ВАСИЛИЙ II БОЛГАРОБОЙЦА

Из новеллы императора Василия II Болгаробойцы (996 г.) об отмене 40-летней давности

(Новеллы в этом подотделе приводятся в переводе В. Г. Васильевского. Материалы для внутренней истории Византийского государства. В. Г. Васильевский. Труды, IV, стр. 267—331)

С тех пор как мы получили самодержавную власть и принялись разбирать дела между богатыми и бедными, мы увидели, что динаты, страдая страстью приобретения, находят явное поощрение своей страсти в 40-летней давности и стараются то посредством подарков, то посредством имеющейся у них силы миновать как-нибудь этот срок, а затем уже получить полное право собственности над тем, что они вымогательством приобрели от бедных. Желая исправить уже происшедшее зло, поставить в должные границы нынешних властелей и воспрепятствовать будущим следовать по тому же пути, мы издаем настоящий закон, после которого они будут знать, что уже не найдут в этой 40-летней давности никакой помощи, но что чужое будет отбираемо не только у них самих, но и у детей их или у тех, кому они оставят свое имущество.

...Совершенно ясно, что только в таком случае будут обеспечены интересы бедного, если ему предоставлено будет право, сколько бы ни прошло времени, беспрепятственно отыскивать и получать обратно свою собственность. Если мы этого не сделаем, то мы дадим обидчику право говорить: “Я теперь благоденствую, и бедный не может со мной тягаться; если же и мой сын будет благоденствовать и в таком нашем благосостоянии пройдет все определенное законом время, то приобретенное нами превратится в неотъемлемое наше достояние и, значит, корыстолюбие мне полезно”.

Яркий пример тому — род Малеинов и род Фокадов (Владения фамилии Малеинов шли по берегам р. Сангария на 115 км. О владениях Фокадов в Каппадокии подробных сведений нет). Ибо патрикий Константин Малеин, а потом сын его магистр Евстафий, оба были динатами и в продолжение 100 или даже 120 лет пользовались благосостоянием. А Фокады — еще большее время, так как их дед, потом отец, а затем сыновья этого последнего сохраняли, можно сказать, беспрерывно до нашего времени свое преобладание. Какую же помощь может оказать в таких случаях время?

Далее: разве можно не считать динатом того, кто, хотя сначала и принадлежал к числу убогих, а потом достиг почестей и дошел до верха славы? Он не властель, пока он находится внизу, и пока он в таком положении, мы допускаем, чтоб ему помогла давность. Он — властель с тех пор, как удостоился чести: с тех пор [давность] нисколько не должна ему помогать. Подобные случаи [превращения] случаются каждый день, как мы и сами это находили. Так мы нашли Филокалеса: первоначально он был крестьянином и принадлежал к числу убогих, а потом вступил в число знатных и богатых. Пока он находился внизу, он нес тягло вместе со своими односельчанами и ни в чем от них не отличался. Когда же бог возвысил его до звания сначала евдомадария, потом китонита и, наконец, протовестиария, он и захватил все селение и обратил его в собственное [164] поместье, изменив самое его название. Когда человек так поднялся и когда дела его приняли такой вид, позволительно ли, чтобы ему дано было в помощь еще и время [давность] и предоставлена была возможность владеть неизменно тем, что он нечестно приобрел? Никак. Поэтому мы, проходя в этой местности и узнав из жалоб со стороны бедных о положении дел, приказали разрушить до основания его великолепные дворцы, бедным возвратили их достояние, а ему оставили только тот надел, который он имел сначала, и опять вернули его в прежнее состояние крестьянина.

Властелями должны считаться не только такие лица, но и все те, на которых указывает постановление деда нашего, Романа Старшего, подробно их перечислившее. В число динатов он поместил и схолариев, а мы считаем динатами как этих последних, так еще и протокентархов. Ибо мы узнали уже по опыту, что и они бывают динатами.

Вследствие того настоящим законом определяем: имения, приобретенные динатами в сельских общинах до первого законоположения Романа Старшего (т. е. ранее 928 г.),— если притом приобретение может быть доказано письменными документами или достаточными свидетелями,— должны оставаться собственностью динатов, подлежащей законной охране, как это установлено и в старых законах. Письменные документы и достаточные свидетельские показания должны быть предоставляемы для того, чтобы динаты по своей хитрости и изворотливости не стали выставлять свои недавно приобретенные имения принадлежащими им с давнего времени тоже на основании письменных актов. А с тех пор (с 928 г.) и до настоящего времени, т. е. до 10-го индикта 996 (6504) года и далее впредь, как это уже было возвещено в сказанном законоположении Романа Старшего, давность уже не имеет никакого значения, и ни в каком случае действие ее не может быть направляемо против бедных, когда они имеют спор с богатыми. Напротив [несмотря ни на какую давность], бедным возвращаются их имущества, и властели даже не могут предъявлять какие-либо притязания на возмещение их издержек на покупку или на улучшение [отбираемых имений], потому что они оказываются нарушителями вышеозначенного законоположения и, следовательно, скорее заслуживают еще взыскания. Когда наш прадед, император Роман, написал и сказал: “Отныне я запрещаю динатам делать приобретения в сельских общинах”, то это значило, что он воспретил им делать это навеки, на неопределенно-бесконечное время и не имел в виду какого-либо прикрытия давностью. А мы, как уже сказано, постановляем свой закон не только относительно будущего, но даем ему обратную силу. Если мы не исправили того, что еще в давние времена нарушалось динатами, то как мы в состоянии будем охранять будущее и держать в страхе последующих нарушителей закона?

