно сутки, стал стихать и скоро после 8 часов утра 15-го числа совсем утих; в обоих сих случаях облака неслись быстро по ветру. Сего числа от 8 часов утра и до 11 тихий ветер дул от NtW и N, потом 4½ часа была тишина, после сего тихий ветерок сделался от S, который в 6 часов пополудни перешел к SO; тогда сделалось пасмурно и пошел дождь, а до сего было облачно, однакож временно показывалось солнце. В полдень мы находились в широте по обсервации 40° 58' 48"; в долготе по хронометрам 155° 23' 37"; между множеством летавших около нас албатросов и петрелей, после полудня сего числа видели мы небольшую береговую птичку, которую, надобно думать, ветром унесло на такое большое расстояние от берега.

До 4-х часов пополуночи 16-го числа умеренный ветер дул от OSO, при пасмурной дождливой погоде; потом перешел он к SW и продолжал дуть умеренно от разных румбов сей четверти до 6 часов вечера, а тогда, с нашедшим сильным шквалом от W, ветер стал усиливаться; погода вообще была пасмурная или облачная, но прежде или после полудня несколько часов сияло солнце. В полдень широта наша по обсервации 42° 46' 18"; долгота по хронометрам 155° 6' 45". Сегодня прошли мы несколько носящихся по морю деревьев, из коих два были очень толсты и длиною от 7 до 10 фут; оне показались нам довольно свежими; надобно было думать, что оне не слишком давно носятся по воде.

В ночь на 17-е число ветер дул довольно крепко от WtS, а в 1 часу нашел сильный шквал от сего же румба, с дождем и градом, после которого ветер стал утихать и дул тихо во все сутки: до полудня из SW четверти, а после полудня из NW-й. Погода была по большой части облачна с просиянием солнца; вечером же к SO блистала молния; в полдень широта наша по обсервации 44° 38' 25", долгота по хронометрам 155° 18' 36". Сегодня видели мы очень много китов в разных сторонах кругом нас.

В час пополуночи на 18-е число ветер от NNW стал усиливаться и скоро сделался довольно крепкий с порывами; при облачной сухой погоде временно прояснивало солнце; ветер от NNW и NWtN с такою силою дул во все сутки. В полдень широта наша по наблюдению 45° 20' 36", долгота по хронометрам 156° 39' 30". Поутру сего числа видели мы около нас летающих: множество албатросов, разных родов петрелей, одну [262] прибрежную чайку, а на воде двух диких уток ¹⁴² из рода нырков.

Во все сутки 19-го числа ветер дул умеренный от разных румбов NW-й четверти, при облачной и малооблачной погоде. В полдень мы находились по обсервации в широте 46° 47' 16", в долготе по хронометрам 157° 49' 18".

До 8 часов утра 20-го числа тихий ветер, при облачной погоде, дул от W прямо, потом один час стояла тишина, а в 9 часов задул ветер от SW, который чрез 2 часа перешел в SSO и от сего румба стал дуть довольно свежо; по направлению своему он был для нас самый попутный, какого мы уже несколько дней не имели; почему мы, приведя на настоящий свой курс NtW, поставили все возможные паруса. В полдень мы находились по обсервации в широте 46° 52' 32", в долготе по хронометрам 157° 38' 29". Сего числа в 5 часов пополудни умер у нас скоропостижно от воспаления в желудке матрос Перфил Кирилов; он вел себя очень хорошо и был исправный матрос в своей должности, почему заслужил общее сожаление как офицеров, так и нижних чинов. Ветер от SSO простоял до 4 часов утра следующих суток, потом перешел в SW четверть, наконец около полудня к NW четверть, в которой и остановился; дул умеренно; ночью было дождливо, а после облачно, временно однакож сияло солнце; в полдень широта наша по обсервации 49° 09' 53", а долготы по наблюдениям определить не могли. В 8 часов вечера сделалось опять пасмурно и шел дождь.

В ночь на сие число, так и на 22-е, море в разных местах около нас испускало большой свет от известных фосфорических животных, плавающих на поверхности океана. 22-го числа почти во все сутки довольно крепкий ветер дул от разных pyмбoв NW четверти, с весьма сильными шквалами, при пасмурной дождливой погоде.

