ПАРФЕНИЙ АФИНЯНИН

РАССКАЗ ПАРФЕНИЯ АФИНЯНИНА, МИТРОПОЛИТА КЕСАРИИ ПАЛЕСТИНСКОЙ,

о распрях между Православными и Армянами.

Грехопадение прародителя нашего сделало нашу природу из бессмертной смертною и подверженною тлению, а вместе о жизнью привело и деяния людей, достойные памяти и передачи, в состояние подверженное гибели. Вследствие этого забвение охватывает наши деяния после смерти и от протяжения времени погружает их в беспредельную пропасть. Но не в безусловное забвение приходят события, так как разум доставляет нам некоторый способ делать бессмертным достойное памяти, и способность эту мы получили, полагаю, от самих прародителей. Ибо, как гласить древнее предание, прародители наши вырезали на двух столбах надписи о мудрости, дарованной Богом, искусстве и обо всем, случившемся в их время. Случившееся недавно, вследствие вышеизложенного, представляется как бы настоящим и становится известным и грядущим поколениям. И то, что природа разрушила, преступив закон, то слово сохранило в письменах на вечное время. Также и мы, желая спасти от забвения случившееся в наше время, решили описать то, что происходило между нами и Армянами в только что минувшие годы. Мы считаем, что от этого будет двоякая [190] польза грядущим поколениям. Во первых, это история наших страданий, а во вторых это будет нашим потомкам предостережением (ибо Армяне, как говорит и Богослов, народ любящий распри и не способный жить спокойно), чтобы они впоследствии не делали ничего подобного и находясь в неведении прежних страданий, не потерпели сами большого вреда, как это случилось с нами. Наши предки не знали, каким способом уничтожить вред, хотя они претерпели много неприятностей. Ибо как мы узнали из устных источников при блаженной памяти Софронии, Феодосии, называемом по-арабски Атталой, Феофане и Паисии, патриархах Иерусалимских происходило много подобных происшествий. Но так как они не были записаны, они чуть было не были совсем забыты. Чтобы и будущие поколения не испытали того же самого, мы решили описать события, которых были очевидцами и в которых принимали участие, полагая, что это принесет не малую пользу всему нашему племени, особенно же тем, кто будет занимать впоследствии эту апостольскую Иерусалимскую кафедру. Мы решили работать над этим трудом не ради собственной славы и пользы, ибо что нам в этом, а ради общей пользы.

Армянский народ, будучи по природе варварским и склонным к нововведениям, еще за 20 лет до этого замышлял против нас хитрость. Относительно построения купола Св. гроба они собрали много документов и свидетельств у Иерусалимских жителей, и получили много документов от судьи. Переделав наши документы, выцарапав и вырвав некоторые, они наполнили целые мешки Иерусалимскими печатями и судебными приговорами и, пользуясь случаем, они [191] собирали деньги и от правительств ждали благоволения. Они выжидали подходящего времени, и наконец около семи лет тому назад представился удобный случай для осуществления их замысла по следующему поводу. В том году армянская Пасха приходилась в наше Фомино Воскресенье и было много криков по тому поводу, что Армяне хотели доказать, будто правильно их вычисление Пасхи; они старались убедить в этом силою денег. Но в то время был иерусалимским патриархом мудрейший Хрисанф, муж превосходивший своих современников мудростью и государственным умом. Он заставил замолчать Армян при помощи царского указа, запрещающего заниматься долее этим вопросом и повелевающего предать все молчанию и рану облегчить мазью.

Прошел тот год и богатство Армян умножилось и из других источников, а главное, как рассказывает большинство, от построек. Когда они приступили к постройке некоторых домов в грузинском монастыре и срывали старые постройки, они, говорят, нашли очень большой клад. Говорят, что при этом был убит у Иерусалимских ворот, называемых воротами Дамасскими, один человек, помогавший при постройке, распустивший этот слух и доведший его до сведения властей. Но купив молву за 10 талантов, они, предав распускавший молву язык вместе с головою, скрыли молву. А более всего помогли им обстоятельства; ибо Армяне не много лет до этого нуждались и в хлебе насущном, продавали лампады и дошли до того, что имели во главе светского человека; это было недавно, и до нашего времени существовал [192] их глава, которого звали Асфадуром. Отсюда ясно, что внезапное богатство их составилось не из доходов, но из вышеупомянутого грузинского клада.

Найдя этот клад и, от этого обезумев, они стали придумывать разные вещи. Но стоячее зло нельзя бы привести в движение, не сделав большой трещины и страшной расселины. Наступил тот желанный и давно ожидаемый ими год и стали приступать к делу. Некий Армянин по имени Шахбаз банкирским делом сделался из малого великим и из нуждающегося богатым (он был сначала булочником, а потом сделался банкиром); он был приятелем одного начальствующего турецкого лица, по имени Кублелиоглу, имевшего должность баш-бакикулу, при котором он и собрал большую часть своих денег, не только своими занятиями., но также вследствие другого случайного обстоятельства. В то время случилось восстание, и повстанцы доверили Шахбазу свои деньги, и свои сбережения вручили ему, веря, что он их сохранит. Чтобы не давать повода к подозрению, он сам убежал, а хранение денег было доверено его брату. Тут приключилась гибель повстанцев и когда они были перебиты, все деньги остались у Шахбаза.

Вот одна причина обогащения Шахбаза, другая же похожа на первую и ее нельзя назвать ни более важною, ни более ничтожною. Помянутый Кублелиоглу (при его посредстве они добились первого указа при визире Ибрагиме-паше в 1730 г., который они обновили при теперешнем султане в 1731 г.), испугавшись повстанцев и замышляя иное лукавство, отказался от своей должности и отправился на поклонение в Медину, убегая от смут и тревоги времени. [193] Все свое богатство он доверил Шахбазу, которому, казалось, можно было доверить хранение капитала. Он сопровождал некоторое время этого Кублелиоглу, выказывая ему приязнь и преданность; отправившись в Дамаск и побывав с губернатором в Медине и поклонившись там святыне, вернулся в Иерусалим. Вследствие просьбы матери султана ему было поручено наблюдение за проведением в Иерусалиме воды из Соломонова источника. В это время Кублелиоглу умер без завещания и все его богатство осталось у Шахбаза.

Таким образом, сделавшись великим и важным человеком, Шахбаз стал возбуждать себя к великим делам, надев на удочку свое богатство в виде приманки и завлекая им начальствующих лиц. Коротко говоря, после того как Топал Осман-паша был лишен места визиря, был назначен другой визирь, по имени Али-паша, бывший Эриванским губернатором в Персии. Он был сыном некоего врача, по имени Нух-эфенди, с ранних лет занимал разные царские должности и был многим известен, особенно же двум Армянам, этому Шахбазу и еще другому Сирину, который был близок с его отцом. Считая, что его визират удобное время для восстания, они собирались уже приступить к делу, но не дерзнув действовать открыто, решили достичь цели тайным путем. На совещании Армяне, по совету Шахбаза, постановили подать визирю прошение, а прошение содержало следующее: Так как древними царями издревле даны нашему народу собственноручно подписанные царями привилегии стоять во главе над соплеменниками и иметь их у себя в подчинении, [194] Греки же, движимые корыстолюбием, тайно и без нашего ведома старались уничтожить эти привилегии, мы просим державную царственность, чтобы на основании древних постановлений нам дан был царскою милостью указ, подтверждающий наши древние привилегии.

Когда было подано это прошение, визирь приказал выписать из общих книг документы, касающиеся Армян. Взяв прошение, Армяне подали его бейликчи- эфенди (ибо он заведует общими книгами). Он показал это прошение рейсу-эфенди, было решено прочесть его и приказано списать и выдать то, что находилось в книгах по этому вопросу о нас или об Армянах. Сделав поиски в книгах и не найдя ничего, кроме трех указов, клонившихся в нашу пользу, он приказал снять с них копию. Так как эти указы клонились в нашу пользу и противоречили требованиям Армян, один из чиновников принес их нам и рассказал, какие ковы строятся против нас. Так как нас в то время не было в столице (мы отправились в Иерусалим), наш игумен взяв прошение с пометками на нем и сняв с него копию, подал визирю. На основании донесения рейса-эфенди тотчас же дается указ, и этот указ прислал нам наш игумен, живший в столице, его звали Дионисием. Мы внесли его в Иерусалиме в книгу судьи и не сделали ничего другого. Армяне же видя, что их предприятие не удалось, придумали другой путь. Собравшись все, они подали царю прошение, жалуясь, что мы нарушаем их права, не смотря на то, что они имеют многие царские указы и некоторые от разных древних царей, [195] в то время как мы не имеем никакого указа, если не считать какого-нибудь полученного нами незаконным образом за деньги. Затем они попросили царя повелеть рассмотреть их документы Румелии-казыаскеру Бурандер-занде-Мехмету-эфенди и сообщить, подлинны ли имеющиеся у них в руках царские грамоты, а также калфе епископов сообщить имеющиеся в его книгах записи.

