МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ВНУТРЕННЕЙ ИСТОРИИ ВИЗАНТИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА

(См. Жур. Мин. Нар. Пр. за март 1879 года)

Властели, монастыри и сборщики податей в XI и XII веках.

I.

Весьма важный источник для изучения государственного и социального быта Византии в начале XI века, то есть, в тот несколько глухой период между прекращением мужской линии Македонского дома и восшествием на престол Комнинов, когда почти совсем прекратилась законодательная деятельность императорской власти, представляют нам некоторые частные юридические светские и духовные памятники. В них следует искать указаний на то, как применялись в жизни постановления о крестьянском и властельском землевладении, о монастырских имуществах и т. д., как сложились сословные отношения после семидесятилетней борьбы между чиновно-землевладельческою аристократией и государственною властью, взявшею на себя трудную задачу защищать убогих, то есть, свободную крестьянскую общину. Следуя хронологическому порядку, мы прежде всего останавливаемся на любопытном сборнике, называемом по-гречески Peira, что собственно означает судебные обычаи, судебную практику или совокупность юридических актов, которыми проводится применение начал права к практическим случаям. В данном случае разумеются судебная практика и судебные решения одного знаменитого юриста, [387] жившего в конце X и в начале XI века, именно Евстафия Романа, сохраненные и переданные нам одним из его почитателей. Автор сборника по имени неизвестен, но по всем признакам сам был асессором, а потом и судьею в одном из столичных константинопольских судов ¹. Полагают, что ему принадлежит одно судебное решение (***), направленное против некоего Каниклина, тоже судьи, и напечатанное Леунклавием. Составитель решения говорит о себе, что он семнадцать лет служил господину своему, мистику (то есть, Евстафию Роману), когда тот был еще квестором. Таким образом, время его жизни приходилось бы около половины XI века, когда в самом деле и написано занимающее нас сочинение. В двух местах этого сочинения император Роман Аргиропул (1026—1034 гг.) называется блаженным (***), а такой эпитет обыкновенно прилагается только к недавно умершим лицам. Сочинитель далее имел пред глазами синодальное постановление патриарха Алексея, который занимал патриарший престол при только что названном государе; а также имел возможность изучать сочинения юриста Гариды, прославившегося при Константине Дуке (1059—1067 гг). Юридические случаи, о которых сообщает автор, начинаются с половины X века и доходят только до времени Романа Аргиропула. Евстафия Романа, который был еще жив в 1025 году, наш автор хотя и не называет «блаженным», но превозносит его такими похвалами, какие приличны и возможны только по отношению к лицу, не находящемуся в живых.

Состав сборника — двоякий. В нем содержится изложение разных затруднительных юридических случаев и решение их тем славным законоведом и юристом, при котором так долго состоял автор каким-то помощником, при чем сообщаются и самые мотивы решения. Сверх того, в сборнике буквально приводятся, и притом в большом изобилии, простые выписки из Василик (византийского свода Законов); выписываются статьи, которые могли бы служить в качестве ссылок при решении дел. Цахариэ [388] теперь думает, что там, где в «Практике» называется патрикий Евстафий, и просто патрикий, магистр, мистик, друнгарий, ***, квестор, ***, судья, — под всеми этими титулами речь идет все об одном и том же лице: тут мы имеем как бы послужной список Евстафия, прошедшего постепенно все эти должности и звания. Несомненно, что компилятор пользовался при составлении своего сборника одним собственным трудом Евстафия. Известно, что Евстафий сам собрал и еще при своей жизни издал свои реляции и решения (***), и они то и были в руках нашего автора. Из немногих других скудных данных, относящихся к биографии знаменитого юриста, для нас не лишено интереса упоминание о «магистре Евстафии» в новелле Василия II (996 года): так как тут речь идет несомненно все о том же великом юристе, который дал материал для «Практики», то оказывается, что Евстафий принадлежал к знатной властельской фамилии Малеинов и был сыном Константина Малеина ². Далее, из самой «Практики», собранной анонимным учеником Евстафия, мы узнаем, что Василий II в своей грозной для властелей новелле пересчитал далеко не всех предков магистра Евстафия: еще прадед (***) его был членом одного императорского судилища, и следовательно, сановным лицом (Peira tit. 30 § 76). Вот более несомненные данные, по которым можно проследить судебную карьеру Евстафия — по порядку. Он был сначала, по-видимому, при Никифоре Фоке, *** (простой судья): Peira t, 30 § 75. t. 44 § 1. Затем:

*** (гр.т.) t. 44 § 1.

*** t. 16 § 20; t. 51 § 2.

***; t. 61 § 4.

*** t. 65 § 1.

*** Novell. Basil. 996. и *** у Леунклавия 1025 года.

Евстафий дожил до глубокой старости. Его судебные решения, по свидетельству новейших знатоков римского и византийского права, отличаются обширным знанием законов, при чем он пользовался всеми вспомогательными средствами интерпретации. В [389] схолиях к Василикам встречаются нередкие ссылки на него; кроме того, от Евстафия сохранился фрагмент *** и т. п.

Согласно с своим содержанием, «Практика» дает нам прежде всего ясное представление о том, как прилагались в X и XI веках начала права к практическим случаям. Главною задачею автора было представить тогдашнюю юриспруденцию или, как говорят новые Греки, номологию (***). Практическими источниками права в Peira являются Василики (***) и новеллы Льва, Романа и Василия II. Только в более редких случаях, в судах высших инстанций, при интерпретации отдельных мест закона, делаются ссылки частью вообще на Юстиниановы законные книги (*** Юстиниана), частью на их греческие полные или буквальные переводы (*** Стефана, *** или *** Фалалея), или же сокращенные изложения (Кирилла и Феодора). В некоторых случаях ясно, что эти творения употреблялись в оригинале наряду с Василиками (XVI § 9); в иных случаях остается сомнительным, не следует ли относить приводимые ссылки к заимствованиям из схолий к Василикам, которыми несомненно пользовался составитель «Практики». Что касается применения этого материала и этих источников, то авторитетные ученые полагают, что, судя по реляциям в Peira, нельзя утверждать, чтобы судьи вообще вполне владели ими и умели надлежащим образом распоряжаться; напротив, они большею частию выхватывают из Василик односторонне отдельные места и применяют их к конкретным фактам, не имея даже предчувствия о здравой интерпретации и органической связи законов и правовых институтов; иногда их решения являются совершенно произвольными. Впрочем, не было недостатка и в дельных юристах, особенно среди персонала высшего императорского судилища; Евстафий является наиболее блистательным их представителем.