23 сентября, также во все сутки, ветер дул из NW четверти, только очень умеренно, при малооблачной погоде, а от NO шла большая зыбь. В 12 часу пред полуднем, ко всеобщее нашей [263] радости, увидели мы камчатский берегъ! берег, принадлежащий нашему отечеству! и хотя он от С.-Петербурга отдален на 13000 верст, но со всем тем составляет часть России; а по долговременному нашему отсутствию из оной, мы и Камчатку считали своим отечеством, единственно потому, что в ней есть русские, и что управляется она общими нам законами. Радость, какую мы чувствовали при воззрении на сей грозный, дивий берет, представляющий природу в самом ужасном виде, могут только те понимать, кто бывал в подобном нашему положении, или кто в состоянии себе вообразить оное живо! Первая земля, открывшаяся нам, была южная сопка, названная капитаном Крузенштерном, в честь Камчатской области правителя, Кошелевой сопкою. Она нам открылась на NW 65°, в глазомерном расстоянии от 40 до 50 миль, а в полдень она находилась на NW 58°. Широта наша в сие время по обсервации была — 50° 54' 20".

Долгота: по хронометрам — 158 53 52.
по расстояниям луни от солнца — 158 41 35.
по счислению — 162 53 46.

С полудня шли мы вдоль берега к N, смотря потому, как ветер позволял править. При захождении солнца показались нам еще четыре горы севернее Кошелевой сопки: все оне были покрыты снегом. В 6½ часов пополудни Кошелева сопка от нас находилась на SW 85°, а самая северная из видимых вами, стоявшая на видавшемся в море мысе, которая должна быть так названная Поворотная сопка, на NW 29½°. С полуночи на 24-е число ветер перешел в SW четверть, а в 4 часа ночи сделался S и от сего румба и от StO дул по полудень: сначала тихо, но после довольно крепко; погода была пасмурная и шел мелкий дождь; мы шли вдоль берега к N; но ни берегов, ни гор на оных, по причине чрезвычайно пасмурной погоды, видеть не могли. Наконец в 11 часов пополуночи привели мы шлюп в дрейф, чтобы смерять глубину, но линем в 105 сажен дна не могли достать; почему, не видав берега, пошли к О, правым галсом; но в исходе 2 часа пополудни он вам открылся на WSW сквозь мрачность; тогда мы спустилися на NNW и при ветре из SW четверти, поставив все паруса, пошли по румбу, ведущему во входу в Авачинскую губу. В 4 часу пополудни вдруг тихий ветер задул от разных румбов и заставил нас убрать паруса, а чрез полчаса сделался он от WSW и на сем румбе остановясь дул тихо, но для нас был противный, почему мы и не могли сегодня войдти в губу, а принуждены были, [264] лавировать перед входом. В 6 часов вечера Поворотный мыс от нас был на SW 60°, Вилюченская гора на NW 12°; Шипунский мыс на NO 52°. В 7 часов, по меридиональной высоте звезды Алтера, мы находились в широте 52° 41' 41". Вечером погода была очень ясная и можно было бы даже назвать ее приятною, если бы дувший с снежных камчатских гор ветер не наносил такой стужи, от которой, по долгому нашему пребыванию в теплых странах, мы уже и отвыкли, а потому, чтоб иметь удовольствие во весь вечер быть на верху и любоваться величественными картинами природы, которые представляла нам Камчатка, мы принуждены были одеться так тепло, что платье наше не делало нам чести, как уроженцам и жителям северных стран.

Камчатка представляла нам такую картину, какой мы еще никогда не видывали: множество сопок и превысоких гор с соединяющими их хребтами были покрыты снегом, а под ними чернелись вдали леса и равнины. Некоторые из вершин гор походили на башни, а другия имели вид ужасной величины шатров; что подало повод острякам из наших матросов сказать, что тут чорт лагерем расположился; другие же из них говорили, что Россия сюда обратилась задом. Первая мысль была удачна; и в самом деле, я думаю, что Мильтон, в поэме своей: «Потерянный рай», не мог бы лучше уподобить военный стан сатаны, когда он вел войну против ангелов, как если бы сравнил оный с камчатскими горами в осеннее время.

Ночь, подобно вечеру, была очень светла до половины 8 часа утра 25 сентября, при тихом ветре от W, мы лавировали, стараясь приблизиться во входу в Авачинскую губу, но успеха большого в лавировке не имели. Наконец, в половине осьмого часа наступила тишина, которая продолжалась более часа; потом настал тихий ветер от SSW, с помощию коего, при весьма ясной погоде, мы, поставив все паруса, пошли во входу. В полдень Шипунский мыс был от нас на NO 16°, маячный отруб на NW 25½°; Поворотный мыс на SW 2½°. Положив пеленг сей на карту капитана Крузенштерна, мы нашли себя от входа в 14 милях; а место наше в полдень по наблюдениям было в широте — 52° 39' 37"

В долготе: по хронометрам — 158 48 57.
по расстояниям луны от солнца — 158 36 57.
по счислению — 162 40 12.

