ЛЕНДЕР Н. Н.

ИЗ ПУТЕВОГО АЛЬБОМА.

(Греция и Крит, уголки Италии, Австрия и славянство).

(Окончание. См. “Исторический Вестник”, т. CI, стр. 906.)

Русская церковь в Афинах.

В Греции, как и в Турции, сильнее всего влияние Германии, затем играет большую роль Англия. Франция и Россия в настоящее время совсем не популярны у греков. Но все то доброе, что посеяно нами в прошлом, дает плоды. Взгляните на прекрасную русскую церковь в Афинах, и вы порадуетесь живучести русского дела в Греции. Когда-то для русской колонии нанималась в Афинах греческая церковь, но мы добились своего: в шестидесятых годах греки принесли в дар русскому правительству один из самых ценных и древнейших своих храмов — с землею, и храм этот был переделан в русскую церковь св. Троицы.

— Это было достигнуто преосвященным Антонином, покойным начальником русской духовной миссии в Палестине, — говорил мне настоятель нашей афинской церкви, о. архимандрит Анатолий. — Преосвященному Антонину содействовал бывший русский. [280]

Мы беседовали маленьким кружком, за стаканами чая, о вестях, идущих из России.

— Вот жалуются в России, — заметил один из гостей, — что русские монастыри мало жертвовали на нужды войны.

— А могут ли они жертвовать? — ответил другой: — ведь монастыри при теперешних епархиальных порядках обложены сверх меры, они совсем не хозяева своим деньгам. Я вам расскажу про нашу епархию, — продолжал приезжий гость. — У нас самый бедный монастырь должен обеспечить архиерею 500 рублей, а с богатых взимается по тысяче и по тысяче пятисот. С монастырей взыскиваются разнообразные сборы: в пользу эмеритальной кассы белого духовенства, в пользу женских епархиальных училищ, в пользу консисторских чиновников. Монастыри платят и платят без конца, и дело доходит до того, что иным монастырям не на что кормить братию. А попробуйте-ка не уплатить денег, и архиерей вам не позволит ходить с чудотворной иконой. Вы думаете, мы не жаловались на чрезмерное обложение? Жаловались, и не раз, но все официальные рапорты в синод оставались без последствий. Обложение остается то же. Могут ли после этого монастыри делать крупные пожертвования на что либо? Конечно, нет!

Отцу архимандриту подали свежие телеграммы. Всех нас поразило известие о революции на “Потемкине”. Мы полагали в первую минуту, что все это — злая выдумка враждебно настроенных к России греческих газет. [281]

— К сожалению, нет, — сказал нам находившийся среди нас дипломатический чиновник. — Вы еще не знаете всего, у нас получены подробные телеграммы.

Архимандрит Анатолий собирался выехать в Россию с ближайшим пароходом. Через день пришли вести, что “Потемкин” собирается бомбардировать Одессу, и пароходное сообщение с Одессой временно прекратилось. Тяжело было сознавать несчастие родины, находясь так далеко от нее.

— Поедемте в Россию через Италию и Вену, — советовал я отцу архимандриту.

— Неудобно, — отвечал он: — теперь, видите, у нас начинается пост. На русском пароходе нам, монашествующим, оказывают снисхождение, я могу иметь отдельный стол, а от иностранцев этого требовать невозможно...

Выхожу из дома настоятеля на улицу и вижу быстро двигающуюся процессию греческих похорон. Впереди идут факельщики. По тротуарам масса народу, покойника несут на руках в открытом гробу; среди венков и цветов видно характерное лицо старого грека с горбатым носом и седыми усами. Здесь покойников носят открытыми, а похоронные процессии двигаются необычайно быстро: точно покойники спешат умчаться в царство вечной тишины из неимоверно шумных Афин.

Восстание на Крите.

