Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ГОЛОВНИН В. М.

ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ СВЕТА

СОВЕРШЕННОЕ НА ВОЕННОМ ШЛЮПЕ "КАМЧАТКА"

В 1817, 1818 И 1819 ГОДАХ

ФЛОТА КАПИТАНОМ ГОЛОВНИНЫМ

ГЛАВА ВТОРАЯ

Плавание от Рио-Жанейро около мыса Горна, прибытие в порт Каллао на берегу перуанском и пребывание в оном

Среда, 21

Ноября 21 числа — день, в который я решился оставить Рио-Жанейро. С утра погода приняла было хороший вид: небо местами прояснилось, и некоторые горы очистились от облаков. Казалось, что обыкновенное здесь ясное время наступило, но к полудни опять стало пасмурно и пошел дождь. Сие, однако, меня не остановило, и я хотел в 12 часов сняться с якоря и, пользуясь попутным [52] течением при слабом ветре от юго-запада, выйти в море. Но так как наш консул приехал на шлюп со своими счетами в 3 часа пополудни, то мы и не могли прежде сего времени сняться с якоря, а уже выйти из гавани по причине скоро после того переменившегося течения не успели и при выходе остановились на якоре. Тут мы распрощались с консулом и его помощником, и ночью они нас оставили.

Четверг, 22

А на другой день в 5 часу утра, несмотря на пасмурную погоду и тишину, мы подняли якорь и при помощи попутного течения пошли буксиром в выход. Но когда поравнялись с крепостью Санта-Круц, то оттуда кричали нам в переговорную трубу что-то страшным образом, чего, однако ж, мы понять не могли, а потому, став подле оной на якорь, послал я туда офицера, которому сказали, что мы не можем идти, доколе в 12 часов не посетит нас офицер с брандвахты. А как он у нас вчера еще был, то я послал того же офицера опять в крепость сказать об этом, но ему отвечали, что мы в другой раз должны его ожидать. Тогда я послал на брандвахту требовать, чтоб нас не задерживали и офицер тотчас бы приехал, иначе я буду жаловаться за такие притеснительные меры. Часа через два тот же офицер, который был у нас вчера, к нам приехал, сделал те же два или три вопроса, что и вчера, т. е. спросил имя шлюпа и мое имя, куда идем, и оставил нас, тогда мы получили право идти из порта когда угодно. В полдень течение сделалось нам благоприятное, и тогда же стал дуть легкий ветер от юга да и погода совсем прочистилась, почему в час пополудни снялись мы с якоря и стали лавировать сквозь проход, но по причине тихого ветра к 6 часам вечера могли дойти только до так называемых Круглого и Плоского островов, у коих переменившееся против нас течение заставило меня лечь на якорь. То же сделал и военный португальский бриг, с нами лавировавший.

Пятница, 22

На другой день в 5 часу утра снялись мы с якоря и с помощью весьма легкого ветерка от востока, попутного течения и буксира пошли в путь; но до полудни успех наш был очень мал и мы чуть подавались вперед, а с полудни ровный ветр при весьма ясной погоде стал дуть от юго-востока. Тогда мы, пройдя между островами Круглым и Плоским, стали править настоящим своим курсом к юго-западу и здесь взяли, как мореплаватели говорят, место нашего отшествия.

В бытность нашу в Рио-Жанейро испанский посланник (Граф Каса Флорес (Conde de Casa Flores)), посредством нашего консула пригласив меня к себе, [53] просил о весьма важном для испанского двора деле, которое состояло в следующем: с того времени, как португальцы завладели Монтевидеом, дела между испанцами и ими пошли очень нехорошо 29. Первые европейские державы взялись быть посредниками между ними и получили обещание португальского посланника, в Париже находящегося, что двор его сдаст Монтевидео испанцам, но в самом деле из Рио-Жанейро беспрестанно посылали туда подкрепления, да и при нас 3 тысячи войска готовы были отправиться. На требования же испанского министра объяснений по сему случаю давались ему самые колкие и надменные ответы, даже до того, что он почитал их почти объявлением войны. «Каждый почерк пера бразильского кабинета есть объявление войны», — сказал он мне, говоря о нотах к нему здешнего министерства. О таком положении дел между сими двумя дворами испанский министр должен был как можно скорее сообщить перуанскому вицерою — безопасность их владений в Южной Америке того требовала; а как он не имел для сего никакого случая, то и прибегнул ко мне и просил, чтобы в уважение дружбы и доброго расположения нашего государя к Испании я согласился по пути зайти в Лиму и отвезти туда его бумаги. Поелику время мне позволяло и я нимало от настоящего своего пути, следуя в Камчатку, уклониться принужден не был, то охотно согласился оказать услугу испанскому двору, которая, по уверению генерального нашего консула, должна быть приятна его императорскому величеству, о чем, однако ж, прежде я никому не говорил, но сего числа объявил по команде, что мы идем в Перу.

Оставив Рио-Жанейро, я должен сказать, что место сие мне очень понравилось по чрезвычайной красоте природы, о чем в замечаниях моих более сказано; да и г-н Лангсдорф с своею супругою (Дочь знаменитого нашего астронома Федора Ивановича Шуберта) и с помощником консульским (Петр Петрович Кильхен) старались сколько возможно сделать пребывание наше здесь приятным.

В 8 часов вечера 23 числа ветр перешел к северо-востоку и при совершенно ясном небе начал дуть с такой силою, как обыкновенно дуют у здешних берегов муссоны. Мы несли все паруса и шли миль по 7 и по 8 в час. Правил я таким образом, чтоб пройти устье реки Платы в расстоянии около 200 миль, дабы избежать действия сильного течения, стремящегося из сей огромной реки. Между тем мы приготовили и разложили наверху все ручное [54] оружие так, как и картузы с порохом, лядунки, рога, фитили и проч., чтоб быть во всегдашней готовности к сражению. Сию нужную осторожность я принял вследствие полученных мною в Рио-Жанейро известий, что возмутившиеся в Южной Америке испанцы нападают на суда всех народов (Республиканцы 30 сии недавно взяли два португальских купеческих корабля, шедших из Индии. По требованию бразильского двора они их возвратили и присудили корсара заплатить убытки, простирающиеся до 30 тысяч пиастров. Корсар же сей был вооружен в Соединенных Американских Штатах иждивением их консула, находящегося в Буэнос-Айресе, и укомплектован американцами), кроме англичан, а русских, по каким-то слухам, недавно стали они считать союзниками короля испанского.

Пятница, 30

Ветры, дуя с разною силою и при разных состояниях погоды, продолжали нам благоприятствовать: мы очень скоро подавались вперед. До 30 числа с нами ничего примечательного не случилось, а сего дня в широте 34°±, долготе 48 1/2°± совсем против нашего чаяния встретили мы русское судно или, лучше сказать, судно под русским флагом, потому что на нем ни одного человека русского не было. Судно сие называется «Двина» и принадлежит архангельскому купцу Бранту. Корабельщик же оного — немец, по имени Спратто. Из Архангельска оно пошло 3 сентября прошлого года и в ноябре того же года пришло в Гамбург, а в декабре вышед оттуда, 7 августа сего года прибыло в Буэнос-Айрес, 27 числа сего месяца оттуда вышло и теперь идет в Гамбург. Не желая задержать его, чтоб отправить с ним письма, я дал ему только записку об нас, с тем чтоб по приходе в Гамбург он напечатал в газетах, где он нас встретил и что у нас все благополучно и все мы здоровы. Капитан сего судна сообщил нам другое о расположении инсургентов к русским, нежели что мы слышали в Рио-Жанейро. Он сказывал, что они не только обходились с ним хорошо, но и по торговым его делам поступали справедливо и честно, оказывали ему особенное перед другими командирами купеческих судов уважение и не иначе называли его как капитаном великой нации.