Считая неподкупными казыаскера и калфу, царь постановил, чтобы они разобрали документы обоих народов и сделали ему об этом сообщение, а также чтобы из книги епископов сделана была выпись, если там имеются о них какие-нибудь сведения. После этого указа отправившись к визирю Али-паше, Армяне соблазнили его деньгами, или вследствие его благорасположения к Шахбазу устроили так, что он приказал казыаскеру и калфе действовать в пользу Армян. Он доставил имевшиеся у них документы; хотя он видел, что армянские документы буквально схожи с нашими и изменено только имя, и не произвел никаких расследований относительно нас (не смотря на то, что он был подкуплен, Божие провидение так распорядилось, ибо никакой пользы не принесли им их интриги), подал визирю донесение, что он видел их и что они подлинны, а на самом деле он составил только опись постановлений, которые они по их словам имели. Они отправились потом к калфе епископов, которому дал приказание визирь и которому они выдали много золотых, и они извлекли из его книги царский указ взявшего Иерусалим султана Селима, в котором не было ни царской подписи, никакого другого отличительного признака, кроме того, что [196] он был вклеен в древнюю книгу (по догадке они относили его к тому царю), хотя он совсем не подходил к этой книге; не он, но кто-то раньше него сделал этот подлог, как он после того сознался на суде. Больше всего это ввело в заблуждение калфу. Принято все царские документы, относящиеся к духовным лицам, вносить в его книгу, но об этом вопросе не было ни одного из наших документов.

Извлекши и этот сомнительный указ из книги епископа вместе с донесением судьи Румелийского, Армяне принесли его визирю. Увидев это, он приказал написать указ содержавший их прошение, илам судьи и выпись из книги. Отсюда первое начало спеси и хвастовства Армян. Этот указ визирь послал вместе с своим донесением царю; царь же не видя никакого противоречия, поверив визирю, считая правдою то, что он говорит, и правильными донесение судьи и выпись сделанную из книги епископов, собственноручною подписью скрепил указ. Содержание его следующее: Армянский патриарх в Иерусалиме Киркор и подчиненные ему армянские монахи и армянский патриарх в Константинополе Ованез со своими монахами подали нам прошение, жалуясь, что Греки нарушают некоторые их привилегии, производят насилие и уверяют, будто им подчинены соплеменники и единоверцы Армян: Абиссинцы, Копты и Сирийцы, говорят что в служении Великой Субботы Армяне не должны принимать никакого участия. Пользуясь случаем, Греки тайно добивались указов, при помощи которых им удалось устранить Армян от владения их собственными предметами и монастырями, хотя [197] Армянам издревле были подчинены единоверные им народы и по постановлениям древних царей им непрерывно дававшимся, от Али Омер Саладина и вплоть до теперешних царей, и записанным в книгах и дарован был общий с Греками доступ к гробу Господню. Было дано приказание судье Румелийскому рассмотреть их грамоты, а калфе епископов выписать из древних книг касающиеся их документы: воспоследовало донесение судьи, что по рассмотрении армянских грамот они оказались подлинными и что издревле даровано им право начальствовать над тремя народами, им единоверными, и дарован общий доступ ко гробу Господню. Из дел калфы епископов сделана выпись документа, данного предком нашим и блаженной памяти царем султаном Селимом, взявшим Иерусалим, и гласящего, что издревле и при самом взятии Иерусалима отданы Армянам помянутые народы и что подчинены они и их места поклонения пребывающему в церкви Св. Иакова армянскому патриарху, и что Армяне имели право на наследство умерших представителей этих народов. Из донесения надзиравших за построением купола видно, что Греки и Армяне пользуются одинаковым доступом ко гробу Иисуса; в древности это было привилегиею одних Абиссинцев, а после того, как Абиссинцы стали подвластны Армянам, к последним перешло и право доступа к гробу Господню. Поэтому они считают доступ ко гробу Господню общим и дружественно пользуются им, ни за кем не признавая старшинства. Итак мы, следуя нашим предшественникам, постановляем, чтобы считались недействительными указы, которые тайно получили от наших предшественников [198] Греки и которые нашей державою были возобновлены, как противоречащие первоначальным обычаям и древним царским постановлениям, чтобы три помянутые народа, Абиссинцы, Копты и Сирийцы, их места поклонения и святыни находились под властью Армян и чтобы никто ничего не возражал и не противоречил, но все подчинялись нашему царскому указу и склоняли пред ним голову. Дан этот царский указ в 1146 оттоманский (1734) год.

Когда был выдан этот указ, мы, находясь в Иерусалиме, ничего о нем не знали, а здешние христиане были очень поражены, и часто собирали сходки, имевшие целью подать прошение царю и жаловаться на совершенную несправедливость. Но цель не могла быть достигнута, ибо к кому же было обращаться, тогда как большинство было подкуплено армянскими деньгами. Однако толпа, не знавшая положения дела, хотела подняться, но старшие начальствующие лица нашего народа, зная хорошо положение. вещей, старались сдержать и подавить движение толпы. Ибо кто в состоянии был тогда спорить с Армянами? Они повелевали точно облеченные монаршею властью, они грозили смертью патриархам и всем противоречившим им. Мы нашли только одно средство для успокоения толпы, убедили их доводом, что в отсутствии Иерусалимского патриарха нельзя приниматься за такое дело; мы даже не имеем документов, подтверждающих наши права, и так как исход дела сомнителен, в отсутствие патриарха неприлично и не годится нам делать подобную попытку. Таким путем, после значительного шума это движение было усмирено. [199]

После того как рассеялась толпа, наши курьером сообщили нам, находившимся в Иерусалиме, о событиях, случившихся в столице, и прислали копию с указа, данного Армянам; это известие пришло к нам в Четверг на Страстной. Мы боялись, чтобы это сообщение не вызвало какого-нибудь бунта среди арабской толпы, собравшейся по случаю великих дней. Этого очень боялись Армяне, опасаясь восстания и страшась, как бы их не убили. Получив указ, Армяне прежде всего прислали вестников, затем пришли к нам с просьбой не распространять в толпе вести об указе. А их вартабет, большой притворщик, у которого были слезы на глазах и которому очень легко было обмануть не знавших его нрава, плакал и клялся, что ничего не знает, проклинал виновных. Наконец, вынув из-за пазухи свое Евангелие, поклялся, что он не желал и не желает перемены древнего обычая, но “как мы жили издревле так и впредь клянусь жить". Дана была эта клятва, мы одни и некоторые из игуменов монастырей знали в чем дело, а народу вообще ничего не говорили, так как боялись беспорядков толпы и порывов Арабов; так делали и Армяне. С общего согласия мы вошли в Св. гроб по обычаю в Великую Пятницу, а на следующий день Иерусалимский судья, увидев это из приготовлений или узнав от кого другого, приказал Армянам принести царский указ, прочесть его и внести в книгу суда.

Замышляя какую-то интригу, они спросили нашего владыку, следует ли по его мнению принести указ судье, требующему этого, тот ответил: если совесть ваша чиста, снесите; какое значение могут иметь [200] документы, если вы не желаете вводить ничего нового? Если же вы замышляете какую-нибудь хитрость, что нам до этого? Смотрите только, чтобы вводя новшество, вы не возбудили каких-нибудь беспорядков и не раскаялись потом, не получив никакой пользы. Выслушав это, Армяне ушли и принесши судье указ, прочли его, и по прочтении он был внесен в книгу. Армяне имели намерение в тот же день сделать некоторое новшество, но страх удержал их. Наконец прошло и то время, которого все страшились. По обычаю, в великую Субботу все народы, кроме латинян, приходили ко Св. гробу и принимали участие в крестном ходе. Мы думали, что тут Армяне сделают попытку, но они не предприняли ничего нового. По обычаю, пришли все народы, целовали руку у нашего патриарха, сидящего на своем кресле и получали обычное разрешение. Затем, когда собрались все и показался знак на куполе, вышел первый наш митрополит, за ним Армяне, вслед затем все народы в определенном порядке, вошли в Св. гроб и вышли оттуда, не сделав ничего нового. А после праздника Пасхи, мы дошли мирно и беспрепятственно до Яфы и, сев там на суда, прибыли в столицу.

