МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ВНУТРЕННЕЙ ИСТОРИИ ВИЗАНТИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА.

I.

Византийское государство получило в наследство от времен Римской империи две основные черты социального строя: господство крупного землевладения и колонат или крепостное право. Римским куриалам и посессорам соответствуют на Востоке архонты и ктиторы, владевшие отдельными более или менее обширными поместьями, на которых работают или даже хозяйничают полусвободные люди, приписанные (***) к земле. Только в виде исключения и не в большом количестве удержались вольные крестьянские волости, те митрокомии, о которых говорится еще в Юстиниановом кодексе ¹. В иконоборческом законодательстве обнаруживаются последствия какого-то обширного и глубокого переворота, причины которого еще не вполне выяснены, но по всем признакам находятся в связи с большими славянскими поселениями на греко-римской почве. Несомненные признаки указывают на существование в VIII и IX веках многочисленных крестьянских свободных общин, на преобладание мелкого крестьянского землевладения, на ослабление или полную отмену крепостных отношений, [161] на свободу крестьянских переходов. Заметно, что класс мелких свободных землевладельцев получил в численном отношении весьма сильное подкрепление, подобно тому как это несколько ранее произошло на Западе вследствие поселений Готов, Бургундов и других варваров. Славяне целыми массами заняли европейские области империи; даже и в азиатских провинциях поселения их считались десятками и сотнями тысяч, то есть, почти не уступали в численном отношении колониям германских варваров на Западе ². Иконоборческое движение, направленное против монахов и монастырей, следовательно, и против монастырского землевладения, точно также могло содействовать возрождению крестьянской собственности на Востоке. Так или иначе, с VIII века в Византийском государстве существуют многочисленные крестьянские общины, владеющие землею на правах коллективной собственности, и даже в поместьях крупных землевладельцев, по прежнему вносимых отдельно в податные книги, земля обрабатывается вольными людьми — половниками и десятинниками (мортитами). Нет сомнения, что жизненная энергия, обнаруженная Византией в борьбе с Арабами и Болгарами, находится в связи с этим приливом новых сил, с улучшением экономических основ государственного быта. Но и новому или вновь усилившемуся крестьянскому сословию и крестьянской общине грозили многоразличные опасности. Византийское государство было проникнуто преданиями римского права. Оно могло держаться только постоянным напряжением народных сил, находившихся в его распоряжении. Оно всегда налагало на своих подданных сложный и крайне тяжелый груз прямых и косвенных [162] податей, постоянных и экстраординарных повинностей. Когда они перечисляются в императорских жалованных грамотах, то филолог приходит в недоумение пред изобилием непонятных для него технических выражений: не менее подивился бы и экономист изобретательности византийских приказов и выносливости народной массы. И здесь положение было таково, что отдельный член общины охотно покидал иногда свой участок и предпочитал сесть «присельником» (-apotxo;, париком) на чужой земле, в поместье богатого землевладельца. Вследствие давности (тридцатилетнего пребывания на одном месте) он легко превращался опять в крепкого земле человека. С другой стороны, целые общины более или менее добровольно отдавали себя под защиту людей сильных, отказываясь от своей свободы и независимости. Положение остальных вольных крестьян отчасти характеризуется тем названием, которое утвердилось за ними в X веке, в период Македонской династии Они постоянно именуются «бедными» или «убогими» людьми (***), точно так как у нас в Московский период их собратья именовали себя «сиротами». Выражение «убогие» употребляется в сословном смысле, подобно однозначащим терминам в западной средневековой Европе (pauperes, arme Leute); закон различает иногда среди этих «убогих» состоятельных и несостоятельных, бедных и богатых людей. Но конечно, это не дает нам права заключать, что положение «убогих» было вообще хорошо, и что крестьяне назывались убогими и бедными потому, что они были зажиточны. Термин все-таки выразительно указывает на общее правило и на существо дела.

Сословию бедных или убогих противополагается в Македонский период многочисленное и если не в политическом, то в социальном отношении могущественное сословие «людей сильных» (***), магнатов, или заимствуя выражение из славянского быта, развившегося под наибольшим влиянием Византии, властелей.

