ГОЛОВНИН В. М.

ПЛАВАНИЕ РОССИЙСКОГО ИМПЕРАТОРСКОГО ШЛЮПА "ДИАНЫ"

из Кронштадта в Камчатку под начальством флота лейтенанта (ныне капитана I ранга) Василия Головнина в 1807, 1808, 1809 годах

Капская колония в книге В. М. Головнина

(1808-1809 гг.)

Василий Михайлович Головнин принадлежит уже к следующему после Коковцова поколению (российских моряков: он родился в том самом 1776 г., в котором капитан-лейтенант Коковцов совершил свое первое плавание к побережью Северной Африки.

Биографы Головнина единодушно отмечают, что родительское решение о посылке двенадцатилетнего Василия в Морской корпус было совершенно неожиданным для родни и соседей, поскольку семейные традиции Головниных, дворян Пронского уезда Рязанской губернии, были сугубо «сухопутными». Но выбор оказался правильным: из мальчика, поступившего в 1788 г. в Корпус, вырос достойный представитель той блестящей плеяды мореплавателей и воинов, которые вызывали восхищение всей Европы своими победами во время Второй архипелажской экспедиции Сенявина, совершали первые русские кругосветные плавания и в труднейших условиях исследовали арктическое побережье нашей страны.

Корпус Головнин окончил в 1792 г., еще гардемарином получив медаль за заслуги в русско-шведской войне 1788-1790 гг. Но мичманского чина ему пришлось ждать еще целый год по молодости лет. В 1793 г. Головнин был выпущен на Балтийский флот, а в 1795 г. в составе эскадры адмирала Ханыкова отправился в Англию, где прожил довольно долго. В 1802 г. он снова оказался в Англии, на этот раз уже в качестве стажера на британском флоте. Этот период службы Головнина длился до 1805 г. Ему пришлось участвовать в боях с французским и испанским флотами, за которые он получил блестящие аттестации от командиров кораблей его величества.

В 1806 г. лейтенант Головнин возвращался на родину одним из лучших в русском морском ведомстве знатоков британского флота, имея к тому же завидную репутацию умелого моряка и храброго солдата. Не удивительно, что, когда потребовался офицер, способный возглавить экспедицию в Русскую Америку и на Камчатку, выбор пал на Головнина.

Весной 1807 г. он принял под свое командование лесовозный [140] транспорт, который в это время переоборудовался на Охтинской верфи в военный шлюп и получил название «Диана». Перестройка корабля и снаряжение экспедиции проходили под непосредственным руководством Головнина, и результаты подготовки оказались убедительными свидетельствами организаторских способностей и немалого опыта командира: за три года плавания на «Диане» практически не было ни одного случая серьезных заболеваний — явление по тем временам исключительное.

«Диана» отправилась в плавание в на редкость неблагоприятное с политической точки зрения время. Летом 1807 г., после поражения русской армии при Фридланде, наметилась тенденция к русско-французскому сближению, нашедшему свое оформление в Тильзитском мире. Правительство Александра I оказалось вынуждено сменить союзников и перейти во враждебный Англии лагерь. В условиях неоспоримого господства британского флота на морях тех областей земного шара, куда направлялась «Диана», эти политические перемены создавали серьезную угрозу для экспедиции.

Головнин ощутил это уже во время стоянки в Портсмуте, где в течение лета 1807 г. «Диана» доукомплектовывалась для дальнего и опасного вояжа. Британские морские и таможенные власти чем дальше, тем откровеннее чинили препятствия снаряжению экспедиции. Однако отличное знакомство ее начальника с нравами и порядками тамошнего морского ведомства помогло завершить эту стадию подготовки более или менее удачно. К тому же Головнин сумел добиться от Адмиралтейства письменных заверений в том, что, поскольку «Диана» направляется на Дальний Восток с исследовательскими целями, британские корабли не будут ее рассматривать как вражеский корабль даже в случае начала войны между Россией и Англией.

Эти заверения, однако, оказались малодейственными, когда в апреле 1808 г. Головнин пришел в Симансштадт (нынешний Саймонстаун) в Южной Африке. Правда, на «Диане» остался андреевский флаг и англичане не предпринимали серьезных попыток захватить шлюп. Но из порта его категорически отказались выпустить и, так сказать, «на всякий случай» окружили военными кораблями, да к тому же заставили снять часть рангоута. Теперь невозможно было даже попытаться незаметно поставить паруса. В довершение всего, когда у Головнина начались трудности с продовольствием (никто из местных купцов не рискнул принимать от командира русского корабля векселя на Лондон), вице-адмирал Барти, начальник британской морской станции в Южной Африке, попытался предложить ему поставить матросов «Дианы» на работы по ремонту английских кораблей. Понятно, что Головнин с негодованием отверг это предложение. [141]

Однако время шло. Никаких надежд на улучшение положения шлюпа и его команды не оставалось. Твердость и достоинство, с какими держались Головнин и его подчиненные, рисковали остаться бесполезными: англичане рассчитывали, что рано или поздно затруднения с продовольствием заставят командира «Дианы» принять их условия. И тогда Головнин принял отчаянно смелое решение — уйти из гавани на глазах у всей британской эскадры.

После долгой и тщательной подготовки, особенно трудной из-за того, что нельзя было дать англичанам что-то заподозрить, «Диана» 19 мая 1809 г. в сильную непогоду покинула Саймонстаун. Для англичан это оказалось настолько неожиданным, что ни один из кораблей эскадры даже не успел поднять паруса.

В сентябре 1809 г. Головнин благополучно пришел в Петропавловск, выполнив первую часть программы экспедиции. В 1810 г. «Диана» ходила к побережью Русской Америки, а в 1811 г. отправилась последовать Курильские острова. Здесь, на острове Кунашир, Головнин с шестью офицерами и матросами был захвачен японцами и провел в плену больше двух лет: с июля 1811 по октябрь 1813 г. Благодаря энергии друга и помощника Головнина лейтенанта Рикорда, оставшегося после него командиром «Дианы», весной 1814 г. Головнин возвратился в Петербург после семилетнего отсутствия.

В 1817-1819 гг. Головнин совершил кругосветное плавание на шлюпе «Камчатка», в 1821 г. стал помощником директора Морского корпуса, а в 1823 г. был назначен генерал-интендантом флота и оставался им до самой своей смерти в 1831 г.

Перу Головнина принадлежат несколько книг, которые и сейчас читаются с живейшим интересом (см.: Василий Головнин, Сочинения и переводы, I — V, СПб., 1864). Среди этих книг наибольшим вниманием современников мореплавателя и у нас, и за границей пользовалось, пожалуй, описание пребывания в плену у японцев. Однако нас в данном случае интересует вышедший в свет в 1819 г. отчет о первом плавании на «Диане» (во время экспедиции на «Камчатке» Головнин в африканские порты не заходил). Эта книга содержит первое в русской литературе свидетельство очевидца об Южной Африке.

«Диана» появилась в Саймонстауне в довольно сложный период истории этой части Африканского континента. Прошел всего год с момента окончательной оккупации, англичанами Капской колонии. Правда, перед этим британские войска и администрация оставались здесь на протяжении семи лет — с 1795 по 1802 г., но все же крайний Юг континента еще оставался почти не затронутой влиянием европейских революционных событий поселенческой колонией. Это чувствуется, кстати, уже в самом употреблении [142] Головниным географических названий: будучи прекрасно знаком с английской номенклатурой этих названий, он тем не менее неизменно употребляет голландские, например «Капштадт» или «Симансштадт».

Вместе с тем для поселенцев оставалось все еще очень острым, даже болезненным, чувство обиды на англичан, бесцеремонно захвативших страну, которую они, поселенцы, как им казалось, уже с известным основанием считали своей. Впрочем, англичане платили им тем же. Головнин очень хорошо показывает, до какой степени сложными были в тот период отношения в среде европейского населения Капской колонии.

Но путешественник хорошо видел и то, что разногласия и взаимная неприязнь англичан и африканеров (применительно к этому времени можно уже пользоваться этим словом для обозначения поселенцев) ни в какой степени не облегчают положения остатков коренного населения. Он, в частности, хорошо понимал и достаточно скептически оценивал «благодетельное влияние» парламентского Акта 1807 г. об отмене рабства в британских владениях. Точно так же он отнюдь не заблуждался относительно истинных причин, побудивших парламент в Лондоне принять этот Акт. В сообщениях Головнина о положении коренного населения, как ни кратки эти сообщения, ясно ощущается возмущение бесчеловечным отношением европейских поселенцев, например, к готтентотам. В то же время Головнин с полным основанием утверждает, что грубость, тупость, и умственная лень, которые ему пришлось наблюдать среди немалой части поселенцев-африканеров (чего стоит хотя бы упоминание о 87 книгах, прочитанных всем европейским населением Капштадта в Публичной библиотеке за девятнадцать лет!), порождены прежде всего возможностью нещадно и с полного благословения начальства эксплуатировать коренных жителей колонии. Здесь мы ощущаем боль и гнев истинного гуманиста, прекрасно видевшего разрушительное воздействие рабовладения в любой его форме на человеческую личность.

Надо сказать, что Головнин не ограничивался осуждением одного только рабовладения. С не меньшим негодованием говорит он и о «варварском купеческом правлении» Ост-Индской компании, которое характеризовалось мелочной опекой над колонистами и всяческими ограничениями их прав. Ясно видел он и то, что погоня за наживой уродует взаимоотношения людей: «сказать неправду в торговых делах ныне означается техническим выражением “не терять коммерческих расчетов"», — иронически констатирует Головнин. Таким образом, и становившееся на Западе нормой торгашество никакого восторга у русского мореплавателя не вызывало. Но потомственный дворянин и кадровый офицер, Головнин тем [143] не менее хорошо понимал, насколько прогрессивными для своего времени были те буржуазные свободы, которые англичане принесли с собой в Южную Африку, пусть даже и для одного только «белого» населения Капской колонии. И немалым надо было обладать гражданским мужеством, чтобы в российских условиях 1819 г. с восхищением писать о «совершенной свободе говорить и делать все то, что только непротивно законам справедливейшим в свете и полной воле располагать и пользоваться произведением своих трудов».

