ЗАПИСКА ГОТСКОГО ТОПАРХА

(Окончание) ¹

Черноморская Русь.

Как объяснить себе, что большинство ученых в наших «варварах» видит русских? И даже столь выдающийся исследователь, как академик Куник, отрекся впоследствии от своей хазарской, обставленной вескими доводами, гипотезы. См. Галиндо 347: «Я открыто отказываюсь от высказанного в 1874 только условно мнения, что под варварами топарха нужно разуметь Хазар, – для прекращения всякого рода споров об этой догадке». Несмотря на такое категорическое заявление считаю своим долгом взять на себя защиту мнения Куника от 1874 года против него же самого. Куника ввело в заблуждение предположение о существовании т. н. вольной Черноморской Руси на Керченском проливе до времен Святослава. С этой-то вольной Русью и стал Куник отожествлять потом «варваров» Записки. Эта Черноморская Русь наделала много зла в русской науке и поэтому пора с ней раз навсегда покончить.

Все, что вообще возможно привести в пользу Черноморской Руси, сведено в одно Гедеоновым в его неизданном 3 томе «Варяги и Русь» и Куником в «Галиндо и Черноморская Русь». Удивительно, что как у Гедеонова, так и у Куника на первом плане стоят известия восточных писателей, несмотря на то, что эти известия дошли до нас в искаженном виде и не подвергнуты предварительной критической обработке. Если пользоваться свидетельствами восточных писателей, то по крайней мере следовало [228] показания позднейших компиляторов привести к первоисточникам и относиться критически к писателям до 965 года, до времени похода Святослава в землю хазар, ясов и касогов. Ничего подобного не сделано. Понятно поэтому, что неразборчивое и ненаучное отношение к показаниям восточных писателей породило ужасную путаницу, в которой погрязнет еще немало ученых, занимающихся исследованиями по древнерусской истории.

Гедеонов стр. 135: «Известия о ней (Черноморской Руси) и намеки находим мы у писателей арабских, еврейских, греческих и словено-русских... Из них, по своей положительности, стоит на первом плане классическое место Масуди, достовернейшего и ученейшего из восточных писателей (+956-957). Он говорит: Вверх по течению Хазарской реки (то есть Волги), есть исток, имеющий сообщение с одним рукавом моря Нитас, которое есть море Руссов и т. д. Вокруг этого основного, никакого сомнительного толкования не допускающего известия группируются остальные, как предшествующие ему, так и позднейшие». Α все же Гедеонов сильно ошибается насчет Масуди. Выше приведенное место подробно анализировано мною в «Beitrage zur Klarung orientalischer Quellen uber Osteuropa» (Bulletin de l'Academie Imperiale des Sciences de St.Petersbourg, V Serie, Bd. XI, № 4, p. 232-238), куда я и отсылаю читателей. Ср. «К анализу восточных писателей о восточной Европе» в Журнале Мин. Нар. Просвещения 1908, Февраль, стр. 379-386. «Ибо они живут на одном из его берегов» – под этими словами Масуди разумеет не берег Черного, или Азовского моря, но западное побережье моря Балтийского. Название же Черного моря «морем Руссов» у Масуди нисколько не свидетельствует о поселениях русских на Керченском проливе. С покорением Угличей и Тиверцев границы русского государства далеко раздвинулись на юг до северо-западного края Черного моря. Наименование «русского моря» могло произойти и от того, что русские часто выезжали с торговыми и военными целями в море и приставали ко всем его берегам. В первую половину X века русские господствовали на Понте. Из другого известия Масуди, именно известия о походе руссов в 913/914 году, явствует, что они в означенную эпоху не владели побережьем Боспора Киммерийского, находившегося в то время в руках хазар. Ср. мои Beitrage p. 225-230 и К анализу восточных писателей стр. 382 сл. [229]

Затем Гедеонов цитирует известие Ибн-Даста (Росте) и Мукаддеси, писателей X века, об «острове Руссов». Вопрос об этом загадочном острове, с которым и Куник не мог справиться, разобран мною в Beitrage, стр. 212-221 и К анализу восточных писателей, 1908, Март, стр. 16 сл. Оказывается, что остров руссов совпадает с Ноlmgard (= островной город) исландских саг, т. е. с Новгородом, и что первоисточник, из которого черпали свои сведения позднейшие историки и географы, не знает еще Руси в области реки Днепра, населенной к тому времени исключительно славянами, которых автор первоисточника резко отличает от Руси, поработившей себе землю северных славян. Далее Гедеонов ссылается на Димешки, компилятора XIV столетия, «но черпавшего, как известно, из наидревнейших источников». Восходят ли эти источники ко времени до 965 года, Гедеонов конечно не знает.

Что же касается Эдриси (1153 г.), то Гедеонову и тут следовало бы прежде всего доказать, что те места, на которые он указывает в подтверждение своей гипотезы о Черноморской Руси, приводятся к источникам, возникшим до 965 года. Но и помимо того, толкование известий Эдриси Гедеоновым вряд ли выдерживает критику. Одно уже правописание Bergian, как изредка называются только Дунайские болгары, свидетельствует об его ошибочном отожествлении их с Черными болгарами, жившими по общепринятому мнению на восточном побережье Азовского моря. Страна руссов и бурджан определяется точнее упоминанием устьев Днепра и Дуная. Кто желает ближе ознакомиться с текстом Эдриси, тому советую не довольствоваться одним латинским переводом, а сравнивать его также с переводом Жобера. Гедеонов, очевидно, напирает особенно на следующее место у Эдриси: «Amplectitur sexta haec pars climatis sexti particulam maris Pontici cum adjacentibus illi regionibus, complectitur etiam portionem terrae Comaniae, regiones Russiae exterioris (азовскую Русь), aliquot regiones Bolghariae (восточных Болгар)»... Но, во-первых, упоминание Половецкой земли, которую Гедеонов напрасно ограничивает нижним Доном и Каспийским морем, определяет время составления этого известия (XI век), а во-вторых весьма сомнительно отожествление Russia exterior с Русью Тмутараканской. Ср. ή έξω 'Ρωσία у Константина Б. Последнему допущению противоречит также терминология у восточных [230] писателей, которые приазовских болгар называют «внутренними», а не «внешними». Внешние болгары – это, по восточным писателям, болгары приволжские, что выясняется мною в сочинении, озаглавленном К анализу восточных писателей о восточной Европе (Ж. М. Н. Пр. 1908 Февраль стр. 386 сл.).

Относительно же города Русия, встречающегося у восточных писателей (Эдриси 12 ст., Ибн-Сайд 13 в., Ибн-Варди 14 в.) и помещаемого ими на Киммерийском проливе, следует сказать, что он никак не может служить подтверждением существования Черноморской Руси до 965 г.; а что при Владимире было уже Тмутараканское княжество, всем известно.

Толкование отрывка из еврейского сочинения Иосифа бен-Гориона у Гедеонова в пользу Черноморской Руси – вполне произвольно. Предполагая даже вместе с Гедеоновым, что Бира совпадает с Beira (Vuizun-beire у Мюнхенск. географа), можно местонахождение Руси с одинаковым, если не большим, правом отнести к Руси новгородской. Но в виду сопоставления Иосифом Руси с Bosni, чит. Saksi, и Anglesi, которым приписывается один и тот же родоначальник, гораздо правильнее считать этих Rusi за норманнов, населяющих Скандинавский полуостров. О них я подробно трактую в своем вышеупомянутом сочинении.

Весьма странно, что Гедеонов и известие Ибн-Хордадбеха относит к Черноморской Руси. Ибн-Хордадбех говорит о двух торговых путях, по которым русские из отдаленнейших концов славянской земли отправляются на юг. Один из них ведет (по Днепру) в Черное море, другой по Волге в Каспийское. О Руси Ибн-Хордадбе см. мои Beitrage в Bulletin V Serie Bd. XI, № 5, p. 280-288 и К анализу восточных писателей. В таком же ненаучном, смею сказать, духе и другие свидетельства восточных писателей подгоняются Гедеоновым, во что бы то ни стало, к Черноморской Руси.

Известия же Эс-Шебангарея (1333), Шукроллаха (1456) и Мохаммеда писателя (1574), приводимые Гедеоновым на стр. 154, лучше рассматривать у Куника, к исследованию которого теперь и обратимся.

Куник в своем «Галиндо» (326 сл.) приводит показания позднейших компиляторов, свидетельствующие будто бы в пользу Черноморской Руси. [231]

Персиянин Мирхонд (+1498) в переводе барона Розена: «После этого (т. е. после того как тюркское племя Хазар поселилось в краях, где застала их история) пришел Рус в окрестности стран Хазара и, отправив посланца, потребовал от него (позволения) поселиться на том месте. Хазар очень обласкал его посланца, соизволил передать ему некоторые из островов той области, которые имели хороший воздух и чистую землю».

Второе известие Мирхонда: «Что касается до Руса, то он был человек беспощадный. После долгих странствований он пришел в окрестности Хазара и потребовал от брата юрты, чтобы поселиться. И Хазар обласкал его посланца и уступил ему некоторые из островов, которые были землею теплой и имели хороший воздух. И обычай творить суд и расправу Рус установил. И обычай Русов таков, что они все имущество дают дочери, а сыну ничего не дают кроме меча и говорят: вот это – твое наследство».

По поводу этих свидетельств Куник замечает: «К сожалению, не существует никакой монографии, по которой можно было бы составить себе понятие об известных и неизвестных источниках, которыми пользовался Мирхонд при составлении своего исторического труда».

Известие Шабангарея (Галиндо 329/330):

«Восьмое отделение составляют Русы (или Росы). И они живут на острове (полуострове), длиною и шириною в 3 дня пути, покрытом лесами и окруженном морем. Они беспрестанно разбойничают и только мечем находят себе пропитание и добыток. Если кто из них, умирая, оставит сына и дочь, то последняя получает все оставленное отцом, а сын только меч. Ему говорят: отец твой приобрел себе имущество мечем; делай, как он. В году 300 (= 912-913) сделались они христианами. И их постигло горе и они обратились к исламу и стали мусульманами и желанием их было при этом право на войну и грабеж. Они отправили послов к шаху Хваризма (хвалинскому) – их было четверо – и шах Хваризма дал им знатного (шериф) и радовался их переходу к исламу. И ныне они в войне недосягаемы и разъезжают по морю, и к кому придут, того убивают и грабят. Они всех превосходят могуществом, и лошадей у них нет. Бог знает это лучше. И много есть тюркских родов и племен, и это все, что известно о их обычаях, о их образе жизни, о их жилищах и поселениях и вере». [232]

«До сих пор еще не исследовано, какие источники служили основанием для составления сочинения Шабангарея (ок. 1333) и откуда два других компилятора Шукроллах (1456) и Мохаммед (1574) заимствовали свои краткие сведения о мухамеданской Руси» (Куник).

Шукроллах у Гаммера: L'an de l'Hegire 303 on les craignit, et cette peur les fit Musulmans. Leur but en se convertissact etait de legitimer le butin.

Мохаммед y Гаммера: L'an de l'Hegire 333 ce people fut eclaire par le rayon de la direction divine et se convertit a l'Islam pour jouir a juste titre de son butin.

К вашему счастью более подробный рассказ о том же предмете сохранился у ал-Ауфи, писателя XIII века, и опубликован Бартольдом в Записках Восточного Отделения Императорского Русского Археологического Общества. Том IX, Выпуски I-IV, С.Петерб. 1896, стр. 262-267.

«Русы живут на одном острове среди моря; как в длину, так и в ширину остров простирается на три дня пути. На том острове есть деревья и леса; он со всех сторон окружен морем. Они постоянно занимаются разбоем и знают только одно средство добывать себе пропитание – меч. Если кто-нибудь из них умрет и после него останутся сын и дочь, то все имущество отдают дочери, а сыну не отдают ничего, кроме одного меча, и говорят ему: твой отец добыл себе имущество мечем. (Так было до тех пор), пока они не сделались христианами в 300 г. гиджры; приняв христианство, они вложили те мечи в ножны. Так как они не знали другого способа добывать себе пропитание, а прежний был (теперь) для них закрыт, то их дела пришли в расстройство, и жить стало им трудно. Поэтому они почувствовали склонность к религии ислама и сделались мусульманами; их побуждало к этому желание получить право вести войну за веру. Они отправили послов к хорезмшаху; послов было четверо, из родственников царя, правившего вполне самостоятельно и носившего титул Буладмира, как туркестанский царь носит титул хакана, болгарский – титул владавца [чит. илтвер]. Когда послы пришли к хорезмшаху, он очень обрадовался их желанию принять ислам, пожаловал им почетные подарки и отправил одного из имамов, чтобы научить их правилам ислама. После этого они сделались мусульманами. Они совершают походы на отдаленные земли, постоянно странствуют по морю на судах, [233] нападают на каждое встречное судно и грабят его. Могуществом они превосходят все народы, только что у них нет лошадей; если бы у них были лошади, то они приобрели бы господство над многими народами».

Первая часть этих известий, кончая словами: «Твой отец добыл себе имущество мечем», сводится к источнику, из которого черпают Ибн-Росте, Кардизи, ал-Бекри и др. Этот первоисточник восходит к середине IX века, как это мною разъяснено в Beitrage № 4, первая статья. Ср. К анализу восточных писателей (Ж. М. Н. Пр. 1908 Март стр. 16 сл.). Остров русов, как уже было сказано, лежит на севере восточной Европы и по всей вероятности тожествен с Ноlmgard исландских саг. Следующие затем известия относительно принятия ислама не могут, по причине упоминания Владимира (Буладмир или Вуладмир), пасть на время до 988 года. Поэтому отмеченные даты 300, 303, 333 гиджры искажены переписчиками. Бартольд стр. 266: «В примечаниях к переводу Ауфи мы привели некоторые источники, из которых он по-видимому заимствовал свои сведения; но о том, как дошло до него известие о посольстве Владимира, мы ничего не можем сказать. Заметим только, что Ауфи, судя по одному месту в его книге, в молодости был в Хорезме». – Что же касается последних сообщений, начиная со слов: «Они совершают походы на отдаленные земли», то они лучше всего подходят к X столетию.

