КЕКАВМЕН

СОВЕТЫ И РАССКАЗЫ ВИЗАНТИЙСКОГО БОЯРИНА XI ВЕКА

По неизданной греческой рукописи XV века.

В своей статье мы представляем извлечения из древнего памятника греко-византийской письменности, весьма любопытного по своему содержанию и весьма важного в историческом отношении, но до сих пор остающегося не изданным и даже совсем неизвестным ученому миру. Этот памятник, который на первый раз для краткости мы будем называть «Стратегией неизвестного», находится в Московской синодальной библиотеке, входя составною частью в сборник, писанный в XV веке, принадлежавший некогда Иверскому Афонскому монастырю, и оттуда, вероятно при патриархе Никоне а может быть и ранее, поступивший в бывшую патриаршую (теперь синодальную) библиотеку в Москве. Содержание сборника обозначено, хотя и не совсем точно и верно, в известном каталоге греческих рукописей Маттеи под № 285 (Accurata codicum Graecorum mss. Bibliothecarum Mosquensium sanctissimae Synodi notitia et recensio, edita a Christ. Frider. de Matthaei (Lipsiae, 1805), Cod. № CCLXXV). В нем содержатся: одна статья из церковного устава о праздниках и постах, Александрида псевдо-Каллисфена и другие византийские повести восточного происхождения, именно: Синтип (Синдибад, Повесть о семи мудрецах), Стефанит и Ихнилат Симеона Сифа; два сочинения о военном искусстве: одно — приписываемое императору Никифору (Фоке), другое — без имени автора; басни Синтипа и Эзопа в разных редакциях, жизнь Эзопа; остроумные изречения (апофегмы) древних [243] философов и великих людей; несколько богословских обличительных статей против магометан, католиков и больше всего против Армянской ереси; физиолог Епифания Кипрского, и еще некоторые мелкие статейки. Из обозрения Маттеи, в подлиннике с некоторыми поправками и дополнениями помещаемого в конце нашей статьи в виде приложения,— знающие люди легко могли заметить, что сборник под № 285 (по другому счету 298) заключает в себе немало любопытных вещей, привлекающих внимание как богословов, историков церкви, так и историков литературы. Нельзя сказать, чтобы те из русских ученых, которые имели к тому внешнюю и внутреннюю возможность, совсем пропускали мимо глаз драгоценный московский кодекс; напротив того, были такие, которые изучали в нем то, что каждому по его специальности казалось более интересным и важным. Сам Маттеи, по преимуществу старавшийся об издании классических и древнейших византийских текстов, обнародовал по этому сборнику греческие басни Синтиповы ¹; в недавнее время И. Е. Троицкий изучал в нем обличительные статьи против Армян, на что содержатся указания в его исследовании «Изложение веры церкви Армянския» (С.-Петербург, 1875); много обещавший, но рано умерший эллинист Ф. Н. Веселовский сравнивал находящиеся в сборнике тексты греческих повестей с изданными их редакциями; после него А. Е. Викторов занимался изучением Стефанита и Ихнилата сравнительно с славянскими переводами этого романа. Но до сих пор никто не обращал внимания на тот отдел сборника, который представляет прямой исторический интерес и тем большую важность, что, сколько можно судить об этом по каталогам и описям европейских книгохранилищ, он заключает в себе статьи, совсем нигде более не попадающиеся. Рассматривая для той или другой цели каталог Маттеи, мы несколько раз останавливались на оглавлении кодекса № 285, и всякий раз наибольшее наше любопытство возбуждала следующая часть этого оглавления (pag. 186):

5) Fol. 115. ***. [244] Incipit: ***.

6) Fol. 136. Nescio, cujus ***, multis partibus mutilum. Hic in fine, fol., 228 legitur *** i. e. Christi 1204.

Первое сочинение, судя по начальным словам, не изданное, привлекало именем автора, императора Никифора Фоки, а второе — своею обширностью (от 136 до 228 fol., впрочем in quarto) самою неизвестностью сочинителя и отмеченным в конце годом написания. Когда мы получили возможность пользоваться кодексом здесь в Петербурге и ближе ознакомиться с содержанием обоих сейчас означенных сочинений, то нам пришлось скоро убедиться, что важность и значение их далеко превосходят наши ожидания. Первое сочинение состоит из нескольких глав, посвященных теории военного искусства относительно тактического военного строя, размещения войск на постое и в лагере. Оно по содержанию совершенно отлично от изданного Газе сочинения Никифора Фоки «***» (de velitatione bellica), хотя по языку и способу изложения сходно с ним и легко может принадлежать одному и тому же автору. Помимо своего специального интереса для истории военного искусства, сочинение это может служить к обогащению словаря греческих технических выражений: по нашим наблюдениям и справкам оказывается, что Дюканж при составлении своего лексикона не имел под руками этого памятника византийской письменности, хотя весьма многое изданное гораздо после, а отчасти и до сих пор не изданное — было ему доступно. Еще любопытнее — второе сочинение, Стратегикон или Стратегия неизвестного. С первых же страниц оказывается, что этот Стратегикон не похож на другие трактаты о военном искусстве, написанные в византийский период или еще ранее его наступления; разумеем Стратегикон Полиэна, Тактику Арриана, Тактику Маврикия и такое же сочинение Льва Мудрого. Отличие прежде всего заключается в том, что наша Стратегия содержит в себе не одни только правила и примеры военного искусства, но также наставления нравственные, правила житейской мудрости, разумного поведения, доброго хозяйства, хорошего управления домом и семьей, приличного светского и придворного обращения, и т. д. Это не только Стратегия, то есть, военное искусство, но и Домострой, изложенный в форме наставления отца детям, чуть ли не единственное произведение такого рода в византийской литературе, потому что известные наставления сыну или внуку, приписываемые Василию I [245] Македонскому и Алексею Комнину, совсем не идут сюда в сравнение по причине своей краткости и преобладания в них ходячих и слишком обычных нравственных сентенций. Сам наш автор сознавал своеобразность своего произведения, задуманного в распространенной форме военных руководств с примерами из военной практики прошлых и настоящих времен и обратившегося в какую-то общую науку житейской мудрости. Он рекомендует детям свое сочинение именно тем, что в нем они встретят такие назидательные советы, каких нельзя вычитать в какой-либо другой Стратегии, ни вообще в какой-либо другой книге; они почерпнуты из собственного разумения и личного опыта писавшего (fol. 158 verso). Для ознакомления с чисто византийскими воззрениями на жизнь и нравственность, на семью, общество и государство сочинение это представляет ценный материал и высокий интерес, особенно если мы будем иметь в виду сравнительную точку зрения по отношению к однородным памятникам других литератур. Но и непосредственный, первичный, так сказать, исторический материал, в нем заключающийся, и довольно значителен по объему, и весьма ценен по качеству. Мы при этом разумеем разного рода рассказы о военных стратагемах или хитростях, об искусном взятии городов и крепостей, о военных промахах и ошибках византийских воевод, бывших причиною несчастий для империи, о восстаниях и бунтах подчиненных варварских племен и владетелей, вообще — эпизоды военной, политической и дипломатической истории, приводимые в виде поучительных и объяснительных примеров. Здесь встречается значительное количество совершенно новых фактических данных для истории, как собственно Византии, так и вообще стран и земель, входивших в состав Восточной империи, либо бывших с нею в дружелюбных или враждебных отношениях. Чаще всего встречается имя Болгар и царя их Самуила, но есть несколько рассказов, касающихся приморской Сербии и знаменитого предшественника современных нам Черногорских князей, Стефана Воислава, властителя Зеты и Дукли (Диоклеи). Упоминаются Варяги и Русские, состоявшие в XI веке на византийской службе. Все это любопытно, и как сказано, не лишено значения: но не это самое важное. В двух или трех местах мы получаем наидрагоценнейшие свидетельства современника и очевидца, вообще близко знакомого с делом человека по вопросам, соприкасающимся с такими [246] историческими проблемами, которые остаются до сих пор не решенными и темными именно вследствие недостатка хороших и близких по месту и времени источников. Мы разумеем прежде всего повествование о возмущении против центральной власти Фессалийских Влахов во второй половине XI века, при чем сообщаются чрезвычайно живые подробности о их образе жизни и отношениях с соседями, и сверх того, общая характеристика племени в продолжение всей его истории; а эта последняя, по весьма знаменательному и вескому мнению нашего автора, начинается от Даков и Бессов: значит, здесь мы находим и самое древнее упоминовение о средневековой Великой Влахии, и весьма здравую теорию о происхождении Румын: об отношении ее к новейшим исследованиям речь будет после, при объяснении самого текста. Небольшой рассказ о приключениях в Цареграде топарха, то есть, полунезависимого владетеля города Задра (Зары) проливает новый свет на весьма неясную в XI веке историю Далматинских городов. В конце тех листов, которые в сборнике обозначены одним общим заглавием «Стратегикона», находится рассказ о варяжской службе Гаральда Гаардрада, сообщаемый человеком, который лично встречался с знаменитым норвежским героем, сложившим свою голову в битве с Гаральдом Английским вблизи города Йорка оставившим память и в русской истории по своим отношениям к Ярославу Мудрому. Наряду с пятью строками подлинной истории у Трондгеймского монаха Теодорика, это единственная, теперь самая лучшая, основа для проверки исландской саги, давно занимающей ученых скандинавских, английских и русских. Можно с уверенностью сказать, что три последних места давно считались бы классическими для соответствующих вопросов, если б они были известны славянским и вообще европейским ученым.

Наибольшая часть исторических кратких повествований, приводимых в Стратегиконе неизвестного, относятся к двум эпохам: к концу X века, ко времени Василия II и Болгарского царя Самуила, и ко второй половине XI столетия, к царствованию Константина Мономаха и его преемников до Романа Диогена включительно (до 1071 года). Более поздних рассказов нет. Если мы предположим, что последние рассказы писаны современником и очевидцем — мы уже мимоходом сказали, что это так на самом деле, — то о рассказах, относящихся к первой эпохе, нужно будет сделать такую догадку, что они дошли от деда ко внуку. После [247] мы увидим, что и в самом деле чаще всего встречаются ссылки на деда, а из двух ссылок на отца, по крайней мере одна сомнительна.

Повествования из той и другой эпохи одинаково встречаются как в середине, так и в конце сочинения. Судя по этому, нет никакого основания заподозривать его однородность и целостность, тем более, что после заголовка на обороте листа 136-го, указывающего на начало новой большой статьи, именно нашего Стратегикона, до 229-го листа, где находится новая заставка и заглавие новой статьи (апофегмы), нет по средине другого общего заглавия, а напротив, на всем этом протяжении идет один общий счет глав, хотя и с некоторым скачком по средине счета. Тем не менее, по нашему мнению, не все то, что заключается в указанных пределах, и что Маттеи обозначил как одно сочинение, написано одним и тем же лицом. Вот в чем дело.

Впереди текста Стратегикона находится указатель его статей (***) и пролог к нему. Указатель, с прямым притязанием на подробность и точность, содержит краткие заглавия, выражающие содержание 190 статей или параграфов; заглавие последней статьи указывает, что она трактует о необходимости «иметь всяческое внимание, даже и тогда, когда ты пользуешься миром и спокойствием». Те же самые заглавия, которые находятся в указателе, повторяются в тексте пред каждою отдельною статьей или параграфом в виде красной киноварной строки, причем на поле обозначается и счет статей цифрами. Ни в том, ни в другом нет полного тождества между указателем впереди и обозначениями в тексте. Некоторые статьи, правильно озаглавленные в указателе, в тексте разбиты на две, причем иногда в красную строку обратились совершенно к тому не идущие слова из средины рассказа или рассуждения. Ясное дело, что счет статей в тексте должен несколько уйти вперед. Так оно и есть. Пред статьей или параграфом, трактующим о внимании необходимом даже во время мира и спокойствия, fol. 212 r., стоит на поле цифра 224. Однако, на самом деле раздробление цельных статей не совершалось так часто, чтобы произвести такую большую разницу.

Другая причина разницы заключается в том, что на полях текста при счете статей после 192-й статьи на листе 209-м recto сделан скачок прямо к цифре 218 вместо правильного [248] обозначения 193. Следовательно, несмотря на раздробление отдельных статей или глав, в тексте их находится не 224, а 199: только девять лишних статей. Разница небольшая и легко объяснимая. Как уже указано, и после 224-й главы (= 199-й) в тексте продолжаются мелкие статьи, по-прежнему означаемые продолжающимся счетом на поле. Это продолжается от листа 212-го на обороте до листа 229-го recto; всего статей или глав 259. Теперь спрашивается: отчего последние 35 глав не вошли в находящийся впереди указатель? Следует ли признать подробный указатель неполным или же на оборот предположить, что текст Стратегикона собственно кончается на листе 209-м, и что с ним неправильно или случайно слито другое сочинение? В пользу последнего предположения говорит то обстоятельство, что уже в 191-й главе (по счету в тексте) на листе 209-м автор как бы сбирается кончить свое сочинение, пишет нечто вроде послесловия; а что еще важнее — после нескольких глав однородного со всем предыдущим содержания, которые могли быть прибавлены после, начинаются статьи, совершенно не подходящие к задаче и общему характеру сочинения: силлогизм о сатирах, силлогизм о драконах, о громе, о молнии, о числе лет, протекших от сотворения мира до различных исторических событий. Такие статьи естественно-научного содержания занимают четыре листа, fol. 213—217. Затем хотя и возобновляются статьи однородного с прежними содержания, но содержащиеся в них нравоучения и советы обращены не к детям, как в первой части, а к царствующему государю: ***. См. § 235.

