ВИЗАНТИЙСКАЯ КНИГА ЭПАРХА

ВВЕДЕНИЕ

1. ВИЗАНТИЯ В X ВЕКЕ

Книга Эпарха — ценнейший источник по внутренней истории Византии X в., почти единственный документ, свидетельствующий об организации византийского ремесла и торговли в период утверждения в Византии феодальных институтов. Этот источник отражает медленные сдвиги в византийском товарном производстве, которое, будучи тесно и неразрывно связано с античными традициями ¹ в IX—X вв. стало приходить в соответствие с оформляющимися феодальными институтами в деревне. Для центров товарного производства и обращения это было время превращения позднеантичного города в город средневекового типа.

Бурный рост феодальных отношений в IX в. в Византии сопровождался сплочением эксплуататорских групп, что привело к значительному упрочению политического и экономического положения государства.

Трудная для господствующих классов война с павликианами закончилась в 70-х годах IX в. победой правительства Василия I. Движение павликиан в сущности было выступлением эксплуатируемых масс против гнета централизованного государства, против политики ограбления провинции константинопольской землевладельческой сановной знатью и в то же время — протестом социальных низов против развивающихся тяжелых форм феодализации. Последствия поражения павликиан были немаловажны: ввиду того что среди павликиан было очень много стратиотов (даже в командном составе), боеспособность фемного войска малоазийских областей в значительной степени ослабла. Часть стратиотов-павликиан погибла, часть эмигрировала в страны халифата, часть была переселена на границы Болгарии. Земли их были захвачены. Именно со второй половины [6] IX в. намечается усиление малоазийской землевладельческой провинциальной знати, укрепляется мощь именитых византийских фамилий: Фок, Дук, Мелиссинов, Малеинов, Склиров. Процесс феодализации в провинции активизировался, наступление на свободную крестьянскую общину, известную по Земледельческому закону, стало проходить в форме скупки крестьянских земель с последующей передачей этих земель парикам.

Победа над павликианами была возможна только при максимальных усилиях центральной власти. После победы византийская централизация получила наиболее завершенный вид — именно к концу IX в. оформилась знаменитая византийская табель о рангах Филофея ², к тому же времени относятся реорганизация провинциального фемного устройства, разукрупнение фем ³, уточнение финансового управления и гражданской судебной власти в провинции ⁴.

Для укрепления центральной власти потребовалось создание устойчивого свода законов и вместе с тем некоторое «очищение» старинного законодательства от совершенно устаревших установлений, особенно в разделах, касающихся центрального и городского управления ⁵. В усилении центральной власти были заинтересованы все прослойки знати. Провинциальная знать стремилась к закреплению феодальной собственности и подавлению сопротивления закабаляемого крестьянства, городская — к упрочению условий для расширения товарного обращения в городе и торговых связей с иностранцами. Полная рецепция Юстинианова гражданского права была очевидным следствием укрепления товарного хозяйства в крупных городах Византии. Однако в вопросе о том, интересам каких прослоек должен служить государственный аппарат, единства не было. Внешняя политика Византии была направлена на развитие военной экспансии, которая проходила в относительно трудной обстановке.

В Малой Азии продвижение византийских сил продолжалось неуклонно, хотя и медленно, чередуясь с поражениями. В Сицилии византийская власть год за годом на протяжении всего [7] IX в. сдавала свои позиции, при Льве VI был потерян последний опорный пункт на острове. Однако в Южной Италии положение Византии в это время значительно укрепилось. На Балканах ей приходилось считаться с возрастающим могуществом Болгарии, на севере — с сильным древнерусским государством. На море нужно было вести отчаянную борьбу за очищение морских путей от арабских пиратов, которые были грозой для торговых кораблей Византии, опустошали ее побережье, уводя население в рабство. В правление Льва VI эта борьба приняла самый острый характер; неожиданным разбойничьим набегом пираты разгромили мирный богатый город Фессалонику. Но несмотря на отдельные неудачи, византийцы продолжали борьбу за острова и вытеснение арабского флота из Эгейского моря.

Крупные греческие города IX—X вв., производственные традиции которых восходили к античному миру, были культурными центрами Византии и давали ей преимущества перед Западной и Восточной Европой. Константинополь все еще оставался «мастерской великолепия», как его называли в IV в. Христианизация болгар, сербов, проникновение христианства по греческому обряду в среду русских (начавшееся еще с 860 г.) усилили культурное влияние Византии на славянские страны, а вместе с тем повысили спрос феодализирующейся славянской знати на предметы роскоши, организация производства которых стала важнейшей государственной проблемой, вопросом дипломатии и экономики. Естественно, что в таких условиях правительственное регулирование производства в Византии было неизбежным.

Силой Византии была ее непревзойденная до XI в. цивилизация. Внешним ее выражением было особое великолепие двора и знати, и византийцы не желали лишиться в глазах иностранцев такого преимущества. Поэтому продажа чужеземцам особо ценных тканей и прочих предметов роскоши приравнивалась к подрыву престижа Византии и, таким образом, к измене. В связи с этим не только запрещался вывоз за границу самых ценных предметов роскоши, но и вообще производство наиболее дорогих товаров; в Константинополе торговля последними находилась под строгим контролем. Так было до тех пор, пока конкуренция итальянцев и «иногородних» не сделала подобные запреты бесцельными. В правление Льва VI они еще имели смысл: хотя арабский Восток также был солидным поставщиком товаров, необходимых поднимающейся [8] знати Юго-Восточной и Восточной Европы, но географическое положение Константинополя и Фессалоники позволило именно Византии стать важным для международной торговли центром. Пассивность международной торговли соответствовала интересам византийской городской знати, особенно собственников земельных участков в городе и пригородах. На поездках за границу могли бы наживаться только крупные константинопольские купцы, тогда как для всего прочего населения столицы: сановной знати, домовладельцев и ремесленников — было выгоднее, чтобы именно в Константинополь съезжались иноплеменные и провинциальные купцы.

Внутренняя политика Льва VI, выражавшая в основном интересы городской, связанной с развитием товарных отношений знати, определилась, когда у власти находился энергичный Стилиан Зауца (886—начало 899 г.). Правительство Льва в это время явно делало ставку на развитие городского предпринимательства, на полное подчинение церкви государству, на усиление административного аппарата, на укрепление действенности гражданского права, основой которого являлась защита частной собственности. Полностью было легализовано ростовщичество. Это была политика поощрения мелкого самостоятельного хозяйства, экономически эксплуатируемого носителями частной собственности на землю, сырье и торговый капитал. Но вместе с тем правительство стремилось не допускать внеэкономического принуждения со стороны частных лиц, не облеченных государством соответствующими функциями и правами.

В то же время, судя по Книге Эпарха, правительство Льва VI пыталось привлечь на свою сторону местную торгово-ремесленную и ростовщическую верхушку, частично допуская ее к деятельности государственного аппарата, а именно: передавая корпорациям некоторые функции полицейского порядка с соответствующими правами и возможностями извлечения выгод (например, в борьбе против нарушителей монополий, в судебных тяжбах по поводу оплаты труда, расценках товаров при обложении и т. д.).

Таким образом, политика византийского правительства, направленная на укрепление экономической мощи страны, сочеталась с политикой эксплуатации трудящихся через государственный аппарат, что приводило правительство Льва VI к проблеме регулирования как производства и торговли, так и общественных отношений в целом. Но в этом и заключалось то своеобразие пути развития феодальных отношений в городе и деревне Византии, та специфика раннефеодального византийского общества, которая отличает общественный и политический строй Византии от западного строя. [9]

Правление Стилиана было очень жестоким. Конфискации, изгнания, ссылки, насильственные пострижения обрушились на представителей знати и высшего духовенства. Патриарший престол занимали фактически ставленники Стилиана — после смещения гордого Фотия патриархом сначала был младший брат Льва VI Стефан, потом абсолютно безличный Антоний II Кавлей. Против унижения церковной власти выступало монашество, которое возглавлял Евфимий. Среди светских лиц недовольство выражали представители городской знати, видные сановники, члены синклита, который 46 и 47-й новеллами был совершенно отстранен от управления государством и должен был превратиться в торжественное собрание, только выслушивающее волю правительства царя. Обе оппозиции смыкались: они имели фактически одну и ту же политическую цель — управление государством не через бюрократический аппарат, а через сословные учреждения: синклит, церковные синоды и патриархат. Такой процесс феодализации привел бы в конечном результате к образованию аристократических городских республик и превращению императорской власти в подобие власти дожей в Венеции.