После всего вышесказанного ясно, что и в основе рассказа Мирхонда лежат известия первоисточника, относящегося к IX столетию и ничего не знающего ни о Руси черноморской, ни даже о Руси приднепровской.

Таковы главнейшие свидетельства, на почве которых возникла призрачная теория о вольной Черноморской Руси. Ср. К анализу восточных писателей (Ж. Μ. Н. Пр. 1908 Март стр. 28 сл.). Что же говорить о показаниях других писателей, заключающих даже по Гедеонову только намеки на Черноморскую Русь? Несколько большее значение в глазах Гедеонова, по-видимому, имеют известия Льва Диакона и договоры Олега и Игоря с греками.

По Льву Диакону, писавшему в конце X века, Игорь после своего поражения отправился будто бы не прямо в Киев вверх по Днепру, а сначала в Киммерийский Боспор: aegre cum naviculis decem ad Cimmerium Bosporum est reversus. Те же послы Цимисхия [234] требовали от Святослава ut... ad suas sedes et Cimmerium Bosporum se recipiat. Святославу греки хотели своими кораблями преградить обратный путь из Дуная в Черное море: ut Scythis, si forte se fugae darent, domum inque Cimmerium Bosporum renavigandi facultas auferretur. Спрашивается, имел ли Лев Диакон ясное представление об очертании северного побережья Черного моря? Частое повторение выражения «Киммерийский Боспор» там, где идет речь о родине русских, наводит на мысль, что этот пролив казался Льву Диакону прямою дорогою, ведшей в Россию, – пролив, которого русские, возвращаясь восвояси, миновать не могли. Каким путем Игорь вернулся в Киев, мы не знаем. Но что Святослав пустился в обратный путь не через Керченский пролив, достоверно известно. Где и как он погиб, не могло, разумеется, остаться тайною для греков; а между тем Лев Диакон ведет его окольною дорогою в Киммерийский пролив и, значит, далее в Азовское море. Но как бы то ни было, ведь Лев Диакон желал лишь указать на направление возвратного пути Игоря и Святослава, а не на конечную цель его. Поэтому, выводить из слов византийского историка существование на берегах Керченского пролива какой-то Черноморской Руси (до 965 г.) – весьма опрометчиво.

Равным образом нет возможности при вопросе о Черноморской Руси основываться на договорах Олега и Игоря. Из чего следует, что русские жили к тому времени именно на берегах Керченского пролива? Поселения Черных болгар, тревоживших Корсунскую республику, напрасно помещают в Кубанской области. (Об этом см. ниже).

Остаются еще три легенды. Но тут мнения ученых до того расходятся, что можно было бы умолчать о них. Куник, не разделяющий взглядов многих других ученых на значение этих легенд, подводит их под категорию, названную им (Галиндо, стр. 324) «Различные виды фантастической Руси».

«Что касается до Паннонского жития св. Кирилла (говорит там же Куник), то к нему можно отнестись совершенно спокойно, даже и в том случае, если ко многим, одно другому противоречащим, предположениям о мнимом существовании «Русина-букаря», упавшего около 860 года с неба в Херсон с русским псалтырем в руках, прибавится еще несколько новых. Из хаоса этих забавных предположений прямо видно, что мы имеем дело с так [235] называемым falsum... Гораздо строже мы должны смотреть на те опыты, которыми стараются доказать, что в сурожском и амастридском житиях упоминается о походах Росов до времен Рюрика». По мнению Куника князь Новгородский (Сурожская легенда), завоевавший южное поморье Крыма и принявший крещение, не может быть никем иным, как только Владимиром святым, а царица Анна непременно совпадает с греческою княжною, супругою великого князя русского. Относительно интересующего нас в Амастридской легенде места Куник полагает, что оно не могло возникнуть раньше 860 года, раньше первого похода русских на Царьград (ώς πάντες ΐσασιν). Если и возможно в общем согласиться с результатами, добытыми Васильевским в его Русско-византийских исследованиях (Выпуск второй. Жития свв. Георгия Амастридского и Стефана Сурожского. С.Петербург 1893), то все же ни из того, ни из другого жития нельзя выводить заключения, будто русские уже в первой половине IX столетия утвердили свое господство в Крыму или Тамани. О житии св. Стефана Сурожского см. мою статью, вышедшую в прошлом году в Византийском Временнике.

После того как мы разоблачили непригодность тех источников, на которых ученые основывают свое предположение о существовании Черноморской Руси, обратимся теперь к положительным свидетельствам, доказывающим всю ложность принятой гипотезы.

Описание северных берегов Черного моря у Константина Багрянородного.

Заглавие 42 главы, р. 177 (ed. Bonn.): γεωγραφία Πατζινακίας μέχρι τόυ Χαζαρικοΰ κάστρου Σάρκελ... καί μέχρι τών Νεκροπύλων τών οντων εις την του Πόντου θάλασσαν πλησίον τοΰ Δανάπρεως ποταμού, καί Χερσώνος όμοΰ καί Βοσπόρου, έν οΐς τά κάστρα τών Κλιμάτων, εΐσίν, είτα μέχρι λίμνης Μαιώτιδος της καί θαλάσσης διά τό μέγεθος καλούμενης, καί μέχρι τοΰ κάστρου τοΰ Μάταρχα λεγομένου, πρός τούτοις δέ καί Ζιχίας καί Παπαγίας καί Καζαχίας καί 'Αλανίας καί Άβασγίας, καί μέχρι τοΰ κάστρου Σωτηριουπόλεως. Константин начинает свое описание с запада и постепенно подвигается на восток, следуя береговой линии.

В тексте сначала указывается местопребывание печенегов и даются сведения и относительно Саркела, р. 177-179:... άπό δέ [236] κάτωθεν τών μερών Δανούβεως ποταμού της Δίστρας (Silistria) αντίπερα ή Πατζινακία παρέρχεται, καί κατακρατεί ή κατοικία αυτών μέχρι του Σάρκελ τοΰ τών Χαζάρων κάστρου, έν ω ταςεώται καθέζονται τά κατά χρόνον εναλλασσόμενοι. ερμηνεύεται δέ παρά αύτοις τό Σάρκελ άσπρον όσπίτιον όπερ έκτίσθη παρά σπαθαροκανδιδάτου Πέτρωνα τοΰ επονομαζομένου Καματηροΰ, τόν βασιλέα Θεόφιλον πρός τό κτισθήναι αύτοις τό κάστρον τοΰτο τών Χαζάρων αιτησαμένων... Πετρωνάς τήν Χερσώνα καταλαβών... λαόν εισαγαγών εις καματερά καράβια άπήλθεν έν τω τόπω τοΰ Τανάϊδος πόταμου, έν ω καί τό κάστρον έμελλε κτίσαι... άλλ' αύτη μέν ή κάστρου Σάρκελ κτίσις καθέστηκεν... По ясному и пространному свидетельству Константина Б., Саркел был крепостью на Дону, сооруженной для кагана греками в царствование Феофила (829-842) и находившейся около 950 года, когда Константин составлял свое сочинение, во власти хазар. Усматривать в этом известии подделку, относить построение Саркела на начало X века и считать крепость Саркел за греческую колонию, это все невозможные допущения.

Далее гл. 42, р. 179: ... άπά δέ τοΰ Δανούβεως πόταμου μέχρι τοΰ προρρηθέντος κάστρου τοΰ Σάρκελ οδός έστιν ήμερων ξ'. Определение расстояния от Дуная до Саркела в 60 дней, даже предполагая, что К. считает от Силистрии, где начинались поселения печенегов, и что Саркел, как думают некоторые исследователи, лежал на среднем Дону, – показывает, что топарх, очевидно, употребил на дорогу от южного поморья Крыма к великому князю киевскому и оттуда обратно до днепровских порогов гораздо более одного месяца времени.

Затем текст гласит: μέσον δέ της τοιαύτης γής ποταμοί μέν είσι πολλοί, δύο δέ μέγιστοι έξ αυτών, ό τε Δάναστρις και ό Δάναπρις. εισί δέ έτεροι ποταμοί, ό τε λεγόμενος Συγγούλ καί ό "Υβυλ, ό Άλματαί καί ό Κοΰφις καϊ ό Βογοΰ καί έτεροι πολλοί... ή δέ Πατζινακία πασαν τήν γήν της τε 'Ρωσίας καί Βοσπόρου κατακρατεί, καί μέχρι Χερσώνος καί έως τό Σαράτ, Βουράτ καί λ' μερών. Ο там встречающихся реках К. высказывается еще в других местах.

Гл. 38, p. 171. "Οτι ό τών Πατζινακιτών τόπος, έν ω τω τότε καιρώ κατωκησαν οί Τοΰρκοί, καλείται κατά τήν έπωνυμίαν τών έκεΐσε όντων ποταμών, οί δέ ποταμοί είσιν ούτοι, ποταμός πρώτος ό καλούμενος Βαρούχ, ποταμός δεύτερος ό καλούμενος Κουβοΰ, ποταμός τρίτος ό καλούμενος Τροΰλλος, ποταμός τέταρτος ό καλούμενος Βροΰτος, ποταμός πέμπτος ό καλούμενος Σέρετος. Непонятно, отчего ученые все еще [237] сомневаются насчет означенных рек. Βαρούχ – Днепр, называвшийся у Иорданиса Var, в хазарском письме (Russische Revue, Monatsschrift fur die Kunde Russlands von C. Rottger, VI. Band, St.Petersburg 1875, Ein Briefwechsel zwischen Cordova und Astrachan zur Zeit Swjatoslaw's urn 960 von D. A. Harkavy p. 88) Wagez или Iuzeg (искажено из Warug?); Κουβου = Буг, у древних также Hypanis; Τρουλλος = Днестр, по-турецки теперь еще Turla, у Константина также Белая река; Βρούτος (Βουράτ) = Прут; Σέρετος (Σαράτ) = Серет.

Река Δάναπρις является у Κ. еще под третьим названием. Гл. 38 р. 169: ... το δέ έτερον μέρος (τών Τούρκων) εις τό δυτικόν κατωκησε μέρος, άμα καί τω βοεβόδω αυτών καί άρχηγω Λεβεδία εις τόπους τούς επονομαζόμενους 'Ατελκούζου, έν οίς τόποις τό νυν τών Πατζινακιτών έθνος κατοικεί. Гл. 40 ρ. 173: ο δέ τόπος, έν ω πρότερον οί Τούρκοι ύπηρχον, ονομάζεται κατά την έπωνυμίαν του έκεΐσε διερχομένου ποταμού Έτέλ καί Κουζού, έν ω άρτίως οί Πατζινακΐται κατοικουσιν. Я напираю на то, что του έκεΐσε διερχομίνου ποταμού поставлено в единственн. числе, значит речь идет только об одной реке. Но отчего же эта река имеет наименование Έτέλ καί Κούζου? Эго объясняется тем, что имя реки, по которому вся область получила название 'Ατελκούζου, разбито на две части: Έτέλ (= Άτέλ) и Κουζού (= Κούζου). Дело станет яснее, если вспомнить, что 'Ατελ, Έτελ означает просто «реку», так что Ατελκούζου может иметь такой смысл: «река Κουζου». Неудобно лишь то, что «река Кузу» в переводе на мадьярский, или на туранский язык должно было бы дать «Кузу Атель», а не наоборот. Поэтому вероятнее, что 'Ατελκούζου искажено из Ατελ καί Κουζου, т. е. Атель или Кузу (Маркварт, Osteuropaische Streifziige).

Что это за река? Величайшая из рек, протекающих землю печенегов, есть Днепр. Если Κουζου стоит в связи с турецко-татарским наименованием Днепра «Uzu», «Ozu», что весьма вероятно; если – другими словами – «Uzu» представляет только иную форму для Κουζου, то Uzu (Uzsu) не может означать «воду Узов», как до сих пор полагают; ибо Κουζου, несмотря на то, что Ούζοι у персов и арабов называются Гузами, нельзя отожествлять с Uzsu по той простой причине, что в эпоху К. Б. Узы кочевали еще у Дона и Волги. Название Днепра Κουζου по-видимому очень древнее и встречается уже у Моисея Хоренского в новой рукописи его [238] Географии (Κ. Патканов, Ж. Μ. Η. Π. Часть 226, 1883, стр. 27) под формою «Кочо», напоминающею имя Куцигуров (см. форму Куцовлахи). См. 17 статья в моих «Beitrage» (Ш 5) и К анализу восточных писателей, статья 26.

Α что за реки Συγγούλ, 'Ύβουλ, Άλματαί, Κοΰφις, Βογοΰ? В тожественности Βογοΰ с Бугом (Κουβοΰ) трудно сомневаться. В виду того, что Κοΰφις приводится рядом с Βογοΰ, мы должны искать его в соседстве с Бугом. Что этот Κοΰφις ничего общего не имеет с Кубанью, не подлежит сомнению (о Куфисе еще ниже). Что же касается Συγγούλ, то он напоминает реку Χιγγουλούς, в гл. 38, если не совпадает с Ингулом, притоком Буга. Впрочем, и к востоку от Днепра существовали схожие речные названия, как то: Янчул, Гайчул, Юнгул (Бурачков, стр. 220). Во главе 38, р. 168, стоит: έν τούτω ούν τω τόπωτω προρρηθέντι Λεβεδία ποταμός εστί ρέων Χιδμάς, ό καϊ Χιγγουλοϋς επονομαζόμενος. Лебедия лежала без сомнения на восток от Днепра и вероятно совпадала с бассейном Дона в общем и Донца в частности. Поэтому не невозможно, что так назывался тогда сам Дон или его приток Донец.