Декабрь. Суббота, 1

Декабря с 1-го до прихода нашего на вид Статенландии 31, что случилось 19 числа, мы шли с разными ветрами, большею частью с северо-западной и юго-западной стороны. Дули они вообще умеренно, но несколько раз и бури восставали, только ненадолго и не в такой силе, чтоб заслуживали особенное замечание. Погоды не были долго постоянные: мы имели часто ясные дни и туманные, иногда было облачно и дождь, а несколько раз и гром с молнией случался. Но все сии обстоятельства не заключают [55] в себе ничего необыкновенного, чтобы стоили подробного описания. Следующие лишь случаи, на сем переходе повстречавшиеся, заслуживают некоторого внимания.

Воскресенье, 2. Понедельник, 3

Будучи уже в широте 37 1/2°, долготе 53°, мы видели еще множество летучей рыбы, дельфинов и несколько черепах, которые, как известно, редко далеко от пределов тропиков показываются; в то же время появились и петрели (Procellaria) — обитатели холодных стран; а в широте 38 3/4°, долготе 54 1/2° стали нам попадаться морские растения (Fucus nattans) и видели мы первых альбатросов (Diomedea exulans). Воздух сделался гораздо холоднее, даже слишком холоден, судя по широте, в коей мы находились, ибо термометр стоял не выше 16°.

Суббота, 8

В полдень декабря 8-го случилось достойное замечания явление: в 3 часу пополуночи на стороне ветра по горизонту показались тучи, из коих блистала вдали почти беспрестанно яркая молния. С рассветом тучи сии приблизились к нам, ветр стал дуть порывами, утихая иногда и часто переменяясь, молния блистала над нами с громовыми ударами, дождя же было очень мало. Погода в таком состоянии продолжалась почти до полудня, а после прояснилось, остались только местные облака. Но доколе гром был, каждый почти раз с переменою ветра наносил он чрезвычайно теплый воздух, который тотчас после первого дуновения принимал обыкновенную свою температуру, здесь тогда бывшую; термометр показывал 13°, а когда я поставил оный против нашедшего теплого воздуха, то он вдруг поднялся на 3°.

Вторник, 11. Четверг, 13

Примечательно еще, что так называемых тропических птиц (Так их называют англичане (Tropic Bird), a у Линнея известны они под именем Phaeton aetherius; французы называют их Paille-en-cul; но матросы наши, услышав о сем названии от офицеров, дали им русское имя «полянки». Сармиенто (Pedro Sarmiento de Gamboa) 32 видел их в заливе Троицы (de la Trinidad) в широте 50°); кои и имя свое получили от обыкновенного места своего пребывания между тропиками, мы видели в широте 46°±, долготе 60°±; а в широте 49 1/4°, долготе 61 1/4° видели мы около нас нырявших и плававших пингвинов, только такого рода, коего я никогда прежде не видывал. Один из них несколько времени следовал за нами, беспрестанно нырял в воду и опять показывался, производя крик, похожий на крик молодых утят. Сколько я мог заметить, это должен быть род пингвинов, названных у Линнея Diomedea demersa; цвет их темно-кофейный, брюхо казалось белое, и если не все, то по крайней мере имели [56] они по бокам белые полосы, которые мы очень хорошо видели, и около глаз были белые овальные круги.

Воскресенье, 16

Декабря 16-го в широте 52°, долготе 64 1/4° видели мы большое трехмачтовое судно, которое во весь день шло с нами одним путем, но при захождении солнца пошло к северо-востоку, по направлению к тому месту, где видны были многие фонтаны, пускаемые китами, почему я и заключил, что сие судно должно быть китоловное, находящееся на промысле. Сего дня мы видели очень много китов, а также и пингвины показывались. Некоторые мореплаватели утверждают, что появление пингвинов означает близкое расстояние от земли, но сего дня мы находились от ближайшего к нам берега Фалкландских островов не менее 100 миль, и 13 числа почти в таком же расстоянии к северу от них мы видели пингвинов.

На сем переходе мы почти всегда находили посредством астрономических наблюдений, что течением сносило нас к северу и северо-востоку иногда более 20 миль в сутки. Я заключил, что течение так сильно стремится здесь к северо-востоку потому, что мы находились на струе вод, кои, обтекая мыс Горн из Великого океана, направляются между Статенландиею и Фалкландскими островами в Атлантический океан, и что если бы мы находились на меридиане Лемерова пролива, то есть ближе к патагонскому берегу, то совсем не имели бы противного течения, а вероятно еще, что оно бы нам благоприятствовало, почему я старался приблизиться к берегу Патагонии, но западные ветры до того не допускали.

У мыса Горн

Восточный мыс Земли Штатов, называемый Сан-Жуан, увидели мы в 6 часу вечера 19 декабря, будучи от него в 20 или 25 милях расстояния по глазомеру. Он открылся нам точно в таком положении и расстоянии, как мы ожидали, основываясь на астрономических наших наблюдениях и хронометрах. Сии последние показывали долготу довольно исправно, о чем подробнее писано во второй части.

Четверг, 20

На другой день мы прошли Землю Штатов и стали огибать мыс Горн. Здесь нашли мы многочисленные стада альбатросов и множество касаток (Delphinus orca). Доколе обходили мы Землю Штатов, то течение в 42 часа увлекло нас к северо-востоку на 51 милю. Чтоб совсем обойти мыс Горн, употребили мы 25 дней, ибо почти беспрестанно имели противные ветры, дувшие большею частью от северо-запада и от севера. В продолжение сего времени весьма часто терпели мы бури, которые иногда, а особливо от севера, свирепствовали с ужасною силою, но как судно наше [57] было новое, очень крепко построенное (Сколько раз у мыса Горна мы вспоминали с живейшею благодарностью имена генерал-майора Орловского и кораблестроителя Стоко. Сей последний под непосредственным наблюдением г-на Орловского строил наш шлюп, который так хорошо выдерживал все бури, коим мы были подвержены. Желательно, чтоб все строители с таким тщанием и усердием скрепляли свои корабли; но, к несчастью мореплавателей, не всегда так бывает!) и снабженное самыми лучшими снарядами, то бури сии при всех своих жестокостях не могли причинить нам никакого важного повреждения, ниже подвергнуть опасности. Однажды только (Генваря 4-го в широте 52 3/4°, долготе 72 1/2°) при весьма жестокой буре от севера, которая развела столь сильное волнение, какого мы во все путешествие не имели, один вал, вышед из-под кормы, так сильно ударил вверх, что в кормовых окнах выбил рамы и щиты и наполнил мою каюту водою, которою множество из вещей перемочило. Я принужден был велеть во все окны вставить щиты, обить их изнутри парусиной и приготовить парус, чтоб обтянуть корму на случай, если бы щиты волнением выбило, что нередко случается в здешнем бурном море (Мне кажется, кораблестроители должны поставить себе в непременное правило делать на судах, приготовляемых в дальние путешествия, корму как можно выше, подзор или навес без большого уклону, окны менее и штульцы меньше и подбористее. Еще нужно им заметить, что подъемные рамы в окнах вовсе не годятся; ныне у меня, где щиты стояли, рамы были подняты и от сырости так разбухли, что их никак невозможно было опустить, и потому принужден я был завесить окны парусиной).