Само собою разумеется, что в «Практике» встречается не мало указаний на византийское судебное устройство X и XI века. В каждой отдельной провинции (теме) наряду с воеводами (стратигами), ведению которых подлежит военная и гражданская администрация, наряду с многочисленною толпою фискальных чиновников, зависящих от главного приказа в Константинополе, играют важную роль областные судьи (***). В частности упомянуты в «Практике» судья Месопотамии (7 § 16) [390] и судьи Пелопоннеса и Эллады, то есть, соединенных двух старинных областей этого имени (51 § 25, 64, 6). Один из последних оставил после себя ту память в истории и еще более в филологии, что на каком-то судебном решении подписал свой титул не совсем правильно и допустил грамматическую ошибку, именно — начертал слово Эллада с тонким, а не густым придыханием (*** вместо ***). Документ, на котором обнаружилась такая погрешность, именно на этом самом основании был отвергаем одною из тяжущихся сторон, как подложный, как будто предполагалось, что судья не в состоянии был сделать ошибки в правописании; но Евстафий нашел, что несправедливо было бы заставлять владельца документа поплатиться за легкую погрешность, которую судья мог сделать просто потому, что занят был при подписании своего имени другими мыслями. — Областные судьи, по-видимому, все еще имели право и обычай поручать простым частным лицам разбор отдельных не особенно важных дел; такие судейские делегаты называются *** (= judices pedanei). Аппеляции на решения судебных палат провинциальных поступают в верховное императорское судилище (*** или ***), членами которого состоят высшие сановники империи и должностные лица; в «Практике» поименованы патриции, протоспафарии, друнгарий — то есть, начальник царской стражи, магистр, городской эпарх, квестор, *** (заведывающий царскою чернилицей), *** (финансовый чиновник) и ***. Верховное судилище собирается в заседания, которые называются селенциумами (***), по приглашению самого государя, который в них сам и председательствует; а в случае его отсутствия председательствует эпарх, а после — друнгарий царской стражи, являющийся важным судебным сановником уже в нашей «Практике». Решение, принятое в отсутствии царя, непременно ему докладывается и получает от него утверждение (49 §§ 4, 26. 63 § 4). Множество исков вчиналось обращением к лицу монарха — суппликациями или прошениями на высочайшее имя (***), и не смотря на разные запрещения, мало имевшие силы в виду утвердившихся воззрений и обычая, даже с обходом надлежащих судебных инстанций. Такового рода дела тоже могли рассматриваться в верховном судилище, где они уже решались в первой и последней инстанции; но гораздо чаще они поручались особым судебным комиссиям. Еще Юстиниан именно с этою целью учредил двенадцать божественных, то есть, [391] императорских судей (***), которые имели свое пребывание в столице и получали определенное содержание. Одному или двум из этих двенадцати высших судей и поручались дела, возникавшие вследствие просьб к государю; впрочем, во главе подобных судебных комиссий в «Практике» являются иногда и другие лица, сановники и простые чиновники — даже второстепенного значения (***). Входя в состав верховного аппеляционного судилища, разбирая известные дела в комиссиях по уполномочию всякий раз императора, «божественные судьи» имели также и свою определенную юрисдикцию по отношению к городскому населению Константинополя; они суть местные судьи самой столицы — впрочем, нужно думать, только по делам гражданским. Ради того, со времени Евстафия, они уже имели свои особые присутственные места (келии, ***) на городском ипподроме, от чего после стали называться судьями-на-ипподроме. К высшим судам столичным принадлежит также суд эпарха, которому собственно перешли по наследству функции и городского префекта, и префекта претория. Благодаря одной стороне наследства, он председательствует в верховном судилище за отсутствием царя; благодаря наследству от городского префекта он уже в «Практике» является специальным судьею ремесленного городского населения. Квестор, стоявший во главе тоже отдельной судебной палаты, является в «Практике», как судья, юрисдикции которого подлежат дела по завещаниям и по наследствам, он или же его помощник назначают опекунов малолетним сиротам. Кроме того, разные сановники имели свою собственную административную юрисдикцию над подчиненными им чиновниками и другими лицами, находящимися под ближайшим их надзором. Отчасти с этой точки зрения нужно объяснять следующее любопытное место в «Практике» (51,29): «Одни из людей состоят при (царских) дверях (служат телохранителями) и подлежат суду протовестиария и начальников иностранных дружин (***); другие плавают по морю и подлежат ведению приморского судьи (***), a моряки — друнгария (то есть, ***). Люди, занимающиеся ремеслами, судятся у эпарха, а дела о завещаниях принадлежат квестору... Если бы кто имел дело о запрещенных тканях (***) или по поводу какого другого ремесла и привлек бы ответчика на суд приморского судьи, то приговор последнего не имел бы никакой силы». Сверх всего этого, нужно еще предполагать существование в столице других [392] судов низшей инстанции, так как ни суд эпарха с квестором, ни суд двенадцати императорских судей не могли никак удовлетворять всем потребностям в суде огромного населения цареградского, простиравшего полагают, до одного миллиона.

Переходим теперь к тем данным, которые ближе касаются главной нашей темы, и прежде всего приводим несколько судебных дел, могущих служить к характеристике властельского сословия. Затем следуют выписки, которые, с одной стороны, показывают, как прилагалось в судебной практике рассмотренное нами в предыдущей статье законодательство о крестьянском и властельском землевладении, а с другой — сообщают нам весьма важные и драгоценные, но еще требующие разъяснения, данные о системе византийских податей и сборов, то есть, наиболее темном и трудном вопросе науки. Поставляя своею задачею собрать предварительно необходимый и весьма мало изученный материал для разъяснения подобного рода вопросов, мы пока не останавливаемся на толкованиях и подробностях. Мы полагаем, что уже и самый наш перевод, представлявший в иных случаях большие, почти непреодолимые трудности, может на первый раз служить пользам исторического изучения.

На магистра Склира была принесена жалоба священником, что он избил его бичом (***); но магистр отрицал это; однако священник успел доказать справедливость своей жалобы достаточными свидетелями: они приняли присягу в том, что они видели, как священник был бит, а священник дал письменное показание, что ему нанесены были побои. Магистр присужден был Евстафием к денежной пене в одну литру (42 § 11).