Страна печенегов распадается на восемь областей: четыре из них лежали по сю сторону Днепра, четыре – по ту сторону (гл. 37, 164-166). Печенегия граничит (там же) на востоке и севере (Юге?) с Узией, Хазарией, Аланией, Херсоном и прочими таврическими землями; на западе и севере соприкасается с Болгарией, Венгрией, Россией и славянскими областями, покоренными русскими. В гл. 42, р. 179 К. Б. варьирует ту же мысль: ή δέ Πατζινακία πασαν τήν γήν τής τε 'Ρωσίας καί Βοσπόρου κατακρατεί, καί μέχρι Χερσώνος καί έως τό Σαράτ, Βουράτ καί τών λ' μερών. Κ. знает расстояния, на которых отстоят печенеги от других народов, см. гл. 37, 166: άπωκισται δέ ή Πατζινακία έκ μέν Οϋζίας καί Χαζαρίας όδόν ήμερων πέντε, έκ δέ Άλανίας ήμερων έξ, από δέ Μορδίας όδόν ήμερων δέκα, άπό δέ 'Ρωσίας όδόν ημέρας μιας, άπό δέ Τουρκίας όδόν ήμερων τεσσάρων, άπό δέ Βουλγαρίας όδόν ημέρας ήμισυ καί εις Χερσώνα μέν έστιν έγγιστα, εις δέ τήν Βόσπορον πλησιέστερον.

Гл. 42, ρ. 179: τό δέ τής παραλίας τής θαλάσσης άπό τοΰ Δανουβεως ποταμού διάστημα μέχρι τοΰ Δανάπρεως ποταμού είσί μίλια ρκ'. άπό δέ τοΰ Δανάστρεως ποταμού μέχρι τοΰ πόταμου Δανάπρεώς είσι μίλια π', ό χρυσός λεγόμενος αιγιαλός. Домысел, что первое предложение [239] должно гласить άπό τοΰ Δανούβεως... μέχρι του Δανάστρεως (не Δανάπρεως) ποταμού, весьма правдоподобен. Итак расстояние от Дуная до Днестра (не Днепра) равняется 120 милям, а от Днестра до Днепра = 80. Причины, заставляющие меня принять конъектуру Δάναστρις вм. Δάναπρις, заключаются в следующих соображениях. Если брать текст так, как он гласит, то означенные расстояния не согласуются между собою. Ибо мы тогда получили бы, что Дунай отстоит от Днепра на 120 миль, а Днепр от Днестра на 80; следовательно, расстояние между Дунаем и Днестром равнялось бы 40 милям, ибо 80 + 40 = 120. Таким образом Днепр отстоял бы от Днестра в два раза дальше, чем Днестр от Дуная, – что очевидная нелепость. В то время как расстояние от днепровского лимана (по К. лиман образует устье реки, принадлежит еще к системе реки) до лимана Днестра составляет действительно около 80 миль – Днестр отдален от Дуная не на 40 миль (миля = 1000 шагов), а на расстояние гораздо большее 80 миль, даже если считать до Килийского рукава, хотя можно полагать, что К. Б. имеет в виду рукав Сулина (Селина), в который по этому писателю постоянно входили торговые караваны. С другой стороны расстояние между Дунаем и Днепром (= 120 миль) оказывается слишком малым. Ежели же в упомянутом месте заменить Днепр словом «Днестр», то цифры прекрасно согласуются не только между собою, но и с действительными расстояниями. Мы получаем: от Дуная до Днестра 120 мили, от Днестра до Днепра 80. С такою же опискою мы имеем дело в гл. 37, р. 167,

Гл. 42, р. 179-180: ... άπότό στόμιον ποταμού του Δανάπρεώς εισι τά Άδαρά (коса Тендер? Τανδαρά?), καί έκεΐσε κόλπος εστί μέγας ό λεγόμενος τά Νεκρόπυλα, έν ω τις διελθεΐν αδυνατεί παντελώς, καί άπό μέν του Δανάπρεως ποταμού μέχρι Χερσώνος είσί μίλια τ', έν τω μέσω δέ λίμναι καί λιμένες εισίν, έν αίς Χερσωνΐται τό άλας εργάζονται. Не подлежит никакому сомнению, что «большой залив Некропила» тожествен с Каркинитским заливом на западе от Перекопа. Это подтверждают также след. слова: ό δέ αυτός κόλπος της Μαιώτιδος έρχεται αντικρύ τών Νεκροπύλων τών οντων πλησίον τοΰ Δανάπρεως ποταμού ώς άπό μιλίων δ'. Сомневаюсь в правильности латинского перевода: atque ille ipse Maeotidis sinus pertingit e regione Necropylarum usque; αντίκρυ значит «прямо насупротив». Расстояние залива от Днепра [240] считается в 4 мили, – из чего следует, что этим определяется ширина косы, отделяющей лиман от моря.

(Там же): άπό δέ Χερσώνος μέχρι Βοσπόρου είσί τά κάστρα τών Κλιμάτων, τά δέ διάστημα μίλια τ'. Следует предположить, что приводимая длина более или менее прямолинейного берега от Херсона до Боспора отвечает действительности. Поэтому можно эти 300 миль принять за основание при сравнении с другими означенными расстояниями. Тогда еще более бросается в глаза необходимость вышеупомянутой поправки текста (Δανάστρεως вм. Δανάπρεως), потому что расстояние от Херсона до Боспора относится к расстоянию от днепровского лимана до среднего рукава Дуная так, как 300: 200.

(Там же): καί άπό Βοσπόρου τό τής Μαιώτιδος λίμνης στόμιόν έστιν, ήτις καϊ θάλασσα δια τό μέγεθος παρά πάντων ονομάζεται, εις δέ τήν αυτήν Μαιώτιδα θάλασσαν εΐσρέουσι ποταμοί πολλοί καί μεγάλοι, πρός τό άρκτώον αυτής μέρος ό Δάναπρις ποταμός, έξ οΰ καί οί 'Ρώς διέρχονται πρός τε τήν μαύρην Βουλγαρίαν καϊ Χαζαρίαν καί Συρίαν. Мне не вполне понятно, как это из слов πρός το άρκτώον αυτής (τής Μαιώτιδος λίμνης) μέρος ό Δάναπρις ποταμός выводят заключение, будто Днепр вливается в Азовское море. Все места, в которых К. повествует о Днепре, свидетельствуют о том, что он об этой реке имел лучшие сведения, чем кто-либо из других древних географов. Большая половина нижнего течения, днепровские пороги и часть среднего течения Днепра расположены прямо на север от Азовского моря. В этом смысле следует понимать замечание Κ. πρός τά άρκτώον..., а не иначе. Вместе с тем рушатся все выводы, делаемые относительно Черной Болгарии на основании этого ложно толкуемого места. Ο ή μαύρη Βουλγαρία, впрочем, речь еще будет впереди.

(Там же): ό δέ αυτός κόλπος τής Μαιώτιδος έρχεται αντικρύ τών Νεκροπύλων τών όντων πλησίον τοΰ Δανάπρεως πόταμου ώς άπό μιλίων δ', καϊ μίσγεται, έν ω καί σούδαν οί παλαιοί ποιησάμενοι διεβίβασαν τήν θάλασσαν, μέσον άποκλείσαντες πασαν τής Χερσώνος γήν καί τών Κλιμάτων καί τήν Βοσπόρου γήν κρατοΰσαν μέχρι α' μιλίων ή καί πλειόνων τινών έκ δέ τών πολλών ετών κατεχώσθη ή αυτή σούδα καί εις δάσος έγένετο πολύ. καί ούκ είσίν έν αύτω πλήν δύο οδοί, έν αίς οί Πατζινακιται διέρχονται πρός τε Χερσώνα καί Βόσπορον καί τά Κλίματα.

Уже выше говорено было о Νεκρόπυλα. И в позднейшие века это обозначение было в ходу; ср. Golfo di Nigropoli италианских карт. [241] Итак, Каркинитский залив в Средние века выступает под именем Νεκρόπυλα. (Nigropoli). Это наименование встречается еще у другого византийского писателя Феофана (Theophanes, ed. de Boor p. 373), который, по поводу пути Юстиниана II во время его бегства из Крыма, замечает совершенно правильно, что Nekropyla находился между Херсоном и Дунаем. В другом месте, правда, очень запутанном Феофан по-видимому утверждает, что Necropyla лежит у Керченского пролива (р. 356-357): «Гунноболгары и Котраги жили сначала за Понтом Эвксинским и озером Меотийским. В последнее впадают: большая река Атель, текущая от океана через всю землю сарматов, и река Танаис, идущая с Кавказских гор; из соединения этих двух рек образуется Куфис, изливающийся в Понт близ Некропил у мыса, называемого «бараньей мордою», там, где Меотийское озеро впадает в Понт между Боспором и Фаногорией. Между этил морем и рекою Куфис простирается древняя или великая Болгария, иначе земля Котрагов, соплеменников болгар». Сбивчивые известия свои Феофан заимствовал у древних писателей, которых он зря выписывает. Так, Феофан в одном месте сообщает, что Батбай, один из сыновей Куврата, до сего дня платит дань хазарам. Если бы мы отнесли выражение «до сего дня» к эпохе Феофана (первая половина IX столетия), то Батбаю было бы от роду лет полтораста.

Компилятор очевидно не понял своих источников. По нему Атель (Волга) впадает в Меотийское озеро. Здесь Волга смешивается с Доном. Впрочем, «Атель» значит «река» и потому может указывать любую реку. Α кроме того, Дон нередко рассматривается, как рукав Волги. Атель, сказано, протекает через всю Сарматию. Дон отделял, по мнению древних, европейскую Сарматию от азиатской, и протекал, следовательно, по середине Сарматии, между тем как Волга составляла восточную окраину азиатской Сарматии. По древним географам Волга сливается с Доном; Кубань называется также Гипанисом и Танаисом; Кубань берет свое начало на Кавказе; Куфис приводится у К. Б. рядом с Бугом, Куфис напоминает собою Гипанис и Кубань. Отсюда, видно, произошла вся путаница.

Больше всего занимает меня река Куфис. Ο ней говорится у Феофана, что она изливается в Черное море недалеко от Некропил. Это место живо напоминает мне место у К. Б. о Днепре, [242] отстоящем от Некропил, по К., на четыре мили. В промежутке между Дунаем и Саркелом находится, по К., также река Куфис, приводимая возле Βογοΰ. Итак, Феофан смешал, сдается мне, Куфис, который следует поместить на запад от Перекопа по соседству с Бугом, с Кубанью. Не могу отказаться от предположения, что Куфис, может быть, есть непонятное К. Б., новое обозначение Днепра, в случае если Куфис не есть иное наименование Буга, прозванного у К. Б. также Κουβου. Как бы то ни было, показание Феофана, что Куфис вблизи Некропил изливается в Понт, указывает на местность, где следует искать эту реку. Взглянем с этой точки зрения еще раз на поселения Гунноболгар и Котрагов.

«Гунноболгары жили сначала за Понтом Эвксинским и озером Меотийским». Если мы без предвзятой мысли отнесемся к этим данным, то мы должны отвести местожительство Гунноболгарам и Котрагам в степях припонтийских и приазовских. Если же, как обыкновенно полагают, здесь намечена лишь область между Азовским морем и рекою Кубанью, то автор без сомнения выразился бы иначе, приблизительно так: «за Кавказскими горами и озером Меотидою», ибо степная область, прилегающая к Кубани, только у устьев реки доходит до Черного моря. Но если говорится «за Понтом Эвксинским», то мы принуждены иметь в виду земли, расположенные к северу от Черного моря и находившиеся с конца IV столетия во владении Гунноболгар. Далее Феофан точнее обозначает область, в которой кочевали Кутригуры: «от Меотиды до реки Куфис». По Феофану реку Куфис можно отожествлять либо с Днепром, либо с Бугом, так как по Феофану река Куфис впадает в Понт вблизи Некропил, находящихся на запад от Крыма, или же река Куфис совпадает с Кубанью, ибо Некропилам отводится у Феофана также место возле впадения истока Меотиды в Черное море. Поэтому можно помещать древнюю или великую Болгарию Феофана как на запад, так и восток от Азовского моря. Но если Куфис Феофана, изливающийся в Понт недалеко от Некропил, совпадает с Куфисом К. Б., изливающимся также в Черное море вблизи Некропил, то под великою Болгариею следует разуметь земли от Азовского моря до Днепра приблизительно.

Прекрасным подтверждением сказанного служит следующая заметка Феофана: «Древняя или Великая Болгария, называемая иначе [243] землею Котрагов, соплеменников болгар». В этих словах заключается намек не на первоначальное общее местожительство всех болгар, когда они еще составляли единый народ на Кубани (по преданию), а намек на область одного из болгарских племен, именно на область Кутригуров, кочевавших западнее Утригуров, т. е. после распадения болгарского народа на отдельные орды. Если вспомнить, что Феофан почерпнул свои сведения из источников второй половины VII века, когда Кутригуры уже перебрались через Дон и уселись в местах на запад от этой реки, то нельзя не убедиться в том, что великая или древняя Болгария Феофана (земля Котрагов, Кутригуров) совпадает с степным пространством от Дона до Днепра приблизительно. Болгария, о которой идет речь в письме Хасдая, лучше всего подходит к этой области. Подобно другим исследователям я прежде под Болгариею в письме Хасдая (Ibrahim-ibn-Jakubs Reisebericht uber die Slawenlande, в Записках Импер. Акад. Наук, Том III. № 4, 1898, стр. 134-136) разумел Кубанскую область, так как в то время еще не успел углубиться в вопрос о Черной Болгарии. «Булгар» Хасдая, расположенный между Русью и Хазариею, приходится на пространство между Доном и Днепром. Только таким образом мы получаем непрерывный путь от Германии через Богемию (с Моравиею), Венгрию, Россию, Болгарию до Хазарии. Что царь гебалимов тожествен с чешским князем Болеславом, доказано мною в упомянутом сочинении Ibrahim-ibn-Jakubs Reisebericht.

Обращаемся теперь к ή μαύρη Βουλγαρία Константина Б.

