ПРОКОПИЙ НАЗИАНЗИН АРАБОГЛУ

ПОПИРАЕМЫЙ ИЕРУСАЛИМ

23.

Перевод первого общего от нашего народа прошения, поданного судьям во время второго заседания второго нашего суда с Армянами, происходившего во дворце шех-уль-ислама; ибо первое судебное разбирательство происходило во дворце визиря (Паша-капусу), бывшем конаком прежнего валиде-кехаи Юсуфа аги Критского:

Наш народ владел как Камамэ, так и святынями от него зависящими на основании собственноручных царских указов, начиная от Омара-Хаттаба, последующих царей и вплоть до ныне царствующего; что эти указы друг друга подкрепляют, видно из книг царских калемов, куда они записаны. Не смотря на это, Армяне, или не зная, может быть, силу и неподдельность имеющихся у нас сенетов, или не зная, что они с самого начала представляют последовательный хронологический ряд, от времени до времени затевают споры и тяжбы, беспокоя Высокий Девлет и пугая наш [287] несчастный народ. С самого начала им ничего не принадлежало ни в монастыре Св. Иакова, ни другое какое место, тогда они пользуясь нашей уступчивостью и при помощи насильственных действий некоторых вали и кади, противодействовавших Высокому Девлету, наложили руки на некоторые части; кроме того они всяким способом и обманным путем получили указы. По прошествии некоторого времени, когда раскрыты были их тайные и неправильные действия, одни из этих документов были уничтожены, записи других и каиди вырваны из книг, как подробно вписанные и внесенные в книги царских калемов. Этого однако не было достаточно, чтобы они избегали споров и пререканий; пользуясь различными предлогами, они старались причинять нам вред, как это видно из последних событий. Народ наш, всячески избегая проливать между обоими народами яд зависти и борьбы, настолько ценит согласие и мир, что хотя, как видно из илама и махзара Иерусалимских жителей, они пожаром в Камамэ ввели наш несчастный народ в бесчисленные расходы, мы не начали с ними по этому поводу тяжбы, но мы в заседании высокого суда обещали предоставить им восстановить и возвратить им те части, которые им принадлежали до пожара. Считая ни во что такое обещание нашего народа, они безумным образом стали действовать против актинаме Омара и других подобных указов, которые столько веков уважались и подкреплялись целым рядом священных постановлений великих царей, и вставив туда чужие имена начали вновь злостные споры. Мы же, избегая всяких пререканий и [288] уважая величие суда, оставили без внимания имущество наше, основанное на твердых сенетах, именно монастырь Св. Иакова, а также и насилие и несправедливости, которые Армяне нам постоянно причиняли, и как засвидетельствовано на одном заседании высокого суда, спор был покончен соглашением обеих сторон; соответствующие документы были прочитаны в наших церквах и церквах армянских и на основании просьбы, обращенной в Высокий Девлет был издан священный указ с собственноручною царскою подписью; он был внесен в царские калемы и мехкемэ и отослан в Иерусалим. Когда указ этот был вписан в книги мехкемэ Иерусалимского, Дамасского, Аккского, поспешили с постройкою и благодаря Божией милости и силе царского указа, большая часть храма окончена и места поклонения, принадлежащие Армянам также заканчиваются; поэтому различные народы каждый на своем языке молятся Богу о сохранении богоспасаемой державы его и об уничтожении врагов его. Враг же спокойствия людского, диавол, вдохнув в душу друзей наших Армян дух раздора, внушил им прибегнуть к разным хитростям, чтобы помешать и остановить нашу постройку, о чем мы подробно не будем говорить из уважения к Высокому собранию и чтобы нас не заподозрили, будто мы относимся к ним пристрастно. После этого они дерзнули беспокоить державу его, уверяя, будто они послали в Иерусалим за некоторыми документами. Поэтому дело было перенесено в суд шех-ул-ислама, и последовало распоряжение, чтобы и с нашей стороны посланы были представители, и назначены лица, предъявляющие настоящее наше [289] смиренное прошение. Возражения на то, что выставляют и заявляют помянутые наши друзья, много раз нами высказывавшиеся, мы сокращаем, чтобы не утомлять вашего священного слуха, содержанием только что изданного сообразно с справедливым иламом указа, украшенного собственноручною царскою подписью, возражение же против предъявленных ими сенетов мы, уповая на Бога, возлагаем на ряд предъявленных вам сенетов. Такое поручение получили твои рабы, наши представители, а потому мы просим ради Бога и ради твоей преславной державы, чтобы было произведено расследование и рассмотрение тех способов, какими помянутые Армяне вошли постепенно в Камамэ, в котором у них не было никакого владения, как видно из имеющихся у нас сенетов, и следовательно из уважения к этим сенетам и из сострадания к несправедливости и несчастию, претерпеваемым нашим народом, мы просим, чтобы Армянам приказано было оставить замышляемые ими нововведения. Так как нам принадлежит право восстановить Камамэ, то в виде доказательства нашей верности Высокому Девлету и наших верноподданнических чувств, мы не можем допустить, чтобы другие вмешивались в дело, доверенное нашему народу царем; мы просим, пусть будет им приказано перестать делать захваты и нарушать древние наши права в Иерусалиме и Камамэ, основанные на высочайшем актинаме и столь многих царских сенетах; мы просим, пусть будет им приказано совершать свои религиозные обряды, богослужение и поклонение как прежде в присвоенных им местах, соблюдая мир и согласие. [290]

24.

Перевод второго общего от нашего народа прошения, поданного во дворце тогдашнего шех-ул-ислама Шамани заде Омар-Лулуси эфенди на заседании многих высоких лиц, блаженнейшим господином Поликарпом, собственнолично тогда присутствовавшим.

Когда Омар Хаттаб появился в окрестностях Иерусалима с многочисленным войском, он сообщил тогдашнему греческому патриарху Софронию, что так как взятие Иерусалима вторым халифом дозволено свыше и внушено Богом, пусть поспешит подчиниться он и народ его, и тогда будет оказано всяческое покровительство всем им и их местам поклонения. Патриарх Софроний, придя со своими единоплеменниками, добровольно подчинился Омару Хаттабу, и от него услышал следующее: Мне Гордостью бытия (Магометом) назначено и определено завладеть Иерусалимом и окрестностями его; так как Греки на горе Синае изъявили добровольное подчинение и получили от его светлости священный актинаме, скрепленный ладонью его руки (в чем я тогда присутствовавший могу быть свидетелем и имя мое вместе с именами других учеников упомянуто в этом документе), так и вы, изъявив мне добровольное подчинение и покорность без принуждения, получите от меня всякое покровительство и свободу, вы и ваши места поклонения. Поэтому после вступления Омара в Иерусалим, он дал греческому народу священный актинаме, согласный с Гордостью бытия и идущий по его стопам; это определенно оказано в актинаме, что он согласен с Гордостью бытия, и этот актинаме [291] дарован Грекам в Иерусалиме, чтобы, пока дарует Бог, оставались живы и нерушимы следы его преславной милости и покровительства. Что Иерусалимский храм Камамэ древнейшее здание и постройка Елены, матери основателя Константинополя Кесаря Константина, что вышеупомянутым способом храм этот оставался в руках Греков, что со времени царствования халифов и преемников Веситов, Абассидов и Убейдов Камаме находится во владении Греков, — все это не только записано в правдивых исторических сочинениях, но известно и ученым и секретарям в священном Дамаске и священном Иерусалиме. Умнейший и опытнейший завоеватель Константинополя, блаженной памяти султан Мехмет второй, подкрепляя имеющийся у Греков священный актинаме, дал им высочайший царский указ, заключающий разные угрозы и проклятия. Блаженной памяти султан Селим I, завоевания которого записаны у всех историков вселенной, когда освободил Иерусалим по завоевании Египта, увидев собственными царскими глазами священный актинаме, данный на Синае Гордостью бытия и дарованный в Иерусалиме преславным Омаром-Хаттабом, и подробно рассмотрев содержание этого документа, дал Грекам в Иерусалиме царский указ, согласный с актинаме Омара-Хаттаба, проклиная нарушителей указа и скрепляя его своим чудотворным пером. Приснопамятный сын его султан Сулейман не только подтвердил отцовский указ, но и отдельным повелением предоставил исключительно Грекам ремонт храма. Последовательный ряд прежде бывших справедливейших царей, следуя один по следам другого и подтверждая прежние указы, [292] предотвращали и останавливали тяжбы, начинавшиеся франками и Армянами, так напр. в царствование блаженной памяти султана Махмуда I раскрыта была хитрость и изобличен обман, при помощи которых Армяне получили царский указ, был признан недействительным выданный им царем указ, и он был у них отнят и разорван; это было вписано в калем и внесено в имеющийся у Греков высочайший указ. Точно также при приснопамятных царях султане Османе и султане Мустафе, когда произошел спор между Греками и франками, в должности сатрапа объезжавший тогда Египет и Алеппо, знаток истории и разных других наук и искусств, имевший тогда царскую печать визирь Рагиб-паша подробно расследовал этот спор и несправедливую тяжбу франков оставил без последствий; поэтому он возобновил имевшиеся у Греков указы; точно также он не поддался неосновательной болтовне Армян и отверг их иски. Армяне вели свои интриги и старались действовать при помощи Иерусалимских судей и правителей таким образом, чтобы не казалось, что они нарушают высочайшие указы и хотят уничтожить имеющиеся у Греков священные указы, изданные на основании актинаме; очень удобное и для осуществления их планов очень подходящее время настало, когда визирем был Мустафа-паша Рущукский. Зная нужду и бедность Греков вследствие тогдашней войны и зная, что им невозможно будет восстановить храм Камаме, Армяне, не боясь Бога, дерзнули сжечь его, как это объяснено в иламе судьи, присланном из Иерусалима. Имея своим орудием Манука, армянского сарафа, они обсуждали каким бы образом им обмануть и привлечь на свою [293] сторону лиц приближенных к Мустафе-паше, воображая, что они сделаются господами и владельцами Камаме, а нас Греков низведут на степень жильцов и паломников. Но когда пришло известие о пожаре Камаме, никто из власть имущих не желал помешать справедливости и правде, многомилостивая царская держава в бесконечной милости своей согласившись с рабскими просьбами Греков удостоила издать высочайший царский указ, повелевающий, чтобы Камаме восстановлен был Греками. Когда такой дар, царское благодеяние и милость были явлены нашему народу, все очень обрадовались и не смотря на бедность, происшедшую от обстоятельств того времени, они приступили к осуществлению великого дела при помощи займов. А Армяне, чтобы помешать этому, начали с нами тяжбы; мы с ними судились много раз, но они не в состоянии были предъявить подлинных и имеющих силу документов, они говорили только, будто у них такие документы хранятся в Иерусалиме. Из документов же, на которые они ссылались, одни были недействительны и уничтожены, другие совсем не вписаны в царские книги. Поэтому и по законам, и по разуму, и по канонам они должны были быть изгнаны из Камаме и получить право только покланяться там. Не смотря на это мы, по побуждению покойного Эмин-бея и Анатоли-казыаскера Тахира-эфенди и остальных ритчали Девлета, милостиво согласились по доброй воле отдать вновь Армянам не только Грузинский монастырь Св. Иакова (который они некогда нанимали), не требуя наемной платы за много лет, но и присвоенные им места в Камаме, с тем однако условием, что отстроим те места мы, согласно [294] со священным указом султана Сулеймана. Таким образом наш спор был покончен и со стороны священного суда был написан илам, сообразно с которым издан и высочайший указ с собственноручною царскою надписью, повелевающий так: настоящий мой священный указ да имеет силу и да будет приведен в исполнение как образец справедливости. Указ этот был вписан во все калемы и внесен в книги судов в столице, Иерусалиме, Дамаске и Саиде. Будучи уверены, что дело после суда, поконченное соглашением и окончательно решенное по закону, суду и постановлению Высокого Девлета, никогда не будет изменено, но останется в силе на вечные времена, и не подозревая, что Армяне возобновят тяжбу, мы стали готовить все нужное для постройки. Но Армяне, под предлогом посылки из Иерусалима документов состоявшейся за 10 месяцев до этого, вновь начали против нас судебное дело и на заседании во дворце шех-ул-ислама показали некий указ султана Селима I, будто бы данный им этим царем (оригинал хранится у нас). В этом указе совсем не сказано, что Камаме и места поклонения в нем должны принадлежать сообща и нераздельно обоим народам, согласно с указами, данными каждому народу. Во дворце шех-ул-ислама накиб-эфенди признал, что хранящиеся у Греков документы ведут начало от священного актинаме Гордости бытия, оригинал которого хранится в Египетском казначействе. Имеющиеся у Греков высочайшие указы, начиная со времени Омара-Хаттаба, возобновляются до настоящего времени, подтверждаемые последующими державными царями. Из этого [295] следует, что имеющийся у Греков высочайший указ султана Селима I подлинный и правильный, а другой — поддельный и неверный, и кроме того, что указ, данный Грекам султаном Селимом и находящийся, по уверению Армян, у них указ того же султана, имеет основание в священном актинаме Омара Хаттаба. Тот народ, которому дан был помянутый священный актинаме и который хранит его до сих пор, тот народ имеет бесспорно подлинный указ султана Селима. 80 лет тому назад Армяне при помощи калфы епископского калема переделали слово: Румиан на слово: Армениан, благодаря такому подлогу они получили этот указ; из указов, на которые они ссылаются одни недействительны, другие не внесены и не вписаны в книги калема, обо всем этом упоминают книги и исторические сочинения, говорящие о местах поклонения в Иерусалиме. Со времени приснопамятных царей: султана Османа, султана Мустафы и султана Абдул-Хамида Армяне не вели судебного дела относительно этих недействительных указов, но столько времени хранили молчание. Если истец по собственной воле не предъявляет вновь иска в течение 60 или 70 лет, или даже половины этого времени, то дело по правилам и постановлениям Высокого Девлета и священного суда вновь не слушается и не разбирается, но остается как было с начала. Надеясь, что это правило будет твердо соблюдаться и по отношению к нашему народу, мы оставили без внимания многие похищения и насилия совершенные Армянами, чтобы избежать пререканий и тяжбы с ними. И тогда наши представители должны были вступить в соглашение и согласно данному им нами поручению заявить, что на другую [296] форму кроме данной с судебным иламом они не согласны, и мы должны были дать нашим представителям нижайшее прошение, поданное пресветлому священному собранию, что ни Армяне, отрекаясь от того соглашения наших уполномоченных, не должны переделывать его, ни наши уполномоченные, отрекаясь от него, не должны изменять его; в конце судебного разбирательства они должны были заявить, что Греки, на основании, соглашения обеих сторон, не отказываются от прежде состоявшегося судебного илама.