Стилиан происходил из невлиятельной армянской семьи. Его родственники и сторонники были ненавистны столичной сановной знати. Он стремился опереться на широкие круги знатных горожан, даже пытался привлечь на свою сторону некоторых представителей провинциального фемного войска (например, Никифора Фоку). Сторонники Стилиана, как и он сам, сознавали, что Лев VI поддерживает их только из личных симпатий к дочери Стилиана, и часто выражали недовольство императором, поэтому для укрепления своего положения они склонны были перейти к более решительным действиям. Это давало возможность врагам Стилиана вооружать против него бесхарактерного императора. Но Стилиан до конца жизни (умер в начале 899 г.) пребывал у власти ⁶, а его приверженцы сошли со сцены лишь после смерти его дочери, императрицы Зои (конец 899 г.), когда царицей стала Евдокия из знати фемы Опсикий. Особенно изменилось положение с кончиной патриарха Антония II Кавлея. К власти пришли церковные деятели фотианского направления — противники режима Стилиана: Николай Мистик, ставший патриархом, Арефа и др. Церковные круги настолько осмелели, что даже запретили хоронить в день Пасхи умершую императрицу Евдокию ⁷. Со стороны церковных деятелей это было демонстрацией их власти над императором. [10] Но после смерти императрицы обстановка вновь изменилась. Враждебным церкви кругам удалось приблизить к императору Зою Карбонопсину, а с нею и ее родных (в особенности Имерия, назначенного сначала логофетом дрома — должность, которую занимал Стилиан, — а затем друнгарием флота) ⁸. Все большее влияние приобретал в правительстве интриган и выскочка Самона. Правление как будто возвращалось к режиму Стилиана. Опять появилась осторожная церковно-олигархическая оппозиция, выступавшая якобы против связи императора с Зоей, возникали заговоры против императора. Патриарх Николай Мистик, стремившийся подчинить себе безвольного императора, покровительствовал его слабостям, но, видя, что положение Имерия и в особенности Самоны все укрепляется, перешел в наступление. Покушение на Льва VI 11 мая 903 г. в церкви Мокия, возможно, было (как казалось самому императору) делом патриарха Николая и мятежной аристократии во главе с братом Льва Александром.

Церковно-олигархическая оппозиция стала сближаться с провинциальными магнатами. Патриарх Николай стал открыто выступать против незаконной связи императора и установил контакт с поднявшим мятеж провинциальным магнатом Андроником Дукой. Но мятеж был подавлен, патриарх Николай отстранен. Конец правления Льва VI был более спокойным. Сопротивление церковной оппозиции было преодолено, некоторые враги императора (Арефа и др.) перешли на его сторону. Правительству Византии удалось заключить мир с Симеоном Болгарским (с которым велась безуспешная война) на условии ежегодного предоставления Болгарии крупной денежной субсидии. Неожиданное нападение на Константинополь русского князя Олега в 907 г. закончилось выгодным обеим сторонам торговым и военным соглашением, в результате чего русские моряки сражались во флоте Имерия против арабов. Ожесточенная борьба с арабскими пиратами, во главе которых стояли византийские эмигранты-перебежчики, шла с переменным счастьем. Незадолго до смерти императора Льва VI Имерий после ряда побед оказался разбитым. Однако морские силы Византии за время правления Льва VI настолько окрепли, что через небольшой срок византийский флот под начальством Романа Лакапина вновь стал хозяином на Эгейском море.

Стабилизационная политика Льва VI, поощрение развития торговли и производства в Византии, стремление править в интересах городской знати, но через бюрократический государственный аппарат, не допуская влияния сословных учреждений как городской, так и провинциальной и духовной знати, [11] не могли немедленно дать свои результаты, особенно после сумбурного правления оппозиционной группировки, пришедшей к власти при Александре. Политику Льва VI продолжали (в основном) Роман I, Константин Багрянородный и последующие императоры македонской династии XI в.

Правление Льва VI отмечено острыми столкновениями правительства с церковью. Правительству приходилось иметь дело с двумя церковными организациями: официальной церковью с епископатом и патриархом во главе и монашеством, которое в борьбе против иконоборчества приобрело чрезвычайно большое политическое влияние (особенно столичное монашество и пригородные монастыри). В первую половину царствования Льва VI, т. е. во время правления Стилиана, централизованная церковь с патриаршим престолом находилась в полной зависимости от императорской власти. Городское же и пригородное монашество, почти не подчинявшееся патриаршему престолу, своим вмешательством в политические дела доставляло немало тревог правительству. «Покойся в келье и не вмешивайся в мирские дела!» — говорил Стилиан монаху Евфимию. Евфимий, используя личное влияние на слабовольного императора, стремился вести «большую политику». Совершенно естественно поэтому, что правительство поощряло создание монастырей вдали от Константинополя. И Василий I, и Лев VI пытались изолировать монашество от политической жизни, предоставив монахам далеко за пределами столицы, на Афоне свободу от подчинения чиновникам и органам централизованной церкви ⁹. Однако Лев VI, не проводивший последовательной политики в отношении церкви, выдвигал на патриарший престол одного за другим представителей монашества и тем доставлял себе много хлопот. В Книге Эпарха никаких намеков на роль духовенства в городской жизни нет.

Что же касается регулирования константинопольской системы ремесленно-торговых корпораций и внешней торговли, то в этой сфере политика Льва VI определялась правительственной линией Стилиана, которая оставалась неизменной и после его смерти.

Поскольку издание Книги Эпарха связывают с именем Филофея, нужно отметить, что он был видным деятелем в правительстве Стилиана. Именно тогда, будучи протонотарием и атриклином, он составлял (и, очевидно, закончил) обрядник императорского двора, своеобразную табель о рангах, изданную в 899 г. при Стилиане. Как видно из заглавия Книги Эпарха, [12] Филофей был в конце правления Льва VI эпархом города Константинополя, и, нужно полагать, традиции стилиановой политики, направленной на поощрение деятельности городских корпораций, продолжались вплоть до смерти этого императора. Во всяком случае мы не можем установить принципиальных противоречий между положениями новелл Льва VI, изданных в правление Стилиана, и содержанием Книги Эпарха: то, что говорилось в новеллах о пользе корпораций, нашло выражение в главах Книги Эпарха. Во введении к Книге Эпарха употреблены те же выражения, что и в 1-й новелле, обращенной к Стилиану,

Общая линия византийского правительства в отношении ремесел, корпораций и регулирования внешней и внутренней торговли оставалась неизменной как при Льве VI, так и при его преемниках — Константине Багрянородном и Никифоре Фоке. Строгость, с какой соблюдались правила, установленные для внешней торговли во времена Никифора Фоки, хорошо видна из рассказа Лиутпранда о его злоключениях при попытке вывезти из Константинополя запретные ткани.

Можно считать, что только при династии Комнинов произошло некоторое изменение в политике правительства, главным образом в вопросах внешней торговли. Правительство стало выразителем интересов совершенно иных прослоек византийской знати. Византийское государство начало постепенно, иногда непоследовательно, переходить на новый путь укрепления и оформления феодальных отношений.

2. КНИГА ЭПАРХА КАК ИСТОЧНИК

Книга Эпарха — сборник постановлений X в., касающихся ремесленно-торговых корпораций города Константинополя, — дошла до нашего времени в одной рукописи, хранящейся в Женевской библиотеке.

Рукопись палеографически относится к XIV в. Наряду с церковными канонами в ней имеются некоторые постановления императоров ¹⁰, Книга Эпарха и трактат Юлиана Аскалонита. Рукопись была приобретена в Турции священником голландского посольства в 1636 г., потом подарена известному юристу Жаку Годефруа, который, однако, не успел ее изучить. После его смерти она перешла в Женевскую библиотеку, где и хранится в настоящее время под № 23 греческого каталога. Рукопись эта долгое время оставалась незамеченной. Лишь в 1892 г. швейцарский ученый Жюль Николь изучил и в 1893 г. издал [13] ее при содействии ряда крупных византинистов Запада ¹¹.

Некоторое время полагали, что в Константинополе имеется еще одна рукопись Книги Эпарха. А. Пападопуло-Керамевс в своей «Иерусалимской библиотеке» ¹² сообщил о кодексе Метохия Тафы № 25, якобы содержащем текст Книги Эпарха, и привел заглавие кодекса, которое действительно относилось к Книге Эпарха. Этот заголовок имеет важное значение для определения даты издания памятника. Указанной Пападопуло-Керамевсом рукописи долго не могли найти, но когда она, наконец, была обнаружена греческим ученым Димитрием Гинисом ¹³, то к большому разочарованию исследователей оказалось, что в нее включены только заглавие и введение к Книге Эпарха, а сам текст книги почему-то опущен. Вместо него после введения следует трактат Юлиана Аскалонита. Небольшая часть Книги Эпарха — три главы устава о табулляриях — была опубликована К. Цахариэ-Лингенталем еще в 1836 г. ¹⁴ по рукописи Афонского монастыря, причем, судя по заглавию устава, можно предполагать, что это начало более пространного свода положений о городских цехах. Текст почти дословно совпадает с уставом, опубликованным Николем в трех статьях раздела о нотариусах-табулляриях.

Некоторые разделы Книги Эпарха сохранились в сборнике законов XIV в. фессалоникийского судьи Константина Арменопула. К их числу относится положение о легатарии (VI, XIV, 13), которое почти дословно соответствует § 3 главы XX Книги Эпарха. У Арменопула в 3-й книге, § 40—43, полностью приведена глава XXII Книги Эпарха (о строительных рабочих [14] и частично включены отрывки из главы о вофрах ¹⁵, об ювелирах ¹⁶, о хлебопеках ¹⁷.

Рукопись Книги Эпарха хорошо сохранилась; она написана,, видимо, опытным писцом. Тем не менее в ней много неясного: как полагает Николь, переписчик сам не понимал некоторые-термины. Ряд наименований видов ремесла впервые введен в науку после издания Книги Эпарха.