Это еще не все. В обеих неравных по объему половинах, разделенных постороннею примесью естественно-научного содержания, встречаются указания на происхождение и вообще личные отношения писавших, но именно писавших, а не писавшего, двух лиц, а не одного. Автор первой части называет своего деда Кекавменом; дед его является действующим лицом при захвате армянского города Девина, где его можно считать представителем местных стремлений, враждебных или самой Византии, или византийскому миру, то есть, подчиненных ее власти и влиянию Армянских государей (подробнее в объяснениях к § 73); затем мы видим его на службе Греческого царя Василия II: занимая важный правительственный пост в воеводстве Елладском, обнимавшем тогда, кроме собственной Еллады, значительную часть Фессалии, он [249] начальствует обороною фессалийской Лариссы против Болгарского царя Самуила (§ 169). Представляется вероятным, что дед нашего автора, прозванный Кекавменом, принадлежал к многочисленному сонму армянских князей и бояр, искавших в случае невзгоды убежища в Царьграде и даже переселявшихся или переселяемых в европейские имперские земли. Он основался своим домом, по-видимому, в такой области, в которой близкими его соседями могли быть славянские (болгарские) и валашские фамилии. Он даже породнился посредством брака с одною болгарскою фамилией, потому что своим дедом по матери автор Стратегии именует Болгарина Димитрия (§ 75). Другая болгарская или болгаро-валашская знатная боярская фамилия, обитавшая в Фессалии, была также в родстве или свойстве с Кекавменами (§§ 170 и 180). Сам наш автор некоторое время служил в провинции Елладе, но какую он там занимал должность — остается неясным (§ 141). Но это почти и все, что мы узнаем из самого сочинения об авторе, о его фамильных отношениях и общественном положении. Результат отсюда пока тот, что он перестает быть для нас анонимом, и мы можем именовать его Кекавменом.

На первый взгляд кажутся возможными дальнейшие отожествления и комбинации. Лица, носящие такое название, встречаются не раз на страницах византийских исторических писателей при рассказе о событиях XI столетия. Особенно знаменит Катакалон Кекавмен, прославивший себя подвигами на острове Сицилии — против Арабов, и на Дунае — против Печенегов, в Грузии и Армении — против Турок-Сельджуков и достигший самых высших чинов и титулов византийских, так что в конце поприща ему оставался только один шаг к престолу. Но хотя этот Катакалон Кекавмен, по одному свидетельству, даже родом был из армянской византийской провинции, все-таки трудно считать его отцом нашего писателя или даже самим писателем. По всем признакам Катакалон Кекавмен кончил свою карьеру при Исааке Комнине около 1054 года и не дожил до семидесятых годов столетия, к которым приурочиваются некоторые повествования «Военного руководства»; следовательно, не он написал наше сочинение. Если бы он был лицом очень близким к сочинителю, то нужно было бы ожидать каких-либо рассказов, касающихся именно его многочисленных дел и подвигов; ничего подобного не замечается, а напротив бросается в глаза, что из двух эпизодов, относящихся [250] к одному и тому же военному походу, сообщается не тот, в котором участвовал Катакалон Кекавмен, а другой. Наконец, первоначальная родовая фамилия лица все-таки есть Катакалон, и такое прозвание встречается гораздо ранее половины X века. О возможности и невозможности других отожествлений речь будет ниже, в объяснениях к § 169, где будут приведены и места писателей, касающихся Катакалона Кекавмена.

Что касается автора советов, обращенных к царствующему императору, то он своим дедом называет Николицу; так как при этом не сделано никакой оговорки, то нужно принять, что речь идет о деде по отцу. Этот Николица при Василии II был сделан дукою (генерал-губернатором) Еллады (§ 244); вероятно, в лице его мы должны признать того болгарского боярина, который играл важную роль в истории борьбы царей Василия и Самуила и не раз переходил с одной стороны на другую. Фамилия Николицы породнилась с Кекавменами уже при деде нашего автора, как это мы увидим ниже. Сам Николица-внук, автор царских советов, служил усердно византийскому правительству и во время болгарского восстания 1040 года сражался в тех же самых рядах, в которых находился и Гаральд Норвежский, лично ему знакомый (§ 146); но тогда он был еще в невысоких чинах, и вероятно, молод. Писал он свое сочинение гораздо позже, и нужно думать, имел в виду Михаила VII, вступившего на престол малолетним (1071—1079 гг.).

Кроме указателя статей или оглавления, впереди текста Стратегии находится еще пролог или введение, написанное, как указывают явные признаки, не Кекавменом. В прологе говорится, что сочинение Стратегии принадлежит одному разумному человеку знатного происхождения, который и сам видел многое, и от собственных дедов слышал немало поучительного. За прологом, не имеющим конца, следует заметка, что тут пропало несколько листов, заключавших конец пролога и начало самого сочинения, и что, может быть, и в средине кое-что утрачено. Заметка может принадлежать переписчику; но предисловие составлено было гораздо ранее. Может быть, то постороннее лицо, которое написало пролог, и было виновником присоединения к Стратегии Кекавмена советов Николицы. Так как обе эти фамилии были тесно связаны соседством и родством, то лицу, имевшему в своих руках общие фамильные бумаги, до тех пор не обнародованные, легко было ими воспользоваться так или [251] иначе. На том основании, что в конце двух соединенных трактатов находится заметка о взятии Цареграда Латинами в 1204 году (fol. 229), следует догадываться, что эта часть нашего кодекса списана с рукописи начала XIII столетия; может быть, именно в той первоначальной рукописи и соединены были в одно целое стратегия Кекавмена и советы Николицы с прибавлением в средине нескольких глав из какого-то другого сочинения; может быть, и тот список, который послужил оригиналом для нашего кодекса XV века, был писан на Афоне и даже потомком Кекавмена.

В литературном отношении то и другое сочинение не обладают большими достоинствами; они написаны без всяких притязаний на соблюдение риторических правил; авторам, особенно первому из них, стоит больших усилий держаться в пределах правильного книжного языка; вследствие того, что они не решаются обратиться к презираемой обыденной и народной речи, они принуждены ограничиваться довольно скудным запасом слов и выражений, считаемых не всегда основательно эллинскими; очевидно, что требования школьной грамматики соблюдались с трудом, хотя мы и не можем отнести на счет авторов той полной безграмотности, которая царит в списке XV столетия. Кекавмен прямо признается, что он не получил настоящего школьного эллинского образования, чужд словесному искусству (§ 191, fol. 208 verso). Но внутреннему достоинству сочинения этот недостаток не наносит ущерба; напротив, безыскусственность и простота придают сочинению особую привлекательность. Оно больше всего интересно для нас именно тем, что в нем есть нечто свое, первоначальное, не заимствованное от других по содержанию; тем лучше, что такая внутренняя оригинальность не скрывается под покровом изысканного, школьного и риторического языка, каким писали другие образованные современники Михаила Пселла. Может быть, в недостатках литературного изложения у Кекавмена сказывается его нечисто греческое происхождение; дед его вышел из Армении, породнился с болгарскою фамилией; сам, он кроме греческого языка, очевидно, знал и болгарский, так как два раза приводит болгарские слова, один раз даже обнаруживая этимологическое чутье в отношении к славянским речениям. Этому соответствует и не погасшее еще внутреннее чувство принадлежности к другому племени и строптивое желание выделяться из среды других подданных Греческого императора. Советуя своим сыновьям почитать и уважать царя, Кекавмен, однако, позволяет себе [252] мечтать о положении топарха, то есть, полунезависимого вассального владельца, и воображая своих детей в такой роли, делает им внушения соблюдать свои интересы и свою безопасность, не слишком подчиняться греческому правительству, держаться подальше от царского двора и не совсем доверять царскому слову. Это уже не отзывается чистым и искренним византийским чувством покорного и прирожденного раба и подданного.

Рукопись, как сказано, отличается крайнею неисправностью и чуть не безграмотностью; правила грамматики о падежах и глагольных окончаниях совсем не признаются; различные гласные и дифтонги, выражавшие в византийскую эпоху звук и, употребляются совершенно непоследовательно и сменяются по внушению одной прихоти. Что во всем этом виноват главным образом переписчик — доказывается постоянством безграмотности в целом сборнике, не в одних только наставлениях Кекавмена и советах Николицы, но и в прочих произведениях, принадлежащих уже несомненно образованным и литературным авторам. Нужно прибавить, что сборник писан не одним почерком и не одним лицом. Как указал уже Маттеи, с 353-го листа появляется рука второго писца - qui diligentior fuit, который был несколько исправнее, чем первый. Впрочем, по почерку оба принадлежат к XV столетию. В приводимых ниже отрывках текста мы восстановляем обычное правописание; но если будет возможно, для примера приведем в конце несколько образчиков, дающих понятие о правописании самого кодекса.

Не подлежит сомнению, что сочинение Кекавмена с дополнениями другого автора заслуживает издания в печати вполне и без пропусков. Со временем и при благоприятных обстоятельствах это и может быть исполнено. Но так как во всяком случае скоро осуществить такое желание нельзя, то мы и решились познакомить пока ученую публику с наиболее важными местами сочинения посредством извлечений. При выборе отрывков мы главным образом руководимся соображениями непосредственной научной пользы, то есть, предпочитаем фактические данные, особенно те из них, которые служат к разъяснению и пополнению наших наличных исторических сведений. Только для образца мы приводим несколько отрывков с бытовым содержанием. Так как эти извлечения из не изданного сочинения могут иметь интерес не для одних только русских ученых, а древний греческий язык в соответствующих [253] сферах распространеннее и знакомее русского, то мы не скупимся на выписки подлинного текста, прибавляя во всяком случае русский перевод, и где нужно, примечания, и ограничиваясь относительно менее важных мест одним русским переводом. Мы начинаем с пролога.

...Пролог к Стратегикону.

«Один разумный человек из благородных, первый в военном деле, который ходил в походы в разные страны в разных армиях, который (многое) совершил, многое видал и слышал от своих предков, и что важнее, воевал с великими царями, видел и победы их, видел и бедствия, и то, отчего и как происходит то и другое,— рассудил, что будет ему в осуждение, если он ничего этого не опишет. И вот он сделал то и другое, и написал эту книгу...».

Далее следуют непонятные слова и заметка об утрате листов. [254]

§ 2. Если имеешь возможность, помогай обидимым.

Если ты имеешь власть судить, будь внимателен, и если найдешь, что толпа говорит правду, давай приговор с человеколюбием. Если же толпа была подвигнута против человека (ложным) наветом, или завистью, то ты, мудрым образом поведя дело, выгороди обвиненного: и ты будешь органом (буквально: устами) самого Бога и его человека. Бойся Бога более, чем человеков, и устыдятся пред тобою все глаголющие скверну. Но только пусть правда твоя не будет отчаянною, а со смирением и любовью. Во всем заступайся за бедного; ибо богатый есть бог бедному для того, чтоб ему благодетельствовать: почему и Болгары называют зажиточного богатым, что означает богоподобного. ***. Если ты принадлежишь к средним людям и не можешь ни быть смелым в слове, ни дать ему того, в чем он нуждается, сделай, что можешь, дай по силе; помоги ему во время испытания и утеши. Если же ты принадлежишь совсем к низшим, чего я тебе не желаю, сострадай ему, раздели печаль, слезы и уныние, и Бог примет это за великое и воздаст тебе. Не смотри на человеческие воздаяния, но на Бога. И если опечалил тебя кто, а ты найдешь его в опасности безвинно страждущим, подай ему руку, ибо ты не знаешь, что родит предстоящий день. Так ты угоден будешь и Богу, и людям.

§ 12. О царе.

Если служишь царю и находишься в числе низших, всяческим хранением храни уста твои, покоряйся высшим и будь в своих мыслях последним, и возвысит тебя Бог. Не будь жесток и непреклонен, не будь непокорен к набольшим: посещай их, но не беспрестанно, потому что привычка обыкновенно делает людей презрительными.

§ 14. О том, что нужно быть внимательным к государыне.

Почитай государыню твою как по истине твою госпожу, мать твою и сестру. Если она захочет пошутить с тобою, ты отклонись, отпрянь, говори с нею потупив глаза в землю. Если господин твой тебя любит и находит удовольствие в том, чтобы ты был [255] при нем, то будь с ним. Если же он не настроен благоприятно, удались от него с миром. Если он тебя обидел, не обвиняй его, но отпусти ему, и Христос за тебя будет заступником.

§ 24. О стратиге.

Если ты поставлен стратигом (воеводой), и тебе вверен народ — под стратигом я разумею главу и начальника войска,— то будь бдителен и ночью и днем, и пусть у тебя на уме будет забота, как бы поставить трофеи (одержать блестящий успех) против (иноплеменного) народа. Если ты находишься в неприятельской стране, то пусть у тебя будут многочисленные верные и деятельные соглядатаи, которых мы называем обыкновенно хусариями ². Ты должен чрез них узнавать силу врага и его хитрые замыслы. Без соглядатаев не возможно исполнять свою службу. Если же кто и без них что-нибудь сделает, то редко и разве благодаря нечаянности. И пусть твои соглядатаи не знают друг друга; иначе, один из них, пожалуй, будет взят и объявит других

§ 25. О хусариях.