Наш народ, получив такой дар от Высокого Девлета и утешившись вознес, как подобает, молитвы за царскую державу; о бывших пререканиях не было больше никакой речи, постройка Камаме согласно высочайшему указу уже была окончена (как видно из присланных оттуда иламов и махзаров), части и места поклонения, принадлежащие Армянам, восстановлены в их первоначальном виде и вручены им; тогда уполномоченные нашего народа были призваны вновь во дворец шех-ул-ислама и им был неожиданно предъявлен илам бывшего казыаскера Изет-бея, в котором была выражена царская воля. В этом документе было сказано, что места поклонения должны сообща принадлежать Армянам, в им отведенных местах Армяне должны быть единственными владельцами, как согласились на то Греки, и это противоречило прежнему судебному приговору и с ним не согласовалось. Кроме того, в этом иламе содержалась и царская воля, чтобы деньги, истраченные на постройку принадлежащих Армянам частей были ими возвращены Грекам. Услышав это наши уполномоченные были [297] точно поражены молниею, ум их помрачился, и они едва могли ответить, что сообщат это патриархам и народу, и плача, рыдая и стеная рассказали нам эту новость; тогда несчастный наш народ впал в глубокую печаль. Народ наш претерпевает всякие страдания лишь бы выказать царю должное почтение и за счастье его готов принести в жертву свою душу, он знает, что на основании имеющихся у него подлинных документов имеет все права; зная, что весы правосудия и справедливости царской державы украшают священные суды, пусть будут для нашего несчастного народа закрыты источники жалости, если он совершил невольные прегрешения; народ наш усердно просит, слезно молит Соломона нашего времени, благосклонно посмотрев на наш народ, явить ему царскую милость и подтвердив привилегии, данные ему со времени халифа Омара и великих его преемников, освободить от такого рабства не знающих свободы рабов и холопов его. Так как они продали другим за деньги эту постройку, право на которую они получили от редкостного и неподражаемого царя, это совершенно противно догматам и религии их. Что слова, вписанные во второй судебный илам Изет-бея (будто Греки согласились) не были сказаны нашими уполномоченными, доказывают протоколы прежних заседаний, свидетельства которых не отвергайте из любви к Богу, почтения к царю, из-за неизреченного горя нашего народа. По всей земле рассказывают, что управляющие всей вселенной весы справедливости царственно держатся и направляются державными руками неодолимой царственности его источника милости, правды, [298] справедливости. Усердно просим, униженно молим, слезно умоляем, чтобы подтвержден был высочайший царский указ, изданный во время прежнего суда, составленный на основании хранящихся у нас более тысячи лет подлинных документов и на основании совершенного тогда судебного илама, содержащего соглашения обеих сторон, внесенный и вписанный во все калемы и священные суды, приговор же хранится у вас, светлейших и преславных владык наших.

25.

Перевод высочайшего царского указа, только что данного нам и Армянам после второго судебного дела с Армянами, составленного на основании илама Изед-бея и скрепленного собственноручною царскою подписью. Указ этот был послан к губернатору Дамаска мулле, Иерусалимскому муфтию, учителям четырех мусульманских догматов, и ко всем лицам власть имущим в Иерусалиме:

Блаженной памяти предок мой султан Селим, завладев в 923 г. Иерусалимом, дал греческому народу высочайший указ, скрепленный собственноручною царскою подписью, в котором о поклонении в храме Камаме говорится слово в слово следующее: 25-го месяца Сефера 923 года, когда я завладел Иерусалимом, тогдашний Греческий патриарх, по имени Аттала, придя с остальными монахами и подчиненными ему лицами, просил, чтобы им вновь как издревле, владеть и пользоваться внутри и вне Иерусалима лежащими церквами, монастырями и местами поклонения, согласно со священным актинаме Омара и указами прежде бывших царей. Поэтому [299] и я повелел настоящим моим священным указом владеть ему находящимися против двери Камаме к югу, в месте снятия со Креста, двумя подсвечниками и лампадами, низом и верхом четырех сводов, находящихся в месте, называемом Голгофою, принадлежащем патриархии, низом и верхом семи сводов, находящихся в месте, называемом местом Владычицы Марии, срединой великой церкви, Гробницею и куполом со всеми местами поклонения, тремя церквами, лежащими во дворе, вне Камаме, против них лежащею церковью Св. Иоанна, церковью Св. Елены в патриархии, Св. Феклою, монастырем Св. Анны, монастырями Св. Евфимия, Св. Екатерины, Св. Михаила Архангела, Св. Георгия, Св. Иоанна Богослова с садом, Св. Василия, Св. Николая, Св. Димитрия, Св. Владычицы Марии, другим монастырем Св. Иоанна и другою церковью Св. Иоанна, Св. Иаковом Грузинским, монастырем Св. Георгия, вне Иерусалима лежащей гробницею Владычицы Марии, Св. Сионом, темницею Иисуса, домом Анны, гробницами, находящимися в поле, грузинским монастырем Креста, монастырем Св. Симеона, монастырем Св. Георгия в деревне называемой Бет-Джалой, пещерою Рождества Иисуса в Вифлееме и ключами от двух дверей, северной и южной, лежащими вокруг пещеры, двумя кусками сада, маслинами и гробницами, монастырями и церквами, находящимися в остальных селениях, подчиненными патриарху Грузинами, Абиссинцами и Сербами, всеми их Святынями, митрополитами и монахами. Патриарху дается право брать себе имущество, остающееся после умерших митрополитов, епископов и монахов, у ворот Иерусалимских и на реке, называемой Земзем-сую [300] (Иордан), в Араб-кафари и в портах он освобождается от уплаты таможенных пошлин и батча, и тогда, когда делают кесфи. Согласно настоящему моему священному указу они должны быть освобождены от всяких вымогательств, и никакой другой народ не должен им делать притеснений, патриарх же Греческий должен начальствовать над всеми народами. Согласно с актинаме Омара Хаттаба и с указами прежних царей издал я настоящий указ и настоящим моим священным указом повелеваю, чтобы он был приведен в исполнение. Если же начиная с настоящего дня будущие цари или кто-нибудь из высоких визирей улемов сулехов, судей, эмир-эмиров, воевод, бейтулмаков, субашей, зуамов, тимар-сахабов, мутефериков, чаушей, сабахов, янычар и других служителей двора моего нарушит настоящий мой царский указ, да подпадет гневу и наказанию Божию.

Точно также тем же самым предшественником моим дан был и Армянам высочайший указ, скрепленный собственноручною царскою подписью, такого содержания:

Придя в 923 г. в Иерусалим я завладел им в 25-ый день месяца Сефера. Тогдашний патриарх Армянский Серкиз, придя с монахами и другими подчиненными ему лицами, просил у моей царственности, чтобы им вновь как издревле владеть принадлежавшими им монастырями, церквами и остальными местами поклонения внутри и вне Иерусалима находящимися церквами и молитвенными домами, а также частями, принадлежащими им, на основании актинаме Омара и указов, данных мелеком [301] Салахеддином, именно храмом называемым Камаме, пещерою в Вифлееме, северною ее дверью, великою церковью Иакова Зеведеева, монастырем Масличной горы, темницею Христовою, Наблусом, чтобы принадлежащие к их церкви, единоверцы их Абиссинцы, Копты, Сирийцы были подчинены их патриархам и чтобы никакой другой народ не тревожил их. Вследствие просьбы их издал я настоящий мой священный указ, и я повелеваю армянским патриархам, живущим в помянутой церкви Св. Иакова, владеть внутри и вне Иерусалима лежащими церквами, монастырями и прочими местами поклонения, иметь им в подчинении единоверцев своих Абиссинцев, Коптов и Сирийцев, разбирать отпадения их и отлучения, а также дела, касающиеся святыни, иметь им право получать наследство после смерти митрополитов, епископов, монахов, священников, ямаков и остальных Армян и никакому другому народу не тревожить ни их, ни их церкви и монастыри, ни молитвенные дома и места поклонения, издавна находящиеся под ведомством армянских патриархов, ни единоверных их ямаков; Армянам и патриархам их владеть находящимся среди Камаме Кувуклием, пещерою Рождества Иисуса в Вифлееме, ключом северной двери ее, внутри Камаме двумя подсвечниками и лампадами, лампадами их у двери Кувуклия и внутри него и правом возжигать свечи и курить фимиам; чтобы им предоставлено было право входить со своими единоверцами в Кувуклий, когда в Камаме по их обычаю нисходит огонь; совершать крестный ход вокруг Кувуклия, владеть верхом и низом дверей Камаме, двумя окнами, местами поклонения их внутри [302] находящимися, цистерною, церковью Св. Иакова во дворе Камаме, вне монастыря Св. Иакова близ него лежащею темницею Иисуса, остальными их монастырями и гробницами, зданиями и странноприимницами в Вифлееме близ Пещеры, садами, виноградниками, масличными насаждениями, всеми помянутыми церквами, их монастырями, молитвенными домами и местами поклонения, их единоверцами, ямаками и их имениями; чтобы Армян не тревожили властители, губернаторы и никакой народ, ни тогда, когда они отправятся в церковь ради поклонения, ни в Земзем-сую, ни на праздники свои, ни в другие какие-нибудь свои молитвенные дома. Таким образом да будет приведен в исполнение настоящий мой высочайший указ. Если же кто из преемников моих царей, визирей, улемов и сулехов, судей и губернаторов, санджак-беев и эмир-эмиров, воевод, бейтумалов, касемов, субашей, заимов, тимар-сахабов, мубаширов, мутесариф-ембалов или другой какой мой служитель нарушит что-нибудь из этих повелений, да считается проклятым Богом. Таково содержание высочайших указов, данных покойным султаном Селимом обоим народам, на которые они могут ссылаться. Но так как в разные времена между ними возникали споры и пререкания относительно поклонения в Камаме и им были даны разные противоречащие друг другу указы, то между ними произошли споры и относительно пожара, случившегося в храме Камаме; поэтому недавно (в 1224 г.) издан был царский мой собственноручный указ, разрешающий помянутый спор и пререкания. Председателем суда назначен был бывший шех-ул-ислам Дури-заде Сегид-Абдулла, [303] судьями же Румели-казыаскер Изед-бей, имеющий чин Румели-казыаскерлыка Халил, бывший Анатоли-казыаскер Мехмет-Тахир, при этом присутствовали: бывший каймакам, тогдашний черпхане-эмин Ахмет Шакир, накиб Сегит-Ахмет-Зеин-ул-Абидин, из мудерисов фетва-эмин Уриан-заде-Мехмет-Рашид, шераатч Кавалали Сегид Сулейман, теперешний рейс Мустафа Махзар, бывший чауш-баши шехир-эмин Ибрагим, бывший бейликтчи Ахмет Афиф, теперешний бейликтчи, бывший тогда аметчи Мехмет Сеида и кеседары калемов. После многих заседаний, на которых спор между помянутыми двумя народами все-таки не был разрешен, в муфтилик покойного шех-ул-ислама Омара-Лулуси-эфенди явились на заседание избранные уполномоченные Армян, именно наместник армянского Иерусалимского патриарха Богош Киркоров, Тосий Карапетов, сарафлар-кехая Карапет Каспаров, сараф Ованнес Узунаретунов, сараф Киркор Кеворков, сараф Каспар Кеворков, сараф Килчоглу Антон Михаилов, сараф Чаник Симеонов, сараф Хатчатур Мартиров, сараф Мануил Микиртичов; со стороны Греков присутствовали и их выборные уполномоченные, именно Солунский митрополит Герасим, сын Иоанна, митрополит Никомидийский Афанасий Антониев, кехая патриарха Иерусалимского Афанасий Георгиев, хазнадар патриарха помянутого Кесария Антониева Димитрий Манол, сараф Ламбик Караджа, Георгий Селвик, Христ Мавруди, Ананий Кириак, Анест Параскева, Феодосий Стамат, Панаиот Феодоров. Об этом иске Армян, предъявленном моей царственной державе, помянутые судьи составили илам, что [304] относительно равного права обоих народов поклоняться в Камаме согласно религиозным обычаям каждого, относительно предпочтения патриарха Греческого, а также относительно права каждого народа поклоняться в местах, вне Камаме находящихся, поименованных и каждому народу принадлежащих, между ними нет никаких споров и пререканий, так как это определенно сказано в рассматриваемых, как основание, высочайших указах блаженной памяти султана Селима, завоевавшего в помянутый год Святые места, составленных на основании имеющегося у Греков актинаме второго калифа Омара Ильфарука, и данных Грекам и Армянам; спорным же представлялось право их на места внутри храма. Но так как и об этом определенно сказано в имеющихся у обоих народов священных указах, оба народа согласились владеть местами внутри Камаме присвоенными им после взятия города. Остаются еще два спорных вопроса, один об Абиссинцах, Коптах и Сирийцах (Армяне доказывали, что эти народы издревле были им подчинены, как их единоверцы, и что Греки, вопреки древнему обычаю и указу, желают подчинить себе эти народы, и им дан ответ, что относительно ямаков необходимо, чтобы это в высочайшем указе было предоставлено рассмотрению Иерусалимского муллы, и чтобы он, исследовав этот вопрос на месте, сделал постановление согласно древнему обычаю, так как помянутые ямаки приходят в Иерусалим на поклонение и так как их нет в заседании суда), и второй вопрос о восстановлении Камаме. Армяне в качестве истцов доказывали, что так как они имеют внутри [305] помянутого Камаме свои отдельные места и места, которыми они владеют сообща с Греками, сгоревшие во время происшедшего пожара, то им принадлежит право восстановить их общие места сообща с Греками, а свои отдельные места им отдельно; им объявлено, что так как вопрос о восстановлении храма зависит исключительно от моей императорской воли и никто другой не может в это вмешиваться, царственность моя возлагает дело восстановления на кого пожелает из своих подданных. Так как восстановление Камаме возложено уже на народ греческий и так как они произвели уже всю эту постройку, не следует никакому народу тревожить их и завладевать частями храма, издревле присвоенными обоим народам. Когда все это было объявлено обоим народам, помянутые уполномоченные обоих народов вступили в соглашение и постановили владеть обоим народам общими местами сообща, отдельными отдельно, и руководствоваться им имеющимися у них священными указами помянутого султана Селима, завоевателя Иерусалима, и таким образом спор и пререкания между ними были покончены. Моей державе был предъявлен этот илам, на котором сделана собственноручная моя царская надпись такого содержания: Пусть это дело будет приведено в исполнение согласно с настоящим иламом и пусть даны будут обоим народам указы, подтверждающие имеющиеся у них священные указы блаженной памяти преемника моего султана Селима и заключающие слово в слово эти указы, судопроизводство и содержание илама, и после издания пусть будут они записаны во все калемы и суды. На [306] этом основании издан был Диван-хумаюном моим высочайший указ, сообразно с помянутым иламом, и настоящий указ отдан Грекам. Поэтому я желаю, чтобы взяты были за основание имеющиеся у обоих народов священные указы блаженной памяти султана Селима и приведено в исполнение содержание помянутого илама, чтобы оба народа владели своими местами поклонения, общими сообща, отдельными отдельно, как издревле, и чтобы впредь не возникало по этому поводу никакого спора и пререкания между обоими народами; и если кто начнет подобную тяжбу, она должна оставаться без рассмотрения и должен быть приведен в исполнение высочайший мой указ, изданный сообразно о иламом. Точно также Армянам дан другой мой высочайший указ, согласный с этим, заключающий указ преемника моего блаженной памяти султана Селима и помянутый илам, и указы эти вписаны в книги калемов и судов. Зная это, вы, вышеупомянутые визирь, кади, муселим и остальные, вписав настоящий мой высочайший указ в книгу Иерусалимского суда, вручите его Грекам, заботясь о том, чтобы он исполнялся без нарушения. В 1228 г. в начале месяца Мухаррема.

26.

Перевод священного собственноручного указа, которым нам даровано, как прежде, право совершать литургию в Пресвятом и Живоносном Гробе:

Приводя рачительно в исполнение настоящий наш царский указ и наше повеление, должно быть обращено внимание на то, чтобы устранены были и уничтожены нововведения, сделанные франками в [307] противность недавно изданным указам; никто в нарушение высочайших моих указов, данных народу греческому, подчиненному и подданному Высокому моему Девлету, да не мешает ему совершать агин (обычай) свой и кудас (т. е. литургию) в месте, почитаемом ими Гробом Иисуса. Да имеет силу на веки высочайший указ мой.

Перевод высочайшего указа.

Наши вали Сирийский, мулла Иерусалимский, муфтии четырех догматов, муселим и все забиты и старейшины, по получении настоящего нашего царского высочайшего указа, да будет известно вам: до нашей державы дошли уже илам и махзар, гласящие, что живущие в Иерусалиме в качестве мусафиров франкские монахи сто лет тому назад привезли из Европы большой орган и хотели поставить его в храм, но тогда произошло противодействие со стороны ехли-исламов и раи, как вследствие его громогласности так и потому, что не дозволено делать в храме нововведения, орган не был поставлен в церкви франков; пользуясь пожаром храма, во время которого сгорел их древний маленький орган, франки просили по восстановлении храма поставить вышеупомянутый большой орган; но этому плану воспрепятствовал, посредством буюрулди вали Саидского, Сулейман-паша, тогдашний Сирийский вали. Недавно, во время Сирийского вали Сулеймана-паши, они возобновили свое прежнее прошение и, наконец, греческий народ согласился, чтобы они поставили орган, с тем, чтобы вынули около 150 труб и таким образом сила звука сравнялась с сгоревшим маленьким органом; покойный [308] Сулейман-паша дал на это разрешение, обе стороны вступили в соглашение, а затем произошло следующее. Франкские монахи не только усилили звук органа, прибавив 47 труб к прежде отнятым, но и в самом храме сняли икону, находившуюся перед дверью Гроба Иисуса, и вместо нее повесили другую очень большую икону. Когда же до сведения священного суда было доведено, что от этого разбегается греческий народ, священным судом были призваны драгоманы франков и им объявлено, что никоим образом не могут быть допущены эти нововведения; и им дано приказание вернуться к старому порядку в вопросе об органе и иконе. Так как не послушались помянутые монахи, народ греческий сообщил об этом Саидскому вали, так как ты, Сирийский вали, не пришел еще в то время в Дамаск. Поэтому послан был им мубашир и два буюрулди с целью помешать и совершенно уничтожить помянутые нововведения, как нарушающие имеющиеся у Греков высочайшие указы. Одновременно обстоятельство это несколько раз объявлялось франкским монахам; но они все-таки не слушались, выказывая необыкновенное упрямство. Тогда посланы были в храм мубашир паши и лица, назначенные муллой и муселимом Иерусалимским; они сняли помянутую большую икону и вместо нее повесили старую, и вынули из органа прибавленные 47 труб. Все это доведено до нашего сведения в махзарах и иламах находившегося в Константинополе Иерусалимского патриарха, при чем он, кроме того, просит, чтобы издан был высочайший указ, повелевающий помянутым франкским монахам прекратить свои интриги и нарушения и [309] не препятствовать Грекам совершать кудас (литургию) в месте, называемом Гробом Иисуса. По исследованию каидов найдено было, что, как объяснил народ греческий, франкские монахи в противность изданному Омаром ибн Хаттабом актинамэ и нарушая высочайшие указы, изданные моими же славными предшественниками, не только беззаконно завладели находящимся среди храма Гробом, который покрыли сверху, вопреки их агину и, вопреки обычаю, повесили против него цепь с лампадами и поставили большой орган на северной стороне, но и сделали, кроме того, много нововведений в разных других местах, и обе спорящие стороны судились в царском моем Диване, перед нашими визирями и казыаскерами, и так как требование франков оказалось неосновательным и не справедливым, изданы были после суда два высочайших указа, подтверждающие прежде изданные указы. После этого, когда не был допущен пересмотр судебного разбирательства, происходившего раньше в моем царском Диване, франкские монахи, не повинуясь, подняли вновь споры, требуя, чтобы им позволено было совершать кудас вопреки царским указам и их обычаю; кроме того, они поставили и подсвечники со свечами, иконы, крест и сделали другие нововведения. Когда это было раскрыто народом греческим, издан был царский указ, написанный в 1099 г. в конце чемазелахира, и снабженный царскою собственноручною подписью, повелевающий уничтожить сделанные нововведения и франкским монахам перестать домогаться совершения кудаса, так как город Иерусалим с окрестностями его наследие нашей царственности, завоеванное мечем [310] преславных моих предков, и места поклонения, внутри и вне храма находящиеся, не отданы в полную собственность ни той, ни другой стороне, но подданным моим дано было право поклоняться в помянутых частях храма и совершать свои обряды, а франкам по прошествии некоторого времени даны были сенеты, предоставляющие им право совершать свои обряды в некоторых частях храма и делать некоторые другие вещи, напр. ставить подсвечники и украшать. Но франки, присвоив себе впоследствии части храма, где предоставлено им было право поклоняться и совершать обряды, не только стали мешать Грекам поклоняться и совершать свои обряды, но хотели завладеть и теми частями, которые издревле находились в руках Греков и составляли их собственные места поклонения. Когда все это было разъяснено Греками, издан был другой высочайший мой указ, скрепленный собственноручною царскою моею подписью и написанный в конце Реджеба 1223 г. и возобновляющий прежде изданные указы, скрепленные собственноручною царскою подписью. Этим высочайшим указом постановлено, чтобы для прекращения пререканий часть храма, почитаемая Гробом Иисуса, была общим местом поклонения для обеих сторон, в остальных же частях чтобы каждый поклонялся безо всяких споров и совершал свои обряды и чтобы никто не нарушал древнего обычая и порядка. Так как все вышеупомянутое оказалось записанным в книгах калема царского моего Дивана, и так как противно нашей императорской воле, чтобы подданным нашей державной. царственности вредили в Иерусалиме своими нововведениями франки, живущие в качестве [311] мусафиров и нарушающие древние царские указы, и в особенности противны интриги, которыми помянутые франки стараются, вопреки древнему обычаю, помешать им совершать их кудас (литургию) в месте, почитаемом Гробом Иисуса, мы повелеваем, чтобы впредь никоим образом не допускались таковые нововведения франкских монахов, но чтобы они тотчас же устранялись и уничтожались, кроме того, чтобы не позволено им было тревожить Греков на счет совершения так называемого кудас-агина в помянутом месте. Поэтому и издан настоящий мой высочайший царский указ, скрепленный собственноручною моею царскою подписью для укрепления и утверждения этого дела. Поэтому вы, паша, мулла, муфтий и остальные, зная, что мы никоим образом не допускаем, чтобы делали вред подданным державной царственности нашей живущие в государстве нашем в качестве мусарифов франки или кто другой, и что мы желаем, чтобы они защищены были тенью дерева царской моей милости, если впредь франкские монахи, не довольствуясь тем, что им уступлено, дерзнут вновь делать нововведения, нарушая свой агин и данные им прежде сенеты и высочайшие указы, скрепленные собственноручною царскою подписью с целью повредить подданным царственности моей, вы должны тотчас же уничтожить их нововведения, отражать их попытки. нарушающие древний строй, помешать Грекам совершать кудас в месте, называемом Гробом Иисуса и не допускать никаких других нарушений моих повелений, внимательно следить, чтобы не происходило ни малейшей интриги, нарушающей мои царские повеления и приказания. Когда дойдет до вас [312] настоящий наш высочайший указ, вы должны, по обязанности повиновения и послушания, привести его в исполнение. Так знайте и верьте нашим повелениям. В 1232 г. в середине месяца Зилкаде.