Сын патриция Ваасакия был обвиняем в том, что он учинил насилие, именно вошел на остров Газуру (***) с большою толпой и отнял там и похитил много вещей. Когда манглавит (то есть, Ваасакий сын) отрицал это, то магистр (Евстафий) определил, что обвинители должны доказать показаниями свидетелей нанесенное им насилие и разбой, и если свидетели удостоверят и о насилии, и о количестве похищенного, то дело решается на основании их свидетельства и показания; а если будет засвидетельствовано только нашествие (***), а количество похищенного остается неизвестным, то свидетели принимают присягу только относительно того, что знают, а судья уже сам разыскивает доходы тех лиц, которые возбудили иск о насилии, и сообразно с [393] ними, определяет вероятное количество их потерь, относительно которого они и приносят присягу... Что для нас важно, оказалось, что не только Ваасакий, но и его сотоварищи, люди тоже состоятельные, были признаны виновными в разбойническом нападении (- § 17).

Протоспафарий Роман Склир учинил насилие над крестьянами, сделал набег на их домы; потом заключил с ними мировую сделку и дал обязательство, что он уплатит им золотом, а затем переменил свое намерение. Крестьяне снова жаловались и говорили, что они принуждены были к сделке судьею. Из дальнейшего производства обнаружилось, что и здесь целью «нашествия» был грабеж (- § 18).

Дозорщик (***) Романа Склира самовольно передал участки некоторых крестьян, их скот и движимое имущество другим. Магистр присудил воротить все назад с прибавлением известного вознаграждения (- § 19).

Некоторые лица возбудили обвинение в убийстве против сына кир Ваасакия, но оказалось, что убийство было совершено рабом, без ведома манклавита... Евстафий присудил, чтобы раб был выдан родственникам убитого, именно его зятю (66 § 28).

Куратор одной церкви (***) сделал нападение вместе с народом на сборщика податей ³, и хотя никого не убил, но нанес большие побои сборщику, а казенное золото, бывшее у этого последнего, было расхищено... (- § 26).

Куратор св. Софии тоже сделал нападение на одного стратиота, желая согнать его с церковного имения. В нашествии участвовали другие обыватели; изгоняемый сопротивлялся и ударил, впрочем не смертельно, одного из рабов куратора, но потом двое рабов успели вытеснить его из дома; тогда стратиот бросился на лошадь, а куратор его преследовал, крича другим: «*** (дети, пусть он умрет!)». Желание его исполнилось; стратиота догнали и убили. После, конечно, дело поступило в суд (- § 27).

Рядом с этими примерами самоуправства и насилия, приведем еще один случай, свидетельствующий тоже о грубости нравов в среде сословия властелей и представляющий любопытный образчик простонародного бранного языка в Константинополе. Один кандидат, стоя на ипподроме, произнес хотя и ругательные, но не очень [394] обидные и жестокие слова против протоспафария Льва: ***, а тот отвечал кандидату: ***. Затем последовала драка (61 § 6).

Вот данные другого рода (9 § 10 и 15 § 10):

«Когда властели судятся об имениях, входящих в состав крестьянской общины, то каждый получает принадлежащий ему податной (собственно казенный) участок, то есть, то, что вписывается за ним в податной писцовой книге, а относительно остальной податной земли, хотя бы ее было и много (дело решается так, что) если остается хотя бы один только обыватель (***, крестьянин), то он признается имеющим право владеть всеми внесенными в списки крестьянскими участками, а властели отгоняются отсюда на далекое расстояние ⁴. Так рассудил магистр между епископом Кратии и наследниками патриция Евсевия в отношении селения Риакий (***)».

«Некто возбудил иск против монастыря Нисийского, что он владеет большим количеством участков (***), чем это следовало бы по сравнению с вносимою им податью в его селении (***). От монастыря были представлены запродажный акт (***) и жалованные грамоты, восходящие за время первого законоположения Романа (новелла 922 года); сверх того, представлена была выписка из писцовой книги (***), которая гласила:

«Часть третья св. Захария (***)».

«Часть третья Малфа (***)».

На этих основаниях сторона монастырская отыскивала и третью часть селения, и участок, соответствующий той подати, которую она вносила по писцовой сельской книге (***), то есть, три номисмы 16 миллиарисий. Магистр рассудил: пожертвованными имуществами монастырь владеет на тех же самых правах, какие принадлежали прежним владельцам (жертвователям), если б он и не имел собственной податной земли (***), как это определяет новая заповедь (новелла) царствующего государя (Василия II). Потом [395] на основании выражения и прямого смысла (выписки из) податной книги (***), оказывается равным образом принадлежащею монастырю и третья часть окружности селения (***) — без всякого разыскания времени (владения; то есть, не поднимая вопроса о давности). Потому что монастырская писцовая книга (***) представляет это владение очень давним и современным самой (первой) переписи ⁵. Но так как еще в прежние отдаленные времена лица, заведывавшие монастырем (***), соединив в одно принадлежавшее им, на основании разных прав, удовольствовались третьею частию, то постановляется, что и впредь монастырь должен довольствоваться третьею частию, и потом рассмотреть, не владеет ли монастырь большим того количеством. Оказалось, что монастырь владел только третьею частию села; и таким образом обвинитель потерял процесс».

XV § 10. «Митрополит Клавдиопольский много лет тому назад передал имение монастыря Влахны на сторону патриция Евсевия, и когда прошло много времени, митрополит возбудил пред магистром дело об этом имении. Нашедши, что годы, на которые сдан был монастырь, истекли, магистр присудил, что митрополит должен получить обратно свою собственность с доходами за три года и подать (***), сколько ее, по указанию митрополита, сторона патриция Евсевия окажется не уплатившею ⁶. Но когда передача уже должна была совершиться, возникло сомнение: слились границы двух разнородных составных частей монастырской земли, так как монастырь имел и свое собственное отдельное поместье (***), и общинную долю в селении Риакиев (***). Вследствие того, снова разбирая дело, магистр определил: пусть собственное отдельное поместье монастыря (***) будет обозначено при помощи не писанных или письменных свидетельств — ибо он не принял представляемый ему *** (владенную запись) со стороны митрополита, [396] учиненный нотарием Мануилом и судьею и содержавший опись (***) имения, но не имевший ни подписей, ни печати судьи.