Пусть у тебя будут и другие хусарии, так называемые сборные (***). Сборные суть те, которые по восьми, девяти, десяти и больше высылаются ради добывания языка. Не скупись давать им подарки, особенно когда они несут службу. Беседуй с ними часто и обращай внимание во время беседы, кто из них имеет простодушный ум и кто пронырливый, кто лжив и кто правдив. Следует тебе знать, кто из них предприимчив, кто бездеятелен, кто смел и кто труслив. Но только пусть не знают твоего совета (намерения) ни твои соглядатаи, ни кто другой... [256]

§ 49. О враге, не имеющем достаточной силы.

Если враг твой находится внутри укрепления и не выходит оттуда, и ты не знаешь его силы, то узнай от меня: он малолюден и не имеет силы. Но ты все-таки не презирай его по этому; если располагаешь достаточною силою, не давай ему сидеть, но пошли хусариев для отыскания пути, как пройти к нему. Не говори и не верь говорящим, что нет пути; ибо как же он может наблюдать на большем расстоянии; во всяком случае его крепость имеет свой предел. И когда ты отыщешь путь, сам ты не тревожься, но оставайся там насупротив его; а пошли свое войско пробраться тем путем, который ты отыскал. Пусть твои люди имеют во главе человека способного; и когда они дойдут, то если это будет ночью, пусть они разведут огонь, а если будет день, пусть заставят идти дым. Затем наблюдай, когда враги придут в смятение или волнение; тогда и ты сам выходи против них. Таким способом порфирородный царь Василий захватил 14 тысяч Болгар в засеке Загорской, когда ими начальствовал опытный в военном деле Самуил.

Судя по числу пленных и по упоминанию засеки, нужно думать, что речь идет об известном, роковом для Болгар сражении на горе Беласице, после которого 15 тысяч пленных потерпели наказание, ужаснувшее Самуила и ускорившее его смерть. Cedren. II, 459. Под Загорьем разумеется, как у Кедрина (pag. 460), местность, где находится город Мельник.

§ 50. О пресечении обид.

Похвально будет, если во всякой стране, в какую ты обратишься, ты будешь уничтожать притеснения, происходящие от казны или сборщиков податей, особенно на границах. Если же ты не имеешь возможности пресечь злоупотребления, напиши безбоязненно царю. Ибо много стран погибло по сей причине, и не малое количество [257] перешло (иноплеменным) народам, наводя их потом против Ромэев, что произошло, например, во дни благочестивейшего царя Мономаха. Сервлия (***) отправлен был, по его повелению, в Грузию и Месопотамию для переписи и обложения жителей податями, каких никогда там не знали. Он исполнил поручение, потому что он был на все крайне ловок; но за то побудил их целыми домами переходить к царю Персидскому (то есть, Арабскому калифу). Потом они навели его на Романию со всеми его силами, и наполнили ее мириадами бедствий ³.

§ 63. Если ты пойдешь войною на какой-либо народ или город...

Если ты выйдешь воевать какой-нибудь народ или какую-нибудь крепость, то прежде всего раскинь лагерь, и остановившись тут, построй свое войско так, чтобы каждый занимал свое место. Но не останавливайся слишком близко от врага, чтобы не дать доступ соглядатайству. Построив свое войско и дав себе отдых, выходи, если хочешь, на битву против иноплеменников. Послушай, как пострадали некоторые люди, не соблюдавшие такого порядка. Есть город Фессалоника (Солунь); Алусиан с большою толпою Болгар пришел воевать его; но он не укрепил с начала своей палатки, не расположил на удобном месте свое войско лагерем, а так, как пришел, приблизился к стенам со своим ополчением и начал воевать. Между тем люди его были истомлены трудом и тягостями похода; ибо это уже обыкновенное дело, что большие утомительные переходы расслабляют и делают вялыми даже людей, выдающихся пред другими крепостью и силою телесною. И вот, не разбив лагеря, они разбрелись кто в ту, кто в другую сторону; один хотел напиться воды, другой хотел попасти своего коня, иной сам желал отдохнуть от усталости. Когда находившиеся внутри (городского) замка заметили, что они разбрелись так беспорядочно, то внезапно выскочив, напали на них и сейчас же обратили Болгар в постыдное бегство. Одни из них были убиты, другие умерли от жажды и от усталости; остальные, загнанные как овцы в ограду (загон), были взяты в плен. Сам [258] Алусиан, этот удивительный воин, бежал одинокий, сбросив с себя латы. Будь к этому внимателен!

Cedren. II, 532; Attaliot., p. 9; Pselli Histor., pp. 69 — 73; Zonar., IV, 145 (ed. Dindorf).

Речь идет об известном походе Алусиана на Солунь в сентябре 1040 года, когда Болгария находилась в полном восстании против византийского господства, тяготевшего над нею со времен Василия II. Рассказ нашего автора должен быть сопоставлен с единственным несколько подробным повествованием о том же событии, читаемым у Кедрина и принадлежащим первоначально Скилицию. При этом окажется некоторое, довольно существенное разногласие. Приведенный сейчас рассказ оставляет такое впечатление, что Болгары стояли под Солунью не дольше одних суток, [259] и что в первый же день их беспорядочные и нестройные толпы были рассеяны. Между тем, по другому представлению, осада продолжалась гораздо дольше, и Болгаре вели дело гораздо более толково: в продолжение шести дней они пытались взять город приступом, действовали осадными и стенобитными орудиями, по всем правилам тогдашнего военного искусства, и затем уже, после того как приступы были отбиты, они перешли к обложению города; но правда, что тут они не показали достаточной бдительности. И у Кедрина мы находим, что Болгары потерпели поражение вследствие неожиданной вылазки находившихся в Солуни военных отрядов, поддержанных местным населением; сверх того, придается особенное значение заступлению св. Димитрия и сообщается о. чудесном его участи в бою. Не так легко решить, которому рассказу следует отдать преимущество. Повествование Кедрина, отзывающееся уже слегка легендарностью, принадлежит как сказано, Иоанну Скилицию, жившему в самом конце XI века, и в данном случае не может быть сведено к другому, более близкому и непосредственному источнику, так как Атталиота, служивший в дальнейших частях главным авторитетом для Скилиция, рассказывает события первой половины XI столетия весьма кратко, посвящает болгарскому восстанию не более десяти строк и только вскользь упоминает о набеге Болгар на Солунь. Пселл, в своих исторических мемуарах, много говорит о вождях национального болгарского движения, о своем личном знакомстве с Алусианом, но самый ход и распространение восстания интересуют его столь мало, что он совсем даже не упомянул о походе Болгар на Солунь. Зонара, который, сверх Скилиция, пользовался уже и Пселлом, последовал примеру последнего. Неожиданное подкрепление рассказу Скилиция приносит источник весьма отдаленный и сам по себе довольно смутный, именно исландская сага о Гаральде. Но об этом речь будет после, так как ниже в той же нашей рукописи мы найдем еще одну повесть, относящуюся к осаде Солуни Болгарами в 1040 году. Прибавим, что сообщения о количестве болгарского войска — в 40 тысяч человек, и о числе убитых — 15 тысяч, находящиеся у Кедрина = Скилиция, могут быть приняты за вполне достоверные без всякого подрыва для нашего автора. Ср. Иречек, История Болгар (в переводе Ф. Бруна), стр. 269; Racki, Borba Juznih Slovena, pag. 122. [260]

§ 64. О Печенегах.

Когда, вследствие Божьего попущения явились Печенеги и вступили в ромэйские пределы, то благочестивым царем Константином Мономахом выслан был Константин Ректор с войском и большою силою воевать их. Вышедши с отвагою против бесчисленного их войска, он не раскинул лагеря, не поставил палатки, не дал отдыха утомленным воинам своим, но сейчас же устремился на битву со врагами. А Печенеги, успевшие отдохнуть, с бодростью доскочили вперед и стали строем. Ибо пища и отдых обыкновенно делают более смелыми даже и очень робких людей. Ромэи и кони их, впав в уныние частью от труда и совершенного пути, частью от истомы и жажды, не могли выдержать даже малейшего натиска, но тотчас обратились в бегство; и произошло большое их избиение. Здесь пали самые сильные и храбрейшие из Ромэев, погибли целые десятки тысяч, и почти вся Ромэйская страна наполнилась плачем.

Cp. Attaliot. p. 32; Cedren. II, 596—597; Zonar. IV, 176. [261]

Разумеется один из первых византийских походов против перебравшейся на ту сторону Дуная Печенежской орды, относящийся к 1049 году. Константин Ректор, очевидно, есть тоже самое лицо, которое разумеется у Атталиоты в следующих словах: *** (Attal., p. 32). У Кедрина = Скилиция начальствовавшее в этом походе лицо обозначено именем: *** (11,596); а ректором называется у него Никифор, начальствовавший в следующем походе (II, 597: ***), тогда как у Атталиоты и там играет главную роль Константин евнух и препозит (pag. 33, в конце ***), при чем, однако, нет указания на тождество этого Константина с вышеозначенным не названным по имени ректором. Если есть тут какое противоречие, то оно разрешается в пользу Атталиоты свидетельством нашего автора. Нет никакого сомнения, что в данном месте у него идет речь именно о том самом походе Греков к Балканским проходам и о том самом поражении их при Диамполе (Яиболе), которые описаны в означенных местах у Атталиоты и Кедрина = Скилиция. В наиболее подробном и точном рассказе Атталиоты ход дела представляется именно в таком же виде, как у нашего писателя. (Ср. нашу статью: Византия и Печенеги — Ж. М. Н. Пр., 1871 г., стр. 137).

§ 65. О том, что нужно обращать внимание на время и нужду.

Если нападет какой-нибудь народ, и война сделается неотвратимою, то если противники терпят недостаток в сене, в пастбище (для скота) и в съестных припасах (для людей), а у тебя во всем этом изобилие, отлагай (решительное) сражение, обманывая иноплеменника притворством и проводя его день за днем. Пошли подарки их вождю, усыпляя его энергию, ибо приманка уловляет рыбу, а людей — чаще всего принятие подарков и блеск золота (***). Если ты будешь заставлять его ждать, то и кони его пострадают от недостатка корма и пастбища, и вообще всего необходимого, и самые иноплеменники истомятся и обессилеют. Когда же ты узнаешь о бедственном их положении, тогда нападай в них, и я уверен, что ты сокрушишь их. [262]

§ 66. О том, когда нужно держаться против врагов системы выжидания.

Равным образом затягивай (делай проволочку) и в том случае, когда к тебе идет на помощь подкрепление людьми ⁴, только выбери себе, если можешь, безопасное место; когда же ты выжидаешь, то всеми средствами и днем и ночью наблюдай, чтобы враги не напали на тебя врасплох и не сделали тебе вреда. Если же ты не имеешь обилия во всем и не ожидаешь себе подкрепления людьми ⁵, а напротив и запасы для скота (лошадей) находятся у тебя в скудном количестве, то совсем не откладывай (боя), но приблизься к врагу на удобном месте; дай отдых войску на два или три дня, если есть к тому возможность, и затем, снявшись с места, вступай в битву. Не бездействуй: иначе, когда у тебя выйдут запасы, войско твое даст тыл без сражения. При твоей медленности и при недостатке (запасов), они оробеют и отступят. Расскажу тебе еще один случай.

§ 67. История о Печенегах.

Монах Василий, волостель Болгарии, отправлен был покойным царем Мономахом воевать Печенегов. Он выступил против них и вышел к ним на встречу, имея помощником аколуфа Михаила: у обоих было много войска. И вот, как сказано, выступив и приблизившись к врагам, они, вследствие неопытности, не захотели тотчас же вступить в сражение, но откладывали (бой) со дня на день. Между тем стал ощущаться недостаток в припасах для войска и скота. Враги же, приходя от своей невоздержной трапезы, подступали близко к войску, поднимали вопль и снова удалялись. Ромэи, частью бедствуя от недостатка припасов, частью оробев вследствие необходимости видеть их ежедневно и слышать их крики, дали тыл даже без боя. Ночью они сели на коней и побежали, но только не избегли рук супостатов; и таким образом вследствие неопытности произошло самопроизвольное распадение армии. Ибо если люди страдают от труда, утомления и [263] недостатка в пище, то хотя бы существовало ожидание сражения, все-таки удрученное их положение поселяет смятение в душах и приводит к отступлению. Вождь, избегай удовольствий, чтобы не попасть, как птица, в сети.