πρός το άρκτώον αυτής (τής Μαιώτιδος) μέρος ο Δάναπρις ποταμός, έξ ου καί οί 'Ρώς διέρχονται πρός τε τήν μαυρην Βουλγαρίαν καί Χαζαρίαν καί Συρίαν. Русские, которые по гл. 42 живут εις τά υψηλότερα του Δανάπρεως ποταμού μέρη, идут от (из) реки Днепра в Черную Болгарию, Хазарию и Сирию. Такая дорога напоминает собою маршрут у Хасдая: Русь, Болгария, Хазария. Поэтому здесь применимо то же самое толкование, а именно, что ή μαύρη Βουλγαρία приходится между южной Россией и Хазарией. Δάναπρις ποταμός, έξ ού... καί οί Ρώς διέρχονται... я понимаю так, что русские, спустившись по Днепру до порожистой части его, выходят на берег и далее идут степью в Черную Болгарию и Хазарию. Если же предполагать, что русские спускаются по реке до самого устья, отсюда выплывают в Черное море и морским путем пробираются в Болгарию, – то не [244] хватает нескольких звеньев в маршруте у К. Б.: а именно Черное море, Херсон, Климаты, Боспор и еще по крайней мере устье Меотиды. Что же касается Συρία, то это общеизвестная Сирия, обнимавшая в более широком смысле слова всю Месопотамию с главным городом Багдадом. Из Ибн-Хордадбе мы знаем, что русские уже в IX веке доходили со своими торговыми караванами до Багдада. Поэтому нет нужды выдавать Συρία за искаженную Ζιχία (Зихия). В последнем случае это слово должно было бы стоять на первом месте, ибо купцы, плывущие Черным морем, сначала приставали бы к Зихии, граничащей с ним. Что же касается арабских источников относительно (Черных) Болгар, арабских источников с их искаженными отрывочными показаниями, то мы бесспорно поступим весьма разумно, если не обратим на них никакого внимания, так как они в высшей степени нуждаются в предварительной критической обработке, без которой они совершенно непригодны. Мимоходом замечаю, что Равенский географ не знает Болгарии на Кубани.

Проследим дальше описание припонтийского побережья у К. Б. Мы остановились на Перекопском перешейке: ό δέ αυτός κόλπος τής Μαιώτιδος έρχεται αντικρύ τών Νεκροπύλων τών όντων πλησίον τοΰ Δανάπρεως πόταμου ώς άπό μιλίων δ', καί μίσγεται, έν ω καί σουδαν οί παλαιοί ποιησάμενοι διεβιβασάν την θάλασσαν, μέσον άποκλείσαντες πασαν τήν Χερσώνος γήν καί τών Κλιμάτων καί τήν Βοσπόρου γήν κρατούσαν μέχρι α' μιλίων ή καί πλειόνων τινών. Меотийское озеро сближается с Некропильским заливом в том месте, где некогда можно было проплыть прорытый древними канал. Крым является у К. Б. под названием «Херсона, Климатов и Боспора», так что и в настоящем случае мы вправе заменить τήν Χερσώνος γήν καί τών Κλιμάτων καί τήν Βοσπόρου γήν словом «Таврический полуостров». άποκλείσαντες имеет тот смысл, что проведенным рвом Крым был отрезан от материка; μέσον указывает на положение перешейка, приходящегося действительно на середину северного побережья полуострова. Κρατούσαν μέχρι α' μιλίων ή καί πλειόνων τινών означает, что Крым в том месте, где находится перешеек, имеет в ширину одну или несколько миль. Латинский переводчик превратно понял эту фразу: veteres mare traiiciebant ducta fossa per mediam Chersonem, regiones et Bospori terram, quae mille aut amplius miliaria occupabat. Судя по его переводу, последнее предложение κρατούσαν μέχρι [245] α' μιλίων ή καί πλειόνων τίνων относится только к τήν Βοσπόρου γήν, а μέσον только к τήν Χερσώνος γήν.

Далее говорится в гл. 42, p. 180-182: εις δετό άνατολικώτερον μέρος τής Μαιώτιδος λίμνης εισέρχονται πολλοί τίνες ποταμοί, οτε Τάναΐς ποταμός, ό άπό τό κάστρον Σάρκελ ερχόμενος. Из этих слов видно, что Саркел не лежал при устье Дона, а далее вверх по реке, но в каком именно месте, решить трудно. Затем: καί τό Χωράκουλ, έν ω καί τό βερζήτικον άλιεύεται' εΐσί δέ καί έτερει ποταμοί, ό Βάλ καί ό Βουρλίκ, ό Χαδήρ καί άλλοι πλείστοι ποταμοί. Некоторые из этих рек без сомнения рукава Кубани... έκ δέ τής Μαιώτιδος λίμνης έξέρχεται στόμιον τό Βουρλίκ έπονομαζόμενον, καί πρός τήν τοΰ Πόντου θάλασσαν καταρεΐ, έν ω εστίν ό Βόσπορος, άντικρϋ δέ τής Βοσπόρου τό Ταμάταρχα λεγόμενον κάστρον έστί' τό δέ διάστημα τοΰ περάματος τοΰ τοιούτου στομίου είσί μίλια ιη'. έν δέ τωυ μέσω τών αυτών ιη' μιλίων εστί νησίον μέγα χαμηλόν τό λεγόμενον Άτέχ. άπό τό Ταμάταρχα έστι ποταμός άπό μιλίων ιη ή καί κ’, λεγόμενος Ούκρούχ, ά διαχωρίζων τήν Ζιχίαν καί τό Ταμάταρχα. άπό δέ τοΰ Ούκρούχ μέχρι τοΰ Νικόψεως πόταμου, έν ω καί κάστρον έστί όμώνυμον τω ποταμω, Ιστιν ή χώρα ή τής Ζιχίας. τό δέ διάστημα έστι μίλια τ'. άνωθεν τής Ζιχίας εστίν ή χώρα ή λεγομένη Παπαγία, καί άνωθεν τής Παπαγίας χώρας έστί ή χώρα ή λεγομένη Κασαχία" άνωθεν δέ τής Κασαχίας όρη τά Καυκάσια είσιν, καί τών ορέων άνωθεν έστιν ή χώρα τής Άλανίας. (Южный рукав Кубани) Укрух, изливающийся в море на расстоянии 18 или 20 миль от Таматархи, отделяет Таматарху от Зихии, простирающейся на 300 милий до города Никопса. За Зихией лежит Папагия, за Папагией – Касахия, потом следуют Кавказские горы, наконец за ними – Алания. Итак, К. Б. помещает жилища Алан в бассейне реки Кубани. У К. Б. нет и следа болгар в названных местностях, причем я особенно налегаю на то обстоятельство, что сведения его относительно этих стран довольно подробны.

Далее: ή δέ τής Ζιχίας παράλιος έχει νησία, τό μέγα νησίον καί τά τρία νησία· ενδοθεν δέ τούτων εΐσί καί έτερα νησία τά έπινοηθέντα καί παρά τών Ζιχών κτισθέντα, τό τε Τουργανήρχ καί τό Τζαρβαγάνι καί έτερον νησίον, και εις τόν τοΰ ποταμού λιμένα έτερον νησίον, καί είς τάς Πτελέας έτερον, έν ω έν ταΐς τών Αλανών έπιδρομαΐς οί Ζιχοί καταφεύγουσι. Названные острова образуют дельту Кубани. Аланы делают набеги на Зихов, спасающихся на этих островах. Здесь также нет и помину о болгарах. [246]

τό δέ παραθαλάσσιον άπό τής συμπληρώσεως τής Ζιχίας ήτοι Νικόψεως ποταμού εστίν ή τής Άβασγίας χώρα, μέχρι τοΰ κάστρου Σωτηριουπόλεως" είσί δέ μίλια τ'.

Гл. 53, p. 268 и 269 тоже содержат известия, выказывающие географические познания К. Б. касательно Кавказского поморья. Ίστέον ότι έξω τοΰ κάστρου Ταμάταρχα πολλαί πηγαί ύπάρχουσιν άφθαν άναδιδοΰσαι.... Ίστέον οτί έν Ζηχία πρός τόν τόπον τής Πάγης τής ούσης πρός τό μέρος τής Παπαγίας, έν ω κατοικοΰσι Ζηχοι, εννέα πηγαϊ είσίν άφθαν άναδιδοΰσαι и пр.

Из выше приведенных свидетельств вытекает, что Алания граничит с Таматархией, Зихией и Касахией, которые отделяли ее от Черного моря, так что Алания, подчеркиваю, по К. Б. не соприкасалась с Понтом, а была расположена к северу от Кавказских гор. По этой причине я не допускаю, чтобы власть Алан простиралась и на восточную часть Таврического полуострова. Какие народы были соседями Алан на севере и на востоке?

Гл. 36, р. 166: άπωκισται δέ ή Πατζινακία έκ μέν Ούζίας καί Χαζαριας όδόν ήμερων πέντε, έκ δέ Άλανίας ήμερων εξ... На расстоянии шестидневного пути находились жилища печенегов.

Гл. 10, р. 80: ‘Οτι οι Ούζοι δύνανται πολεμεΐν τούς Χαζάρους ώς αύτοΐς πλησιάζοντες, ομοίως καί ό έξουσιοκράτωρ Άλανίας, ότι τά εννέα κλίματα τής Χαζαρίας τή Άλανία παράκεινται, και δύναται ό 'Αλανός, εί άρα καί βούλεται, ταΰτα πραιδεύειν καί μεγάλην βλάβην καί ένδειαν έντευθεν τοις Χαζάροις ποιεΐν έκ γάρ τών εννέα κλιμάτων τούτων ή πάσα ζωή καί αφθονία τής Χαζαρίας καθέστηκεν. С Аланиею на востоке соприкасается страна хазар девятью областями. Пограничная линия между этими землями видимо имела значительное протяжение.

Гл. 11, р. 80: ‘Οτι τοΰ έξουσιοκράτορος Άλανίας μετά τών Χαζάρων μή είρηνεύοντος, άλλα μάλλον προτιμοτέραν τιθεμένου τήν φιλίαν τοΰ βασιλέως "Ρωμαίων, έάν οί Χάζαροι ού βούλωνται τήν πρός τόν βασιλέα φιλίαν καί είρήνην τηρεΐν, δύναται μεγάλως αυτούς κακοΰν, τάς τε έδούς ένεδρεύων καί άφυλάκτως αύτοΐς επιτιθέμενος έν τω διέρχεσθαι πρός τε τό Σάρκελ καί τά Κλίματα καί τήν Χερσώνα. καί εί ποιήσεται σπουδήν ό τοιούτος έξουσιοκράτωρ του κωλύειν αυτούς, μεγάλης καί βαθείας ειρήνης μετέχουσιν ή τε Χερσών καί τά Κλίματα. φοβούμενοι γάρ οί Χάζαροι τήν τών Αλανών έπίθεσιν, καί μή εύρίσκοντες άδειαν μετά φοσσάτου έπιτίθεσθαι τή Χερσώνι καί τοις Κλίμασιν ώς μή πρός αμφότερους έν ταΰτω πολεμεΐν έξισχύοντες, είρηνεύειν άναγκασθήσονται. Если Аланы могли [247] преградить дорогу в Тавриду и Саркел хазарам, то их страна имела значительный объем и простиралась довольно далеко на север до Азовского моря и до низовьев Дона.

Успенский (Отчет 253): «Зачем же хазарам ходить войной в Саркел, если это их город; а если они там господствовали, то как аланы могли преградить им туда дорогу?» В греческом тексте не сказано, что хазары ходят войною в Саркел, как полагает Успенский, а говорится, что владетель Алании может им сделать много зла, устраивая засады по дорогам и неожиданно нападая на них в то время, когда они направляются к Саркелу, Климатам и Херсону. Глагол διέρχομαι с предлогом πρός не включает в себе понятия о враждебном действии, а значит дословно «проходить по направлению к чему-либо», так что нет никакой нужды думать здесь о нападении на Саркел. Перевод Ласкина этого места неправилен, по крайней мере, сбивчив: «Когда они двигаются на Саркел, Климаты и Херсон», и нет противоречия с 42 гл., как полагает переводчик Константина Б. в примеч. 316. В главе 42 Ласкин совершенно верно передает то же выражение διέρχομαι πρός: «(две дороги), по которым Печенеги отправляются в Херсон, Боспор и Климаты». Если бы здесь перевести: «двигаются на Херсон, Боспор и Климаты», то получилось бы в свою очередь некоторое противоречие с 6 гл., в которой говорится о мирных сношениях печенегов с херсонитами. Крепость Саркел лежала не в центре хазарской земли, а на окраине ее, и потому аланские наездники, жившие южнее Дона, имели возможность преградить хазарам в степи дорогу из Итиля, лежавшего в низовьях Волги, в Саркел на Дону. Ниже Константин Б. употребляет глагол έπιτίθεσθαι «нападать» и потому естественно приводит в этом месте только Херсон и Климаты и опускает Саркел.

Резюмирую сказанное: по свидетельству Константина Багрянородного, Алания граничит на западе с Азовским морем, Таматархой, Зихией и Касахией, примыкает на восток всей своей шириной к Хазарии и находится на севере в соседстве с Печенегией. Следовательно, ή μαύρη Βουλγαρία Константина Б. не имеет места в бассейне Кубани. Равным образом ответное письмо хазарского царя Иосифа, приводящее много племен северо-западного Кавказа, хранит полное молчание относительно болгар. Русская летопись знает здесь ясов, касогов и хазар, но не [248] говорит о болгарах. Во II веке (так в тексте – очевидно опечатка вм. XI веке. – прим. расп.), Таманские хазары упоминаются два раза: под годами 1023 и 1083. По всему видно, что болгар здесь более не существовало. Итак, Черную Болгарию, приводимую также в гл. 21 (р. 81) как смежную с Хазариею страну: περί της μαύρης Βουλγαρίας καί Χαζαρίας (заглавие). οτι καί ή μαύρη λεγομένη Βουλγαρία δύναται τοις Χαζάροις πολεμεΐν, – следует искать в иных местах.