27.

Перевод высочайшего царского собственноручного указа о церкви Пастырей, которая была нашей, а не франков, незаконно ею владеющих.

Церковь, лежащая вне Иерусалима, близ селения Бет-Сахура Илкасара, хотя первоначально принадлежала Грекам, все-таки франкские монахи несколько лет тому назад обманным образом завладели ею. Когда обе стороны судились по этому поводу в священном суде, франки утверждали, что помянутая церковь их собственность и т. д. (то же что № 15).

28.

Второй указ о божественной литургии у Пресвятого Гроба и о том, что мы можем украшать одну часть и об уравнении прав.

Перевод священной царской надписи на высочайшем указе: Пусть будет приведено в исполнение содержание настоящего моего высочайшего указа, пусть будут настоятельно отклоняемы попытки франков нарушить священные мои указы, пусть не нарушают высочайших указов, данных мною райе моей, платящей харатч и пусть не делают им препятствий, как по отношению к исполнению их обрядов, так и по отношению к совершению литургии в месте, почитаемом ими Гробом Иисуса, а настоящий мой высочайший указ, с соизволения Божия, да будет тверд и непоколебим. [313]

Указ.

Полномочнейший, высочайший, великолепнейший советник в управлении миром, распоряжающийся делами народа с большою рассудительностью, основатель строения и счастья державы, укрепитель оснований веры, одаренный дарами высшего царя, Сирийский вали визирь мой хаджи Салих-паша, и правосуднейший судья мусульман, первый из первых правоверных, рудник мудрости, провозглашающий илам шериата (судебное решение духовного суда) и веры, наследник мудрости пророков и апостолов, отличенный милостью царя, господин наш Кудс-шериф-кадий (Иерусалимский кадий), гордость истинных мудрецов четырех догматов, муфтий, гордость выдающихся среди равных Кудс-шериф-муселим (Иерусалимский муселим), все забиты и первейшие лица.

Когда получите настоящий мой царский указ, да будет ведомо вам, что живущее в Иерусалиме франкское духовенство привезя сто лет тому назад из Европы большой орган хотело поставить его в храм Воскресения (так называемый Камаме), но так как запрещено делать что-нибудь новое в помянутом месте и звук большого органа слишком громогласен, не позволили сделать этого ехли-исламы и рая и помянутый орган должен был оставаться без употребления; во время случившегося же в храме пожара сгорел и издревле стоявший в нем малый орган и по восстановлении храма помянутое франкское духовенство просило позволения поставить там отвергнутый орган. Эту просьбу отклонил посредством буюрулди Саидский вали моего визиря Сулеймана-паши, управлявшего тогда [314] губернаторством Дамасским; не смотря на это, недавно помянутое франкское духовенство, во время губернаторства покойного Сулеймана-паши, возобновило ту же просьбу и получило на это согласие с тем, что они вынут 150 труб из большого органа и сделают звук его не громче малого органа. Народ греческий согласился, чтобы в помянутый храм был поставлен этот орган, дано было разрешение помянутым покойным губернатором, обе спорившие стороны успокоились. Франкское духовенство однако прибавило к отнятым трубам 47 труб и не только сделали громче звук этого органа, но и сняв икону висевшую над дверью места, почитаемого ими Гробницею Иисуса и повесив другую очень большую икону, причинили Грекам беспокойство. Дело это дошло до священного суда, в суд были вызваны франкские драгоманы и им объявлено, что такой их образ действий неправилен; в вопросе об иконе и органе им приказано все переменить и устроить по старому. Так как франкское духовенство не послушалось этого приказания, и так как ты, визирь мой, в то время не пришел еще в Дамаск, народ греческий довел это дело до сведения Саидского вали, моего визиря; им были посланы строгие буюрулди с мубаширами, которые должны были уничтожить попытки франков, нарушающие у Греков высочайшие указы; суд неоднократно доводил дело до сведения франкского духовенства. но так как они не повиновались и настойчиво стояли на своем, помянутым визирем были посланы в помянутый храм мубаширы и нужные архитекторы со стороны Иерусалимского кадия и муселима, которые сняли помянутую большую икону и вместо нее повесили [315] прежнюю, и вынули из органа прибавленные 47 труб. Так как было сообщено, что франкское духовенство старается помешать Грекам совершать литургию в месте, почитаемом ими Гробом Иисуса, и так как Греки обращались с просьбою в иламе и махзаре, чтобы издан был мною указ, предотвращающий насилие франкского духовенства, и так как принесен был такрир от живущего в столице Кудс-шериф-патрига, были рассмотрены каиды. Из них ясно, что вопреки актинаме Омара Хаттаба и священных указов, изданных славными предшественниками моими, франкское духовенство незаконным образом завладело находящимся среди храма Гробом; кроме того, против Гроба вопреки условию повесили лампады на цепях и на северной стороне поставили большой орган и в других местах затеяли подобные вещи; когда об этом сообщили Греки, потребовалось судить оба народа в царском моем Диване в присутствии визирей и казыаскеров. Действия франков были незаконны и чтобы привести в порядок это дело на основании мурафы изданы были два высочайшие указа. Хотя запрещено разбирать в царском моем Диване во второй раз тоже самое дело, франкское духовенство не повинуясь, но споря и действуя вопреки священным указам и древнему агину, поставили свечи в подсвечники и кресты. Когда это было сообщено Греками, то для предотвращения споров и чтобы Гроб Иисуса был общим местом поклонения, чтобы и в других местах обе стороны поклонялись без всяких пререканий, и чтобы совершался их агин без того, чтоб один народ мешал другому, сообразно с изданными об этом высочайшими указами, скрепленными царскими [316] подписями, издан новый высочайший указ мой, украшенный собственноручною царскою подписью, в конце Реджеба 1223 года. Так как моя держава не может допустить, чтобы проживающее в Иерусалиме франкское духовенство, нарушая дарованные им высочайшие указы и агин их, замышляло подобные интриги и тревожило платящую харатч райю царства моего и старались бы мешать древнему народу совершать литургию в месте, почитаемом Гробом Иисуса, и так как недопустимо, чтобы впредь франкское духовенство замышляло подобные интриги, и так как надо препятствовать франкскому духовенству мешать Грекам совершать литургию в месте, почитаемом ими Гробом Иисуса, необходимо, чтобы в точности, без малейшего отступления, буква в букву, исполнялся скрепленный священною моею подписью высочайший фирман мой, изданный в 1232 г. Так как из иламов и махзаров стало известным царской державе, что между народом греческим и франкским духовенством произошли споры о совершении агина и это должно быть приведено в порядок, согласно о желанием моей державы (живущий в столице Кудс-шериф-патриг недавно в арзухале (прошении) просил, чтобы выдан был строгий священный указ, уравнивающий права обеих сторон), в высочайших указах и твердых сенетах опоры относительно храма были улажены и обе стороны успокоились, недавно в 1232 году, как выше сказано, издан был высочайший указ, скрепленный моею царскою собственноручною подписью; хотя не было больше причин для опоров и пререканий, все же из совершившихся событий стало видно, что франкское духовенство не довольствовалось тем [317] чтобы на равных с Греками правах по древнему обычаю совершить свой агин и украшать места поклонения, и вновь произошла между обоими народами распря в месте поклонения, и так как ясно, что их способ действия нарушает древний порядок, справедливое мое царское распоряжение и правильность управления, то с целью, чтобы дело это было улажено без нарушения прежде изданного моего священного указа, издается и отсылается настоящий более строгий указ. Так как моя царская воля не может допустить, чтобы платящую харатч райю царственности моей обижали живущие в государстве моем, как франки, так и другие люди, и так как известно тебе, визирю моему, муфтиям и остальным, что мы покровительствуем всем, находящимся под тенью дерева царской моей милости, вы должны наблюдать, чтобы франкское духовенство довольствовалось дарованным ему мною снисхождением и не обижало и не причиняло ущерба платящей харатч райе моей, и вы должны пресекать их планы, нарушающие высочайшие указы, украшенные собственноручною царскою подписью, твердые сенеты и исполнение ими обрядов по древнему обычаю. Чтобы дословно был приведен в исполнение недавно изданный высочайший указ мой и чтобы вы не допускал, ни малейшего от него отступления, издан настоящий мой указ, и я повелеваю вам, как только дойдет мое священное это постановление, вы должны поступать сообразно с содержанием высочайшего моего фирмана, которому вы должны повиноваться, не допуская ни малейшего нарушения. [318]

29.

Перевод посланного илама, в котором содержится соглашение обеих сторон и сообщено, как произошло уравнение прав.

Когда пришел изданный недавно, скрепленный собственноручною царскою подписью высочайший указ об уравнении прав обоих народов в месте, почитаемом ими Гробом Иисуса, и когда он был прочитан в священном судилище преславного Сулеймана-паши Сирийского вали и собрании муфтиев, улемов, мудерисов, аянов, властителей и остальных правителей и выборных лиц в присутствии со стороны франков и Греков их уполномоченных и драгоманов, они изъявили требуемое подчинение; все вместе провозгласили: слышали и подчиняемся, и франкам стал известен строгий высочайший указ, что спорное почитаемое ими Гробом Иисуса место общее им обоим место поклонения и что они могут на равных с Греками правах поклоняться там, совершать религиозные обряды и украшать, они обещали, что будут повиноваться этому и впредь ничем не нарушать равенства с Греками. Так как перед дверью помянутого Гроба стояли четыре подсвечника франков и только два греческих, Греки просили, чтобы в виду уравнения прав им было дозволено поставить еще два подсвечника; затем, так как франки над дверью помянутого Гроба повесили икону на выточенной в стене иконе греческой, икона франкская поднята была выше, точно также и внутри помянутого Гроба над дверью франкская, икона была повешена на выточенной иконе греческой, и она поднята выше и стала видна греческая икона; точно также из двух каменных [319] лестниц, ведущих на верх Гробницы, одна северная отдана Грекам, а южная отдана франкам и т. д. (как в № 16).