Cp. Attaliot., pag. 37; Cedren. II, 607. Разумеется забалканский поход 1053 года, кончившийся поражением Византийцев при Великой Преславе (близ Шумлы). Один из предводителей экспедиции назван у Кедрина в данном месте Василием Синкеллом (***), но это есть то же самое лицо, которое уже ранее встречалось под наименованием Василия монаха, правителя Болгарии: Cedren. II, 586 и 588: ***. Точно также Михаил аколуф (то есть, вождь варяжских дружин) еще в 1048 году был начальником придунайских городов (Cedren. II, 585: ***), затем он участвовал в предшествовавших походах на Печенегов, отправлен был на восток и теперь снова был вызван для действий против страшной турецкой орды. Cedren, II, 603, 606, 607: *** и т. д. Два известные доселе рассказа о ходе самого дела при роковой для Византийцев встрече с [264] Печенегами около Шумлы представлялись не совсем согласными в подробностях. Новый источник ближе сходится с Скилицием, который тоже говорит о недостатке съестных припасов (***). По Атталиоте, причиною бедствия были присланные из столицы царские инструкции, советовавшие осторожность, и зависть «Болгарского сатрапа» к своему товарищу, Михаилу аколуфу; решенное на основании этих мотивов отступление превратилось в явное бегство. Ср. Византия и Печенеги, стр. 135, 136.

§ 68. О пограничном начальнике (***).

Если ты поставлен на границе (***), и будет у тебя соседом какой-нибудь топарх (самостоятельный владелец), то если это будет мирный человек, держи и ты мир с ним; но только не доверяйся ему. Ему не пакости, но и свою область береги внимательно. Если же ты, не терпя от него никакой обиды, вздумаешь ему пакостить, то во-первых, ты возбудишь против себя его, да и других топархов, и сделаешь то, что все отпадут от Ромэев и станут злоумышлять против них; а потом, опасаясь твоих происков, они приготовятся к обороне и нападут на тебя либо тайно, либо явно и захватят тебя (в свои руки). А если этого не в состоянии будут сделать, то все-таки причинят много вреда и тебе, и царской земле. А после, если бы ты и захотел держать с ними любовь, они уже не будут прямить тебе.

§§ 69 и 70. О соседних топархах ⁶.

Если соседний с тобою топарх вздумает тебе пакостить, не поступай с ним резко, а хитри с ним, показывай притворное миролюбие и простодушие. Но береги свою область, и если можешь, найди себе друзей в его земле, чтобы чрез них узнавать его намерения. Посылай им дары потихоньку, посылай также явные подарки самому топарху, обманывая его. Когда же он, ради твоих подарков и притворной твоей любви, размякнет, тогда собери тайком своих людей и со тщанием наступай на него и на его народ внезапно, и ты не потерпишь неудачу, истребишь и уничтожишь его. И еще ты получишь похвалу, как от друзей, так и [265] от врагов, так как, ведь, ты не был повинен в том что он начал, но только принял меры против зачинщика; от царя же ты примешь честь и награду за то, что хорошо повел дело. А он, хотя бы и получил возможность бежать, уже будет человеком безличным и бессловесным пред соседними топархами, так как сам был причиною своей беды. Ему скажут: «Ты пострадал по заслугам. Когда никто тебя не трогал, кто заставлял тебя пакостить чужой стране, враждовать и поднимать против себя того, кто ничем тебе не вредил?» И не только не помогут они ему, но еще будут уважать тебя и бояться тебя, как настоящего стратига.

§ 71. О набегах и горных проходах.

Но только вот что: когда ты вступишь в его землю и разоришь ее, то если есть клисуры (тесные горные проходы) там, где ты вошел, не возвращайся тем же путем. Ибо, зная о неудобопроходимости клисур, враги займут их заранее и на возвратном, пути сделают тебе большой ущерб. Так сделал Требиньский Серб с катапаном Драча Михаилом, сыном логофета в Диоклее (Дукле), и уничтожил его войско свыше 40 тысяч. Названный стратиг, вступив в Диоклею, разорил ее и на возвратном пути обрел клисуры, чрез которые он вошел, занятыми и попался в плен. Хотя и был, кажется, у него другой путь для безопасного отступления, но вследствие необдуманности, а еще более — неопытности он дал себя полонить.

Cp. Cedren. II, 543; Presbisteri Diocleatis Regnum Slavorum, cap. ХХХШ (Schwandtner, III, 498, 499). [266]

И византийский хронограф (Cedren. II, 526, 527 и 543, 544), и Диоклейский пресвитер (cap. XXXII и XXXIII) говорят о двух неудачных греческих походах против Стефана Воислава Сербского, владевшего Дуклеей и Зетою. Первый приходится на 1040 г, второй — на 1042. В первом византийским военачальником был Георгий Провата, во втором — воевода Драчского округа, патриций Михаил, сын логофета Анастасия: ***. (см. о нем еще стр. 583, 634). Таким образом имя, отечество и звание вождя экспедиции, обозначенные в нашем отрывке почти совершенно одинаково с хронографом, и делают несомненным, что под Сербом Требиньским разумеется Стефан Воислав, и что разумеется здесь второй византийский поход против него. Почему он в данном случае назван Требиньским, тогда как после в других местах у того же самого писателя именуется Дюклейским или Дуклянским,— мы не знаем. Ясно только, что он владел и областью Требиньем. *** — написание не совсем обычное: у Константина Багрянородного страна, составляющая часть теперешней Герцеговины, называется ***, также и главный ее город, а жители — *** у латинских писателей (у самого Диоклейца) — Tribunia. Описания несчастной для Греков экспедиции у Кедрина и особенно у Диоклейского пресвитера гораздо подробнее, но в существе дела согласны с сообщением нашего писателя. По (Скилицию) Кедрину, греческая армия состояла даже из 60 тысяч, а 40 тысяч были убиты; причиною бедствия было именно то, что Греки дали заманить себя по ту сторону горных проходов, а когда, разорив равнины, хотели возвращаться назад, то Сербы напали на них в горных теснинах, заранее занятых. У Диоклейца греческий стратиг Драча называется почему-то Курсилием (Cursilius); он поднял против Стефана соседних сербских владетелей, жупана Хелмского Лютовида, Боснийского бана, и жупана Расы; нападение было предположено с двух сторон Лютовид и другие князья шли с севера, а Курсилий с юга; чтобы предупредить их соединение и не быть окруженным, Стефан Воислав бросился на Греков, которые уже прошли Бар (Antibaris), на западе Скадарского озера, тогда как Лютовид занял Требинье (город); трое из сыновей Зетского (Черногорского) князя заранее заняли горные вершины в проходах; сам Воислав с остальными напал на греческий лагерь ночью: перебил передовые [267] посты, что навело большой страх; Греки пришли в смятение; между тем военная труба затрубила, ей отвечали звуки из гор, где находились дети короля — правда, всего с десятью юнаками у каждого; но Греки думали, что они окружены со всех сторон, и обратились в беспорядочное бегство и были преследуемы до реки Дрина. См. Racki, Borba Juznih Slovena, pag. 124—126.

§ 72. О соглядатаях.

Имей соглядатаев и разумных съемщиков; пусть прежде чем ты выступишь, они высмотрят пути, и как скоро ты вошедши разоришь страну, выходи другим путем, и не будет тебе заботы. Если же нет другого пути, вторгайся внезапно и без предуведомления, и после опустошения скорее возвращайся тою дорогою, которою пришел. А если не так, то вели своим людям занять клисуры и вершины гор, и дай им в начальники мужей храбрых и разумных; затем, разорив страну, возвращайся с Божиею помощью, не имея печали, радуясь и веселяся. Береги пограничные укрепления (***) и вверенную тебе страну и не доверяй соседним топархам, хотя бы они и очень заявляли о своей дружбе к тебе.

§ 73. О главе крепости Девина.

Расскажу тебе такой случай. Есть укрепление в странах Великой Армении; находится оно на высоком месте, имея на верху значительно обширную равнину, достаточную и даже с избытком для того, чтобы живущие в крепости имели землю для хлебного посева, для пастбища скота и для всякой своей потребы; оно со всех сторон ограждено скалами и глубокими расселинами, так что нет места, откуда мог бы кто-нибудь воевать его; даже доступ к нему возможен по одному только узкому пути, после которого можно проникнуть воротами во внутрь укрепления, и притом все-таки с большим трудом. Одним словом, не было более надежного укрепления. Вот этим укреплением желал овладеть топарх Девина и дед мой. Что же он придумал? При помощи больших подарков он делает себе другом начальствовавшего в нем стратига и дает ему знать: «если в чем будешь нуждаться, смело присылай ко мне и получай от меня». И вот соблазненному такими [268] речами стратигу пришлось быть в нужде относительно хлеба. Он дает знать (топарху), и тот отвечал: «с удовольствием доставлю столько, сколько ты требуешь», и в самом деле посылает ему тысячу животных, навьюченных хлебом; при каждых двух ослах приставлен был один человек как бы для надзора за ними. Стратиг (крепости) рассуждал с собою: «если моя крепость получит провиант от самого врага Романии, то какова же будет моя заслуга!» Когда пришел хлеб, он с радостью отворил ворота, чтобы впустить животных и сопровождающих людей. Но люди были вооружены для боя и имели на себе скрытыми мечи свои. Когда они вступили, они сейчас же раскрыли ворота крепости, перебили ее гарнизон и овладели ею. Таким образом дружба сделалась причиною несчастия и достопамятным событием. Итак, тебе следует беречься друзей столько же, сколько и врагов. Ибо, если бы не поверил стратиг мнимым своим друзьям и велел бы разгрузить ослов вне ворот, то хлеб был бы в выигрыше, хитрость их осталась бы тщетною, а стратиг был бы обеспечен. [269]

Рассказ, сообщаемый в этой главе, мог бы служить хорошею опорою для определения личности нашего автора, если бы хотя одно из действующих лиц было названо по имени. Несомненно прежде всего то, что здесь идет речь об Армянской стране и городе Девине (Двине), в области верхнего Аракса (при небольшой речке, впадающей в Гярны-Чай, приток Аракса: см. комментарии Г. С. Дестуниса к переводу Прокопия Кесарийского Истории войн с Персами, II, 181). То, что в заглавии город назван Тивинием (***), а в тексте говорится о топархе Товия (***), не должно смущать нас: текст и заглавие принадлежат, может быть, не одному лицу; сверх того, есть признаки, что область и удел Великой Армении Девин иногда отличались в самом способе наименования от города или крепости Девина. У Прокопия (I, 263): ***У Менандра: *** (область), у Константина Багрянородного, dе administr. imper., pag. 192: *** (город), но pag. 200: ***, у Кедрина (II, 558 и сл.): ***, область и город. Армянисты передают название на европейские языки то написанием Довин, то Девин или Двин. Может быть, и в нашем тексте следовало бы читать во втором случае: ***. Содержание нашей повести предполагает, что в данное время город или крепость Девин находился в руках какого-то лица, носившего звание стратига или воеводы, а это намекает либо на принадлежность его к византийской иерархии, либо на близость к ней. Далее оказывается, что людей, нападающих на него, стратиг считает врагами Романии, то есть, Восточной (Византийской) империи. Можно бы допустить, что крайне небрежный переписчик, от которого дошла к нам рукопись, написал «Романия» вместо Армения, что в подлиннике читалось: ***?. Но это, как после окажется, не делает большого различия и во всяком случае не представляет необходимой поправки. С другой стороны, [270] врагом стратига, владеющего крепостью Девином, является топарх Девинский, то есть, самостоятельный или полусамостоятельный владелец области, очевидно желающий возвратить захваченный другими главный город его удела. По-видимому, этот самый топарх и был дедом нашего автора, который после в другой истории именуется Кекавменом; но возможно и другое толкование — что дед был только союзником и помощником топарха, что нападающих было двое, так как в конце рассказа говорится во множ. числе о мнимых друзьях, а не о мнимом друге. Качества нашего манускрипта таковы, что дают полное право сделать соответствующие легкие исправления в тексте и читать: *** (так собственно и стоит в рукописи) ***. Так как и в этом случае топарх остается все-таки главным действующим лицом, то понятно, что автор Стратегикона, вообще писатель не особенно литературный и тщательный, перешел затем к единственному числу и только в конце опять воротился ко множественному. В таком случае Кекавмен-дед будет только союзником или пособником врага Романии или Армении, владевшего областью Девинскою, но не самым городом. Дальнейшие соображения, требующие разысканий в области армянской истории и в частности города Девина, мы отлагаем до главы 169-й, в которой тот же самый дед нашего автора снова является на сцене, но уже в другой роли.

§ 74. Другое нечто подобное о том, что не следует вступать в дружбу с соседним тебе топархом.