И как они могут перестать делать подобное? А хуже всего то, что динаты передают имение, составленное грабежом и обманом, своим детям, думая, что в надежде на 40-летнюю давность они владеют имением в неотъемлемой собственности. При отмене этой помощи, т.е. 40-летней давности, дети, лишаемые хищнического наследия, доставшегося от предков, впадают в бедность и крайнюю нужду, как это испытали от нас потомки [внуки] Романа Муселе, ибо они, получив оставленное им дедом и предками подобное имение около города Филомелия, впали впоследствии в бедность. Уничтожая такую несправедливость и такое неравенство и установляя для всех, богатых и бедных, полезное и справедливое, мы отменяем 40-летнюю давность, чтоб и властели, зная это, не оставляли такого наследства своим детям, но чтобы также и бедные, лишенные своего достояния, не отчаивались, а имели в настоящем законе надежную помощь для возвращения себе своего достояния...

Из новеллы императора Василия II Болгаробойцы 996 г.

(Zachariae. Jus Graeco-Romanum III, nov. XXVI, pp. 303—304)

Из заявлений, поступающих к нам со всех сторон, из всех можно сказать, округов [фем], мы узнаем, что целые селения не только терпят вред и стеснения, но и совсем перестают существовать, заедаемые монастырями. Происходит это, говорят, во многих селах так, что вот какой-нибудь [184] крестьянин строит на собственном своем месте церковь и приписывает к ней, с согласия своих односельчан, собственный участок, затем делается сам монахом и поселяется при ней [церкви] до конца своей жизни; далее, так же поступают еще один и другой крестьянин, и, таким образом, набрались там два и три монаха. Этих трех монахов достаточно; после их смерти местный митрополит или епископ захватывает церковь, присваивает ее себе и называет монастырем. Митрополиты и епископы, или удерживая за собою таковые монастыри, или отдавая их в виде дара динатам, наносят большой ущерб селам, обижают их и доводят до полного уничтожения. Мы повелеваем, чтобы таким образом возникшие монастырские дома (ибо мы не хотим называть их монастырями) были возвращены опять “убогим”, и чтобы сторона митрополии или епископии была оттуда совершенно устраняема. А если епископы или митрополиты подарили их каким-либо “особам”, то и эти особы оттуда прогоняются, если даже их владение имеет за собой долгое время (ибо мы определяли, что давность в этом случае не имеет никакой силы), а сами молитвенные дома возвращаются крестьянам и остаются и на будущее время молитвенными домами, но под властью сельской общины, и пусть в них будут старцы, сколько и прежде было. Митрополиты и епископы могут иметь здесь только духовное право, право возношения своего имени в церковных службах, право поставления игумена или настоятеля и право исправления совершаемых монахами грехов, а впрочем, не должны получать оттуда ни так называемое “обычное”, ни какие-либо другие поборы, получаемые ими от монастырей. Притом села, имеющие вышеозначенные молельни, обязаны иметь в них столько монахов, сколько их было прежде.

Если же в каких-нибудь из этих молелен сделаны были пожертвования и вклады императоров и в них имеются также келий, то хотя это и не согласно со строгим правом, но ради царского попечения, которого они удостоились, пусть они остаются и впредь под властью своих митрополитов или епископов, но с тем, чтобы они не могли быть передаваемы другим лицам. Поэтому ведь и называет царство наше эти учреждения не монастырями, а сельскими молельнями, имеющими, как сказано, монахов. Равным образом, если в монастырях, которые составились таким образом в известных селениях, построились многие из соседей и пожертвовали в них свои земельные участки, и таким образом уже образовались большие монастыри, имеющие свыше 8 и 10 монахов, то, хотя это, может быть, и не согласно со строгим правом, мы все-таки благословляем на то, чтобы они были под властью митрополитов и епископов и могли быть беспрепятственно даримы или передаваемы кому угодно.

Однако, при этом нужно иметь в виду то условие, что такие монастыри должны раньше иметь свыше означенного числа 8 или 10 монахов и так же располагать средствами для их содержания, так как они не могут делать новых приобретений, согласно с запрещением, изданным при нашем прадеде царе Романе Старшем, а теперь возобновляемом нами. Если бы после издания настоящего постановления митрополиты или епископы направили в монастыри, не удовлетворяющие вышеозначенному условию относительно количества постриженных в нем лиц, и более 8 или 10 монахов, то, хотя и земли было бы достаточно для всех этих монахов, мы все-таки не можем признать такого монастыря за действительный монастырь, а будем считать его за молельню, принадлежащую сельской общине и находящуюся под властью селян. Что же касается самостоятельных и больших старинных монастырей, то, хотя бы они и не имели значительного числа монахов, и даже вследствие нерадения митрополита и епископа оставались совсем без монахов, мы определяем, что они попрежнему должны быть под властью митрополий и епископии и могут быть даримы и передаваемы митрополитами и епископами кому им будет угодно.