Взглянем еще раз на 11 гл. и именно на следующее показание:... έν τω διέρχεσθαί πρός τε τό Σάρκελ καί τά Κλίματα καί τήν Χερσώνα... μεγάλης καί βαθείας ειρήνης μετέχουσα ή τε Χερσών καί τά Κλίματα... В последнем месте Саркел не мог быть повторен, так как он принадлежал хазарам. Нас поражает отсутствие Воспора в обоих предложениях, хотя заглавие 11 гл. гласит: περί τοΰ κάστρου Χερσώνος, καί τοΰ κάστρου Βοσπόρου. Из этого я вывожу, что Боспор был хазарским владением, а упоминание Херсона и Климатов говорило в пользу того, что они принадлежали грекам. Насчет Херсона нет никакого сомнения. В сочинении К. Б. de thematibus Херсон значится 12 фемою государства. Но какого рода была зависимость Климатов от Византии, определить крайне трудно. Политические отношения на Таврическом полуострове весьма запутаны и мало известны. Если верить хазарскому письму, то все или почти все города на южном поморье Крыма платили дань хазарам. Если следовать русской летописи, то уже великий князь Игорь старался стать твердою ногою на полуострове и вел здесь войны. Понятно, что южное побережье Крыма колебалось под давлением трех влияний: с юго-запада Византии, Хазарии с востока и России с севера. Что касается России, то я налегаю на то обстоятельство, что до 965 года нет и помина о Руси на берегах Керченского пролива, несмотря на возникшую во второй половине XIX века среди историков легенду о так называемой Черноморской Руси. Ни один из современных источников (Константин Б., Иосиф, Масуди и остальные восточные писатели) ровно ничего не знают о Руси на Киммерийском проливе до 965 года. В предыдущем исследовании рассматривались свидетельства, побудившие ученых создать миф о вольной Черноморской Руси не только до 965 года, но даже задолго до передвижения русских в бассейн Днепра. Здесь же еще раз коснемся договоров русских князей с греками от 944 и 972 годов. [249]

Из таврических городов, принадлежавших по Иосифу хазарам, упоминаются: Керш, Сугдай, Алуш, Ламбат, Бартнит, Алубика, Кут, Манкуп, Будак, Алма и Грусин. Некоторые названия к сожалению искажены, так что мы не знаем, причислял ли Иосиф Херсон также к своей державе. В Грусине Гаркави желает видеть Гурзуф, а по моему мнению в нем, быть может, кроется Херсон.

В договоре 944 года особенное значение для наших целей имеют два места: относительно обязательства русских удерживать Черных болгар от грабежей в Херсонской области и относительно обещания Корсунян оказывать помощь русским в их войнах (с хазарами, печенегами?). Что же касается той части договора, где сказано, что Игорь не должен присваивать себе власть над Херсоном и тамошними городами, то под последними, очевидно, разумеются крепостцы, расположенные в Херсонской стране (τά κάστρα της Χερσώνος). Черные болгары в договоре 944 г. совпадают с жителями Черной Болгарии К. Б. Они жили или к северу от Крыма, или в Крыму. Требование, чтобы великий князь «не пускал» болгар «пакостить» Корсуню, может быть понято так, что либо проходы в область Херсонскую находились во владении русских, либо верховная власть над болгарами принадлежала Игорю. В договоре 972 г. Святослав тоже обязывается не тревожить Херсонитов; о Черных же болгарах там более нет речи.

Из обоих договоров явствует, что русские великие князья на пространстве времени от 944 до 972 г. сильно теснили Херсон. Но если судить по К. Б. (ок. 950) и по Иосифу (ок. 960), то они в эту эпоху не владели ни южным поморьем Крыма, ни Таманским полуостровом. Лишь в 965 году Святослав, завоевав Саркел, проник до Кавказа. Этот знаменательный поход русских в столь отдаленные страны находится вероятно в связи с неизвестными нам переворотами, происходившими на Крымском полуострове. Начиная с этого времени, особенно же 969 года, когда норманская вольница опустошила Итиль и Семендер, царство хазар пришло в упадок и их влияние на дела Таврического полуострова ослабло. В 989 году Владимир Великий завоевывает Херсон, главный оплот греков в Крыму. По принятии Владимиром крещения и вступлении в брак с греческой княжной, Херсон был уступлен византийским императорам. В 1016 году хазары утратили свои последние [250] владения в Крыму, благодаря совокупным усилиям греков и русских.

Надеюсь, что мне удалось доказать всю призрачность гипотезы о Черноморской Руси. Расчистив почву для правильного уразумения «варваров», возвращаюсь к своему комментарию на Записку Готского Топарха.

Кто такие были варвары?

Протектор, которого избирают себе члены народного собрания, очевидно, не тожествен с главою варваров, которые, по свидетельству топарха, самым бесчеловечным образом всех избивали и после неудавшегося приступа позорно бежали. Из опасения, чтобы неприятель не появился снова с большим войском, комендант Климатов принимает различные меры: наставляет своих людей в военных упражнениях, воздвигает старые стены города, собирает знатнейших из окрестных жителей на совещание. Во всех действиях топарха проглядывает твердое решение вести войну дальше, а не желание заключить мировую с врагом. На сходке дело идет не о полюбовном союзе с неумолимыми варварами, а о выборе сильного покровителя, который бы смог их охранить от неприятельских покушений. Не понимаю, как можно предположить, чтобы жители возымели намерение броситься в объятия тех самых варваров, которые не давали пощады даже лучшим своим союзникам и только что перед Климатами потерпели поражение. Могли ли жители, в виду свирепствования варваров, надеяться достигнуть сносных условий мира, не говоря уже об автономии, к которой они так страстно стремились, и достигнуть от тех самых варваров, которые в слепой ярости все уничтожали и с которыми, по показанию топарха, тщетно велись переговоры до начала войны. «Лучшие люди», явившиеся на зов топарха, благоволили к «нам», не к варварам. Они соединились с жителями Климатов для общего дела, направленного, очевидно, не столько против Византии, сколько именно против опасных варваров. Если бы варвары были русскими, то как себе объяснить столь лестный для топарха прием у русского великого князя, быстрое окончание дела и выгодные условия договора? Нигде в тексте не замечается ни малейшего намека на то, чтобы варвары были тожественны с подданными русского князя; напротив, все говорит в пользу того предположения, что [251] это были два совершенно отличных друг от друга народа. Кто приступает к изучению нашего источника без предвзятых идей, не может не видеть этого. Ср. рассуждение Куника (Записка Готск. Топ. 69/70):

«Все доселе принимавшиеся за разъяснение записки в варварах, так страшно опустошавших Крым, отыскивают непременно русских Славян или норманских Росов. Между тем, ни одно слово, ни одно место в греческом подлиннике не подает повода к такому предположению. Если б приведенное мнение было справедливо, то пришлось бы допустить, что русские владения уже и в то время простирались почти на весь Крым, ибо в записке исчисляются всевозможные оттенки политической зависимости, в которой находились к варварам разные части Крыма до его разорения. Равным образом не может быть речи о какой-нибудь норманской вольнице, которая опустошала бы Крым за собственный счет... Буквальный смысл греческого текста записки отнюдь не допускает подобного предположения».

Если фрагменты относятся к IX веку или к первой большей половине X века, то варвары не могут не совпасть с хазарами. Вполне присоединяюсь к аргументации Куника (там же стр. 82):

«Невозможно предполагать, чтобы варвары, которые так страшно опустошали Крым, занимали какой-нибудь небольшой уголок поморья; напротив они должны были, по показанию топарха, быть собственно владыками всего Крыма в политическом отношении, за исключением только некоторых полосок побережья, состоявших под мало влиятельным протекторатом Византии. Народ же, успевший распространить свою власть на весь почти Крым, конечно не может быть каким-нибудь вовсе нам неизвестным народцем».

Характеристика варваров, какую дает топарх, их гуманность и справедливость, – качества, которыми они раньше отличались, не подходит ни к диким печенегам, ни к разбойничьему племени Черных болгар, но указывают бесспорно на могущественное цветущее хазарское царство. Не без основания Masudi называет хазар народом оседлым в «le livre de l'avertissement et de la revision». Из письма хазарского царя также легко усмотреть, что не все хазары вели кочевой образ жизни. Кроме того не следует упускать из виду, что в состав хазарского царства входило множество разнородных племен. Сравни мнение Томашека (35): «Куник думает [252] о хазарах, которым в точение многих веков принадлежала верховная власть над Крымом и Климатами, которые тогда, быть может, делали последние усилия, чтобы отстоять свои права на готические Климаты... в пользу их (более цивилизованных хазар) свидетельствует снова то обстоятельство, что речь идет о прежних договорах и притязаниях, которым таврические племена и народцы подчинились беспрекословно».

В начале VIII столетия Херсониты видали в своих стенах хазарского коменданта или тудуна и даже свободолюбивые готы должны были признать над собою верховную власть кагана (около 795 г.). Хазары рано вступили в мирные сношения с Византией. Лев VI (775-780) получил прозвище «хазарина» по матери своей, бывшей дочерью хазарского царя. Кличкою «chazaroprosopos» (хазарское лицо) Михаил III намекал на хазарское происхождение патриарха Фотия. Хазары были и в императорской гвардии. Около 835 года греческие инженеры, по просьбе кагана, построили крепость Саркел на Дону. Во времена св. Константина хазары еще соседили с Корсунью (Legenda italica), откуда они около середины X века вытеснены были печенегами. По Константину Багрянородному Аланы могли по своему желанию воспрепятствовать хазарам делать набеги на Херсон и Климаты. (Куник на стр. 84 в своем сочин. О Записке Γ. Т. прибавляет ошибочно «Керчь». Опущение Боспора в этом месте у К. Б. указывает на то, что эта область тогда принадлежала хазарам). Итак, около середины X столетия хазары еще делали вторжения в страну Климатов и Херсона. «Никак нельзя однако исторически доказать, чтобы господство Хазар над крымскими городами и народами удержалось, в прежнем своем объеме, до того времени, к которому Газе относит происхождение помянутых отрывков, т. е. до начала XI-го века» (Куник).

Три сильных державы препирались между собою из-за влияния на родину топарха: варвары (хазары), царствующий на север от Дуная (великий князь киевский) и византийский император. Это лучше всего подходит к Таврическому полуострову в X столетии.

Две поездки или одна?

καί άπήειν. Газе, которому следуют Куник и другие ученые, полагает, что это именно путешествие описывается в 1 отрывке, попавшем будто бы случайно не на свое место. Вопрос, две ли [253] поездки или одна, легко разрешается при помощи 2 отрывка 2 гл. § 4: Καί ο πόλεμος ευθύς ήρξατο, ά δέ χειμών εγγύς ήν έμβαλεΐν έτι γάρ οΰ πολύ τών χει(με)ρινών ό ήλιος άπήν. Когда война началась, наступление зимы было близко. Что над началом зимы разумеется зимнее солнцестояние, т. е. астрономическое начало зимы, явствует из прибавления: «ибо солнце находилось недалеко от зимнего поворота» (зимних знаков).

От начала войны до совещания в Климатах и далее до поездки топарха к великому князю должно было пройти некоторое время, так что топарх не раньше солнцестояния мог пуститься в путь.

Если упоминаемая в 3 отрывке поездка тожественна с путешествием 1 фрагмента, то она имела целью столицу великого князя, оттого что в первом отрывке мы застаем посольство на возвратном пути зимою у днепровских порогов. Что оно не в степи вело переговоры с великим князем, вряд ли подлежит сомнению. Зимою походы не предпринимались. Великий князь находился по всей вероятности в своей резиденции – Киеве, если не в каком-нибудь из других больших своих городов. На поездку же от нагорья Крымского полуострова до Киева, а оттуда до порожистой части Днепра приходится не меньше пяти недель времени, не включая сюда остановок. Зимнее солнцестояние падало по тогдашнему счислению на 17 или 16 декабря; прибавив пять недель, получим время после 20 января следующего года. Если принять в расчет еще пребывание посольства при дворе киевского князя и остановку у Днепра, – то звездное наблюдение едва ли бы могло произойти ранее 1 февраля. Но около этого времени Сатурна не видно на небе, так как он восходит и заходит вместе с солнцем.

Зейбот (в Пулкове) мне обязательно сообщает в письме от 16 марта 1899 г. следующее: «Не легко решить вопрос о том, как долго после заката солнца должен заходить Сатурн, если его желательно видеть еще на вечернем небосклоне; ибо время очень изменчиво, завися от остроты зрения и состояния воздуха. Острое зрение, полагаю я, сможет его заметить, если он заходит часом позже солнца, потому что он при солнечном закате стоит тогда еще сравнительно высоко над горизонтом... Навряд ли можно принимать вторую половину января в расчет, так как Сатурн 1 февраля заходит раньше солнца или почти одновременно, а 15 января 1 часом или немногим более после солнца». [254]

На основании этих сведений ясно, что после 20 января нельзя наблюдать Сатурна вечером на небе. С этим согласуется, что Днепр замерзает в среднем под конец декабря (по тогдашнему счислению). Заключение очевидно: путешествие в 3 фрагменте не совпадает с путешествием в 1 фрагменте. Следовательно, в записке дело идет о двух поездках. Описанная в первом отрывке могла быть предпринята не позже 1 декабря по тогдашнему счислению, вторая происходила не раньше середины того же месяца. К тому же результату придем и в том случае, если вместе с Васильевским примем местонахождение Климатов на Дунае.

Помимо сказанного самый характер рассказа намекает на то, что порядок отрывков не должен быть изменен, что первый по месту в кодексе фрагмент будет и по содержанию своему первым. Конец 3 отрывка производит совершенно такое впечатление, как будто с ним заканчивается и вся Записка. Прошу обратить должное внимание на сжатость рассказа. Речь топарха приводится лишь в главных чертах, его поездка к князю отделывается единым словом άπήειν, прием и успешный ход переговоров лишь мельком намечены, результат их излагается вкратце. Α до этого рассказ топарха лился несколькими широкими струями. Сжатость и сравнительная сухость его речи к концу 3 отрывка может служить доказательством тому, что Записка не составлена им одновременно с событиями, описанными во фрагментах, или непосредственно за ними. Должно было пройти некоторое время, чтобы впечатления могли ослабеть в его воображении и потерять свою свежесть.

Весьма невероятно, чтобы топарх односложным замечанием άπήειν указывал на свое яркими красками описанное в 1 отрывке путешествие, сопряженное со столькими опасностями и невиданными дотоле явлениями. Полное умалчивание о подробностях путешествия, ласковый прием со стороны великого князя, краткая беседа, благоприятный исход переговоров, – все это по моему мнению подтверждает, что топарх не был новичком и уже раньше бывал у великого князя русского. Выше сказанное несколько освещает показание топарха: έμοί δέ τήν τών Κλιμάτων αρχήν αύθις ασμένως πασαν έδοτο. Наконец, уже само собою весьма вероятно, что первый по очереди в кодексе фрагмент и по содержанию своему предшествует двум остальным. [255]

Где лежала крепостца τά Κλήματα?