Итак, он определил, чтобы собственное монастырское имение было отмежевано (***) посредством доказательств. А то, что отыскивалось, как общинная доля в селении, он выделил следующим образом: Он нашел в переписной местной книге (***), что монастырь владеет податною землею с участием в тягле (***), но вследствие перенесения (***) соединяемою с собственным его поместьем (***), и сказал, что это принадлежит монастырю.— Но представители митрополита противоречили и говорили: «вот в статье (или столбце) монастыря (***) написано: «уплатил Даниил игумен» (***), и ты считаешь это нашим; а вот и вторая статья с именем Даниила (***) - почему же ты не считаешь это принадлежащим монастырю». Магистр возразил: «в селении много Даниилов, и если за вами будет признано право брать на себя все тягла (***), оплаченные податью от имени Даниила, то вы не оставите ничего другим (***). Ибо когда составляема была податная книга ⁷, то те, которые переписывали писцовые книги, тщательно наблюдали, чтобы вписывать в книги властелей, подлежащих повинности после царя Льва; следовательно, если б они нашли, что и второй Даниил был игумен, то они непременно приписали б и это слово: «игумен», и тогда было бы засвидетельствовано, что это статья (***) монастыря; но так как они отбросили (***) титул игумена, то статья (***) является крестьянскою (***); и поэтому я не могу этот участок счесть монастырским». — Эти слова оказались как бы пророчественными и вполне соответствующими истине. Когда я, по приказанию магистра, [397] отыскал старинные податные (писцовые) списки (***), то пять статей просто имели имя Даниила, как уплатчика подати (***), и только одна статья (***) имела прибавку «игумен», что удержали и копиисты (***). Таким образом, магистр определил, чтобы на основании писцовой книги, разделены были подати; он, сверх того, определил, чтоб если монастырь может письменными и не письменными доказательствами выделить (***) собственное имение, то пусть получит оное. А если не может, то пусть из раздела целого сельского общего тягла получит количество земли, соответствующее его податным взносам ⁸. Против этого опять восставали представители митрополита: «но и наши противники (***) тоже принадлежат к властелям; почему же ты оставляешь им всю остальную землю села, а не предоставляешь им только их собственные податные участки (***)»? Магистр отвечал: для того чтобы им могла быть выделена их собственная податная земля (***) и чтобы они получали свои доли. А остальные крестьянские участки (***) будут отданы крестьянам если б остался только один младенец, наследующий от простолюдинов (***), то он должен получить все и владеть тем; ибо он имеет предпочтительное пред всеми властелями право владеть податными (***) землями вымерших крестьян (***».

XXXVI § 23. Здесь представляется нам образчик податной местной книги, редакция которой, как оказывается, представлялась неясною и для самих Византийцев. «Статью податной книги (***) магистр истолковал следующим образом: *** участок, лежащий в том же селении с землею, отделенной от этого селения, Эвдома, участок вблизи Орофисса, как он был отмерен с водою и землею, и участок Омала (***) и епископа Скевгении (***), кир Агафоника, участок Феодосия, участок Фили (***), брата его, лежащий в том же селении Пласта *** [398] *** — При таком выражении статьи (***) было признано, что так были обозначены местности (***), отдельные одна от другой, и что здесь объясняется, как каждая называется и где она лежит. Первая ***, будет такая: ***; так что предлог *** означает соединение» и т. д. Дело в том, что магистр Евстафий насчитал тут шесть участков (***) и согласно с тем разделил на шесть частей подать, которая следовала по этой статье; эта подать составляла три номисмы, 4 миллиарисия и 12 фоллов, так что с каждой *** пришлось по одной с половиною номисме и 19 фоллов ⁹.

XV § 4. Монастырь Пиперата (***) был с начала домом одного мирянина; потом был подарен одному монаху; этот последний, превратив дом в благочестивое учреждение (***), отдал кир Роману Старшему ранее его воцарения. Роман, сделавшись царем, много поднял учреждение и отдал потом Мариану протовестиарию — с тем чтоб он мог распоряжаться монастырем и принадлежавшим монастырю, как захочет. Затем патриарх Николай (при Василии II и Константине VIII) стал искать подчинить монастырь своей патриаршеской власти и владению. Но царь и судья, разбирая дело, решили (***), что патриарх предъявляет несправедливые притязания, ибо монастырь, оказалось, не был записан под властью патриарха, и поэтому воспрепятствовали патриарху, говоря, что самые церковные законы и древние постановленияl воспрещают то, чего он хочет, и не позволяют отнимать того, что принадлежало самодержавной власти. Если же, вследствие обычая, и допускалось где перенесение (***) по снисходительности владельцев, то совершившееся против закона не имеет законной силы (ссылка на Василики tit: 1 и 2 гл. 48).

§ 8. В земле Халдейской (***) есть селение (***) по имени св. Авксентия и храм, называемый именем того же мученика. Многие из благочестивых людей приносят в этот храм дары, которыми и распоряжались жители страны той... Но много лет тому назад — не знаю каким способом, немногие лица, вкравшись (***), овладели церковью, потом к ним [399] пристали другие и поделили между собою доходы. Два года тому назад, те, которые с древних времен имели привилегию на церковь, принесли жалобу областному судье (***). Приговор судьи был — раздел, но без указания, как и на сколько. Теперь они снова принесли обвинение, и магистр решил: все приношения благочестивых мужей в виде утвари — золотом или серебром — все это принадлежит храму. А из остального одна часть достается церкви, то есть, разделяется между священниками, а остальные три части достаются крестьянам, имеющим старинные права на церковь, а те уже разделяют свое между собою по старому обычаю... Но протопопа они не должны сменять с его архиерейства (***), но если он присваивает себе деньги, они могут только отнять у него распоряжение церковным имуществом.

§ 9. Церкви, делая наложение руки (***) на сданные ими поля (***), не погрешают в самоуправстве. Монастырь св. Фоки сдал свое поместье (в аренду) без согласия казначея или кого-либо из приказных (***) на 29 лет; а съемщик (***) передал Зографу, который тоже держал поместье несколько времени. Но ректор (***) Никита, получив монастырь в виде пожалования (***), отобрал поместье по истечении только пятнадцати лет и без всякого судебного решения, и был вполне оправдан судьею, как представлявший права монастыря, к нему законно перешедшие.

Вот еще несколько указаний, также важных для истории податных отношений в Византийской империи.