Вслед за Книгой Эпарха в рукописи, как уже отмечалось, помещен трактат Юлиана Аскалонита V—VI вв. «Выдержка из законов и обычаев Палестины по сочинениям Юлиана Аскалонита» (Apo twn tou Askalonitou Ioulianou arcitektonoV ek twn nomwn htoi en Palaistinh). Он органически связан с Книгой Эпарха ¹⁸. Об этом говорит не только содержание трактата, касающегося различных положений о ремеслах и торговле, о строительстве, но также и то обстоятельство, что в рукописи Метохия Тафы № 25 трактат Аскалонита помещен под заголовком Книги Эпарха и с введением к ней. И Книга Эпарха, и трактат Аскалонита принадлежат к постановлениям по ведомству городского эпарха (eparcika) в отличие от гражданских законов (Jeioi tupoi). Необходимо отметить, что во всех случаях, когда в сборнике Арменопула приводятся выдержки из Книги Эпарха или Аскалонита, они сопровождаются припиской: eparcika ¹⁹.

В сочинении судьи Патцеса (так называемый Типукит, TipoukeitoV) встречаются ссылки на Книгу Эпарха (на гл. XXI, 5). Ссылка на Книгу Эпарха есть в новелле императора Мануила (1147 г.) ²⁰, где приведен текст присяги, которую должны были давать евреи. В конце новеллы приписано: «Судья Вила и на ипподроме Василий Пекулис приведенные слова присяги взял из Книги Эпарха» ²¹. Отсюда мы можем заключить, что в Книге Эпарха находились положения, не включенные в Женевскую рукопись № 23, а в ведомстве эпарха имелась особая книга уставов и положений, в которую входили и новеллы императоров, и выдержки из законодательных [15] положений, касающихся ремесла и торговли. Женевская рукопись не содержит всю Книгу Эпарха, переписчик включил в нее только постановления о некоторых цехах. Таким образом, изданная Николем Книга Эпарха представляет собой только интересовавшие переписчика Женевского кодекса № 23 выдержки из сборника положений по ведомству эпарха, который византийцы называли Eparcikon Biblion.

Вопрос о том, когда была обнародована Книга Эпарха, представляет много трудностей. Зепос даже считает, что его вообще нельзя разрешить ²⁵. В Женевской рукописи не сказано, от имени какого императора составлена Книга. По содержанию памятника ясно, что он не может относиться ко времени, предшествующему правлению Льва VI, так как в уставе табулляриев говорится о Прохироне и 60 книгах Василик. Судья [16] Патцес в Типуките приписывает составление Книги Эиарха Льву VI [«Знай, что в Книге Эпарха (en tw eparcikw bibliw) мудрый Лев приказал о вофрах...», 19, 10, 27]. Еще определеннее указание рукописи Метохия Тафы № 25, где мы читаем, что распоряжение Льва Философа издано, когда протоспафарием и эпархом был Филофей и когда будущему императору Константину (Багрянородному) было семь лет, в 6420 г., т. е. от 1 сентября 911 до 30 августа 912 г. ²⁶ Таким образом, не может быть никаких сомнений в том, что именно при Льве VI появилась какая-то Книга Эпарха, но остается открытым вопрос, тождественна ли она с той редакцией, которая содержится в Женевской рукописи. Заглавие рукописи Метохия Тафы безусловно более позднего происхождения: об этом свидетельствует упоминание о возрасте императора Константина. Так можно было написать только спустя немало лет ²⁷. Значит, редактирование составленного по поручению Льва VI сборника должно быть отнесено к более позднему времени.

Подавляющее большинство исследователей относят составление Книги Эпарха с дополнениями, т. е. в таком виде, в каком она до нас дошла в Женевской рукописи, ко времени правления Никифора Фоки (963—969) ³⁰. Их главный (и притом [17] единственный) убедительный довод — упоминание в Книге Эпарха о тетартероне, крайне непопулярной монете, прием которой на рынке обеспечивался, согласно источнику, принудительными мерами (Кн. Эп., IX, 5; X, 4; XI, 9; XIII, 2). В хронике Скилицы Кедрина имеется сообщение о том, что император Никифор Фока ввел в оборот эту неполноценную монету, которая расстроила торговое обращение в стране ^3l. Поскольку тетартерон упоминается в Книге Эпарха четыре раза, отпадает мысль о случайной вставке его в текст переписчиком. Таким образом, редактирование Книги приходится именно на время, когда на рынке происходили недоразумения с приемом тетартерона (в более поздний период рынок уже приспособился к двум видам золотой монеты, во всяком случае никаких жалоб на тетартерон после правления Никифора Фоки не встречается).

Штёкле ³² приводит ряд соображений, подтверждающих правильность такой датировки сохранившейся редакции сборника. Он ссылается на Лиутпранда Кремонского, подробно рассказывающего о своих столкновениях с таможенными чиновниками. Из этого рассказа явствует, что некоторые запреты, точно совпадающие с положениями Книги Эпарха, существовали незадолго до событий, о которых идет речь. Однако Христофилопулос ³³ стремится отстоять мнение о составлении и редактировании Книги Эпарха при Льве VI. Он объявляет недостоверным сообщение Кедрина о введении при Никифоре Фоке тетартерона, основываясь на молчании Льва Дьякона, который, несмотря на всю свою враждебность к этому императору, тем не менее ни слова не сказал о его столь непопулярном мероприятии. Но вряд ли подобная аргументация убедительна.

Р. Лопец относит окончательную редакцию Книги Эпарха уже ко времени правления Иоанна Цимисхия (969—976). Этот ученый обращает внимание на то, что в Книге Эпарха имеется указание не только на тетартерон, но и на dou tetartwn. Как раз в правление Иоанна Цимисхия были выпущены эти еще более обесцененные монеты в 3,72 г (т. е. с потерей в весе в две унции). Доводы Р. Лопеца ³⁴, нумизматически подтвержденные, представляются убедительными. Кажется вполне вероятным, что по крайней мере те статьи, где говорится о тетартероне, действительно вставлены при Иоанне Цимисхии.

Считаем нужным присовокупить, что статьи о тетартероне встречаются только в главах об отониопратах, о торговцах парфюмерией, о свечниках и салдамариях. Совершенно [18] непонятно, почему о тетартероне ни слова не говорится в главах об аргиропратах, трапезитах, т. е. о тех, кто в первую очередь был связан с денежными оборотами, тем более, что в главе о трапезитах содержится запрет отказываться от приема милиарисия по полной его стоимости. В главах о хлебопеках, а также о макелляриях, мылоторговцах, вестиопратах, метаксопратах и катартариях говорится о номисме как о едином виде золотой монеты.

Нам кажется, что главы IX, X, XI, XIII и другие редактировались в разное время. Вероятно, составитель женевского текста, переписывая положения о ремесленных объединениях, включил в него не только главы из Книги Эпарха, составленной при Льве VI, но и те, которые были внесены в нее значительно позднее. Таким образом, можно предположить, что основная кодификация постановлений, касающихся эпарха, была произведена при Льве VI, а затем к этому кодексу были прибавлены новые распоряжения относительно корпораций, не упоминавшихся в первоначальном кодексе.

Итак, вопрос, является ли Книга Эпарха в том виде, в каком она дошла до нас в Женевской рукописи, законченным документом, остается открытым. Неоспоримо, что в юридических византийских источниках под Книгой Эпарха (eparcika) разумелось нечто большее, чем имеющаяся в нашем распоряжении Женевская рукопись. Новелла императора Мануила Комнина от 1148 г. о присяге евреев делает это очевидным. К Книге Эпарха относилось и все то, что у Арменопула обозначалось как eparcika, т. е. ряд положений о новостройках (peri kainomiliwn) ³⁵. Есть основания полагать, что Книгой Эпарха считалось все собрание постановлений правительства по ведомству городского эпарха, поскольку такие постановления собирались в его канцелярии. Никита Хониат сообщает, что в 1182 г. при народном возмущении в Константинополе был сожжен дом городского эпарха и юридические документы, там хранившиеся. Хониат прибавляет, что этими документами были утвержденные прежними императорами «городские права» (dikaia thV politeiaV). По его словам, они имели интерес «для всего населения или во всяком случае для весьма многих» ³⁶. Должно быть, при разгроме дома эпарха были преданы огню именно те положения о ремесленных и торговых корпорациях, которые касались широких масс ремесленников и торговцев. «Чернь», уничтожившая эти документы, очевидно, состояла из поденщиков, люмпенпролетариев, но не «почтенных» (crhsimwn) хозяев эргастерий, заинтересованных в особых правах, которые были зафиксированы некогда императорами. [19]

Если признать, что известная нам Книга Эпарха — законченный юридический сборник, то станет непонятным, почему автор ограничился только приведенными корпорациями, а не включил в сборник положения о несомненно существовавших в то время корпорациях врачей и медников, имевших монополию на торговлю медью (см. Кн. Эп., II, 1). Неясно также, почему в Книге Эпарха подробно говорится о строительных рабочих, но не упоминается о кузнецах, содержатся положения о ткачах льняных тканей и ни слова не сказано о ткачах шерстяных тканей. Известно, что при взятии Фессалоники арабскими разбойниками в городе оказалось невероятное количество великолепных шерстяных тканей, «целые горы» которых пираты сложили в качестве добычи ³⁷.

Ничего не говорится в памятнике о сапожниках и портных. Даже если предположить, что в X в. они не были объединены в корпорации, то во всяком случае находились в ведении городского эпарха. Ведь в Книге Эпарха помещены полицейские положения не только о ремесленниках и торговцах, входивших в корпорации, но и о необъединенных (например, о строителях).