Расскажу тебе и другую хитрость иноплеменника. Катакалон Клазоменийский был стратигом в Рагузе (Дубровнике). Стратиг захотел поставить себе трофей (отличиться) посредством притворной дружбы. В далматинских городках Зете и Стамне был топархом Воислав Диоклеец (родом из Дукли). Стратиг хотел схватить его, и что же он предпринимает для этого? Он вступает с ним в дружбу, начинает ему посылать почаще подарки, думая обмануть его. Но тот хотя и был варвар (иноплеменник), все-таки имел ум от природы и опытность. Он принимал подарки и притворялся, что будто вследствие благосклонности и милостей стратига он сделался (покорным) слугой императора. Так как у топарха был новорожденный сын, то [271] стратиг вызвался быть его восприемником от святого крещения. Тот отвечал, что с удовольствием (на то согласен), если ему это угодно, и что пусть он придет к нему в дом. Стратиг не пожелал того; но они условились оба, что они заключат кумовство посредине между округом воеводы (стратига) и волостью топарха. Стратиг приготовил на этот случай и скороходные суда на море (место было приморское), чтобы, когда он подаст знак, можно было схватить топарха и втащить его на судно. Но такой же план имел и топарх; у него были приготовлены в тайном месте храбрые люди, чтобы, когда он подаст сигнал, о каком он с ними условился, они выскочили и схватили стратига вместе с его спутниками. Так и случилось. Они сошлись в одном месте, разменялись приветствиями и сели. Но когда они садились, подан был сигнал; стратига окружили, связали по рукам и по ногам и отвели его в узах, а равно и сына его и всех его спутников, и наконец, самые дромоны (быстроходные суда) в город Стамн. В те самые сети и мрежи, которыми он хотел уловить другого, он попался сам — к великому поношению Ромэев. Заботься о том, чтобы хитрость, тобою придуманная, не обращалась в торжество для других; ибо (большая) ловкость других обращается во славу и выгоду другим. Посему ты должен поступать обдуманно. Я привожу тебе не старые примеры, то, что случилось незадолго до наших дней. Всего чаще воеводы страдают от мнимых друзей. [272]

Любопытный рассказ, заключающий в себе до сих пор совершенно неизвестные подробности об отношениях знаменитого Стефана Воислава или Доброслава к Византии. Очень вероятно, что проделка его с Дубровницким греческим воеводой относится к тому периоду, когда он, тайно ушедши из Царьграда, поддерживал сначала притворную дружбу с Греками, а между тем подготовлял восстание. Dobroslaus — sapiens et ingeniosus-coepit se subdere Graecis et esse quasi adjutor et socius eorum (Presbyt. Diocleat., p. 497). Другими словами, факт этот, вероятно, предшествовал первому походу Греков против Воислава, в 1040 году, о котором речь идет у Кедрина (II, 526) и у Дуклянского пресвитера (в 32-й главе). Мы в первый раз узнаем отсюда о пребывании в Дубровнике византийского стратига в данный период времени. Единственное указание на подчиненное отношение Дубровчан к Восточной империи пока заключалось в известии об участии их в морской битве против Сарацин, разбойничавших по берегам Иллирика, под начальством Навплийского воеводы Никифора. Cedren. II, 499: ***. Теперь нам известен византийский стратиг этого города, по происхождению принадлежащий к чисто греческой расе, так как прозвание его, если мы его верно читаем, указывает на Малую Азию. Катакалон думал отличиться [273] и выслужиться захватом Стефана Воислава уже потому, что это был топарх, своевольно ушедший из Царьграда (Cedren. II, 526). Если же кому покажется возможным отнести нашу историю к более позднему времени, поставить ее в промежутке между двумя византийскими походами в приморскую Сербию, между 1040 и 1042 г., то мечты воеводы о «трофее» станут еще понятнее, хотя самый образ его действий от того не представится более рассудительным.

§ 75. Другой рассказ о взятии города хитростью.

Димитриада есть приморский город Эллады, хорошо защищенный морем и окрестными болотами. Им овладел Делиан: это был топарх Болгарский. А овладел он им таким образом, он послал туда старого и опытного в военном деле вождя — на болгарском языке стратиг называется чельником — по имени Литовоя Диаволита, дав ему и отряд для охраны города. Пришедши туда, он вновь выстроил стены, которые были в небрежении, поставил (оборонительные) метательные и другие орудия, какие прилично было поставить стратигу. Укрепив город, он впал в беспечность, не боясь нападения извне и не подозревая какого-либо злоумышления изнутри, так как туземцы были совсем простые люди и совершенно неопытные, да притом он закрепил их присягою. Но беспечность обыкновенно приносит печали и неожиданные опасности. Успокоившись и не имея подозрения к находящимся внутри, воевода предался роскоши и распутству. Между тем туземцы хотя и были неопытны, но так как сама природа есть наставница во всякой проделке и хитрости, они дали знать дуке Солунскому, чтоб он послал кого-нибудь взять крепость и почтить их (?). Дука посылает некоего панфеота Зепе с кораблями и людьми. Когда корабли пристали вблизи гавани в скрытом месте, об этом сообщено было тайком местным жителям. Они пошли, тотчас захватили воеводу, и связав его, а также и стражу, передали в руки Ромэям. [274]

Ср. Cedren. II, 529.

Рассказанный факт относится к истории болгарского восстания в 1040 году, он предшествовал появлению в числе предводителей известного уже нам Алусиана и последовал за низложением Тихомира, когда Делиан был единственным главою Болгар. Известие это представляет совершенно новую подробность в истории восстания. Кедрин (Скилиций) говорит только о том, что Делиан отправил одну армию, под начальством Анфима, в Елладу (dueoxsiXe oxpatiav ev 'EXXdSi), и что эта армия встретилась под Фивами с Византийцами и нанесла им поражение. Очевидно, что это был весьма удобный момент для захвата городов Еллады, находившихся в тылу, если только они не были заняты еще ранее. Димитриада, город при заливе Воло (Пагасейском), вместе с большею частью древней Фессалии в византийское время входила в состав темы (воеводства) Елладской. Имена «чельника» Литовоя Диаволита (родом из Девола), равно как и панфеота (панфеоты — особый род войска) Зепе, у Византийцев не встречаются в данный период. [275]

§ 76. О том, что начальнику не следует оставлять крепости.

Есть в Болгарии крепкий город Сервии. Его охранял греческий стратиг, по имени Магирин, и два таксиарха, каждый с своею тысячью. А дед мой по матери Димитрий, прозванный Полемархием, был выдающимся главою в этой стороне на границе: после замирения Болгарии покойный государь Василий Багрянородный возвел его в сан патриция и сделал притом мистиком. Он целый год мучился и проводил бессонные ночи, чтоб овладеть этим городом, совсем неприступным, и не мог его взять. Все его думы обратились в ничто. Благодаря скалам и страшным расселинам крепость пользовалась безопасностью. Но внизу ее при крутизне было место для купанья, куда спускались (греческий) воевода и таксиархи, когда им приходила охота, и там мылись. Мой дед придумывает следующую хитрость. Он пришел ночью и стал насупротив крепости с своими людьми — место это было лесистое покрытое кустарником,— и вот он всем приказал взять в руки большие кусты, держать их пред собою и осеняя прикрывать и коней, и всадников, так чтобы казалось, что тут не люди, а растущий тут на месте лес. Он поставил двух хусариев на вершине вблизи крепости. Как скоро воевода и таксиархи (тысяцкие) сошли вниз и стали купаться, хусарии подали знак, какой им был указан. Пришпорив коней, они окружили место купанья и захватили тех, кто тут был. Ибо человек невнимательный и ходящий нехранно часто попадает в беду. Когда они были захвачены, то и крепость была взята без кровопролития, Помни это, и если ты стережешь крепость, имей большую внимательность и ко внешним, и ко внутренним, и не верь даже своему человеку; иначе погубишь себя и своих людей. [276]

Рассказ идет о том, как Сервии были взяты Болгарами. Димитрий Полемархий, дед нашего автора по матери, являтеся в нем полководцем царя Самуила; его позднейшее возвышение при Византийском дворе Василия II упоминается здесь только мимоходом для объяснения, что это было лицо значительное, имевшее вес. Замирение Болгарии, после которого Димитрий превратился в греческого сановника, в том именно и состояло, что Василий II привлек на свою сторону болгарское боярство, щедро раздавая ему византийские чины и звания. Из других источников известно нам о том, что в Сервиях после находился болгарский гарнизон, что начальником этого гарнизона был болгарский боярин Николица, и что царь Василий взял город, склонив на свою сторону Николицу, который, впрочем снова изменил, перебежав к соплеменникам и приходил осаждать Сервии с царем Самуилом (Cedren, II, 452, 453). *** [277] ***. Эта вторая осада была, однако, совсем неудачна. Николица, как мы увидим ниже из другого рассказа нашего автора, подобно Димитрию Полемархию, был свойственником его деда Кекавмена, которому Василием II поручен был важный пост в Елладе. Сервии именно находились на границе Македонии (Македонской Болгарии) и Фессалии, входившей, как уже раз замечено, в состав воеводства (темы) Елладского чем и объясняется важное стратегическое значение пункта. Cantacuz. Histor. III, 58: *** IV, 19, ***. Теперь это — Сефлидже (по-турецки).

§ 78. О том, что нужно внимательно наблюдать за стенами крепости и не иметь дома, тесно прилегающего к стене.

Осматривай, и притом каждый день, стены извне и изнутри, а равным образом и ворота. Стены замка пусть стоять свободными, и пусть не будет того, чтобы какой-нибудь дом прилегал к ним, а если есть такой дом, то вели его разрушить, и обнажи стены извне и изнутри, а равно и все ворота, дабы можно было безопасно обходить и все осматривать. Если примыкает к стене дом старинный и дорого стоящий, пусть тебя не пугает его уничтожение: вели его разрушить. Расскажу тебе такой случай. В Италии при море есть город Отранто. Его охранял уроженец Отрантский Малапетци, имея гарнизон, состоявший из Русских и Варягов, пехотинцев и моряков. Этот Малапетци имел племянницу, а у племянницы был дом подле самой стены. Отчасти потому, что это был дом старинный, отчасти потому, что это был дом дорого стоящий, наконец, отчасти потому, что это был дом, принадлежащий племяннице, дядя пощадил его и не велел разрушить, не питая с этой стороны никакого подозрения. Франки много старались взять Отранто войной и не могли. Что же придумал их граф? Он дает знать вышереченной племяннице Малапетци: «Если ты поможешь мне войти через стену в город, то я возьму тебя в жены». Он дал ей в этом клятву, сопровождая ее богатыми подарками. Увлеченная желанием, [278] она согласилась, сделала, чего от нее требовали: ночью на веревке она втащила несколько Франков, самых умных и ловких; а те, при наступлении ночи, выворотив стену замка, ввели Франков уже в большом количестве, и пред рассветом, с криком напали на горожан. Неожиданно увидев врагов внутри крепости, они обратились в бегство. Внезапное бедствие имеет то свойство, что, при наступлении его теряются самые мужественные и рассудительные люди. Тот, кому было вверено попечение о городе, Малапетци, тоже, обратился в бегство; он один взошел на корабль и спасся спасением позорным и достойным жалости: жену и детей он оставил в руках врагов. [279]

Отранто был одним из тех городов византийской южно-италианской темы, которые позже всех других подчинились власти пришлых завоевателей, Норманнов. О судьбе его мы имеем следующие известия: Скилиций (Cedren. II, 722) говорит, что, когда Константин Дука (1059—1067 гг.) прислал в Италию стратигом Абулхаре — а это было около 1060 года, — то на стороне Греков оставались еще Бари, Отранто, Тарент и Бриндизи: *** и т. д. С этим не вполне согласны известия «Краткой норманской хроники», напечатанной у Муратори, которым следовал де-Блазиис в своей истории норманнского завоевания (de В1аsiis, La insurrezione Pugliese e la conquista Normanna nel secolo XI. Napoli, 1864). Известия эти заключаются в следующем. Chronicon Northmannic. Murat. V, 278: Anno MLV. Fugatus est iterum exercitus Graecorum in terra Tarentina, et captum est Hуdrontum et castrum Minervae. Потом: Anno MLX. Mensi Octobri venit miriarcha, cum exercitu imperiali... et fugavit Northmannos et iterum recuperavit eas (urbes, то-есть, Тарент, Бриндизи, Орию) cum aliis terris et Hydrunte. Наконец: Anno MLXVIII. Mense Octobri captum est iterum Hydrontum, et fagati sunt Graeci ab ea. По этим известиям, Норманны два раза брали Отранто в 1056 и в 1068 или 1067 году, и когда прибыл в Италию мириарх (тысяцкий), то есть, по видимому — тот же самый Абулхаре в 1060 году, то Отранто еще не был возвращен Греками: это было заслугою самого Абулхаре. Разногласие в последней части известия, очевидно, не весьма существенно и легко устраняется, если мы обратим внимание на буквальный смысл выражений Византийца: он говорит о настроении в пользу Греков, что возможно было и для города, за пять лет пред тем взятого Норманнами или подчинившегося им по договору (ср. de Blasiis, La insurrezione Pugliese, II, 65). Затем, что касается второго норманнского завоевания, то по одной редакции Барийских летописей оно произошло в 1064 году. Anonymi Barensis chron. Murat. V, 152 (в издании Пертца этого места нет): Anno 1064, ind. II. Capta est Idrontum a Gosfreida suo comite. Но, не говоря о прочем, [280] это известие документально опровергается тем, что Константин Дука в 1065 году называет Отранто в числе городов, подчиненных церковной, а следовательно, и политической власти императора (Zachariae, Jus Graecorom., III, 325: ***). Амат, а вслед за ним и Лев Остийский, говорят о (втором) покорении Отранто Норманнами после возвращения Роберта Гвискарда из сицилийского похода (1065 г.) и пред самым началом обложения апулийской столицы, города Бари: Aime, L' Ystoire de li Normant (ed. par Champollion-Figeac), pag. 159: Et ensi fist, quar premerement asseia Otrente et attornia la de diverses travacles et de chevaliers. Et tant l'asseia quant par armes et par pourete jusques a tant que cil de la cite la rendireut, quar non pooient autre faire… Et de la se parti -- et s'en vint a Bar... Cp. Leo Casinens. Pertz, SS., VII, 707: Ydrontum denique tandiu obsidens afflixit, quousque illi se tradidit. Inde Barim terra marique circumdat... Так как осада Бари началась в августе 1068 года, то здесь опять является некоторое противоречие с краткою норманнскою хроникою, по которой Отранто покорился в октябре этого года, следовательно, не до начала осады города Бари, а во время ее. Но дело в том, что летосчисление норманской хроники ведется по системе мартовских годов упреждающих, так что на самом деле взятие Бари должно быть относимо к 1067 году. Ср. de Blasiis, La insurrezione Pugliese p. 125 и 120. Откуда он взял какое-то новое завоевание Отранто Греками несколько ранее, но в том же 1067 году, мы не понимаем; это явное недоразумение. Ср. Hirsch, Forschungen VIII, 303; но он напрасно отвергает здесь достоверность норманнской хроники. Вильгельм Апулийский (Gesta Roberti: Pertz, SS., IX, 259) говорит только о первом взятии Отранто Норманнами, помещая его в периоде, когда главным вождем Норманнов был один из старших братьев Роберта Гвискарда, Гумфрид, то есть, в промежутке между 1053—1056 годами, что подтверждает известие краткой норманнской хроники о двукратном взятии Отранто Норманнами:

— Hunc et Barini, Tranenses et Venusini

Cives Ydrunti famulantur et urbs Acerunti.