XXXVII § 2. «Если многие участвуют во владении пастбищами и не будет притом явных границ у каждого в своем, (и нужно будет сделать раздел), то следует, если можно, делиться на основании количества казенной подати, если подать у обоих будет в одном тягле (***). Если же границы не могут быть разделены, то следует всем имеющим скот внести каждому пастбищное за свой скот (***, но читать следует, конечно, ***), и собрать все вместе, и тогда делить собранное между всеми на основании подати, ибо часто один имеет много скота, а другой мало, а иной крестьянин и совсем не выгонял скота на пастбище. Вследствие того, что такой крестьянин не дает десятины (*** [400] ***), он не должен быть устраняем, но и он должен что-нибудь получить по уравнению с другими, так как его пастбищем воспользовался другой.

XVIII § 2. Некто снял имение без подымного и хлебной продажи (***) и когда хотел воротить имение (вероятно, вследствие того, что оказалось необходимым платить то и другое), то был призван к суду ¹⁰. Магистр рассудил, что если имение в момент сдачи (***) подлежало и подымному и продаже, то пусть будет возвращено с такими повинностями епископии, — а если оно прежде было свободно, то пусть попечитель (***) ¹¹ примет на себя подымное, потому что имение сдавалось, конечно, не для того, чтобы оставаться необитаемым (***), а чтобы получить работника (***); но взыскания, называемого хлебною продажей (***), он не обязан на себя принимать, если по смыслу сделки предполагалось, что имение отдается для чего-нибудь другого, а не для запашки (***) ¹². На самом деле место было поросшее камышом.

§ 6. Цена виноградника в 4,000 лоз равняется одной литре, в три тысячи — 54 номизмам.

II.

Относительно церковных и монастырских имуществ и положения их в XI веке мы находим ряд весьма важных определений Константинопольского поместного собора, из которых одни дошли до нас в целости, а на другие существуют только указания (при патриархе Сизинние). Оказывается, что вопрос о монастырских имуществах принял с начала XI столетия совершенно новый вид. Дело идет уже не об излишнем расширении монастырского землевладения, а о разорении монастырей так называемыми харистикариями. Так именовались светские люди, которые получали в свое управление монашеские обители и особенно монашеские поля — отчасти от духовных властей, отчасти [401] от самого императора. Дело опять шло о том же, о чем хлопотали иконоборцы, и что совершено было на западе их современниками, то есть, об обращении церковных земель на потребности и нужды светского общества и светского государства. Византийские харистикарии в некотором отношении равняются первоначальным франкским бенефициариям, получившим наделы из монастырских земель. Из весьма любопытного памятника, на который доселе не было обращаемо почти никакого внимания, а также из нескольких мест в переписке Феофилакта Болгарского, несомненно обнаруживается, что Византийские кесари стремились приобресть себе право жаловать своих светских слуг церковными, то есть, собственно монастырскими землями, хотя тут они встречали большое соперничество и со стороны духовных иерархов, тоже иногда распоряжавшихся монастырями весьма своекорыстно и прибегавших равным образом к посредничеству частных мирских лиц. Первый документ, разъясняющий дело, есть соборное определение патриарха Алексея, изданное в 1027 году.

Патриарх восстает против вновь появившегося и скоро распространившегося обычая, допущенного его предшественниками — отдавать монастыри в управление и распоряжение светским людям под предлогом поддержания, улучшения и расширения их. Вследствие того монастыри сделались предметом неблагородного промысла и постыдной торговли, как этого и следовало ожидать в такое время, когда оскудело число ходящих правым путем и увеличилось число сеющих, где не следует, по выражению Иова,— когда всякий жадно смотрит на деньги, и когда никакой доход не считается постыдным, никакой барыш преступным. При всеобщем господстве сребролюбия нет ничему пощады: святое и проклятое одинаково служит средством приобретения; исчезает различие между священным и мирским, чистым и оскверненным. Люди с обманчивым языком, хитрые лицемеры насмеялись над простодушием и добротою патриархов. Они стали выпрашивать у них монастыри в виде дара (***), обманывая обещанием всякого рода благодеяний, мнимою готовностью быть усердными попечителями и защитниками обителей, делать все возможное для украшения их. Дела обыкновенно представляют совершенное и бесстыдное противоречие словам. Мнимый попечитель до сытости пользуется выгодами, которые приносит ему монастырь, и не хочет сделать хотя бы скудной издержки на его потребности; и вот обитель доходит до [402] последней крайности и полного запустения. Разорив таким образом полученный в распоряжение монастырь, попечитель еще продает его другим на подобие совершенно обыкновенного именьица ***), или просто передает то же в виде дара, дабы то, что пощадила гусеница, было докончено саранчею. Совершается нечто похожее на варварское неприятельское нашествие и совсем уже не сообразное с христианским благочинием. Но что еще неприличнее и нечестивее, — женщины получают начальство (***) над мужскими монастырями и мужчины над женскими, то есть, волки пасут стадо, и огонь пускается в сухую траву.

Патриарх определяет, чтобы впредь никто, получивший монастырь в виде дара, не мог переносить своего права на другое лицо или же, что еще постыднее и неприличнее, продавать его. Всякая сделка в этом смысле заранее объявляется недействительною, подлежащею даже преследование и штрафу. Точно также предписывается строго наблюдать во всех митрополиях и епископиях подлежащим церковным властям, чтобы не допускалось соблазнительного управления женских обителей мужчинами — особенно подозрительного возраста, и наоборот. Сверх того, на будущее время, воспрещается всякое отчуждение или отдача во временное пользование монастырей, монастырских имений, поместий и виноградников — без разрешения патриарха или без ведома патриаршего хартофилакия, иначе отчуждение будет считаться недействительным, а имение подлежащим безденежному отобранию, так чтобы священные обители не подвергались никакому убытку, а несли его те, которые отдали и которые получили: первые — за то, что злонамеренно и без позволения святейших архиереев, ради собственной выгоды, отчуждали то, чего не имели права отчуждать, а другие — за то, что не позаботились удостовериться в позволительности и законности своего приобретения. Такое правило имеет особенную силу в том случае, когда окажется, что «вступное» (***) было истрачено на расходы ненужные и бесполезные для монастыря... Постановление патриаршее простирается на все митрополии, архиепископии и епископии. Сверх того, есть епископы, которые владеют монастырями, полученными в дар от митрополитов, и бывают случаи, что митрополия находится в бедности и стеснении, а епископия благоденствует: при таком положении вещей епископ по справедливости должен возвратить полученный в дар монастырь митрополиту, чтобы сделать ему хотя небольшое утешение и облегчение. То же самое [403] относится и к другим лицам. Ибо несправедливо и неразумно, чтобы митрополии подвергались всякого рода взысканиям за бедные епископии, а богатые епископии отказывались помогать митрополиям и уступать монастыри, им же принадлежащие. Как первое делают неизбежным и необходимым условия взноса казенных податей, так и второе установляется настоящим решением...