Что все это были не случайные вспышки человеколюбия, доказывает вся история плаваний Головнина. Она свидетельствует, что ни на «Диане», ни на «Камчатке» практически не применялись телесные наказания, бывшие тогда на флоте основным средством поддержания дисциплины. И не случайно с кораблей, которыми он командовал, матросы не бегали (бортовой журнал «Дианы» содержит только одно упоминание — не о попытке побега даже, а только о разговорах относительно побега). А ведь на любом тогдашнем флоте дезертирство матросов было вполне обыденным делом!

Блестящая репутация Головнина как мореплавателя, его безупречная честность, простота в обращении, все обаяние незаурядной личности, естественно, привлекали к генерал-интенданту флота офицерскую молодежь. Есть достаточные основания считать, что в доме Головниных бывали многие из тех, кто 14 декабря 1825 г. вывел Гвардейский морской экипаж на Сенатскую площадь. Состоявший при генерал-интенданте мичман Ф. Лутковский, младший брат его жены, был в дружеских отношениях с одним из виднейших моряков-декабристов — Д. И. Завалишиным. Однако едва ли можно доверять отдельным утверждениям о том, что Головнин якобы был активным членом Северного общества. Во-первых, такие утверждения единичны, а во-вторых, против них говорит и то обстоятельство, что после событий 14 декабря 18125 г. Головнин остался на своем посту, а в 1830 г. был произведен в вице-адмиралы.

Иное дело — идейная близость к декабристам. Гуманизм Головнина, его уважение к правам личности были сродни воззрениям идеологов декабризма. Что же касается гражданственности, то прекрасным свидетельством ее служит неоконченная записка «О состоянии Российского флота в 1824 году», увидевшая свет только через три десятилетия после смерти автора, в 1861 г. Думать о том, чтобы опубликовать это сочинение Головнина тогда, когда оно было написано, не приходилось. Даже в 60-х годах, уже в пореформенное время, брошюра «Мичмана Мореходова», в роли которого выступает перед читателем капитан-командор Головнин, [144] видимо, показалась слишком опасной и не была включена в пятитомное издание 1864 г.

В этой записке Головнин как будто не делает широких социально-политических обобщений: это действительно анализ состояния флота и причин, его обусловивших. Перед читателем сочинение профессионального военного моряка, как будто занятого рассмотрением лишь узкоспециальных вопросов. Но поскольку хорошо известное плачевное состояние флота к концу царствования Александра I вызвано было многими причинами, большинство из которых лежало за пределами чисто военно-морской сферы, «Мичман Мореходов» указывает и на них. Достигшее невероятных даже для крепостнической России размеров казнокрадство; бездарность и невежество высшего морского руководства; начальник Главного морского штаба, приказавший покрасить у стоящих в Кронштадте кораблей только тот борт, которым они обращены в сторону проходящей императорской яхты. И на вершине всей этой пирамиды — самодержец, наивно полагающий, что Россия как государство континентальное и без флота может оставаться великою державою, — коронованный покровитель казнокрадов в Главном морском штабе и Морском министерстве, награждающий их звездами выгодными арендами, вместо того чтобы беспощадно судить и выгонять.

А в .конце сохранившейся части записки — едкое замечание о том, что «не всяк, кто носит шторы, герой, и не на всех тронах сидят Соломоны».

Собственно, в открытых выводах социально-политического свойства и не было нужды: читатель (неизбежно должен был сделать их сам. Так в труде крупного военно-морского начальника, мыслящего категориями общегосударственного масштаба, мы с полной ясностью обнаруживаем те же прогрессивные идеи, что высказывал полутора десятилетиями раньше, описывая Капскую колонию, командир «Дианы» лейтенант Головнин.

Путевые заметки Головнина, так же как и сочинения Коковцова, свидетельствуют о заметном расширении кругозора русской дворянской интеллигенции в эпоху Великой французской революции и наполеоновских войн и являют собой любопытный памятник культуры нашей страны на рубеже XVIII и XIX вв.

Публикуемые отрывки из путевых записей В. М. Головнина воспроизводятся по тексту издания 1819 г.: «Плавание Российского Императорского шлюпа «Дианы» из Кронштадта в Камчатку, совершенное под начальством флота лейтенанта (ныне капитана [145] I рангa) Василия Головнина в 1807, 1808, 1809 годах», I-II,. СПб.

Представляющие в настоящее время лишь узкоспециальны» интерес куски текста опущены.

Плавание Российского Императорского шлюпа «Дианы» из Кронштадта в Камчатку под начальством флота лейтенанта (ныне капитана I ранга) Василия Головнина в 1807, 1808, 1809 годах

Часть вторая

Хотя я и находился на мысе Доброй Надежды 13 месяцев сряду и во все это время со стороны здешнего» правительства мог иметь позволение пользоваться совершенною свободою ездить по колонии, куда и когда мне было угодно, однако читатели моего журнала не должны от меня ожидать пространного описания сего края, причины тому три: первая — недостаток в необходимо нужных познаниях для составления подробного повествования о какой-либо стране; к сему принадлежат все части естественной истории. Будучи воспитан для морской службы и проведя большую часть моей жизни на море, я не имел ни случая, ни времени, заниматься изучением сей полезной науки, а потому имею об ней одно только поверхностное сведение; вторая причина: недостаток в деньгах, нужных для путешествия, а третья: если бы и хотел я пространно описывать такие из многочисленных любопытных предметов здешней колонии, которые входили в пределы моих познаний, то это значило бы повторять то же, о чем прежде меня многими в разных книгах на разных языках было сказано. Я уверен, что во всем Южном полушарии нет ни одной страны и очень мало земель и государств в нашем просвещенном свете, о которых столько было бы писано, сколько о мысе Доброй Надежды. Кроме нашей братии — мореходцев, писавших о сей славной колонии, многие знаменитые мужи, известные в свете своими дарованиями и ученостью, нарочно посещали оную и издали в свете описания своих путешествий. И так я здесь ограничу себя описанием нынешнего состояния мыса Доброй Надежды, а что по [146] недостатку случаев, способов или нужных сведений я не мог сам узнать достоверно или заметить, то взято мною из сочинения г. Барро ¹, изданного в Англии под названием:

Travels into the interior of Southern Africa.
By John Barrow esq: F. R. S.
London, 1806.

Строки, отмеченные двумя запятыми (кавычками. — Ред.), заключают предметы, кои я заимствовал из помянутого сочинения. Г. Барро, весьма умный, ученый человек, во время путешествия своего по Южной Африке был секретарем губернатора колонии лорда Макартнея; следовательно, имел все способы в своих руках извлекать самые верные материалы из колониальных архивов и получать из других источников нужные и обстоятельные сведения для своего сочинения и потому, что он ни писал, должно быть совершенно справедливо, когда пристрастие не водило его рукою, а это в немногих местах видно, и то только в описании нравов жителей. Описание мое я разделяю на пять частей.

Первая часть заключает пространство колонии, разделение ее, число жителей, военное и гражданское правление, описание главного города Кап-Штата ² и другого приморского местечка Симанс-Штата ³.

Во второй части упомяну о произведениях края сего, не обо всех, это принадлежало бы к естественной истории, а о тех, кои служат в пищу и чем мореплаватели могут запасаться здесь, притом скажу также об обманах, коим неопытные путешественники могут быть подвергнуты здешними торговцами, и о средствах, какими они сами могут получить все для них нужное за сходные цены, и проч.

Третья часть: о характере, обычаях и образе жизни жителей, их склонностях, добродетелях, пороках, занятиях, расположении к иностранцам и проч.

Четвертая часть: о внутренней и внешней торговле колонии.

А в пятой части буду говорить о географическом положении мыса Доброй Надежды относительно к мореплаванию, о заливах и рейдах, о морях, его окружающих, о ветрах, погодах и течениях и о всем прочем, принадлежащем к мореплаванию. [147]

Пространство колонии, разделение ее₉ число жителей, гражданское и военное правление, описание Кап-Штата и Симанс-Штата

Пространство

Колония мыса Доброй Надежды заключается в границах, простирающихся между следующими четырьмя: пунктами:

К северу колония граничит рекою Кусси, песчаными-безводными степями, землею, по коей скитаются бошманы (Бошманы (Bosjesmans) значит народ, живущий в кустарниках ⁵. А здесь так называются племена диких готтентотов, которые кочуют, живут грабежом и скрываются в лесах ⁶ ), и хребтом высочайших в Южной Африке гор, называемых Niuwodds gelergte, лежащим между широтами 31 1/2° и 32°, а в долготе от 21° до 26°.

К востоку, землею кафров ⁴, отделяемою от колонии большою рыбною рекою, которая и есть настоящая между ними граница.

Мыс Доброй Надежды к югу и западу окружает южный океан.

«От мыса Доброй Надежды до устья большой рыбной реки берегом 580, а до устья реки Кусси 315 английских береговых миль (Градус содержит 6972 английских береговых миль ⁷)». [148]

Разделение

Колония разделяется на шесть округов, или дистриктов (District), кои суть:

1. Кап-Штатский дистрикт, главный город Кап-штат. Сей дистрикт лежит в юго-западной части колонии.

2. Стеленбошский дистрикт, лежащий в северо-западной стороне колонии, называется так по имени главного своего селения Стеленбош (Stellenbosh).

3. Звелендамский дистрикт находится в юго-восточной стороне колонии. Главное место в оном — Zwellendam.

4. Дистрикт Грааф-рейнет (Graaf-reynet), так называемый по главному своему селению, находится на северо-восточной стороне.

5. Вновь учрежденный дистрикт Юйтенгет (Uitenhate) есть часть Звелендамского дистрикта, отделенная с восточной его стороны.

6. Также вновь учрежденный дистрикт Тюльбагский, в коем главное место — Тюльбаг (Tulbagh). Он находится между дистриктами Стеленбошским, Грааф-рейнетским и Звелендамским и составлен из земель, от них отделенных.

