МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ВНУТРЕННЕЙ ИСТОРИИ ВИЗАНТИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА.

5) Новелла Романа Младшего о стратиотах или решение на доклад областного судьи, объявленное магистром Феодором Декаполитом.

К кратковременному царствованию Романа II (959—963 гг.) относятся две новеллы, касающиеся нашего вопроса. В первой из них Роман II разъясняет и развивает постановления своего отца, Константина Багрянородного, относительно того пункта новеллы «о властелях», купивших крестьянские участки в период времени от 928 года по 945, по которому, с одной стороны, за крестьянами признавалось право на возвращение проданных во время нужды участков, а с другой — за властелями признавалось право на обратное получение покупной суммы с известною рассрочкою в облегчение беднейших крестьян. Отсюда мы узнаем, что уже сам Константин Багрянородный не дошедшим до нас законодательным актом распространил обязанность возврата покупной суммы на всех вообще, даже и беднейших покупщиков означенного периода, увеличив только отсрочку с трех лет на пять. Затем оказывается, что взаимные притязания и судебные процессы по этому поводу между богатыми и бедными, властелями и убогими, продолжались даже до времени Романа II, и особенно затруднительными и сложными казались те случаи, когда «убогие» не вполне воспользовались отсрочкою, то есть, уплатили в продолжение ее только часть следующего с них обратного взыскания, или же только дали письменные обязательства, оказавшиеся для них непосильными. В новелле Романа II, продиктованной тем же самым юристом, которому принадлежит эдикт [200] Константина VII о воинских участках, даются новые, более подробные правила для подобных случаев, притом в такой степени льготные для крестьян и крестьянских общин, что молодой государь, поддававшийся в других отношениях влиянию своей придворной аристократии, никак не подлежит упреку в измене преданиям своего дома. Мы не находим здесь никакого стремления смягчить строгие постановления предшествовавших государей, возбудившие, конечно, неудовольствие аристократии и тех родовитых фамилий, которые будто бы пользовались особенным уважением Романа II ⁴⁰. По-прежнему остается в силе запрещение властелям приобретать имения убогих, по-прежнему остается в силе относительно будущего угроза безвозмездного отобрания таких покупок у людей богатых, точно так как не отменяется и прежнее законодательство о случаях безденежного возврата таких покупок. В начале новеллы находится не совсем верное показание, что такие случаи в первый раз предусмотрены в эдикте Константина Багрянородного, тогда как мы знаем, что уже Роман Лакапин высказал ту же самую угрозу. Почему игнорируется новелла Романа I-го, об этом легко догадаться... Прибавим, что, как уже видно из предыдущего, новелла Романа Младшего, сочиненная Феодором Декаполитом, трактует, несмотря на свое заглавие, не об одних только стратиотах, но вообще об убогих и властелях.

«Доклад твой, освященный господин (***), по царскому повелению, передан был нашему смирению. Мы думаем, что ты и сам знаешь силу новых заповедей. Хотя они имеют разнообразное содержание и часто изменялись то в том, то в другом смысле по требованиям времени, но вполне ясно следующее: ни бедные стратиоты, ни простые граждане никогда не получали привилегий безденежного возвращения проданных ими имуществ до провозглашения незабвенного и треблаженного (покойного) государя, то есть, царя Константина Багрянородного. Но и при нем все стратиоты, имеющие более чем на четыре литры недвижимого имущества, а равно и все гражданские люди (***), на основании новых царских постановлений, обязаны были при возвращении им неправильно отчужденной ими земли возвратить с своей стороны в продолжение трех лет полученную за нее от покупщика сумму; только одни бедные и несостоятельные стратиоты (не имеющие четырех литр) получили [201] облегчение и освобождены были от обязанности возвращать взятые при продаже своей земли деньги. Сверх того, эдикт, изданный при блаженной памяти царе нашем (Константине Багрянородном) и продиктованный Феофилом квестором, имел обратную силу в отношении к прошлому времени — считая с голодного года, с которого вообще началось законодательство по данному вопросу; и здесь в отношении этого прошлого времени постановлялось, что если какой гражданин не имеет состояния более 50 номисм, то он не принуждается возвращать цены, которую он получал за свою землю. Когда потом последовало прошение архонтов военного разряда (***), то он сделал только одно новое добавление, именно — что и эти лица (*** с имением ниже 50 номисм) возвращают покупную сумму. (Здесь указывается на такую новеллу, какой до нас не дошло). Ибо он считал крайне несправедливым, чтобы ни в чем неповинный покупщик, уплативший добросовестным образом свою плату, не только лишался купленного участка, но и внесенной им покупной суммы. По внимательном рассмотрении вопроса, он решил только продлить отсрочку в пользу убогих, обязанных возвратом полученных раз денег, именно так, чтоб они проданные участки, если таковые принадлежали к сельской их общине (***), получали обратно тотчас после заявления жалобы, а покупную сумму возвращали бы уже не в трехлетний, а в пятилетний срок. Я полагаю, что таким образом заставляя крестьян пятилетним потом и трудами расплачиваться за собственную расточительность и небрежность, он (то есть, Константин Багрянородный) хотел привести их к привычкам трудолюбия.

1) Итак те, которые получили обратно свою собственность безденежно ранее царского определения, если они имеют судебный приговор, уже не должны быть тревожимы, но могут владеть своим без всякого постороннего посягательства. Ибо решение было произнесено на основании правила, имевшего тогда полную силу, и позднейшее царское определение не предписывало пересматривать прежде решенные дела. Напротив, царское правосудие недостойному рабу своему (то есть, самому Феодору) дало такое решение, что все устроенное прежде должно оставаться непоколебимым. Посему, если убогие каким-либо образом подверглись уже судебному разбирательству и получили обратно без всякого денежного с их стороны возмездия свои участки, и если они имеют возможность представить письменное судебное решение, то вы не должны тревожить их [202] (обращение делается к окружному судье). Но если они были обязаны при обратном получении участков уплатить покупную сумму с допущением известной отсрочки, и если эта отсрочка уже миновала, то на этот случай постановляется следующее:

a) если они уплатили хотя малую какую-нибудь часть продажной-покупной цены, или же соглашаются и обещаются, получив другую отсрочку, уплатить всю сумму, то следует требовать от них письменных обязательств, которые должны быть ими выданы прежним покупщикам в том смысле, что в течение другой отсрочки, которую ты им назначишь, они уплатят или остальное, или же все;

b) если же они еще совсем ничего не уплатили, и особенно, если дали письменные обязательства покупщикам и оказались не в состоянии что-нибудь внести из ценности имения, то следует или выделить участок из состава общинной земли (***), если ты найдешь это более выгодным для убогих, или же публичною властью временно ввести покупщика во владение проданными участками, с тем чтоб он сообразно с количеством уплаченной при покупке суммы получал в свою пользу доход, имеющий поступать от пользования теми участками, которые поступят в его владение на известный срок — на три года или более, но не далее, как на десять лет. При этом следует обе стороны заставить друг другу выдать собственноручные взаимные обязательства — покупщиков к крестьянам и крестьян к покупщикам — такого содержания, что по истечении определенных лет пользования имение опять воротится от покупщика к общине (***), которой и будет принадлежать пользование, a убогие никогда не будут лишены права собственности. Все это должно быть объяснено в документе, дабы не могло быть прикрыто никакою проделкою;

c) если же убогие могут и предпочитают часть цены (подлежащей возврату), на сколько они в состоянии, уплатить сейчас, а за другую часть отдать покупщикам недвижимое имущество во временное пользование, то допускается и такая сделка, сообразуясь с вышеприведенным правилом о десятилетнем сроке, то есть, этот крайний срок пользования сокращается соответственно с долею вороченных денег. Если, например, убогий получил при продаже сто номисм и уплатил в возврат сейчас же или обязался уплатить вскоре половину этой суммы (50 номисм), то покупщик может [203] владеть участком и пользоваться с него доходами только в продолжение пяти лет.

2) Это имеет силу по отношению к продажам, состоявшимся в продолжение 17-ти-летнего периода от первого царского об этом закона (928 г.) до провозглашения покойного императора. А в отношении к продажам, последовавшим от начала самодержавия Константина Багрянородного, неуклонно следует держаться того, что все стратиоты и простолюдины (***) получают обратно свои участки безденежно. Лица, которые после стольких предварений и царских указов все-таки решились, следуя внушениям своей жадности, вкрадываться внутрь сельских общин и миров (***) и производить в них смятение, делая покупки у стратиотов и убогих, — такие лица уже не имеют никакого основания жаловаться. В твоем докладе говорилось также о совершенном неурожай плодов и об угрожающей опасности голода ⁴¹. Нам следует опасаться, чтобы не наслать на несчастных убогих (***) напасть судейскую более свирепую, чем самый голод ⁴². Как хорошие доктора отказываются давать лекарства в то время, когда больной находится в жару, точно так и мы должны отсрочить требования и сделать некоторое послабление в виду тяжелого времени».