Так как дела находились в таком положении, мы бездействовали и только пересматривали и изучали наши документы, относившиеся к этому вопросу. Мы написали и в Иерусалим, чтобы если найдут какой-нибудь нужный документ, выслали его нам. Когда мы разыскивали грамоты и судебные приговоры о всех наших привилегиях, некий Иерусалимский мусульманин, по имени шех-Феди, узнав о наших поисках и грамотах, за много [201] золотых доставил эти сведения вартабету Киркору. Они думали, что мы намереваемся вести тяжбу о Св. Иакове (среди других документов были и судебные приговоры и судебные доказательства, что издревле они нанимали монастырь Св. Иакова при патриархах Германе, Софронии и Феофане) и испугавшись взяли донесение у Иерусалимского судьи и местных жителей (ибо они за деньги продают свои печати) и послали его в столицу. Мы ничего этого не знали, а они тайно пишут второе прошение и берут из книги епископов первый подложный указ. Сделав эту выпись, они на основании прошений своего Иерусалимского судьи и прошения, скрепленного печатью Иерусалимцев, составляют второй указ, какой желали, отправляют его царю, хотя тот ничего об этом не знал. Но придя в недоумение от их непрерывных просьб, он подписал и этот указ. Содержание же его следующее: Да будет известно губернатору Дамаска и судье Иерусалимскому, что нынешний армянский патриарх Константинополя и подведомственных ему епархий Ованез, армянский патриарх Иерусалима и подчиненных ему епархий Киркор, священные митрополиты их, монахи и остальные Армяне, подчиненные нашей державе, находящиеся в Иерусалиме и остальных богоспасаемых местах царства нашего, подали прошение в царский мой суд, в котором объясняют, что Али и Омар дали им ахтинамэ, а также и бывшие после них цари дали им указы, на основании коих Иерусалимские церкви и монастыри, имения и места поклонения соплеменных народов, издревле подчиненных Армянам, должны находиться под властью Армян и патриарха их, пребывающего в древней [202] и великой церкви Св. Иакова; а помянутые соплеменные им народы, как значится в книге, это Абисинцы, Копты и Сирийцы. Преславный мой предок султан Селим по взятии Иерусалима, видя сохранившиеся у них ахтинамэ и приговоры, подтвердил их и сняв с них копии, скрепил и их, дав им царскую грамоту, представляющую копию с хранящейся в книге блаженнейшей казны. Затем и блаженной памяти султан Сулейман даровал им указ с царской подписью, и вслед за тем бывшие цари дали им также указы с царскими подписями. Кроме того они объяснили, что имеют разные грамоты и судебные приговоры и что в 1063 г. (1652 г.) в 7-й день лунного месяца Шаабана дана была Грекам и Армянам копия с царского указа, чтобы вещи обоих народов не смешивались и были отдельно друг от друга. Кроме того в 1066 г. (1655 г.) блаженной памяти царь султан Мохамет дал им собственноручно подписанный указ, предоставляющий им право повелевать и владеть всеми вышеупомянутыми народами и их церквами. С того времени и до сих пор Армяне распоряжаются помянутыми народами и их имуществом. Так как однако копия с древнего царского указа, царский указ взявшего Иерусалим султана Селима и документы вписанные в ту же книгу, дарованные им после, оставались в древнем столбце, и с того времени им не представлялось удобного случая возобновить их, данные им царские указы потеряли силу. Пользуясь удобным случаем Греки, без ведома царской державы, вписали в книги некоторые привилегии, уверяя, что Абиссинцы, Сирийцы и Копты подвластны Грекам, не довольствуясь соплеменными [203] народами Сербами, Грузинами и Русскими и их имением, хотя первые три народа и их имения вписаны в книгах, как находящиеся под властью армянского патриарха, согласно древним привилегиям, как издревле им соплеменные и подчиненные народы; Армяне же, ничего не зная об этом, не могли показать и обнаружить свои тайные указы. Греки спорили и по вопросу о священном огне, требуя, чтобы не смотря на древний обычай, вход к гробу Господню и выход оттуда не был для Греков и Армян общим и одинаковым, но чтобы они стояли впереди Армян. На основании донесений наблюдателя за постройкою гроба Господня, судьи, уполномоченных царя, Иерусалимского судьи, царским указом, объявленным во время постройки, а ранее содержавшимся в тайне, было запрещено нисхождение священного огня, и указы, вписанные в царскую книгу, уничтожены. В 1142 г. (1729-1730 г.) во время прежде царствовавшего султана Ахмета, согласно с древними привилегиями, дан был им царский указ, скрепленный собственноручною подписью. Греки же указы, которые они получили и хранили в тайне, хотя место их и было уничтожено, возобновили при помощи одной хитрости. Потому в 1146 г. (1734 г.) Армяне подали прошение нашему визирю и, жалуясь, объясняли, что Греки виновники смятения. Было издано царское повеление, и судья румелийский рассмотрел тайные указы Али и остальных, и послал царю прошение об уничтожении в книге документов, противоречащих древним обычаям, и о том, чтобы на скрепленном печатью указе им данном сделать царскую подпись. Кроме того Иерусалимский судья сообщил в [204] донесении, что из содержания всех документов явленных в суде и из достоверных показаний некоторых мусульман оказалось, что слова Греков противоречат древним обычаям и что они по всем пунктам потерпели поражение. Вследствие того, что Греки во всем противоречат Армянам, следует уничтожить ахтинамэ, которые дал султан Селим, взявший Иерусалим и бывший после него султан Сулейман, а также остальные царские документы, данные им во время пленения; царские же указы и копии из царской книги, данные Армянам и Грекам, вписанные в древнюю книгу, и указ с царской подписью вписать в новую книгу. Вследствие донесения и просьб Армян, следует помянутым способом отложить царские постановления, пометы в новеллах и царские указы, данные нашими пресветлыми предшественниками, древнюю копию с царской книги и позже написанную, и дать им на основании этих документов новый царский указ, дающий им право владеть согласно древним привилегиям церквами и монастырями гроба Господня, имуществом и землею, принадлежащими им по обычаю, а также властвовать над Коптами, Сирийцами и Эфиопами, народами подчиненными и соплеменными Армянам, с их святыней и имуществом. Указ этот уничтожает древнее противодействие Греков тем, что если впоследствии каким-нибудь образом будет дан нм указ противоречащий помянутому, и когда-нибудь вступив в спор, они предъявят против Армян какой-нибудь указ, такой новый указ не должен быть приводим в исполнение и не должен иметь силу, но привилегии и документы Армян должны сохранять силу на вечные [205] времена. Прежде бывший Иерусалимский судья, согласно прежнему донесению о священном огне, написал новое такое же донесение, где объясняет, что, допросив сведущих людей, удостоверился в том, что по древнему обычаю после появления священного огня в день Пасхи Греки и Армяне должны вместе входить к Св. гробу и ни один народ не должен быть ни первым, ни последним, как обозначено в секретном документе, и что донесение Греков ложно; точно также и теперешний Иерусалимский судья Есеит Мустафа сделал второе донесение, что помянутые Абиссинцы, Копты и Сирийцы издревле были подчинены Армянам, как соплеменные им народы, и что в день Пасхи, когда бывает нисхождение священного огня, патриархи греческий и армянский или их наместники вместе входят ко гробу Господню и выходят оттуда, и нет ни первого ни последнего, как он в том удостоверился, допросив достоверных свидетелей мусульман и живущих в Иерусалиме Абиссинцев, Коптов и Сирийцев, приходивших в суд и признавших, что до султана Селима и после него они были народами, соплеменными и подчиненными Армянам. Вследствие этих донесений и вследствие того, что Армяне согласно древнему обычаю, согласно указам снабженным царскою подписью и согласно показаниям вышеупомянутых сведущих местных жителей мусульман, ищут управлять тремя соплеменными и подчиненными народами, следует не удовлетворять требований Греков и прекратить их противодействие.