Число жителей

«По присяжному списку, сочиненному в 1798 году, оказалось, что, кроме английских морских и сухопутных войск, во всей колонии жителей было ниже означенное число:

Гражданское правление

С того времени, как колония находится в руках англичан ⁸, главнокомандующий оною есть губернатор, назначаемый королем. Он носит титул королевского [149] губернатора колонии мыса Доброй Надежды и главнокомандующего его величества сухопутных войск, в оной расположенных. Положенное ему содержание чрезвычайно велико (если не ошибаюсь, то кажется 12 000 фунтов стерлингов) и власть дана обширная. Он имеет право утверждать и приказывать приводить в исполнение приговоры смертной казни в уголовных и военных судах.

Но коренные законы, учрежденные голландским правлением, остаются и ныне в прежней силе, из сего, однако ж, исключаются все постановления, служившие к пользе голландско-индийской компании ⁹, а притеснительные жителям вообще, как, например: бесчеловечные наказания (Голландская Ост-Индская компания управляла колонией с невероятною жестокостью: «Часто меру наказания определяли числом курительных трубок, т. е. сечь осужденного такое время, в какое выкурится известное число трубок, смотря по важности вины; фискал или ланддрост в таких случаях обыкновенно курили трубки, следовательно, от них зависело продлить или сократить время наказания»), запрещение прямо продавать приходящим судам всякого рода съестные припасы, вино и проч., а также и от них ничего не покупать иначе как через компанию и проч. Равным образом уничтожены также законы, которых действие могло быть вредно или несовместно с торговыми постановлениями Англии и коих существование было противно или опасно удержанию власти и влияния над колонией английским правительством. Вообще все законы, притеснительные для человечества, отменены. Впрочем, как в уголовных, так и тяжебных делах колонисты судятся судьями, выбранными из собственного своего корпуса, и прежними своими законами, но никакой приговор и никакое суда решение не могут иметь надлежащей силы без губернаторского утверждения.

Корпус общего гражданского правления всей колонии состоит из б палат или камор:

1. Палата гражданских и уголовных дел.

2. Департамент фискала. Фискал есть главный гражданский начальник Кап-Штата и округа его. Он же и полицмейстер сего города.

3. Камора запасных колониальных магазинов.

4. Камора для уплаты долгов обанкротившихся.

5. Камора брачных дел. [150]

6. Камора сиротских дел.

Кроме выше означенных присутственных мест англичане установили некоторые другие департаменты, относящиеся к коммерческим делам, с намерением облегчить встречающиеся в торговле затруднения, как-то: ломбард, меновый банк, департаменты для сбора внутренних пошлин и податей, призовый суд, таможню, казначейство для гербовой бумаги, портовую контору и прочие.

Дистрикты, или округи, управляются гражданскими чиновниками, выбираемыми из зажиточных и известных своим благоповедением граждан. Называются они ланддростами (Landdrost), у коих есть совет, именуемый Гемраден (Heemraaden), составленный из поселян округа, имеющих честное имя и некоторое имущество.

Кап-Штатский ланддрост — есть фискал города.

Округи разделяются на небольшие части, управляющие коими граждане называются Feldwagtmaster или смотрители.

Есть еще выбранные чиновники, называемые Field! Cornets и Field Corprals, коих должность состоит в сохранении тишины и спокойствия в округах, з отыскивании беглых и праздношатающихся и проч.

Военное правление

Хотя губернатор имеет титул главнокомандующего войск, однако же во внутреннее распоряжение оными он нимало не входит, а начальствует над ними старший генерал, который называется просто командиром войск. Он есть также вице-губернатор колонии, и как губернатор не мешается в управление войсками, так и генерал совсем не участвует в гражданском правлении, а носит только титул вице-губернатора для того, что он должен, в случае смерти настоящего губернатора, занять его должность до назначения другого по воле короля. Здесь военные чины не имеют ни малейшего участия в гражданском правлении и совсем никакого влияния на течение дел по сей части. При нас корпус войск состоял из двух небольших отделений: артиллерии и инженеров, из одного драгунского, из пяти пехотных и из так называемого Капского полка, [151] сформированного из готтентотов (В Капском полку .все офицеры и унтер-офицеры — европейцы, а рядовые — готтентоты. Они чрезвычайно проворны, имеют верный глаз и твердую руку, а потому стреляют очень метко и так скоро бегают, что в строю офицеры и унтер-офицеры верхами, иначе они не успели бы двигаться со своими рядовыми. Готтентоты имеют один самый важнейший недостаток в солдате: они великие трусы. Свист пушечного ядра, вид убитого товарища тотчас в бегство их обратит; содержатся и довольствуются во всем они наравне с английскими солдатами), а как все сии полки гораздо малочисленнее своего комплекта, то всех войск, способных выйти под ружье, считалось до шести тысяч, из коих, кроме одного полка, находящегося в гарнизоне Симанс-Штата, двух рот, составляющих Стеленбошский гарнизон и небольших отделений, расположенных в некоторых других местах колонии, все прочие квартируют в Кап-Штате. В сем городе один из генералов правит должность коменданта, а в Симанс-Штате командир находящегося там полка сию должность исправляет, но оба они по гражданской части никаких поручений не имеют и ни в какие распоряжения входить не могут.

Кап-Штат

Высокая гора, находящаяся от оконечности мыса Доброй Надежды к северу в 15 милях, получила с давних времен название столовой горы потому, что имеет вершину совершенно плоскую, простирающуюся на нарочитое расстояние, а от имени сей горы и открытый залив, впадший в западный берег Южной Африки, назван столовым. При самой южной впадине залива сего находится небольшая долина, от морского берега едва приметною пологостью подымающаяся до подошвы трех гор, ее окружающих с береговой стороны. Гора, прилежащая к сей долине с юго-запада и запада, имеет подобие покоящегося льва и потому называется Львиною горою («Высота Львиной горы над морскою поверхностью 2160 английских футов»). К югу помянутой долины полагает предел Столовая гора («Высота Столовой горы — 3582 фута»), а к юго-востоку возвышается Дьявольская гора («Высота Дьяковской горы — 3315 футов»), названная так голландскими [152] матросами. Между Львиною горою и морем есть дефилея, ведущая на другую небольшую, плоскую и почти горизонтальную долину, которая со всех сторон окружена морем и горами и другого выхода из нее нет, кроме вышеупомянутой дефилеи, а между Дьявольскою горою и морем из вышеупомянутой полого-наклонной долины есть другая дефилея, ведущая в поле, через которую только один путь и есть берегом к Кап-Штату, выстроенному на сей окруженной тремя горами и морем долине. Дефилея сия защищается четырехполигонною цитаделью, на самом берегу построенною, у которой крепостные строения высоки и одеты камнем с довольно глубоким рвом; город от нее лежит к западу и начинается подле самого гласиса, но цитадель сия более способная содержать жителей города в страхе и повиновении, нежели защищать его от неприятеля, ибо как она, так и батарея, построенные близко города по берегам залива, могут только защищать город при нападении с морской стороны и такие к высадке десанта способные места, которые от них на пушечный выстрел отстоят, а в соседстве Кап-Штата есть много мест, где хотя и с трудом, но можно высадить десант, что англичане самым делом показали при двукратном нападении на колонию, которую они в оба раза взяли с ничего незначащею потерею. Что принадлежит до обороны города, которую ему хотели голландские инженеры доставить цитаделью, то местоположение ее не делает искусству их чести, потому что пологость, опускающаяся постепенно от верха Дьявольской горы, подходит близко цитадели и поверхность оной пологости, отстаящая на полупушечный выстрел от главного вала, гораздо выше всех крепостных строений, следовательно, командует совершенно всею цитаделью. Английский генерал Крейг, желая поправить сию ошибку голландских инженеров, построил на высоте пологости сильную батарею, которая может командовать батареями, кои должно бы было поставить для действия по цитадели. А сверх того, неприятель, выступя на берег, и без нападения на цитадель может принудить город к сдаче совершенным пресечением подвоза съестных припасов изнутри колонии. Итак, если гарнизон не в состоянии встретить неприятеля в поле или воспрепятствовать ему высадить десант, то вся надежда с успехом защищаться будет тщетна и сдача должна последовать [153] неминуемо. Упомянув кратко об оборонительном состоянии Кап-Штата, следовательно, и всей колонии, теперь приступлю к описанию сей столицы Южной Африки.

Город Кап-Штат стоит в долине, коея положение описано выше. По берегу залива выстроены магазины голландско-индийской компании, которые ныне называются королевскими магазинами и употребляются для казенных снарядов и съестных припасов, за оными пойдут обывательские дома, улицы прямы, широки и все пересекаются перпендикулярно, во многих из них по обеим сторонам посажены дубовые деревья, а в некоторых посредине находятся каналы, кои, за недостатком в воде, по большой части бывают сухи; редко для промывания и прочистки впускают в них воду, от чего в жары они испускают нездоровый и отвратительный запах. В разных частях города находятся четыре прекрасные площади. Строение в Кап-Штате вообще кирпичное, дома частных людей о двух и трех этажах отменно чисто выстроены и все без изъятия выбелены или выкрашены желтою, зеленою или серою под гранитный цвет краскою; крыши плоские с парапетом, на углах и по сторонам коих стоят фигуры ваз, статуи, арматуры и проч. Голландцы любят украшать свои дома снаружи, многие имеют над дверьми огромные, даже не соответствующие величине дома фронтоны, а против второго этажа балконы. Почти у каждого дома перед окнами нижнего этажа с улицы есть крыльцо, во всю длину дома камнем выстланное, с железным балюстрадом, где по вечерам они сидят или прохаживаются. На многих домах утверждены громовые отводы. .Внутреннее расположение домов очень покойно и соответственно свойству здешнего климата, вообще по длине дома как в нижнем, так и в верхнем этаже посредине идет широкий коридор или галерея, у которой на обоих концах в нижнем этаже пространные двери, а в верхнем большие окна; по обеим сторонам галереи расположены комнаты, в каждой из них есть двери из галереи, а сообщение между ними прямо зависит от намерения и желания хозяина сделать, смотря по тому, для чего какая комната назначена. В галереях двери и окна, будучи в жаркие дни отворены, дают свободный проход свежему воздуху, который и в боковые комнаты входит, притом в них весьма приятно [154] прохаживаться, когда несносный жар не позволяет пользоваться прогулкою на открытом воздухе. Под нижним этажом обыкновенно делаются огромные подвалы для погребов и магазинов. Как снаружи, так и внутри голландцы очень чисто свои дома держат» На матицы, пол и потолок употребляется лес произведения здешней колонии, называемый Гиль-вуд ¹⁰. Брусья и доски, из него сделанные, имеют прекрасный слоистый желтый цвет, а потому матиц и потолок здесь никогда не красят, так как и косяков, притолок, оконных и дверных рам, кои все делаются из привозного лесу из Батавии ¹¹, называемого тек: он красноватого цвета и, будучи хорошо выработан, походит на красное дерево.