30.

Перевод священного царского указа, изданного согласно с вышеупомянутым иламом и подтверждающего два другие преждеизданные указа.

Об уравнении и беспрепятственном совершении франками своих религиозных обычаев и Греками литургии в месте, почитаемом Гробом Иисуса, каковое место общая Святыня обоих народов, издан недавно в 1234 г. высочайший мой указ, скрепленный собственноручною царскою подписью, во всем согласный с прежде изданным в 1232 г. указом, скрепленным собственноручною царскою подписью. Когда этот, только что изданный, высочайший мой указ был прочитан во всеобщее сведение и приведено в исполнение уравнение обоих народов в помянутом месте и спор и раздоры были таким образом улажены, и Греки просили, чтобы издан был другой более строгий высочайший царский мой указ, подтверждающий прежде изданный указ, как об этом сообщали письма, посланные тобою, Сирийский валеси, илам, посланный тобою, мулла Иерусалимский, и общее прошение от улемов и других местных жителей Иерусалимских, издан настоящий строгий высочайший указ мой, скрепленный собственноручною царскою подписью, и отправляется к вам. Так как, как сказано, улажен всякий опор и пререкания между двумя народами и так как помянутым способом по соглашению обеих сторон приведено в исполнение уравнение их прав, вы [320] вышеупомянутые должны наблюдать, чтобы ничего не делалось против воли нашей, но чтобы изданный высочайший мой указ имел силу на вечные времена. Наша императорская воля, чтобы никоим образом не отступали ни на волос от этого указа. Написан в 1236 г. в средине Мухарема.

Священная собственноручная царская надпись: Настоящий наш высочайший указ да имеет силу с соизволения Божия и да зорко наблюдают, чтобы не произошло какого-нибудь его нарушения.

31.

Перевод высочайшего указа, запрещающего взыскивать деньги в виде кешфия.

Ты, губернатор Дамаска, ты, мулла Иерусалимский, муселим и остальные аяны и властители, да будет известно всем вам, что по состоявшейся судебной фетве и по высочайшему указу, изданному сообразно с высоким священным моим хат-шерифом, народу греческому предоставлено право восстановить и отстроить сгоревшие части Иерусалимского храма Камаме, и никто не должен им в этом мешать. После того как высочайший указ был послан туда с нарочным мубаширом и части, требовавшие этого, восстановлены в прежнем виде. и вернулся помянутый мубашир с иламами и оправдательными документами кешфя там состоявшегося, от имени священного суда и остальных уполномоченных и принес документы к высокому моему двору, все это как водится было в точности занесено и записано на указе, гласящем о праве данном Грекам. Хотя и несправедливо кому бы то ни было беспокоить живущих в [321] Иерусалиме бедных монахов и раю по поводу состоявшейся постройки, некоторые из местных жителей и лиц, власть имущих, побуждаемые корыстолюбием и действуя вопреки священному суду, царскому нашему повелению и царской воле, не только в виде кешфия, но и под разными другими предлогами требуют с помянутых монахов и раи 250 тысяч пиастров, и требуют жалованья для Иерусалимского войска и хлебное и штрафуют помянутые лица. Когда это было изъяснено мне в снабженном печатью прошении патриархов Греческих и синода митрополитов, просивших меня издать высочайший указ, чтобы остановить эти беззакония, кроме того были исследованы книги высокого и священного моего Дивана, где не только не отмечено и не вписано ни одного шурута, каида и отметки, чтобы со стороны Камаме выдавалось войску жалованье и хлебное, но в высочайшем моем указе, изданном относительно постройки, прямо и определенно сказано, что с бедной раи никто не должен требовать ни под каким предлогом денежных уплат, ни ради постройки, ни по другой какой причине или другому какому поводу. Кроме того калему священного моего Дивана был сделан запрос, что надо делать, и калем ответил: если согласно прошению некоторые из местных жителей и властителей, движимые корыстолюбием и сребролюбием и действуя вопреки священному закону и нашей царской воле, в виде кешфия и хлебного войску требуют 250 тысяч пиастров и вследствие этого притесняют раю, следует издать высочайший царский мой указ, предотвращающий подобные случаи, и это согласно с высочайшей и священной царской волей. Поэтому [322] издано высочайшее мое священное повеление и непоколебимая моя царская воля, чтобы живущие под тенью моей царской державы раи находились под всяческим покровительством и их не притесняли, особенно в счастливые дни моего царствования. Вы, визирь, мулла, муселим и остальные вышеупомянутые лица, извещенные и хорошо знающие, что требование денежных уплат с бедных монахов и остальной раи в виде кешфия и на жалованье войска — беззаконные действия, нарушающие нашу царскую волю, вы не должны допускать притеснений и несправедливостей, делаемых помянутым образом бедным монахам и рае, и вы должны поступать сообразно с высочайшим моим царским указом, неуклонно приводя в исполнение и строго приказывая остановиться дерзающим делать подобные вещи, ибо с этой целью и издан настоящий мой высочайший указ и т. д. Написан в средине Мухарема оттоманского года 1228, в 1811 г. от Рождества Христова.

32.

Перевод священной собственноручной надписи на царском указе: как сказано в настоящем моем высочайшем указе, пусть народ греческий дает Сирийским вали 60 тысяч пиастров в год, а сверх этого пусть они не дают ни овола ни под каким предлогом, и пусть губернаторы Дамаска не тревожат уполномоченных этого народа, требуя с них больших уплат.

Перевод всего указа.

Сирийскому вали, мулле Иерусалимскому, муселиму и остальным властителям Иерусалима. Да будет известно вам, что монахи из греческой раи, [323] живущие в Иерусалиме, на основании актинаме времени царского завоевания и высочайших указов, скрепленных царскими хат-шерифами, данных им величайшими моими предками, освобождены от всяких денежных повинностей и только по доброй воле ежегодно вносят известную сумму Сирийским вали, кехае и муселиму в виде кудумие, икрамие и кетхудаие. С некоторых же пор губернаторы и муселимы, не довольствуясь древним обычаем, но требуя денег под разными предлогами, брали большие суммы, так что бедные монахи, не имеющие других источников дохода, кроме собираемой с народа милостыни, вынуждены были прибегать к займам для уплаты требуемых с них денег. Поэтому, если это дело не будет исправлено и с них не перестанут брать ежегодно такие большие суммы, они разбредутся. Сообщая это в скрепленном печатью прошении, греческий патриарх Иерусалимский просил, чтобы издан был священный мой указ, чтобы впредь их не обижали губернаторы Дамаска, кехаи и муселимы, требуя с них таких больших, им непосильных сумм в виде икрамие, кудумие, кетхудаие и санджакие. В виду этого по рассмотрении книг найдено в них, что изданы были в древнее время высочайшие указы помянутым бедным монахам давать добровольно что-нибудь вали на кудумие, кетхудаие и байрамие, но, так как в помянутых указах назначена сумма, не соответствующая обстоятельствам теперешнего времени, а очень маленькая, из того, что вали берут такие большие суммы, ясно, что они очень стесняют бедных монахов. Я желаю, чтобы бедная и слабая рая, живущая под защитой моей царской [324] справедливости, не терпели никакого беззакония во дни справедливого царствования моего; следовательно вследствие царской моей благосклонности к подданным требуется, чтобы дело это было устроено по справедливости, так чтобы ни бедные монахи не были обременены такими незаконными, превышающими их силы, поборами, ни сократились доходы Сирийских вали. Это было доведено до сведения мой державы с просьбой, чтобы я упорядочил это дело. Поэтому издано собственноручное мое царское повеление, гласящее: да будет издан высочайший указ, постановляющий, чтобы греческий народ вносил ежегодно определенную сумму, именно 60 тысяч пиастров, и чтобы больше с них не требовали ни овола под видом аваитие или под каким-нибудь другим названием, каковой указ да будет вручен греческому патриарху Иерусалимскому. На основании этого моего собственноручного повеления и хата издан настоящий мой священный указ, и я повелеваю тебе, вышеупомянутому визирю, чтобы сверх ежегодно уплачиваемых Греками 60 тысяч пиастров ни ты, ни твой муселим Иерусалимский, не требовали с них денег под видом кудумие, икрамие, санджакие или под каким-нибудь другим предлогом. Такова моя царская воля, узнав о которой, ты должен с ней сообразоваться, не позволяя и не допуская, чтобы произошло что-нибудь ее нарушающее. Узнав содержание этого священного моего указа, вы, кадий Иерусалимский, муселим и остальные властители и забиты, вы должны поступать сообразно с ним, воздерживаясь от его нарушений и веря священному моему знаку. В 1231 оттоманском году, а от Рождества [325] Христова в 1815 г. в декабре, в начале Реджеба.

Приложение о событиях, случившихся в Иерусалиме в последнее время, написанное Анфимом монахом Анхиальским.

Кто не знает, что варварский народ корыстолюбив и склонен к беззаконию? Всякий, кто страдал и страдает до сих пор, испытал это. А когда он облечен властью, тогда он невыносим и невозможен, потому что он имеет кровожадную душу, жестокий характер и всякими вредоносными способами преследует свою выгоду. Блаженнейший наш господин Поликарп, в глубокомыслии своем, дарованном ему высшею благодатью, не только боролся с интриганами Франками и сильно противился им и зорко наблюдал за разными интригами Армян, раскрывая их хитрости, но и разумно и великодушно сдерживал разные денежные требования и угрозы со стороны властителей Иерусалимских, губернаторов и остальных местных Турок. Переводы, посылавшиеся по основательным причинам на него из Иерусалима, он принимал, хотя вследствие очень значительных сумм трудно было по ним заплатить, и, подписывая их, уплачивал по ним чрез некоторое время при помощи займов; он приносил пользу Святогробскому Братству, отвлекая от него опасности, насильственные и незаконные требования больших сумм, уничтожал при помощи царских указов и хат-шерифов, одним словом, всю свою жизнь он сражался с этой ужасной не трехголовой даже, но многоголовой гидрой, и все-таки он победил, благодаря милости Божией. [326]

Когда по окончании постройки в Иерусалиме по обычаю состоялся кешфи, взяты были необходимые документы у судей и других чиновников, с мубаширом, надзиравшим за постройкой, отправлены в столицу в высокий Девлет и при посредстве бейзаде Панаиотаки Мурузи вписаны и внесены в царские книги, некоторые из правительствующих лиц в Иерусалиме стали требовать с наших очень большие суммы денег на кешфи и на жалованье Иерусалимскому войску. Узнав об этом, блаженнейший довел это до сведения Высокого Девлета, получил высочайший указ, приостанавливающий это требование, послал указ в Иерусалим к тамошним отцам, и таким образом начальствующие лица и губернаторы перестали требовать денег. Но этот указ не долго имел силу, ибо Сулейман-паша, назначенный губернатором Дамаска и отправленный из столицы, бывший силихтарем при султане Селиме III, хотя и получил с его блаженства взаймы на дорогу по приказанию Порты 125,000 пиастров и обещал возвратить их в Иерусалиме наместнику его блаженства, не только не вернул этих денег, несмотря на письменное обещание, но насильственно потребовал, чтобы ему возвращена была его долговая расписка и считалась погашенной и, кроме того, под разными предлогами взял с отцов Святогробцев 65 тысяч пиастров. Хотя и зная это, но чтобы не показаться надоедливым Высокому Девлету, патриарх часто жаловался губернаторам, но, надеясь, что на будущий год уменьшится это корыстолюбие, не хотел жаловаться Высокому Девлету в прошении; но помянутый Сулейман-паша вновь был назначен губернатором [327] Дамаска, и корыстолюбец и варвар сделал нам в том году еще хуже. Так как в том году возвратились в Иерусалим и мубаширы армянские, о которых было упомянуто в соответствующем месте, и между нами и Армянами произошли споры и пререкания по поводу последнего вышеупомянутого царского хат-шерифа, патриарх отнесся равнодушно к чрезмерным денежным требованиям и, чтобы не казалось, что он из-за Армян относится враждебно к губернаторам, он ничего не предпринимал, выжидая, когда наступит лучшее время.