В 1146 г. в 20-й день лунного месяца Шаабана внесено в деркенар (на поля) царского указа и в древнюю книгу согласно изданному указу и написано так: [206] Когда помощью величайшего Бога пришли мы в Иерусалим дом Божий (Бет-уллах, а не Бет-улахм ибо первое означает дом Божий, а второе Вифлеем. В указе написано не Бет-улахм, но Бет-уллах, что, как сказано, значит дом Божий; ибо Турки очень почитают Иерусалим и называют его домом Божиим) и Вифлеем в 25 день лунного месяца Сафара, открылись врата и вышел к нам армянский патриарх Серкиз со всеми монахами и подчиненными и поклонились нам; имея свои привилегии, они просили, чтобы их армянские патриархи владели церквами, монастырями, местами поклонения, вне и внутри Иерусалима находящимися, как они издревле ими владели. Согласно с постановлениями Омара и указами, данными во дни прежних блаженной памяти царей, армянский патриарх, пребывающий в великой церкви Св. Иакова, должен владеть гробом Иисуса, Вифлеемом, северными воротами, великой церковью Св. Иакова, Елеонскою горою, темницею Христовою, Набулусом, а также Эфиопами, Коптами и Сирийцами, соплеменными и подчиненными им народами, и никакой другой народ не должен владеть этими местами; на этом основании дал я им настоящий императорский указ, которым повелеваю привести в исполнение все согласно с ним именно, чтобы патриарх, обитающий в помянутой церкви Св. Иакова, владел и управлял, согласно древнему обычаю, вне и внутри Иерусалима находящимися церквами, монастырями и местами поклонения, а также Эфиопами, Коптами и Сирийцами, им соплеменными и подчиненными, разбирал их дела и все дела, касающиеся мест поклонения, наследовал имущество умерших митрополитов, епископов, пресвитеров, монахов, им подчиненных, и остальных Армян. Никакому народу не нарушать [207] их обычая (точно также не нарушать права их соплеменников и подчиненных народов, не трогать церквей, монастырей, мест поклонения и прочих Святых мест находящихся в их владении), владеть им гробом Богородицы, лежащим вне Иерусалима. Вифлеемом, где родился Христос, двумя подсвечниками и лампадами в дверях внутреннего Гроба, лампадами у дверей купола и внутри купола, и кадильницами, и огнем внутри Гроба, согласно их обычаю, и крестным ходом, который они совершают, когда входят внутрь кувуклии со своими единоплеменниками и подчиненными народами после нисхождения огня, верхними и нижними частями внутри дверей, двумя окнами, местами поклонения и священными частями, находящимися внутри, колодцем и церковью Св. Иакова, лежащею во дворе Св. гроба, приделом, находящимся близь Св. Иакова, называемым темницею Христовою, остальными монастырями, гробницами и домами, лежащими близ Вифлеемской пещеры, странноприимницами, виноградниками, садами и масличными плантациями, одним словом, помянутыми церквами, монастырями, местами поклонения и священными местами им подвластными, о которых удостоверено, что они издревле принадлежали Армянам. Армян же, приходящих на поклонение своим церквам и отправляющихся к водам Иорданским, их празднества и места поклонения правителям и лицам, власть имеющим, никоим образом не тревожить, согласно данному царскому указу привести все в исполнение и остальным народам никоим образом не нарушать, данных им привилегий. Никому из детей моих, великих визирей или визирей, великих [208] губернаторов и остальным лицам власть имеющим никоим образом не нарушать этого предписания и не делать ничего противного выше изложенному. Кто же совершит что-нибудь противное, да будет сопричтен к достойным наказания. Таково содержание указа данного в 923 г. (1517 г.), копия с которого снята в древнем столбце. Армянский патриарх Серкиз пришел в столицу и подал прошение, в котором просил, чтобы согласно с постановлениями Омара и древних султанов и царей ему дано было право владеть Иерусалимскими церквами и монастырями и остальными священными местами им принадлежащими, а также соплеменными им и подчиненными народами, как это было издревле. Блаженной памяти отец мой султан Селим божественной помощью Всевышнего и его апостола взял Иерусалим и, когда ворота города были открыты, и он пошел в Вифлеем, помянутый патриарх со своими подчиненными явился к моему отцу и отдал ему верноподданническое поклонение, и донес, что церкви, монастыри, священные места упомянутые в священных постановлениях, места поклонения и дома вне и внутри Иерусалима находящиеся, подчиненные и соплеменные народы Копты, Абисинцы и Сирийцы, подчиненные в армянской церкви армянскому патриарху, пребывающему в древней и великой церкви Св. Иакова, находятся под их властью и никто иной не владеет сообща этими местами, и просит вновь отдать ему все это во владение, согласно с древними постановлениями. Блаженной памяти отец наш царским указом, собственноручно им подписанным и копиею из царской книги подтвердил это, говоря, чтобы как прежде они владели, [209] так и владели бы теперь и никто против этого не возражал. А после кончины блаженной памяти отца моего помянутый патриарх просил и мою царственность, чтобы согласно данному тогда царскому повелению и теперь было подтверждено, чтобы никто не возражал, чтобы возобновлена была новелла с царскою подписью, которую отец мой даровал Армянам; и потому, считая это справедливым и подходящим, дал я им твердым и нерушимым настоящий высочайший и императорский мой указ, коим повелеваю быть помянутым церквам, монастырям, местам поклонения и святыням, а также соплеменным и подчиненным им народам со всем означенным имуществом и издревле им принадлежащим во владении, как издревле постановлено, помянутого патриарха, и никому не противится такому положению вещей, ни царским детям, ни царским советникам, ни великим визирям, губернаторам или каким-другим холопам нашей державы, никому, никаким образом не противиться этому указу и не тревожить Армян. Кто же будет противодействовать, да будет иметь врагом и воздаятелем высочайшего Бога и в день воскресения да будет осужден в толпе осужденных. Таков указ, содержащий вышеупомянутые обстоятельства, внесенный в древнюю книгу в 927 (1521) г. Записана и копия с книги, данная Армянам в 924 (1518) г. Исследованы были и книги и в них найдено, что гробом Господним, Вифлеемом, северными воротами, Св. Иаковом, Набулусом, народами Абиссинским, Сирийским и Коптским, подчиненным их церкви, владеет патриарх и всем принадлежащим к их церкви, именно Абиссинцами, Сирийцами, [210] Коптами, Гробом, Вифлеемом, северными воротами, церковью Св. Иакова и Набулусом. Это записано и внесено в книгу, оттуда снята копия, в 1063 (1653) г. в 17-й день лунного месяца, называемого Шаабан. Была исследована в книге и копия со столбца, данная Грекам в 912 (1516)г., в которой сказано о греческом патриархе Иерусалимском и местах поклонения, что верхние и нижние абсиды, находящиеся к югу, абсиды в церкви Иерусалимской, Св. гроба с семью абсидами Богородицы верхними и нижними, Вифлеем с местом, где родился Христос, с подсвечниками, лампадами и их принадлежностями, находятся во владении патриарха Софрония. В 1042 (1633) г. в 4-й день лунного месяца называемого Джу’л-Хедже дана копия из книги, и в 1063 (1653) г. в 17-й день лунного месяца Шаабана отмечена копия из книги, вписанной в древнюю книгу, такого же содержания как вышеупомянутый документ. Согласно с их донесениями и выписи из дел, согласно донесениям Иерусалимских судей, дано было повеление, выписать соответствующие места из книг и привилегии и довести их до сведения царя, донесения же сохранить; согласно повелению нашему они вписаны в соответствующее место и хранятся. И таким же образом дан был об этом деле высочайший указ привести его в исполнение, как вышеупомянутый. Посему я повелеваю, когда придет настоящее мое священное решение касающееся этого дела, поступить вам согласно нашему повелению, согласно имеющимся у Армян священным указам и императорским грамотам прежних царей, согласно новелле, копии из царской книги и согласно древним их привилегиям, владеть им и теперь [211] церквами, монастырями, имуществом и землею, которыми они владели по древнему обычаю; а также Армянам управлять Абиссинцами, Сирийцами и Коптами, соплеменными и издревле подчиненными им народами со всем их имуществом и их местами, так как это их древняя привилегия; другого указа об этом вопросе не давать, но эта привилегия и этот документ должен иметь силу на вечные времена и приводиться в исполнение невозбранно, так как он записан в надлежащем месте; если же Греки станут оспаривать священные указы, прежде и после того данные, и будут противопоставлять какой-нибудь указ, последнему не иметь силы и значения. Вы должны исполнять это священное мое повеление и повиноваться этому священному указу. В 1147 (1734) г. в 7-й день Джемазиулахыра.