Уже раньше было говорено о том, что слово τά Κλήματα встречается в качестве имени собственного только у Константина Б. в его сочинении de administrando imperio, и что в таком смысле мы его тщетно искать будем во всей прочей византийской литературе. Что же разумеет К. Б. под τά Κλήματα в тех случаях, где он это слово употребляет в значении имени собственного? Все места с τά κλήματα извлечены из К. Б. Куником, при чем те из них, в которых τά κλήματα является как nomen proprium, отмечены начальной прописною буквою в слове τά Κλήματα.

Гл. 1 p. 68 (ed. Bonn.) καί εί μή φιλίως έχουσι (οί Πατζινακΐται) πρός ημάς, δύνανται κατά τής Χερσώνος έξέρχεσθαι καί κουρσεύειν καί ληίζεσθαι αυτήν τε τήν Χερσώνα καί τά λεγόμενα Κλίματα. Буква η в тексте заменена буквою ι, так как уже в первой половине Средних веков η выговаривалось как долгий ι звук. Брун считает писание κλήματα правильным, ставит κλήμα в связь с «виноградом» и усматривает в τά Κλίματα 42 гл. (p. 180) описку. Во всяком случае вернее писать слово так, как оно обыкновенно гласит в подлинниках, т. е. через η. Этой орфографии я буду держаться.

Гл. 11р. 80: δύναται (ό έξουσιοκράτωρ Άλανίας) μεγάλως αυτούς (τούς Χαζάρους) κακοΰν, τάς τε άδούς ενεδρεύων καί άφυλάκτως αύτοΐς επιτιθέμενος έν τω διέρχεσθαι πρός τε τό Σάρκελ καί τά Κλήματα καί τήν Χερσώνα. καί εί ποιήσεται σπουδήν ό τοιουτος έξουσιοκράτωρ τοΰ κωλύειν αυτούς, μεγάλης καί βαθείας ειρήνης μετέχουσιν ή τε Χέρσων καί τά Κλήματα... καί μή εύρίσκοντες άδειαν μετά φοσσάτου έπιτίθεσθαι τη Χερσώνι καί τοΐς Κλήμασιν...

Гл. 42 ρ. 177: Γεωγραφία... και Χερσώνος όμοΰ καί Βοσπόρου, έν οίς τά κάστρα τών Κλημάτων είσίν... p. 180: άπό δέ Χερσώνος μέχρι Βοσπόρου εΐσί τά κάστρα τών Κλιμάτων... σούδαν (на Перекопском перешейке) οί παλαιοί ποιησάμενοι διεβίβασαν τήν θάλασσαν, μέσον άποκλείσαντες πασαν τήν Χερσώνος γήν καί τών Κλημάτων καί τήν Βοσπόρου γήν... δύο οδοί, έν αίς οί Πατζινακΐται διέρχονται πρός τε Χερσώνα καί Βόσπορον καί τά Κλήματα.

Во всех других цитованных Куником местах τά κλήματα стоит в значении nomen appellativum. Вот почему я здесь на них [256] не обращаю внимания, хотя это слово часто употребляется именно в отношении к южному побережью Крыма. Сопоставление всех мест, в которых τά Κλήματα является именем собственным, показывает, что Климаты составляли часть южного поморья Таврического полуострова, расположенную между Херсоном и Боспором. Замечаю мимоходом, что τά Κλήματα, будучи именем собственным, не поддается переводу.

Херсон и Боспор, в сообществе коих постоянно фигурируют Климаты, были сильными крепостями, передавшими свое название подчиненным им областям. Сообразно с этим не слишком смело будет предположение, что и область τά Κλήματα обязана своим именем одноименной крепости. Причина, по которой никто из писателей, за исключением готского топарха, не упоминает о городе τά Κλήματα, быть может та, что разрушенное варварами укрепление лежало в развалинах и потеряло свое значение. Впрочем, весьма возможно, что Климаты скрываются под каким-либо другим наименованием; ибо тамошние города нередко меняли свои названия вследствие наплыва все новых пришельцев. Кроме того мы вообще слишком мало знакомы с историею Таврического полуострова за эту эпоху, чтобы иметь возможность положительно оспаривать существование такого города как τά Κλήματα.

Никто не отрицает того, что Климаты Константина совпадают с таврическою Готией. Замечательно, что Константин никогда не употребляет слова «Готия», а его постоянно заменяет выражением τά Κλήματα. В Готии по своему значению выдавалась крепость Dory, Doros, позднейшее Theodoros. В жизнеописании готского епископа Иоанна она называется τό κάστρον τής Γοτθίας; у Прокопия поморье (χώρα κατά τήν παραλίαν, Δόρυ όνομα) носит название Dory. Τά Κλήματα тожественно с Готией, занимавшей приблизительно пространство от Балаклавы до Гурзуфа. Не понимаю, отчего Успенский (Отчет 248, 262) помещает Климаты в непосредственной близости к городу Корсуню. Что он именно так поступает, явствует из его замечаний: «Тот, кто держался южных частей Крыма, должен еще доказать, когда южная часть Крыма не была во власти императора... В X веке положение Византии в южном Крыму было твердое и обеспеченное, такого колебания византийского авторитета в южном Крыму в X веке не могло быть». Если же Успенский под южною частью Крыма разумеет все побережье от Корсуня до Керчи, то [257] он жестоко заблуждается, ибо непозволительно игнорировать имеющиеся на этот счет исторические свидетельства.

Если вспомним все то, что было сказано выше относительно родины топарха (1 отрывок, 1 гл. § 3 и § 4, 3 гл. § 3, 4 гл. § 3, и рассуждение о национальности варваров и о положении τά Κλήματα у Κ. Б.), то не подлежит ни малейшему сомнению, что Климаты нашей Записки следует искать в горном Крыму. «Положительных фактов переспорить нельзя», замечаю вместе с Гедеоновым и Куником по адресу Васильевского, усматривающего в τά Κλήματα фрагментов Κλεμάδες (VI век) на Дунае вблизи Оршовы, не подходящие и в звуковом отношении к τά Κλήματα.

Копия или автограф?

Определение Газе о времени происхождения фрагментов может служить точкою опоры при суждении об эпохе, на которую падают описанные в отрывках события, если достоверно, что дело идет не о копии, а о червовой, о первом наброске автора. В этом убеждает нас заявление Газе, которому мы обязаны открытием источника. Почерк отрывков, замечает Газе, мелкий, связный, запутанный и очень неразборчивый (litteris minutis, perplexisque... eadem intricatissima manu), много слов изменено, зачеркнуто, надписано (multis verbis mutatis, inductis, superscriptis), так что для знаменитого византиниста, бывшего, как известно, глубоким знатоком рукописей, не подлежало ни малейшему сомнению, что Записка есть автограф. Если даже не придадим значения тому непосредственному впечатлению, которое фрагменты произвели на Газе, мы неминуемо приходим к тому же заключению, когда присматриваемся к тексту в том виде, в каком он издан у Газе. Примечания Газе к тексту дают нам наглядное представление о состоянии источника. Еще больший интерес, нежели поправки слов, имеют зачеркнутые места, в которых автор забегает вперед своему рассказу. Он их вычеркивает, чтобы вставить объяснения или наверстать пробелы. Эта своеобразная структура отрывков убедит всякого внимательного исследователя в справедливости заявления Газе. Α между тем нашлись ученые, осмеливающиеся утверждать прямо противоположное (см. Иловайского, стр. 331 прим. и стр. 401). Даже сомнения вроде тех, что высказывает Успенский на стр. 267 и 268 Киевской Старины, недопустимы. [258]

Дело идет о трех или, лучше, двух фрагментах, так как последние два отрывка как по занимаемому ими в кодексе месту, так и по содержанию образуют одно целое. На стр. 496 Газе замечает во вступлении, что записка folio duo vacua illevit, а перед 2 отрывком говорится: sequitur post quadraginta circiter folia alterum (fragmentum). Из этого следует, что 1 отрывок занимает один листок, а второй отрывок – другой листок. Если же Газе на стр. 503 перед 3 фрагментом замечает: Sequuntur in folio alio abrupta ilia, то он разумеет или, согласно с упомянутыми folio duo, вторую страницу второго листка, или же в противоречие с folio duo, следующий листок. Если отрывки, находящиеся в той же книге, написаны одною и тою же рукою (eadem intricatissima manu), то можно ожидать, что и содержание их будет стоять в тесной связи между собою. Насчет 2 и 3 отрывков это неоспоримый факт. Что же касается 1 фрагмента и двух остальных, то их внутреннюю связь указывают некоторые признаки, о которых было нами говорено уже выше. В первом фрагменте описывается возвратный (из России) путь топарха, во втором мы его застаем на родине; в начале того же отрывка у него Россия на уме (τά βόρεια του "Ιστρου), в 3 отрывке автор говорит о поездке к великому князю (βασιλεύων κατά τά βόρεια τοΰ "Ιστρου), отдавшему ему с удовольствием снова всю власть над Климатами...

Между первым и вторым фрагментами замечается пропуск. Недостает, между прочим, описания прибытия топарха на родину. Первый отрывок покидает его среди занесенных снегом понтийских степей на юге от днепровских порогов. Далее не хватает изложения событий, происходивших в области топарха по его возвращении. Последний пробел восполняется до известной степени самим автором, ибо он во втором фрагменте дает ретроспективный обзор происшествиям, случившимся по отстранении им первой опасности. Сколько лет прошло от событий первого фрагмента до событий второго и третьего фрагментов, мы не знаем. Вероятно, год, а может быть и несколько лет.

Палеографическое определение времени по Газе.

По Газе кодекс принадлежит к исходу X века (saec. X ехеuntis), почерк же отрывков по его мнению немного моложе (litteris nec multo quam Cod. ipse recentioribus). Следует ли из этого, что [259] Газе начертание нашей Записки приурочивает к началу XI столетия? Не думаю. Судя по Газе, отрывки возникли одновременно или непосредственно за описываемыми событиями. Далее, Газе связывает содержание Записки с завоеванием Херсона Владимиром и его крещением в 988 (989) году. Следовательно наши фрагменты написаны (по Газе) в 989 году, во всяком случае до 1000 года. Впрочем, я вполне согласен с мнением Успенского, что автор передает факты не в форме путевых заметок, но в виде исторической записки о прошедших событиях; значит, продолжаю я, следовало бы перенести составление его мемуара на XI столетие, предполагая правильность суждения Газе о почерке. Но так как такое точное определение рукописи на основании палеографических признаков невозможно, то, очевидно, Газе при своем домысле руководствовался предполагаемым соотношением содержания фрагментов ко взятию Корсуня русскими. Ведь в начале 2 отрывка Газе замечает только: scriptura est ligata, quam vocant, saec. X aut XI. Как Крумбахер отнесся к определению Газе, сообщается мною в вступлении к моему труду. В таком же направлении высказывается и византинист Успенский на стр. 266 (К. Ст.): «Едва ли, однако, можно серьезно настаивать на палеографических наблюдениях до такой степени, чтобы отличать почерки по двадцатилетиям... да и в определении веков (палеографы) не всегда бывают согласны».

Поэтому мы поступим правильнее, если будем держаться менее определенного палеографического приуроченья (scriptura... saec. Χ aut XI), причем мы можем иметь в виду, что по мнению Газе почерк указывает приблизительно на середину этого пространства времени. Α во избежание всяких погрешностей мы намерены еще более раздвинуть пределы этой эпохи на несколько десятилетий и сообразовываться при нашем исследовании со всем этим громадным периодом времени.

К какому времени приурочивается содержание Записки?

Если не подлежит сомнению, что ό κατά τά βόρεια τοΰ "Ιστρου βασιλεύων есть великий князь русский, то время появления русских в Киеве (ок. 850 г.) составляет крайний terminus a quo. Но так как русский князь фрагментов изображается весьма могущественным государем, владения которого далеко простираются на юг, [260] доходя до нагорья Крыма и низовьев Дуная, то мы вынуждены придвинуть terminus a quo к 882 году, году захвата Киева Олегом. В 885 году этому князю были подвластны поляне, древляне, северяне и радимичи, а с уличанами и тиверцами он вел в то время войну. В 906 (907) году Олег предпринял свой поход на Константинополь с большим войском, в состав которого входили также хорваты, дулебы и тиверцы. Итак, его государство к этому времени доходило до Карпат и Днестра, до Дуная и Черного моря. До 906 года (по летописи Нестора) господствовал в течении многих лет мир между греками и русскими.

Имели ли русские времен Олега какие-либо владения на Таврическом полуострове? На основании всех дошедших до нас данных мы обязаны дать отрицательный ответ на этот вопрос. В договоре Олега с греками (911 г.) Херсонская страна вовсе не упоминается в противоположность договорам с преемниками Олега. Что же касается известий восточных писателей об острове (полуострове) Русия, известий, сводящихся к первоисточнику IX столетия, то внимательный анализ всех сюда относящихся свидетельств показывает, что этот замысловатый остров находился в северной половине восточной Европы.

Мы можем утверждать положительно, что отрывки топарха, говорящие в пользу твердой позиции русских в Крыму, или же, по крайней мере, о верховной их власти над некоторыми частями его, не идут к княжению Олега, который свой первый поход на греков предпринимает в 906 году; во всяком случае противоположное мнение нельзя поддержать цитатами из источников; лишенное основания, оно висит в воздухе. С чисто исторической точки зрения terminus a quo можно поместить не раньше княжения Игоря, первый поход которого на греков происходит в 914 году, – во всяком случае не раньше 906 года; ибо лишь с этого времени внимание Олега обращается на Черное море. Да того же времени, подчеркиваю еще раз, все источники хранят глубокое молчание о военных действиях в Крыму.