Остающееся пространство долины между городом и подошвами окружающих его гор почти все наполнено прекрасными загородными домами, при коих находятся пространные сады плодоносных деревьев и большие огороды. Некоторые из загородных домов можно не без причины назвать великолепными. Мне случилось быть в двух из них, принадлежащих господам Гоф-Мееру и майору Сорену; первый невелик и очень просто выстроен, но славится огромным садом, заключающим в себе все плодоносные деревья мыса Доброй Надежды и многие привозные. Кроме полезных деревьев и растений находится в нем много других для украшения сада. Пред самым домом сделан богатый цветник. Здесь я видел в первый раз еще в жизни у господина Гоф-Меера великое множество всякого рода домашних птиц, для коих места сделаны с отменною удобностью, в особенных маленьких башнях. Между домашними его птицами я видел одну дикую капскую птицу, называемую здесь адъютантом по причине чрезвычайно длинных ног, прямой фигуры и очень скорой ее походки. Она весьма смирна и никогда не ссорится с другими птицами, хотя более и сильнее их, но коль скоро увидит, что другие птицы между собою дерутся, то тотчас скорыми шагами пойдет к ним и, не нападая на них, одним своим видом устрашит их и заставит прекратить драку, а для того голландцы, у коих много домашних птиц, стараются иметь и адъютанта, так как полицмейстера. У него же в доме я видел очень редкую вещь: собрание яиц всех птиц, какие только водятся на мысе Доброй Надежды. Яйца сии нанизаны на нитку, [155] наподобие янтарей или бус, симметрически, внизу самое большое, по сторонам оного два следующие за оным по величине и так далее до самого меньшего яйца. Цепь сия повешена на стене кругом большого зеркала против дверей и, как между таким множеством яиц, оные почти всех возможных цветов, то картина сия отменно разительна, а особливо при первом взгляде, как войдешь в комнату. Сад Г. Сорена, я думаю, немногим уступает первому в рассуждении пользы, но красотою превосходит, а дом может назваться великолепным. У него я видел большое собрание живых капских птиц, места для них сделаны в стенах галереи дома, к саду обращенной нишами, за проволочными решетками, там стоят для них деревья и кустарники, на коих они вьют гнезда и выводят детей: нехищные птицы посажены по нескольку в одну нишу, где они живут очень миролюбиво. В Кап-Штате за десять лет пред сим находилось 1145 домов, жителей 5500 белых и рожденных от белых и черных и 10 000 черных, а ныне домов считается до 1200, а жителей всех вообще 18 000. По причине слишком пологого возвышения долины, на коей стоит Кап-Штат, город сей не имеет с моря такого великолепного вида, как приморские города, лежащие на возвышениях гор и являющиеся мореплавателям в виде амфитеатра, как-то: Лиссабон, Фаншал на острове Мадере; Фаял на острове того же имени ¹² и другие. Притом наружный вид испанских и португальских городов вообще бывает великолепнее от множества монастырских и церковных башен и куполов, чего в голландских колониях недостает. Но с возвышенного места Кап-Штат, с правильными широкими своими улицами, с загородными домами и садами, с тремя подле его возвышающимися горами и с пространным столовым заливом, такую картину представляет взору зрителя, какой ни один с тесными, кривыми, нечистыми улицами испанский или португальский город показать не может, несмотря на монастыри, церкви и часовни, коими вообще, так сказать, усеяны города сих двух народов. Окружностям Кап-Штата придает большую красоту растущее при подошве Столовой горы так называемое серебряное дерево, у него листы покрыты белым лоском, а потому оно кажется совершенно высеребренным. Надобно заметить, что дерево сие нигде в колонии не растет, кроме помянутого места ¹³. [156]

Рассматривая Кап-Штат по частям, путешественник не найдет в нем ничего стоящего особенного внимания, если он станет все сравнивать с европейскими городами, но, не забывая, что он есть главный город, отдаленный от просвещенного света колонии, нельзя не похвалить некоторых из здешних заведений и не сказать, что они заслуживают внимания всякого посещающего сей край. В Кап-Штате примечательнейшим местом почитается Компанейский сад, потом гошпитали, библиотека, реформатская церковь ¹⁴, лютерическая церковь, водоемы, ратуша, театр и зверинец.

Что принадлежит до сада, то он и действительно есть самое примечательное место во всей колонии, потому что путешественники и мореплаватели, бывшие здесь и после издавшие в свет свои вояжи, едва было не поссорились между собою за разное мнение о сем саде; одни называли его бесподобным, восхитительным местом, другие, напротив, настоящим монастырским огородом. На мысе Доброй Надежды я перечитал почти все, что только об нем ни было писано, и сравнивал между собою замечания и мнения о разных предметах мною читанных авторов; мне показалось, что сад сей действительно есть самое похвальное, полезное, приятное и даже, можно сказать, бесподобное заведение, потому что цель оного была доставить жителям удобное и спокойное место для гулянья, а для гошпиталей и компанейских кораблей, заходивших сюда на пути в Индию, изобилие в плодах и огородной зелени. Широкие аллеи, закрытые от солнечных лучей густыми дубовыми деревьями, доставляют приятное место для прогулки, а в квадратах, образованных аллеями, сделаны пространные огороды для поваренных растений и места для плодоносных деревьев, кои теми же аллеями защищаются от вредного для них солнечного зноя и от действия жестоких ветров, часто здесь свирепствующих. Если бы в план сего сада входило удивлять пpoгуливающихся искусственными гротами, пещерами, холмами, горами, дремучим лесом и проч. и проч., тогда надлежало бы критиковать его, потому что предмет нимало не достигнут.

Гошпиталь, ныне англичанами превращенная в солдатские казармы, есть подлинно бесподобное здание; как по пространству, расположению, так и по местоположению своему. Построена она из кирпича в три [157] этажа, на восточном краю города, подле цитадели. Главный ее фасад обращен к морю, и залив весь ей открыт. Пред окнами сего фасада находится большая площадь, служащая плац-парадом, а позади гошиитали идет покрытая зеленью прекрасная долина.

Публичная библиотека порядочно выстроена подле реформатской церкви; собрание книг очень невелико: состоят они большею частью из голландских, французских, немецких и латинских книг. Всякий настоящий житель города имеет право брать от смотрителя для прочтения какие книги ему угодно. В той же зале, где библиотека, хранится несколько неважных натуральных редкостей и вещей, употребляемых дикими островитянами великого океана. Вообще библиотека не заслуживает никакого внимания, однако ж я заметил в ней не столько любопытные, сколько забавные вещи, которые хотя и не относятся к чести здешних жителей,, однако ж я не хочу умолчать об них. На столе увидел я огромную книгу, в которую библиотекарь записывал книги, даваемые им для чтения. Развернув оную, я нашел, что в ней очень мало листов было исписано, и, пока товарищи мои занимались рассматриванием других предметов, я из любопытства стал считать, сколько книг прочитано, и сосчитал, что с 1789 года по 1808 год, т. е. в 19 лет, кап-штатская публика прочитала 87 книг. Другая странность в сей библиотеке не может избежать внимания никакого посетителя и всякого заставит усмехнуться. Это расположение книг на полках по ранжиру. Они расставлены не по предметам, о коих в них писано, не по языкам, на которых они писаны, и не по авторам, кем они писаны, а по величине их формата, таким образом, книги в лист занимают правый фланг, за ними следуют в четверку, и так далее до самых малорослых. А что всего смешнее, то, хотя книги стоят не в глухих шкафах, а на открытых полках, однако ж над каждым отделением прибиты доски с надписями: Folio, Quarto и проч.

Реформатская церковь есть посредственной величины четвероугольное кирпичное здание, коего крышу внутри поддерживают четыре дорические колонны, толщиною превосходящие всякую соразмерность. Храм сей ни по чему особенного примечания не заслуживает; кафедра в нем резной работы из дерева очень искусно сделана. Там также можно видеть много [158] старинных, из разных дорогих индийских деревьев сделанных кресел и стульев, очень редкой работы с великим искусством вырезанных. Надобно знать, что именитые жители города имеют в церкви определенные им места, на которых всякий для себя и своей фамилии ставит собственные свои стулья, для чего обыкновенно выбирают самые дорогие, лучшие и редкие. Вступив в церковь, при первом шаге можно бы подумать, что вошел в храм, где погребаются Герои со всего земного шара, все стены увешаны щитами, изображающими гербы разных фамилий, здесь похороненных (По здешним законам хоронить под церковью и около церкви в городе можно, надобно только заплатить 38 рейхсталеров, а кто не платит, тех хоронят за городом на особливых кладбищах), подле коих висят латы, шпаги, сабли, копья и проч. Самый недоверчивый зритель мог бы вообразить, что прах многих полководцев покоится под сводами, на которые он ступает. Но будьте уверены, войдя в сей храм, что под ногами вашими лежат кости голландских купцов и служителей их индийской компании. Столько они честолюбивы!

Лютеранская церковь менее Реформатской, но лучшей архитектуры; кафедра в ней чрезвычайно хорошо вырезана из дерева, впрочем, нет там ничего достойного примечания.

На площади, называемой Фонтанною, где также плац-парад, при нас построили из кирпича две красивые пирамиды над колодцами, из коих помпами достают свежую воду для употребления в восточной части города, стоят они на весьма видном месте и служат городу одним из лучших украшений.