Остров Крит издавна является уголком раздора и международных счетов. 4.000 лет тому назад критяне воевали с афинянами, а позже Крит, как самый лакомый кусок на [282] Средиземном море, сделался предметом искательства разных народов, все хотели захватить его. После двадцатипятилетней осады Кандии, беспримерной по своей продолжительности, турки в 1669 году завладели островом. С этого времени начинается мусульманское владычество на Крите, временно Крит переходил в руки Египта, но 64 года тому назад (1841 г.) был возвращен европейскими державами Турции. Упорная борьба критян за освобождение из-под турецкого ига не прекращалась, восстания на Крите были многочисленны. Присоединение ионических островов к Греции в 1863 году породило на Крите целую бурю. России всегда принадлежала передовая роль в разрешении критских споров, и самый контроль европейских держав на Крите возник по мысли князя Горчакова в 1866 году. К совместным действиям были приглашены Россией Франция и Англия, кн. Горчаков имел в виду впоследствии присоединение Крита к Греции. Между критскими восстанцами и турецкими войсками шла постоянно острая борьба. Покойный греческий министр-президент Делианис горячо, но бесплодно отстаивал присоединение Крита к Греции. Домогательства критян вызвали греко-турецкую войну и оккупацию острова Крита европейскими войсками в 1898 году. Турция постепенно шла на уступки. Когда в конце 80-х годов на Крите вспыхнул первый большой бунт христиан, султан дал льготы христианскому населению острова. По состоявшемуся тогда халеппскому соглашению (местечко Халеппо близ Канеи) было введено в известной мере самоуправление Крита, но население острова не окончательно успокоилось.

На Крите около 200.000 душ населения, почти исключительно прирожденных критян-греков, есть немного негров, и теперь не более 30 тысяч турок. При господстве турецкого режима турки составляли около трети населения Крита, но со времени европейской оккупации они выселились в Турцию.

Последние события на Крите потребовали усиленного европейского дозора. Греки охвачены восстанием особенно в западной части острова, в районе Канеи. Везде составляются партии, агитирующие в пользу инсургентов.

Греция имеет частое сообщение с Критом при помощи своих пароходов, которые ходят из Пирея на Крит несколько раз в неделю. Кроме того, из Пирея отправляются на Крит русские, итальянские и австрийские пароходы. Австриец посещает все прибрежные города Крита. Русские пароходы, идя в Александрию, заходят в Судскую бухту. Пути на Крит 13 — 14 часов.

Я выехал на русском пароходе “Чихачев”.

При чудной погоде мы шли в Архипелаге. Голубые силуэты островов вырастали на горизонте. Гребни высоких гор показывались и исчезали. [283]

На Крит теперь редко кто ездит. За время восстания туристов, как метлой, вымело. На пароходе даже удивились, что я еду на Крит, однако, кроме меня, оказался еще один пассажир, уроженец Крита, ехавший в Канею. Мы с ним разговорились.

— Положение Крита тяжелое, — говорил он. — Семь лет европейской опеки не успокоили острова. Нет движения ни взад ни вперед. Народная жизнь задавлена. Прежде заедала нас турецкая опека — теперь, помимо всего прочего, тягостен экономический гнет. Промышленность в упадке, торговля зачахла, а расходы непомерно велики. Двести тысяч франков Крит тратит только на жалованье верховному комиссару.

— Но все равно, — заметил я, — вы имели бы расходы на содержание администрации острова, если бы Крит и был присоединен к Греции.

— Не такие расходы, — отвечал он: — тогда был бы простой губернатор. В целой Греции шесть министров, а на одном Крите пять советников при принце Георге.

— Теперешнее положение имеет и свои выгоды для Крита, — заметил я: — население не платит налогов, кроме того, европейские войска и моряки оставляют много денег на Крите.

— Что касается налогов, то это справедливо, — отвечал мне мой собеседник, — но присутствие европейских войск не обогащает населения. От этого наживается только горсть поставщиков европейской армии и флота. Криту нужны дороги, порты, и ничего не делается теперь, все застыло в неподвижности. А ведь Крит — довольно богатый остров, здесь разнообразная культура, апельсиновые рощи, виноградарство, обширный вывоз маслин и деревянного масла.

Я простился со своим спутником и пошел спать.