Мы ничего не знали об издании этого указа. Один из чиновников визиря сообщил нам чрез драгомана, что Армяне добились и другого указа, собственноручно подписанного царем, но сказал, что не знает его содержания и вопроса, по которому он издан. Нам нужно было обсудить что делать, видеть и прочесть содержание указа, но мы не могли это сделать, потому что он не был обнародован и не вписан в книги; в общую книгу Армяне не вносили документа, а только в книгу калфы епископов, так как калфа был вполне на их стороне за большое количество золота. Мы послали одного из наших, который должен был, как будто ничего не зная и разыскивая совсем другое, рассмотреть книгу калфы; но указ еще не был вписан. Поэтому поиски были затруднительны. [212] Наконец наш посланный мог издали подойти к делу и узнать, был ли издан подобный указ и находится ли он у них; один из служащих у калфы находился в добрых отношениях с нашим посланным. Обратившись к нему с вопросом, наш сказал: Ты мой друг и мы давно с тобой близкие знакомые и ты знаешь, что я умею молчать и никому ничего не расскажу. Скажи же мне, дан ли Армянам новый указ и можешь ли ты дать мне его прочесть. Если же ты предполагаешь, что я сообщу об этом греческому патриарху, это зависит от тебя; в случае ты нуждаешься в деньгах, я, прочтя и списав по секрету документ, доставлю его патриарху, как бы от тебя, и ты получишь столько денег, сколько возможно будет тебе дать. Тот, по дружбе и прельщенный золотом, выкрал ночью у калфы указ, принес нам и таким образом мы его списали. Прочтя, мы увидели, что они сочинили многое по глупой злости и пустому тщеславию, не сообразив исхода дела и что в непродолжительном времени они получат кару за свою злобу. Видя, что они стали безнадежны и вполне преданны злу, мы решили пойти по иному пути, чтобы нам не сделали еще более невыносимых вещей. Сделав вид, что мы ничего не знаем, мы отправились к ним и просили жить в мире, они же, чванясь и важничая, стали хвастаться; мы же применялись к обстоятельствам, ибо нечего было делать другого. Так как эти народы, говорили они нам, наши единоверцы и вместе с нами предают анафеме Халкидонский собор, какое может быть общение между вами и этими племенами?" Мы излагали имеющиеся у нас [213] указы и другие юридические документы, они даже не удостаивали нас ответом, каким образом мы видим это у Шахбаза, у визиря, в царских книгах, у самого царя, говоря: Шахбаз знает, визирь, царские книги, царь. Видя, что они так чванятся, мы предсказывали, что падение их недалеко. И это сравнительно с другим казалось выносимым. Был у них некий вартабет, которого они послали к нам, муж легкомысленный и высокомерный, по имени Якуб; он пробовал издеваться над нами, говоря с насмешкою и опрашивая: Св. Иаков принадлежит вам? Эти племена ваши? Он произносил и разные другие издевательства. Мы же, стараясь молчать, не говорили ничего другого, а только: ничего не может быть лучше мира и т. п., боясь, как бы, невольно побудив их к чему-нибудь еще более нелепому, нам не приготовить себе еще большей беды.

Мы жили смирно, выжидая случая. После долгого обсуждения было решено представиться, будто мы с Армянами в дружбе и по возможности скрепить дружбу письменно; послав друг к другу письма и уверения в дружбе, мы сдержали их порывы. Поводом к этому послужило письмо, посланное из Иерусалима вартабетом, человеком лукавым и притворщиком, большим интриганом и умеющим привлекать к себе варварский народ. Он написал нам и вспоминал о клятве, данной в Иерусалиме пред нашим владыкою, что он стоит на этом, согласно с древним обычаем, который соблюдали и наши предки. Получив это письмо, мы решили сделать попытку и предложили мир. Отправившись к ним, я стал говорить следующее: Нет ничего лучше [214] мира, как нет ничего хуже войны; первый — причина строения, вторая — гибели. Поэтому люди, которых хвалят за их ум, выбирают мир, так как он заключает в себе прочное основание. Как часто между этими обоими народами возникали распри, какое же благо происходило от этого? Бесполезные расходы, зловредная борьба, осквернение веры и пр., что отвратительно говорить и слушать, и это нам хорошо известно из опыта, а не только из рассказов. Почти 60 лет мы мирно жили с вами и какой же был от того вред? А с тех пор как прекратился мир, сколько денег истрачено, и с какой целью не знаю, но что не на что-нибудь хорошее, я отлично знаю. И так если желаете, старайтесь установить между нами и вами мир, который гораздо полезнее вражды. Тот же, глубоко вздохнув и вспомнив разные случаи, сказал: не я виною этому, а ваш игумен Дионисий; он поднял это дело и распрю. Хотя вартабет Ованез открыто лгал, обстоятельства были против нас, и мы против желания согласились с ним. Ясно, что он лгал; они приблизительно за шесть лет до этого, в конце царствования султана Ахмета, начали вести эту интригу; от него они получили первый указ и держали его у себя в секрете. Затем, когда скипетр перешел к султану Мохамету, прежний указ был возобновлен царскою подписью. Когда они собирались приготовить третий указ, им помешал наш игумен; взяв выпись из общей книги, он возобновил один из ранее данных нам указов, подтвержденный донесением рейс-эфенди, и этот-то указ они ложно называли причиною их противодействия. После этого он и сам [215] хвалил мир и сказал, что сообщит и Шахбазу о моей речи, с которою он согласен.

Таково было начало мира, но и они и мы выжидали обстоятельств, мы потому, что сила была на стороне Армян и если бы мы стали двигать дело дальше, боялись, как бы они не вырвали из рук данных нам древних царских указов; они же, желая распространиться немного, не могли тотчас же распространится, пока никто не оспаривал находившихся в их руках документов. И так, мир обсуждался и ничего другого не было ни у кого на языке, мы и те переговаривались о том же самом, а драгоман очень умно действовал в том же смысле у Шахбаза, стараясь умягчить и умилостивить этого гордеца. Когда согласился Шахбаз, от него одного все зависело, было уже назначено время сойтись нам с ними и переговорить о мире; но Армяне откладывали дело, то притворяясь больными, то говоря, что Шахбаз соображает, сколько человек должно прийти и кто именно и где должна произойти сходка. В этих переговорах прошло довольно много времени, наконец для сходки избрали дом драгомана; депутатами были назначены от нас наш владыка и я, драгоман и некоторые лица из цеха меховщиков, с армянской стороны Ованез вартабет, Якуб вартабет, наместник Иерусалимского вартабета Киркора, Шахбаз и другие начальствующие лица.

Мы сошлись и после обычных приветствий начал говорить наш владыка, изобличая их и обвиняя, вспоминая прежние годы, когда был глубокий мир и мы не просили ни указов, ни какого-нибудь благосклонного и высокого покровительства, но мы [216] жили в дружбе и мире, и ни с нашей стороны, ни со стороны Армян не было распрей. “Теперь же вы встревожили прежнее, почти преданное забвению, и раздув искру, скрывавшуюся под пеплом, зажгли такой огонь и такое пламя, что вы в обоих народах возбудили вечный спор и непрерывную словесную борьбу и приготовили смертельных врагов, которые не могут видеть друг друга. Если от этого произошла какая-нибудь выгода, то еще можно защищать это дело, ибо ради своей выгоды иногда решаются на бессмысленные вещи; если же труд привел к убытку, что может быть безумнее этого? Обратите внимание на последствия; будучи смертными мы умрем, но грядущим поколениям мы оставляем причину для проклятий". Когда замолчал наш владыка, начал драгоман: Мы собрались, чтобы переговорить о мире, но я полагаю мы ничего не достигнем, если мы не обсудим некоторых возражений. Но так как объяснение, основанное на древних обычаях, невозможно без древних документов, следует привести документы обоих народов и по прочтении их спор между ними будет разрешен и распря покончена; если же это будет сделано просто и без должного исследования, как мне кажется, это будет непрочно и не будет иметь никакого значения.