Большинство исследователей считает, что до нас дошла неполная Книга Эпарха ³⁸. По мнению Штёкле, Женевская рукопись представляет собой вполне законченный сборник, причем в него вошли постановления лишь для тех лиц, которые несли определенные государственные повинности, связанные со снабжением, рыночной инспекцией и внешней торговлей. Концепцию Штёкле критиковал Миквиц ³⁹, считавший, что кузнецы, например, не могли не выполнять подобных повинностей.

Майер ⁴⁰ полагает, что в Книгу Эпарха включены только уставы корпораций, связанных с системой государственной монополии (шелк, ювелирное дело, снабжение). Но и эта точка зрения не объясняет подбора профессий ⁴¹. Миквиц пытается доказать, что установления Книги Эпарха направлены на обеспечение всеобщего порядка и снабжения города и предоставление главным цехам монопольных привилегий. Данная концепция не может считаться убедительной; если это было так, то в Книгу были бы включены уставы о бондарях, гончарах, медниках и кузнецах (В труде А. П. Каждана «Деревня и город в Византии IX—X вв.» (М., 1960) па стр. 377—378 издание Книги Эпарха связывается с демократическим движением в Константинополе в конце правления Льва VI. Создается впечатление, что встречающиеся в Книге Эпарха стеснения торгово-производственного предпринимательства знати и привилегии константинопольскому купечеству были уступкой народному движению. Однако, как мы видели, политика, выраженная в Книге Эпарха, ничуть не противоречит новеллам, изданным в первую половину правления Льва VI; к тому же состав Книги Эпарха говорит о кодификации постановлений прежних императоров наряду с новыми положениями Льва VI. Поэтому никакой уступки народному движению в сущности не было — Лев VI проводил в отношении знати ту политику, которая была характерна для Византии IX—X вв. (ср. нашу статью «Борьба за пути развития феодальных отношений в Византии», — «Византийские очерки», М., 1961, стр. 48—49). Ограничения торгового предпринимательства сановной знати существовали и в ранней Византии: участие знати в торговле считалось опасным для города (Cod. Just., IV, 63, 3—408/409)).

С мнением Цахариэ-Лингенталя, что Книга Эпарха — частный сборник, составленный лицом, не имеющим законодательной [20] власти, тоже нельзя согласиться, поскольку во введении к Книге четко проступает официальный характер документа.

Книга Эпарха составлена из разных законов и распоряжений, в число которых входят принятые до Льва VT; перед нами скорее всего кодификация положений о корпорациях города Константинополя, о правах и обязанностях различных объединений (dikaia thV politeiaV) столицы.

Итак, наиболее вероятной следует признать гипотезу, что Женевская рукопись не содержит полного текста Книги Эпарха. В качестве самого неопровержимого аргумента можно привести 7-ю статью IV главы (о вестиопратах), где говорится, что осмелившийся заниматься двумя видами торговли подвергнется «вышеуказанному наказанию». Но о каком наказании идет речь, неизвестно, так как выше об этом ничего не сказано. Очевидно, переписчик привел в рукописи не все статьи данной главы, а только те, которые почему-либо интересовали его или чиновника, заказавшего эту рукопись (точно так же Арменопул включил в свой сборник лишь некоторые статьи Книги Эпарха). По предположению Христофилопулоса, имелось несколько сборников постановлений о прерогативах и обязанностях эпарха, в совокупности называемых eparcika biblia kai edikta eparcika; отдельные же сборники постановлений именовались eparcikon biblion ⁴². Однако с мнением Христофилопулоса трудно согласиться. Судя по тексту Женевской рукописи, постановления, касавшиеся отдельных корпораций, существовали издавна, но при Льве VI была предпринята попытка составить официальный кодекс положений об управлении городом, куда входили бы различные постановления предшествующих императоров, в том числе как особый раздел и трактат Аскалонита (наподобие того, как в 53-ю книгу Василии включен был Морской закон родосцев) ⁴³. Естественно, что этот кодекс пополнялся последующими императорскими постановлениями. Данный кодекс, как явствует из введения к Книге Эпарха, был составлен так, «чтобы род человеческий лучше управлялся», т. е. должен был дать общий закон, которым руководствовались бы занимающие должность эпарха (dia touto kai thn hmeteran galhnothta.... diaJeinai eudokhsen...).

Таким образом, термин «Книга Эпарха» мог употребляться в широком и узком значении. В широком — это все постановления, собранные в канцелярии эпарха в единый сборник действующих правил; в таком понимании слова eparcikou bibliou употреблены в новелле Мануила о присяге евреев. Эта Книга Эпарха не сохранилась. В узком значении — это кодекс [21] постановлений, касающихся эпарха, составленный при Льве VI; до нас данный кодекс тоже полностью не дошел ⁴⁴.

Некоторый интерес представляет также вопрос, чем руководствовался составитель Книги Эпарха, располагая постановления о корпорациях. Определенный порядок в их размещении несомненно имеется: так, собраны вместе постановления о продавцах продовольствия (главы XV—XIX — о макеляриях, свиноторговцах, рыботорговцах, хлебопеках, виноторговцах), о корпорациях по производству и продаже предметов роскоши (главы IV—VIII — о вестиопратах, ирандиопратах, метаксопратах, катартариях, серикариях, офониопратах и продавцах парфюмерии) и о лицах, имеющих дело с драгоценными металлами (об аргиропратах и трапезитах)... Мы не можем быть уверены, является ли эта систематизация плодом работы кодификаторов X в. или же выборкой того, кто писал Женевскую рукопись. Христофилопулос, например, полагал, что эта последовательность зависит от положения в обществе отдельных корпораций ⁴⁵. Однако катартарии — ремесленники, безусловно, низкого положения — поставлены впереди серикариев, мыловаров, продавцов парфюмерии...

Мнения исследователей о целях составления Книги Эпарха и о характере этого документа разноречивы. Так, Миквиц ⁴⁶ считает, что Книга Эпарха вовсе не преследует выгоды государства, а поддерживает в первую очередь интересы корпораций и что инициатива ее издания исходила от старшин ремесленно-торговых корпораций. Такой взгляд имеет некоторое основание: в условиях развития производительных сил того времени корпоративная организация была вызвана потребностями режима и торговли; но Книге Эпарха, действительно, корпорациям предоставлялись определенные привилегии. Ничего неестественного нет и в том, что старшины корпораций проявляли инициативу, в частности (как можно установить по новеллам Юстиниана) в издании некоторых законов того времени (ср. Justiniani edict. 9 — CJC, III, p. 773). Однако положения Миквица имеют модернизаторский уклон. Исследователь преувеличивает независимость и мощь корпораций, сближая их с картелями капиталистического мира. Не монополистические цели хозяев эргастерий, а полицейские запреты и распоряжения стоят в Книге Эпарха на первом плане.

Нам кажется, что издание Книги Эпарха и кодификацию правил о составе и правах константинопольских корпораций нельзя рассматривать отдельно от социальной политики Македонской династии. Отстаивая интересы той части землевладельческой [22] знати, которая группировалась вокруг Константинополя и была связана с доходами централизованного государства и товарного обращения, Македонская династия должна была бороться против проявления тенденций к раздробленности, к усилению частной власти на местах. Естественно, что в этой борьбе Македонская династия могла в некоторой степени находить поддержку у более зажиточного торгово-ремесленного населения городов Византии, в особенности Константинополя. В Книге Эпарха зафиксированы привилегии определенных корпораций, нуждавшихся в правительственной поддержке ввиду возможной конкуренции со стороны землевладельческой знати и не объединенных в корпорации трудящихся.

Нужно, однако, помнить и о другой стороне социальной политики Льва VI в отношении константинопольского населения. Установления Книги Эпарха ограничивали прием в цех (требование представить пять поручителей было трудно выполнить); эти ограничения явились результатом той борьбы, которая велась правительством Византии против иконоборцев та павликиан еще при отце Льва VI — Василии. При иконоборцах ремесленное население Константинополя большей частью состояло из сектантов; оно было резко настроено против православия, принимало участие в погромах и выступлениях против монахов. Лев VI, вводя строгие правила приема в цех, очевидно, хотел сделать цехи политически благонадежными.

В этой связи можно было бы отметить один, передаваемый в Житии патриарха Евфимия, факт ⁴⁷. Этикет требовал, чтобы в императорских процессиях участвовал «народ», в том числе представители цехов. 11 мая 903 г. Лев VI принимал участие в торжественном молебствии в храме св. Мокия. Вдруг выскочил неизвестный и с силой ударил императора палкой по голове. Хлынула кровь. Сенаторы, окружавшие императора, бежали в ужасе. Покушавшийся был схвачен и казнен. Именно во избежание подобных случаев эпарх должен был не допускать в состав «народа» (т. е. представителей привилегированного ремесла) «неблагонадежных», недостаточно «почтенных» людей.