— Мы еще встретимся завтра в Канее, — сказал он. Была глубокая ночь, когда пароход замедленным ходом тихо

входил в Судскую бухту. Меня разбудили, и я вышел на палубу. Было тепло и тихо. Светил серп луны, горели звезды. Чернели силуэты гористых берегов. Громадная, просторная и широкая Судская бухта нежилась под ласкою южной ночи. На воде чернели европейские броненосцы, мелькали огоньки на низко прижавшихся к воде миноносцах, несколько огоньков светили издали с берега. Тут была целая европейская флотилия: английские стационеры, французские крейсер и канонерская лодка и русские: мореходная лодка и миноносцы.

Русские почтовые пароходы стоят в Суде всего несколько минут, сдают почту, выгружают ящики с припасами для войск и быстро уходят в море. К спущенному с “Чихачева” трапу подъехали две лодки. С одной из них поднялся к нам на [284] палубу драгоман русского консульства в Канее, г. Булгаридис. Мы познакомились, и я в обществе его и его помощника поплыл на лодке к берегу. На веслах сидели двое гребцов. Несколько сильных взмахов весел, и лодка быстро понеслась вдаль.

— Как у вас? не успокоилось? — спрашиваю я г. Булгаридиса по-французски.

Он и его помощник рассмеялись.

— Какое там успокоилось! — сказал г. Булгаридис, каждый день что-нибудь новое. Живем, как на вулкане.

Стало светать. Луна склонялась к заходу, звезды бледнели. Свежее и тихое утро охватывало нас своей приятной прохладой. Бухта была как зеркало. Вдали на берегу стояли красивые зеленые горы. Наша лодка подплыла к высокой деревянной пристани, на которую мы с трудом вскарабкались. Я простился с моими спутниками и сошел на берег.

Суда — маленький жалкий поселок, всего из нескольких невзрачных жалких домишек, приютившихся у подножия гор. На берегу я застал экипаж и высланного мне из Канеи проводника-гида местной гостиницы “Hotel de France”. Тихое утро улыбалось уже широкой улыбкой, когда мы ехали в Канею. Вдоль дороги тянулись чудные места, изящные дачи. Цветущая зелень, агавы, кактусы красовались направо и налево. Воздух был напоен ароматом полей. Мы нагоняли нагруженных кладью осликов, которые трусили веселой рысцой. За ними шли критяне в их оригинальных горских шапочках, необычайно широких штанах и характерных куртках, образующих подобие фрака. Затылок критянина покрыт широкой фатой наподобие дамской вуали. Встречались и негры. Экипаж мягко катился по чудному шоссе, которое идет до самой Канеи.

Когда я въезжал в Канею, город еще спал, но на базарах появились первые ранние покупатели. Мой гид, оказавшийся французом, по имени Александром, проводил меня в “Hotel de France”. Гостиница находится на площади среди лавок, которые были еще закрыты. Покривившаяся грязная каменная лестница гостиницы вела наверх и упиралась в такой же грязный коридор с каменным полом и со световым люком в потолке. Я сначала удивился, что это за трущоба, но комната оказалась очень чистой, уютной и вдобавок с прекрасным видом на канейскую бухту и на морские дали. На набережной под моим балконом были магазины, пароходные агентства, справа стояла другая гостиница “Hotel d'Angleterre”. Подальше красовалась турецкая мечеть с минаретом, возле которого приютилась турецкая кофейня. На открытом рейде стояли итальянские военные суда: броненосец “Сардиния” и два крейсера “Минерва” и “Бозан”. [285] Длинное укрепление, по всей вероятности, венецианской постройки живописно вдавалось в море впереди городских построек.

В уютном номере на хорошей постели я отлично проспал до восьми часов утра, когда можно было отправиться в город.

Канея и Халеппо.

Хотя Канея в настоящее время и исключительно греческий город, но она носит на себе следы турецкой старины, присущей всем городам Востока. Массы лавок образуют в центре города сплошной восточный базар. Мясо, зелень, фрукты, платья, обувь, галантерея — все перемешалось здесь. На площади Монтенегрини около моей гостиницы оказался европейский магазин с богатым выбором видов Крита, cartes postales и греческих и французских газет. Многие торговцы Канеи говорят по-французски, в лучших магазинах часто видят европейцев, греческие деньги здесь в ходу, но больше всего имеет обращение местная монета: франки английской чеканки с изображением королевича Георга. Крит имеет собственный банк, составляющий самостоятельное предприятие греческого афинского банка.