Ратуша, прекрасное двухэтажное здание, с небольшою пиазою в главном фасаде, обращенном на так называемую рыночную площадь. В ней хранится статуя первого основателя колонии Ван-Рибека (Van Riebeck). Я не почитаю за нужное описывать жизнь сего славного голландца — ни того, как основал он колонию и как в начале существования оной, по недостатку в рогатом скоте, последнего быка, умершего с голоду, разрезав на 4 части, подарил их четырем английским капитанам за их подарки; история мыса Доброй Надежды всякому, читающему книги известна. [159]

Театр построен на Готтентотской площади, так названной потому, что готтентоты продают тут привозимые ими съестные припасы, фрукты и проч. Величина и расположение театра, судя по здешней публике, совершенно соответствует своей цели. По моему мнению, он есть самая достопримечательная вещь в колонии по двум причинам: во-первых, не удивительно ли покажется, что такой народ, как голландцы, построили театр нарочно, а во-вторых, что он один театр только и есть во всей Африке. Настоящих актеров нет, а играют на нем охотники из хороших домов. За вход платят деньги, которые употребляются в пользу бедных.

Зверинец сделан в одном отделении Компанейского сада; строение совсем ничего не значит, при нас все собрание животных составляли лев, львица, тигр, страус и адъютант. Сказывали, что нынешний губернатор лорд Каледон намерен собрать всех животных, каких только можно, живущих в колонии, и что уже двух слонов ожидали пред нашим отбытием. Если это сбудется, то капский зверинец будет, я думаю, едва ли не первый в свете, а ныне не стоит того, чтобы смотреть его.

Я не знаю никаких других примечательных заведений в Кап-Штате, которые бы стоили того, чтобы их поместить здесь.

Симанс-Штат

Симанс-Штат городом нельзя назвать, а просто селением, в котором публичных строений: небольшой морской арсенал, казармы, гошпитали, а нет ни одной церкви, обывательских домов до 25, растянутых в одну линию по берегу небольшого залива из Фалс-Бон(а), в берег впадшего, который по имени одного голландца, бывшего здесь губернатором, называется Симансов залив. При входе в оный по обеим сторонам города, для его обороны голландцами построены две небольшие батареи, но на сей конец и те лишние: маленькое это местечко не заслуживает нападения, а защищать рейд и воспрепятствовать высадке десанта они слишком слабы. Чтобы пройти берегом из Симанс-Штата в Кап-Штат, то 5 или 6 миль надобно идти узким проходом, между морем с одной стороны, и высокими крутыми горами с [160] другой, и на сем пути обходить три маленькие залива (Elks-Bay, Fish Hook-Bay, Kalks-Bay), а потом в чистое поле должно проходить сквозь весьма узкую дефилею, называемую Мюзенбургскою дефилеею, которую англичане очень изрядно укрепили двумя батареями, одна за другою построенными. Пройдя сию дефилею, дорога идет чистым полем до самого Кап-Штата, до которого всего расстояния от Симанс-Штата 21 ? английских миль. Настоящих жителей в Симанс-Штате обоего пола едва ли наберется 100 человек, но в зимние месяцы, когда военные корабли и купеческие суда не стоят в Столовом заливе, а здесь, тогда многие из чиновников и мастеровых, служащих при морском арсенале, таможенные приставы, некоторые купцы и мелочные торговщики приезжают сюда жить и селение бывает гораздо многолюднее. Местечко сие окружено высокими горами, вплоть к нему примыкающимися. Оно имеет весьма невыгодное местоположение и само по себе совершенно не заслуживает ни малейшего внимания, но для колонии очень важно по безопасности своего залива для стояния судов, потому что Симанский залив есть самый безопаснейший рейд из всех, поблизости мыса Доброй Надежды находящихся. О сем предмете пространно будет говорено в своем месте...

Обманы купеческие при снабжении судов

Английские военные суда все нужные им снаряды и съестные припасы получают на мысе Доброй Надежды от нарочитых, приставленных правительством коронных поверенных или агентов, которые подрядами и покупками на счет казны делают запасы в королевских магазинах, по требованиям производят отпуски на корабли и во всех расходах дают указанные отчеты главному морскому правлению в Англии.

Купеческие суда всех наций, приходящие к мысу Доброй Надежды для торговли нарочно, снабжаются всем для них нужным корреспондентами своих хозяев, между которыми идет торговля. Следовательно, и есть взаимная коммерческая связь, которая обыкновенно лродолжается по нескольку лет, а потому сии корреспонденты никогда не захотят обнаружить своего корыстолюбия, выставив неумеренные цены за припасы, [161] доставленные ими для судов, принадлежащих приятелям своим по торговым делам (Надобно знать, что два между собою торгующие купеческие дома в переписках своих называют один другого друзьями и подписываются так: остаемся друзья ваши и проч).

Но суда, пристающие на короткое время к мысу Доброй Надежды для запаса пресной воды, съестных припасов, для починки и проч., обыкновенно стараются обойтись без посредства агентов, хотя не всегда это бывает можно сделать, но часто случается, что судно имеет нужду в таких пособиях, которых получить без помощи здешнего жителя, хорошо ознакомившегося с законами и обыкновениями колонии, невозможно, как, например: наем мастеровых и рабочих людей для исправления судов починками; продажи каких-нибудь товаров или вещей, если нет наличных денег; наем магазинов для своза на время судовых тяжестей, и много встретиться может других случаев, которые заставят прибегнуть к маклеру. В таком положении самое лучшее средство есть постараться узнать богатейшую коммерческую контору, не наружным видом блестящую, но действительно известную по обширной своей торговле, и поручить все свои дела ее попечению, условясь прежде, какие проценты платить за труды (Commission). Богатый торговый дом никогда не пожелает замарать доброго своего имени за какую-нибудь малость, выставленную в счетах сверх обыкновенной цены за доставленные им на суда вещи. Напротив того, мелкие торговцы, едва начинающие подниматься, на это не смотрят и не стыдятся для своей выгоды обманывать самым бесчестным образом иностранцев, с которыми, вероятно, они после никогда не увидятся и никаких торговых дел иметь не могут. К стыду моему, надобно признаться, что я был в двух случаях такими людьми бессовестно обманут; я говорю по опыту, мною самим изведанному и, судя по недостаточному моему состоянию, очень, очень не дешево купленному.

Не успеет приходящее на рейд судно положить якоря, как его опросят гаван-мейстер и офицер с военных кораблей. От них тотчас весь город узнает, какое это судно, откуда и куда идет, и если оно пришло не с тем, чтобы здесь торговать, а по какому-нибудь другому случаю и не имеет знакомого ни одного [162] коммерческого дома, то в минуту посетит оное один из так называемых корабельных агентов (настоящее их звание — маклеры). Он рекомендует себя начальнику судна и предлагает свои услуги. Надобно сказать к чести сих господ, что они почти все вообще отменно ловки в светском обхождении, говорят хорошо на многих иностранных языках, знают чужестранные обычаи и чрезвычайно проницательны и проворны. После первого свидания он предложит вам и тотчас пришлет, хотя бы и не получил от вас решительного согласия пользоваться его услугами, разных необходимо нужных на первый случай вещей и никогда не упустит самым неприметным и тонким образом дать вам выразуметь, что это малость почти ничего не стоящая и что он, доставляя оную, более делает себе удовольствия, служа чужестранцу, нежели ожидает приобрести какую-либо выгоду. Лишь только в первый раз съезжает начальник судна на берег, агент тотчас узнает о том через нарочно приставленных караульных и встречает его у самой пристани, приглашает в свой дом, где вы находите все готово к вашим услугам, впрочем, никогда не упустит случая искусно дать вам заметить, сколь счастливым он себя почитает через ваше посещение. Но если вы между прочими разговорами коснетесь до покупки и цен нужных вам потребностей, он не увеличивает цены, а уменьшает и все, что вы ни потребуете, он обещает вам доставить за самые сходные цены, но всегда такие обещания и уверения бывают на словах; до бумажных обстоятельств дело он никогда не доведет, но при всяком, кстати, случае не упускает напоминать, что если какие вещи нужны, то надобно заблаговременно заказывать, чтобы иметь время достать их самой лучшей доброты и за умеренную плату, когда же спросите вы настоящие решительные цены, почему будет он ставить вам такие вещи, то ответ бывает всегда не определителей. Он вам скажет, что точной цены назначить не может, ибо они переменяются часто, но что разность бывает невелика — впрочем, какая бы перемена ни последовала, цены будут очень умеренные, и что по большим торговым связям, которые он имеет внутри колонии с поселянами и с приходящими судами, без всякого сомнения, может доставить вам все для вас надобное по гораздо меньшим ценам, нежели другие купцы, и в уверение, пожалуй, покажет старые свои [163] книги, когда и по каким ценам он снабжал прежде бывшие здесь корабли, которые и в самом деле выставлены в них очень умеренны. Но это еще не все, чтобы убедить вас более в своей честности, он подошлет к вам человек двух или трех из его приятелей, которые очень искусно умеют роль свою играть, они заведут с вами разговор как с недавно прибывшим иностранцем о европейских новостях, о войне, о политике и т. п. Между прочими разговорами спросят, кому вы здесь знакомы и какие купеческие конторы дела ваши исправляют. Если скажете, что никого не знаете, то они тотчас вас предостерегут, с большим доброжелательством посоветуют быть осторожным, чтобы не обманули вас, и скажут, что здешние купцы почти все обманщики, кроме такого-то, а именно покажут вам точно на самого того первого и главного плута.