3. ОБ ИСТОЧНИКАХ КНИГИ ЭПАРХА

Книга Эпарха — это собрание предназначенных специально для Константинополя установлений, подобных тем, которые издавались в Поздней Римской империи для Рима и адресовались императорами на имя префекта города. На Востоке привилегии Рима стали постепенно распространяться и на [23] Константинополь. Разумеется, общие положения и законы Юстинианова права, а потом Василик были обязательны для всей империи, однако для столицы (а также для любого города, который имел утвержденные правительством привилегии) существовали особые, касающиеся чисто местных условий установления о производство и торговле, о городском внутреннем распорядке. Подобные установления направлялись на имя константинопольского эпарха, который отвечал за их выполнение. Назывались они eparcika. Так, закон императора Зенона (474—491) о правилах городского строительства, адресованный эпарху Константинополя Адаманцию (Cod. Just., VIII, 10, 12), имел силу лишь в пределах столицы. Понадобилось новое постановление Юстиниана, чтобы закон этот был распространен и на провинции (Cod. Just., VII1, 10, 13).

Константинополь, таким образом, имел свои привилегии, грамоты о которых — императорские простагмы и рескрипты в адрес городского эпарха, обращения к «константинопольцам» — хранились в учреждении — секрете эпарха — и составляли dikaia thV politeiaV ⁴⁸.

Поскольку своды законов (Прохирон, Василики) были обязательны для всех, общегражданские положения права в Книге Эпарха не повторяются, но о необходимости их соблюдения в ней говорится. В главе XXII значится: «Все то, что установлено законом (esti tw nomw) в отношении купли и продажи, должно относиться и к соглашениям о найме». Это прямая ссылка на Василики (Bas., XIX, 10, 72 — Cod. Just., IV, 44, 2; Bas., XX, 1,22 = Dig., 19,2, 22). Совершенно четко Книга Эпарха [24] (XXI, 6) ссылается на положения гражданского права об actio redhibitoria, actio quanti minoris (Bas., XtX, 10, 38). Ряд статей сборника принципиально не отличается от положений общего законодательства. Так, статьи, преследующие порчу и подделку монеты, соответствуют статьям Василик LX, 60, Кодекса Юстиниана IX, 24, Эклоги XVII, 18; статья XII, 7 (о продаже мыльного экстракта) — статьям Прохирона 39, 2, Дигест 48, 8, 3, Эклоги XVII, 43. Запрещение состоять в двух корпорациях, неоднократно повторяемое в Книге Эпарха (IV, 3; VI, 14; VIII, 6 и др.), восходит к Дигестам 47, 21, 1, 2 и Василикам LX, 32, 2. Статьи, запрещающие расширять эргастерию, соответствуют Василикам LIX, 4 (по титулу Типукита); запреты спекуляции (припрятывания товаров на случай недостатков их на рынке и продажи этих товаров по повышенным ценам — Кн. Эп., XI, 3, XIII, 4, XVI, 4) — общему законодательству (Bas., LX, 22, 6); статьи о приеме рабов в корпорации— положениям Дигест 47, 22, 3, 2 и Василик LX, 32, 3; но то, что относилось, по Дигестам, к collegio tenuiorum, в Книге Эпарха распространяется на ряд других корпораций. Требования соблюдения известного расстояния при организации эргастерий имеются в Кодексе Юстиниана VIII, 10, 12, 2, Прохироне 38, 4 и Василиках LVIII, 11, 9—10. Однако применительно к условиям Константинополя X в. расстояния между корпорациями были изменены. Зависимость Книги Эпарха от постановлений V—VI вв. особенно наглядна в разделах, касающихся строительства и соглашений по подрядам и заказам. Например, § 1 главы XXII, запрещающий технитам бросать работу, соответствует Кодексу Юстиниана (VIII, 10, 12, 9). Но Книга Эпарха учитывает также случаи, когда технит переходит на другую работу, оставив прежнюю незавершенной по законной причине (недостаток строительного материала). Приводятся конкретные положения о разрешении различных конфликтов между работодателями, подрядчиками и технитами. Можно считать, что глава XXII Книги Эпарха конкретизирует положения Кодекса Юстиниана на основе длительной практики разрешения трудовых конфликтов.

Запрещение метаксопратам выезжать из Константинополя восходит к Constitutio de metaxa (CJG, III, p. 798, app. V). Система телесных наказаний — острижение волос, порка плетьми и т. д. — заимствована из Эклоги (XVII, 29). Те наказания, которые в римском праве применялись только к рабам, теперь были распространены/на всех...

Особенно ярко выявляется кодификационный характер Книги Эпарха в главе о хлебопеках (XVIII, 5): «Должны быть соблюдены важнейшие постановления, касающиеся всех», при этом приводятся запреты общего характера — на расширение [25] эргастерий, недобросовестную конкуренцию, занятия ремеслом или торговлей в двух корпорациях. Именно эта статья полностью приведена в Manuale legum Арменопула (Harmenop., VI, 14, 12).

Если общегражданские положения Книги Эпарха соответствуют в основном кодифицированному законодательству Василик, то отдельные статьи о корпорациях, особенно о торговом посредничестве, о борьбе с нарушителями монопольных привилегий корпораций, о наблюдении за иностранцами-купцами, о регулировании внешней торговли, о тетартероне и торговле с болгарами, были новыми установлениями, результатом определенной политики правительства Византии в конце IX и X вв.

Книга Эпарха написана языком, типичным для законодательных документов: все встречающиеся в ней юридические термины можно найти в Эклоге, Прохироне, Василиках. По строению фраз Книга Эпарха местами близка к новеллам Юстиниана (Кн. Эп., I, 3-Nov. Just., 123, 1 — о требованиях к избираемому епископу).

Особенность Книги Эпарха — целевая направленность кодификации. Сборник включает правила для каждой корпорации в отдельности — в итоге одни и те же постановления дословно повторяются в различных главах Книги.

4. ИСТОРИОГРАФИЯ ВОПРОСА О ВИЗАНТИЙСКИХ ТОРГОВО-РЕМЕСЛЕННЫХ КОРПОРАЦИЯХ

Опубликование Книги Эпарха сразу же вызвало появление ряда исследований по истории византийского города. Новооткрытый памятник предоставил богатый материал для самых разнообразных и противоречивых выводов. Все работы дореволюционных русских и зарубежных ученых имеют одну особенность: их авторы, выясняя детали и выдвигая иногда новые ценные положения по конкретным фактам экономической истории Византии, не затрагивают наиболее важных с марксистской точки зрения вопросов, связанных с заменой отживающих институтов одной экономической формации передовыми институтами другой.

Основной проблемой истории Византии IX—XI вв. является вопрос о процессе феодализации. Если история развития имущественных и политических отношений в византийской деревне IX—XI вв. всеми учеными, в том числе и буржуазными, рассматривается в связи с проблемами развития институтов феодального общества, то совершенно иначе дело обстоит с исследованиями по истории византийского города. В русской дореволюционной и зарубежной [26] науке вопрос об общественных отношениях в византийском городе никак не связывается с проблемой феодализма в Византии.

Первым исследователем Книги Эпарха был Жюль Николь. В своих статьях он дал общую оценку экономики византийского города X в. ⁴⁹ В 1893 г., во время опубликования Книги Эпарха, еще живы были традиции «laissez faire, laissez passer!», соответствующие доимпериалистическому периоду капитализма. Особенно сильны были эти традиции в Швейцарии, стоявшей в стороне от новых веяний в капиталистическом мире. Всякое стеснение свободы предпринимательства казалось гибельным для хозяйства.

Издатель Книги Эпарха был поражен многочисленностью ограничений для цехов. «Это рай для монополий, привилегий, протекционизма! Правительство во все вмешивается, все контролирует, все регламентирует. Из истории Византии мы знаем, каковы были экономические и политические последствия режима, убивавшего предпринимательскую свободу...». «Различные ветви промышленности, которую так ревниво охраняли, перекочевали на Запад; торговля все падала, все больше иссякали богатства страны..., пока, наконец, не наступила катастрофа» ⁵⁰.

Положения Николя в дальнейшем развил Гериг ^5l. Он считал, что жестокое вмешательство римского государства в хозяйственную жизнь продолжалось от правления Диоклетиана до X в. и что в Книге Эпарха мы можем видеть «все, что угодно, только не нормальное ценообразование на рынке и свободу производственной деятельности». Гериг стоял также на той точке зрения, что «лучшее» правительство не должно вовсе вмешиваться в хозяйственную жизнь. Регулирование, нормирование и всевозможные стеснения, затруднявшие развитие предпринимательства, и было, по его мнению, одной из важных причин упадка и гибели Византии в дальнейшем. Положения, выдвинутые исследователем, являлись отражением эпохи расцвета капитализма, в то время уже запоздалым. Идеалы «laissez faire, laissez passer!» были для буржуазии начала XX в. старомодными.

В России этой точки зрения придерживался либеральный буржуазный русский византинист П. Безобразов. В 1896 г. он включил статью о ремесленных и торговых корпорациях в изданный им перевод «Истории Византии» Герцберга. [27] «Корпорации ремесленников и торговцев продолжали существовать и в византийское время, но византийское правительство, проникнутое бюрократическим духом и старавшееся убить всякую самодеятельность общества, уничтожило самоуправление корпораций и сделало из них учреждения, подчиненные чиновникам... Торговля и промышленность находились под постоянным надзором полиции... От некоторых полицейских распоряжений византийское купечество должно было страдать существенным образом» ⁵². Основное внимание П. Безобразов обратил на правительственное регулирование, на полицейские запреты, затруднявшие предпринимательскую деятельность купечества. Это было обусловлено позицией либеральной русской буржуазии конца XIX в., выступавшей против полицейского гнета самодержавия.