В Канее 20 тысяч жителей.

В стороне от базара тянется благовидная главная улица. Здесь высятся чистенькие двухэтажные дома — особняки зажиточных граждан. Здесь же в одном из особняков приютился критский банк. Мой спутник, с которым я беседовал на пароходе, встретил меня и сделал со мной небольшую прогулку.

— Город приветливый, — заметил я ему.

— Главное, здесь нравы хорошие, — отвечал он. — Ведь на Крите полная безопасность, воровства нет, преступления наказываются строго. За насилие полагается смертная казнь. Чистота нравов полнейшая. И прибавьте ко всему этому всеобщую грамотность...

Я видел дворец Канеи. Двухэтажное здание с широким балконом стоит на набережной и теперь пустует. Королевич Георг имеет свою резиденцию в Халеппо в нескольких верстах от Канеи.

Очень миль и уютен городской сад в Канее. Здесь днем жарко, а по вечерам собирается публика послушать недурной оркестр из критян, которые не только воюют с Европой, но и совершенствуются в музыкальном искусстве. Сад с его красивыми аллеями особенно хорош в лунные ночи.

В полдень я завтракал в своей гостинице. За табльдотом сидела многолюдная, шумная компания европейцев. За отдельным столом завтракали итальянские морские офицеры в белых [286] форменных костюмах. За другими столиками были штатские: французу фабриканта мыла в Канее, и какие-то старцы. Ни дам, ни беззаботных туристов не было видно. Шли громкие политические разговоры. Нам подавались странные блюда: сначала дали каких-то мохнатых устриц с иглами, как у ёжа, внутри их оказались красные морские червячки соленого вкуса. Я не мог есть этого блюда, хотя мои соседи выедали червяков с большим наслаждением. Необычны были и остальные местные блюда. “Ну, — думал я, — придется сидеть на Крите на пище святого Антония”, но оказалось потом, что мой отель умел готовить и европейские блюда.

Халеппо находится в горах. Дорога вьется вдоль берега моря. В Халеппо — дворец принца Георга и дворцовая церковь. Тут же живут консулы, русский А. Н. Броневский, австрийский, французский, английский, германский и итальянский. Русский консул занимает двухэтажный дом в саду на вершине холма.

— Положение не улучшается, — говорил мне А. H. Броневский: — восстанцы ведут себя вызывающе. Турецкое влияние, как вы знаете, здесь окончательно иссякло. От всего прежнего турецкого режима остался только турецкий флаг на Судском острове, и больше ничего. Восстанцы вооружены и против европейцев, нам трудно поддерживать спокойствие. Прежде, когда Крит был разделен на секторы, было гораздо лучше, каждый сектор находился в руках европейского дозора, теперь европейские войска рассеяны в различных местах, стычки и перестрелки с нашими отрядами постоянны.

Как раз во время нашего разговора в открытия окна консульского кабинета донеслись отдаленные выстрелы.

— Вот начинается уже, — сказал А. Н. Броневский.

Мы вышли на балкон консульского дома. Отсюда виднелась вдали Канея, ее окрестности, извивы берега и морские дали.

— Видите, — говорил мне консул, указывая по направлению выстрелов, — на днях там было столкновение инсургентов с французским отрядом. Теперь русский отряд обходит те же местности, и очевидно опять неладно.

Вдали загремел второй выстрел, и, по-видимому, из крупного орудия. Показался вдали дым над берегом.