В январе следующего 1028 года на местном патриаршем соборе принят был ряд новых постановлений, касающихся имущественных интересов высшего духовенства, и в частности, злоупотребления монастырскими имуществами.

Некоторые из епископов, безразлично относясь к церковному имуществу и неосторожно обращая его на собственные нужды, не только доводят, под предлогом дурных времен, свои епископии до крайнего разорения и погибели, но и подвергают невыносимым убыткам и взысканиям стоящие над ними митрополии, с которых казна в таких случаях взыскивает лежащие на епископиях повинности, так что и они мало помалу увлекаются на путь такой же катастрофы. Поэтому патриарх с синодом пришли к убеждению, что для освобождения митрополий от необходимости подвергаться всяческому ущербу из за подчиненных епископий, нужно найти какое-нибудь согласное с канонами средство. В те епископии, представители которых своим неразумием наносят вред митрополиям, могут быть назначаемы митрополитом экономы, которые и будут заведовать доходами, пока не будет возмещен каждою из епископий ущерб, нанесенный митрополии, и не будет дознано, почему та или другая из епископий дошла до тесноты и обеднения. По словам митрополитов, есть основания опасаться, что иные епископии очутятся в таком положении прямо вследствие дурного и бесчестного поведения своих предстоятелей, считающих своим призванием нарушать и презирать божественные каноны. Такие епископы, в предвидении осуждения, могут забрать все плоды и доходы церквей (***) и переправить их туда, куда им самим будет желательно — с целью при первом появлении сборщиков податей (***) покинуть свою епархию, переселиться в какое-нибудь другое место и оттуда поручить митрополиям в виде защиты (***) взыскание следующих им долгов (?). Необходимо против таковых замыслов принять тоже соответствующие меры, то есть, разрешить митрополитам назначать и сюда своих попечителей (***), которые должны [404] будут иметь всяческую заботу о церквах наравне с епископами, держать контроль над хозяйством в продолжение года, и оказывающийся излишек доходов, если таковой будет, неприкосновенно сохранять в пользу церкви. Эти постановления, основывающиеся на правилах поместных древних соборов, должны быть соблюдаемы без всякого колебания — как в отношении епископов, сделавшихся виновными в ущербах и убытках для митрополий, так и в отношении тех, от которых это ожидается в будущем, которые дурно распоряжаются церковными имуществами, отчуждают их и неблагородно расточают, чего сами не собирали...

Относительно монастырей, отдаваемых в виде дара, члены синода согласно пришли к тому заявлению, что лица, получающие их на таком основании, весьма мало заботятся о монастырских нуждах или выгодах, приводят обители в крайнее разорение, переводят к себе домой их доходы, лишают их последнего достояния, наконец, даже просто превращают иные монастыри в мирские гостиницы (***), нуждой и всяким стеснением вынудив удалиться настоящих хозяев, то есть монахов. Епископам и митрополитам внушается совершенно безбоязненно преследовать всякого, кто окажется виновным в такого рода действиях по отношению к своему монастырю, и с позором изгонять недобросовестных попечителей. Если при этом попечители (***) будут иметь возможность ссылаться на какие-либо уважительные права, то они не должны обращаться к светским судьям, ибо этим они лишат себя всякого права, а должны обращаться к священному собору (синоду), и тогда их дело будет удостоено надлежащего разбирательства. Впрочем, патриарх и его собор (синод) полагают, что никто из митрополитов и прочих архиереев не решится изгнать из монастыря харистикария без всякой с его стороны вины и без всякого суда; это было бы несправедливо и недостойно.

Если же какие из монастырей из древности имели по своему уставу обычай вносить какой-либо взнос (***) митрополитам, например, для содержания судей или сборщиков государственных податей (***), или для других целей, и если потом такой взнос был сложен, то мы определяем, чтоб он все-таки был неукоснительно и неизменно доставляем митрополиям. Сверх того, не могут быть отдаваемы в дар те монастыри, на которые имеют [405] какие нибудь права митрополии — или вследствие соседства или соучастия (***), но только отдаленные и отдельно лежащие (***). Наконец, совершенно запрещается отдавать монастыри в аренду, например, на двадцать девять лет, потому что это значило бы торговать святынею...

Запрещения и ограничения, постановленные на местном Константинопольском соборе 1028 года, были, нужно думать, весьма малодействительны против укоренившегося обычая. Не смотря на скудость дошедших до нас актов светского и духовного законодательства за все время от смерти Василия II до восшествия на престол Алексея Комнина, мы все-таки имеем один документ, прямо свидетельствующей, что и через сорок лет на поместных Константинопольских соборах продолжали рассуждать все о тех же злоупотреблениях. В 1073 году вновь постановленный митрополит Кизика, по имени Константин, явившись на собор, заявил, что его предшественники раздарили разным лицам монастыри, состоявшие прежде под прямою властию митрополии, и что теперь харистикарии извлекают из них значительные доходы, а между тем сама церковь митрополичья находится в бедственном положении, митрополит нуждается в самом необходимом и даже затрудняется взносом ежегодных податей (***). Вследствие просьбы митрополита о помощи собор нашел, что вопрос уже прежде был обсуждаем; и вот прочтены были соборные постановления 1027 и 1028 года: по мнению участвовавших в заседании иерархов, в числе которых находился и Русский митрополит Георгий ¹³, они должны были получить приложение и к Кизической митрополии. Те из монастырей, которые теперь не имели совсем монахов, но обратились в мирские пристанища (***), вследствие присвоения харистикариями всех доходов, могли быть совершенно благовидно потребованы [406] митрополитом обратно. Что же касается отчуждения недвижимых имуществ принадлежавших непосредственно Кизической церкви и тоже ею утраченных, то по этому вопросу, возбужденному еще предшественником Константина, поставлены были на вид правила вселенского собора 787 года. Наиболее плодородные земли, которые должны были составлять основной фонд церкви, позволялось по этим правилам сдавать в аренду только крестьянам и клирикам; поэтому всякая другая отдача подлежала отмене, и означенные земли долженствовали воротиться безусловно к митрополии. Относительно другого рода поземельных участков, могли оставаться в силе сделки, правильным образом заключенные, то есть, не служившие во вред и большой ущерб церкви: отчуждение их (***) не воспрещалось безусловно.