Представитель наиболее консервативного направления русского византиноведения Ф. И. Успенский интересовался ролью правительственной регламентации; он сосредоточил свое внимание на деятельности городского эпарха ⁵³. Доброжелательно исследователь говорил об эпархе, который поставил своей целью, чтобы в городе не было «ни обижающего, ни обиженного». Разбирая подробно действия эпарха в отношении торгово-ремесленных корпораций, ученый идиллистически рисует его обязанности и дает совершенно иную, нежели П. Безобразов, оценку деятельности византийского правительства. Он видит в полицейской опеке «живые силы, которые одухотворяли» громадный организм столицы... «Приказ эпарха города представляется могущественным рычагом, дававшим направление деятельности промышленного и ремесленного населения... Эпарх посредством зависящих от него органов не только проникает во все подробности городской трудовой жизни, но является еще ответственным перед правительством лицом за порядок и спокойствие в городе, даже за мысли и убеждения высших классов столичного населения» ⁵⁴. То, что возмущало таких либерально-буржуазных историков, как Николь, Гериг, Безобразов, консервативно настроенного Успенского приводило в восторг; идеал власти самодержавно-полицейского государства с его политикой «тащить и не пущать» он находил в деятельности византийского эпарха.

Книга Эпарха была детально изучена немецким византинистом Штёкле ⁵⁵, труд которого — весьма полезное [28] источниковедческое исследование. Он сопоставил Книгу Эпарха с прочими юридическими памятниками, положения константинопольских корпораций — с позднеримскими. Исследователем тщательно подсчитано, сколько раз и где употреблены различные термины, определенные формы наказания, наименования должностных лиц; он приводит критические замечания о времени издания Книги Эпарха. Работа Штёкле — основное пособие для изучающих этот памятник. Однако, как отметил в своей рецензии П. Безобразов, Штёкле старательно избегал каких бы то ни было выводов о характере византийского хозяйства. Нет широких обобщений и в трудах других ранних исследователей Книги Эпарха: Ж. Вальцинга, Л. М. Гартмана, Е. Корнеманна ⁵⁶. Они рассматривали отдельные детали устройства византийских корпораций, сравнивая их с позднеримскими. Устанавливая некоторые отличия, ученые отмечали преемственную связь византийских и позднеримских цехов. Но никаких попыток исследовать пути развития корпораций в условиях становления в Византии феодализма они не делали. Что же касается общей оценки византийского хозяйства времени составления Книги Эпарха, то позиция буржуазной историографии определялась, как мы уже говорили, господствовавшими в тот период политико-экономическими идеями. В 90-х годах XIX столетия и в начале XX в., когда еще преобладали в историографии позитивистские традиции и идеи Бюхера, Николь, Гериг, Безобразов рассматривали византийское хозяйство как чисто средневековое, а корпорации Книги Эпарха — как предприятия, совершенно отличные от капиталистических. Гериг, к которому присоединился П. Безобразов, характеризовал хозяйство константинопольских торговцев и ремесленников следующим образом: «В общем Книга Эпарха дает картину, типичную для городского хозяйства в средние века. Характерен для него принцип, что все должно насколько возможно покупаться публично и из первых рук и что все, что может быть произведено в городе, и должно быть в нем произведено» ⁵⁷. Эта оценка хозяйства Константинополя, «золотого моста между Востоком и Западом», выдержанная в духе бюхеровской концепции замкнутого городского хозяйства, разумеется, не может быть полностью принята.

Марксистской теории о неизбежной гибели капитализма как определенной стадии развития человеческого общества апологеты буржуазного строя противопоставили идею вечности капиталистических отношений. Принципиальное противопоставление [29] средневекового хозяйства капиталистическому оказалось уже не вполне приемлемым для буржуазной историографии. Новое ее направление, ярко проявившееся и в науке об античности, обусловило появление работ, трактующих хозяйственные отношения в Византии как своеобразную разновидность капиталистических. Так, Л. Брентано ⁵⁸ говорил о наличии «народного хозяйства» в Византии, о существовании крупного предпринимательства и настоящих фабрик. Финский профессор Миквиц ⁵⁹ изображал византийские корпорации как капиталистические картели, как союзы крупных предпринимателей.

Изменился и взгляд буржуазной историографии на вопрос о монополиях и регламентации. Принципиально отрицательное отношение к Византии как к «худшему государству» насилия и произвола и исторически ложная оценка Византийского государства, которая господствовала в либерально-буржуазной историографии, начиная с Монтескье и Гиббона, Лебо и Чаадаева вплоть до Николя и Герига, под влиянием страха перед лролетарской революцией стали уступать место столь же ненаучной идеализации византийских порядков.

Особенно заметен поворот буржуазных историков в сторону реабилитации византийских порядков в работах, появившихся после Великой Октябрьской социалистической революции. Византию стали рисовать образцом «твердой власти», изображать государством, где царили законность и безопасность. Пересматривалось также и положение Николя о Византии как о «рае для монополий». Андреадис ⁶⁰, полемизируя с Николем, писал, что привилегии цехам в Византии давались в такой же мере, как и на Западе в средние века; что положение ремесла в Византии было лучше, нежели в последние века Римской империи. Ремесло не было закрепощено, и существовала свобода профессии. За исключением монетного и оружейного дела, а также некоторых необходимых для двора ремесел, никаких государственных монополий не было. Андреадис cчитал государственное регулирование не причиной упадка Византии, а неизбежной стадией в развитии средневекового хозяйства.

В буржуазную историографию стали проникать и идеи фашистского «регулирования» хозяйства, выражавшиеся в идеализации византийских монополий. Так, Г. Миквиц ⁶¹ считал, что монополии и привилегии не стесняли производства, наоборот [30], они были выгодны в хозяйственном отношении. В полном соответствии с этой тенденцией идеализации византийской государственности Р. Лопец ⁶² писал, что система государственного регулирования и контроля над производством полностью себя оправдала. В продолжение многих веков в стране процветала шелковая промышленность и Византия сохраняла монопольное господство в торговле шелком с Европой.

В итальянской историографии фашистского периода Книга Эпарха получила особую трактовку. Корпорации Константинополя изображались как некий прообраз «корпоративного государства» Муссолини. Так, Дж. Марцемини в монографии о византийских цехах старался сблизить позднеримские и византийские корпорации с фашистскими профессиональными объединениями, а Льва VI изобразить каким-то предшественником «дуче» Муссолини в его «корпоративной» политике ⁶³. Разумеется, подобные «теории» в настоящее время имеют значение только для исследователя причин их появления.

После второй мировой войны, с началом так называемой холодной войны, западные публицисты стали всемерно противопоставлять историю стран «свободного мира» Запада истории «деспотического Востока». Это отразилось на отношении известного круга западных ученых к истории Византии и России, которая якобы являлась преемницей византийских традиций. Византия в работах этих историков представлена страной, не знавшей «индивидуальной свободы и парламентаризма», страной застоя, консерватизма, «тоталитарного волеизъявления правителя», где отсутствовало развитие в материальной и духовной областях ⁶⁴. Следуя концепции Монтескье—Гиббона и русских западников, буржуазные историки изображают Византию страной гнета и бесправия. Но эта тенденция, некогда направленная против абсолютизма, теперь используется реакционерами в их борьбе против сил мира и прогресса и прежде всего против Советского Союза. Однако нужно отметить, что среди буржуазных историков новейшего времени нет единства во взглядах на византийское хозяйство. Некоторые византинисты стали усиленно разрабатывать вопросы экономики, привлекая обильные данные археологических изысканий. На мюнхенском конгрессе в ноябре 1958 г. был поставлен [31] специальный доклад Кирстена об истории развития византийского города ⁶⁵. Появилось несколько исследований, посвященных Книге Эпарха, в основном вопросам устройства ремесленно-торговых корпораций, денежного обращения и датировки источника ⁶⁶. Безусловно, не следует преуменьшать значение исследования отдельных деталей (например, о тетартероне). Но при оценке состояния производства и общественного строя в Византии выводы буржуазных историков не могут быть признаны научными. Все выдвинутые ими теории исходят не из закономерностей общественного развития, а определяются их политическими настроениями.

Советские историки, используя достижения буржуазной исторической науки в части собирания фактического материала и изучения отдельных явлений, вели последовательную борьбу против антинаучных обобщений и фальсификации истории. Поскольку Книга Эпарха в 20—30-х годах использовалась буржуазными историками для обоснования их теории о наличии в Византии элементов капиталистической экономики, советские историки, естественно, вернулись к исследованию данного источника.

Первым обратился к Книге Эпарха М. В. Левченко, который в работе «История Византии» уделил несколько страниц характеристике ремесленно-торговых объединений в Константинополе по данным Книги Эпарха. Обрисовав положение корпораций (главным образом на основании статьи Андреадиса), М. В. Левченко пришел к выводу, что византийское ремесло было организовано на средневековых началах. «Никаких фабрик, наличие которых Брентано устанавливает в Византии, не было. Если исключить государственные мастерские, то мелкое ремесленное производство с работой самого хозяина, двух-трех помощников и учеников являлось господствующим видом промышленного предприятия» ⁶⁷.

Однако этот вывод недостаточно отражает всю сложность Византийской экономики. Необходимо было решить вопрос О сущности византийского феодализма, о специфике общественного строя Византии. Изучение организации производства в византийском городе было одной из очередных задач советского византиноведения.