1818. Генварь

Погода часто была ясная, но большею частью, а особливо при крепких ветрах от севера, пасмурная, с дождем и градом и довольно холодная: термометр нередко стоял только на 5° выше точки замерзания. Однажды лишь (Генваря 3-го в широте 53°±, долготе 78 1/2°±) был прекрасный день, какого мы еще не имели с самого отходу от устья реки Платы: при ясном небе и тишине термометр в полдень того дня стоял на 40°. Барометр при всех бурях, которые мы имели у мыса Горна, очень хорошо показывал их наступление и время, когда они начинали смягчаться, и потому возвышения и понижения его были весьма часты. Самое большее его возвышение 33 было 29,67, а самое низшее — 29,13. В отношении погод к ветрам я здесь замечу следующее: Лаперуз утвердительно говорит, что у мыса Горна при северо-западных ветрах всегда бывает пасмурно; коль же скоро станет прочищаться и ветр отойдет к западу, то, верно, чрез два часа после он сделается от юго-запада. Я и прежде испытал, что сей закон в направлении ветров подвержен [58] исключениям и что Лаперуз лучше сделал бы, когда б не столь утвердительно о сем говорил; а ныне прежние мои замечания подтвердились, ибо ветр от запада, вместо того чтоб тотчас переходить к юго-западу, иногда дул очень постоянно и свежо с порывами при ясной погоде по нескольку часов.

Время, употребленное нами для обхода мыса Горна, не только было крайне беспокойно для нас, ибо по причине частых бурь и внезапных порывов мы почти беспрестанно должны были находиться наверху, но и чрезвычайно скучно: кроме моря и неба, ничего не было видно, и шлюп качало ужасным образом. Одни лишь альбатросы и петрели (Однажды только мы видели порт-эгмонтскую курицу, птицу, известную в Куковых путешествиях, которая, говорят, от берега никогда далеко не отлетает; но мы тогда находились от ближайшего к нам берега Огненной Земли не менее как в 200 милях) летали около нас, а особливо первых было чрезвычайно много; мы их ловили на уду и в разные дни поймали около сотни, более для забавы, ибо мясо сих птиц, как мы оное ни приготовляли, всегда удерживало противный запах морских растений и потому по привычке только может быть употребляемо в пищу. Впрочем, издержав всю живность, которою запаслись в Рио-Жанейро, мы и альбатросами не гнушались; птицы сии еще и того более были бы в чести у нас, если бы я не запасся разного рода приготовленными супами и мясом жареным и вареным. Ни один мореплаватель, отправляющийся в дальнее путешествие, не должен упускать сих припасов из виду. Те, которые я имел, были приготовлены в 1814 году и имели надпись: «Donkin, Hall and Gambl'e, Patentees N 30, Lombard street, London» (Донкин, Галл и Гамбель, имеющие исключительное право на приготовление сих припасов в Ломбардной улице, No 30, Лондон). Зная, что сии припасы приготовлены за 3 года пред сим (В Англии опоздали их ко мне прислать, а потому я запасся оными в Рио-Жакейро), я опасался, что они испортились и в пищу не годятся; но у мыса Горна, открыв одну жестянку, в которой была жареная телятина, к великому моему удивлению, я нашел, что как телятина, так и желе были совершенно свежи и вкусны. Это свидетельствует о преимуществе приготовлений для дальних путешествий свежих мяс; искусство сие состоит только в том, чтоб наполнить сосуд мясом и подливкой так, чтоб в нем не осталось воздуха, и потом закрыть его герметически, то есть чтоб воздух туда никаким образом попасть не мог.

Вторник, 1. Среда, 16. Четверг, 17. Пятница, 25

Новый год встретили мы у мыса Горна, будучи тогда в широте 54°, долготе 76°. Для сего дня унтер-офицерам и рядовым была дана лишняя порция вина; а между тем [59] и жалованье роздал я им в первый еще раз в сие путешествие по двойному окладу и по курсу, как оное производилось на шлюпе «Диане», по которым матрос 1-й статьи вместо 4 рублей 32 копеек, получаемых им в России, получил здесь 2 2/3 червонца, то есть около 30 рублей. Это все вместе доставило им большое удовольствие, и они сверх обыкновенных праздничных веселий нашего простого народа вздумали еще играть комедию собственного их сочинения, что и было охотно им позволено, и дано еще изобретателям сего спектакля небольшое награждение. Ничто так не способствует к сохранению здоровья служителей, как веселое расположение их духа. Сим правилом всегда должно руководствоваться, а особливо в трудных походах. Достигнув широты 49 1/2°, долготы 77° генваря 16-го, имели мы в продолжение нескольких часов совершенную тишину, потом подул ветр с юга, для нас самый благоприятный, и в сие время, можно сказать, мы обогнули мыс Горн. На другой день поутру видели мы очень ясно четыре высокие горы к востоку в расстоянии по глазомеру от 40 до 50 миль. По наблюдениям нашим оные должны были находиться на северной части острова Кампаньи. Скоро после восхождения солнца горы сии покрылись облаками и мы потеряли их из виду. Сего числа продолжался тот же попутный ветр, который имел все признаки постоянного ветра, вдоль берегов Хили и Перу беспрестанно с южной стороны дующего, и в полосу коего, казалось, мы вступили; однако он скоро перешел в западную сторону и потом несколько дней дул, переменяясь от северо-запада к юго-западу, и часто бывал довольно крепок. Настоящий же прибрежный пассат встретили мы 25 числа в широте 33 1/2°±, долготе 74 1/2°±, с которым шли очень скоро и покойно. На всем этом переходе ничего достойного примечания не повстречалось, разве только то, что в широте 43 1/2° мы видели летучую рыбу, где я не помню, чтобы кому-нибудь она попадалась. Впрочем, часто видели мы китов и много морских растений, а по приближении к тропику встречали разного рода тропических птиц.