Прежде всего это суть, конечно, те же самые архонты и ктиторы, о которых мы говорили выше, то есть, старинная провинциальная аристократия, некогда заправлявшая делами городских общин. Политическое значение ее давно уже было затемнено развитием имперской централизации. Наконец, император Лев Мудрый уничтожил последние остатки муниципального самоуправления. Закрыв городские сенаты (курии, ***) и отменив всякие выборы муниципальных властей, так как такие учреждения, по выражению царского [163] указа, не соответствовали существующему порядку вещей, при котором обо всем печется сам император ³, Лев Мудрый провозгласил вместе с тем окончательное торжество бюрократии и нанес довершающий смертельный удар политическому значению старинного провинциального дворянства. Экономическое значение этого сословия было подорвано круговою ответственностью пред казною за правильное и бездоимочное поступление податей и тяжелыми бедствиями сопровождавшими нашествия Готов, Аваров, Ново-Персов Сасанидской державы; наконец оно было убито большими славянскими переселениями VII века, которые несомненно сопровождались экспроциацией в самых обширных размерах. Многие прежние латифундии превратились, конечно, в крестьянские славянские общинные земли. Но как, не смотря на все неблагоприятные обстоятельства, уцелели до позднейшего времени греческие митрокомии, точно так, нужно думать, удержалась отчасти и прежняя землевладельческая аристократия на своих прежних местах. Юридические памятники позднейшего времени, X и XI веков, прямо показывают, что помимо чиновной служилой аристократии — воевод, судей, сборщиков податей, епископов и игуменов, в провинциях существует туземная местная аристократия, всегда старавшаяся удержать право патроната над остальным народонаселением. В новеллах Юстиниана нередко говорится о «властелях» (***), о домах «властельских» (***); магнаты представляются нам с свитою оруженосцев, они окружены клиентами и стремятся подчинить других несправедливым притязаниям своего властолюбия ⁴. Эта провинциальная аристократия, с притязаниями на древность и благородство происхождения, продолжает заявлять себя и в последующих столетиях. В агиографических памятниках, подобных житию Филарета Милостивого (жил во второй половине VIII века), рисуется нам картина помещичьего быта в отдаленной Пафлагонской глуши: «сын делателя некоего, по местех старейша суща», имеет «имение от рук раб своих, благороден сыи»; он берет себе жену «рода благородна и богата» и сам ведет свое хозяйство, пока не разорит его сарацинское нашествие. Данилида, богатая вдова из Пелопоннеса, оказавшая щедрую помощь родоначальнику Македонской династии Василию I в предчувствии его [164] будущего величия, принадлежала, по видимому, к тому же сословию ⁵. В исторических сочинениях XII века, например у Никифора Вриенния, мы встречаем указания на то, что в отдаленных малоазиатских и сирийских городах старые архонтские роды даже не совсем утратили и свое политическое значение ⁶. Само собою разумеется, что из среды той же самой землевладельческой аристократии восполнялось всегда и сословие придворной, служилой и бюрократической аристократии, тем более что все должности, за исключением высших правительственных, если и не были совсем продажны, то во всяком случае сопровождались при пожаловании взысканиями по тарифу, который в X веке был весьма высок ⁷. Впрочем, можно было покупать не только действительные должности, но и одни наименования их без действительного исправления службы, обозначаемой наименованием; то есть — продавались титулы. Это обстоятельство облегчало путь землевладельческому провинциальному классу для вступления в ряды новой чиновничьей и титулованной аристократии. При Романе Лакапине обнаруживается, что многие архонты пелопоннеские успели прибрести от правительства разного рода почетные чиновнические титулы, превратились в протоспафариев ⁸. Исключительною и замкнутою эта землевладельческо-чиновная аристократия, которая именно и соответствует сословию властелей, никак не была. Не говоря о разного рода императорских любимцах низкого происхождения, законодательные памятники Х-го столетия показывают, что нередко из среды «убогих» и бедных, то есть, из среды крестьянских общин выходили люди, становившиеся властелями. Стоило только «убогому» получить первый неважный чин, он уже выделялся из своей среды и стремился обеспечить свое новое положение экономическим путем: для этого нужно было не только выйти из общины, но и приобрести [165] самостоятельный участок земли, отдельно записываемый в податной или писцовой книге (***), что именно и было признаком некоторым образом аристократического землевладения. Откуда же можно было взять такой участок? Если экономическое положение, наследованное от предков, помогало прежней землевладельческой аристократии архонтов и ктиторов приобрести византийские должности и чины, занять место в рядах чиновнической и придворной аристократии, то и наоборот, всякий новый чиновник византийского приказа (***), опираясь на свое служебное положение, всяческими правдами и неправдами добивался того, чтобы быть помещиком и землевладельцем и большею частию достигал своей цели. Кратко сказать: землевладелец хотел быть действительным или титулярным чиновником, чиновник стремился быть землевладельцем. Этим путем произошло слияние старых и новых элементов, уцелевших архонтских родов и вновь выслужившихся и разбогатевших фамилий, в одно большое сословие «властелей». Без поддержки и прилива служилых чиновничьих элементов прежняя землевладельческая аристократия едва ли успела бы сохранить то значение и особенно ту численность, с которыми является сословие властелей.