Коль скоро вы сделали ему ваше препоручение, то все ваши требования, все ваши желания исполняются вмиг, нет у него ничего для вас невозможного, кроме одного, то есть подать счет доставленным к вам вещам, чего они под разными предлогами никогда не делают до самого дня вашего отбытия, если только такую отсрочку могут сделать, извиняясь достаточными причинами. Но когда вы настоите иметь счет, то его вам подадут, только не всем, а самым малозначащим вещам и поставят низкие цены. В неготовности же другого счета у них всегда много причин есть извиниться пред вами, это такое обстоятельство, в котором никогда никакого затруднения им не встречается. Коль же скоро дело дойдет до окончательного расчета и вам принесут список доставленным для вас вещам, написанный самою чистою рукою, на прекрасной золотообрезной бумаге, украшенной гербом Англии или каким-нибудь эмблематическим изображением, весьма искусно выгравированным, то, взглянув на красные графы, заключающие в себе цены вещам, вы ужаснетесь! Но на вопрос, отчего бы могла последовать такая великая разность в ценах, объявленных прежде и поставленных в счете, вам в минуту, нимало не запинаясь, отвечают, что с недавно пришедшим судном получено известие об отправлении из Англии многочисленного ост-индского конвоя, которого со дня на день ожидают сюда, или что слух пронесся, будто составляющаяся в таком-то порте сильная экспедиция назначается в Индию и [164] должна зайти непременно к мысу Доброй Надежды, а потому-то на все вещи и припасы цены и поднялись до такой чрезвычайной дороговизны. Притом прибавят еще, что если бы сам агент или один из его приказчиков ночью не скакал верхом по окрестным селениям и не успел бы уговорить поселян сделать уступку, то вещи пришли бы еще дороже и того. Нередко сама природа благоприятствует им и подает причину оправдать себя в возвышении цен, как-то: проливные дожди испортили дорогу и поселяне ни за какую бы плату не согласились везти требуемых у них вещей, если бы агент из особенного усердия к пользам вашим не склонил их к тому, а иногда чрезвычайные продолжительные жары, бывшие внутри колонии, наделали много вреда на поле и весть сия в окрестностях города была причиною внезапного возвышения цен, словом сказать, господа сии так способны и скоры на выдумки и имеют столько различных средств себя оправдать и притвориться честнейшими людьми в свете, что невозможно никак, обнаружа и улича в обмане, принудить их законным образом взять настоящие цены. Счеты их должны быть непременно уплачены, если же кто добровольно не захочет с ними разделаться, то Колониальное правление признает их справедливыми и принудит по ним деньги заплатить все сполна. А неопытному обманутому страннику предоставляется только право посердиться, побранить и про себя назвать всех таких агентов бездельниками, а если кому угодно, то, пожалуй, можно и в журнал свой вояжиый это замечание вместить, что теперь и я делаю, а более взять нечего.

Средства с выгодою запасаться всем нужным без содействия агентов

Для военных судов самый пристойный и выгодный способ получать все для них нужные съестные припасы и другие снаряды есть посредством английского морского начальника, в колонии находящегося; стоит только о своих надобностях отнестись к главнокомандующему здешнею эскадрою адмиралу или кто в его отсутствие занимает это место, тогда дано будет тотчас повеление отпустить вам все требуемое и агентам, от [165] правительства приставленным, предпишут за доставленные к вам потребности взять такие цены, по каким оные пришлись в королевские магазины, без всяких барышей и процентов, но если какие-нибудь причины политические или недостаток в магазинах заставят адмирала отказать в просьбе или по каким-нибудь обстоятельствам, судно должно будет прийти под купеческим флагом, следовательно, со стороны англичан, в таком случае подобное требование уважено быть не может, то все не должно вдруг приниматься за агентов и не надобно также решительно им отказывать, чтобы они не сыграли какой штуки. Не открывая всех своих надобностей, им только должно сказать о самых малозначащих вещах, в каких судно имеет нужду, притом не упоминать о количестве и не входить ни в какие договоры, а только обещать, что по обстоятельном рассмотрении своих надобностей, может быть, вы решитесь достать оные посредством агентов, впрочем, благопристойность требует принять и проводить их учтиво и ласково, не показывая ни малейшего сомнения в их честности. Если начальник судна сам знает голландский, английский или французский язык или есть у него кто из офицеров, который может на одном из них хорошо переводить, то он без всякой помощи агента будет в состоянии все нужное для своего судна закупить по сходным ценам, не платя никаких процентов за труды и комиссию агента. Но если он не имеет этой выгоды, то необходимость заставит его ввериться кому-нибудь, в таком случае надобно, как я выше сказал, выбрать одну из богатых контор и, объяснив им как ни есть, хотя бы по пальцам, все свои надобности, положиться на их честность совершенно. Кто вздумает сам для себя закупить, тому надобно тотчас перебраться в город на квартиру и стараться стать в дом к какому-нибудь почтенному голландцу, который не имеет торгу с иностранцами (Здесь в общем обыкновении у всех жителей, кроме самых чиновных особ, пускать к себе в дома на постой иностранцев, а особенно офицеров и пассажиров, они гостям своим отводят комнаты и довольствуют с собою вместе за одним столом чаем, завтраком, обедом и ужином.

Я, приезжая в Кап-Штат, всегда жил в доме господина Девала, вице-президента Сиротской каморы, платя ему за комнату и содержание по 4 рейхсталера в сутки. Когда я был в первый раз в городе, то со мной у него в доме жили нашего шлюпа 2 офицера и 2 гардемарина, каждый из них платил ему за себя тоже. Такие постои здесь нимало не почитаются непристойными, хотя у господина Девала были 3 дочери невесты. Обстоятельства ре допустили меня прежде приехать в Кап-Штат и познакомиться ранее с сим почтенным стариком, а то бы я не был так обманут).

Голландцы и голландки хотя [166] наружного ласкового вида и приветливости не имеют, но к иностранцам хорошо расположены, добры, честны и услужливы. С ними коротко познакомиться очень скоро можно, и так как у них женщины занимаются домашнею экономией и даже молодые девицы, то по сей части они очень сведущи, от них можно верно узнать всегда настоящую цену как жизненным припасам, так. и многим другим вещам и через них достать все что угодно за сходные цены, не боясь обману. Вот, по-мнению моему, самое лучшее средство, чтобы не быть обмануту и не потерять напрасно много денег, но здесь сказать надобно, что для сего способа нужно иметь наличные деньги и, конечно, пиястры, которые можно назвать всесветная монета ¹⁵, иначе по необходимости принуждено будет отдаться в руки агенту, если вы не имеете ни денег, ни кредитивных писем, то сыщутся люди, которые возьмутся снабдить вас в долг всем нужным, но в таком случае поступят с вамп в рассуждении цен, комиссии за труды, процентов на перевод векселей и проч. не бесчестным уже образом, а самым безбожным. Когда же у вас есть кредитивы па какого-нибудь купца и вы не захотите, чтобы он для вас ставил вещи, а пожелаете взять деньги, то он вычтет у вас 5 процентов за то, что дает деньги, а возьмет векселя, за которые давно уже его корреспондентам сумма заплачена со всеми обычайными в коммерческих делах налогами. Но когда предоставите ему быть вашим агентом, то в расчете он не выставит комиссии, а в десять раз более наведет в ценах вещам. Со мною случалось в Кап-Штате это! я имел кредитив в 5000 пиастров на торгующего здесь английского купца г. Гома. Он был болен и жил по большой части за городом подле Кап-Штата, следовательно, я не мог употребить его своим агентом, будучи со шлюпом в Симанском заливе, но когда понадобились мне деньги, то г. Гом вычел по 5 процентов (23772 пиастров) за комиссию и так в счете своем означил... [167]

О характере, обычае и образе жизни жителей.

Их склонности, добродетели, пороки, занятия, расположения к иностранцам и проч.

Я не буду говорить здесь о сельских жителях (Г Барро здешних сельских жителей описывает как самый невежественный, грубый и бесчеловечный народ в целом свете, которые, не боясь бога и не уважая человечества, обходятся жестоким образом со своими неграми и готтентотами, служащими у них работниками, принуждают их работать сверх сил и мер и за малейшее упущение тирански наказывают, а сами на счет трудов сих несчастных едят, пьянствуют и спят. Он их выставляет самыми величайшими прожорами из всех известных обжор. «Три раза в день, — говорит он, — стол голландского колониста бывает обременен жирными кусками мяса, плавающими в сале, вытопленном из бараньих хвостов». Сытная здоровая пища, беззаботно и покойно проводимая жизнь, бездействие мыслей и разума, который у них так слаб и ограничен, что, кроме доставления себе жизненных съестных потребностей, ни на что другое они идей своих не обращают, суть главные причины гигантского их роста, чрезвычайной толщины и силы. Приводя разные примеры, до какой невероятной толщины достигают или, лучше сказать, раздуваются здешние поселяне, Г Барро упоминает об одной женщине по имени Van Vooren, у которой рука была в окружности 23 2/3 английских дюйма и которая не выходила из комнаты 12 лет. Когда сделался в доме пожар, то чтобы ее вывесть, нужно было выломать притолки у дверей. Однако же она не была во все эти 12 лет без действия, ибо доставила колонии гражданина рождением сына), из коих очень малое число мне удавалось видеть, и то на самое короткое время. Приезжающие сюда ненадолго иностранцы почти совсем никакого дела до них иметь не могут, они бывают и видят беспрестанно городских жителей, которых составляет более четверти доли всего населения. Скромная наружная вежливость и тихий нрав суть две главные черты характера капских жителей. В разговорах они стараются быть осторожными, каковая осторожность часто походит па недоверчивость, даже говоря о самых обыкновенных вещах. Все здешние жители, можно сказать, вообще воздержанны; домашние расходы их очень умеренны (и в других землях такую умеренность назвали бы скупостью, по здесь она означает благоразумное воздержание); пажить деньги почитают они главной целью своей жизни, и потому самая большая часть городских жителей люди торговые, да и сами чиновники, занимающие разные должности в колониальном правлении, употребляют разные средства приобрести достаток, и [168] нередко такие средства бывают несоответственны званию их и у других народов показались бы унизительными, как-то: пускать в свои дома постояльцев и содержать их столом за известную плату по предварительному условию; может быть, нет ни одного торгового места на земном шаре, где бы склонность к коммерческим спекуляциям или оборотам так была между жителями приметна, как здесь. Во всякий хороший день во всех улицах от 9 до 10 часов утра до 3 и 4 вечера видно множество товаров и вещей всякого рода! от лучших европейских изделий до ломаных железных гвоздей, продающихся с публичного торга (От сей продажи Правление и чиновник, назначаемый губернатором из купеческого звания, получают важный доход. При всякой публичной продаже движимого имения Правлению платится по 1 3/4 процента с вырученных денег, a Vendue-Master получает 1/4 процента. Должность его — располагать аукционюю продажею и ответствовать за выручку денег. Если же недвижимое имение продано с аукциона или по условию, то Правление получает пошлин по 4 процента) Здешние голландцы, занимаясь с самой юности только торгами и изыскиванием способов набогатиться, недалеко успели в просвещении (Г Барро делает их настоящими невежами, словом сказать, по его описанию, они составляют самый непросвещеннейший народ из того класса народов, который известен под общим именем непросвещенных народов. Долговременное здесь пребывание, занимаемое место и ученость г. Барро, а еще более связь его по супружеству с одною из здешних фамилий, дают мнению его вес, преимуществующий над всеми другими путешественниками, о сей материи писавшими. Но мне кажется, нельзя во всем с ним согласиться, а особенно взявши в рассуждение, что он даже относит на счет крайнего непросвещения жителей ошибку или невежества издателя здешнего календаря, показавшего в оном лунное затмение не в полнолуние, и что на мысе Доброй Надежды оно не будет видно, которое, однако ж, в свое время случилось, и не только что видели его на мысе, но и было оно почти полное. В Европе много есть так называемых воспитанных и просвещенных людей, которые знают, что такое есть нарождение, ущерб, полная луна, но мало заботятся узнать, в которое из оных бывает затмение луны. Притом очень вероятно, что г. издатель Алманакач в Европе приобрел астрономические свои познания, потому что здесь нет никакого училища, где бы можно сей науке выучиться), и потому их разговоры всегда бывают скучны и незанимательны. Погода, городские происшествия, торговля, прибытие конвоев и некоторые, непосредственно касающиеся до них политические перемены суть главные и, можно сказать, единственные предметы всех их разговоров. Они или делом [169] занимаются, или курят табак, до публичных собраний не охотники и никаких увеселений не терпят. Молодые люди танцевать любят, но у себя в домашних собраниях, в театре однако же бывают, но кажется более для обряда, во всю пьесу они беспрестанно разговаривают между собою и, по-видимому, никакая сцена их тронуть не может в трагедии, как рассмешить в комедии. Но при всем том, я думаю, г. Барро шутил, когда в сочинении своем, описывая здешних голландцев, говорит, что в Кап-Штате при начале открытия театра зрители часто засыпали от скуки, какую бы пьесу ни играли, пока однажды не случилось, что в одной немецкой комедии вышел на сцену прусский солдат с курительною трубкою. Когда они увидели человека, в театре курящего табак, то сие любимое их препровождение времени произвело между зрителями громкий смех и рукоплескание и что актеры, желая тогда воспользоваться вкусом публики, во все игранные ими пьесы вводили между действующими особами по нескольку курящих лиц и что с тех пор театр был во всякое представление полон и зрители не спали. В нашу здесь бытность я ни одного раза не видел, чтобы табачные облака скрывали актеров от зрителей.