Затем Шахбаз предъявил царский указ, и по прочтении его драгоман сказал: Вы, Армяне, собрав все данные, придумали и сообщили царю, будто он дал Грекам указ, противоречащий древним обычаям и постановлениям прежних царей. И сказав это он прочел один из наших указов, который он истолковал во всех [217] подробностях и доказал, что может быть только одно из двух, или документы, находящиеся в наших руках ложны, или Армяне очевидно лгут. Тогда Армяне ободрились и смело защищались, ибо им помогали обстоятельства, и замолчал на некоторое время драгоман. Затем он вновь начал свою защиту: Если у вас есть такой указ и вы желаете привести в исполнение написанное, знайте. что мы не примиримся; если же вы желаете примирения, на это есть разные способы. Два способа самые лучшие, или указ, который вы получили, не приводите в исполнение (и так как по вашим словам есть у вас древние документы, мы будем жить в мире согласно с теми древними документами), или же и мы один из наших указов возобновим и таким образом будем соблюдать его.

Армяне начали говорить по-армянски, а говорили они, что если отказаться от этого нового указа, им не на чем будет основываться; если же они допустят, чтобы и мы возобновили один из наших указов, ясно, что их указ потеряет силу.

Об этом долго разговаривали, и Армяне хотели обмануть нас и уверяли, будто и они согласны на то, чтобы возобновили один из наших указов, что они обратятся к визирю, потому что и они желают, чтобы состоялось это возобновление. Эти переговоры Шахбаз заключил словами: оба народа будут находиться в том же положении, как издревле относительно племен, привилегий и святыни и впредь останутся в этом же положении, и вы возобновите указ, какой пожелаете, и я буду помогать вам возобновить его. На этом условии состоялось примирение, и обеими сторонами было [218] решено составить скрепленные печатью и подписями документы, в которых было бы кратко сказано, что древний обычай должен сохраняться, и лишь в таких общих выражениях: обе стороны согласны жить и теперь, как они жили издревле. По окончании собрания каждый пошел восвояси. Обсуждали, как составить документ, и посоветовавшись со вселенским патриархом господином Неофитом и остальными архиереями, документ был написан в следующих выражениях:

В древние времена враг мира не переставал нападать на мир и смущать живущих в мире и миролюбиво; но последователи мира, тотчас же отклоняя его, предпочитали мир. Так как и в те времена между двумя народами Греками и Армянами приключился соблазн и волновал оба народа, мы, греческий патриарх Мелетий и армянский вартабет Киркор, находясь в Иерусалиме, для уничтожения сатанинского соблазна решили клятвенно отказаться от всякого нового и противоречащего обычаям нововведения кем бы оно и как бы ни было произведено, держаться древнего обычая и жить, как наши прежние патриархи, новому же и необычному никогда не иметь силы. Придя в столицу, чтобы и там был подтвержден совершенный нами здесь договор, мы сошлись и там с нашими начальствующими лицами, и армянский вартабет Ованез со своими начальствующими лицами; после того как было много говорено о примирении и здесь, решено было согласиться на договор, совершенный в Иерусалиме. Мы подтверждаем и объявляем нерушимым древний обычай относительно всех отличий и порядков, церковного и светского, крестных [219] ходов, подчиненных племен и мест поклонения, и обещаем не делать никаких нововведений против древних обычаев. Для большей верности мы скрепляем настоящее свидетельство своею печатью и подписью и объявляем, что совершенный договор должен быть ненарушимым, и написан он ради мира, а не для того, чтобы из за него произошла распря. Дан в 1735 г. в столице.

Написав это, мы представили это драгоману в виде проекта договора. И опять отсрочка, откладывание, “сегодня" и “завтра" следовало друг за другом и не видно было конца. Мы же, боясь отсрочки, хотя и подозревали другое, приставали к драгоману, чтобы он подействовал на Шахбаза, а тот на вартабета: в этом прошло целых три месяца и даже не приступили к началу дела. Наконец по прошествии столь долгого времени, и они составили проект договора, но такого как они желали, совершенно забыв о прежнем договоре и послали его, думая, что мы примем его без рассмотрения и без перевода. Получив этот документ, мы обрадовались; послав за одним из наших в совершенстве знающим армянский язык и хорошо умеющим переводить с него, мы дали ему армянский проект. Он перевел его на общепринятый турецкий язык, и когда он передал нам дословный перевод, мы увидели, что написано то же, что в указе, т. е. Армянам управлять Абиссинцами, Сирийцами и Коптами, Св. Иаковом, а доступ к Св. гробу иметь одинаково обоим народам. Когда мы познакомились с этим документом по переводу, мы передали его драгоману, а тот передал его Шахбазу и стал укорять, что он забыл прежний договор и [220] написал совсем не то, в чем сговорились. Тот поклялся, что ничего не знал о том, что писали, и не видал проекта, составленного вартабетом. Негодуя на своих и браня их, он взял проект и дал его своему секретарю, и сделав с нашего проекта дословный перевод, послал нам со словами: если вам это нравится, скрепите печатью и подписью. Когда мы прочли этот проект, мы ничего не возразили, но отдали его вновь драгоману и прибавили, что принимаем его; он передал его Шахбазу, а Шахбаз отправил своим вартабетам для наложения печати; те же, взяв бумагу и видя, что она мала и нет места для печати, переписали на другую более длинную бумагу. Переписав, они прибавили то, что желали, и противоречили заключенному условию; взяв бумагу вновь и прочтя ее, мы увидели, что документ подделан. Мы вновь снеслись с драгоманом, тот же, сожалея об этой неприятности, вычеркнул в документе прибавки и отдал его в переписку.

В то время случилось еще нечто другое. Достаточное количество лет тому назад разделился армянский народ; часть, отличавшаяся варварством, осталась при древних порядках, другая же часть, благородные и полезные люди, примкнула к западной церкви (большинство высших армянских лиц, духовных и светских обратились к западу), и это было сообщено царскому двору и стало причиною распри с обеих сторон. Армяне обвиняли латинствующих в том, что они пренебрегли своим древним благочестием и склонились к католическим новшествам; они имели относительно этого и судебный приговор (называемый фетфа), [221] содержавший следующее: не пребывающий в своей вере должен или принять мусульманскую религию, или подвергнуться смертной казни. Противная же партия говорила, что Армяне уклонились от древнего предания и тех, кого верующие в Христа народы признают учителями, они поносят и предают анафеме. Не перенося этого, мы требуем суда, чтобы преступившие древний обычай были обнаружены и не пребывающие в древней вере, согласно судебному приговору, или приняли магометанскую религию, или преданы были смертной казни. Так как исход предполагаемого процесса был сомнителен, и латинствующие сильно на нем настаивали и требовали и отдельной церкви, и отдельного вартабета, тогдашний визирь, чтобы это дело не распространялось дальше, царским указом приказал драгоману явиться к вартабету и приказать ему не разъединять издревле соединенный народ, но умиротворить их и способствовать слиянию.

Драгоман придя к вартабету имел с собою и тот договор без прибавки, написанный согласно с прежде бывшим соглашением. По прочтении приказа визиря он дал ему и тот договор; прочтя его и не имея ничего возразить, он подписал его двумя подписями и скрепил печатями, и таким образом закончилось писание и утверждение договора. Затем, не имея сделать ничего лучшего и более верного, мы решили послать копию с договора в Иерусалим, чтобы Армяне, видя состоявшееся здесь соглашение, не делали ничего другого и впредь жили спокойно, видя во времени учителя и печальника; ибо что не может прекратиться иначе, может быть излечено одним течением времени. После [222] этого так как у нас не было никакой другой помощи, мы решили совершить путешествие по окрестностям столицы, чтобы дать времени пройти. И мы доставили самую нужную помощь. Мы отправились отсюда в Мунданию в Вифинию и оттуда в Бруиу, где мы провели некоторое время и получили некоторое вспомоществование от тамошних христиан; по пути мы узнали о падении визиря и Шахбаза. О новом визире не было верных сведений, один называл одного, другой другого, и это послужило помехою нашему движению. Местоблюстителем визиря назначен был начальник чаушов Аибаз-Мехмет-паша. Ожидая прибытия настоящего визиря, и не зная, кто он и когда придет, мы отправились в Кий, где мы узнали доподлинно имя визиря; то был губернатор Вавилона Измаил-паша, уроженец Грузии, и мы ждали его прибытия. Из Кия мы отправились в Елегмус, оттуда в Мунданию. Пока мы были там нам сообщили, что визирь прибыл в столицу и принят там вельможами с большими опасениями; ибо все говорили, что он энергичен и суров. По прошествии нескольких дней, отправились и мы из Мундании в столицу и собирались приступить к делу.