Во всех трех приведенных нами документах, в сущности, осуждаются только крайности и злоупотребления, проистекавшие от передачи монастырских земель и монастырей в светские руки, но не воспрещается прямо и решительно самая система, служившая источником зла. Далее, чем Константинопольские синоды, пошел патриарх Антиохийский Иоанн, живший в самом конце XI века и в начале XII, лицо небезызвестное современным западным историкам крестоносного движения. В своем слове о монашеской жизни или монастырской дисциплине, которое мы раньше назвали памфлетом, патриарх Иоанн прямо осуждает и тех, кто дает монастыри мирским людям — виновными оказываются сами православные цари и слабые патриархи, — и тех, кто их принимает; в глазах строгого обличителя, тут ничего нет, кроме нечестия, ведущего свое начало от иконоборческой ереси. Любопытное сочинение начинается кратким обзором возникновения монашества и объяснением его высокого значения в христианской церкви ¹⁴.

Гл. 7) Вся вселенная, возбужденная евангельскими словами и отеческими писаниями, видела совершенное спасение в отречении от мира, в аскетической или монашеской жизни. Не одна только Антиохийская церковь пошла по этому пути; но еще ранее ее на него вступили Египет и Ливия, Палестина, Сирия, Персия, страна Аланов и Ивиров (Грузия), восточный и западный предел, и все народы, подчиненные Римской церкви... Вселенная разделилась на два [407] народа почти равночисленных, на живущих в браке и остающихся безбрачными ¹⁵. Не только мужеский пол, но и женский, по природе более нежный и боящийся труда, устремился к этому роду жизни.

Видя такое умножение путей спасения, враг рода человеческого пришел в ярость и стал искать удобного орудия для своей злобы. Он нашел таковое в лице Льва Исавра. Чрез посредство этого царя и его преемников и последователей, особенно же чрез посредство Константина Копронима, он хотел совершенно уничтожить монашеский чин. Но это ему не удалось; вместе с уничтожением иконоборческой ереси восстановлено было и монашество. С тех пор до настоящего времени, в продолжение 400 лет, монашеский чин пользовался таким уважением, что к монахам перешла исповедь и отпущение грехов, как это мы видим и ныне...

8) Но враг изобрел снова средство вредить богоугодной монашеской жизни, и на этот раз средство хитрое и обманчивое. Он стал внушать, чтобы пожертвования, принесенные благочестивыми царями, архиереями, архонтами, монахами, мирянами, отдавались в дар другим людям; чтобы порабощались монастыри, богадельные и странноприимные дома и принадлежащие им имения, не смотря на то, что ктиторы оных в своих завещаниях налагали страшные проклятия против поработителей. Это беззаконие, как все знают, пошло от иконоборческой ереси и от самого ревностного ее поборника, Копронима, отличавшегося непримиримою ненавистью к монахам; но оно приостановилось, когда просияло благочестие.

9) Потом, как сказано, изворотливостию и хитростию врага, который всегда обещает доброе, но кончает великим злом, это беззаконие опять восприяло ход — с начала под предлогом попечения о монастырях (***). Цари и патриархи стали отдавать разрушенные или разрушающиеся монастыри и богадельни (***) светским сановникам (***) первоначально не в виде дара и не ради телесной выгоды, но для восстановления и украшения, и ради душевной пользы. С течением времени, враг примешал и в это дело собственный яд, то есть, любостяжание и [408] страсть к гнусному прибытку. Ухватившись за благовидный предлог, то есть, за вышеозначенную временную и оправдываемую обстоятельствами сдачу монастырей (***), последующие цари и патриархи начали уже дарить в виде полного дара даже состоятельные (***) монастыри и богадельни (***), а потом, с течением времени, и те из них, которые были наиболее обширны и доходны. Иже во святых патриарх Сизинний, недавно бывший патриарх Константинопольский, не могши выносить такого беззаконного зрелища, восстал против него, как это рассказывают некоторые, хотя оно еще не достигло тогда той степени, до какой дошло позднее. Преемники Сизинния, пренебрегши добрым примером, снова возобновили зло. Мало помалу возросши, оно кончилось ныне видимым бедствием. Уже не тот или другой монастырь, но все вместе розданы и раздарены — большие и малые, бедные и богатые, мужские и женские, исключая немногих старых монастырей и нескольких вновь устроенных киновий. Но и те, того и жди, подвергнутся такой же участи, при господстве злого обычая, как и в самом деле этому подверглись самые большие и древние киновии. Они подарены мирянам и даже женщинам ¹⁶, наконец инопленникам (***), и увы! даже на два лица (то есть, с правом передачи одному наследнику). Какой ум, какой язык выразит множество беззаконий, заключающихся в этом злом обычае!

10) Уже самое начало душегубной дарственной грамоты исполнено богохульства. «Царство мое — мерность моя — дарит тебе такому-то такой-то монастырь; например — Спасителя нашего Иисуса Христа или Пресвятой Девы или какого из святых — с его имениями, движимыми и недвижимыми, на время твоей жизни или же на два лица».— Остановись, человек, пойми, что ты пишешь, и содрогнись! — Как ты, будучи смертным человеком, можешь дарить то, что принадлежит Богу... (гл. 11). Разве ты не знаешь, что такое монастырь, и для чего ему нужны его доходы?...

12) Что всего хуже — это безумие изменяет и спутывает порядок церковного благоустройства. В церкви существуют три степени или чина: за священническим сейчас следует чин монашеский, а за сим уже на третьем месте стоят миряне. Но обычай [409] отдачи монастырей мирянам поставил над монахами мирян и подчинил мирянам монахов...