6) Новелла Романа II о воинских участках 962 года.

Подлинное заглавие этой новеллы в рукописях следующее: «Из царского эдикта, провозглашенного к тем, которые находятся в теме (области) Фракийской, в месяце марте V-го индикта 6470 (=962) года». Это показывает, что новелла дошла до нас не вполне; то есть, утратила, по видимому, вступление, в котором, по обычаю, должны были излагаться мотивы, вызвавшие новый законодательный акт. Что касается ее содержания, то можно сказать, что она выражает то же самое направление, как и предыдущая. В ней не только нет речи о какой-либо формальной отмене прежнего законодательства, но и совсем незаметно признаков, чтобы молодой [204] царь, весьма не строгий к себе и к своим приближенным, стремился приобрести славу великодушия и удовольствие видеть вокруг себя веселые лица уступками окружающей его среде на счет более отдаленной, хотя и более многочисленной массы «убогих» и стратиотов. Если и здесь вводится явное различение добросовестных и недобросовестных покупателей воинских участков, то все-таки и для первых не отменяется общая обязанность безденежно возвращать купленное. Точно также и при рассмотрении пункта, касающегося охраны и защиты личной свободы стратиотов, нельзя видеть особого послабления в том, что собственники и властели, принимающие к себе обедневших и покинувших службу военных людей, объявляются не подлежащими ответственности, особенно если мы примем в расчет все оговорки, которыми сопровождается такое постановление. Этих предварительных замечаний достаточно, чтобы предостеречь читателя от всяких ложных толкований, высказанных другими ⁴³, и предоставить ему свободу суждения. Прибавим только для облегчения его памяти и соображений, что как предыдущая новелла обсуждала вопрос об условиях возврата денег покупщику за отобранное имение и о разных способах возмещения этой суммы убогими, так в этой определяются по преимуществу случаи, когда бывший покупщик воинского участка должен или не должен подлежать, сверх безденежного отобрания земли, еще денежной пене в пользу казны. Вот самое изложение новеллы:

«1) Относительно лиц, владеющих какими-нибудь частями воинских поместий, мы определяем, что если они приобрели их добросовестным образом (*** bona fide), то есть, посредством покупки, дара или мены, и не имеют еще в свою пользу давности ((***)), то у таких следует только отбирать самое поместье для возврата жалующимся стратиотам, но не следует налагать на них какого-либо штрафа. Достаточно того, что они обязаны безденежно возвратить поместье. Если же кто владеет воинскими участками вследствие насильственного завладения, то похитителю назначается пеня сообразно с ценностью захваченного имения. Стратиот, купивший у другого стратиота воинское поместье, не подвергается никакому штрафу, если оказывается покупателем bona fide. Но если продавец имел достаточные средства к исполнению воинской повинности, а покупщик таковых не имеет, [205] то продавцу возвращается поместье, а покупщик получает обратно уплаченную сумму. Если же, наоборот, продавец есть несостоятельный человек, а купивший — состоятельный, то продавец получает обратно поместья без всякого вознаграждения покупщику (***) то есть, без возврата заплаченных им денег. Если же оба, будучи стратиотами, оба принадлежат к разряду людей бедных, то покупная цена точно также возвращается покупщику, но с тем облегчением в пользу продавца, что ему дается для того трехлетний срок.

2) Если кто купил воинские участки от дозорщика или царского человека ⁴⁴ посредством заявления на суде (***), то на этот случай мы постановляем что если владеющие не могут еще прикрыться давностью, и если они принадлежат к воинскому классу (***), то они возвращают имения безденежно, но никакой пени на них не налагается, так как и они могут опираться на правило о добросовестной покупке.

3) Если кто посредством покупки, дара или промена приобрел поместья, которые отчасти или в целости принадлежали некогда к воинским, и если давность при этом еще не имеет места, то владелец, представляющийся приобретателем добросовестным, не подвергается никакому штрафу, кроме безденежного отобрания у него участков, но штраф переносится на продавца, дарителя или меновщика; а если окажется, что и они владели bona fide, то и они освобождаются от пени.

4) Если какие стратиоты разделившись оставят весь воинский жребий (***) своим отцам или братьям, или своим содавальцам (***), чтоб они отбывали за них воинскую службу (***), а сами, совершенно отделавшись от воинской доли (***), пристанут к каким-либо лицам, то принявшие их не подвергаются никакому наказанию или пене, если, как сказано, их служба (***) отбывается другими, и они не удержали за собою никакой части воинского жребия (***). Равным образом, если кто примет стратиотов, попавших в крайнюю бедность и уже никак не могших отправлять воинскую повинность (***), то он не подвергается никакому штрафу; но напротив, подвергаются этому [206] штрафу те, которые согнали с земли стратиота и были причиной его бедствия. Кто примет состоятельного и не разорившегося стратиота и будет держать его, зная его положение, или получив предостережение от турмарха, либо комита (*** и т. д.), и следовательно, лишившись возможности отговариваться незнанием, тот должен подвергаться штрафу. Ибо ясно, что если состоятельные стратиоты будут отвлекаться от военной службы, то наши войска понесут немалый вред.»

7) Новелла Никифора Фоки, продиктованная Патрицием и протосекретом Симеоном о предпочтении убогим властелей при покупке имений, продаваемых властелями.

Император Никифор Фока (963—969 гг.), восшедший на престол, как соправитель и опекун малолетних законных наследников Македонского дома, сыновей Романа II, и как муж их матери Феофано, сам принадлежал к одной из тех магнатских фамилий, которые стояли во главе властельского сословия. Естественно было ожидать, что такой государь не пойдет далее в ограничении социальных прав чиновно-землевладельческой аристократии. Герой Крита и Сарацинских походов, прославивший византийское оружие давно невиданными блестящими победами и завоеваниями, не мог, конечно, пожертвовать основаниями военной имперской организации, и поэтому стратиоты могли быть совершенно спокойны за свои поместья. Но надев царскую порфиру, Никифор Фока все-таки не отрекся от своего прошлого; интересы властелей все-таки были для него более понятными, родными и близкими, чем для его предшественников. Новелла 967 года, носящая в заглавии имя патриция Симеона (Метафраста?), несомненно свидетельствует о некоторой реакции законодательства в пользу властельского сословия, хотя в ней и говорится только о равно справедливом отношении к обеим сторонам. Никифор Фока, чрез посредство своего государственного секретаря, заявляет, что прежде государи нарушили возвышенный закон беспристрастия, подобающего монарху, и доказательство тому находит в том, что они давали убогим и стратиотам право преимущественной покупки даже в отношении властельских имуществ. Если мы обратимся назад к законоположениям обоих Романов и Константина Багрянородного, то мы не найдем, чтобы в них где-либо содержалось прямо высказанное постановление [207] такого рода. Но несомненно, что в обеих новеллах Романа Лакапина есть пункты, которые и могли быть истолкованы в таком смысле и действительно должны были приводить к таким последствиям. Когда постановляется (§ 2 новеллы 928 года), что даже при продаже выморочных участков, продаваемых казной, или вообще не общинных крестьянских земель, а особых отдельных поместий (***), дается предпочтение «убогим», или когда даже тем властелям, которые выросли на почве своей крестьянской общины и владели издревле в своем селе или деревне полевыми наделами, не позволялось передавать эти наделы посторонним, запрещалось также увеличивать их (§3 и 4 новеллы 934 года); тогда, конечно, позволительно было говорить о преимущественном покровительстве «убогим» и стратиотам. Сверх отмены этих пунктов, Никифор Фока усиливает в пользу властелей действие правила о сорокалетней давности, указанной уже в новелле Константина Багрянородного о воинских участках.

«Подобно Господу Богу, который равно о всех печется и для всех имеет одинаковые весы, императоры должны наблюдать полную справедливость и равенство в отношении ко всем подданным и о всех одинаково заботиться. В старинном законодательстве цари названы законными защитниками, общим и для всех равным благом. Между тем наши предшественники в своих законах, изданных по случаю бывшей в то время нужды и запрещающих властелям покупать имения бедных и стратиотов, показали себя пристрастными к одной стороне, и таким образом превратили в ничто и отвергли самую существенную идею Римской державы, заключающуюся в приведенном изречении. Запрещая властелям покупать имущества убогих и стратиотов, они поступали хорошо. Но сверх того, они прибавили в своем законодательстве, что бедные имеют право преимущественной покупки и в отношении имуществ властельских — и не только на основании общинности (***), но и на основании однотяглости (***). Таким образом они не только всячески преграждали путь возникающим состояниям, но стесняли и доводили до бедности прежде существовавших богатых и состоятельных людей, при всякой продаже давая предпочтение (право преимущественной покупки) убогим. Благосостояние и выгоды богатых не только не были предметом предусмотрительной заботы, но им даже не давали возможности оставаться при том, чем они уже [208] владели. Наша царская держава, заботясь о законах, для всех равных и одинаковых, нижеследующими постановлениями не имеет в виду уничтожить или отменить прежнее законодательство, но скорее сохранить, что есть в нем справедливого и прочного.