Февраль

Февраля 1-го, будучи в широте 15°±, долготе 77°±, в осьмом часу вечера вдруг увидели мы влеве довольно большой огонь, по-видимому милях в 4-х от нас, и хотя не могли рассмотреть судна, но по скорости, с какой мы его проходили, явно очень было, что он находился на судне, в противную нам сторону шедшем. Он был у нас в виду почти до 10 часов и закрылся за кормою. Некоторые из наших офицеров видели другой еще огонь, недалеко от первого: это еще первые суда, которые мы встретили по сю сторону мыса Горна. [60]

Суббота, 2. Четверг, 7

Поутру 2 числа сделалось по горизонту облачно, потом облака сии превратились в туман и покрыли весь горизонт; туман скоро прочистился, но пасмурность осталась. Полагая, что нам не удастся взять полуденного наблюдения солнца, я стал по рассвете держать к северо-востоку, чтоб приблизиться к берегу гораздо южнее Лимы, дабы после, идучи вдоль его в самом близком расстоянии, удобно было узнать и отличить остров, который для не бывавших в Каллао один только и есть признак для узнания сего порта. К полудню стало несколько прочищаться и показалось солнце; в полдень нам удалось взять высоту его, но на таком пасмурном горизонте, что широта, по ней определенная (12°44'), не могла быть верна, хотя со счислимою она разнилась только двумя минутами. По нашим наблюдениям лунных расстояний и по хронометрам мы должны были находиться весьма близко берега, который, однако ж, мрачность не позволила нам видеть до второго часу пополудни, а тогда по очищении оной вдруг открылись горы чрезвычайной вышины. Они состояли из трех хребтов, один за другим стоявших, из коих задний был непомерно выше других. Усмотрев берег, мы смелее стали к нему приближаться, и в 3 часу, будучи в 10 милях от него, мы нашли глубину 85 сажен, на дне зеленоватый ил с мелкими каменьями. В 4 часу мы подошли к ближнему от нас берегу на расстояние миль 5-ти; он казался островом и долженствовал быть выдавшийся мыс, означенный на карте Арросмита в широте 12°32' под именем мыса Чилки. Скоро после того открылся нам берег на NNW, казавшийся ровным островом, который я считал островом, образующим порт Каллао, почему, располагая обозреть оный и распознать засветло, в 4 часа пошли мы к нему и поставили все паруса. Но ветр был так тих, что в два часа мы прошли не более 5 миль. Опасаясь, чтоб не потерять своего места, буде здесь есть течение к северу, мы стали держаться к ветру до следующего утра. Густой туман, а часто пасмурность с мокротою продержали нас у берегов Лимы до 7 февраля, которого числа после полудни достигли мы порта Каллао, но по слабости ветра принуждены были в 4 часу вечера положить якорь при самом входе в порт. За три дня пред сим видели мы у здешних берегов два небольших инсургентских корсара, которые, однако ж, к нам приблизиться не смели; испанцев же берут и грабят они подле самых их гаваней.

Лима. Пятница, 5

Лишь только положили мы якорь, как увидели шедшую к нам от стоявших в порте кораблей шлюпку, которая в 6 часу к нам приехала, имея на корме военный испанский флаг. Мы чаяли найти в ней офицера, но [61] увидели, что приехал простой квартирмистр спросить нас, какое наше судно, откуда и проч. и нет ли писем из Испании. На первые вопросы дали мы ему удовлетворительные ответы, а о бумагах я не сказал ему, опасаясь их вверить в руки незначащего человека. Ни квартирмистр, ни гребцы его, кроме испанского языка, не знали никакого другого, а потому мы принуждены были толковать с ними кое-как. Мы от него узнали, что за восемь месяцев пред сим были здесь два больших русских корабля (Суда Российско-Американской компании «Кутузов» и «Суворов» под начальством флота капитана Гагемейстера), шедшие в Северную Америку; что Валпарейсо в руках инсургентов, где они имеют 6 тысяч войска, а Консепция 34 под королевским правлением и войск там 7 тысяч; что при здешних берегах находится много крейсеров со стороны инсургентов, из коих многие состоят из граждан Соединенных североамериканских областей и имеют патенты от правительства новой республики. Вот первые известия, которые мы получили от первых приехавших к нам испанцев! Они, уезжая, сказали нам, что на другой день, когда мы подойдем ближе, приедет к нам портовый капитан. Однако ж я, желая скорее отправить бумаги к вицерою и притом, чтобы они были ему вручены нашим офицером, не хотел дожидаться капитана над портом и рано поутру на другой день послал мичмана барона Врангеля в Каллао с тем, чтоб он спросил у коменданта, будут ли с крепости на наш салют отвечать равным числом выстрелов, и просил позволения ехать к вицерою в Лиму с проводником; с ним же послан был клерк 13-го класса Савельев для покупки свежего мяса и зелени, который должен был и ответ привезти в случае отправления г-на Врангеля в Лиму. С рассветом увидели мы в гавани пять больших судов, пришедших ночью с моря: они были испанские. После мы узнали, что суда сии отвезли 4 тысячи войска в Консепцию, потом блокировали Валпарейсо и теперь пришли сюда починиваться.

В 10 часу сделался легкий ветерок от запада; мы тотчас пошли в Каллао; потом ветр отшел к югу и стал дуть свежее, почему мы принуждены были лавировать и не прежде могли прийти на рейд как в 2 часа пополудни. Подходя к рейду, встретили мы возвращающегося из города г-на Савельева, который сказал нам, что на наш салют испанцы будут отвечать тем же числом выстрелов и что г-н Врангель поедет в Лиму в 3 часа пополудни, когда от вицероя получено будет позволение. Приблизившись к якорному месту, мы салютовали крепости из 7 пушек и [62] получили выстрел за выстрел. Скоро после того, как мы стали на якорь, приехало к нам несколько испанских господ, в числе коих директор таможни, желавший, как он сказал, поздравить нас с прибытием сюда и познакомиться с нами. Сначала мы не знали, как их принять, потому что они приехали на большой шлюпке под военным флагом и квартирмистр стоял — это показывало, что на ней ехали люди значащие, но одеты они были в каких-то белых холстинных фуфайках и широких панталонах, без галстуков и в круглых шляпах. После уже узнали мы, что здесь этот наряд во всеобщем обыкновении. Вслед за сими гостями приехал от капитана над портом офицер и с ним один итальянец вместо переводчика. Офицер был послан сказать мне, что капитан над портом получил от вицероя повеление тотчас отправить г-на Врангеля в Лиму и шлюпу сделать всякое пособие, какого только я потребую. После еще у нас были гости, в числе коих находились три дамы, одна из них — жена здешнего генерала; они любопытствовали видеть шлюп.

Г-н Врангель возвратился уже поздно вечером и сказал, что вицерой принял его весьма хорошо, но не мог с ним говорить, потому что не сыскал переводчика; он же, кроме испанского языка, других не знает. В числе сегодняшних посетителей был миссионер отец Франциско, который предлагал нам свои услуги.

Суббота, 9

Февраля 9-го поутру в 9 часов ездил я на берег посетить капитана над портом и коменданта крепости; первый был болен, и потому жена его, ласковая пожилая дама, меня приняла; а второй — старик лет 60 — сам принял меня очень приветливо. После сих посещений я осмотрел место, где корабли наливают воду, и возвратился на шлюп. В 11 часов подошли мы ближе к берегу для удобности возить воду. Поутру было у нас много посетителей, в том числе несколько дам, а после полудни приехал камергер вицероя с письмом ко мне. Он был в богатом красном мундире с широкими позументами и со шпагою; переводчиком служил ему г-н Абадиа (Don Pedro Abadia) — главный фактор Филиппинской компании, тот самый, которому государь император пожаловал орден Св. Анны 2-й степени за услуги, оказанные им одному из кораблей Российско-Американской компании (В то же время и вицерою здешнему пожалован орден Св. Анны 1-й степени, но не тому, который теперь здесь, тот назывался Margues de la Concordia, a нынешний don Joaquin de la Pezuela). Камергер имел повеление звать меня завтрашний день к вицерою обедать и сказать мне, что [63] он пришлет за мною свою карету, а г-н Абадиа дал мне знать, будто бы от себя, что вицерою угодно завтра принять меня с некоторым парадом и что я могу взять с собою несколько из наших офицеров; но после я мог уже ездить к нему запросто. Сколько много считал он себя мне обязанным за доставление к нему бумаг, покажет письмо его ко мне (Смотри в прибавлении No 3). С г-ном Абадиа условились мы о снабжении шлюпа всем нужным.