13) Скажут, что монастыри жалуются для поддержания и благоустройства их. Но против этого сейчас же вопиют монастыри, разрушенные харистикариями (***), или же обращенные ими в собственные поместья, а таких примеров не мало. Мы не знаем, найдется ли монастырь, поддержанный или возобновленный харистикарием; если и найдется, то Бог не примет дар беззакония. До настоящего дня процветают и растут свободные монастыри, а порабощенные падают (***). Ты говоришь нечто подобное тому, как если бы кто стал утверждать, что вечное рабство лучше свободы... Что не ради поддержки и упрочения отдаются монастыри, ясно отсюда: отдаются в дар не те, которые разрушены, пришли в упадок (***), но скорее те, которые стоят и получают хороший доход. Это же обнаруживает еще яснее самое пожалование, которым иногда сопровождаются дары такого рода, и в котором часто говорится, что доходы, остающиеся после положенных уставом монастырских расходов, обращаются безотчетно в пользу харистикария. Если же кто скажет, что это делается для освобождения монастырей от повинностей (***), тот пусть выслушает подобающий ответ на это: отягощать или не отягощать монастырь поборами — это дело вашей власти: остановите притеснителей, и не нужно (освободительных) привилегий. Тот, кто так рассуждает, похож на князя (архонта), который чрез посредство своих служителей притесняет свободного бедняка, потом, как бы подвигнутый состраданием к бедному, прикажет вместе со всем его имуществом за одно отнять у него и свободу и превратить его в раба: пусть, де, он не подвергается притеснениям. Но ведь это только притворство и пустой предлог.

14) Необходимо сказать несколько слов о тех, которые принимают такого рода подарки, и которых по дурной привычке называют харистикариями. Получив в свою власть монастырь, он тотчас распускает ненасытную пазуху и кладет туда все принадлежащее монастырю: не только дома, поместья, скот и всякие доходы, но и самые храмы; игумена и монахов он почитает за своих рабов, и всех и все рассматривает, как свою благоприобретенную собственность, всем пользуется, как своим наследством. Божиим храмам и монахам он уделяет [410] какую-нибудь самомалейшую часть из всего дохода, да и это давая как свое задушное (***). Я уже не говорю о разрушении храмов, жилищ и поместий — вследствие того, что он больше смотрит только на то, чтобы были доходы, и не любит расходов. Особенно худо, если с этим душегубительным даром соединяется безответственность. В таком случае, тотчас прекращаются установленная ктиторами благочестивая служба, возжигание свечей, псалмопение, раздача милостыни, назначенная на большие праздники или же на каждый день при дверях в воспоминание о строителях и основателях обители, утешения для монахов; мало того — прекращается отпуск самого необходимого пропитания для монахов. Еще ранее того разрушается всякий монастырский порядок и иноческое правило; игумен теряет свою власть; всем начинает распоряжаться харистикарий; он дает распоряжения, присылает игумену письменный приказ постричь такого-то в монахи: «Мы определили такого-то брата в наш монастырь; прийми его, игумен, постриги и отведи ему келию для жительства; пусть он получает, что и другая братия; и выдай ему копию (***) нашего повеления».

Так поступают еще более благочестивые из харистикариев; другие совсем не удостаивают игумена каким-либо к нему обращением, но прямо распоряжаются чрез своего человека, поставленного для управления монастырем ¹⁷. Никакая монашеская дисциплина не может держаться при таком унижении духовной власти пред мирскою. Когда власть настоятеля отменена светскою властию, и телесные потребности монахов доставляются не настоятелем, а харистикарием, то кто будет слушаться настоятеля или его бояться? А когда падает послушание, то необходимо разрушается весь аскетический и монастырский строй и порядок. Даже и внешний вид монашества начал уже исчезать, как это можно наблюдать в монастырях, порабощенных мирскими людьми. В одинаковом, числе с монахами в них находятся помещенные царями и харистикариями светские братья, живущие внутри и вне обители (***). И внутри святой ограды мирские люди убивают (скот), едят мясо, поют песни (***) и творят невозбранно всякие мирские дела. Кто еще может сомневаться, что с течением времени, с дальнейшим развитием этого зла, [411] монастыри не превратятся совсем в мирские убежища. То, что не мог совершить окаянный Копроним, будет исполнено правоверными.

Комментарии

1. О Peira, ее происхождении, составе, и об ее авторе см. статью Цахариэ в Schneider's Kritische Jahrbuecher 1847, pag. 597—613; из которой многое заимствует и Геймбах в своей Истории византийского права, помещенной в Энциклопедии Эрша и Грубера. Ср. Азаревича, История византийского права (Ярославль, 1877), II, 264 и сл.

2. См. в первой нашей статье: мартовская книжка Журнала Мин. Нар. Просвещ. за 1879 г. стр. 217.

3. *** Ср. Psell. epistol. 21, 43.

4. Tit. IX § 9. *** (Cod. ***), ***и т. д.

5. ***Что разумеется под переписью, ***, решить трудно. Император Василий II так называл предполагаемую всеобщую перепись при императоре Августе (см. его новеллу 996 года).

6. Ср. XIX § 16. Здесь говорится следующее: «долгое время владели имением митрополии родственники (***) Кир Евсевия. Когда же митрополит Клавдиопольский одержал верх и доказал, что имение принадлежит монастырю, то магистр присудил, чтоб имение возвращено было митрополии с доходами за три года. Если же числятся за имением какие казенные недоимки (***), то все это должно быть взыскано от (бывшего) владельца и. т. д.

7. *** Когда же составляема была или же вновь переписываема податная или писцовая книга? Ответ на этот вопрос едва ли не заключается в следующем месте Кодина, на которое еще никто не обращал внимания. (Annorum et imperat. series: pag. 156 Bonn). *** (6503=995). He следует ли вместо бессмысленного *** читать ***?

8. ***

9. ***

10. ***, принудительная поставка хлеба для армии по цене, определенной казною. См. Cod. X, 27,2 (Krueger, 901). Justin, novell. 130; Procop. III, 130.

11. То есть съемщик имения; речь идет о церковном имении.

12. Ср. Acta graeca, IV, 275: ***.

13. Что Русский митрополит участвовал в заседаниях собора, это отмечено в самом соборном акте (***); что это был митрополит Георгий, мы узнаем из русской летописи, которая под соответствующим (1073) годом отмечает пребывание митрополита Георгия в Гръцех. Кстати заметим, что соборное определение 1073 года остается мало известным потому, что напечатано пока один только раз в каталоге Флорентийской библиотеки См. Bandini, Catalog. Biblioth. Laurent., p. 76, Cod. XL. Постановления двух предыдущих соборов находятся между прочим в собрании канонов Ралли и Потли

14. Напечатано слово Иоанна Антиохийского в Cotelerii Monumenta ecclesiae Graecae, t. 1.

15. ***.

16. *** Ср. Peira, XV, § 18. Монастырь св. Маманта получила за долг в управление дочь Склира.

17. ***.

(пер. В. Веселовского)
Текст воспроизведен по изданию: Материалы для внутренней истории византийского государства. Властели, монастыри и сборщики податей в XI и XII веках // Журнал министерства народного просвещения. Ч. 202. 1879