Мы определяем, что законодательство прежних царей должно сохранять свою силу, и мы его подтверждаем во всем, исключая следующих пунктов:

а) Отменяется постановление, по которому бедные имеют право преимущественной покупки в отношении к продаваемым имениям богатых. Ни на основании однотяглости (***), ни на основании общинности владения, ни простолюдины, ни стратиоты впредь не будут пользоваться таким преимуществом. Напротив, имение властеля пусть снова приобретает лицо архонтское (***). Нужно понимать так, что таковое лицо появляется в известной местности именно для успокоения и пользы живущих подле бедных. Если бы такое лицо, после получения в свою власть и собственность известного поземельного имения, задумало обижать соседей, то мы повелеваем, пусть такое лицо, как всякое орудие насилия и зла, будет изгоняемо не только с нового своего приобретения, но и с родовых своих земель. Наша воля состоит в том, чтобы властели приобретали покупкой имения от одних властелей, а стратиоты и бедные — от людей одного с ними состояния; и как мы поставляем препятствия к приобретению бедными властельских участков, так на оборот запрещаем сильным покупать имения несостоятельных стратиотов и людей бедных под предлогом общинности или однотяглости (***).

б) До сих пор сорокалетний срок времени, протекший без жалобы или протеста, закреплял право собственности за теми, которые владели приобретенным из воинских участков, но пресекаемый жалобами, этот срок имел способность подвигаться вперед (вверх) и тяготел даже над теми, которые сделали свои приобретения ранее голодного времени (***); прилагаемый без разбора, закон этот часто лишал таких лиц сделанных ими приобретений. Мы определяем, что те, которые сделали свои приобретения от стратиотов и простолюдинов добросовестным образом и ранее голода, уже должны быть оставлены в покое; в отношении их сорокалетняя давность не пресекается и не подвигается вверх вследствие заявления (***), и [209] собственность их остается неподвижною и непоколебимою. Только те, которые сделали свои приобретения посредством грабежа, насильственного захвата и вообще недобросовестным образом, подвергаются дальнейшему действию закона давности вследствие заявления или протеста».

Законодатель прибавляет в объяснение и оправдание своего постановления не совсем точное замечание, что до времени «голода» не было закона, запрещающего приобретать имения бедных, и что, напротив, древнее право, отмененное только во время «нужды», допускало добросовестное приобретение крестьянских земель безразлично властелями и бедными.

8) Постановление Никифора Фоки о постройках, возведенных властелями в имениях, приобретенных от убогих.

Об этом постановлении можно сказать, что оно служит прямым дополнением и отчасти объяснением к предыдущей новелле. Цахариэ полагает, что оно даже составляло часть ее.

«Между лицами, которым недавнее законодательство запретило покупать новые имения и расширяться, есть такие, которые по родовому наследству получили недвижимое имущество, принадлежащее к разным деревням и поселкам (***), a потом прикупили от односельчан (***) немногие и небольшие угодья (***), и затем выстроили на них многоценные громадные жилища, истратив на это свои деньги. Мы полагаем, что ради малых и неважных мест (каковы купленные) не должны быть разрушаемы выстроенные на них громадные и многоценные здания, но прежние владельцы, продавцы участков, если они находятся в живых, или же их наследники, могут быть удовлетворяемы (в случае нужды) таким образом: пусть они получают двойное количество первоначально заплаченной им покупной суммы или же двойное пространство земли такого же качества, (как и застроенная), и пусть купившие не лишаются плодов своего труда...»

9) Новелла Никифора Фоки о стратиотах, продавших свои поместья и потом снова их отыскивающих.

Неизвестно в каком именно году изданная, но изложенная в виде решения на доклад одного сановника, новелла эта свидетельствует, что при Никифоре Фоке и в отношении к воинским поместьям [210] существовали желания большей свободы гражданских сделок. Далее, из этой новеллы видно, в какой малой степени склонен был названный воинственный государь уступить стремлениям, способным поколебать основания византийской военной организации, каковы бы ни были ее хорошие или дурные стороны. Собственные преобразовательные военные планы Никифора Фоки, оказывалось, требовали не ослабления, а еще усиления прежней системы. Позволение стратиотам отчуждать свои владения, составляющие излишек против нормальной установленной величины поместья, находилось уже в новелле Константина Багрянородного, хотя и с разными ограничениями. Отменялись ли эти ограничения эдиктом Никифора Фоки, нельзя сказать положительно, ибо говорится, что прежнее законодательство остается в силе, а потом приводится из него только один наиболее существенный пункт. Во всяком случае, возвышение на будущее время нормальной величины воинского поместья означает еще большее ограничение желательной для властелей свободы приобретения поземельной собственности.

«Доложил мне протоспафарий Василий, заведывающий прошениями (***), что он, отбирая безденежно (без возвращения покупной цены) разные поместья (***), возвращает их стратиотам, когда обнаруживается, что на этих самых местах они отправляли свою воинскую повинность. При этом он показал, что иным кажется тягостным стеснение (свободы), вследствие которого они не имеют возможности продать что-нибудь из своих угодий в другое место, каким бы кто ни обладал имуществом.

1) Относительно стратиотов, продавших свои участки до настоящего времени, наша воля состоит в том, чтобы сохраняло свою силу прежнее законодательство, так чтоб у стратиота был надел недвижимого доходного имущества в четыре литры в виду его военной службы. Если, имея такое количество земли, стратиот окажется продавшим где-нибудь в другом месте другой участок, а теперь станет его отыскивать, то пусть он имеет право преимущественной покупки в отношении к этому участку, то есть, не безденежного возврата, а с уплатою надлежащей ценности. Если же он продал какую-либо долю из недвижимого доходного имения в четыре литры, то получает ее назад безденежно.

2) Но от настоящего времени, когда получил движение вопрос о введении нового тяжелого вооружения (***), мы повелеваем, ни один стратиот пусть не имеет права [211] продавать что-нибудь в другое место из своей земли, если только его недвижимое доходное имущество не превосходит ценности в двенадцать литр. Если же он продал что из имущества, равняющегося сейчас означенной сумме, то он получит эту долю обратно без всякого с своей стороны вознаграждения покупщику. Если же он, продав излишек против 12 литр, теперь будет отыскивать проданное обратно, то не может получить того безденежно, а только заплатив надлежащую сумму.

10) Новелла в разрешение доклада об Армянах вообще и о тех (в частности), которые подлежат обвинению в убийстве.

Не смотря на некоторые сомнения и разноречивые показания рукописей, новелла с этим заглавием, без сомнения, вполне основательно приписывается новейшими издателями императору Никифору II. Из сочинения, посвященного современником описанию военных приемов этого императора, мы знаем, что при нем в пограничных с мусульманскими областями арменианских округах (***), под которыми, конечно, разумеются темы — Селевкийская, Ликанд и Севастийская, Армяне служили стражниками на порубежных наблюдательных постах, хотя они и не считались людьми особенно надежными ⁴⁵. Из новеллы Никифора Фоки мы видим, что Армяне не только употреблялись в виде соглядатаев, полезных своим знанием путей в Сирию, получая за это хлебное и денежное содержание, но допускались также и в виде военных поселенцев, владея обыкновенными стратиотскими поместьями. Но и здесь они не являются таким элементом, на который можно было бы вполне полагаться, и способны были иногда перебежать в Сирию, то есть, к Сарацинам. Так как и Сарацины, с своей стороны, нередко делали то же самое, то есть, переходили на службу к Византийцам, то вполне естественно было заменять ими ушедших Армян. Согласно с таким соображением мы и читаем в начале новеллы вместо слов *** (для сохранения) *** (перебежчикам). Во второй части новеллы, написанной в виде ответа на запрос местного воеводы (стратига), содержатся любопытные постановления о частных гражданских взысканиях с убийцы в пользу наследников убитого, сопровождающих уголовное наказание: [212] не совсем справедливо было бы находить здесь полное сходство с системою германских композиций ⁴⁶.