Куник, считая себя связанным палеографическим определением Газе (Зап. Γ. Т. 89), относит содержание отрывков ко времени после 940 г. С чисто исторической точки зрения возможно, мне кажется, также приурочить Записку к периоду до 940 г. Не могу присоединиться к аргументации Куника, считающего упомянутые в [261] договоре 944 г. «грады» за κάστρα τών Κλημάτων. Речь идет не об области Климатов, a о стране Корсунской с ее городами, укрепленными местами (τά κάστρα τής Χερσώνος). В договоре 972 года равным образом говорится только о Херсонской земле, между тем, по Кунику, Святослав должен был отказаться как от своих притязаний на Корсунь, так и от своих притязаний на Климаты. В противоположность Константину Б., по которому южное побережье Крыма распадается на три части (Херсон, Климаты и Боспор), Куник под страною Корсунской разумеет также Климаты, даже Боспор, потому что он то, что имеет отношение только к Херсону, приписывает всему южному поморью. В таком смысле он трактует о договорах 944 и 972 гг., о событиях 989 г.; подобным образом он рассматривает показания Константина Б.: по Кунику хазары нападают на Корсунь, Климаты и Керчь, печенеги вступают в мирные сношения с Корсунью и Керчью, хотя К. Б. об этом ничего не говорит (гл. 6 и 11 в сочив. de adm. imp.).

Так как Святослав, по (не совсем правдоподобному) мнению Куника, в 972 г. отказывается от своих притязаний на Херсон и Климаты, то он приурочивает содержание фрагментов ко времени до 972 года. Но я вполне согласен с Куником, настаивающим на эпохе до 989 года, ибо около 989 года большая часть южного поморья Таврического полуострова перешла во владение русских.

Обратимся теперь к terminus ad quem.

Во второй половине XI века на южнорусские степи нахлынули орды половцев, частью истребивших печенегов, частью прогнавших их на юго-запад. Об этих новых пришельцах, без сомнения, нет речи в нашей Записке. Лестный, чуть ли не восторженный, отзыв топарха о прежнем образе действий «варваров» не подходит к половцам XI столетия. Но наши фрагменты нельзя отнести и XII или XIII векам, потому что русские, отрезанные уже к концу XI века от юга, лишились своих тамошних владений. Тмутаракань в 1094 г. исчезает с исторического поприща. Корчев (Керчь) в последний раз встречается на одной надписи под 1068 годом (Брун, Зап. Одесск. Общ. Ист. Том 5, 1863, стр. 131). Во второй половине XII века эти земли принадлежали грекам (Куник, Записка Γ. Т. 92). Равным образом «варвары» не могут быть тожественны с печенегами (до нашествия половцев), потому [262] что в XI столетии греки (и русские?) владели южным побережьем Крыма. Как видно из греческой надписи (Сборник греческих надписей христианских времен из южной России, С.Петерб. 1896, стр. 16/17) Херсон и Сугдея были в 1059 году в руках Византии.

Если «варвары» не могут быть ни печенегами, ни половцами, а отрывки нельзя приурочить к XI столетию, то их следует отнести к X веку и отожествить варваров с хазарами. Всякий согласится с тем, что представленная топархом характеристика варваров прекрасно идет к хазарам с их обширным полуцивилизованным цветущим государством. Во второй половине X века могущество хазар было сильно поколеблено. В 965 году Святослав овладел пограничною крепостью Саркел на Дону (Бела Вежа) и проник в землю ясов и касогов. В 969 году русы (норманская вольница) разгромила Итиль и Семендер. Α в следующем столетии в 1016 г. соединенные силы греков и русских завоевали последние остатки хазарских владений в восточной половине Крыма «именно у Eski-Kryma или Solqata... Kazarat, равным образом у Кафы, область которой считалась в средние века принадлежащею к Gazaria» (Томашек 32).

Тамань (Тмутараканское княжество) упоминается в русской летописи впервые в 988 году. Оно было, очевидно, основано раньше 988 года, по всей вероятности уже Святославом, покорившим в 965 году ясов (алан) и касогов (черкесы). Если бы речь шла только о ясах, то нельзя было бы еще вывести такое заключение, так как поселения ясов простирались на север от Кавказа до Азовского моря и низовьев Дона, а поселения касогов, на сколько мы знаем, ограничивались одной горной областью. Итак, Святослав в своем походе дошел до Кавказского хребта и Таманского полуострова. По этим причинам мы вправе основание Тмутараканского княжества приписывать великому князю Святославу. С тех пор, как эта область перешла во власть русских, загражден был хазарам главный путь в южное поморье Крыма и их влиянию на дела Крыма был нанесен сильный удар. Большинство ученых, далее, того мнения, что царство хазар рушилось окончательно в 969 году. В 1016 году доходит до нас весть о завоевании греками и русскими последних хазарских владений в Крыму. Из Таврического полуострова, в общем, хазары уже были вытеснены Владимиром Великим ко времени захвата им Корсуня. Но из фрагментов [263] топарха явствует, что «варвары» обладали в Крыму значительною властью. Города и селения примкнули к ним добровольно; в настоящее же время они свирепствовали против своих подчиненных и союзников, разрушили 10 городов и 500 селений. Итак, отрывки топарха относятся к эпохе до 988 года, по всей вероятности до 969 г., пожалуй даже до 965.

Terminus a quo тоже можно значительно подвинуть вперед. Лучшими знатоками историко-географических отношений на северном побережье Черного моря являются император Константин Багрянородный и каган хазар Иосиф. Оба оставили нам связные и сравнительно подробные известия. Из сочинения de adm. imper. (ок. 950) и из хазарского письма (ок. 960) явствует, что русским в те времена не принадлежали ни Тамань, ни какая бы то ни была часть южного поморья Таврического полуострова.

Позволю себе здесь напомнить читателям, что Черная Болгария К. Б. не совпадает с Кубанскою областью, как это до сих пор полагали. Вместе с тем рушится предположение Куника, будто русские уже в то время засели на Керченском проливе, коль скоро они могли, согласно договору 944 г., воспрепятствовать Черным болгарам делать вторжения в Херсонскую землю. Равным образом из означенного договора еще не видно, чтобы русские имели владения на южном побережье, хотя и справедливо, что они сильно теснили Корсунь. Все же содержание договора 944 г. весьма важно тем, что дает возможность заключить о влиянии русских на судьбы Таврического полуострова за эту эпоху. В 941 году Игорь совершает свой первый поход на Византию, так что незадолго до этого времени произошел, видно, разрыв между греками и русскими. В виду этого мы за дальнейший terminus a quo можем принять время около 940 года. На основании К. Б. и хазарского кагана Иосифа мы вправе передвинуть границу времени к 950 или 960 годам. A terminus ad quem составляют годы 969 и 965. Вот самые тесные границы, которые еще возможно провести для описываемых во фрагментах происшествиях.

Астрономические даты.

Астрономические данные, как таковые, не были вполне ясны, и потому раскрытие их смысла представляло некоторые затруднения. Разъяснением астрономических данных я обязан астроному [264] Β. Вислицениусу в Страсбурге, с которым вел обширную переписку. Проф. Вислицениус первый обратил внимание на то, что ηλίου κατά τά χειμερινά διατρέχοντος означает астрономическую зиму, т. е. время от зимнего солнцестояния до весеннего равноденствия. Это побудило меня обратиться в С.Петербург в Главную Физическую Обсерваторию с просьбою доставить мне сведения относительно замерзания реки Днепра. Данные справки вполне гармонируют с «зимними знаками». Благодаря сведениям, которыми меня снабдил проф. Вислицениус, я сам был в состоянии проверить результаты вычислений Зейдлера, оказавшиеся вполне несостоятельными. Страсбургский астроном подтвердил правильность моих суждений. Астроном Зейбот (в Пулкове) высказался в том же смысле. Легко указать ошибки, сделанные Зейдлером.

По Зейдлеру наблюдение происходило в полночь, в то время как уже Васильевский, основываясь на греческом тексте, сообразил, что наблюдение сделано было вечером, раньше полуночи,– несмотря на то, что ему смысл предложения τοΰ πρώτου τών άστρων έσπέριον φάσιν ήδη ποιοΰντος (на сколько мы судить можем по его переводу) остался темным.

Зейдлер не знал времени замерзания реки Днепра. Согласно сведениям, полученным мною из Главной Физической Обсерватории в сообщении от 21 августа 1898 г. за № 2385, Днепр замерзает в среднем у Лоцманской Каменки (выше днепровских порогов), по наблюдениям с 1862 г., 21 декабря, у Екатеринослава (по сведениям с 1818 г.) в среднем также 21 декабря; a у Херсона Днепр в среднем замерзает 20 декабря (по наблюдениям с 1848 г.). Если перевести эти даты на тогдашнее время, то получается 27-29 декабря. По мнению метеорологов климат Европы не изменился ощутительным образом за историческое время. Итак, топарх совершил свою переправу чрез Днепр, по всей вероятности, в двадцатых числах декабря или в начале января.

Проф. А. Кононович (в Одессе) и Зейбот (в Пулкове) полагали было, в противоположность проф. Вислицениусу, что ηλίου κατά τά χειμερινά διατρέχοντας может быть просто фигурным выражением мысли: была зима, а не попыткою определения солнца на небесном своде. Они не знали того места во 2 отрывке, которое решает вопрос в пользу Вислицениуса. [265]

Зейдлер понимает под «началом Водолея» ε и μ этого созвездия, или, лучше, место пересечения кругов широт ε и μ с путем Сатурна. То и другое предположение неправдоподобно. Как бы ни толковали фразу καί γάρ έτυχε, περί τάς αρχάς αυτός διϊών ΰδροχόου, все согласны в том, что речь идет о прохождении Сатурна через созвездие Водолея. Спрашивается только, где, в каком месте созвездия? Что касается второго предположения, то точки пересечения кругов широт ε и μ Aquarii с путем Сатурна приходятся приблизительно на середину созвездия Козерога. Α если Зейдлер под началом Водолея разумел место около ε и μ, то на такое предположение отвечаю разъяснением Зейбота в письме от 4 марта 1899 года: «Само собою разумеется, что под началами нельзя понимать действительное астрономическое начало созвездия, т. е. место у ε Aquarii, ибо Сатурн, вследствие незначительного наклонения плоскости своей орбиты к эклиптике, никогда его достичь не может. Таким образом, мыслимо единственно то место, где Сатурн действительно входит в созвездие, т. е. место у ι Aquarii». Когда же я Зейботу сообщил другое толкование фразы καί γάρ έτυχε περί τάς αρχάς αυτός διϊών ύδροχόου, по которому υδροχόου относится не к более отдаленному τάς αρχάς, а к непосредственно предшествующему διϊών (след. «проходя через Водолея»), то получил в ответ: «Особенного термина «начало созвездия» не существует в астрономии. Но начало следует принимать под тою долготою и тем прямым восхождением, под которым лежат первые, находящиеся впереди, звезды созвездия, здесь, следовательно, место у ε Aquarii. Но так как Сатурн постоянно вступает в Водолея у i Aquarii, то второму толкованию текста (Сатурн находился как раз в начале своего пути через Водолея) следует отдать предпочтение. Имел ли составитель Записки действительно в виду различие между обоими толкованиями и не разумел ли он под «началами» просто приблизительную (западную) границу созвездия? Во всяком случае здесь может быть принято в соображение только местность у ι Aquarii». В том же смысле высказался и Кононович в письме от 14 марта 1898 г. Одесский астроном под «началом» Водолея разумеет ту часть западной границы созвездия, которая пересекает путь Сатурна, – причем не следует упускать из виду, что Кононович не знал второго толкования упомянутой греческой фразы.

Указание на ошибочные предположения Зейдлера дает полную [266] возможность судить о достоинстве его заключений в отношении хронологического приурочения наших фрагментов. Его результат следующий: «в конце 961 г. восходил и заходил... Сатурн одновременно с солнцем и потому был невидим; в ноябре 991 г. однако он заходил около полуночи». Выше я привел мнение проф. Вислицениуса относительно вычислений Зейдлера. В осуждении выводов Зейдлера Зейбот вполне сходится с страсбургским астрономом.

Не следует ли подразумевать под ύδροχόος знак Водолея, а не его созвездие? Такая мысль может тому или другому прийти в голову. Но все обстоятельства говорят решительно в пользу непосредственного наблюдения, т. е. в пользу созвездия Водолея, а не знака Водолея. Астрономические указания делаются во время путешествия по пустынным южнорусским степям в зимнее время. Что может быть естественнее выслеживания погоды по состоянию атмосферы и констеляции звезд? Начальник каравана предугадал приближение бури и побудил своих спутников отложить поездку. Предсказанная метель действительно поднялась около полуночи. Сравни краткое замечание Кононовича: «Непосредственное наблюдение относится к созвездию, а указание на знак зодиака есть уже дело расчета», и подробное разъяснение Зейбота: «Созвездие Водолея и знак совпадали в те времена на две трети. (Теперь знак лежит почти весь в созвездия Козерога). Во всяком случае дело идет о созвездии, так как знак ничем не отмечен на небе и нужна огромная память (необходимо было бы запомнить долготы всех близ лежащих звезд) и блестящая способность к ориентировке, чтобы изобразить определенную дугу на небесном своде».