На совещании с виднейшими представителями нашего народа мы решили прежде всего собрать древние царские указы и судебные приговоры, относящиеся к нашему делу и поместить их в одно место, чтобы быть готовым к состязанию. Мы выделили следующее: во первых, указ Омара, сына Хатапа, взявшего впервые Иерусалим в 15-й оттоманский год от Магомета; во вторых, некоторые указы египетских царей, которые мы перевели с [223] арабского на турецкий язык; в третьих, указ султана Мехмета, завоевавшего столицу, писанный в 861 (1456-1457) г.; в четвертых, указ взявшего Иерусалим султана Селима 933 (1526) г.; в шестых (Так в оригинале) указ султана Мурата 1044 (1637) г. и судебный приговор, который дали нам судьи, судившие под царским куполом; в седьмых указ султана Мехмета 1063 (1652) г. и еще другой судебный приговор судей, судивших взаимный спор, из приговоров Иерусалимских судей четыре, касающиеся Св. Иакова; два документа с царскою подписью и с печатью и подписью, один из книги царской казны, другой из книги калфы епископов, оба писанные в 924 (1518) г., в которых Армяне выскоблили наше имя и поставили свое имя. Выделив эти документы, мы решили приступить к делу, но полагая, что приступить непосредственно и без всякого приготовления неудобно, мы ждали, пока найдем кого-нибудь из придворных вельмож, не только готового исполнить наше дело, но и умного и опытного в делах, который был бы советником и помощником в нашем деле и кроме того защитником правосудия и преследующим исключительно справедливость, ибо мы не желали никого обижать и только нуждались в защитнике своего права, так как мы были вооружены столь многими царскими указами. В таком положении находились мы.

Тогда находился в управлении визиря некий эконом, по имени Халиса, человек благородный и так справедливо действовавший, что не оставлял неисполненной даже малейшей черточки права, одинаковый в счастии и несчастных [224] обстоятельствах, выделявшийся среди сановников мудростью и знанием, украшенный всяческими добродетелями; если бы кто-нибудь назвал его истинным типом сановника, тот не ошибся бы. Он был уроженцем Верии в Сирии; город этот называется теперь Алепом. Родился он в этом городе, а вырос в другом, именно в Урфе; город этот в древности назывался Едессой. Возмужав же он сделался гражданином многих городов, сорвав во всех цветы образования и изукрасив свой нрав, уподобляясь пчелам, садящимся на разные цветы и собирающим крыльями имеющийся на цветах пушок, чтобы превратить его в мед. Научившись у людей, знаменитых своими знаниями и образованием и пробыв у них достаточное количество лет, он, благодаря острому уму и прирожденным способностям, достиг верха образования и научившись каллиграфии, так что не имел себе равного в этом искусстве, он явился в столицу как бы грузовым судном, наполненным не портящимся грузом, но добродетелью и образованием, т. е. имуществом вечным, которое помнят грядущие поколения, и существует во веки. В то время визирем был светлая личность, Ибрагим-паша, благородство которого славилось и распространилось до края земли; он призывал людей, известных добродетелью; кроме того он любил благосклонно принимать людей, прославившихся честностью и образованием и удостаивать их соответствующего чина и должности; поэтому он, как магнит, притягивал к себе всех, хорошо проявивших себя в каком-нибудь отношении. Придя в столицу он сошелся с почтенными людьми; как по низу узнается ткань, а по когтям [225] лев, так и об нем все стали говорить; слух о нем дошел и до эконома управления тогдашнего визиря (звали его Мохаметом), который, как говорят, призвал его (он принадлежал также к умнейшим людям) и дал ему должность, соответствующую добродетели сего мужа. Эта должность называется у Оттоманов кятиб-эфенди, а если перевести это выражение на греческий язык сообразно с его занятием, можно назвать его хранителем книг в царских приказах; у него есть и подчиненные ему лица, из которых один называется калфой епископов; последний называется так потому, что в его ведении находятся вое узаконения. выдаваемые царем епископам по всему государству. Данную ему должность он исправлял с такою верностью и мудростью, что все удивлялись; особенно же дивились его неподкупности, ибо он чуждался взяточничества, не свойственного благородной и образованной душе. Поэтому он приобретал все большее и большее влияние, он был одним из самых близких лиц к тогдашнему эконому — в совете и управлении делами, так как он действовал очень умно и справедливо. И это пока жив был тот светлый товарищ визиря. Вследствие же дуновения свирепого и крепкого северного ветра, именно восстания, засушившего древний луг и косою смерти вырвавшего с корнем цветы того золотого луга, он находился не у дел, издали выжидая конец и рассеяние тумана, в виде собравшейся черни. По прошествии трех или четырех дней султан Ахмет был лишен царской власти, и она перешла к нынешнему справедливо и на много лет здравствующему царю нашему султану [226] Махмуду; тогда в сан визиря возведен был бывший спафарий (меченосец) Мехмет-паша. Хотя он был энергичен, положение вещей отняло у него энергию и заставило уступить бунтовавшей черни. Немного спустя был вновь призван Халиса; ибо хорошее, хотя бы и лежало где-нибудь вдали, не может скрыться от сведущих лиц; если жемчуг разыскивают на дне морском, скрытый под устрицами, тем менее может быть забыт такой человек. Его призывает помянутый визирь и делает его письмоводителем за его прекрасный почерк.

Некоторое время он оставался в этой должности. Мехмет-паша был удален после усмирения восстания, а на его место назначен визирем Ибрагим-паша, муж как кажется тоже мудро исправлявший свою должность. Он оставил на той же должности Халису и оказывал ему почет, потому что его добродетель была известна почти всем сановникам царя. Когда же Ибрагим-паша был смещен и визирем сделан Осман-паша, Халиса убежал в Дамаск; ни за что другое, как только за то, что он блистал добродетелью, он пострадал так же, как знаменитый Аристид, прозванный справедливым в Афинах. Тот, испытывая нечто подобное, собственноручно написал черепок против себя. В Афинах был обычай на основании подсчета голосов произносить приговор о подсудимом, и один сельский житель, не умевший писать, случайно обратился к Аристиду и попросил его написать на черепке: Аристид подвергается остракизму. Тот, говорят, добродушно спросил его, видел ли он когда-нибудь Аристида? Поселянин ответил, что не видел, но слышал, что он по [227] справедливости должен быть осужден. Вследствие одного этого был сослан в Дамаск Халиса, который претерпел то же, что Аристид, но благородством души значительно его превосходил; ибо Аристид, говорят, и страдал в несчастии и негодовал на несправедливость, Халиса же оставался неуязвимым и не страдающим в душе, он не падал духом от несчастия и не терял мужества. Свойство благородной и возвышенной души не возноситься в счастии, а в несчастии не падать духом, как он справедливо говорил: хвастающийся исключительно благородством души, ни во что не ставит все, что вне нас, богатство и почести. Ничто из этого не может подчинить себе разумную душу и властвовать над нею; ибо будучи образом Божиим, она сотворена так, что телесные страдания не могут ее уязвить. Тот же, кто при помощи образа блаженства Божия наблюдает разумное и имеет разум, посвященный законам справедливости, считает, что счастие и несчастие ничто для души и без страдания переносит бедствия. Он в состоянии был переносить все приключившиеся с ним бедствия; он вооружился щитом разума, который он надел как твердый шлем и не обращал внимания на удары судьбы, ибо они ничто для твердого ума и непоколебимой души. Обсуждая с таким разумом изменчивую судьбу, он считал, что в ней нет ничего прочного и стойкого, ибо это круг непрочный и не твердый. Иначе описывают судьбу считающие ее прочною и введенные в заблуждение исключительно одним предположением; они утверждают ее на кубе справедливости, действительно стойком и непоколебимом, [228] ибо будучи четырехгранным, как бы его ни повернуть, он сохраняет стойкость, оставаясь постоянно тем же самым. И насколько судьба старалась его низвергнуть, настолько он поднимался благородством души. Ибо меняться вместе с переменою обстоятельств свойство людей бесхарактерных, а непоколебимо стоять среди них свойство людей благородномыслящих, иначе говоря имеющих сановную душу; такой человек может подвергнуться нападению, но он не может быть побежден. Это величайшая похвала Халисы; не колебаться в мирное время не заслуживает особенного удивления, но где малодушные падают духом, там благородные и великодушные возвышаются и поднимаются духом. Его не мог принизить страх, и власть не умела заставить его перемениться, и бремя власти не заставило его возгордится и сделаться другим, но в счастии и несчастии он одинаково выжидал что правосудие постановит свой приговор. Таково было положение Халисы, когда Осман-паша лишился должности визиря и его место занял вновь вышеупомянутый Али-паша, который был обманут Армянами, так как он не исследовал основательно их прав, но поверил, как сказано было, расположению Армян; ибо одно притворство может много сделать у правителей. Если кто вводится в обман притворством, он служит причиною общественных бедствий и воображает, что сделанное им справедливо, как это испытал и вышеупомянутый визирь, муж вообще умный, но обманутый, как сказано было, притворством Шахбаза. Получив власть визиря, помянутый визирь чрез несколько дней призвал Халису из Дамаска. [229] Визирь принял его так благосклонно, как и следует принимать знающего человека и повысил его на должность малиэ-тезкереджи; переводя на греческий язык это значит счетовод царских доходов, он стоит ниже управляющего царскими доходами, называемого на турецком языке тевтердаром. Назначенный на эту должность, он служил, как того требовало его место, не делая никаких упущений. Красота его нрава светила как солнце и добродетель его образования ослепляла глаза смотревших на него, так что всех привлекала к себе его доброжелательность. Он прошел чрез эту должность и визирь взял его вновь в свой штат и почтил должностью тезкереджи, должность же тезкереджи означает следующее. Когда визирь сидит в судилище, стоят двое, один справа, другой слева от визиря, читают подаваемые прошения и одни прошения скрепляют они, другие сам визир; они имеют и другие занятия. До прихода в суд визиря, они сидят там с начальником чаушей, мелкие дела они судят и по ним постановляют приговоры. Одним из этих двух сделался Халиса; он приобрел хорошую репутацию при разборе тяжб и других случавшихся дел, и он стал известен всем сановникам, придворным и остальным и у всех на языке было имя Халисы, и все о нем говорили.