Когда вышеупомянутый Сулейман-паша, возвращаясь из паломничества, умер на дороге, а кехая его Ибрагим-паша, прежний хазнадар его, был казнен Высоким Девлетом в Дамаске, губернатором Дамаска был назначен бывший капетан-паша Хафиз-Али-паша. Сравнительно с ним все прежде бывшие губернаторы были очень хороши. Считая, что этого нельзя переносить. патриарх, отложив всякое сомнение, довел в прошении до сведения Высокого Девлета о всех невыносимых денежных требованиях, предъявленных и осуществленных губернаторами; поэтому он и получил высочайший царский указ, скрепленный священною царскою подписью и хатом и воспрещающий эти незаконные поборы. Получив этот указ, скрепленный царским хат-шерифом, патриарх послал его тотчас же в Иерусалим к тамошним отцам с нарочным курьером. Последние же, получив его и прочтя, радовались великой радостью и прославляли Всевышнего Бога, вознося молитвы за прекрасного своего пастыря и владыку. Затем они отправили достойнейших отцов в Дамаск, чтобы предъявить хат [328] шериф губернатору Хафиз-Али-паше, и, вписав его по обычаю в книги суда Дамасского, возвратились домой. Хотя помянутый паша прочел и понял хат-шериф, но по своему корыстолюбию не удовольствовался суммой, назначенной ему царем, но разными способами взял с наших почти двойную сумму. Узнав об этом, патриарх довел это в прошении до сведения царя и получил другой строгий царский хат-шериф, подтверждающий прежде изданный.

Устроив это таким образом, патриарх пожелал покончить постройки. В 1817 г. он отправил хороших мастеров и нужный материал. В 1819 г. июля 6 начали строить с самого основания большую странноприимницу в Вифлееме, где могли бы останавливаться отправляющиеся туда паломники; так как там раньше не было поместительных домов, паломники испытывали большие затруднения, особенно же в праздник Рождества Христова, во время зимы, мороза и снега. Во время праздника христиане, сходившиеся из разных провинций и городов, от недостатка места вынуждены были спать или сидеть кто в кафоликоне церкви, а кто и в самой Св. Пещере на камнях и мраморных плитах, и оттого они получали разные болезни и рисковали умереть. Но помощью Божиею, трудами и попечением славного отца нашего господина Поликарпа выстроена эта большая странноприимница, состоящая из шести покоев с большими сенями, кухней, цистерной и пр., вся каменная, где может отдыхать сразу весь приходящий туда христолюбивый народ. Кроме того, он скупил там, по близости и по соседству, другие нужные места, и другие окруженные стеной [329] поправил; ради этого мы выдержали не малую борьбу, возгоревшуюся от интриг и споров, затевавшихся соседними с нами народами, побуждаемыми исключительно одною завистью. Но да благословен будет Бог, что Он и этому положил конец, и попытки обеих сторон оказались тщетными.

В том же году, рядом с старой комнатой Св. Константина построена была другая новая комната, чрез которую проходят из одной части патриархии в другую; первая и старая отошла к нартексу церкви, так как этого требовало ее положение, и та, чрез которую мы только и проходим в церковь Св. Константина, осталась отделенной. В том же году были выстроены новые помещения для отцов, некоторые сделаны удобнее и светлее, весь двор выложен плитами, две лестницы сделаны заново, шире чем были прежде; церковь Св. Константина украшена новыми священными иконами и во многих других местах сделан был нужный ремонт; точно также и другие монастыри, внутри и вне Иерусалима лежащие, были ремонтированы, расширены и украшены.

В 1821 г. в конце апреля, когда губернатор Дамаска Измирли-хаджи-Сулейман-паша стоял лагерем, мы судились с Армянами по следующей причине. Так как они, вместе с нами, были совладельцами в Вифлееме и Гефсимании, они, проклятые, не хотели иметь своего отдельного времени для службы, но во время нашего служения и они совершали свое чтение с беспорядочными и дикими криками; в то время, как мы пели священное последование или совершали литургию, и они начинали делать то же самое в своем месте, но громогласно, по своему обычаю, и с беспорядочными [330] и не гармоничными криками. И было постановлено так, чтобы они молчали, пока мы поем или читаем, а когда мы кончим, они могут начинать; об этом мы получили и буюрды и это приводится таким образом в исполнение. Но и постройки были сделаны на основании одних буюрды, а не на основании царских указов, так как того требовали обстоятельства времени и разум, царящий над всеми и ведущий дела к лучшему. Чтобы священная Голгофа не была закрыта, но была открытым для всех местом поклонения, там не было завесы и не могло быть; поэтому при совершении священнодействия невидимое таинство было видимо всем священным и не священным, верным и не верным. Считая, что это не хорошо, и желая исправить это зло, тайно приготовили железные прутья, скроили требуемые завесы и повесили на должном расстоянии; народы думали, что мы решились это сделать с разрешения паши и имея буюрды, и молчали, на самом же деле это не так. А потому до сих пор остается завеса, которую мы закрываем во время священнодействия, а в конце опять раскрываем и оставляем свободный доступ к месту поклонения.

В древние времена православные русские не имели обыкновения ходить к Пресвятому Гробу и жить там; с 1811 г. начали появляться по 3 и по 5 паломников в год или немного больше; в 1819 и 1820 г. появилось русских паломников свыше ста и даже около 200. В том же году, 22 августа, пришел некий муж великий саном и умом, по прозванию Димитрий Дашков, который пробыл до 20 сентября, обходя Святые места и поклоняясь им; он [331] отправился и на Св. Иордан и путешествовал по окрестностям его. Он привел о собой грека Георгия Мостра, который с малолетства сделался русским подданным, и, сделав его русским консулом в Яфе, отплыл домой. Это было не обычно, потому что до тех пор в Яфе не было русского консула. Этот консул не нашел себе подходящего помещения в Яфе, выбрал возвышающееся над берегом место нашего монастыря в Яфе (где прежде жила турецкая стража), и мы согласились отдать ему в наем это здание; прежде всего при помощи указа командовавшего в крепости Османа-паши он вывел оттуда турецких солдат; кроме того, мы составили письменный договор, по которому они обязаны были вносить ежегодно 900 пиастров наемной платы в казну Святогробского Братства. Так как этот дом потребовал ремонта, консул взял разрешение у паши и сделал по своему усмотрению требовавшийся ремонт, а соответствующую сумму выдали мы из Святогробского Братства, около 9 кошельков. Затем консул поселился там, хотя местные Турки и власти приняли его неохотно и относились к нему с подозрением.

Как описать пером дальнейшие события, когда приходится сказать о целом рое бедствий. Консул Георгий Мостра отправился в Иерусалим со всем своим семейством, чтобы праздновать Пасху вместе с нами, и мы отвели ему помещение в находившейся против нас школе, как в здании поместительном и соответствующем его званию; а после праздника он отправился домой. Когда он пришел в Яфу, весь город напал на него и с бешенством стал кричать, что ему не дозволено [332] жить в монастыре, потому что место это отведено солдатам; с издевательствами повели они его в Армянский дом, а также все его семейство; войско же вновь было поселено в монастыре для защиты города, так как распространился слух о восстании греческого народа. Когда паломники приходили из Иерусалима, их обыскивали, нет ли у них оружия, и производили всякие насилия. А консул придумал хитрость, обманул Турок и убежал, губернатор же на деле доказал свой варварский нрав, воля его стала бессмысленным законом для всех нас православных, и потому не было того зла, которого бы нам не делали; бесчестие, похищение имущества, обиды, заключение под стражу, конфискация имущества, плети, все это применяли к нам и к нашим. Тогда старца архиерея Птолемаидского Афанасия отвели в тюрьму и требовали с него 40 т. пиастров; похитили у него архиерейские одежды и митру и так бесчестно играли священным, точно на театре.

В это же время назначенный Сирийским вали Дервиш-паша совершил торжественный вход в Дамаск, и вот он шлет нам один буюрды за другим и требует денег, 1000 кошельков, и безжалостно грозит нам в случае, если мы этого требования не исполним. Тогда можно было видеть, как все стали мертвецами, как от чрезмерного горя и страха все потеряли разум и, лишившись чувств, превратились в камни. Один только хлопотал, действовал, ходил к мулле, к муселиму, к муфтию, к накибу и к другим лицам власть имущим, опекающий нас господин Прокопий Назианзин, говорил, возражал, защищался, просил, слезно молил, излагал наши [333] права, рассчитывая на нашу невинность, полагаясь на Провидение Божие, и таким образом было уменьшено требование со стороны паши до 260 кошельков и до 30 кошельков со стороны Иерусалимского муселима, злейшего и ненасытного зверя, безбожного врага христиан, так как он был из Евреев; он ежедневно разнообразными способами увеличивал наши бедствия, при всяком ничтожнейшем поводе беспощадно требуя с нас денег; он вводил новые порядки по своему усмотрению, поставив себе целью произвести возмущение Иерусалима и восстание народа, чтобы без страха притеснять наш священный монастырь и похитить у нас сокровища, которые, он воображал, будто у нас имеются; и это бедствие чуть было не совершилось, если бы Бог не поселил раздора между ним и лицами власть имущими и первыми местными особами из-за 60 тысяч пиастров, которые должны были быть поделены между ними. За все это мы благодарили Господа, особенно же за то, что все эти неприятности начали делать после ухода паломников из Иерусалима и отправления их из Яфы. Ибо чего бы с нами не случилось, если бы оставались тогда паломники? это ясно всем, знающим корыстолюбие правительственных лиц.