Что касается границы между созвездиями Водолея и Козерога, то Кононович замечает: «Граница между созвездиями не есть определенная математическая линия – даже на новых картах разных авторов она различна; про рассматриваемую часть неба можно сказать, что ι Aquarii несомненно в созвездии Водолея, δ и γ Capricоrni несомненно в созвездии Козерога, так что если Сатурн был на лево от δ н γ Capricorni, то про него можно сказать, что он вступает в созвездие Водолея». Сравни рассуждение Зейбота: «Но на каком расстоянии перед этой звездой (и Aquarii) или за нею следует считать «начало»? При медленном движении Сатурна это вопрос первостепенной важности и может стать камнем преткновения, о который разобьется нахождение искомого времени. Чтобы [267] даты не потеряли всей своей цены, необходимо предположить, что греческий путешественник обладал столь точным знанием неба, какое имеется ныне лишь у весьма немногих астрономов. Сравнительно слабые и мало бросающиеся в глаза звезды Водолея и Козерога с трудом разграничиваются и легко смешиваются. Но весьма возможно, что он (топарх) в качестве вспомогательного мнемотехнического средства воспользовался фигурою, в которую с давних пор соединены более светлые звезды Водолея. Чтобы убедиться в том, лежали ли уже тогда более важные звезды, присчитывающиеся теперь к созвездию, в особенности звезда ι, в пределах фигуры, я обратился за советом к звездному каталогу из середины X столетия, составленному персидским астрономом Abd-al-Rahmen al Sufi (изд. Schjellerup, С.Петербург 1874), и прилагаю копии с двух там помещенных чертежей ². В одном из них, находящемся в Петербургской рукописи каталога, я заменил арабские обозначения звезд употребляемыми в настоящее время названиями. Другой чертеж снимок с Копенгагенской рукописи от 1601 г., представляющей копию с манускрипта от 1013 года. Действительно, на обоих рисунках ι Aquarii приходится внутри фигуры и потому никакого сомнения в этом отношении быть не может. Теперешнее разграничение созвездий неправильными линиями, возникшее лишь по открытии телескопических звезд и различное у различных картографов, лишено всякого значения, и мы поступили бы неправильно, если бы эту границу занесли в карты и из ее пересечения с путем Сатурна пожелали вывести точную дату».

Пояснительные замечания Зейбота к его вычислениям и картам.

Первые три прохождения Сатурна через созвездие Водолея относятся к среднему положению экватора в начале 900 года, остальные к 1000 г. Все прохождения Сатурна весьма похожи друг на друга. Сатурн всегда входит в созвездие Водолея немного севернее ι Aquarii, в мае или июне всегда останавливается, принимая затем обратное направление, а в октябре начинает двигаться в противоположную сторону. Для самых важных дат (1 дек., 1 янв. И [268] 1 февр.) вычисления сделаны несколько точнее, чем для других дат, но и точность последних большая, нежели требуется для графического изображения. Восходы и заходы Сатурна и солнца вычислены для широты Екатеринослава (φ = 48°28'; λ = 2 ^b 20 ^m.₆ к востоку от Гринича = 2 ^h 11 ^m.₂ к востоку от Парижа). Для мест, лежащих немного севернее или южнее, время изменяется лишь в самой незначительной степени. Зимние знаки (Козерог, Водолей и Рыбы) обнимают 270-360 градусов эклиптики и простираются таким образом от зимнего солнцестояния до весеннего равноденствия. Зимнее солнцестояние (долгота солнца = 270°) наступило 17 декабря в 900 г. и 16 дек. в 1000 с. (все даты по старому стилю).

«h 873-875. Только в эту карту занесена эклиптика, чтобы показать ее положение. 1 дек. 874 г., находился у самой ι Aquarii и заходил в 8 ^h 37 ^m, 4½ часа после заката в своем собственном быту (так или иначе, но) они решили заключить с ним мир и передаться ему, и сообща все подали голос, что и я должен сделать то же самое. И так, дабы наши владения остались сохранными, я отправился к нему и был принят им наилучшим образом, как только всякий мог для себя пожелать. По возможности в краткой беседе я порешил с ним обо всем; и он счел это дело более всего важным, охотно дал мне опять всю власть над Климатами и присоединил к этому целую сатрапию, а сверх того, подарил мне в своей земле достаточные ежегодные доходы. [281]

Отрывок 1.

1 глава.

§ 1... С трудом доезжали они (челны), хотя каждый из них не вмещал более трех человек; так совсем прежалки они были. Но даже эти (челноки) все-таки не имели места в потоке; ибо двумя громаднейшими льдинами многие из них спирались и сдавливались; и всякий раз, как это случалось, выскакивая из челна, бывшие в нем высаживались на льдину и плыли как на барке. Некоторые же из них (челноков) он увлек и поглотил: так свирепствовал Днепр.

§ 2. Мы же ждали здесь весьма угрюмо и очень долго(в весьма тягостном положении и с величайшим нетерпением) и были как бы сердиты на него, что он не замерзал. И немного дней спустя вода везде замерзла и была чрезвычайно тверда, так что можно было и пешком, и на конях, безбоязненно ходить по потоку и мужественно биться в боях, как на равнинах.

§ 3. И словно каким-то волшебником выказал себя Днепр, воздымавшийся прежде мощно и грозно и чуть ли не пугавший всех глядевших на него; немного же спустя он унялся и до того присмирел, что всякий мог плясать и попирать ногами, а он являлся словно каким-то подземным, засевшим в каком-то потаенном месте.

§ 4. Ибо не столько на текущие воды походили потоки, но какие-то суровые [темные] и каменистые горы представились. Да и что имело двигавшееся внизу подобного или схожего с водою?

2 глава.

§ 1. Вследствие того наше уныние превратилось в радость; и, нарукоплескавшись вдоволь, мы двинулись вперед, верхом, по водной глади. Беспрепятственно переправившись и прибывши в селение Ворион, мы обратились к еде и к уходу за лошадьми, тоже изнуренными и ослабшими до крайности. И проведши там столько дней, сколько нужно было чтобы оправиться, мы спешили пойти на Маврокастрон.

§ 2. Когда же все у нас было тогда готово и не представлялось никакого препятствия, то около самой полуночи – тогда как нам [282] следовало (утром) пораньше выступить – подул тогда сильнейший северный ветер и обрушилась наизлейшая вьюга, так что можно было думать, что проходы недоступны, что никто не в состоянии выдержать под открытым небом и что почти невозможно не спасшемуся под кров остаться в живых. Устрашенные решили мы бездействовать и здесь покоиться.

§ 3. Я это сказал своим однокашникам, что никак не следует выйти из дому и откочевать отсюда, [и как по звездам было мною показано], когда первая из звезд уже виднелась на западе и (сообразно с ее природою) сообразно с нею изменялся воздух [являясь по природе более холодной и снежной], – называемая Сатурном. Α он как раз находился в начале своего прохождения через Водолея, в то время как солнце пробегало зимние (знаки).

§ 4. И действительно вьюга поднявшись разъярялась все более, и случилось, что показавшееся нам раньше страшным казалось нам игрушкою в сравнении с воспоследовавшим: так всесильно буря расходилась во все стороны. Прошло достаточно дней, пока наконец-таки не пришла снова мысль о возвращении на родину, когда и воздух оказался благоприятнее.

3 глава.

§ 1. И вот мы выступили, блестяще провожаемые туземцами, при чем все рукоплескали мне и взирали каждый, как на близкого себе, и желали всего лучшего.

И тогда мы оставили позади себя неполных семьдесят стадий, хотя другие прошли впереди нас и стоптали главную массу снега.

§ 2. На следующий же день мы с самого начала подвигались с величайшим трудом, как бы в море борясь против снега. Ибо действительно это, казалось, была не какая-то земля, ни даже обыкновенный снег; но лошадей до шеи не было видно; вьючные же животныя, хотя и следовали за нами на самом конце, гибли и многие там остались. Ибо снег определялся в четыре локтя и был трудно проходим. И многие из проводников вернулись домой, сочтя это явление свыше человеческой силы.

§ 3. И по истине затруднение было каким-то из необычайных, так как тягости наступали отовсюду: столь глубокий снег и густой снизу, сверху же дули самые резкие ветры. Перерыва ни с какой [283] стороны не ожидалось и не предусматривалось, откуда бы имела получиться перемена, ибо все оказывалось бесполезным и напрасным в тогдашней беде: нельзя было развести костров, и снег даже не давал нам отдохнуть на короткое время.

4 Глава.

§ 1. Постелями же ночью нам служили щиты; они приходились нам великолепнейшим образом всем: и койками, и покровами. Ибо в них мы покоили свои тела при костре, хотя и не ярком.

§ 2. Сон и сновидения совсем отсутствовали, как будто и они были напуганы. Никто же не выдерживал лучше другого; [но бывшие вчера крепче и ободрявшие друг друга, сегодня были вялы и унылы] все были, при общем злополучии, как душевно, так и телесно одинаково настроены. Один хвалил умерших, свободных от забот равно и трудов; другой скорбел о будущих (поколениях или обстоятельствах), при каких-то бедствиях и они проведут свою жизнь.

§ 3. Даже разведчики утомились побежденные массою зла, и не в силах были выйти вперед, так наобум идя по снегу. Α хуже всего было то, что мы шли и по неприятельской земле и уже вследствие этого наше положение становилось не безопасным, но зло грозило нам одинаково как от зимы, так и от врагов.

Отрывок 2.

1 Глава.

§ 1. Тогда только решили мы воевать с варварами [поэтому-то и север от Истра] или, если следует сказать правду, мы из опасения, чтобы они, предупредив нас, не истребили, поднялись и постановили по мере сил сопротивиться им, одинаково всех разорявшим и губившим бесчеловечнейше, подобно каким-то зверям, проявляющим ко всему (всем) свою ярость.

§ 2. Ибо даже по отношению к самым близким им как не присуща была какая-либо пощада, так они и не предполагали совершать убийство по какому-либо расчету или справедливому решению; но злостно и бесцельно они задумали из своей [нашей] земли сделать – так сказать – добычу мисян (т. е. разорить дотла). [284]

§ 3. Ибо извратились прежняя их мягкость и справедливость; их-то уважая раньше более всего, они как воздвигли себе величайшие трофеи, так и города, и народы добровольно к ним примкнули.

§ 4. Теперь же как будто, наоборот, у них проявились несправедливость и произвол относительно подчиненных. И они постановили подвластные города, вместо услужения и целесообразного благоустроения, поработить и уничтожить.

§ 5. Жалуясь на начальников, как и прочно доказывая, что они ни в чем не провинились, эти люди тем не менее не могли избежать смерти.

§ 6. Ибо какое-то обилие, по-видимому, зла так разразилось, что дела людские, казалось, рушатся и страшнейше ниспровергаются как бы вследствие крушения, или какой-либо бездны неожиданнейшей и зловещей.

§ 7. Ибо более десяти городов лишились жителей, а селений не менее пяти сот совсем опустели; словом соседняя и близкая к нам окрестность была как бы вследствие бури разгромлена; люди, ни в чем неповинные, защищенные клятвою, сделались добычею рук и меча.

2 Глава.

§ 1. Такую гибель, зло уничтожавшую разом всех и обошедшую наших несчастных соседей, противная судьба привела наконец и к моей области. Мне уже раньше было подозрительно и я принимал всякую предосторожность, чтобы она не напала нечаянно и подкравшись не сразила нас на месте.

§ 2. Когда же наяву пришла опасность и все ясно сознавали, что наша жизнь теперь в опасности, я отстранил тогдашнюю гибель самым умным способом, как только мог, хотя я едва не подвергся самой крайней опасности.

§ 3. С тех пор возникла война без объявления между нами ни варварами, при чем они не сносились с нами, хотя я тысячу раз предлагал договор, и мы уже имели стычки друг с другом.

§ 4. И война началась тотчас, зима же была близка к наступлению, ибо уже солнце немного отстояло от зимних (знаков).

§ 5. Между тем варвары, снаряженные значительным войском, вторглись в нашу землю с конницею и вместе с пехотою, полагая, [285] что одновременно с (боевым) криком овладеют нами как вследствие непрочности стены, так и вследствие нашей оробелости.

§ 6. И не без основания они это думали, так как мы имели свое местопребывание в разрушенном городе и делали вылазки скорее из селения, чем из города, [но те, потеряв многих из своих и осрамившись, отступили к вечеру, ожидая рассвета. Ибо пехоте я тоже противопоставил стрелков, коннице же конницу, выстроив войско в два отряда]. Ибо земля была раньше разорена и значительно опустошена самими варварами, при чем они снесли стены до основания.

§ 7. И тогда только я первый рассудил снова населить Климаты. Поэтому-то я сначала выстроил возле них крепостцу из имевшихся на лицо (материалов), так что отсюда легко было отстроить и весь остальной город.

Отрывок 3.

1 глава.

§ 1. И она была выстроена с большею поспешностью и ограждена рвом; и вместе с этими... (приготовлениями?) и война началась.

§ 2. Распределена была крепостца между родами, и в ней сложили наиболее ценное; а все, что было излишне, лежало где-то вне в другой ограде города. Ибо уже и город весь населялся; крепостца же была приготовлена [сохранялась], чтобы спасти нас в великой опасности.

§ 3. Но варвары, потеряв тогда многих из своих и осрамившись, отступили к ночи, ожидая рассвета; я же вместе с зарею вывел войско с намерением воевать. У меня тогда было немного более ста конных, а пращников и лучников – свыше 300.

§ 4. Так как варваров нигде не было, я выполнил целесообразное, воскрешая старую стену и поучая своих хорошо подготовиться к войне. К нашим же приверженцам я послал спешных вестников и пригласил их, желая обсудить общее положение. [Но боясь, чтобы они снова с большею силою не при... и с войском великим не пришли. Когда же собрание состоялось, что я сказал тогда]. [286]

2 Глава.

§ 1. Когда же они отовсюду пришли и собрание из лучших (людей) состоялось, что я тогда сказал, к каким властителям более надлежит стремиться и, к каким обратившись, какой выгоды стараться от них добиться и что сделать, – и все другое, что я тогда сказал, хотя бы я и ценил больше всего, было бы долго желать рассказать все подряд.

§ 2. Они же, либо потому, что никогда-де не были причастны к царскому благорасположению, что пренебрегали более греческими порядками и больше всего домогались автономии; либо потому, что они соседи царствующему на севере Истра, могучему к тому многочисленным войском и силою боевой, и что от тамошних нравов не отличны в своем образе жизни, – постановили заключить с ними договор и передаться, и все сообща подали голос, чтобы я же совершил таковое.

§ 3. И я отправился, чтобы наше было спасено, и нашел его, как нельзя было лучше желать. И когда я ему все изложил в возможно краткой речи, он счел то дело более всего важным, мне снова охотно передал всю власть над Климатами, прибавил еще целую сатрапию и даровал значительные ежегодные доходы в своей земле.

Комментарии

1. См. Виз. Врем. XV, 1, стр. 71-132.

2. Чертежи и карты см. в моем немецком издании.

(пер. Ф. Вестберга)
Текст воспроизведен по изданию: Записка готского топарха // Византийский временник, Том 15. 1908