«Если кто из армянских стратиотов, удалившись, проведет в отсутствии три года, а потом, воротившись, найдет свой участок переданным или кому из (сарацинских) перебежчиков, или одному из отличившихся стратиотов, или же областных архонтов и военных стратигов, или кому другому в видах общеполезной службы (***), то стратиот армянский, воротившийся после трехлетнего отсутствия, не имеет права отыскивать свой участок или получить его обратно. Ибо если посредством такого постановления не будет положено предела армянскому непостоянству и склонности Армян к бродяжничеству, но позволено им будет уходить на чужбину и переселяться, а потом снова возвращаться и беспрепятственно получать обратно свои участки, то разбредется вся Армения (***). Но если, как объяснено, пройдет три года, то следует участки не возвращающихся Армян отдавать или пришельцам (*** вместо ***), или отличившимся стратиотам в виде награды. Если же, как ты пишешь, некоторые из таких армянских поместий отданы были царскому монастырю Лаканы (***), или пожертвованы в другие куратории, или же подарены были каким властелям — не ради общеполезных служб, а в виде пожалования и милости, то наследники (удалившихся Армян) могут при возвращении своем обратно требовать свою собственность — не только в течение трех лет, но и в течение тридцати лет. Хотя бы лица, пожалованные такими имениями, и могли представить записи (***) дозорщиков (***) или хрисовулы, такие документы мы все-таки повелеваем считать за ничто, и наша воля все-таки состоит в том, чтобы возвращающиеся наследники стратиотов получали обратно свои места. Если же кем-либо другим или самими (временными) владельцами дано было (за такие армянские участки), с своей стороны, вознаграждение, то пусть стратиоты все-таки получают свое, а те приносят жалобу и вчиняют иск для возвращения того, что дали. Относительно сделанных улучшений мы постановляем, что те из них, которые отличаются своею пользою, простотой или дешевизною, как то насаждение виноградников, устройство мельниц и амбаров, те дают их виновнику право на вознаграждение; а все, что служит к одному только украшению и роскоши, не дает [213] такого права, но строителям предоставляется взять с собою самый материал построек. А которые из Армян перебежали в Сирию, то хотя бы они воротились до истечения не только трех лет, но даже одного года, все-таки они не получают обратно своих поместий, но лишаются своего права собственности, и пусть это служит им вместо наказания. Впрочем, если они возвращаются, то конечно, следует дать им обеспечение (***) посредством назначения других поместий.

2) Относительно тех, которые подлежат обвинению в убийстве, ты должен, конечно, виновного в злодействе подвергать законному наказанию, но его воинский участок вовсе не следует отдавать в виде утешения (***)сыновьям или родственникам убитого; «утешать» должно движимым имуществом, а недвижимое следует сохранять для поддержания военной службы. Если же нет движимого, то и в таком случае на наследниках убийцы лежит обязанность надлежащей уплаты для «утешения» наследников убитого, но его поместье все-таки не может быть отчуждено. Если же и все, принадлежащее к одному и тому же дому, повинны в преступном убийстве, то пусть каждый из них подвергается определенному в законе наказанию, но участки воинские, как уже много раз сказано, не могут быть передаваемы в другое место (***); но, хотя бы не оставалось никакого наследника, желающего взять на себя воинскую повинность, пусть кто другой (посторонний) возьмет землю и несет за нее службу».

11) Новелла Василия Младшего (Болгаробойцы) о властелях, приобретавших имения убогих со времени первого законодательства царя Романа Старшего, то есть, от II-го индикта 6437 года (928 ?), в которой они подвергаются осуждению.

По смерти Цимисхия, от которого не осталось нам никаких законодательных памятников, касающихся отношений между богатыми и бедными, властелями и крестьянами, вступил на престол своих предков, старший сын Романа II, Василий II, вместе с своим братом Константином. Молодому государю пришлось вести долгую и упорную борьбу с двумя наиболее сильными магнатскими фамилиями, Фокадов и Склиров, из коих первая уже раз достигла трона в лице знаменитого Никифора II. Таким образом, не только в силу преданий своей династии и вообще предписаний византийско-монархической государственной мудрости, но и вследствие [214] своего собственного опыта и личных пережитых им испытаний. Василий II сделался самым строгим, суровым и непреклонным врагом властельской аристократии, и в особенности, сильных и старых фамилий, стоявших во главе ее. Об этом свидетельствует большая новелла, изданная им в 996 году, заглавие которой сейчас приведено нами выше. Византийские историки рассказывают, что Василий II, возвращаясь в 995 году из похода в Сирию против Сарацин, остановился дорогой у богатого магната, принадлежавшего к фамилии Малеинов, который некогда был замешан в одном восстании (Варды Фоки), но успел избегнуть наказания. Евстафий Малеин принадлежал к тем богачам, которые в состоянии были, вооружив своих рабов и крестьян (париков), сидевших на их землях, выставить военный отряд в несколько тысяч человек. Император с удивлением увидел дворец Малеинов, более похожий на крепость, и сильно был поражен богатством и блеском домашней обстановки магната. Он подумал, говорят историки, — что человек, располагающий 3,000 вооруженных рабов и пользующийся большим влиянием на соседей, может поднять бунт не менее опасный, чем восстания Фоки и Варды Склира. Малеин приглашен был сопровождать императора в столицу и затем более не возвращался из Константинополя на свою родину. Его огромные владения в Каппадокии были конфискованы. Законодательный акт 996 года, направленный против всего сословия властелей, очень естественно считать, как это и делают новые исследователи, следствием того впечатления, которое осталось в мрачной и деспотической душе, Василия после посещения каппадокийских владений Малеина. В самой новелле упоминаются имена Малеинов наравне с Фокадами, как явный пример наследственного преобладания властельских фамилий, не дающего возможности раз обиженным убогим найти против них управу хотя бы во втором и третьем поколении. Впрочем Василий II, сам сделавший добавления в поднесенной к подписанию конституции, указывает и другие примеры нестерпимой будто бы тирании людей сильных и богатых. Та самая рука, которая низвергла в прах Славянскую державу Самуила Болгарского, та самая рука, которая в известном почти современном изображении (представляющем Василия, попирающего ногами побежденных Болгар) так характеристично и надменно упирается в бок, здесь начертала несколько дошедших до нас строк, которые тоже ярко и живо обрисовывают личность [215] наиболее замечательного византийского властителя, а также сущность и приемы его борьбы с властелями во имя бедных и убогих. Что может быть характеристичнее его снисходительного сожаления о малолетних наследниках властельских фамилий, которым отцы оставляют в наследство имения, подлежащие отобранию, так как не миновала еще давность, прикрывающая неправильное приобретение этих имений! И какое прекрасное утешение для этих властельских наследников в уничтожении всякой давности, в заявлении, что впредь не следует рассчитывать на какую бы то ни было давность владения, что всегда и во всяком случае неправильно купленное имение будет отобрано! Или что может быть решительнее и радикальнее того средства разрешать социальные затруднения и водворять правду, как указываемый в новелле прием, употребленный по отношению к одному властелю, вышедшему из среды убогих! Вообще во всем собрании византийских государственных актов нет документа более любопытного и поучительного, как эта новелла 996 года. Предоставляя читателю возможность ближе познакомиться с нею из нашего перевода, мы заметим только, что в ней речь идет, главным образом и прежде всего, об уничтожении сорокалетней давности, которая первоначально была признана в отношении приобретателей стратиотских поместий, а потом перенесена была по аналогии и на властелей, вкупавшихся в крестьянские общины, как это уже видно из новеллы Никифора Фоки. Полемика, которая довольно таки резко обнаруживает свое присутствие в эдикте Василия II, направлена именно против постановления, неприятного ему по всем воспоминаниям первого соправителя, то есть, Никифора Фоки. Сверх того, мы должны предупредить читателя, что четвертая глава новеллы, относящаяся к монастырскому землевладению, нами пока опущена и будет приведена в другой связи, и что другие следующие далее главы, не прямо относящиеся к нашему главному вопросу, переданы нами только в главных чертах их содержания.