Как потом оказалось, в это время происходило следующее. Русский отряд подходил к деревне Платании, параллельно ему шли вдоль берега моря русская канонерка “Храбрый” и французская лодка. Платания была уже занята инсургентами. Навстречу русскому отряду вышли вожди банд. Русские объявили, что пройдут мимо Платании до следующей деревни Колимбаро, и предупредили, что в случае враждебных действий со стороны инсургентов идущее невдалеке военное судно будет стрелять. Когда [287] русский отряд поравнялся с деревней, инсургентами был открыт огонь. Лодка “Храбрей” ответила сначала холостым выстрелом, но инсургенты начали учащенную пальбу по отряду. Тогда “Храбрый” ответил из шестидюймового орудия. Французская лодка тоже стреляла. На выстрелы из Аликино подоспела часть стоящего там русского отряда, тогда перестрелка прекратилась, и инсургенты очистили деревню. У инсургентов были потери. Под влиянием этого столкновения началось брожение в Канее.

Такие стычки и перестрелки на Крите постоянны, и чем дальше, тем они более обостряются. Недавно произошло в Ретимо сражение между русскими и восстанцами, длившееся несколько часов, а в Кандии восстанцы воевали с английскими войсками. В сражениях бывает немало убитых и раненых. Раньше происходили стычки между восстанцами и итальянскими войсками.

В Канее мне говорили про Кандию:

— Посмотрели бы вы, какие порядки там завели англичане, там строгости, суровый режим...

Но, очевидно, и английские порядки не помогли.

Инсургенты Крита и королевич Георг.

Кто вожди нынешнего восстания на Крите? Это прежде всего интеллигентные люди, представители критской аристократии, если допустить таковую в бессословном греческом народе. Главный [288] вождь восстания — критянин Вениселос, человек очень популярный на острове. Он — бывший министр Крита при королевиче Георге, избранный населением. Надо заметить, что часть советников королевича назначается им самим по своему желанию, часть избирается народом. В самом начале правления королевича Георга, в 1898 году, Вениселос был в полной силе и играл видную роль при верховном комиссаре. Но затем отношения их совершенно расстроились. Тогда начался сказавшийся теперь во всей силе разлад греческой национальной партии с партией придворной, во главе которой стоял и стоит советник принца и его личный секретарь Пападиамантопуло. Говорят, что Пападиамантопуло три года тому назад “выжил Вениселоса”, а два года уже, как Вениселос, пользуясь своей популярностью, стал во главе восстаннического движения и образовал преданные ему инсургентские партии. Общая масса населения неизменно сочувствует восстанническому движению на Крите, в то время как политика придворной партии, опирающейся всецело на поддержку Европы, не пользуется симпатиями.

— Мы хотели быть свободны, — говорят восстанцы, — а вовсе не имели желания перейти от одного хозяина к другому.

Под одним хозяином восстанцы подразумевают прежнюю власть Турции, под другим — нынешнюю опеку Европы.

Вениселос оставил свой дом в Канее, семью и ушел в горы. Главный лагерь инсургентов находится в Террисо, в трех часах езды от Канеи по трудной дороге, куда можно ехать только верхом на осле или на лошади. Лагерь инсургентов объявил свое правительство на Крите, упразднил подати королевичу и рассылает свои зажигательные воззвания жителям и европейским консулам. Инсургенты объявили окончательно, что тогда только бросят оружие, когда все державы признают Крит присоединенным к Греции.

Среди инсургентов есть врачи, адвокаты и проч. Кроме Вениселоса, во главе восстания стоят Манос, бывший городской голова в Канее, Фумис, бывший советник королевича Георга, врач Свакеанаки и проч.

Сила повстанческого лагеря в его неприступности. Европейским войскам мало знакомы горы Крита, а инсургенты знают все горные тропинки, все проходы. Войска на горы не полезут, они могут занять только долины, да и европейских войск на Крите очень мало для серьезной войны. Террисо — богатая и плодороднейшая долина. Лагерь инсургентов не нуждается в подвозах провианта. Он имеет свои стада, свои пастбища. С городами, в которых остались семьи инсургентов, последние поддерживают сношения через пастухов. Иногда семьи инсургентов приезжают к ним в горы. Сельское население, [289] сочувствующее восстанцам, всячески помогает им. Не особенно препятствуют этому и критские жандармы. При прежних восстаниях на Крите инсургентам также принадлежало господствующее положение. Всех инсургентов в настоящее время не менее трех тысяч человек, а тайно или явно сочувствующих им критян десятки тысяч. Критское население немедленно бы примкнуло к восстанцам, если бы не европейские войска.