Теперь представляется вопрос: к которому из этих двух завоеваний относится наш рассказ? По всему вероятию — к первому, [281] к завоеванию 1055 года. Из приведенных выше слов Амата видно, что во второй раз город был взят не какою-либо хитростью, а голодом. Сверх того, в 1067 году Роберт не мог давать обещания родственнице Малапетци жениться на ней, так как он с 1059 года был женат на знаменитой Сигельгаите, сестре князя Салернского (de Blasiis, II, 40—42). Правда, он был женат и в 1055 году; но дело в том, что нет никакой нужды предполагать, чтоб и в первый раз Отранто взят был Робертом, а напротив следует думать, что слова краткой норманнской хроники о сдаче Отранто графу Госфриду все-таки имеют основание.

Что касается присутствия Варягов в южной Италии, то его одинаково можно предполагать, как для 1067 года, так и для 1055. Варяги действуют там в 1047 году; в этом году они возвращаются из Бари в Отранто; в 1048 году они берут для Греков город Лечче (см. Lupi Protospat. Pertz, SS., V, 59, и Anonymi Barens. Murator. V, 151); они снова приходят в Бари с Маврикою в 1066 году: Et Mambrica cum chelandiis venit Bari cum Guarangi (Anonym. Barens. Chron. Murat. V, 153) Более неожиданна встреча с Русскими: до сих пор можно было думать, что если какие отряды из Русских встречались в южной Италии в первой половине XI века, то все они выведены были отсюда Маниаком в 1043 г. (см, Pselli Miscellanea: Sathas, Biblioth. graeca, V, 138). Наконец, нужно остановиться на имени начальника византийского отряда в Отранто. Фамилия Мелопецци известна и по италианским источникам: она играет свою роль в самой столице Апулии, но это не мешает признавать ее происхождение из Отранто, или наоборот. Anonym. Barens. Chron. Murator. V. 151, 153. Anno 1051. Venit Argiro Magistri in Idronto --- et intravit in Bari. Et occisus est Mel Malapezzaet Liboni. Anno 1079 Zalate sunt case Meli Pezzi. Anno 1089. Passiricci et Stinizzi interfecerunt Basilium Meli Pezzi (cp. de Blasiis, II, 248). Наконец, Мело-Пецци упоминается в 1100 году, как судья в городе Бари (см. документ, напечатанный de Blasiis в приложениях: La insurrezione Pugliese, I, 257 — 261), и подписывается: Nicolaus barinorum critis qui et melipezzis [282]

§ 80 ⁷. О том, что не нужно тебе выходить (из крепости) и давать сражение.

Если придет враг со всею своею силою, не выходи из города, но берегись и бейся с ним с бастионов (***) в продолжение двух или трех дней. Потом, когда ты сообразишь его силу, энергию, способ боя и орудия, тогда если можешь нанести ему вред внезапным нападением, пусть выходят те, которые не охраняют стен; те же, что на стенах, пусть совсем не сходят: достаточно для тебя и того, чтоб они охраняли крепость. Расскажу тебе такой случай: Есть крепкий болгарский город Боян. Царь Михаил, вступив в Болгарию во время войны и направившись к Средцу (Софии), достиг и Бояна. Там были именитые и воинственные люди из Болгар; начальствовал над ними некто именуемый Ботком. Кичась своею храбростью, они выходят из города на бой, как будто стыдясь оставаться внутри укрепления. Когда завязалось сражение и разыгрался сильный бой, эти именитые Болгаре дали тыл, и когда они хотели войти в городские ворота, то вместе, с ними подоспели и Ромэи. Взяв город, они произвели большую резню. Внимай этому!

Cp. Attaliot, p. 10; Pselli histor. (Sathas, Biblioth. graeca IV), 71, 74; Cedren. II, 533.

Здесь разумеется поход Михаила IV Пафлагонянина (1034 — 1041 гг.), которым нанесен был последний удар восстанию болгарскому Делиана и Алусиана, а вместе с тем, и здоровью больного Михаила, вскоре умершего. Из Атталиоты мы узнаем, что царь [283] действительно достиг до Средца (или Софии); южнее, не в дальнем расстоянии, при подножии горы Витоша, находится крепость Бояна, известная теперь тем, что в ней найдены были памятники глаголического письма. В истории войн Василия и Самуила тоже упоминается крепость Боян, помещаемая в окрестностях Средца. Cedren. II, 464: EtXs uoXiopxta xo epojia о Bo'imv xaXetxat. Имя Ботка не встречается в других источниках, равно как в них нет никаких известий собственно об осаде и взятии Бояны, почему и в новейших историях Болгарии мы не найдем подобного факта. См. Иречек-Брун, История Болгар, стр. 269.

§ 81. История о другой крепости.

Расскажу тебе и другой подобный случай. Есть город, называемый Мория, между Филиппополем и Средцем; им владели Болгаре. Но Порфирородный царь кир Василий вооружился на брань; достигнув Мории, поставил стенобитные орудия и сильно обстреливал город; потом он сделал насыпь. Когда насыпь была выведена, находившиеся внутри крепости придумали хитрость, достойную памяти. Они склонили подарками несколько молодых и смелых людей и выслали их против; а те, прокравшись внутрь насыпи по внешним бревнам, прошли далее, имея с собою факелы, смолу и огнеметательные снаряды, зажгли внутренность (насыпи) и удалились. Пламя не было видно, потому что горело в глубине внутри насыпи и сруба; но истребив в продолжение ночи все, что находилось внутри, к утру оно поднялось вверх, и насыпь была уничтожена. Император огорченный отступил, и жители города остались свободными и не побежденными. [284]

Город Мория неизвестен; есть Морра, ***, область и город, иначе называвшийся Ахридо, в долине реки Арды, в центральной части Родопских гор; Irecek, Die Heerstrasse, pp. 97, 98; Tafel, Fontes rerum Austriac, XII, 269: Morrha regio, forsan et urbs, in Rhodope monte, parte meridionali, quaerenda est. De ea haud rara apud scriptores mediae Graecitatis mentio occurit. Videantur Pachym in Andronico 7, 19. Cantacuz. 1, 39; 3, 66, 70, 71, 74; 4, 34. Cp. De via Egnatia II, 46, 51. Однако, указание, что Мория находится между Филиппополем и Средцем, делает сомнительным ее отожествление с Моррою; притом это отожествление все-таки в данном случае не много помогало бы делу, ибо никаких известий об осаде Морры Василием мы не имеем.

§ 82. Другая история.

Был один многолюдный город в Элладе. Симеон, князь Болгарский, тогдашний тиран, много употребляет стараний овладеть им, но труд его был вотще. Тогда он придумывает заключить любовь с гражданами и посылает посланцев, как будто имеющих передать вести от него (его предложения): посланы были люди самые догадливые, в высшей степени смелые и сильные. Соображая, они увидели, что городские ворота имеют высокие петли и отстают от земли. Заметив, они донесли об этом до ушей тирана. А он избрал пять человек храбрых и послал их в город под предлогом какой-то службы; между тем он велел им иметь с собою топоры за поясом сзади, и как скоро вступят в ворота, покончить с привратною стражей и разрубить воротные петли. Они так и сделали. Когда петли были разрублены, ворота упали на землю. Тогда посланные подали знак, какой им был указан ранее, и тем заставили как можно скорее поспешить других людей, которые на тот случай были приготовлены тираном. Между гражданами произошло смятение по поводу такого происшествия, а между тем люди тирана проскочили внутрь ворот и овладели городом без пролития крови. [285]

Мы привели вполне этот отрывок потому, что в нем идет речь о Симеоне Болгарском и рассказывается неизвестный нам до сих пор эпизод из истории его нашествия на Грецию в 919 году (см. Дринов, Южные славяне и Византия в X веке, стр. 21; Иречек — Брун, История Болгарии, 211). Оно действительно коснулось Эллады — Виотии, Фокиды и Аттики; как мы знаем из жития св. Луки Элладского (Migne, Patrol, graeca, CXI, 449), жители самых, по-видимому, отдаленных углов средней Греции, искали при этом спасения в бегстве и выселялись на острова. Но, к сожалению, хотя нам и сообщается важное указание на личное присутствие Симеона, город остался не названным. Пропуск представляется в такой степени странным, что дает нам право подозревать ошибку переписчика и выставить следующую догадку: либо он пропустил в начале одно слово, которое показалось ему уже раз написанным, либо он отнес в заглавие слово, которым должен был начинаться текст повествования. В заглавии, которое могло бы ограничиться одним словом *** — другое (как ниже ***), стоит слово *** — другого рода, чем прилагательное. Не скрывается ли тут название города? В таком случае прежде всего представлялась бы Кастория, *** (Костур), [286] город, известный в истории войн Самуила, на север от Быстрицы (Галиакмона). Возражением против такого толкования может послужить то обстоятельство, что город, осаждаемый царем Симеоном, помещается в Элладе, а македонская Кастория, хотя и близка к границам Фессалии, едва ли когда причислялась к Элладе в смысле византийском (со включением Фессалии). Зато в самой Фессалии, и значит, несомненно в Элладе существовал городок Кастрион или даже другая Кастория. См. Tafel, Thessalon, pag. 61. Cantacuz. IV, 19: ***. Chalcond., pag. 29 ed. Bonn.: *** (***, Триккала) ***. В списке епархий Льва VI, в числе подчиненных Солунской митрополии упоминается епископ ***, и в разделе 1204 года (Fontes rerum Austriac. XII, 498): Est quidam Graccus qui tenet castrum de Latrichu1а (Триккала) et Castorie. Можем ли мы однако предполагать эту фессалийскую Касторию городом многолюдным?

§ 84. Другое о том, что не следует верить клятве.

Если (иноплеменный) народ сделает нашествие на твой город и заключит с тобою любовь и даст тебе клятву, не верь ему, но тогда еще более берегись; и если он пожелает, чтоб открыт был рынок для купли и продажи, сделай это. Но только (вот что:) не устраивай рынка вблизи города; ибо стоить помнить о том, как пострадал в недавнее время город Димитриада. В первый час дня подплыли к нему пять агарянских разбойничьих судов; жители города, предуведомленные об их приходе, были наготове. Когда Агаряне приблизились, то от них пришла весть: «мы не пришли воевать, но открыть рынок, продать пленных и вещи, которые мы добыли в экспедиции (***), и если вы требуете, мы даем присягу, выдаем заложников и тогда уже открываем торговлю». Жители по неопытности поверили им; с той и другой стороны принесена была присяга. Неопытность имеет то свойство, что если ее неожиданно постигнет что хорошее, то она впадает или в неумеренную радость, или в неприличную дерзость; а если душе вообразится что худое, то впадает в отчаяние. И так, давши взаимно друг другу клятвенное слово и заложников, успокоились. Но был там один человек, родом из Византии, жительство имеющий в Димитриаде, чрезвычайно пронырливый; имя этому [287] человеку было Ной. Он всяческими ухищрениями старался отобрать у местных жителей имущество их и сделать его своим собственным. Считаясь тогда властелем (династом) в Димитриаде и желая поживиться чем-нибудь и от Сарацин, он не дал им уйти далеко от города и открыть рынок, но заставил их совершать продажу подле самой стены: он соображал, что если продажа будет совершаться вдали от города, то ему нельзя будет пойти туда и видеть — что они продают, а если вблизи стены, то из замка он может высмотреть, — что ему понравится, и взять себе как будто с целью покупки; а когда наступит вечер, то они уйдут с пустыми руками. И вот, немного поторговав, они (Сарацины) притворно удалились на суда, так как разразился сильный дождь. Горожане также сошли со стен и ушли ради дождя по домам, оставив немногих стражей, которые по неопытности тоже не были внимательны. Не заставив себя долго ждать, Агаряне сделали пробу, спустили с каждого из пяти судов по пяти человек вооруженных: зашедши наискось от города, откуда местные жители не подозревали ничего худого, они взобрались на бастионы городских стен по прилегающим к стене домам и кровлям и тотчас без всякого бою овладели городом, который отличался крепостью и обиловал всяким добром.