Я не знаю, как жители здешние одевались до покорения колонии англичанами, но ныне все вообще мужчины и женщины, старые и молодые, кроме тех только, которые по общению разве держатся старинных мод, все носят английское платье, между мужчинами черный цвет, а между женщинами белый в обыкновении. Все экипажи города, выключая губернаторскую, адмиральскую и одну или две других карет, состоят в малом числе самых старинных колясок, каковых едва ли уже можно развалины найти в Европе. Обыкновенная езда здесь верхом. Все умеют ездить на лошадях: мужчины и женщины как для прогулки, так с визитами и по делам ездят верхом, если пешком идти далеко, женщины садятся боком на дамских седлах, мальчики 4 или 5 лет привыкают к верховой езде, катаясь на выезженных нарочно для них козлах, которые взнузданы и оседланы, они также послушны своим седокам, как и верховые лошади.

Встают здесь рано, между 6 и 8 часами; старики и старухи по утрам пьют кофе, а молодые люди чай и в сем случае следуют обыкновению англичан, подавая с [170] чаем на стол завтрак, состоящий из хлеба, масла, яиц; холодного мяса, рыбы, какой-нибудь зелени и проч; Обедают в 2 или 3 часа: стол их походит более на наш,' русский, нежели на английский, за столом вина пьют очень мало и после стола тотчас встают. Вечером пьют чай, а часов в 10 ужинают: у них ужин по-нашему бывает горячий, то есть подают суп и соусы. Жизнь капских колонистов вообще единообразна и крайне скучна, что есть сего дня, то было вчера и точно будет то же завтра; они не наблюдают никаких больших праздников и торжественных дней, высокоторжественные праздники святого воскресения, рождество и другие, которые у нас и во многих других христианских государствах доставляют всякого состояния людям столько радости, удовольствия и веселого, приятного препровождения времени, здесь не что иное, как обыкновенные дни. Если в оные случится хорошая погода и голландцу удастся заключить выгодный для него подряд, вот ему и праздник. Впрочем, для них все дни в году равны, кроме Нового года, один этот день они празднуют; родственники между собою иногда делают взаимные подарки и вечера проводят вместе по-праздничному. Суеверные люди, привыкшие судить об истинных сердечных чувствах по одной только наружности, сочли бы такое их невнимание к обрядам религии совершенным безбожием. В Симанс-Штате церкви нет, прежде у жителей было обыкновение в известные дни года посылать в Кап-Штат за священником, который отправлял службу в обывательских домах по очереди, но с некоторого времени это вывелось, в 13 месяцев нашего здесь пребывания ни одного раза никакой службы не было. При нас у одной достаточной дамы хорошей фамилии умер сын, человек совершенных лет, и, хотя послать за священником было недалеко, однако же присутствие его не сочли нужным и покойника положили в землю без всяких духовных церемоний.

Здешние голландцы обещания свои дают с большою осмотрительностью, а давши, исполняют их с точностью и в сем случае никогда не обманут. Но так как они люди и притом купцы, то в других случаях, a ocобенно при покупке и продаже, я не советовал бы совершенно полагаться на их слово, при всем том, однако же, не надобно меня понимать, чтобы я их называл обманщиками, сказать не правду в торговых делах [171] не означается техническим выражением: «не терять коммерческих расчетов», стало быть, взять лишнее за проданные вещи или мало дать за купленные, уже более никто не называет обманами, а коммерческими расчетами, но всякий расчет не что иное есть, как экономическая осторожность, а быть экономному почитается в общежитии не последнею добродетелью, следовательно, голландцы здешние народ добродетельный. Главнейший из их пороков есть, по мнению моему, жестокость, с каковою многие из них обходятся со своими невольниками; несчастных сих жертв до акта, последовавшего в английском парламенте, об уничтожении торговли людьми ^1б, сюда привозили на продажу (Ныне только продают в колонии негров, взятых на неприятельских судах, если они на оных были везены на продажу в свои колонии, но не в вечное владение, а на 14 лет, по истечении же сего срока становятся они вольными, притом продавать их велено предпочтительнее англичанам) так, как и во все другие колонии, большею частью с африканских берегов и плененных малейцев (Негры большею частью прежде сюда были привозимы с острова Мадагаскар и с Мозамбикского (Mozambiguo) берега. Сих последних жители покупали охотнее всех других по доброму, кроткому их нраву и по способности перенимать работы, но малейцев они очень боятся по причине зверского, мстительного и отважного их характера и потому редко держат в своих домах невольников из сего народа).

Невольников содержат в здешней колонии очень дурно: ходят они в лохмотьях, даже такие, которые служат при столе своих хозяев. Сказывают, что с тех пор, как англичане ограничили жестокость господ в поступках к своим невольникам и запретили торговлю неграми, их стали лучше содержать и более пещись об их здоровье. Скупость, а не человеколюбие, без всякого сомнения, была причиною такой перемены, невозможность заменить дешевою покупкою умерших негров заставила господ обходиться лучше со своими невольниками (Негры ныне здесь весьма дороги, а особенно прислуживающие в домах, при нас продали одного кучера за три тысячи рейхс-талеров).

В обхождении капские голландцы просты и не любят никаких церемоний и околичностей, но у них есть этикеты, так как и у других народов, которые они строго наблюдают, например, если кто лишится ближнего [172] родственника, тот должен известить публику о своем несчастии через газеты и просить родню и друзей своих, участвующих в его печали, не беспокоить себя делать ему визиты и писать утешительные письма, а оставили бы его наедине предаться скорби и оплакать свою потерю, вот образец одного такого объявления:

«Мыс Доброй Надежды. Сентября 11 дня 1808.

В прошедшую ночь постигло меня ужасное несчастие преждевременною кончиною моего достойного, дражайшего, возлюбленного супруга N. N., преставившегося 26 лет, 5 месяцев и 7 дней от рождения после счастливого нашего соединения, продолжавшегося год, 2 месяца и 27 дней; я желаю и надеюсь в сии тягчайшие для меня минуты горькой печали и сердечной скорби найти утешение, которое единая вера только может доставить несчастным страждущим, а потому прошу моих родственников и друзей, участвующих со мною в горести, извинить меня в непринятии утешительных от них писем и посещений.

Вдова такого-то».

Траурные обряды наблюдают они с великою точностью, даже по дальней родне, впрочем, печаль их очень часто бывает только одна притворная. Мы знали в Симанс-Штате голландку, которая, лишась престарелой полоумной своей матери, горько плакала и казалась неутешною, когда стали представлять ей, что потеря ее невозвратна, что рано или поздно мы и все там должны быть, и другие обыкновенные в таких случаях утешения, тогда она сказала, что все это сама знает, но, лишась матери в такое время, когда фланель очень дорога, и имея большую семью, которую надобно одеть в траур, будучи сама недостаточная женщина, должна она будет понести очень чувствительную потерю.