И так, счислимый наш пункт бил восточнее определенного по пеленгам на 135 миль, а сысканного по лунным расстояниям [265] восточнее по долготе на 4° 03' 15". Разность сия происходила неравномерно; сначала, по выходе нашем с острова Тани, мы находили себя всякий день западнее нашего счисления; такая разность прибавлялась понемногу, до встречи нашей с северо-восточным пассатом; тогда гораздо чувствительнее стала она увеличиваться, и наконец сделалась более пяти градусов. Когда же мы вышли из полосы пассатов и встретили западные ветры, тогда разность в долготе между истинным нашим местом и счислимым начала уменьшаться. Из этого следует, что на ход наш имело действие течение вод, стремящееся по направлению господствующих ветров. Что же принадлежит до широты, то обсервованная наша широта иногда била севернее счислимой, а иногда южнее.

В 3-м часу пополудни достигли мы прохода, соединяющего океан с Авачинскою губою, а в 5 часу, прошед оным, вошли в губу; тогда открылись нам все берега, окружающие сию прекраснейшую в свете гавань. Мы тотчас бросились с зрительными трубами смотреть, где находилась Петропавловская гавань, прославленная посещением знаменитых мореплавателей: Беринга, Чирикова, товарищей великого Кука ¹⁴³, Лаперуза, Сарычева и Крузенштерна. Знавши по карте положение помянутой гавани, нам нетрудно было оную отыскать: мы скоро усмотрели в северу между двумя горами, на возвышенной, несколько отлогой равнине десятков до пяти крытых соломою избушек, из коих многия могли назваться в точном смысле хижинами. Вот из какого строения состояло селение Петропавловской гавани! самые великолепные здания в оной были: казенный дом начальника и дом Российской Американской компании: первый занимал сажен 7 или 8 длиннику и около 5 сажен поперечнику, вышиною был сажени в три; а последний почти при такой же величине был покрыт тесом и имел в рамах целые стекла; в первом же вместо оных служила слюда и старые рапорты. Церковь в Петропавловской гавани не была еще готова; она в сие время была складена только до половины из тополевого леса.

Усмотрев Петропавловскую гавань, мы взяли свой курс в оной таким образом, чтоб миновать мель, лежащую при входе в так называемую Раковую губу. В сем случае мы употребили карту г. Сарычева; известная точность сего мореходца, с какою описывал он берега, заставили меня иметь к его планам [266] гаваней полную доверенность; почему мы без всякого опасения шли под всеми парусами, и вошед в гавань около 8 часов вечера, положили якорь. Вот и конец первой воловины моего путешествия.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

Комментарии

107. Когда капитан Кук послал свои гребные суда в первый раз здесь на берег, то жители сделали на людей его нападение; но Кук, подозревая их злое намерение, заблаговременно приказал приготовить пушки на кораблях к действию, выстрелы из коих ядрами по лесу мимо ушей диких, тотчас их разогнали и так настращали, что после они не отваживались уже нападать на него. Очень вероятно, что сему же действительному средству вразумления диких к добру и мы обязаны за ласковое их с нами обхождение.

108. К сему делу был употреблен г. Мур; тот самый несчастный офицер, который после был со мною в плену у японцев. Он имел удивительное искусство объясняться пантомимами; сим средством составил он довольно пространный словарь танскомy языку, который однакож во время нашего плена затерял.

109. У них есть род перечного растения, называемое всеми жителями островов Тихого океана кава, которое и Танцы также произносят и знают употребление оного. Английские мореплаватели слово сие пишут ава, а французские кава. Сии последние произносят оное настоящим образом; надобно заметить, что вообще французы пишут иностранные слова ближе к истинному выговору, нежели англичане.

110. Сколько, может быть, редкостей хранится в музеях и кунсткамерах подобных этому болту!

111. Отец с сыном.

112. Растение сие находится в изобилии почти на всех островах Тихого Океана. Жители из корня оного приготовляют пьяный напиток, до которого они страстные охотники.

113. Приехавших к английским кораблям, когда они пристали к острову.

114. Тоже, при первом свидании.

115. В первые дни прибытия англичан к острову.

116. Число их, по его словам, было около 900 человек.

117. Сначала только мы требовали, чтоб вооруженные люди близко нас не стояли.