К этому мы присоединяем следующее замечание.

Известно взятие Димитриады Сарацинами в 896 году, описанное Иоанном Камениатою: Cameniata, De excidio Thessalonicae: в Scriptores post Theophanem., pag. 359 Bonn.; Symeon. Magist., p. 463. Ср.; Tafel, De Thessalon. LXXXVIL; Hertzberg, Gesch. Griechenl., p. 256 и т. д.

Но здесь речь идет не о том древнем событии, хорошо известном истории, а о другом, которое нигде более не записано и случилось «в новейшие времена», ***... Нужно разуметь XI столетие, года близкие к его половине по ту или другую сторону. Что Агаряне и в это время посещали побережья Средиземного моря по соседству с заливом Воло, на это можно находить прямые указания в известиях о разорении Афона в 1044 году и о позднейших их нападениях по соседству. См. преосвящ. Порфирия, История Афона, III, 166, 370. В открытии рынка пиратам для продажи добычи и пленных нельзя не видеть весьма любопытной черты международных отношений. [288]

§ 85. Другое о Франке.

Расскажу тебе и другую историю о том, чему подвергся Тира Калабриец, будучи стражем города Бизиньяно. Это был человек очень богатый и благородного происхождения, первый человек в своей стране. Франк Роберт, по Божию попущению сделавшийся тираном, задумал схватить его. Что же он предпринимает? Приходит, как друг, к городу и приглашает его выйти за ворота, как будто ради какого-то необходимого и тайного дела. Тира выходит за городские ворота, но (остается) по ту сторону рва. Франк притворился, будто он боится людей, пришедших вместе с Тирою. Поэтому Тира приказал им удалиться, и когда он остался один, оба приступили к собеседованию. Но Франк имел наготове трех отборных мужей, сидевших на дорогих конях. Пришпорив коней, они перескочили ров, быстро схватили его, поворотили немедленно назад и овладели этим чудаком как каким-нибудь рабом. А каким мучениям он подвергся, я не берусь рассказывать. Итак, остерегайся планов твоего противника и не верь ему.

Известная проделка Роберта Гвискарда, относящаяся к началу его поприща в южной Италии и наделавшая тогда много шуму, [289] так что под пером другого византийского позднейшего автора, Анны Комнины, она превратилась в богатырскую популярную сказку. В настоящем своем виде, более близком к действительности, история рассказывается, кроме нашего автора, у южно-италианских писателей первоначального норманнского периода, у Годефрида Малатерры, у Амата, у Льва Остийского. Рассказ Малатерры всего подробнее и отчетливее в главе «de Roberto Guiscardo et Petro de Turra» Gaufredi Malaterrae Historia Sicula, 1. I, cap. 17: (Murator. V, 554): Qualiter vero Petrum de Turra, qui apud Bisinianum morabatur, acceperit, silentio praetermittendum non est. Erat quippe idem Petrus ditissimus cives Bisinianensis, sed et consilio et virtute caeteris pollens, omnibus principabatur. Soliti autem erant multotiens convenire hic et Robertus Guiscardus, quasi ad placitum, de pluribus controversiis, quae inter suos eveniebant. Porro Guiscardus cum sciret eum maxima pecunia abundare et prae caeteris castro dominari, coepit animo tractare, qualiter per eum et castro potiri posset et pecuniam, quam possidebat, abstraheret. Quod secum diu revolvens, tandem consilio cum suis habito, quadam die, nullo foedere interposito, extra castrum Bisinianse, in campo, in quo colloqui consueuerant, cum venissent, Guiscardus videns maximam multitudinem cum Petro venisse, nuntio praemisso mandat: se illi multitudini intermisceri nolle, ne forte inter ipsos tumultus ex aliqua re fieret: sed longius promotis utriusque partis sociis, ipsi duo in medium collocuturi convenirent. Praedixerat tamen suis quid facere disponebat, et cum necesse foret, sibi citius auxiliaturi occurrerent. Asseritiente itaque Petro his, quae a Guiscardo mandata sunt, sibi minus prospiciens, sociis a longe dimissis, ipse medio loco, Guiscardo obvianti accelerat. Considentes ergo et diu sibi ad invicem loquentes, cum jam discessuri assurgerent, Guiscardus enormitate et mole corporis illius inspecta, viribus suis minus diffidens: erat enim in omni. bus praesumptuosissimus et magnarum rerum audacissimus attentator, Petrum medium corripiens, collo suppositum versus suos asportare coepit. Accurrentibus itaque utriusque sociis, Bisianensibus, ut Petrum eruerent, Normannis vero, ut dominum suum juvarent, Guiscardus Petrum enerviler reluctandem interdum portando, interdum volutando, interdum trahendo usque ad suos perduxit. ---- Aliquandiu in captione detentus, pecuniam mirabilem persolvens, seipsum a captione liberavit, sed civibus non assentientibus, castrum minime reddere potuit. Tali, calliditate et huic similibus Calabrenses de Guiscardo compertis, [290] genus formidolosissimum, omnes ante eum tremebant: quippe cui neminem assimilari posse armis et ingenio, sed neque viribus dicebant...

Cp. Aime: L' Ystoire de li Normant, 1. III, cap. 10, pag. 75. En une cite qui lui estoit apres, laquelle se clamoit Visimane, riche d'or et de bestes, et de dras preciouz habitoit Pierre fil de Tyre. Robert fist convenance auvec cestui, lo prist pour pere, et Pierre l'avoit pris pour filz, et se convenirent pour parler ensemble Et Pierre lui offri la bouche pour baiser, et Robert lui tendi les bras au col, et ces dui chairent de li chavail. Mes Pierre estoit desouz, Robert lo preme desoupre; et corirent li Normant, et foirent cil de Calabre. Et Pierre fu mene a la roche de saint Martin et est bien garde... et cet.

Leo Ostiens. — Pertz, SS., VII, 707: Sed cum Robertas idem pauper admodum esset, nec sine multae summa pecuniae ad milites conquirendos eandem se posse aquirere pervideret, tandem vicinae civitatis dominum quae Bisinianus vocatur, Petrum videlicet Tyrae, dividem valde virum vocatum ad colloquium cepit; a quo utique viginti milia aureos pro ejus absolutione recepit (сокращение Амата). У Анны Комнины (Alexiad. I, 51 — 56; русский перевод, стр. 47 — 52) Петр, владетель Бизиньяно, превратился в какого-то неслыханного Вильгельма Маскабела (***), который притом выставляется тестем Роберта, тогда как отец, как первой, так и второй его жены, назывались совершенно иначе. Но затем рассказывается та же самая история только со многими прикрасами и слишком большими подробностями. Свидание происходит между двумя пригорками, в промежутке между коими простирается болотистое и лесистое место; на одном холме Роберт оставляет значительный вооруженный отряд, в перелеске скрывает засаду из четырех человек; на другом холме, заранее избранном по указанию Роберта, должна быть встреча; Маскабел приезжает тоже со свитою, которая остается позади во время беседы; по приглашению Роберта, оба сходят с коней и садятся на спуске второго пригорка; время дня было знойное, вследствие чего свита Маскабела сошла с коней и предалась отдохновению; Роберт вдруг обнимает своего тестя, они схватываются и скатываются вниз по наклонности пригорка; четыре человека, поставленные в засаде, выскочили и помогли связать тестя по рукам и по ногам и т. д. Ни один из южно-италианских писателей не говорит, чтобы Турра очень много пострадал в плену; напротив, по рассказу Амата (L'Ystoire de li Normant, 1. с.) Роберт тотчас же встал пред своим нареченным отцом на [291] колена и признался, что он согрешил, но что богатство Петра и его собственная бедность принудили его поступить так: «Но ведь ты мой отец, а если ты мой отец, то ты должен помочь бедности сына: королевским законом предписывается, чтоб отец, который богат, во всем помогал бедности своего сына». Петр обещал исполнить требование, выплатил 20 тысяч золотых монет, и был отпущен из плена по добру по здорову. Намек нашего автора на мучения, которым подвергся владетель Бизиньяно, находит себе объяснение в повествовании Анны: по ее словам, Роберт выдергивал у своего тестя один зуб за другим, вымучивая у него все большие и большие суммы, и таким образом лишил его всех зубов, а затем даже ослепил. Теперь, по крайней мере, мы видим, что цесаревна рассказывает ходячую басню, а не сочинила свою из ненависти к Франкам. История относится приблизительно к 1054 году.

Ср. de Blasiis, La insurrezione Pugliese, II, 13; Giesebrecht, Geschichte der deutschen Kaiserzeit, III, 35 (Vierte Ausg:); Hirsch, Forschungen, VIII, 280.

§ 95. О страсти к наживе.

He входи в излишние спекуляции, и вовсе не бери на себя казенных откупов (служб), — иначе погубишь хлеб твой и наследникам твоим вместо доброго наследства оставишь заботу, и они будут находиться в постоянной тревоге. Я расскажу тебе историю, которую видел и передал мне отец мой. Он имел племянника, протоспафария и стратига Иоанна Маия, умного и деятельного человека, богатого деньгами и многим имуществом. Заблагорассудилось ему взять на себя податной откуп округа Аррависса; отец мой, когда он у него спросил совета, стал его удерживать. Тогда он указал ему на домы граждан и сказал: «Все эти домы выстроены на счет казенных служб». Отец мой удалился на родину, а он взял откуп и отправился в свой округ. По истечении немногих лет (отец мой) воротился в столицу и отправился с приветствием (к племяннику), но не нашел его дома, а отведен был управителем (вестиаритом) к св. Павлу, в богадельню, и увидел там его в темной комнатке сидящего в заключении, что называется в колодках, проливающего слезы и проклинающего самую жизнь. Ибо у него была недоимка в 60 литр, [292] которые с него и взыскивались. Но этим он не избавился, а остался должником даже и по смерти. Равным образом ты знаешь, чему подверглись многие другие из-за этих податных откупов: они лишились своего сана и своих имений.

О податной системе, которая делала возможными случаи, подобные рассказанному здесь, см. Zachariae, Jus Graecoroman., III, 393, и нашу статью в Журнале Министерства Народного Просвещения: «Материалы для внутренней истории Византийского государства» 1880г., август, стр. 393. Очень любопытно употребление слова *** в смысле податного округа меньших размеров; этим объясняется терминология акта о разделе империи в 1204 году (Tafel, Fontes rer. Austriac, XII, 468 и passim), между тем как у Дюканжа нет толкования на это выражение. Арависс (*** — написание более правильное), город и область (эпархия), упоминаемые в письмах Иоанна Златоустого из ссылки, находился во второй Армении [293] вместе с Кукусом: Hieroclis synecdem. (при издании Константина Багрянор.) р. 397; после считался в третьей: Патканов, Армян. геогр., стр. 34.

Церковь св. Павла с сиротским домом или богадельнею (орфанотрофием) встречается много раз: см. Ducange, Constantinopol. Christiana, II, 141. То, что племянник старшего Кекавмена, неизвестно по брату или по сестре — избирает местом своих операций Армянский округ, подтверждало бы вполне другие указания на армянское происхождение фамилии, если бы самое имя Майя звучало более по-армянски. Но до сих пор оно встречалось только в городах далматинских (см. ниже объяснение к § 220) и в южной Италии, откуда, именно из города Бари, происходил известный любимец короля Сицилийского Рожера II и великий эмир, Майо, ненавистный феодальной аристократии вследствие своего низкого происхождения; Hugon. Falcandi histor.: Murator. VII, 265.

§ 101. О друге, чтоб ему не останавливаться в твоем доме.

Если имеешь друга в ином месте, и он проезжает городом, в котором ты живешь, не помещай его в своем доме, но пусть он пристанет в другом месте, а ты посылай ему все нужное, и он еще более будет тебе благодарен. Если же ты остановишь его в своем доме, то послушай, сколько из-за этого родится неприятностей. Во-первых, ни жена твоя, ни дочери твои, ни снохи твои не будут иметь свободы выходить из комнаты своей и распоряжаться в доме как следует. А если уже им будет необходимая нужда выйти, то друг твой вытянет шею (***) и устремит на них свои глаза; когда ты стоишь вместе с ним, то конечно, он притворно потупит свою голову, но все-таки будет подсматривать, какая у них походка, как они поворачиваются, как подпоясаны, и какой у них взгляд; просто сказать: будет их оглядывать с головы до ног, а после станет передразнивать пред своими домашними и осмеивать. Точно также он найдет дурными твою прислугу, твой стол, весь порядок. Еще будет расспрашивать о твоем имуществе: есть ли у тебя то, есть ли другое. Но что много об этом говорить? Если он найдет удобный случай, он будет делать любовные знаки твоей жене, будет [294] на нее смотреть бесстыдными глазами; если может, то и соблазнит ее; если ж и нет, то все-таки, когда уйдет, похвастает, чем не следует; а если он не скажет, то враг твой в ссоре с тобою будет о том кричать.