Вечером приехал к нам с визитом комендант крепости Каллао с некоторыми из его офицеров и секретарь вицероя — весьма учтивый, приятного обращения человек, а также много дам, от которых мы не прежде захождения солнца получили покой. Несноснее всего было то, что они и кавалеры, их сопровождавшие, не знали никакого языка, кроме своего природного.

Воскресенье, 10

10 числа в 9 часу утра прислали с берегу сказать мне, что вицеройская карета приехала за мною и дожидается. Я тотчас с некоторыми из наших офицеров поехал в Каллао и нашел карету у самой пристани. Она была огромной величины, кругом в стеклах, внутри обита малиновым бархатом; выкрашена, однако ж, просто; запряжена была шестью мулами одной шерсти; шоры и мундштуки на них были малинового бархату с серебряною оправою; кучера сидели верхом на передней паре и на задней, и как они, так и два лакея одеты были в красные суконные ливреи с серебряным позументом. При сем экипаже находились два гусара верхами. Присланный за мною офицер был подполковник Плато — начальник конной гвардии вицероя; он мне сказал, что вицерой ожидает всех наших офицеров к обеденному столу: за мною прислал он свою собственную карету, а для прочих приготовлены другие. Приехав на берег, пошли мы к коменданту завтракать по приглашению его, вчера нам сделанному. Он нас угощал шоколадом, холодной водой и сигарками, извиняясь в бедности его мебелей и сервиза и жалуясь, что инсургенты всего его ограбили, взявши Сант-Яго — столицу Хили, где он был начальником артиллерии. В 11 часов утра отправились мы из Каллао и часа через полтора приехали в Лиму. Дорога широкая, совершенно прямая и ровная, местами песчаная и местами усеянная мелкими каменьями. От Каллао до Лимы расстояния 2 испанские лиги (10 1/2верст). От Лимы в 2 или 3 верстах начинается аллея: по дороге насажены высокие деревья (Перуанские ивы, свойственные только здешней стране; испанцы их называют Salce) в четыре ряда; между средними двумя [64] лежит широкая ездовая дорога, а по обеим сторонам — узкие аллеи под тенью дерев для пешеходов. Подле города на левой стороне находится публичный сад, чрезвычайно пространный и наполненный разного рода плодоносными деревьями, а на правой стороне — целые рощи апельсинных и лимонных дерев. Провожавший нас подполковник Плато — здешний уроженец, но воспитан и служил в Испании. Он был в плену у французов, от них ушел в наш корпус генерала Сакена и был знаком со многими русскими, о коих относится с большою похвалою и благодарностью. Он человек ласковый и словоохотный; дорогою объяснял он мне все, что встречалось нашим глазам, называл все загородные домы и сказывал, кому они принадлежат. Не было ни одного из них, который можно было бы даже назвать изрядным, не только хорошим или красивым, и дорога здесь вообще кажется пуста и дика: кроме аллей, о коих я выше говорил, не видали мы ничего стоящего внимания.

При въезде в город находятся большие каменные ворота, довольно хорошо сделанные и украшенные столпами Дорического ордена 35, над коими выставлен герб Испании, окруженный арматурою и надписью, означающей, что они построены при Карле IV, 1799 года. За ними тотчас начинается город, который нимало не соответствует красоте ворот. Я очень много обманулся в своих ожиданиях, думая найти Лиму красивым городом. Но теперь увидел, что нет большего города в целом свете, который бы имел столь бедную наружность: улицы длинны и прямы, но крайне узки и нечисты, домики все одноэтажные и двуэтажные, низенькие, со смешными деревянными балконами (Землетрясения заставляют жителей брать сии предосторожности: домики их имеют только основание каменное или кирпичное, а после все построены крепко из дерева, оштукатурены и выбелены; даже церкви огромной величины построены из дерева), оштукатурены и выбелены, но так дурно, что все они кажутся запачканными в грязи. Почти перед каждым из них есть маленький дворик, имеющий вход с улицы узкими воротами. В воротах сих по стенам на обеих сторонах грубо нарисованы какие-нибудь фигуры, по большей части конные солдаты на лошадях с обнаженными саблями, как бы на часах тут стоящие. Церкви велики, но не высоки и украшены снаружи множеством колонн и резьбы, без всякого вкуса расставленными.

Проехав тремя улицами, выехали мы на большую площадь, весьма нечистую и наполненную съестными припасами: мясо, зелень, плоды — все здесь продается, тут рынок; и кто бы мог вообразить, чтоб сие запачканное место [65] было главной площадью города? На одной стороне ее стоит соборная церковь, на другой — вицеройский дворец, в котором также и присутственные места; а против собора и дворца, сказать по-нашему, гостиный двор — большое здание в два этажа с галереями, где продается всякая всячина.

Когда мы подъехали к вицеройскому дворцу, встретил нас военный чиновник в мундире с двумя эполетами. В сенях стояла во фронте стража, состоявшая из нескольких гренадер; у входа в первую залу были на часах два человека, одеждой не похожие на людей военных, но с алебардами; в первой зале находилось несколько чиновников, а во второй — сам вицерой (Он был в синем мундире с красными, богато вышитыми золотом воротником и лацканами; на левой стороне имел две звезды, а через плечо — ленту ордена Изабеллы Католической (Isabel la Catolica)) с большим числом разных особ в мундирах и во французских кафтанах. Вицерой, ни слова не говоря, повел меня во внутренние комнаты, а за нами пошли и прочие. Пройдя комнаты три или четыре, пришли мы в большую залу, весьма богато убранную, в которой на стене висели образ и портрет короля; под ними поставлены были большие креслы, а по сторонам — два стула. Вицерой сам сел на софу, на которую и меня посадил, а подле меня велел сесть одному чиновнику в шитом кафтане и с орденами, которого он называл Sennor Intendante (Don... Arreta). Сей интендант говорил по-французски и должен был переводить наши разговоры. Всех прочих, как наших офицеров, так и своих чиновников, вицерой пригласил сесть поодаль.

Сначала вицерой спросил меня о моем здоровье и счастливо ли я дошел до сего порта. Дав на сие ответы, я просил интенданта поблагодарить его за предложение своих услуг и за весьма лестное письмо, коим он меня удостоил. После спрашивал он меня о европейских новостях, о Рио-Жанейро, как мне нравится здешняя страна и проч., и, поговорив с полчаса, пригласил нас к вицеройше. Тогда мы пошли далее внутрь покоев и вошли в большую залу, где она сидела с четырьмя или пятью кавалерами, одетыми в шелковых голубых кафтанах одного цвета и покроя и в башмаках: это были придворные кавалеры вице-роя. Вицерой нас ей представил, и так как она, кроме испанского языка, другого не знает, то разговор наш и не был продолжителен. Она была в простом шелковом полосатом платье, но вся в богатейших жемчугах и [66] драгоценных каменьях и сидела на креслах, имея под ногами малиновую бархатную подушку с золотыми позументами.