«С тех пор как мы получили самодержавную власть и принялись разбирать дела между богатыми и бедными, мы увидели, что властели, страдая страстью приобретения, находят явное поощрение своей страсти в сорокалетней давности и стараются то посредством подарков, то посредством присущей им силы и влияния — миновать как-нибудь этот срок и затем получить уже полное право собственности (***) над тем, что они дурным [216] образом приобрели от убогих. Желая исправить такое зло, поставить в должные границы нынешних властелей и воспрепятствовать будущим следовать по тому же пути, мы издаем настоящий закон, после которого они будут знать, что уже не найдут в этой сорокалетней давности никакой помощи, но что чужое будет отбираемо не только у них самих, но и у детей их или у тех, кому они оставят свое имущество. А что держава наша не без рассмотрения и не без испытания отменяет освящаемое давностию право собственности, но сострадая к бедным и заботясь о прочности общественного порядка, а также из любви к справедливости, из желания уврачевать опасную страсть любостяжания,— это ясно будет из того, что мы сейчас хотим сказать. Не мало были мы обременяемы жалобами бедных по поводу этого правила (сорокалетней давности), и много раз путешествуя к войскам и проходя области царства нашего, мы собственными глазами видели совершающиеся ежедневно в отношении к ним несправедливости и обиды. Разве не может властель, обидевший бедного, долгое время пользоваться своею силой и благосостоянием, а потом еще передать то и другое своим наследникам? Чем же в таком случае может помочь бедному одно время (давность)? Разве не возможен такой случай, что патриций, магистр или военный доместик, обидевший бедного, будет иметь своими потомками тоже властелей (***) иногда родственных с царями и поддерживающих в продолжение семидесяти или ста лет силу своего рода и свое благосостояние. Не должны ли мы сами вступиться, обуздать сильных, поддержать бедных в принадлежащих им правах, которые у них злым образом бывают отнимаемы или же похищаемы обманом? Когда богатые властели посредством покупки, которую лучше было бы назвать денежным наказанием (***), вторгаются в сельские общины (***), и когда потом их наследники, вместе с имением, в продолжение нескольких поколений получают по наследству силу и влияние своих предков, то конечно, бедному нет при этом возможности поднять дело (возбудить иск) о возвращении отнятого у него насилием или обманом. Совершенно ясно, что только в таком случае будут обеспечены интересы бедного, если ему предоставлено будет право, сколько бы ни прошло времени, беспрепятственно отыскивать и возможность получать обратно свою собственность. Если мы этого не сделаем, то мы дадим обидчику повод говорить: «я теперь [217] благодействую, и бедный не может со мною тягаться; если и мой сын будет благоденствовать, и в таком нашем благосостоянии пройдет все определенное законом время, то приобретенное нами превратится в неотъемлемое наше состояние, и таким образом несправедливость моя обращается мне в пользу».

Явный пример тому — род Малеинов и род Фокадов (***). Патриций Константин Малеин, а потом сын его магистр Евстафий, оба были властелями и в продолжение ста или даже ста двадцати лет пользовались благосостоянием. Фокады еще долее занимали видное положение. Их дед, потом отец, а затем сыновья этого последнего сохраняли, можно сказать, беспрерывно до нашего времени свое преобладание. Какую же помощь может оказать в таких случаях время ⁴⁷?

Далее: разве можно не считать властелем того, кто хотя с начала и принадлежал к числу убогих, а потом достиг почестей и дошел до верха славы? Он — не властель, пока он находится внизу, и пока он — в таком положении, мы допускаем, чтоб ему помогла давность. Он — властель с тех пор, как удостоился чести: с тех пор время (давность) нисколько не должно ему помогать... Подобные случаи (превращения) случаются каждый день, как мы и сами это находили. Так мы нашли Филокалеса: первоначально он был крестьянином и принадлежал к числу убогих, а потом поступил в число знатных и богатых. Пока он находился внизу, он нес тягло вместе с своими односельчанами и ни в чем их не обижал. Когда же он достиг звания — с начала евдомадария, потом китонита, и наконец, провестиария, он захватил все селение (***) и обратил его в собственное поместье, изменив самое его название. ... Когда человек так поднялся, и когда его дела приняли такой вид, — позволительно ли, чтоб ему дано было в помощь еще и время (давность), и предоставлена была возможность владеть неизменно тем, что он злым образом приобрел? — Никак. Поэтому, мы, проходя в той местности и узнав из жалоб со стороны бедных о положении дел, приказали разрушить его великолепные дворцы и сравнять их с землею, бедным возвратили их достояние, а ему оставили только то, что он имел сначала, то есть, податную землю (***), и [218] опять воротили его в первобытное состояние крестьянина. Властелями должны быть считаемы не только такие лица, но и все те, на которых указывает постановление прадеда нашего, Романа Старшего, подробно их перечислившее. Он поместил в число властелей и схолариев; а мы считаем властелями как этих последних, так еще и протокентариев. Ибо мы узнали на опыте, что и они бывают «сильными» людьми.

Вследствие того мы определяем: имения, приобретенные властелями в сельских общинах (***) до первого законоположения Романа Старшего (то есть, ранее 928 года), если притом приобретение может быть доказано письменными документами или достаточными свидетелями, должны оставаться собственностию властелей, подлежащею законной охране, как это говорится и в старых законах. Письменные документы и достаточные свидетельские показания должны быть предоставляемы для того, чтобы властели, по своей хитрой изворотливости (***) не стали выставлять свои недавно приобретенные имения принадлежащими им с давнего времени тоже на основании письменных актов. А с тех пор (с 928 года) и до настоящего времени, то есть, до девятого индикта 7504 (996) года и далее впредь, как это уже было возвещено в сказанном законоположении Романа Старшего, давность уже не имеет никакого значения, и ни в каком случае действие ее не может быть направляемо против бедных, когда они имеют спор с богатыми; напротив (не смотря на какую бы то ни было давность), бедным возвращаются их имущества, и властели не могут даже предъявлять какие-либо притязания на возмещение их издержек на покупку или на улучшение (отбираемых имений), потому что они оказываются нарушителями вышеозначенного законоположения, и следовательно, скорее заслуживают еще взыскания. Когда наш прадед, царь Роман, написал и сказал: «отныне я запрещаю властелям делать приобретения в сельских общинах» (***), то это значило, что он воспретил им делать это на век и на неопределенное - бесконечное время и не имел в виду какого-либо прикрытия давностию. А мы, как уже сказано, постановляем свой закон не только относительно будущего, но даем ему обратную силу. Если мы не исправим того, что еще от прошедших времен в движении (***), то как мы в состоянии будем [219] охранять будущее и держать в страхе последующих (нарушителей закона)?»

Затем следует отрывок, считаемый собственноручного припискою императора на поданном ему к подписанию экземпляре ⁴⁸:

«И как перестанут другие делать то же самое? А что всего хуже, так это то, что властели передают имения, составленные грабежом и обманом, собственным детям, полагая в расчете на сорокалетнюю давность, что они имеют над такими имениями уже неотъемлемую собственность. Когда таковая защита и прикрытие сорокалетней давности отстраняется, то дети властелей лишаются хищнического наследия, достающегося от отца, приходят в бедность и последнюю нищету, как этому подвергались от царской нашей державы внуки (***) Романа Муселе. Получив от деда и отца подобного рода имение около города Филомилия, они были после повергнуты в бедность. Уничтожая такую несправедливость и неравенство и постановляя для всех одинаково — бедных и богатых — полезное и справедливое, мы отменяем сорокалетнюю давность, дабы и богатые, зная это, не оставляли вышеозначенного рода наследств своим детям, и чтобы бедные, лишаемые своего достояния, не приходили в отчаяние, но в настоящем законоположении имели бы крепкую поддержку к возвращению своей собственности.

2) Так как мы заметили большие злоупотребления и обманы в описях (***), вписываемых в наших жалованных грамотах (хрисовулах), и по этому поводу часто возникали жалобы и тяжбы в судах, то мы определяем, что означенные описи не должны иметь никакой силы, и что никто не может ссылаться на такого рода документы, как скоро возникнет какой-либо спор относительно имения. Такого рода описи составляются не на основании мысли царской или по указанию царя, но на основании сведений, сообщаемых получателями жалованной грамоты (хрисовула). И с другой стороны, вписывающий опись в хрисовулы протосекрет (обер-секретарь) вовсе не бывает на самом месте и не наблюдает, когда совершается там измерение и отвод имения. Поэтому, как сказано, такого рода описи не должны иметь в спорных случаях никакой силы. Но если описи находятся в податных книгах (***) общего (большого) приказа (***) или в каких [220] других актах, имеющих юридическую силу (***), то они должны быть принимаемы во внимание и соблюдаемы.