Хотя королевич Георг и одушевлен лучшими намерениями, которые в сущности совпадают с домогательствами критян, но положение его на острове крайне тяжелое во всех отношениях. Даже и жить ему невесело в нынешней обстановке, среди массы неудобств.

— Королевич Георг принес себя в жертву долгу, — говорили мне в Афинах. — Он и его приближенные живут в Халеппо, как в монастыре, без женщин, без семей. Все оставили семьи в Греции, потому что жизнь их тревожная, невыносимая. [290]

При верховном комиссаре Крита, кроме Пападиамантопуло, находятся личные адъютанты королевича: греческой службы капитан II ранга Лимбесис и мичман Мелас. Начальником эскорта принца состоит полевой жандармский подполковник Отфиновский (русский). Эскорт, охрана королевича, сформирована из 24 человек: 6 русских, 6 французов, 6 итальянцев и 6 критских жандармов. Караул при дворце несут поочередно части войск, стоящих в Канее. На каждый пост назначаются по три, по четыре часовых, ежедневно несут эту службу 12 человек.

Всех международных войск на Крите находится теперь свыше 2.500 человек, в том числе русских 630 человек. В Канее стоит французский батальон в 550 нижних чинов, 300 итальянских солдат, русская рота в 120 человек и две роты критских жандармов. Войск в Канее до 1.500 человек, не считая матросов на стерегущих Канею военных судах.

В Канее находятся также две роты критских жандармов, одна из них имеет своим назначением внутреннюю службу в самой Канее, другая полицейскую службу в окрестностях. Эти критские жандармы в числе 1.200 заменили прежнюю турецкую милицию, они набраны из критян-добровольцев и несут службу под контролем итальянских офицеров. Критская милиция в ее теперешнем виде почти не достигает цели. Восстанцы не совсем дружелюбно относятся к ней и после провозглашенного ими присоединения Крита к Греции не признают ее, как подчиненной европейцам. Жители относятся к жандармерии более мягко, да и сами жандармы, как соплеменники критян, втайне преследуют те же идеалы восстания. Не так давно 45 жандармов под давлением инсургентов открыто передались на их сторону. Европейские жандармы были бы не мыслимы в обстановке Крита по незнанию языка, но несомненно они более бы достигали цели.

После Канеи второй по значению центр на Крите — Кандия. Туда из Канеи — три часа морского пути. Этот город вдвое меньше Канеи и насчитывает всего 10.000 жителей, в нем находится резиденция духовного главы острова, критского митрополита. Кандия составляет один из центров восстания, хотя в соседних с нею областях восточного Крита совершенно спокойно. Кандию заняли англичане. Там стоит английский батальон в 500 человек (в последнее время численность английских войск на Крите увеличилась почти до 1.000 человек) и рота критских жандармов в 200 человек под начальством итальянского поручика.

Английские военные суда не стоят в Кандии, где рейд открытый, а находятся в спокойной Судской бухте, вместе с [291] судами других держав. Ретимо, где стоит русский батальон Виленского полка в 400 человек под командой полковника Урбановича, — деревушка сравнительно с Кандией и Канеей: там всего 5.000 жителей.

Крит и державы.

Расположенные на Крите международные войска и флот в настоящее время не имеют одного объединяющего начальства, как это было прежде. Каждый батальон состоит под командой только своего батальонного командира. Между войсками и критскими восстанцами существовали до недавних стычек добрые соседские отношения. Особенно хорошо относились критяне к русским и французам. Русские офицеры и даже солдаты вели миролюбивые беседы с восстанцами, и те посвящали их в свои планы, при чем среди восстанцев обнаруживалось иногда разномыслие по вопросам Крита. В то время как одни горячо говорили о присоединении к Греции, другие восклицали:

— Греция, да это — главный наш враг: она высасывает все наши соки.

Но все-таки восстанцы тяготеют к Греции, опасаясь возможности господства на Крите какой-нибудь другой иноплеменной державы.