Не прошло и недели и опять началось прежнее, вновь угрозы и издевательства, обвинения, что мы бунтовщики и помогаем бунтовщикам, что мы ослушники державного царя, что у нас в монастыре скрываются пять тысяч русских солдат. Поэтому опять у нас стали требовать оружия, мечей и пороха; но у нас ничего подобного не было и даже мы ничего подобного не видели. И как могло бы [334] быть что-нибудь подобное у нас, признающих только одно оружие, крест Господень, которым мы гордимся. Опровергнув вышеупомянутые ложные обвинения и защитившись как следует, мы доказали свою невинность; но он и его приближенные относились к нашим словам, как осел к лире, так как они имели в виду вновь требовать с нас денег, и, чтобы доказать свою невинность, нам надо было получить от властей и суда и местных жителей общее свидетельство, скрепленное печатью, которое на их языке называется арз-махзари. Что можно было делать? они были обвинителями, они же были и судьями. Чтобы спастись на время и спасти православных в Иерусалиме, мы склонили голову и обещали не всю сумму, которую с нас требовали, но четвертую часть, или 250 кошельков казне и приблизительно столько же остальным, распределив их от младшего до старшого; у них не в обычае, чтобы, когда требует денег паша, он делился с другими. После этого мы вступили в новую борьбу и подвергались новым опасностям, чтобы достать общее свидетельство, т. е. арз-махзари, которого нам не давали, если мы не уплатим 100 тысяч пиастров; а потому и все наши прежние отчисления остались без результата. Мы не были бы вне опасности и все равно что ничего не сделали бы, если бы мы не согласились прибавить эту сумму, а потому мы и эту сумму обещали, чтобы получить свидетельство нашей невинности, т. е. арз-махзари. Но по истине рядом с уверенностью находится заблуждение; ибо не наступил еще вечер и явились к нам страшные сборщики податей, немилосердные, грозные, ненасытные, не [335] видевшие наших слез, не слышавшие наших просьб, требуя невозможного, и спрашивали нас, почему мы представляемся неимущими, почему не открываем наших сокровищ, чтобы отдать им и получить спасение, а припрятываем их для бунтовщиков? А солдаты, научаемые старшими, ходили по площадям и улицам и кричали прохожим: сегодня мы перебьем Греков, мятежников, бунтовщиков, богачей, одной лампады которых из присланных Россией достаточно, чтобы обогатить нас. Вследствие нашей нужды и постоянных требований тиранов, сначала один за другим вносил в Святогробское Братство сбережения, сделанные им на старость (два раза делались такие сборы на основании постановления, прочитанного в церкви), затем мы решили сплавить все золотые и серебряные сосуды храма Воскресения и остальных монастырей (это было сделано, потому что нам не у кого было занять, никто нам не доверял и не давал взаймы), и таким путем мы достигли спасения и спокойствия, хотя только на время. Но так как овцам никогда не следует верить словам волка, нам показалось полезным сообщить все это тайно в прошении тогдашнему губернатору Дамаска Дервишу-паше в надежде, что, может быть, он отнесется к нам милостиво и снисходительно. Так это и случилось. Он написал в Иерусалим нашему тирану и бранил его за нас и требовал, чтобы он обращался с нами как следует. Тиран же (то был из Евреев злейший Сулейман-эфенди) взбесился против нас, а также взбесились все местные эфенди, из которых первый Омар-эфенди, потому что они подозревали, что мы жаловались на них. Тогда поднялись [336] против нас такие бури и такое волнение моря, которого не в состоянии был бы поднять даже трезубец Посейдона; а вся беда произошла из-за предательства и ложного доноса на прекрасно наместничавшего Прокопия Арабоглу некоего злого, завистливого зверя. Они призвали Прокопия в Архив, куда все собрались, и после тысячи издевательств и ругательств повесили бы, если бы Бог не посмотрел на него сверху милостивым оком, после того как он долго молился и со слезами молил Бога перед чудотворной иконой Владычицы нашей. Когда это происходило, был вечер 7 июля и канун праздника Св. Прокопия 1821 г. Они лишили его наместничества, и мы с ними согласились, чтобы спасти его, зная, что огонь огнем не гасится и что, по пословице, одно несчастие лучше двух. Вновь злодеям сделаны были разные подношения и деньги свыше 150 тысяч. При этом случае один Омар-эфенди получил свыше 75 тысяч пиастров. Все это происходило начиная с первого мая вплоть до последнего числа июля, так что в 3 месяца мы совершенно обнищали, лишились даже хлеба насущного и это стало всем известно. Поэтому некоторые из сельских жителей, так называемые шехи, сжалившись над нами, по доброй воле привозили хлеб в священный монастырь для нашего пропитания, как некогда ворон пророку Илии, а плату за хлеб (его было не мало, а свыше 200 медимнов) и за провоз, говорили, получат когда-нибудь впоследствии, если Бог даст.

Мы достигли и того, что доказали невинность полезно и боголюбезно наместничавшего Прокопия (с другими и я ходил к Омару-эфенди и [337] дерзновенно говорил, что нужно), и кровопийцы вновь признали его наместником — у нас же он никогда не был в числе отверженных, — но кошельки их были очень похожи на бочки Данаид. Вследствие этого опять нашептыванье, подозрения, обвинение нас и общее постановление проклятых, чтобы в наших монастырях жили вооруженные солдаты для защиты не нас, а их, потому что они не могут доверять нам, как бунтовщикам. И вот новые бедствия и новые требования денег; чтобы уничтожить это постановление, мы уплатили 25 тысяч пиастров, и план их не был приведен в исполнение. Так как за несколько лет до этого вследствие злоупотребления правительственных лиц и по легкомыслию распоряжающихся нашими денежными делами заплачено было из кассы Святогробского Братства 30,000 пиастров по спискам харатча за всех живущих в Иерусалиме и окрестностях православных, происходило общее совещание, каким бы образом предотвратить этот побор, как несправедливый по законам светским и церковным; ибо каждый да отдает Кесарю Кесарево, как отдал и Господь наш. Мы написали об этом блаженнейшему господину Поликарпу, и он прислал нам высочайший царский указ, воспрещающий помянутое злоупотребление; чтобы привести это в исполнение, он взял у нас для казны 30 тысяч пиастров; тиран Сулейман-эфенди взял себе 50 тысяч пиастров и другие его помощники сообразно с этим. Но проклятый не избежал правосудия Божия; он столкнулся с Абдуллой-пашой Акрским, тот обвинил его, написав в столицу справедливейшим и человеколюбивым правителям, [338] и последние тотчас прислали ему отставку, и он лишен был должности 18 октября, и таким образом мы Божиею милостью избежали тех бедствий, которые они день и ночь придумывали и в которые старались погрузить нас. Поэтому мы воспевали спасительную песню Спасителю Богу, благодаря Владычицу, возбудившую справедливый гнев в нашу пользу справедливого судьи и единородного ее Сына, и исполнилось пророческое слово: вечер водворится плач и заутра радость (Псал. 29, ст. 6).

Другой принял управление Иерусалимом, совершенно противоположный по своему поведению тому пагубнейшему изгнанному человеку, и мы отдохнули. В скором времени присылается из Дамаска от Дервиша-паши буюрды, содержащий незадолго перед тем присланный царский фирман в следующих выражениях: Отоманы должны наблюдать за движениями Греков, потому что все они настоящие враги царства и их веры. Отсюда опять крики, совещания, направленные против нас, и мы в смятении; они успокоились, когда мы внесли их муселиму 10 тысяч пиастров, мулле 12,500 и прочим сообразно с этим, и таким образом мы приобрели некоторое спокойствие. За несколько времени до этого фальшивомонетчики, жители Вифлеема, в темных подземельях чеканили фальшивую монету; их нашли, но раньше, чем успели схватить, они убежали, один же из них, католик по вероисповеданию, оговорил некоторых из знатнейших Иерусалимцев; и вновь на нас напал страх, потому что мы чувствовали, что издали надвигается на нас беда, а те, кто надвигал на нас беду, это были местные аяны или, лучше сказать, клеветники. Наконец, много [339] высказав и много выслушав, мы и эту клевету остановили 18 декабря, выдав 45 тысяч пиастров казне и назначив 15 тысяч для раздачи.

В начале января 1822 г. славнейший Муса-эфенди, став муллой Кябе (Мекки) и отправившись из столицы чрез Дамаск и чрез Иерусалим, в Египет и оттуда в место своего служения, придя в Дамаск, остановился там у Хаджи-Мехмета-Дервиша-паши. Отправившись оттуда в Иерусалим он провел там довольно много времени, так как он был уроженцем Иерусалима и хотел повидаться со своими родственниками. Однажды приказано было одному из наших пойти к нему; это и было сделано; во время разговора он показал нам два буюрды паши, и в одном из них были против нас выдуманные обвинения, за которые полагается смертная казнь, а в другом буюрды было сказано, чтобы мы по секрету внесли в его казну 100 тысяч пиастров, 30 тысяч Мусе-эфенди, как выкуп за нашу жизнь; если же мы этой суммы не внесем, с нами сделают страшные вещи. Что нам было тогда делать? Мы заметили западню. Чтобы избавиться от беды, мы отсчитали помянутую сумму и с Божией помощью мы спаслись и избежали опасности. В конце февраля отправился в Египет помянутый Муса-эфенди, чтобы оттуда идти в назначенный ему мулалик. Со всех сторон нас теснили кредиторы, которые с утра до вечера пребывали в нашем священном монастыре, требуя с нас уплаты долга и процентов. Издевались над нами, хватали нас за хитон, кричали, проклинали, ругались; все это были интриги и происки в Дамаске и Иерусалиме проклятых Евреев, в [340] Акре это были происки католиков, в Иерусалиме интриги Армян, которые старались потопить нас, чтобы завладеть местами поклонения и Пресвятым Гробом; впоследствии это стало ясно и известно всем, мы же от всего этого предавались печали, видя, что бедствия наши бесконечны; особенно же подавлены были мы, славный Прокопий, грамматик Анфим, монах Анхиалец, и мы призывали Божию помощь. 27 июня заболел смертельной болезнью грамматик Анфим, 1 июля заболел славный наместник Прокопий, и таким образом их разделила болезнь, а вскоре после этого и многострадальная смерть, а до тех пор они даже на час не разлучались. Грамматик лежал при последнем издыхании, Прокопия же вынесли на Св. Сион в 8 день того же месяца, в праздник одноименного его Святого Прокопия. Но божественным чудом грамматик выздоровел чрез три месяца, хотя сильна страдал грудью, а блаженной памяти Прокопий скончался к всеобщему огорчению. Все вспоминают о нем со слезами, смерть его — предмет радости только для завистливых Армян и Франков, которые до сих пор не могут равнодушно слышать его имени. Время требует, чтобы имели достойного ему преемника, который бы хорошо управлял делами нашего Святогробского Братства, так как преосвященный Петрский, он же и наместник, признал себя неспособным по старости и по незнанию арабского языка. А потому с общего согласия выбрали преосвященного Назаретского, господина Даниила, уроженца Смирны, с тем, чтобы он был наместником вместе с преосвященным Петрским, господином Мисаилом, и мы в то же время написали [341] в столицу блаженнейшему нашему владыке господину Поликарпу, донося ему обо воем; 25 ноября мы получили ответ, в котором его блаженство соглашался, чтобы преосвященный Назаретский был наместником вместе с преосвященным Петрским. В начале октября провозглашена война с восставшим в Акре против царя Абдуллой-пашой; главнокомандующим назначается Сирийский вали Дервиш-паша, и вот опять требуют от нас денежной помощи; он требует и получает с нас 35 тысяч пиастров. Для выдачи этой суммы не мало потрудился уже славно наместничавший преосвященный Назаретский; мы приобрели некоторый отдых и некоторое спокойствие, хотя побед наших соплеменников Греков совершенно достаточно, чтобы нагнать на нас страху. Да будет с нами Бог. В это время случилось полное затмение луны, которое наложило в Иерусалиме узду на необузданных лиц и испугало их, так как они суеверно объясняли эти явления и громко сознавались: за беззакония, которые мы сотворили монахам, рассердился на нас Бог. Лунное затмение случилось 14 января 1823 г., в воскресенье к вечеру. Как только луна поднялась над горизонтом, за ней наблюдали, так как она стала постепенно затмеваться, чрез час и 20 минут она вся исчезла и сделалась глубочайшая тьма, видна была только окружность ее; в таком положении она оставалась час и сорок минут, затем начала вновь светить и через час и двадцать минут показалась вся. Так как, по словам Ксенофонта, война питается не обычными сборами, с нас вследствие похода в Акру потребовали преждевременно ежегодную подать [342] в 70 тысяч пиастров и, кроме того, 10 тысяч пиастров, обычный кафар паломников, хотя ни один паломник не пришел, и мы находились в очень затруднительном положении. Не зная, откуда взять денег, мы снесли в плавильню лампады Св. Иакова, Св. Гефсимании, Св. Вифлеема и Яфы и других монастырей и таким образом внесли требуемую сумму. Но вот 9 марта был отставлен находившийся в походе Дервиш-паша и вместо него назначен Салих-паша, бывший губернатором в Токате, и таким образом мы немного отдохнули от суровых требований денег.

В это время пришел в Иерусалим вновь назначенный молодой муселим, который по обычаю начал требовать с нас денег; мы же не в состоянии были исполнить его требований и просили потерпеть; поэтому он решил употребить против нас силу. Это было в святую неделю Страстей Господа нашего, и он решил не пускать нас в храм, пока мы не дадим ему требуемой суммы. Мы не знали, что делать, и горевали, но вдруг мы встретили утро в радости вследствие попечения Божия, устранившего злодеев; еще не наступил день (то был день святой и великой Пятницы), и мы видим, что появляется другой муселим, а замышлявший зло против нас отставлен, и таким образом безо всякой помехи мы встретили праздник, радуясь во Господе и веселясь в храме Св. Воскресения, где проклятые Армяне надеялись быть первыми и праздновать Пасху одни, и они были огорчены и посрамлены.