4) Сверх того, мы постановляем, что в отношениях к казне нет такой давности, которая лишала бы ее собственного права; напротив, казна может отыскивать свое право, восходя назад ко времени Августа Кесаря, и требовать по справедливости, чтоб ей было возвращено принадлежавшее ей. Много есть оснований к тому, чтобы казна безусловно могла отыскивать свое. Правительствующий государь часто не имеет возможности все самолично наблюсти и досмотреть, потому что управление государством — дело трудное, требующее многих забот и отнимающее много времени. Государь обыкновенно поручает попечение о казенных делах чиновникам, отправляемым в области (темы). Ясно, что все то, что эти последние совершат хорошо, с соблюдением справедливости и без нарушения выгод казны, должно считаться действительным и твердым; а все то, что сделано будет нерассудительно и к ущербу казны, все это останется не имеющим силы; напротив, всякий раз как государь, получивший в свои руки правление, того пожелает, казна имеет право отыскивать свое и распоряжаться оным, как ей угодно. Никак нельзя допустить, чтобы сорокалетняя давность могла служить при этом каким-либо препятствием. Весьма легко может случиться, что она минует совершенно незаметным образом — без того, чтобы какой дозорщик (***)или царский человек был выслан для отыскания прав казны. Сверх того, чиновник, отправленный для восстановления прав казны, может оказаться взяточником и плутом (***), так что он и не позаботится об отыскании и восстановлении ее прав, а благодаря своей корыстной и злой душе, явится предателем ее выгод. Не может же вследствие того подвергаться осуждению казна, не престававшая отыскивать свои права! Нужно прибавить, что мы на практике убедились в том, что дозорщики (***) и вообще другие чиновники, пекущиеся об интересах казны и посылаемые в разные ее службы, на самом деле, изобретают тысячи хитростей и обманов против нее и только немного находится таких, которые исполняют наши повеления.

5) По старому закону лица, достигшие звания протоспафариев или какого другого высшего, будучи повинны в умышленном убийстве, наказываются только потерею сана и чести, но не смертною казнию. На будущее время преступники этого класса, если они сами [221] совершили убийство или составили заговор и наустили к тому других к такому преступлению, будут подвергаться не только лишению чести, но и лишению главы.

6) В продолжение времени от начала нашего самодержавного правления до низложения паракимомена (постельничего или спальника) Василия, многое совершалось не по нашему изволению, и без нашего ведома, а только по его распоряжению поэтому все хрисовулы, выданные в то время, объявляются сами по себе недействительными, и только те из них сохраняют силу, которые были представлены или впредь будут представлены на наше усмотрение, для того чтобы получить собственноручную нашу подтвердительную отмену (надписанием слова ***)».

7) Последний пункт касается рынков, существующих в разных частных имениях. Некоторые землевладельцы жаловались императору, что торговцы и покупатели переносят своевольно такие места купли и продажи из одного места в другое, лишая их многих выгод. Император постановляет, что если купцы и покупатели, местные и приезжие, согласно и единодушно решают перемещение рынка, то уже никто не должен им препятствовать в исполнении такого решения; но при недостатке единодушия и согласия рынок должен оставаться на старом месте, и наконец, вообще не может быть переносим с земель, принадлежащих убогим, в имения властелей.

12) Новеллы Никифора Фоки и Василия II о монастырях.

Помимо земель, составлявших предмет экономической борьбы между светскою аристократией властелей и крестьянскими общинами, покровительствуемыми государственною властию, далее помимо земель казенных и составлявших личное достояние императорского дома, оставалась еще значительная часть территории, которая принадлежала церквам и в особенности монастырям. Монастырское землевладение как в других местах, так и в Византии, тоже обнаруживало иногда стремление к излишнему увеличению и расширению на счет свободных крестьянских участков. Следовательно, нужно уже а priori ожидать, что законодательство, поставившее своею задачею защиту крестьянского землевладения, не избегнет если не столкновения с церковью, то по крайней мере необходимости вступить с нею в ту или другую сделку... [222]

Период, когда монастырское землевладение достигло наибольшего развития и почти преобладания, и вследствие того, возбудило против себя неудовольствие государственной власти, есть, без сомнения, конец VII и начало VIII века. Без особенной опасности впасть в ошибку, можно предположить, что пред началом иконоборства восточная церковь не уступала размерами своих территориальных земельных богатств церкви западной. Франкские короли рано начали жаловаться, что их казна остается пустою, что их богатства перешли к епископам и духовенству; к концу VII века целая треть поземельных имуществ в Франкском государстве принадлежала церкви. Полагаем, что нечто подобное было и в Византийском государстве за то же время. В одном мало известном, но очень любопытном духовном памфлете (если можно так выразиться), писанном, правда, в конце XI века и посвященном именно вопросу о монастырском землевладении, автор, занимавший первенствующий пост в восточной церкви, положительно утверждает, что пред наступлением иконоборства весь род человеческий был разделен на две совершенно равные половины — мирских людей и монашествующих. В известном соответствии с показанным отношением мы должны представлять себе и распределение материальных земных благ, то есть, прежде всего землевладения. Белое духовенство вместе с церквами, при которых оно состояло, владело тоже значительным количеством земель: так что в конце концов одна треть территории, находящаяся в церковном владении, окажется, может быть, слишком низкою цифрою расчета... Автор, которого мы сейчас имели в виду, полагает, что иконоборческая ересь, внушенная завистью диавольскою к такому процветанию иночества, преимущественно была направлена против монастырей и монастырского достояния. Нет сомнения, что в этом отношении он был прав. Мы уже имели случай заметить, что гонение на монастыри, начавшееся при Льве Исавре и особенно ревностно и беспощадно проводимое его сыном Константином Копронимом, совпадает по времени, а вероятно, и по своим мотивам с так называемою секуляризацией церковных имуществ при Карле Мартелле и его сыновьях. Так или иначе, с начала произвольным и насильственным способом, потом более мягким и правильным, даже путем соглашения с церковью, Франкские государи сумели воспользоваться монастырскими поземельными имуществами для своих светских правительственных целей. Значительная часть церковных и [223] монастырских земель досталась в руки королевских людей (вассалов), получивших свои «пожалования» из рук светского давальца, к которому они и обязались вассального службою, без отрицания, впрочем, прав собственности первоначального собственника, то есть, монастыря или епископа. В Византии была сделана попытка более радикального решения вопроса — посредством общего закрытия монастырей и отобрания в казну монастырского достояния. Хотя эта мера и не была проведена вполне, она, нужно думать, все-таки имела последствием восстановление некоторого равновесия между мирским и церковным землевладением; она косвенным образом содействовала усилению мелкого и крестьянского землевладения. Затем, на соборе 787 года, вместе с торжеством иконопочитания решено было и восстановление монастырей. Было постановлено, что светские лица, захватившие в несчастное для церкви время ее достояние, то есть, монастыри, епископии и разные богоугодные дома, должны воротить их обратно под страхом церковного отлучения. Реституция монастырских и церковных земель не была решительно и прямо высказана. Но за то на будущее время было постановлено, что ни епископ, ни игумен не могут допускать именно того, что делалось на западе, не могут допускать отдачи (***) церковных доходных земель архонтскому лицу или какой другой знатной особе ⁴⁹; даже те земли, которые не обрабатываются и не приносят дохода, могут быть отчуждаемы только клирику или крестьянину; если же крестьянин окажется подставным лицом, то имение отбирается обратно в пользу монастыря... С окончанием иконоборства и восшествием на престол Македонской династии число монастырей снова стало увеличиваться, и еще быстрее стало возрастать количество земли, поступающей в монастырское владение. Наклонность к созерцательной монашеской жизни составляет характеристическую черту средневековых Греков; страсть к монашеству несомненно достигала у них размеров, подрывавших самые основания государственного быта и государственной силы. Хотя земли монастырей и не были вообще свободны от прямых податей (от поземельного сбора), но все-таки они пользовались, в ущерб другим и самому государству, многими привилегиями иного рода, обыкновенно были изъяты от всяких натуральных повинностей и поборов. Но и помимо этого ущерба, а [224] также убыли людей, подлежащих военному набору, еще чувствительнее был вред, наносимый основанием монастырей крестьянским общинам...

Мы уже видели, что Роман Лакапин в своей Новелле 934 года высказал, хотя и не совсем ясно, намерение ограничить расширение монастырского землевладения на счет крестьянских участков. Восьмой пункт его новеллы византийские юристы (Атталиота) понимали так, что если какой крестьянин, принимая монашество, пожелает пожертвовать в монастырь свою землю, то его односельчане имеют право внести вместо того ценность имения, а самый участок удержать за собою. Ясное дело, что только в редких случаях крестьяне решились бы воспользоваться своим правом, которое ни в каком случае, не могло заключать для них ничего принудительного, а между тем для другой стороны могло представляться неудобным, несогласным с благочестием и уважением к церкви. Если же мы предположим, что восьмая статья новеллы имела в виду только прошедшее, то есть, другими словами — давала право выкупа на такие участки, которые были пожертвованы в монастыри ранее издания закона, а на будущее время решительно и безусловно воспрещала передачу крестьянской земли в пользу монахов (так объяснял новеллу Романа император Василий II), — то такая решительная мера никак не могла быть приведена в исполнение или даже в действие двумя-тремя строками невразумительного законоположения. Понадобилась другая более смелая воля и другой более энергический характер, чтобы громко сказать то, что желал, может быть, сказать Роман Лакапин, чтобы прямо указать зло и действительные средства для противодействия ему. Эта честь принадлежит императору Никифору Фоке, и без сомнения — ему одному, хотя в заглавии знаменитой новеллы 964 года опять стоит имя патриция и протасикрита Симеона, как ее автора или редактора (ср. выше). Вот что гласит этот удивительный законодательный памятник:

«Искупитель наш, заботясь о нашем спасении и указывая пути к нему, прямо наставляет нас, что многое стяжание служит существенным к тому препятствием. Предостерегая нас против излишнего, он запрещает даже пещися о пище завтрашнего дня, не только что о жезле, суме или другом хитоне. И вот, наблюдая теперь совершающееся в монастырях и других священных домах и замечая явную болезнь (ибо иначе я не могу назвать того, [225] что вижу), которая в них обнаруживается, я не могу придумать, каким врачеством может быть исправлено зло, и каким наказанием я должен преследовать безмерное любостяжание... Кто из святых отцов учил этому, и каким внушением они следуют, дошедши до такого излишества и до такого безумия? — Каждый день они стараются приобретать тысячи десятин земли (***), строят роскошные здания, разводят превышающие всякое число табуны лошадей, стада волов, верблюдов и другого скота, обращая на это всю заботу своей души, так что монашествование уже ничем не отличается от мирской жизни со всеми ее суетными заботами. Разве слово Божие не гласит нечто совершенно тому противное и не заповедует им полную свободу от таких попечений (не пецытеся, рече, что ясте или что пиете)? Разве оно не ставит в пример и посрамление нам беззаботность летающих воробьев? Разве апостол не говорит: «Эти мои руки послужили мне и моим» (Деян. XX, 34); и в другом месте: «имея пищу и кров, будем этим довольны» (I Тимоф. VI, 8). Посмотри, какой образ жизни вели святые отцы, которые некогда просияли в Египте, Палестине, Александрии и в других концах земли: ты узнаешь, что жизнь их была до такой степени проста, как будто они жили одною душою и уже достигли бестелесности ангелов.

Христос сказал, что царствие Христово восхищается только с большими усилиями и достигается многими скорбями. Но когда я посмотрю на тех, которые дают обет монашеской жизни и переменою одежды как бы знаменуют свое отречение от мира, и вижу, как они обращают в ложь свои обеты и как противоречат поведением своему виду (схиме), то я не знаю, не следует ли скорее назвать все это пустым театральным представлением, придуманным для посмеяния имени Христова. Не апостольская это заповедь, не отеческое предание — приобретение многодесятинных громадных поместий и множество забот о плодовых деревьях. Это не соответствует строгим требованиям добродетельной жизни, но скорее есть дело телесной нужды, причем более духовное уступает место более мирскому: нужда и потребность с течением времени обратились в неумеренность (***), как обыкновенно все дурное, начавшись от малых начал и источников, превращается потом в большое зло.

В виду всего этого непонятно, почему люди, движимые желанием сделать что-нибудь для угождения Богу и прощения своих грехов, [226] презирают столь удобную для исполнения, освобождающую от забот заповедь Христа, повелевающую продать имение и раздать нищим; а вместо того, как бы намеренно желая сделать ее трудною и хлопотливою и наложить на себя множество забот, наперерыв стремятся устраивать монастыри, странноприимные дома и богадельни. В прежние времена, когда в таких учреждениях был недостаток, устроение их заключало в себе много похвального. Но когда число их превратилось во множество и стало превосходить всякую потребность и меру, а люди продолжают отказываться от добра, совершаемого с великою легкостию, и обращаются к устройству монастырей, — то кто не подумает, что это добро уже не без примеси зла, и не скажет, что к пшенице примешались и плевелы. А еще более, кто не заметит, что богоугодное дело сделалось одним прикрытием тщеславия, дабы всем были явны делающие благое. Они уже не довольствуются тем, чтобы свидетелями их добрых дел были только те, которые при этом присутствуют, но хотят, чтоб и потомки не оставались в неведении об их добродетели. В то время, как есть тысячи других монастырей, пострадавших от времени и нуждающихся в помощи, у нас не хватает усердия, чтобы потратиться для поправки их и восстановления; вместо того мы всячески стремимся заводить собственные новые монастыри, дабы не только мы сами могли самоуслаждаться суетным титулом (основателей), но дабы наше стояло явно и отдельно...

1) Вследствие того, желая с корнем вырвать зло этого слаболюбия, мы повелеваем, чтобы желающие быть благочестивыми и совершать дела пользы и человеколюбия, следовали заповедям Христа, и продавая имение, раздавали цену его нищим... Если же есть между ними такие, которые из любви к прекрасному и высокому (так мы называем их любочестие) хотят устраивать монастыри, странноприимные и сиротские дома, то никто им в этом не будет препятствовать. Но так как в числе прежде выстроенных монастырей есть много таких, которые, как сказано выше, пришли в упадок и даже близки к полному уничтожению, то пусть они (такие люди) прежде всего позаботятся о них, пусть прострут руку помощи поверженным на земле и на них докажут свою любовь к Богу. Если же, пренебрегая прежними монастырями, находящимися в означенном печальном положении, и как бы закрывая на них глаза, ревнители все-таки будут стремиться к постройке новых таковых зданий, то мы не можем похвалить такого деяния и даже [227] никак не можем допустить его, видя в нем не что иное, как любовь к суетной славе и явное безумие... Что же касается способов, которыми может быть осуществляема забота об этих нуждающихся в помощи монастырях, то мы не требуем, чтоб им были жертвуемы поля, поместья или здания (ибо таковых существует за ними уже довольно от прежнего времени), но желаем, чтобы лица, имеющие в виду угодить Богу, продав поля и поместья, которыми владеют, каким угодно мирским людям, снабжали пренебреженные и упавшие монастыри, а также их по недостатку обработки втуне лежащие земли, надлежащими средствами ⁵⁰, то есть, доставляя им рабов, волов, стада овец и другого скота. Ибо если мы будем жертвовать самые поля и угодья, нам принадлежащие, то при существующем для монастырей законном запрещении продавать их собственность, мы придем к тому же самому положению, как и прежнее, и оставим бедствующие и покинутые монастыри без всякой действительной помощи, так как за отсутствием денег и рук они не в состоянии будут предпринять что-либо полезное на своей земле.

Итак, отныне да не позволено будет никому завещевать поля и поместья монастырям, богодельным и странноприимным домам, или же митрополитам и епископам, так как это нисколько не приносит им пользы.

Если же какие из прежних монастырей или богоугодных домов пользовались столь малым о себе попечением и находились в таких дурных руках, что остались совершенно лишенными угодий (***), то таким и впредь не будет препятствия приобретать достаточествующее с ведома и рассмотрения царского. А строить в пустынных местах келии и так называемые лавры, которые не стремятся к приобретению имений и чужих полей, а остаются в пределах только собственной своей ограды (***), мы не только не воспрещаем, но напротив считаем делом похвальным.

Внушая и постановляя все это, я зною, что для многих слова мои покажутся тяжкими и несогласными с их образом мыслей. Но я о том не забочусь, так как, по апостолу Павлу, я хочу угождать не людям, а Богу. Кто имеет ум и смысл и привык смотреть не на одну только поверхность, но способен идти далее [228] и проникать в глубь вещей, для того будет ясно, что мы произнесли решение полезное для живущих по Богу, а также и для всего общества» (***).

Никто не откажет суровому солдату, который, однако, сам носил под царским облачением никому невидную власяницу, в прямоте языка и решительности законодательных мероприятий. Набожная Византия X века должна была выслушать от своего императора резкую обличительную проповедь, в которой построение монастырей прямо называлось делом пустой суетности и тщеславия! Новая заповедь, которая должна была по обычаю называться божественною, в сущности сводилась к двум совсем неблагочестивым пунктам: в ней запрещалось строить новые монастыри и делать в пользу старых наиболее обычные пожертвования и вклады, Никифор Фока говорил правду, объявляя, что он не ищет популярности. Трудно было думать о любви народной после издания такого закона в первый год царствования. Не смотря на все свои успехи и подвиги военные, Никифор Фока до такой степени был ненавидим в своей столице, что, по словам Лиутпранда, должен был превратить свой дворец в крепость и эту крепость в свое постоянное убежище.