Тогда экономом визиря был Юл-Ахмет-паша, зять бывшего гораздо раньше визиря Чорла-Али-паши. Визирь назначил его губернатором города Читы, на границе Эфиопии и Абиссинии, зная, что он может управлять не только близкою, но и дальнею провинциею. Услав его, он Халису назначил на [230] должность эконома, следуя больше достоинству добродетели, чем последовательности должностей. Получив такую должность, Халиса скорее уничижался, чем гордился, как умный человек оставался скромным. не смотря на важную должность, ибо чваниться должностью он считал недостойным благородной души. Он обращал внимание только на две вещи, на верность царской державе и на охрану правосудия. Запечатлев в своем уме эти образы, он день и ночь изображал их и расписывал красками, только их считая себе любезными, все же остальное отбрасывал, как не имеющее никакого значения для благородной души Халисы, держась только за справедливость, как за священный якорь. Он не допускал, чтобы была далека от его души она, царица всех добродетелей, светящая как солнце, руководящая и освещающая сановную величину. Ибо как солнце главенствует над всеми небесными светилами, так как оно превосходит всех силою света, справедливость превосходит все нравственные добродетели по объекту, в котором пребывает, по месту, где вращается и по результатам. По объекту, как обитающая в благородстве души, ибо ничего нет достойнее его (ибо это и есть добровольное хотение, в котором при сотворении мира, как говорит великий Моисей, запечатлен и закреплен образ Божий, и это есть свобода воли); по месту, где происходит круг ее деятельности, высшая добродетель и венец добродетели — справедливость, ибо добродетель принадлежа к самым трудным вещам занимается самым трудным; а она неподкупна, людей всего чаще соблазняют дары. О результатах же можно сказать, что это Божие дело, так как одна [231] справедливость блюдет вселенную и защищает мир и благоволение в человецех; ибо только всеведущему Богу свойственно хранить ее неизменною и неумаляемою, люди же по мере сил подражают Богу.

(пер. П. В. Безобразова)
Текст воспроизведен по изданию: Материалы для истории Иерусалимской патриархии XVI-XIX века // Православный палестинский сборник. Вып. 51. ч. 1. СПб. 1901

[246] вступил на престол его сын, султан Сулейман, и дал указ, согласный с ахтинамэ Омара и остальными прежними документами, содержащий, что всем церквам и монастырям и местам поклонения внутри и вне Иерусалима, Абиссинцам, Коптам, Сирийцам и всем местам их находиться под властью помянутого патриарха, и быть ему первым изо всех христианских народов, в Иерусалиме находящихся, во всех службах и крестных ходах. И собственноручно он постановил следующее: кто нарушит это постановление, да подпадет гневу Бога и пророка его. И этот царский указ хранится у нас. В 1044 году (1634 г.), в царствование султана Мурата, явился из Персии некий Горгор с несколькими Армянами. Он говорил, что “Копты и Абиссинцы находятся под нашею властью", и не только это, но даже затеял тяжбу, подготовив для суда подложные документы. Было постановлено судить нас двум общим судьям Абдуллаху эфенди и Нуху эфенди, рассмотреть наши и армянские документы в царском суде и визирю и судьям подать донесения. На суде было доказано, что армянские документы подложны, наши же подлинны; на этом основании было отправлено донесение от визиря и судей, кроме того оба судьи выдали нам удостоверение в нашей правоте. После этого помянутый царь в царском суде постановил: так как Армяне подделали указ как это видно из неверного года, виновных подвергнуть смертной казни. Согласно с данным по этому делу указом, были казнены Амбаза паша, помогавший Армянам, и многие другие Армяне. Было вновь подтверждено, что помянутые народы, их места поклонения, святыни, церкви и монастыри [247] должны быть подчинены греческому патриарху, что он должен быть первым над всеми остальными народами, если же впоследствии у Армян окажется какой-нибудь оправдательный документ относительно этого дела, схватить его и отправить царскому правительству. Этот царский указ, судебный приговор, составленный согласно законам, и донесение визиря хранятся у нас. В 1067 году (1656 г.), в царствование султана Магомета, Армяне подделали судебный приговор, и на основании этого документа по секрету выпросили себе указ. После этого двум судьям приказано было разобрать это дело в верховном суде; они же, увидя оправдательные документы Армян, признали их подложными. Они написали донесения от своего имени и от имени визиря, и постановили судебный приговор: Абиссинцам, Грузинам, Коптам, Сирийцам быть под властью Греков, последним управлять помянутыми народами и их местами поклонения, тяжбу об этом деле впредь не разбирать, следовать во всем ахтинамэ Омара и указу султана Селима и Армянам впредь не трогать нас. И этот царский указ хранится у нас. Мы имели помянутые царские указы, которые даровали нам покойные цари, собственноручно скрепив их, и совершенно беззаконно уничтожить их или изменить; Армяне же сделали ложное донесение, собрали подложные документы и каким-то образом вошли в соглашение с калфой епископов. Последний, погрешая против правды, взяв без царского указа договоры, находящиеся в берате греческого константинопольского патриарха, вставил в берат Армян, и кроме того внес, что и Абиссинцы Копты и Сирийцы, в берате патриарха иерусалимского [248] подчинены Армянам, хотя эти народы, как явствует из древних и новых бератов, подвластны Грекам (он дал Армянам выписку из книг, что их нет в берате греческого патриарха). Кроме того он уничтожил в царских книгах записи, нас касающиеся, и вместо них вставил другие, как того желали Армяне. И так документ беззаконным образом гласит, что в день нисхождения Св. огня патриарх армянский входит в Св. Гроб вместе с греческим патриархом, что Абиссинцы, Копты и Сирийцы и их места поклонения подчинены Армянам, что монастырь Св. Иакова, который они нанимали, принадлежит им, и таким путем они беззаконным образом получили указ, скрепленный царскою подписью, и всему нашему племени сделана несправедливость немаловажная, повреждение существующего и нарушение порядка именем Божиим и жизнью долголетнего, тишайшего и благороднейшего царя нашего просим да свершится милость подданным тебе рабам, и просим, чтобы царские указы, находящиеся у нас и трактующие о помянутом деле, почитались священными и истинными, поддельный же указ, который Армяне получили посредством лживого донесения, был уничтожен, их иск не разбирался бы, и нам дан был вновь священный указ, скрепленный собственноручно царем. В этом прошении мы просим о дарственном указе и милости царя и вашего высочества.