В 1950 г. в статье «Ремесло и торговля в Константинополе в начале X века» ⁶⁸ мы писали, что византийское ремесла [32] возникло не в результате отделения ремесленно-торгового труда от земледельческого, как это было на Западе; оно перешло из позднеримского общества, поскольку в Византии крупный город вступил в средневековье в «готовом виде» — как центр товарного производства и торговли. Поэтому генезис византийских корпораций необходимо искать не в общинном устройстве деревни, как в Западной Европе, а в традициях римско-эллинистического полиса при переходе его на положение феодального города.

В византийском ремесле сохранились еще остатки рабовладельческих отношений; тем самым структура византийской мастерской отличалась от западноевропейской: вместо трехчленной (мастер, подмастерье, ученик) существовала четырехчленная (хозяин мастерской — не всегда мастер своего ремесла, раб, временный наемный работник — мистий и ученик). Византийские корпорации были тесно связаны с государственным аппаратом, что соответствует тому этапу генезиса византийского феодализма, когда провинциальная землевладельческая знать еще не могла полностью овладеть властью; и это вполне отражает специфику византийского развития феодальных отношений, которая заключалась в сохранении достаточно мощных центров товарного производства — городов-эмпориев.

В 1953 г. А. П. Каждан выступил со статьей «Цехи и государственные мастерские в Константинополе IX—X вв.» ⁶⁹, в которой на основании аналогий с западным ремеслом пришел к выводу, что внутреннее устройство византийских цехов представляло не что иное, как приложение общинных порядков к ремесленным привилегиям. Автор стремился доказать, что структура византийского цеха была близкой к структуре западноевропейских цехов, считая специфику византийской корпорации совершенно несущественной.

Однако невозможно сближать порядки византийских и западных цехов. Условия в Византии X в. резко отличались от условий в Западной Европе в XII — XV вв. Западноевропейские цехи развивались тогда, когда уже сложились феодальные институты, в Византии же X в. феодальные институты в деревне еще не вполне оформились и крестьянство в основном не было закрепощено. Другими словами, западноевропейский цех сложился в период расцвета феодализма, византийские корпорации Книги Эпарха существовали уже в период генезиса феодальных отношений.

Несмотря на некоторые, иногда серьезные расхождения в оценке отдельных явлений, исследования советских историков [33] направлены на выяснение тех процессов внутри ремесленно-торговых организаций города, которые были характерны для перехода византийского города от античности к феодальному средневековью.

5. ОСОБЕННОСТИ ВИЗАНТИЙСКОГО РЕМЕСЛА И ТОРГОВЛИ В X ВЕКЕ

Падение рабовладельческого общества в Западной Европе и в Византии происходило по-разному. В Западной Европе оно было связано с крушением Римского государства, с потерей странами латинской народности своей независимости. Генезис феодальных институтов происходил на Западе уже в условиях варварских государств, упадка античной культуры и почти полного отсутствия предпосылок для развития товарного производства ⁷⁰.

В ранней Византии государственный аппарат находился в руках той прослойки рабовладельческо-землевладельческой знати, которая была связана с крупными торговыми городами, товарным хозяйством и обращением ⁷¹. Эта «городская» знать, точно так же как торгово-ремесленное население города, была кровно заинтересована в сохранении централизованного государства, в незыблемости норм гражданского права, закрепляющих те имущественные отношения, которые необходимы для дальнейшего существования товарного производства и товарного обращения, а также той культурной обстановки и цивилизации, которая им соответствовала. Эти интересы сближали городскую знать ранней Византии с торгово-ремесленным населением городов и пригородов, на которое она могла опереться в случае опасности: в критические моменты народные массы спасали Константинополь от нашествия варваров ⁷².

Отсюда двойственность характера Византийского государства V—VI вв.: с одной стороны, Византия была оплотом социальной реакции, поскольку здесь сохранились имущественные отношения рабовладельческого общества (и это свидетельствует о реакционной политике государства), с другой — выполняла прогрессивную роль, оставляя в неприкосновенности и даже развивая условия, необходимые для каждого общества, в котором господствует частная собственность и существует товарное производство ⁷³. [34]

В Византии разложение рабовладельческих отношений и становление феодальных институтов происходили при сохранении греческой народности, непрерывном функционировании государственного аппарата, при наличии товарности в хозяйстве, а также традиций античной культуры. Крупные товарные города, эмпории, не были разрушены, но в процессе генезиса феодальных отношений в Византии они участвовали как вполне сложившиеся экономические центры. В позднеримское время существовало огромное количество различных ремесленных и торговых профессий, которые в крупных городах «в готовом виде» вошли в средневековье ⁷⁴. В истории Византии мы не знаем такого периода, когда (как это было в Западной Европе) крупные города переставали существовать в качестве производственно-торговых центров ⁷⁵. Отсюда — важнейшая особенность византийских ремесленных и торговых организаций. В противоположность западноевропейским ремесленно-торговым объединениям, возникшим в городах в условиях развитого феодализма, полного расцвета феодальных институтов в деревне, византийские корпорации существовали уже в период раннего феодализма, когда феодальные институты в деревне (прония, экскуссия, повсеместное распространение парикии) находились еще в стадии становления.

Западноевропейское ремесло утвердилось в городах на базе развития феодальной деревни. Византийское ремесло находилось в преемственной связи с позднеримским, и, следовательно, деревня с ее чертами общинного устройства не могла повлиять на структуру византийских ремесленных и торговых организаций.

Из факта непрерывности существования ремесленно-торговых организаций в Византии с позднеримского времени вытекает важное следствие: в византийском производстве и торговле более прочными были традиции и отдельные черты рабовладельческого строя, в первую очередь — применение труда рабов в ремесленном производстве. В Книге Эпарха рабы упоминаются в главах об аргиропратах (II, 8, 9, 10), о трапезитах (III, 1), о вестиопратах (IV, 2), о метаксопратах (VI, 7), о катартариях (VII, 3), о серикариях (VIII, 7, 13), о керуляриях (XI, 1), о мыловарах (XII, 8, 9), о хлебопеках (VIII, 1). В некоторых кратких главах ничего не говорится [35] о рабах, но это не значит, что их труд в данных профессиях не применялся. Нет никаких достаточно разумных оснований полагать, что, например, мировары (гл. X) не имели права пользоваться трудом рабов, не содержали рабов, которые бы помогали им в ремесле и торговле!

Больше всего данных сохранилось о применении труда рабов в мастерских по производству предметов роскоши. Это вполне понятно: именно в этой сфере производства нерентабельность труда рабов ощущалась меньше всего ⁷⁶.

Использование труда рабов в производстве и торговле, разумеется, делало институт рабства более живучим в условиях Византии, и в то же время обусловливало то, что византийская знать сочетала свои доходы от поместий с доходами от товарного производства, не входя, однако, лично в вопросы организации производства и торговли (в отличие от знати венецианской). Не только труд непосредственного производителя, но и самый характер присвоения прибавочного продукта в ремесле имел немало свойственных лишь Византии черт: господин, предоставляя своему рабу возможность заниматься ремеслом и торговлей на основе свободного управления пекулием, сохранял право на личность работника, на весь продукт его труда, мог использовать его ts/vyj и изворотливость.

Но имела ли широкое распространение практика предоставления рабам права входить в качестве самостоятельных мастеров в корпорации согласно Книге Эпарха? Сравнивая статьи II, 10 и VIII, 13, можно установить почти дословное совпадение в выражениях, позволяющее прийти к выводу, что существовало общее для любой профессии положение о приеме рабов в ремесленные корпорации (за исключением тех, которые были недоступны для рабов — корпорации метаксопратов и табулляриев). О высокой степени распространения труда рабов в Константинополе X в. свидетельствует также и легкость, с которой господин мог включить своего раба в ремесленно-торговую корпорацию. Ведь для того чтобы свободному трудящемуся получить в Константинополе право заниматься ремеслом или торговлей, нужно было представить [36] пять поручителей, которые должны были нести за него полную ответственность. Простому человеку выполнить это условие было, разумеется, очень трудно. Господин же, если он был состоятелен, мог только одним личным поручительством предоставить своему рабу право открыть эргастерию ⁷⁷. Это дает основание считать, что рабов в ремесле и торговле было много. При ужасающей бедности значительной части константинопольского населения, о чем единогласно свидетельствуют источники, в особенности агиографические, вполне естественно, что подавляющее большинство ремесленников работало в одиночку и не имело своих эргастерий. Но в то же время нельзя отрицать существования относительно крупных заведений: серикарии, в распоряжении которых были рабы, наемные работники и эклекты (о последних можно с большой достоверностью предполагать, что они были надсмотрщиками за рабами и наемниками), сдавали в императорскую кюлистарию целые свертки готовых тканей. Характер производства — ткацкие работы, окраска тканей, окончательная отделка — требовал большого размера эргастерии.