Что думали о законодательном акте 964 года люди благочестивые, старцы и монахи, имевшие наибольшее влияние на умы населения, об этом мы узнаем из новеллы вполне и безупречно законного государя, принявшего наконец в собственные руки бразды правления, из новеллы Василия Порфирородного. В иных древних списках законоположение Никифора Фоки о монастырях сопровождается заметкою, что оно было отменено (***) уже Иоанном Цимисхием, убийцею Фоки (969—975 гг.); однако нет никаких следов и признаков, чтобы в самом деле, последовало формальное заявление в этом смысле ранее 988 года. Ничто не мешает нам думать, что нечестивый закон не был применяем на деле; но с другой стороны, очень возможно, что и Цимисхий, и знаменитый «спальник» (***), управлявший государством в первые годы самодержавия Василиева, не желали расстаться с таким оружием которое могло до времени храниться в арсенале или архиве, а при случае, могло очень послужить государственным нуждам. Но вот наступил тяжелый год для Византийской империи и еще более для царствующей династии: успехи болгарского восстания, сопровождавшегося страшным разорением городов и сел во Фракии почти до [229] самого Константинополя, неудачи в южной Италии, где Византии приходилось бороться и с немецким императором, и с своими союзниками, африканскими Сарацинами, враждебные отношения к Русским, примирение с которыми хотя последовало именно в этом самом году, но, по видимому, несколько позднее апреля месяца (когда издана была новелла), наконец ряд внутренних междоусобий, готовых завершиться полным торжеством двух бунтовщиков, стоявших в виду столицы на азиатской стороне пролива, все это вместе привело империю на край гибели и заставило ее правителей спросить себя: где же причина гнева Божия, очевидно, на нее обрушившегося. Тогда-то явилась «Новелла благочестивого царя Василия Младшего, окончательно отменяющая (***) законоположение царя Никифора против церквей и богоугодных домов», и восстановляющая силу добрых законов Василия I и Льва Мудрого (Василики), а также Константина Багрянородного (новелла 947 года).

«От монахов, засвидетельствовавших себя благочестием и добродетелью, а также от многих других людей наше от Бога царство (***) узнало, что законоположение о Божиих церквах и богоугодных домах, изданное киром Никифором, присвоившим себе царскую власть (***), сделалось причиной и корнем настоящих бедствий, (причиною) ниспровержения и смятения этой вселенной (***), так как эти законы направлены к оскорблению и обиде не только церквей и богоугодных домов, но и самого Бога. Все другое, а также и самый опыт утверждает нас (в такой мысли); ибо с тех пор как это законоположение вошло в силу и до настоящего дня никакой, даже самомалейшей удачи мы не встретили в нашей жизни, но напротив не осталось такого вида несчастия, которого мы не испытали бы. Посему настоящею нашею благочестивою золотою грамотою с нашим подписанием мы постановляем, чтобы с настоящего дня сказанное законоположение считалось не действующим и оставалось впредь отмененным и не имеющим силы. Вместо того пусть вступят опять в действие те законы о Божиих церквах и богоугодных домах, которые прекрасно и боголюбиво были изданы незабвенным нашим дедом, а также его отцом и дедом. Чтобы настоящее наше постановление впредь оставалось твердым и неизменным, мы подписали оное [230] собственною рукою и повелели приложить внизу нашу золотую печать. 4-го дня апреля месяца I-го индикта в 6496 году».

Ни золотая печать, ни красная подпись Болгаробойцы не сообщили однако постановлению 988 года неизменной прочности. Страсть Византийцев к построению все новых монастырей была так велика, ее разлагающее действие на сельские общины и крестьянское землевладение, и следовательно, на государственное благосостояние было так очевидно, что сам автор манифеста, осудившего нечестивое законоположение Никифора Фоки, не мог остаться верным своему заявлению, вынужденному тяжелыми затруднениями минуты и монашескими внушениями. Не прошло десяти лет, и сам Василий II принужден был принимать меры к обузданию набожности своих подданных, говорить в духе тех воззрений, которые продиктовали смелые строки богопротивного законоположения 964 года. В знаменитой большой новелле 996 года, содержание которой относительно светского землевладения нам уже известно, идет также речь и о монастырском землевладении.

«Из заявлений, поступающих к нам со всех сторон, из всех можно сказать округов (тем), мы узнаем, что целые селения не только терпят вред и стеснения, но и совсем перестают существовать, заедаемые монастырями (***). Происходит это, говорят, во многих селах так, что вот какой-нибудь крестьянин (***) строит на собственном своем месте церковь и приписывает к ней, с согласия своих односельчан (***), собственный участок, затем делается сам монахом и поселяется при ней (церкви) до конца своей жизни; далее также поступают еще один и другой крестьянин, и таким образом набралось там два и три монаха. Этих трех монахов достаточно; после их смерти местный митрополит или епископ захватывает церковь, присваивает ее себе и называет монастырем. Митрополиты и епископы, или удерживая за собою таковые монастыри, или отдавая их в виде дара властелям, наносят большой ущерб селам, обижают их и доводят до полного уничтожения (***). Мы повелеваем, чтобы таким образом возникшие молитвенные домы (***) — (ибо мы не хотим называть их монастырями) — были все возвращаемы опять «убогим», и чтобы сторона митрополии или епископии была оттуда совершенно устраняема. А если епископы или митрополиты подарили их каким-либо «особам» ((***), то и эти особы [231] оттуда изгоняются, если даже их владение имеет за собою долгое время, (ибо мы определяем, что давность в этом случае не имеет никакой силы), а самые молитвенные домы возвращаются сельчанам и остаются и на будущее время молитвенными домами, но под властию сельской общины (***), и пусть в них будут старцы (***), сколько и прежде было. Митрополиты или епископы могут иметь здесь только духовные права: право возношения(***, упоминание в церковных молитвах), право поставления (***) игумена или настоятеля и право исправления совершаемых калогирами грехов, а впрочем не должны получать оттуда ни так называемого «обычного» (***), ни каких-либо других поборов, получаемых ими от монастырей. Притом села, имеющие вышеозначенные молитвенные домы, обязаны иметь в них столько калогиров, сколько их было прежде... Если же в какие из этих молитвенных домов сделаны были пожертвования и вклады императором, и они имеют также келии (***), то хотя это и не согласно с строгим правом, но ради царского попечения (***), которого они удостоились, пусть они остаются и впредь под властию своих митрополитов или епископов, но с тем чтоб они не могли быть передаваемы другим лицам... Равным образом, если в монастырях, которые составились таким образом в известных селениях, постриглись потом многие из соседей и пожертвовали в них свои поземельные участки, и таким образом образовались уже большие монастыри, имеющие выше восьми или десяти монахов, то хотя это может быть и несогласно с строгим правом, мы все-таки благоизволяем на то, чтоб они были под властию митрополитов и епископов и могли быть беспрепятственно даримы или передаваемы кому угодно. Однако, при этом нужно иметь в виду то условие, что такие монастыри должны ранее иметь свыше означенного числа восьми или десяти монахов и теперь же располагать средствами для их содержания, так как они не могут делать новых приобретений, согласно с запрещением, изданным при нашем прадеде царе Романе Старшем (см. новеллу 934 г.), а теперь возобновляемым нами. Если бы после издания настоящего постановления митрополиты и епископы отправили в монастыри, не удовлетворяющие вышеозначенному условию относительно количества постриженных в нем лиц, и гораздо более восьми или десяти монахов, то хотя б и земли было достаточно для всех этих [232] монахов, мы все-таки не можем признать такого монастыря за действительный монастырь, а будем считать его за молитвенный дом, принадлежащий сельской общине, (***) и находящийся под властию сельчан. Что же касается самостоятельных и больших старинных монастырей, то хотя б они и не имели значительного числа монахов, и даже вследствие нерадения митрополита или епископа оставались совсем без монахов, мы определяем, что они по прежнему должны быть под властию митрополий и епископий и могут быть даримы и передаваемы митрополитами и епископами, кому им будет угодно.

В. Васильевский.

Комментарии

40. Theophan. Continuat., pag. 471.

41. Мы принимаем здесь поправку Цахарие и читаем *** вместо ***. Последнее слово было бы более уместно через две строчки ниже, но там и в тексте стоит ***.

42. ***.

43. Gfroerer, Byzantinische Geschichten, III, 20.

44. Мы принимаем чтение: ***. Другие чтения см. у Zachariae, Jus Graecorom., III, 286. Место это все-таки остается не вполне ясным.

45. De velitatione bellica Nic. Phocae, pag. 188.

46. Ср. Gfroerer, Byzant. Gesch., III, 46.

47. Приведенный отрывок, указывающий два примера властельских домов, находится не во всех списках, а только в том, который был у Леунклавия

48. См. Zachariae, Jus Graecorom., Ш, 312 примеч.

49. *** Ralli, Syntagma canon. II, 593. Речь идет здесь о 12-м и 13-м канонах седьмого вселенского собора.

50. ***

(пер. В. Веселовского)
Текст воспроизведен по изданию: Материалы для внутренней истории византийского государства. Меры в защиту крестьянского земледелия // Журнал министерства народного просвещения. Ч. 202. 1879