В 2 часа пошли мы за стол: вицеройша шла впереди (Я прежде спросил у Абадиа, в обыкновении ли здесь водить дам к столу, как в Европе, но он мне сказал, что это здесь совсем не водится, а они всегда ходят впереди сами по себе, кавалеры же за ними), за ней дочь ее (молодая женщина, жена генерала (Бригадный генерал Ocopio), находящегося в Хили), потом вицерой, подле него я, а за нами офицеры наши (Нас всех было пять человек) и все прочие. Пройдя несколько комнат и большую галерею, находившиеся подле самого сада, вошли мы в столовую залу. Вицерой сел на переднем конце стола, по правую сторону села вицеройша, а меня посадил он подле себя по левую сторону, на другом конце против него сидела дочь его, подле нее президент и другой какой-то знатный чиновник, подле меня сидел генерал, командующий здешними войсками, он был у нас переводчиком. Офицеры наши сидели в разных местах. Всех за столом было человек 30, в том числе одна духовная особа. Столовый прибор был невицеройский: простая фаянсовая посуда, серебряные ножи и вилки. Стол состоял из множества блюд, приготовленных в испанском вкусе: жирно и с чесноком. Суп, говядина, ветчина, сосиски, голуби, индейки, разные другие птицы и проч. были приготовлены в соусе и жареные; много зелени, плодов разного рода; но рыбы совсем не было. Вино было только красное, и им не потчевали: всякий наливал и пил когда и сколько хотел. Перед окончанием стола подали шампанского; вицерой и все встали; тогда он сказал: «Здоровье императора Александра и вечная дружба между Россией и Испанией». Я его благодарил и после просил позволения выпить за здоровье его величества короля испанского; как он, так и все испанцы приняли сие с удовольствием. После стола пошли мы тем же порядком в прежнюю комнату, где подали кофе, ликеру и сигарок. Через час после того, узнав от Абадиа, что уже время нам отправиться, потому что испанцы после обеда отдыхают, мы встали и откланялись. Вицерой проводил нас через две залы и велел сказать, что дворец и стол его всегда к нашим услугам, что мы можем видеть все в городе и он даст повеление показать нам все его достопамятности. В вицеройском дворце многие комнаты убраны очень великолепно, а другие, напротив, слишком просто. Мне показалось самым лучшим и пристойным украшением изображение в человеческий рост богини Правосудия, нарисованное довольно [67] искусно на дверях вицеройского кабинета; впрочем, может быть, богиня и не всегда помогает своими советами!

От вицероя пошли мы в соборную церковь. Огромное здание сие нимало не походит на деревянное: снаружи множество колонн и резьбы, внутри редкого ничего нет, кроме несметного богатства. В главном храме алтарь круглый, весь из серебра, колонны в два ряда, балюстрады, подсвечники, лампады, пьедесталы под изображениями святых — все серебряное, и многие сии изображения также из серебра.

Из собора пошли мы в дом г-на Абадиа, потом к вечеру я с двумя офицерами в вицеройском экипаже, а прочие в других каретах отправились в Каллао, заехав прежде в Лиме на минуту к адмиралу, начальствующему здешними морскими силами, который сего утра присылал от себя офицера поздравить меня с прибытием. Проезжая по аллее, о которой я выше упоминал, мы видели по обеим сторонам дороги очень много прогуливающихся как дам, так и кавалеров, из коих многие нам кланялись. В 6 часов вечера возвратился я на шлюп, проведя день весьма приятно.

Понедельник, 11

Февраля 11-го я во весь день был на шлюпе: мы возили воду и дрова. Примечательного ничего не случилось, посетителей было очень мало; затем 10 числа (По-видимому, следует читать: «...накануне, 10 числа». — Ред) по случаю воскресного дня во весь день беспрестанно приезжали из Лимы дамы и кавалеры видеть наш шлюп. Офицеры, остававшиеся на оном, сказывали, что одна партия, состоявшая из нескольких дам и кавалеров, приехала с гитарами. Посмотрев шлюп, они сели на шканцах и просили позволения потанцевать. Нашим офицерам это показалось очень странным, но бывший тут ирландец сказал им, что здесь так водится и что партия состоит из людей благородных. Они танцевали по двое, кавалер с дамой, какой-то испанский танец; а вчера вечером, когда некоторые из наших офицеров прогуливались на берегу, один богатый испанец пригласил их к себе, сказав, что у него сего вечера собрание благородных людей, приехавших из Лимы (Из Лимы всегда приезжает много посетителей в Каллао; они пользуются здесь морскими ваннами). Офицеры нашли там очень много дам и танцевали. Мы вообще заметили, что испанцы весьма учтивы и приветливы, и кажется, что они особенно хорошо расположены к русским. Другие европейские народы нередко имели с ними вражду, грабили, разоряли их и подрывали их торговлю. Россия же никогда ни в чем им не вредила, а, [68] напротив того, последней войной с Францией она содействовала избавлению их от чужеземного ига; они в этом и сами признаются и считают себя обязанными государю императору. Большая часть посетителей приезжали на шлюп для того, чтоб видеть портрет его величества, стоявший у меня в каюте. Один офицер, видевший государя в Париже, нашел, что портрет сей (Это был большой грудной портрет работы одного из воспитанников Санкт-Петербургской академии художеств) был очень похож, и рассказал об этом в Лиме.