При первом свидании с иностранцами капские жители обоего пола кажутся невнимательны, неучтивы и даже грубы, но, познакомившись несколько с ними, они становятся обходительнее, ласковее и очень услужливы. Холодная их наружность смягчается много приятною физиономией и правильными чертами. Здесь из мужчин есть много видных и красивых, а женщины прекрасны, очень многие из них по справедливости могут [173] назваться красавицами. Я не мог заметить, чтоб из иностранцев они отдавали какому-нибудь народу преимущество пред другими. Обхождение их со всеми равно, они всех приезжающих к ним чужих людей принимают одинаково и ко всем, кажется, равно хорошо расположены, кроме англичан, которых ненавидят от всего сердца и души. Непомерная гордость и беспрестанное тщеславие, коих англичане никогда и ни при каком случае скрыть не умеют, из всего света сделаны им явных и тайных неприятелей. Британское правление всеми способами старается и ничего не щадит, чтоб только в завоеванных ими областях приобрести себе друзей, а частные люди в правлении и в нации ничего не значащие глупым и малодушным своим высокомерием уничтожают все планы, с великими издержками сопряженные, каковые употребляют министры, чтобы достичь столь желаемого ими предмета. Нет ничего справедливее сказанного лордом Честерфилдом в наставлении своему сыну, что тяжкая обида позабывается скорее, нежели колкая насмешка. Здешние колонисты, выключая малое число участвовавших в торгах голландской Ост-Индской компании, можно сказать переселились в земной рай с покорением колонии английскому оружию, в сравнении с варварским купеческим правлением, под тяготою коего они стенали. Безопасность жизни и имущества, ничего не значащие подати, совершенная свобода говорить и делать все то, что только непротивно законам, справедливейшим в свете, и полная воля располагать и пользоваться произведением своих трудов суть главные выгоды, приобретенные жителями по великодушию своих завоевателей. Сверх того, многочисленный корпус войск с немалым штатом чиновников, получающий большое содержание и жалованье, издерживает оные в колонии, и часто приходящие сюда военные корабли и конвои также оставляют здесь знатные суммы за здешние произведения, таким образом, английское золото и серебро достаются в руки колонистов, которые могут по своей воле хранить оные или покупать нужные им полезные или служащие к единому удовольствию вещи, привозимые из разных частей света, кои они всегда могут купить выгодно, ибо если англичане возвысят цены на свои товары, то и у колонистов право не отнято продавать дороже их собственные произведения. Несмотря, однако же, на все сии выгоды, [174] доставленные колонии британским правительством, большая половина жителей обоего пола терпеть не могут англичан и всегда готовы им вредить, коль скоро имеют удобный случай; смеяться насчет английской гордости они почитают большим для себя удовольствием, я несколько раз слышал, с каким восторгом голландцы рассказывали мне, что в обществе англичан за обедом целый час ничего более не услышишь, как беспрестанное повторение: передайте сюда бутылку! передайте туда бутылку! (pass the bottle), доколе, наконец, бутылки своим скорым обращением не вскружат их голов, и тогда весь стол заговорит вдруг; один кричит: «Этот голландец очень ученый, прекрасный человек, настоящий англичанин!». Другой повторяет: «У такого-то голландца дочь отменно умна и редкая красавица, словом сказать, совершенная англичанка!». Иной опять говорит: «Такой-то голландский офицер защищал себя чрезвычайно храбро, как бы он был англичанин!». Надобно беспристрастно сказать, что капские колонисты имеют причину и право смеяться над англичанами и ненавидеть их, стоит только себе вообразить, что когда небольшое, ничего не значащее голландское суднишко взято в плен англичанами и сюда придет, то во все время, доколе оно стоит здесь перед глазами жителей, английские офицеры не упускают поднимать на нем голландский флаг под английским, как будто бы такая малость может что-нибудь прибавить к трофеям их флотов, а когда в торжественные дни военные корабли по обыкновению украшаются флагами, то на многих из них часто поднимают голландский флаг в знак унижения оного, под самою подлою частию корабля! Такие случаи с первого взгляда кажутся безделицами, но они язвят национальное честолюбие и нелегко забываются...

Комментарии

1. Барро (правильнее — Барроу) Джон (1764-1848) — английский путешественник и ученый. Секретарь Адмиралтейства в 1804-1845 гг., один из инициаторов организации Британского географического общества (1830). Принимал активное участие в планировании и подготовке большинства британских исследовательских экспедиций первой половины XIX в.

2. Капштат (правильнее — Капстад) — голландское название Кейптауна, главного города Капской провинции ЮАР, крупного порта у южной оконечности Африки. Основан в 1662 г. группой переселенцев из Нидерландов под предводительством уполномоченного Ост-Индской компании Яна ван Рибека как промежуточная станция на пути из Европы в страны Южных морей.

3. Симансштат — голландское название Саймонстауна, порта и военно-морской базы и а мысе Доброй Надежды, южнее Кейптауна.

4. Кафы (кафир «неверующий, немусульманин») — так арабы обозначали негроидное бантуязычное население Восточной и Центральной Африки. Европейские поселенцы и путешественники XVIII-XIX вв. использовали это .название для обозначения вообще всех бантуязычных негрских народов Южной Африки, главным образом зулу и коса, с годами все более придавая ему определенный пренебрежительный оттенок. Это последнее обстоятельство особенно отчетливо проявляется в наши дни в расистской ЮАР: здесь слово «кафр» служит в устах белых расистов оскорбительной кличкой для африканца. Однако в начале XIX в., когда Головнин находился в Саймонстауне, оно еще не приобрело оскорбительного смысла.

5. Бушмены (голл. «люди чащи») — по-видимому, древнейшие обитатели Южной Африки. В антропологическом отношении сочетают в себе негроидные и монголоидные признаки; обнаруживают также черты сходства с готтентотами как в антропологическом, так и в языковом смысле. Миграция в южном направлении сначала готтентотов, а позднее бантуязычных народов привела к оттеснению бушменов — охотников и собирателей — в мало пригодные для обитания области, в частности в пустыню Калахари. Последовавшая затем европейская колонизация резко ускорила катастрофическое для бушменов развитие событий, приведя их в настоящее время на грань вымирания.

6. Готтентоты — коренные насельники западных районов нынешней Капской провинции к моменту появления там голландских колонистов в середине XVII в., народ со многими характерными признаками монголоидности, резко отличающийся от основной массы негрского населения современной Южной Африки. В языковом отношении обычно объединяются большинством исследователей с бушменами в особую «койсанскую» группу. Готтентоты не создали производящего хозяйства, оставшись охотниками и скотоводами. Столкновение с европейскими поселенцами повело к быстрому истреблению готтентотов как в результате военных предприятий колонистов, так и в особенности из-за жесточайших полурабских, полукрепостнических форм эксплуатации, которой европейские поселенцы подвергали готтентотов, рассматривая их главным образом как бесплатных прирожденных пастухов для своих стад. Уже во времена Головнина численность готтентотов резко уменьшилась, а к нашему времени подавляющее большинство их вошло в состав так называемого цветного населения ЮАР, утратив этническое самосознание и язык, вытесненный языком африкаанс.

7. Английская береговая (т. е. сухопутная) миля равна 1609 м.

8. «С того времени, как колония...» — впервые англичане оккупировали территорию тогдашней Капской колонии в 1796 г., во время войны с Францией и ее союзниками, одним из которых стала Батавская республика, впоследствии преемница Голландской Ост-Индской компании в ее колониальных владениях. По Амьенскому миру (.1802 г.) захваченные голландские колонии пришлось вернуть, однако уже в январе 1806 г. британские войска снова заняли Кейптаун и всю Капскую провинцию, на сей раз уже окончательно.

9. Голландская Ост-Индская компания была основана в 1602 г. с монопольным правом торговли со странами Южной и Юго-Восточной Азии. Создание голландской колониальной империи в Индонезии стало целью и главным результатом деятельности Компании. Именно как промежуточный пункт для пополнения запасов и ремонта судов Компании на пути в Южные моря и был основан Капстад. К моменту прибытия «Дианы» в Южную Африку Ост-Индской компании уже не существовало: неудачи в борьбе с более сильными конкурентами, прежде всего англичанами, на протяжении всего ХУГП в. превратили ее в убыточную, и в 1798 г. правительство Батавской республики вынуждено было ликвидировать Компанию, приняв на себя ее огромные долги и перейдя к непосредственному управлению ее бывшими владениями в Юго-Восточной Азии.

10. Гильвуд — по мнению ряда авторов (ср.: И. П. Магидович, Примечания, — в кн.: Василий Головнин, Сочинения, М., 1949, стр. 121), имеется в виду так называемое желтое дерево (Podocorpus), в настоящее время сохранившееся в Капской провинции лишь в заповедниках.

11. Батавия — нынешняя Джакарта, столица Индонезийской республики. Основана голландцами в 1619 г. и до 1945 г. была столицей Нидерландской Индии.

12. Фаял — один из островов Азорской группы.

13. Серебряное дерево — вид Leucodendron Argentum; отличается серебристыми волосками, покрывающими листья.

14. Реформатская церковь — имеется в виду господствующая среди африканского населения Южной Африки кальвинистская церковь.

15. «Пиястры, которые можно назвать всесветная монета» — имеются в виду испанские (реже — португальские) серебряные песо, действительно пользовавшиеся очень широким распространением на атлантическом и восточном побережьях Африки и в странах Южных морей.

16. «Акт... об уничтожении торговли людьми» — имеется в виду «Акт об отмене работорговли», принятый британским парламентом в июне 1806 г. и вступивший в законную силу с 1 мая 1807 г. Решающими причинами его принятия послужили: во-первых,, стремление подорвать экономику Соединенных Штатов, с потерей которых в Англии того времени еще не до конца примирились, — а эта экономика строилась в значительной степени на рабском труде; во-вторых, возросший интерес британской буржуазии к рынкам и экспортным возможностям Африки, проникновению во внутренние районы которой препятствовала система отношений, сложившихся между европейцами и местными правителями на протяжении веков работорговли на побережье. Гуманные побуждения, в том числе и воздействие идей Великой французской революции, первостепенной роли здесь не играли. К тому же в Капской колонии использование труда привозных африканских рабов и малайцев было довольно ограниченным, ввиду того что в скотоводческом хозяйстве «свободных бюргеров», т. е. поселенцев, ставших к этому времени практически независимыми от голландской администрации в Капстаде, применить привозную рабочую силу невольников, захваченных главным образом в земледельческих районах, было трудно: готтентоты, прирожденные пастухи, для этой цели годились гораздо больше. Что же касается перемен в отношении к невольникам после принятия Акта, то и здесь Головнин убедительно показывает отнюдь не гуманистические соображения, руководившие рабовладельцами.