НИКИФОР ФОКА

Новелла императора Никифора Фоки 964 г. о том, чтобы не строили новые монастыри и богадельни и чтобы богоугодные дома не расширяли своих имений.

(Новеллы в этом подотделе приводятся в переводе В. Г. Васильевского. Материалы для внутренней истории Византийского государства. В. Г. Васильевский. Труды, IV, стр. 267—331)

Искупитель наш, заботясь о нашем спасении и указывая пути к нему, прямо наставляет нас, что многостяжание служит существенным к тому препятствием. Предостерегая против излишнего, он запрещает даже заботиться о пище завтрашнего дня, не только что о жизни, суме или другом хитоне. И вот, наблюдая теперь совершающееся в монастырских и других священных домах и замечая явную болезнь (так я называю жадность), которая в них обнаруживается, я не могу придумать, каким врачеванием может быть исправлено зло и каким наказанием я должен заклеймить безмерное любостяжание. Кто из святых отцов учил этому, и каким внушениям они следуют, дошедши до такого излишества и до такого безумия! Каждый день они стараются приобретать тысячи плефров (Плефр — 10 000 кв. футов), строят роскошные здания, разводят превышающие всякое число табуны лошадей, стада волов, верблюдов и другого скота, обращая на это всю заботу своей души, так что монашество уже ничем не отличается от мирской жизни со всеми ее суетными заботами. Разве слово божие не гласит нечто совершенно тому противное и не заповедует им полную свободу от таких попечений (“Не заботьтесь,— говорит оно,— что вам есть или что пить”)? Разве оно не ставит в пример и посрамление нам беззаботность птиц небесных? Разве апостол не говорит: “Эти мои руки послужили мне и бывшим при мне”; и в другом месте: “Имея пропитание и одежду, будем этим довольны”. Посмотри, какой образ жизни вели святые отцы, которые некогда просияли в Египте, Палестине, Александрии и в других концах земли: ты узнаешь, что жизнь их была до такой степени проста, как будто они жили только духом и уже достигли бестелесности ангелов.

Христос сказал, что царствие христово достигается только с большими усилиями и многими скорбями. Но когда я посмотрю на тех, которые дают обет монашеской жизни и переменой одежды как бы знаменуют свое отречение от мира, и вижу, как они обращают обеты свои в ложь и как противоречат поведением своему постригу, то не знаю, не следует ли скорее назвать все это пустым театральным представлением, придуманным для осмеяния имени Христова. Не апостольская это заповедь, не отеческое предание — приобретение многоплефровых громадных имений и множество забот о плодовых деревьях. Это не соответствует строгим [182] требованиям добродетельной жизни, но, скорее, есть дело телесной нужды, причем духовное уступает место мирскому: нужда и потребность с течением времени обратились в неумеренность, как обыкновенно дурное, начавшись от малых начал и источников, превращается потом в большое зло.

Ввиду всего этого, непонятно, почему люди, движимые желанием сделать что-либо для угождения богу и прощения своих грехов, презирают столь удобную для исполнения освобождающую от забот заповедь Христа, повелевающую продать имения и деньги раздать нищим; а вместо того, как бы намеренно желая сделать ее трудной и хлопотливой и наложить на себя множество забот, наперерыв стремятся устраивать монастыри, странноприимные дома и богадельни. В прежние времена, когда в таких учреждениях был недостаток, устроение их заключало в себе много похвального. Но когда число их превратилось в множество и стало превосходить всякую потребность и меру, а люди предпочитают отказываться от добра, совершаемого с великой легкостью, и обращаются к устройству монастырей, то кто не подумает, что это добро уже не без примеси зла, и не скажет, что к пшенице примешаны и плевелы. А еще более, кто не заметит, что богоугодное дело сделалось одним прикрытием тщеславия, дабы всем были явны делающие благое. Они уже не довольствуются тем, чтобы свидетелями их добрых дел были только те, которые при этом присутствуют, но хотят, чтобы и потомки не оставались в неведении об их добродетели. В то время, как есть тысячи других монастырей, пострадавших от времени и нуждающихся в помощи, у нас не хватает усердия, чтобы потратиться для поправки их и восстановления; вместо того мы всячески стремимся заводить собственные новые монастыри, дабы не только мы сами могли самоуслаждаться суетным титулом [основателей], но дабы наше стояло явно и отдельно... Вследствие этого, желая с корнем вырвать зло славолюбия, мы повелеваем, чтобы желающие быть благочестивыми и совершать дела для пользы и человеколюбия, следовали заповедям Христа и, продавая имение, раздавали его цену нищим... Если же есть между ними такие, которые из любви к прекрасному и высокому (так мы называем их любочестие), хотят устраивать монастыри, странноприимные и сиротские дома, то никто им в этом не будет препятствовать. Но так как в числе прежде выстроенных монастырей есть много таких, которые, как сказали выше, пришли в упадок и даже близки к полному уничтожению, то пусть такие люди прежде всего позаботятся о них, пусть подадут руку помощи поверженным на земле и на них докажут свою любовь к богу. Если же, пренебрегая прежними монастырями, находящимися в печальном положении, и как бы закрывая на них глаза, ревнители все-таки будут стремиться к постройке новых таковых зданий, то мы не можем похвалить такого деяния и даже никак не можем допустить его, видя в нем не что иное, как любовь к суетной славе и явное безумие... Что же касается способов, которыми может быть осуществляема забота об этих нуждающихся в помощи монастырях, то мы не требуем, чтобы им были жертвуемы поля, имения или здания (ибо таковых есть за ними уже довольно от прежнего времени), но повелеваем, чтобы лица, имеющие в виду угодить богу, продав поля и поместья, которыми владеют, каким угодно мирским людям, снабжали находящиеся в пренебрежении и разоряющиеся монастыри, а также их, по недостатку обработки, втуне лежащие земли надлежащими средствами, т. е. доставляли им рабов, волов, стада овец и другого скота. Ибо, если мы будем жертвовать самые поля и угодья, нам принадлежащие, то, по существующим для монастырей законам о запрещении продавать их собственность, мы придем к тому же самому положению, что и прежде, и оставим бедствующие и покинутые монастыри без всякой действительной помощи, так как, за отсутствием денег и рук. Они [183] не в состоянии будут предпринять что-либо полезное на своей земле. Итак, отныне да не будет позволено никому завещать поля и поместья монастырям, богадельням и странноприимным домам или же митрополитам и епископам, так как они нисколько не приносят им пользы.

Если же какие из прежних монастырей или богоугодных домов пользовались столь малым о себе попечением и находились в таких дурных руках, что остались совершенно лишенными угодий, то таким и впредь не будет препятствия приобретать необходимое с ведома и рассмотрения царского. А строить в пустынных местах келий и так называемые лавры, которые не стремятся к приобретению имений и чужих полей, а остаются только в пределах собственной своей ограды, мы не только не воспрещаем, но, напротив, считаем делом похвальным.

Внушая и постановляя все это, я знаю, что многим слова мои покажутся тяжкими и несогласными с их образом мыслей. Но я о том не забочусь, так как, по апостолу Павлу, хочу угождать не людям, а богу.

Кто имеет ум и смысл и привык смотреть не на одну только поверхность, но способен идти далее и проникать в глубь вещей, для того будет ясно, что мы применяем решение, полезное для живущих по богу, а также и для всего общества.