§ 102. О дочерях, как их следует воспитывать ⁸

О женах, как им должно вести себя, мы хотим написать после; здесь я должен говорить обо всем, и потому ты удовольствуйся сказанным. Но вспомнив об одном случае, я сведу мою речь к тому: хорошо будет, если ты всегда будешь внимательно смотреть за дочерью твоею и за женой твоею. Один богатый человек из знати, отличавшийся высоким саном и благородством происхождения, имевший жительство в столице — имени его я нарочно не называю, потому что он еще находится в живых — имел супругою женщину хорошего рода, у которой брат был стратигом, красивую лицом; но еще более привлекательна была она душою, ибо была украшена разумом и добродетелью, научена и в Священном Писании. Услышал о ней царь и часто присылал к ней, желая иметь с нею связь (***), обещая ей и мужу ее всякие чины и многие другие блага; впрочем, муж ее этого не знал. Потом царь послал его судьею в одно воеводство (тему); но не успев склонить ее, умолк. Воротившись чрез несколько лет из своего воеводства, муж веселился в дому своем. Между тем один юноша тоже хорошего рода и красивой наружности притворно заявил притязание на родство с нею (женою), и говорит во дворце ее мужу: «я состою в родстве с твоею госпожой судейшею» (***); сверх того, наговорил ему еще много другого и навязался ему в дружбу, так что судья позвал его к себе. Он подделался к нему и стал их домашним человеком. Что много говорить! Он вступил в связь с этою некогда блаженною, а теперь несчастною женщиной. Когда это сделалось известным, то мужем ее и родными ее овладело уныние и печаль, или даже отчаяние; а юноша хвалился тем, как будто каким подвигом Геркулеса, и чего не могли сделать обещания чинов и богатства, то сделали близкое знакомство и друг. [295]

§ 115. О коварных должниках.

Остерегайся тех, которые с коварством хотят у тебя сделать заем ибо многие таким образом потеряли хлеб свой. Послушай как (это бывает). Не с первого раза попросит у тебя одолжения тот, кто хочет занять таким образом: он пошлет тебе сначала что-нибудь съестное, зайца, либо куропаток, либо рыбы и еще что, пожалуй — даже благоуханий; потом и во второй, и в третий раз сделает то же. Затем он пригласит тебя к себе, как будто любя тебя, и раз, и два. Он покажет тебе много золота, которое он занял тоже у кого-нибудь другого, и скажет тебе, что это он приготовил для такого-то и такого-то предприятия, но только не хотят брать такой монеты (такого чекана), а требуют вон такой-то, той, которая, по его мнению, есть у тебя. «Я знаю», скажет он, — «что ты имеешь такую, и если меня любишь, дай мне, чтобы мне не потерять хорошей сделки, которая может принести мне много барыша: завтра или вечером воскресенья ты получишь свои деньги обратно с прибавкою больших подарков». А если он не скажет этого, то скажет что-нибудь другое, например: что у него есть под руками такие, какие видишь, деньги, но что либо потерялся ключ от ларца (***), либо пришел вчера его друг, и он отдал ему столько-то литр, и вот теперь сам нуждается: дай ему, с ним, де, ничего не потеряешь. Когда он наговорит тебе таких речей, увлечет, или лучше, размягчит тебя, ты с большою готовностью дашь ему взаймы, так как ты вспомнишь и о присланном тебе от него съестном, и о тех роскошных трапезах; и притом еще будешь надеяться на обещанное. А он возьмет и сочтет за свой выигрыш; он скажет: «благословенны те зайцы и прочие блюда, которые я посылал ему, благословенны обеды, которые доставили мне это золото». Потом мало помалу он начнет отдаляться от тебя; а если ты напомнишь ему об отдаче, он отделается словами. Затем он будет скрываться от тебя; если же ты постучишься у его калитки, то он не даст тебе ответа; ты уйдешь с унынием. Если же войдешь нечаянно и захочешь с ним побеседовать, то он заставит отложить разговор, либо потому, что он, де, теперь находится в раздраженном состоянии против кого-то другого, либо потому, что [296] у него есть такое-то горе. А если, уже вынужденный, ты ему что нибудь заметишь, то он скажет тебе: «Как тебе не стыдно мучить меня из-за таких дурных и неполновесных монет: поверь, если б я знал, что ты таков, то никак не взял бы у тебя. Притом», скажет он,— «я еще не продал своего товара». И наговорив еще разных подобных благовидных речей, он заставит тебя уйти с пустыми руками. После этого он скажет тебе и то: «Поверь, что блюда, которые я тебе присылал, обеды, которые ты потреблял, и наконец, курения, которые ты получал и жег, стоили довольно дорого: а зачем мне было о тебе заботиться?» И вот он поставит это в счет (уплаты) капитала. Ты захочешь получить хотя половину, и не дано будет тебе. Он будет еще бранить тебя и клеветать на тебя; да что много говорить! Он превратится в твоего заклятого врага, будет изрыгать против тебя огонь и пламя. Вот средства, к которым прибегают одни заемщики. Другие устраивают побратимства и вступают в кумовство; сватают зятьев и невесток и дают обещания сверх сил, всячески стараясь лишить тебя твоего. Будь осторожен.

§ 125. О том, чтобы не попадать в руки врачей.

Молись о том, чтобы не впасть в руки врача, хотя бы и знающего; ибо он скажет тебе не то, что следует. Если твоя болезнь ничтожная, он ее преувеличит сверх меры и скажет: «Нужны тебе травы дорогой цены; но все-таки я тебя вылечу». Потом взяв у тебя деньги, скажет, что этого недостаточно было для покупки. Желая тобою поживиться, он велит тебе есть то, что противно твоей болезни, и раздразнит еще более твою болезнь; потом опять будет лечить, и снова затянет недуг. Делая это много раз, он получит от тебя, что ему нужно; и едва тогда примет надлежащие меры. И так, если ты не желаешь впасть в руки врачей, ешь за обедом до сытости, но избегай ужинов (***), и пусть не отягощает тебя пища, заключающаяся в твоем желудке. Постись, и будешь здоров без врача. Смотри на то, откуда пришла тебе болезнь: если от холода, согревай себя; если от объедения, соблюдай воздержание; если от утомления или от солнца, дай себе отдых, и с Божьею помощью ты поправишься. Никогда не клади себе припарок на живот, ибо если ты положишь припарку, то быть может, это поможет тебе на три или четыре дня или даже [297] на неделю, но после тебе не будет хорошо. Снадобий в виде какого-либо противоядия или питья ни в каком случай не принимай; я знаю многих, которые от того умерли и причислены к самоубийцам. Если же хочешь пить что-нибудь такое, что приносило бы пользу твоему желудку, пей полынь; если ты страдаешь печенью, пей ревень (***), и ничего кроме того. Всякие пития вредны, особенно молодым. Бросай кровь три раза — в феврале, мае и сентябре аккуратно, и ничего больше. А если настанет болезнь, то всякое время удобно к тому. Сыновей твоих и дочерей твоих бей не розгами, а словом, и не давай другому их наказывать. Великое дело — угадывать и понимать природу сущего и поступать должным образом. Одни удивительно как много раздумывают, и терпят неудачу, другие без рассмотрения и раздумья достигают многого. Поэтому не следует хвалить удачу одних и порицать неудачу других, — но расчет и исполнение.

§ 132. О муже целомудренном.

Похоронивший жену свою, потерял половину или более своей жизни, если это была добрая жена. Если после того он будет целомудрен, то будет велик пред Богом и людьми, и сам проживет во многом спокойствии и веселии, хорошо воспитав своих детей, — и дети его как на колеснице поедут (то есть, им легко будет жить), и дом его будет в мире и порядке. А если кто уязвлен жалом похоти, особенно если он наружно является скромным, то входя и исходя из дому, он проливает слезы, вспоминая о покойной своей жене, ссылается на непризор за домом и дурное положение детей; затем он познакомится с женщинами, которые имеют опытность в сватовстве, и которых называют свахами (куркусурами, ***), удостоит их своей трапезы и — жалкий человек — почтит бесчестных. Дав им, что им нужно, он отпускает их с большими обещаниями, если они сосватают ему хорошую жену. Те дают наилучшие обещания; но будучи заранее подкуплены какою-нибудь женщиною, отправляются к ней и говорят: «Мы нашли тебе какого ты хотела мужа: пользуйся его благами». Потом возвращаются к несчастному и начинают ее возвеличивать, щекотать его уши; каждый день то с нею, то с ним — держа речи по их вкусу, и воспользовавшись всяким добром от обеих сторон, они, наконец, уговаривают его; ибо [298] уязвленные похотью обыкновенно увлекаются к падению со слуха. И вот он взял ее за себя; а дети его остались в небрежении; она же уже разинула рот на (волшебные) наговоры (***), желая подчинить его себе; прибегая к колдовству, она сделает другой раз одно вместо другого, и совсем погубит мужа. Если же она из порядочных женщин, то возлежа на своем ложе, она вспомнит о первом своем муже (***) и громко вздохнет; да и он, может быть, подумает о своей подвенечной (***) и заплачет; таким образом ложе обратится в печаль. Если же оба имеют детей, то что хуже того? Пойдут ссоры и драка от утра до вечера, непримиримая война и ежедневное смятение. Отец, который прежде любовно желал себе детей, который, глядя на них, утешался, теперь, поддавшись жене, будет смотреть на них как на врагов. Говорю не для того, чтобы тревожить вас. Я мог бы тебе сказать на этот счет еще многое, по довольно сказанного, если ты не хочешь быть намеренно глухим. Скажу одно: блажен, кто соблюдет это.

§ 142. О том, что не должно печалиться о любимом рабе.

Невозможно не печалиться о том, что тебя веселило. Скажу тебе старинное слово одного Лариссейца (уроженца или жителя Лариссы): имя ему было Иоанн; он был епископ. Одному человеку он сказал: «Если ты веселишься о друге твоем или рабе, то помни, что такое человек, и что он должен умереть, как человек; потому, когда его постигнет смерть, не смущайся, потому что это тебе не поможет. Если ты находишь удовольствие в золотом каком сосуде, либо мраморном, либо стеклянном, то, владея им, разумей, что одно теряется, другое разбивается; и когда это случится, не волнуйся. Так ты рассуждай в каждом случай; и не слишком падай (духом)». Он говорил и многое другое, достойное памяти. Ради того и я познакомился с ним и беседовал, когда я занимал правительственную должность в странах Эллады: ***. Я сослался на него только вот ради чего. Взявши книгу, читай ее наедине; не начинай, прочитав немного, перевертывать листы или выбирать что тебе кажется лучшим, и читать это: пользы от того не будет. Но начавши от первой доски, где находится начало [299] письмен, читай до тех пор, пока не останется в книге ни одной буквы: тогда получишь большую пользу. Пустому человеку свойственно — не пройти целой книги по второму или третьему разу, но выбрать немногое для того, чтобы поболтать.

§ 145. О том, чтобы не судить жен ⁹.

Трудно бороться с женами и еще опаснее с ними дружиться: от того и другого получишь вред. Иметь другом змею и худого человека — одно и то же; ибо из уст того и другого исходит смертельный яд. Я никогда не любил иметь друзей и никогда не любил жить вместе с кем-нибудь из равных мне, разве только по необходимости. Если наступит беда и друг твой будет заключен вместе с тобою, то непременно — отчасти или всецело — друг твой будет обвинять тебя; покачает головою и скажет — если не явно, то в сердце своем скажет: «Не во благо была мне дружба с ним; ибо вот теперь ради него я попался в беду и связан» Увидев это, ты почувствуешь двойной удар в сердце своем — ради посмеяния над тобою друга и ради собственного несчастья. В малых неудачах всегда найдется друг; а при великом и продолжительном бедствии — не должно тебе в том заблуждаться — не будет у тебя друга. А если есть у тебя сожитель, то когда ты захочешь есть, у него, может быть, не окажется аппетита (***), или наоборот; когда ты захочешь спать, он будет бодрствовать; ты захочешь угостить обедом друга своего, а он над ним насмеется. Одним словом, всякое, какое только представишь, желание, у одного будет одно, у другого — другое; и как лица людские не сходны между собою, так точно невозможно, чтобы нашлись два человека, не отличающиеся друг от друга характером, хотя бы и казалось, что один к другому подходить близко по своим мыслям.

Комментарии

1. Syntipae philosopae Persae fabulae LCII. Ex duobus codicibus Mosquensibus primum edidit Chr. Frider. Matthaei. Lipsiae, 1787. Для точности следует заметить, что хотя Синтиповы басни, во всем сходные с общеизвестными Эзоповыми, изданы Маттеи действительно по двум спискам, но оба эти списка находятся в одном переплете, в одном и том же кодексе, именно в кодексе № 285.

2. ***. Этого слова пока не встречалось в греческих памятниках; его не отыскивается и в словаре Дюканжа, но слово хуса попадается в славянском переводе из Амартола, а хусарии - в сербских памятниках. Слово это очень интересовало покойного С. Гедеонова, см. Варяги и Русь, II, 476. В заглавии следующей главы стоит: ***, но затем опять пишется ***.

3. Ср. Cedren, II, 608.

4. ***.

5. ***.

6. В подлиннике эта глава, составляющая одно нераздробимое целое разделена без всякой нужды на две.

7. Мы опускаем 79-ю главу, содержание которой относится к чисто военной технике.

8. Заглавие совсем не соответствует содержанию статьи.

9. Заглавие опять не соответствует содержанию.

Текст воспроизведен по изданию: Советы и рассказы византийского боярина XI века // Журнал министерства народного просвещения, № 6. 1881