Не совсем дружелюбно относятся критские восстанцы к англичанам и особенно к итальянцам. Месяца четыре назад итальянский солдат застрелил одного инсургента. С этого начались мелкие раздоры. Затем случилось особое неприятное происшествие, подлившее масла в огонь. Умер при загадочных обстоятельствах старший итальянский консул на Крите, граф Негри, говорили, что он скончался от разрыва сердца, но этому никто здесь не верил. Утверждали, что он был отравлен инсургентами, которые его не любили и грозили ему насильственной смертью после происшедшего недоразумения на похоронах одного именитого критянина, которому покойный консул не пожелал отдать почестей.

Охлаждение между критянами и русскими началось после недавних столкновений из-за провоза оружия. Дело в том, что богатые критяне снабжают оружием инсургентов и деятельно поддерживают восстание. Подвоз оружия на сотни и тысячи человек совершается если не на греческих пароходах, то на парусных судах. Первое столкновение произошло недалеко от Ретимо, где группа инсургентов человек в тридцать собралась на берегу в ожидании подвоза транспорта оружия. Прибывшие из Ретимо в гораздо меньшем числе наши солдаты должны были помешать инсургентам получить оружие и оттеснили их. [292]

Те дали залп из ружей. Наши ответили залпом. Хотя критяне меткие стрелки, но для нас этот случай обошелся счастливо. Прострелили только шапку солдату да солдатский ранец, а у инсургентов один был убит, другой ранен. Инсургенты размялись, но они не простили нам этих жертв и затаили злобу против русских. Самоуправные действия инсургентов русские наблюдали в Изедине, где инсургенты пытались освободить содержавшихся в тюрьме 300 преступников, но затея эта не удалась.

В чем же сущность критского вопроса, и какой выход из положения?

— Вы, конечно, знаете, — говорил мне молодой русский дипломат, хорошо знающий дела Греции и Крита, — что Крит — главное богатство Средиземного моря. Судская бухта — лучшая, какую только может желать нация, старающаяся укрепиться на Средиземном море. Англия успела разочароваться в захваченном ею острове Кипре, она ищет нового лучшего угла на Средиземном море. Она, положим, облюбовала одну гавань у берегов Анатолии, но можно ли отрицать, что англичане желали бы захватить Судскую бухту? Ведь Судская бухта — завидное богатство. Англия может создать там второй Гибралтар. Нам говорят: надо отдать Крит Греции. Конечно, это лучше, чем уступить его Англии, но греки не в состоянии дать отпора англичанам, и нельзя поручиться, что Крит не очутится фактически во власти Англии. Владея Судской бухтой, она займет господствующее положение на Средиземном море. Италия внесла предложение об уступке Крита грекам, но Италии верить трудно: она и в Египте была союзницей и единомышленницей Англии. А возможно ли нам мириться с перспективой господства Англии на Крите? Никак нельзя. Уйти нам с Крита недолго. Уйдем мы, тотчас уйдет Франция, но уйдут ли англичане, к которым так льнет Греция? Они воспользуются ее стесненным финансовым положением и захватят Суду. Что же будет тогда? И Египет и Суда — все в одних руках, а другим не станет места на Средиземном море.

— Да это так, — заметил я, — но вероятны и хорошие стороны присоединения. С уступкой Крита Греции мы безусловно выиграем в Македонии. Турция, оскорбленная Грецией, станет на сторону России. Прекратится теперешнее греко-турецкое преследование македонских славян.

— Все же терять нам свое положение на Средиземном море нельзя, — отвечал дипломат. — Условием своего ухода с Крита мы можем поставить разве — что приобретение нами прав в другом пункте, хотя бы в Салониках, которые нам так важны, как опорный пункт для нашей морской торговли и мореходства.

Греческая печать раздувает критские дела и с пристрастием [293] освещает события. В силу ненависти к России, она рисует русские войска какими-то тиранами и варварами, нападающими на критские селения, опустошающими жилища, убивающими женщин и детей. Все это, конечно, тенденциозная, злонамеренная ложь. Русские войска, находясь на Крите, служат только верными сторожами и ревнителями не только русского, но и общеевропейского дела.

Вокруг Пелопонеса.