118. На всех островах Тихого океана жители в знак дружбы меняются именами.

119. 30 или 36 фут.

120. 24 или 30 фут.

121. 75 или 90 фут.

122. Если бы он был жив.

123. Когда они прогуливались по лесу.

124. Первый есть главный из островов Общества, а последний из Дружеских островов первый.

125. О сей огнедышащей горе Форстер говорит, что в их бытность она сильно горела, с ударами чрез каждые 5 минут, или около того. Некоторые из ударов походили на жестокий гром: от них гул продолжался с полминуты после удара, и что весь воздух был наполнен дымными частицами и теплом; пепел, попадая в глаза, причинял большую боль. Деки и снасти покрылись черною золою в продолжение нескольких часов, которая также усыпала весь морской берет. Пламя мы видели всякую ночь, а днем только один дым, и слышали глухой звук, подобный отдаленному грому, но очень сильных ударов при нас не случалось; впрочем, были удары, коих звук продолжался до полуминуты. В последний день нашего стояния здесь, ветер дул от севера, прямо к нам с огнедышащей горы; тогда жители предостерегали нас и советовали не обращаться лицом в горе, показывая знаками, что пепел причиняет боль глазам. В ту ночь, как мы пошли из залива, северный ветер много золы нанес к нам: палуба и снасти ею покрылись; удары в сию ночь были сильнее и пламя больше; накануне сего и днем прежде шло много дождя.

126. Arum esqulentum.

127. Г. Форстер упоминает, что он видел такую ограду каменную, вышиною 2 фута; нам не случалось заметить каменных оград.

128. Капитан Кук оставил на острове Тане двух собак разного пола; но мы не могли добиться толку у жителей: что сделалось с сими животными.

129. Форстер говорит, что они не могли узнать: дождевая ли вода наполняет озеро, где мы брали воду, или это остатки реки, текущей из внутренних гор и теряющейся в песках и пепле, извергаемом огнедышащею горою. На сие и скажу, что когда жители показывали мне в первый раз сие озеро, то они знаками изъясняли, что в нем дождевая вода.

130. Жители многих островов Тихого океана жуют корень растения кавою называемого и пережевав выплевывают в один сосуд, который таким образом наполнив жеваным корнем, слюною и водою, дают несколько времени постоять, и из сего-то мерзкого состава выходит пьяный их напиток.

131. Форстер пишет, что он видел такой инструмент лишь о 8 дудках; но мы всех по нескольку у них выменяли.

132. Г. Форстер определяет также число жителей и на всех других островах, обитаемых дикими народами, к которым он приставал во время своего путешествия; эта привычка есть у многих путешественников: чего невозможно узнать достоверно, о том они говорят наугад.

133. До прибытия еще нашего к острову Тане, будучи 24-го июля в широте 21½°, долготе 169½° О-й, мы встретили свежий SO-й ветер и думали, что это пассат, но он только довел нас до Таны и продолжал дуть тихо дня два или три в бытность нашу в поре Резолюшене; но после пошел к NO четверть, потом к NW-ю.

134. В ловле рыбы сего рода мы были счастливы; впоследствии лишним будет упоминать, когда и какую рыбу поймали.

135. Так названные Лаперузом по цвету их перьев: Charbonier.

136. Остров Лагурфанес, один из Каролинских или Новофилиппинских островов, на карте Арросмита положен в широте N 10°00', в долготе O-й 165° 00'.

137. Парика остров (Parry's island).

138. Артурова остров (Arthur's island).

139. В бытность капитана Крузенштерна в Камчатке, начальником так был генерал-маиор Кошелев.

140. Гаврила Андреевич Сарычев, впоследствии вице-адмирал, член государственной адмиралтейств-коллегии и адмиралтейского департамента.

141. В последний раз мы видели: тропических птиц угольников (Charboniers) 24 августа, в широте 8¼°; в долготе 165¾°; фрегатов 5-го сентября в широте 29½°; в долготе 156½°; пальян-кю — 9-го сентября в широте 34¼°, в долготе 155¼°.

142. Вообще заметить должно здесь, что со времени прибытия нашего на параллель Японии и до самой Петропавловской гавани, каждый день мы видели множество разного рода морских птиц и диких уток; сии последния летели большими стадами в юго-востоку; видели также много китов, а, приближаясь к Камчатке, стали часто попадаться очень большие касатки и иногда приносило ветром береговых птиц.

143. Кук не был в Камчатке, но по смерти его, корабли, коими он начальствовал, два раза приходили в Петропавловскую гавань.