Вторник, 12

Февраля 12-го в 10 часу утра отправился я, взяв с собою трех гардемаринов (Один из них, Феопемпт Лутковский, был во все время нашего путешествия всегдашним моим сопутником в таких поездках; он один знал довольно хорошо английский язык, известный во всех приморских местах, европейцами населенных, и приносил мне большую пользу и помощь. Здесь кстати заметить, что в путешествия такого рода необходимо нужно назначать офицеров и гардемаринов, знающих чужеземные языки; но, к несчастью, по неизъяснимой странности дворяне наши, определившие себя всегда жить в России, знают разные языки и не иначе хотят друг с другом говорить как по-французски, а из служащих во флоте весьма мало таких, которые знали бы один или два языка, хотя им часто случается быть за границами, где как по делам службы, так и для собственного удовольствия должны они обращаться с иностранцами. Если бы кадеты морского корпуса понимали, как стыдно и больно офицеру, находящемуся в чужих краях, не знать никакого иностранного языка, то употребляли бы всевозможное старание на изучение оных), из Каллао в Лиму; мы поехали в двух наемных экипажах, заложенных каждый двумя лошаками. Сии повозки на двух колесах называются здесь балансинами (Balancine). Во всю жизнь мою я не видывал экипажей смешнее, грязнее и беднее здешних. Те, в которых у нас в Петербурге возят актеров, могут назваться почти великолепными в сравнении с лимскими наемными каретами. Снаружи они сколько возможно замараны так, что едва цвет краски приметен; внутри все, чем они были обиты, оборвано и остались одни голые доски, и те все в пыли, паутине; на двух колесах и без рессор, они очень тряски и для лошадей тяжелы; лошаки же только что кожа да кости, в оборванной упряжке. Кучер-негр, сидит верхом, будучи, литерально говоря, прикрыт только рубищем, сквозь которое лоснится в разных местах черное его тело, полуобутый, небритый, и ко всему этому привязаны веревкой или ремнями ужасной величины шпоры. В таких экипажах шествие наше в Лиму было инкогнито: мы были в партикулярных платьях. Приехали мы около полудня прямо к г-ну Абадиа. Поговорив с ним о делах касательно до снабжения шлюпа всем нужным и распорядив все таким образом, чтоб в будущее воскресенье [69] (17 февраля) мне можно было отправиться в путь, пошли мы с ним смотреть город. Он нас водил в три монастыря: Милосердия, Св. Августина и Св. Доминика; все они чрезвычайно велики, в два этажа, имеют по три и по четыре двора внутри, кругом коих строение в обоих этажах с пространными галереями. Здания сии по огромности своей более походят на казармы, чем на монастыри. Внутри их очень чисто; церкви же наполнены богатствами, алтари из чистого серебра. Самый богатый алтарь во всей Лиме мы видели в монастыре Св. Доминика, посвященный богоматери Розарии (de Rosaria). Он стоит по правую сторону главного алтаря; в нем, в весьма высокой церкви, от полу до потолка нет ничего, кроме серебра: колонны, пьедесталы, балюстрады, все верхние и нижние украшения, лампады, подсвечники, изображения святых — все из серебра. Венцы на богоматери и на Иисусе, которого она держит в руках, украшены множеством самых редких драгоценных каменьев, равно как и ризы. Самый огромный монастырь здесь Св. Франциска, но мы не ходили его смотреть, потому что, кроме величины, он ничего примечательного не имеет. Мы хотели видеть женские монастыри, но нам сказали, что туда вход всем мужчинам строго запрещен. В Лиме мужских и женских монастырей не менее, как и во всяком другом испанском городе одной с ним величины.

После монастырей ходили мы смотреть реку Римак, текущую через город, недалеко от вицеройского дворца и подле самого монастыря, принадлежавшего иезуитам. Река очень неширока — не более, я думаю, 50 сажен, но чрезвычайно быстра. Чрез нее сделан изрядный каменный мост.

Обедали мы у г-на Абадиа. В звании первого фактора Филиппинской компании живет он с прочими ее служителями в весьма большом доме, ей принадлежащем. Каждый из них имеет свои особенные комнаты, но все пользуются общим столом, который сего дня был очень недурен и, что удивительно, противу испанского вкуса: ни в одном блюде не было чесноку.

В 5 часов вечера мы поехали из Лимы, и едва на тощих наших конях дотащились до Каллао, и уже вечером поздно приехали на шлюп. Тут я узнал, что некоторые из тех господ, с которыми я познакомился у вицероя, приезжали посетить меня.

Среда, 13

Февраля 13-го я на берег не ездил, но занимался делами на шлюпе и приготовлял письмы. Посетителей у нас было немало, в том числе приезжали люди значащие и с дамами. [70]

Четверг, 14

Февраля 14-го в 8 часу утра я с некоторыми из наших господ офицеров и гардемаринов отправился в Лиму смотреть артиллерийский арсенал и монетный двор, которые по приказанию вицероя должно было нам сего дня показать. Приехали мы прямо к г-ну Абадиа, с которым сначала я пошел к вицерою, чтоб ему откланяться и поблагодарить за его хорошее к нам расположение. Однако же он не хотел сего дня со мною прощаться и уговорил меня, чтоб я в субботу (16 числа) приехал к нему обедать запросто в семейном кругу. После осматривали мы арсенал и монетный двор: оба сии заведения в сравнении с европейскими заслуживают весьма мало внимания. В арсенале находятся и казармы артиллерийских служителей; в них довольно чисто и опрятно, но это все было приготовлено. Офицеры в богатых парадных мундирах, солдаты в чистом платье, по казармам все уложено и вычищено — все сие ясно показывало, что велено было приготовиться, чтоб нас принять. Впрочем, маленький литейный завод, на котором льют мортиры и пушки из меди, привозимой из Хили, оружейная, где починивают старые ружья и приделывают замки и ложи к стволам, привозимым из Европы, рабочая, где делают лафеты из некоего рода здешнего весьма крепкого дерева, литейная пуль и другие маленькие заведения — вот все, что составляет существенное достоинство Лимского арсенала, а остальное ничего не значит. Орудий больших и мелкого как огнестрельного, так и ручного оружия очень мало. Достойною замечания, а может быть, и подражания показалась мне зала, где преподаются артиллерийские науки. В ней на стенах развешаны большие планы и профили почти всех фортификационных и артиллерийских предметов в соразмерной величине, так что учащийся, куда ни взглянет, везде видит что-нибудь до его службы касающееся, и столь явственно, что получит, конечно, какое-нибудь впечатление. В церкви, принадлежащей сему заведению, находится изображение во весь рост святой великомученицы Варвары, которая почитается здесь покровительницей артиллеристов и инженеров. Она изображена стоящей на алтаре с мечом в руках, опершись на укрепленную древнего строения башню; в другой руке у нее масличная ветвь, а под ногами язычник, коего она попирает; при подошве сих изображений находятся пушки, мортиры, ядра и почти все доспехи воинские.

Монетный двор достопамятен только по множеству миллионов золота и серебра, чрез него из Америки в Европу перешедших. Прежде выливание слитков, вытягивание оных, резьба и проч. производились посредством [71] деревянных колес, грубо устроенных. Ныне же употребляются литые машины, деланные в Англии; старые остались целы, хотя без употребления. Завод действует водою. Особенно замечательно в нем то, что серебро в больших и малых кусках везде разбросано и, кажется, никто не думает, чтоб золотник оного мог быть украден. Это не то, что в Европе, где ноги надобно оскоблить при выходе. Мастеровые и работники на монетном дворе негры, кроме надзирателей, которые все белые. Главный директор двора — дядя Абадиа, и потому он хорошо знает, в каком состоянии сие заведение находится. Ныне каждый день вырабатывают на нем 10200 пиастров; но не всегда бывает серебра достаточно, потому что самые богатейшие рудокопи потопило водою, и недавно только привезли из Англии паровые машины для осушивания оных. Казначейство здешнее также пусто; в нем уже нет тех миллионов, которые прежде сыпались из него в Европу! Испанцы рассказывают, что прежде они так мало дорожили серебром и так не берегли его, что однажды отправили в Европу на одном фрегате 10 миллионов пиастров; в других государствах с такой суммой послали бы целую эскадру.

Обедали мы в доме г-на Абадиа. Тут познакомился я с товарищем его (Don Felix de Loverriaga y Blanco) другим фактором (Филиппинская компания имеет по два фактора в Лиме, Калькутте, Кантоне и проч., которых посылает на 6 лет, буде они не пожелают долее остаться; главное же ее правление в Мадриде), человеком очень умным и приветливым. На шлюп возвратились мы в 7 часу вечера.

Пятница, 15

Февраля 15-го весь день я пробыл на шлюпе: у меня обедали г-н Абадиа с своим товарищем и двумя или тремя испанцами, служащими при его фактории, один испанский бригадир и англичанин, привезший сюда паровые машины.