Между Грецией и Италией громадное пассажирское движение. Находящееся в Афинах агентство Фомы Кука, этого всесветного благодетеля плавающих и путешествующих, целые дни осаждается туристами, и Кук торгует вовсю. Сюда обращаются и русские путешественники, лишенные благодеяний Кука в России. Они бросаются в его гостеприимные объятия с особенной страстью: запретный плод сладок. Путешественники, направляющиеся в Италию, едут из Афин по греческой железной дороге в Патрас (в западной Греции), куда 8 часов пути, в Патрасе они садятся на итальянские или австрийские пароходы, отходящие два раза в неделю в порты Адриатического моря. Итальянцы идут через Бриндизи и Бари в Венецию, австрийцы через Бриндизи в Триест Пароходы всегда переполнены, и доставать места приходится с трудом. Я избегал торных железнодорожных путей и выехал из Пирея в Патрас морем на итальянском пароходе, идущем вокруг Пелопонеса. Тряска в летнюю жару в железнодорожном вагоне — не особенно приятна, морской путь куда заманчивее.

Мне говорили об удобствах, которые я найду на итальянском пароходе, но после русских пароходов особенных удобств я там не нашел. Каюта первого класса, в которой я поместился, была невероятно тесна и прилегала к салону второго класса, в котором всегда было шумно и беспокойно, особенно при наплыве пестрой итальянской и еврейской публики. Последней везде много, испанские и итальянские евреи наводняют Восток и южную Европу. Они вносят в пароходный быт специфическую суету, крикливость и неряшливость.

Пароход, на котором я поместился, назывался “Босния”. Он пришел накануне из Браилы на Дунае. Ровно в полдень “Босния” отошла в путь. Вокруг нас расстилалось синее, как синька, море; такого цвета воды не бывает в северных морях; вдали показывались острова, выглядывал на горизонте исторический Олимп. День был жаркий, всех одолевала истома. Обычные в морских путешествиях длинные кресла стояли на палубе, в них покоились старые девы с [294] желных медицинских светил, были три-четыре представителя крошечной русской колонии, и было десять-пятнадцать человек болгар, набожно молившихся в родном им по духу храме.

После обедни я беседовал с настоятелем церкви, отцом Николаевским, старожилом Вены, стариком сурового вида, совершенно седым. Несмотря на преклонные годы, он очень бодр. Мы говорили о России, о длившейся в то время войне, и перешли потом на дела нашей венской колонии. Протоиерей сказал мне:

— Благодаря войне, у нас затормозилось важное и хорошее дело: учреждение при церкви попечительства. Мы имеем в виду создать это попечительство, во-первых, для забот о построенной на венском центральном кладбище нашей церкви; затем хотим помогать нуждающимся православным, и, наконец, мы должны со временем учредить при посольской церкви убежище для соотечественников, приезжающих в Вену за советами врачей или для операций. Наше благотворительное учреждение мы посвящаем памяти императора Александра III-го, давшего от себя половину средств на постройку нынешней посольской церкви. Попечительство мы организовали по образцу русских приходских попечительств. Нам покровительствует императорское российское посольство. Я состою председателем попечительства, членами состоят здешний российский военный агент, полковник генерального штаба В. X. Рооп, первый секретарь посольства, камергер двора С. Н. Свербеев, генеральный консул, камергер А. Н. Кудрявцев, дьякон церкви Преображенский и представитель русской чайной торговли в Вене, Г. Г. Громов, ныне выбывший отсюда. Мы начали это дело в 1903 году, и начали удачно, стали поступать пожертвования, затем по случаю войны все затормозилось. Неудобно было отвлекать пожертвования на специальное дело от нужд войны...

Я пожелал успеха доброму русскому начинанию и, прощаясь с настоятелем, думал: слава Богу, несмотря на все тяготы войны, несмотря на все терния и невзгоды для России и славянства, невидимо зреет и на нерасположенной к нам чужбине — на Востоке и на Западе, великое русское дело. Дай Бог нам увидать счастливые всходы посеянного!

H. Н. Лендер

Текст воспроизведен по изданию: Из путевого альбома // Исторический вестник, № 10. 1905