В это же время пришла благая весть о прощении и амнистии, дарованной на много лет здравствующим и державнейшим царем нашим, [343] султаном Махмудом восставшему против него в Акре Абдулле-паше, и это было для нас причиной не малой радости, так как война велась по соседству с нами и действия против Абдуллы вредили больше нам, чем ему. Но новый паша Дамаска и новый правитель Иерусалима взыскивал с нас незаконные поборы, мы же находились в бедности и в нужде; поэтому мы послали патриарху переводы на него на большие суммы. Он же, будучи благородным и мужественным, принимал эти переводы, а каким образом он уплачивал по ним в это несчастнейшее для нас время и во время полного кораблекрушения нашего народа, достойно удивления. С ним был Бог, всемогущество которого проявляется во время слабости верных. Достойно удивления и то, каким образом наместник преосвященный Назаретский мог удовлетворять ненасытное корыстолюбие местных жителей в такое время и при такой нашей бедности.

В 1824 г. случилось, что одним человеком, занимавшимся самой скверной торговлей, — человеческим телом, привезены были две пленницы негритянки. Почувствовав жалость к ним и лишаясь хлеба насущного, братия собрала нужную сумму для выкупа невольниц, и потихоньку выкупив их, отослала тотчас же в Египет к Константину Тосице с письмом и своим человеком. Тот принял их и, как добрый христианин, дал им приданое и выдал замуж. Об этом узнали и чуть было не возгорелся пожар, но раздачей 15 тысяч пиастров мы погасили огонь. В то же время 15 ноября начинается буря восстания в соседних с Иерусалимом селениях христианских и [344] турецких; муселим и проклятый накиб Омар-эфенди всякими способами старался свалить на нас причину беды, чтобы вновь получить с нас деньги; истинной же причиной восстания было насилие и их произвольный образ действий. Но да благословен будет Бог, — тогдашний мулла явился нашим защитником или, лучше сказать, защитником истины: он освободил нас от ложного доноса и таким образом мы остались безнаказанны, не считая того, что мы лишились 7500 пиастров, которые мы поднесли ему в знак благодарности. Начали войну с повстанцами, но последние одержали победу, и все со стыдом возвратились в Иерусалим. Затем заключен был договор в пользу повстанцев, чтобы живущие в соседних селениях и в Вифлееме не выставляли на стражу солдат, и таким образом освобожден был монастырь Св. Вифлеема, где квартировали солдаты, и мы освобождены были от их злоупотреблений и расходов на них. Поэтому в праздник Рождества мы не могли пойти в Св. Вифлеем и совершать там религиозное празднество, потому что грозила опасность. Паша Дамасский в тайне замышлял все это и пылал гневом; настало время обхода, и он двинулся по дороге к нам с немалым войском, дыша на нас огнем и изрыгая его еще с дороги, как сообщили нам слышавшие это и жалевшие нас; поэтому напал на нас панический страх и мы были в отчаянии и как бы мертвые раньше смерти, но молитва к Всемогущему не осталась без последствий. Да благословен будет Бог, — он не был еще не на средине пути, не дошел до Скифополя, и вот подходит к нему царский курьер из Константинополя и вручает [345] отставку и увольнение от должности губернатора Дамаска, и таким образом он возвратился, ничего не сделав, огорченный и пристыженный. Я восклицаю вместе с пророком Давидом: Кто Бог разве Бога нашего (Псал. 17, ст. 32).

Отставка его произошла 1 марта. На его место назначен был губернатор в Карсе, очень старый; он умер по дороге в Емесе. Затем назначен был Алепский Мустафа-паша Бенли; но так как настало время паломничества в Мекку, он поспешно отправился со своей свитой из Алеппо, и таким образом мы приобрели спокойствие. По его возвращении опять посланы были к муселиму буюрды против нас, снимавшие с нас жатву и обессиливавшие нас, и мы опять потеряли спокойствие.

В 1825 г. 21 января падал сильный снег, который лежал на дорогах глубоким слоем и не таял; еще больше выпало снега 2 февраля, и до 20 того же месяца он лежал на улицах не тая; и вновь снег падал 14 марта, а также на третий день Пасхи, приходившейся 30 марта, явление совсем необыкновенное и неслыханное в Иерусалиме. Это было предзнаменованием грядущих бедствий, так как помянутый Хаджи-Мустафа-паша Бенли вышел из Дамаска и отправился в свой ежегодный обход для сбора денег. Прежде всего пришел посланный им отряд; участники и зачинщики бывшего восстания, побросав дома и селения, искали спасения в бегстве. Пришедшие солдаты, найдя Вифлеем пустым, вошли туда и поселились в нашем священном монастыре. Обхожу молчанием, сколько они сделали постыдного и ужасного; два солдата [346] взошли на крышу церкви и сняли свинцовые листы. Один из присутствовавших оказал им: зачем вы разоряете вакуф? Они ответили ему неприличным образом, потому что злоба ужасна и недисциплинирована; а после они невольно должны были отступиться от своего образа действия, так как оба вместе упали сверху и переломали себе кости и чрез два дня умерли в тяжких страданиях. На следующий день другой солдат, сидя у двери церкви, увидел, что в церковь входит женщина поклониться святыне. В сердце его вселился Сатана, и он напал на нее, беснуясь от сладострастия; она, убегая от него, чтобы избавиться от бесчестья, бросилась в священное убежище, я разумею Св. Пещеру, называемую заступничеством; он же бесстыдным образом преследовал ее, не уважая, безбожник, убежища; но ему пришлось невольно показать уважение и стать уроком для других. Проклятый не успел войти в дверь и упал у двери, пораженный параличом, он лишился языка и у него показалась пена, и таким образом женщина была спасена; солдаты, его сослуживцы подняли его и понесли в Иерусалим, он имел вид страшилища и чрез несколько дней испустил свой нечестивый дух. 20 марта и паша стал лагерем у Иерусалимских стен, отчего на всех напал страх и трепет; нас он чрезмерно притеснял и игумену монастыря пророка Илии дал свыше 400 ударов; от этого он стал хромым, потому что у него отпали два пальца на ноге. И он потребовал с нас более 200 тысяч пиастров; часть мы выплатили деньгами, на остальную же часть дали перевод на патриарха. Тогда мы заложили священные сосуды [347] и занимали деньги, потому что не было другого способа получить разрешение праздновать священный и вселенский праздник в священном храме Воскресения. То же самое испытали Турки, Евреи, Армяне и Копты, и в пятницу на Фоминой он ушел оттуда; оставил он в Иерусалиме муселима, хуже его, который все привел в смятение и напал на Св. Вифлеем.

Так как Иерусалим был очищен от войска, которое находилось в Вифлееме, Иерусалимцы, недовольные сделанным пашей и муселимом, воспользовались случаем, прогнали находившихся на страже в Акрополе (Кала) всего пять солдат, захватили замок и стали его господами; узнав об этом, муселим тотчас же убежал в Египет, солдаты же разбрелись в разные стороны, и таким образом мы стали жить спокойно, без страха, и к нам не предъявляли тяжелых к незаконных денежных требований. Тогда случилось с нами нечто необычайное. Находившийся в столице преосвященный Хрисанф сослал бывшего преосвященного Дерконского в монастырь Сумелийский в стране Лазов; оттуда он через шесть месяцев переселил его на основании царского указа в лавру Св. Саввы. От трудностей путешествия и чрезмерной летней жары, он как только сошел с коня — это было 19 августа — слег в постель, заболев злокачественной лихорадкой, вместе с тем и перемежающейся лихорадкой, повторяющейся каждые три дня; ему делалось то хуже, то лучше, и он умирал вплоть до 14 сентября; наконец, он пал жертвой болезни, так как у него было истощение и сильная рожа между щекой и ухом, и 24 сентября он был [348] предан земле на Св. Сионе, причем он был напутствован всеми таинствами нашей веры.

Так как иерусалимцы произвели восстание, в ноябре лишен был места губернатор Дамаска Мустафа-паша и на его место назначен Сурре-эмин, возвратившийся уже из паломничества. Затем Абдулле-паше приказано было покорить Иерусалим; он это и совершил при помощи осады и угроз, обещаний и даров, в первую треть ноября, и передал вновь Иерусалим во власть Сирийского вали, как это было и раньше. Отправившись поздравить победоносного военоначальника, который принял нас благосклонно, мы отблагодарили его подарками и подношениями не малой ценности. Обо всем этом мы подробно донесли патриарху; будучи добрым и человеколюбивым, он был как бы поражен нашим горем, и это было добавлением к прежним постоянным горестям: он три дня проболел, у него разлилась желчь и он очень страдал; 3 января 1827 г. в понедельник около полуночи он покинул землю, прожив до глубокой старости, так как ему было 75 лет. Его все любили, начальствующие лица его уважали, духовенство почитало, для живущих в дали он был желанным и, молясь за него, они его как будто видели; поэтому смерть его причинила воем неутешное горе. Скоротечная болезнь не дала ему возможности распорядиться патриархией и позаботиться о преемнике. Преосвященнейший вселенский патриарх со священным синодом и всеми находившимися там духовными лицами совершили торжественный вынос его тела и снесли в Неохори, похоронили в гробнице его предшественника, духовного его отца, старца Анфима, а затем останки его были перенесены в [349] Иерусалим и о благоговением опущены на тамошнем кладбище.

Затем состоялось общее собрание, на котором присутствовали и представители народа. Речь шла о преемнике, и после долгого обсуждения с общего согласия избран был архимандрит Афанасий из Редеста, который раньше с большой пользой жил в Грузии, затем пришел в столицу и был игуменом на подворье в Неохори. Его рукоположили, 15 января, и он теперь славно и с пользою для всех патриаршествует; подвиги его будут впоследствии содержанием целой книги.

В апреле 1828 г. пришел в Иерусалим патриарх армянский Вооз и, раздав много денег правительственным лицам в Иерусалиме, получил от суда илам и, послав его в столицу к Армянам, имеющим силу у державного нашего царя, чрез них добился издания высочайшего собственноручного царского указа, разрешающего им служить литургию у Гроба Господня. Вследствие обстоятельств времени и молчания старца драгомана они стали совладельцами Пресвятого Гроба в третьей части; 3 сентября они начали наравне с нами служить литургию и украшать кувуклию, и до сих пор это служит причиною многих споров и пролития крови. Надо ожидать, что это будет причиною убийств, если наш славный и православный народ не решится на героический план и не прогонит проклятых от Пресвятого Гроба, из Св. Гефсимании и из Св. Вифлеема, как делали это приснопамятные предшественники теперешнего славного патриарха и деды, прадеды и предки первейших лиц нашего народа. [350]

ПРИБАВКА МОНАХА АНФИМА.

На стр. 132 после строки 7 читай следующее: Поликарп, уроженец Анхиала Фракийского. В 1777 г. пришел паломником в Иерусалим, имея 20 лет от роду. Избрав лучшую долю, он стал послушником покойного Анфима, им был воспитан и у него научился добродетели. Он имел темные волосы, был высок ростом, умен, ласков, пленял своею речью, в нем соединялась добродетель с государственным умом, поэтому он и считался великим человеком в свое время. Все желали его видеть и с ним разговаривать, и он сделал очень много на пользу священного нашего монастыря. Он любил науку, поэтому отправил двух учителей в Иерусалимскую школу, обогатил библиотеку и сделал много других добрых дел; долго прожил он, упокоился в Господе 3 января 1827 года. Он пробыл 18 лет на кафедре Вифлеемской и был патриархом 19 лет.

КОНЕЦ.

(пер. П. В. Безобразова)
Текст воспроизведен по изданию: Материалы для истории Иерусалимской патриархии XVI-XIX века // Православный палестинский сборник, Вып. 55. Часть 2. СПб. 1904