Суббота, 16

16 февраля в 9 часов утра отправился я в Лиму и в обыкновенное время приехал туда, в дом г-на Абадиа. Он меня давно уже ожидал. От него поехали мы в его карете за город смотреть пантеон — здесь так называется городское кладбище. Здание и место сами по себе ни в каком отношении ничего не значащие, но испанцы удивляются оному и показывают иностранцам за нечто редкое и необыкновенное. Пантеон сей состоит в круглом здании весьма посредственной вышины и обширности, с двумя небольшими флангами; над срединою здания маленький купол, под коим стоит катафалк самой простой работы, а на оном — стеклянный гроб, в коем лежит восковое, очень неискусно сделанное изображение Христа Спасителя; на [72] плафоне купола написана картина посредственной работы, представляющая ангелов, херувимов и серафимов, парящих в разных видах. При сем здании находится пространное место, окруженное высокою оградою. Место сие есть общее городское кладбище, на котором, однако ж, нет никаких памятников, ни надгробных камней, как то в других местах бывает. Для погребения людей достаточных, которые в состоянии заплатить 200 пиастров за место, складены кирпичные стены по нескольку сажен в длину, футов до 7 в вышину и столько же в толщину. В стенах сих сделаны в три ряда пустые места, снаружи подобные печным устьям и почти во всю толщину стены, величиною же в отверстии так, чтоб гроб мог войти. Поставив в такое место гроб, закладывают отверстие кирпичом и замазывают глиною; иногда делают надпись или эпитафию, но гораздо чаще ставят нумер, по которому всегда можно в книге приискать, кто тут погребен. Когда места во всех стенах наполнятся, то давно погребенных вынимают и кости их кладут в общую могилу, а места остаются для новых покойников. Бедных же людей зарывают просто в землю.

Недалеко от кладбища есть пороховой завод, который мы весь осматривали. Он принадлежит одному частному человеку, сделавшему договор с правительством поставлять порох в казну по известным ценам. Вся работа на сем заводе производится водою, и кажется, все в нем весьма хорошо устроено и работа идет успешно. Пороху на нем каждый год делается 10 тысяч квинталей (от 25 до 30 тысяч пудов). Вицерой сказывал, что здешний порох не уступает добротою английскому и что во время нашествия французов на Испанию отправлено его туда из Лимы 12 тысяч квинталей. Серу на сей завод привозят из Хили, а селитру делают недалеко отсюда. Замечательна мне показалась неосторожность испанцев: там, где порох мелется в зерна и полируется и где он просушивается, пол выкладен камнем, по коему валяются мелкие камешки, легко могущие, ударившись между собою от движения ходящих по заводу, дать огонь и поднять все сие огромное и многих тысяч стоящее заведение в один миг на воздух!

Обедал я сего дня по прежнему предложению у вицероя, хотя он сам был болен и не выходил к столу. Вицеройша нас угощала за семейным столом; посторонних было мало. Вицеройша именем своего супруга вручила мне в подарок трость, сделанную из черепаховой кости с золотыми набалдашником и наконечником, и просила [73] принять ее в память моего здесь пребывания и знакомства с ними.

Вечером в 6 часу, возвратясь на шлюп, нашел я, что почти все нужные нам к походу вещи доставлены и остановки к отправлению в путь никакой не последует.

Воскресенье, 17

Февраля 17-го с восхождением солнца стали мы готовиться к походу. Между тем послал я офицера к капитану над портом и к коменданту поблагодарить за хороший прием и ласки, от них нам оказанные, притом велел с комендантом объясниться о салюте. Он сказал, что будет отвечать равным числом выстрелов. Около половины дня приехали г-н Абадиа с некоторыми из его приятелей и купцы, ставившие нам разные вещи, с своими счетами. С сими господами мы часа два рассчитывались и расплачивались. Наконец в 3 часу пополудни приятели наши, испанцы, нас оставили, и мы тотчас снялись с якоря и пошли с рейда. Тогда я салютовал крепости 7 пушечными выстрелами, на которые, однако ж, крепость не отвечала, а с испанского фрегата выпалили из 3 пушек. Видев, что крепость не отвечает, я воротился на рейд и послал офицера сказать коменданту, что мы ожидаем салюта. Коль скоро офицер объявил ему, зачем он прислан, то с крепости тотчас отвечали нам 7 же выстрелами, и офицер, возвратясь, объявил, что комендант много извинялся и жалел, что задержал нас. Виною сему поставлял он морского начальника, который взял на себя возвратить нам салют. Узнав теперь, что этот дерзкий испанец, командир фрегата, нам отвечал 3 выстрелами, я велел выпалить из 3 пушек в знак, что отвечаю на его салют. Разделавшись таким образом с испанцами в сем пустом, впрочем необходимом, деле, в 5 часу пошли мы в путь.


Комментарии

29 «...с того времени, как португальцы завладели Монтевидеом, дела между испанцами и ими пошли очень нехорошо». Речь идет о событиях, связанных с борьбой уругвайского народа против испанского владычества за свою национальную независимость. В 1810 г. под руководством Хосе Артигаса в Уругвае вспыхнуло народное восстание против испанских колонизаторов и провозглашена независимость страны (1814). В 1817 г. территория Уругвая была захвачена португальскими войсками, в 1821 г. включена в состав Бразилии. Однако в 1825 г. уругвайцы вновь восстали против чужеземного гнета, и в 1828 г. была признана независимость Уругвая (официальное название — Восточная Республика Уругвай).

30 «Республиканцы сии недавно взяли два португальских купеческих корабля, шедших из Индии». Шлюп «Камчатка» прибыл в Бразилию в тот момент, когда испанские и португальские колонии в Южной Америке (Парагвай, Уругвай, Перу, Чили и др.) активно боролись против колониального гнета за национальную независимость, за республиканский строй. Поэтому восставших он называет республиканцами. Мореплаватель допускает неточность, утверждая, что они нападали на суда всех народов. На самом деле восставшие нападали в море лишь на суда Испании и государств, поддерживавших ее.

31 Статенландия — остров, расположен юго-западнее Фолклендских островов, у 55° ю. ш.; открыт в 1616 г. голландским мореплавателем Схоутеном и назван в честь своей страны Землей Генеральных Штатов (т. е. Нидерландов). В настоящее время остров входит в состав Аргентины под испанским названием Исла-де-лос-Эстадос (остров Штатов).

32 Сармиенто Педро — известный испанский мореплаватель середины XVI в. Автор одной из первых карт Магелланова пролива.

33 Терминами «возвышение», «понижение» барометра автор называет увеличение или уменьшение атмосферного давления. В районе мыса Горн «возвышения» и «понижения» барометра быстро менялись. Там наблюдалась область пониженного давления с показаниями барометра 29,13—29,67. В то время градуировка барометров была в дюймах. Один дюйм соответствовал 25,3 мм. Следовательно, барометр показывал 737,3—750,7 мм.— л. Ф.

34 Консепция, Консепсьон (Concepcion) — третий по численности населения (180 тыс. в 1960 г.) и промышленному значению город Чили. — Б. С.

35 «...столпами дорического ордена» — простая, тяжелой формы колонна с желобками, заканчивается плоской «подушкой» и плитой.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие вокруг света, совершенное на военном шлюпе "Камчатка" в 1817, 1818 и 1819 годах флота капитаном Головниным. М. Мысль. 1965

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.