Таким образом, можно говорить о резкой дифференциации в ремесле и торговле. В составе одной и той же корпорации были и весьма богатые, и очень бедные люди. Это видно из глав о метаксопратах и катартариях (Кн. Эп., VI, 9 и VII, 2). Об этом же свидетельствует и то, что в корпорации входили лица, сдававшие помещения в своих домах другим членам той же корпорации (IV, 9; X, 3; XI, 7; XIII, 6; XIX, 2). В Византии применение рабского труда создавало для владельцев мастерских такие условия, которые были немыслимы в странах Западной Европы во время расцвета средневековых институтов. Если цеховыми уставами и законодательством средневековых городов Запада и возбранялось нанимать большое количество подмастерьев, то в византийском праве было немыслимо ограничение владения рабами. Мало того, рабу можно было предоставить возможность самостоятельно держать мастерскую, на основе свободного управления пекулием, вместе с тем оставляя его бесправным. Этим пользовались и сановные вельможи, и богатые предприниматели. Почему же правительство Византии [37], ограничивая их деятельность, тем не менее давало им право владеть предприятиями через подставных лиц? Очевидно, дело в том, что раб — хозяин эргастерии — находился в полном подчинении условиям государственной регламентации, чего нельзя было бы добиться в гинекеях и эргастериях, принадлежащих сановному господину. Однако можно думать, что те состоятельные люди, которые открывали новые мастерские с помощью рабов как подставных лиц, в основном были не сановными вельможами, а разбогатевшими городскими торговцами, домовладельцами-ремесленниками. В статьях о приеме в корпорацию рабов сказано, что для раба необходимо поручительство господина, который должен быть состоятельным (euporou turgacanontoV). О сановной знати так не говорится. Кроме того, в статьях о поручительстве упоминается о суровой ответственности господина за поступки раба при ведении предприятия (Кн. Эп., II, 10 и VIII, 13). Вряд ли многие из вельмож решались рисковать своим положением, выдвигая раба в качестве подставного лица. Но это право открывать эргастерии на имя рабов как самостоятельных распорядителей предприятий давало сановной знати Византии такие возможности извлекать выгоды из товарного производства и торговли в городе, каких не имели представители землевладельческой знати Запада вплоть до позднего средневековья.

На Западе от членов цехов и гильдий — людей свободных — при поступлении в цех требовалось доказательство свободного состояния. В Византии такого положения не существовало. Это приводило к тому, что ремесленники и торговцы не представляли определенных сословных групп. Раб-вестиопрат и свободный вестиопрат не отличались один от другого в своих занятиях, однако по правовому состоянию они принадлежали к совершенно разным сословным группам. Все это препятствовало сплочению городского промышленно-торгового населения и было одной из важных причин слабости рядовых горожан перед лицом городской землевладельческо-сановной знати.

Хотя множество ремесленников и работали в портиках в одиночку или вместе с членами семьи, но типичная византийская эргастерия в противоположность западноевропейской мастерской была построена, как отмечено выше, на четырехчленном начале — хозяин, рабы, наемные работники, ученики.

О наемных работниках в Книге Эпарха говорится в главах о табулляриях (I, 17), об аргиропратах (II, 3; текст в данном месте испорчен), о трапезитах (III, 4, 6), о метаксопратах (VI, 2,3), о серикариях (VIII, 7, 12) и в главе о различных ремесленниках, которые берут подряды и заказы (XXII, 1—4). Характерны строгие правила для найма работника: не разрешалось нанимать мистия на срок больше 30 дней. Текст [38] запрета в главах VI и VIII звучит одинаково и по выражениям, и по содержанию. Можно с уверенностью полагать, что это общее постановление эпарха (eparcika) о найме работников в ремесленные и торговые эргастерии, действовавшее в IX— X вв.

В Книге Эпарха говорится и об институте ученичества в византийском ремесле. Разумеется, родители отдавали своих детей в обучение с единственной целью, чтобы в дальнейшем, освоив ремесло, они стали самостоятельными мастерами. А. П. Каждан ⁷⁹ предположил, что в византийских корпорациях мистий и были учениками. Ссылаясь на пример из «Жития Ильи Нового», когда ученик, обучавшийся в течение двух лет, стал потом самостоятельным мастером, и отмечая, что он, будучи учеником, получал плату от своего хозяина ⁸⁰, [39] исследователь отождествляет положение мистия и ученика. В некотором отношении ученик (иногда малолетний) действительно был в то же время и наемным работником. В ранневизантийских папирусах можно различить разные типы учеников: одни получали определенную плату от хозяина — следовательно, они были учениками-мистиями, т. е. фактически малолетними работниками; другие, напротив, сами платили хозяину за обучение ремеслу.

В некоторых контрактах указывается, что первое время ученик работал у мастера бесплатно, затем получал плату, которая каждый год увеличивалась ⁸¹. Законодательство предусматривает разного рода ученичество; так, в одной схолии имеется в виду мастерская портного, в которой работали только ученики (Bas., XX, 1, 13). Нельзя, однако, отождествлять институт ученичества с институтом наемного труда. Ученик, поступая к мастеру на обучение, преследует цель в первую очередь изучить ремесло — заработная плата здесь имеет побочное значение. Мистий, наоборот, нанимается ради заработной платы — приобретение опыта является для него чем-то второстепенным. Законодательство отмечает ученичество как особое правовое состояние. Хозяин, который бил ученика, не отвечал в обычном порядке за ubreiV, так как считалось, что он это делал «ради науки» (didaskaliaV eneka — Bas., XX, 1, 13, schol. 3). Ни в коем случае не могли быть учениками мистий, которые упомянуты в Книге Эпарха, в главах, где говорится о предприятиях по производству шелковых тканей: условие найма на 30 дней несовместимо с понятием ученичества; мистии Книги Эпарха — подлинные работники по найму, но не ученики.

Можно отметить еще одну особенность византийских корпораций: организационную слабость, определявшуюся общими условиями Византийской империи. На Западе, в период апогея феодальной раздробленности, горожане вынуждены были сплотиться «против объединенного разбойничьего дворянства», поскольку в то время происходила «непрерывная война деревни против города» ⁸². В Византии для столичного купечества и ремесленников этой необходимости не существовало, так как защита частной собственности проводилась централизованным государственным аппаратом. Естественно, что ремесленно-торговые прослойки византийского общества были связаны с бюрократическим строем империи и поддерживали его. Правительство Византии хотело превратить корпорации в послушное орудие для осуществления своих фискальных [40] мероприятий. Понятно, что круг полномочий византийской корпорации был относительно ограниченным.

В первую очередь нужно указать на правила приема в корпорацию. Предварительно обсуждали кандидатуру нового члена корпорации только табуллярии (потом ее утверждал эпарх). Для получения права заниматься ремеслом и торговлей и для вступления в коллегию требовалось официальное поручительство «почтенных лиц», которое имело силу законного обязательства. В статьях IV, 5 и VII, 3 ясно указывается (хотя в статье VI, 6 об этом и не сказано), что подобное поручительство давалось перед эпархом ⁸³ (при этом употребляется судебный термин (martupeisJai). И лишь после разрешения эпарха можно было принимать новое лицо в корпорацию (kai thnikauta sunariJmeisJw — IV, 5).

Таким образом, правительство Византии фактически регулировало состав торгово-ремесленной прослойки Константинополя (разумеется, за исключением самых низов, не организованных в корпорации ремесленников и строительных работников). Все вопросы, связанные с установлением цен, с размерами дохода, с правилами приема учеников, с изготовлением низкого по качеству товара, с нарушением запретов, решались не цеховыми собраниями, а приказами эпарха (eparcika) ⁸⁴. Даже коллективная закупка товаров у иностранных купцов проводилась под контролем эпарха и по его распоряжению. Эпарх составлял списки участвующих в этом предприятии лиц (VII, 5).

Несмотря на относительную слабость византийской корпоративной системы торговли и ремесла, отмечается частичное срастание корпораций с правительственным аппаратом. Глава корпорации был в то же время чиновником штата городского эпарха и выполнял функции полицейского характера ⁸⁵. Ремесленно-торговые организации участвовали в церемониях, торжественных процессиях. Включению некоторых представителей верхушки торговцев и ремесленников в состав сановной прослойки содействовали следующие обстоятельства: 1) отсутствие в византийском законодательстве особых привилегий, связанных с «благородным» происхождением; 2) резкая дифференциация в среде торговцев и ремесленников и/ограничения в правах для бедноты; 3) законная возможность войти в состав сановной знати путем покупки звания и должности. Нельзя, однако, считать, что торгово-ремесленная верхушка столицы (и других крупных городов Византии) принадлежала [41] к правящей прослойке господствующего класса, интересы которой защищало византийское правительство. Такой прослойкой была в X в. городская землевладельческая знать — константинопольский патрициат, состоявший из крупнейших предпринимателей, которые владели городскими участками земли (edajoV), подгородными проастиями, большими домами и кораблями, а также занимались ростовщичеством. Патрициат, будучи и сановной знатью империи, использовал свое положение в административной, финансовой, военной и судебной системах. Из уставов Книги Эпарха явствует, что между торгово-ремесленными корпорациями и сановной знатью Константинополя существовала известная конкуренция и что правительство в интересах корпораций стремилось ограничить производственное и торговое предпринимательство архонтов в их «домах». Оно, видимо, боялось полного срастания сановной землевладельческой знати с торгово-ремесленной верхушкой, которое означало бы превращение Византии в олигархическую республику типа Венеции. Императорская власть, в X в. выражавшая в основном чаяния землевладельческой городской знати, поэтому старалась не допускать непосредственного предпринимательства сановной знати, охраняя монопольное положение некоторых корпораций в их производственной и торговой деятельности ⁸⁶.

Текст воспроизведен по изданию: Византийская книга эпарха. М. Изд-во вост. литературы. 1962