Вот это — то сословие властелей, почти совсем лишенное какого-либо политического значения, утратившее всякие предания о муниципальном самоуправлении, бессильное и рабское по отношению к центральной власти, и является в X веке опасным врагом крестьянских общин, мелкого крестьянского землевладения. Оно ложилось на массу населения двойным бременем: не только вымучивало от имени государства, в звании воевод (стратигов), писцов и дозорщиков, протонотариев — государственные подати и повинности, но и действовало в свою собственную пользу, прикрываясь покупными титулами, цену которых все-таки следовало воротить в продолжении как можно более краткого срока. Государственное жалованье, присвоенное должности, представляло только проценты на внесенную при получении должности сумму; оплачиваемая жалованьем должность была своего рода помещением капитала с целью получения ренты. Но проценты были недостаточно высоки; а притом многие ограничивались покупкой одних чинов и титулов без жалованья. Ловкий и оборотливый Грек редко руководился при этом одним честолюбием; он надеялся воротить свое другим путем; он полагал, что взносом двенадцати литр, чего стоил титул [166] протоспафария, он вместе с тем приобретал некоторые полномочия в отношении к «убогим» и к их крестьянским участкам. Жадность к стяжанию, своекорыстие, бессовестная готовность на всякий обман и беззаконную проделку составляли общую и характеристическую принадлежность сословия властелей, по свидетельству самих византийских государей X столетия. Действовали, конечно, помимо нравственных и общие социальные условия, обозначаемые на языке экономической науки выражениями: «притягательная сила крупного землевладения», «отсутствие правильного и хорошо устроенного поземельного кредита» и т. п. Как бы то ни было, X век по Р. X. есть, по видимому, тот критический период в византийской истории, когда преобразовавшаяся властельская аристократия, то есть, другими словами, относительно крупная поземельная собственность вела наиболее яростное нападение, наиболее упорную осаду против подкрепившегося в течение предыдущих веков сословия свободных крестьянских землевладельцев, против крестьянской (славянской) общины. Прежде властельская аристократия не была довольно сильна для этого, а в XI веке борьба отчасти разрешилась торжеством одной из сторон, отчасти была приостановлена внешними событиями.

На Западе такой период прошел несколько ранее. Веком борьбы крупной поземельной собственности с мелким землевладением было там VIII и отчасти IX столетие, время государей Каролингской династии.

В странах, сохранивших, подобно Галлии, значительное романское население и римский социальный строй, исходною точкой экономического развития были те же латифундии и колонат; прилив новых собственников, вследствие раздробления больших участков по третям (tertiatio) в пользу германских поселенцев, изменил характер этого землевладения только на короткое время. Новые более мелкие участки опять слились в крупные, пропали в крупном землевладении — хотя, конечно, не бесследно, так как крупная поземельная собственность восторжествовала не путем прямого поглощения более мелких участков, а путем их условного подчинения, образованием так называемых зависимых отношений. Даже и в таких странах, которые более густо и почти сплошь были заняты германскими поселениями, процесс разложения германской общины (марки) и превращения общинного устройства в поместное (Hofver-fassung) совершался в то же самое время, то есть, при Каролингах. [167] Там этот процесс совершался вдали от глаз центральной власти; он начинался выделением между полноправными владельцами первоначальных почти одинаковых и равных поземельных наделов более предприимчивых людей, которые умели, не выходя из общинной связи, положить начало своему большему хозяйственному благосостоянию — распашкою леса, поднятием нови, то есть, основанием своего частного хозяйства неподалеку от общинного поля. В самых древних германских правдах признаются такие распашки частною собственностию отдельных членов общины. Здесь находился для деятельных и предприимчивых людей исходный пункт для приобретения экономического преобладания, для хозяйственного подчинения себе других членов общины, а мало помалу и целой общины; разные несчастия и нередкие голодные годы помогали такому ходу дела и ускоряли процесс; достижение правительственных должностей графа или центенара (сотника), предоставлявшихся преимущественно местным землевладельцам, служило на этой первоначальной ступени подспорьем для экономических стремлений. Дело кончалось тем, что вся община подчинялась одному из своих членов, который собственно и не выступал из нее. Правительство только тогда заметило указанный процесс, когда уже действия его стали ощущаться в области политической организации, когда землевладельцы начинали превращаться в прирожденных чиновников государства, а социальная сила недвижимого имущества — в политическую силу, довершая в то же время при помощи этой последней свою победу над маркою, над крестьянскою общиною; одним словом, заметило поздно. Капитулярии Каролингов начинают жаловаться на хищничество людей сильных, которые отнимают землю у бедных (pauperes), даже лишают их личной свободы. Образцом может служить капитулярий 805 года:

De oppressione pauperum liberorum hominum, ut non fiant a potentioribus per aliquod malum ingenium contra justitiam oppressi, ita ut coacti res eorum vendant aut tradant. Ideo haec et supra et hic liberis hominibus diximus, ne forte parentes contra justitiam fiant exhereditati, et regale obsequium minuatur, et ipsi heredes propter indigentiam mendici vel latrones seu malefactores effitiantur.

Или же капитулярий 811 года: Pauperes se reclamant expoliatos esse de eorum proprietate et hoc aequaliter clamant super episcopos et abbates et eorum advocatos et super comites et eorum centenarios. Dicunt etiam, quod quicumque proprium suum episcopo, abbati vel [168] соmiti aut judici vel centenario dare noluerit, occasiones quaerunt super illum pauperem, quomodo eum condempnare possint et illum semper in hostem faciant ire, usque dum pauper factus, volens nolens suum proprium tradat vel vendat.

Известно, впрочем, что серьезной и решительной борьбы против возникающей феодальной аристократии, о злоупотреблениях которой здесь говорится, не было предпринято государственною властию. Политика Каролингов состояла в том, чтобы воспользоваться вновь выросшею социальною организацией для целей государственных, чтобы ввести магнатов в рамки государственного строя и чрез них вновь привлечь к службе ускользающие от его прямого влияния низшие элементы населения. Секуляризация церковных имуществ, сениорат и вассальность должны были служить такой цели. Средства эти удались только отчасти и временно, а в сущности привели к превращению государственного строя, все-таки основанного на союзе подданных, на общем подчинении свободных людей одному государю, в строй феодальный с его иерархическою лестницей зависимых отношений.

Любопытную аналогию с жалобами и увещаниями каролингских капитуляриев представляет законодательство императоров Македонской династии в X веке, направленное в защиту «убогих» против «властелей». Благодаря другому положению вещей и большей силе центрального авторитета, благодаря непрерывности римской имперской традиции, которая здесь была еще менее нарушена, чем на Западе, в Византии не могло быть и речи о каком-либо разделе правительственных и политических прав власти. Вооруженные старыми государственными преданиями, Византийские императоры гораздо яснее и строже понимали свои обязанности в отношении ко всем подданным и прямо провозглашали, что власть монарха есть общее всем благо, и что защита слабых и бедных против сильных и богатых есть ее первейший долг. Помимо этих идеальных воззрений, действовали, конечно, с не меньшею силою, побуждения реальные и грубые. Чем безграничнее была власть восточных автократов, чем более давала она простора их личному произволу, тем они были ревнивее в охранении ее. Чем безраздельнее они пользовались ею, тем более были чутки ко всякой опасности, грозившей со стороны каких-либо аристократических элементов. Наконец, и суровые требования государственности, поставленной в необходимость постоянно отбиваться от [169] теснившегося со всех сторон варварства, подсказывали именно более разумным и энергическим государям, что никак не следует выпускать из своих рук беспрепятственного и непосредственного распоряжения народными силами, податными и военными, и что отдавать крестьянские общины в жертву крупным землевладельцам и вообще властелям значит подрывать основы государственной безопасности извне и собственного могущества внутри. Одним словом, византийские государи Македонского дома лучше, чем западные их предшественники, поняли вред, который проистекал для государства от уменьшения количества мелких поземельных владетелей, а также и опасность, которая грозила бы их власти и династическим интересам от излишнего усиления властельских фамилий. По внешне-хронологическому счету их законодательство, охранявшее неприкосновенность крестьянских общин, относится, конечно, к более позднему времени, чем капитулярии Каролингов, оплакивающие бедственное положение западных «убогих» (pauperes). Но принимая в расчет внутреннюю хронологию, мы должны представлять себе дело иначе. Так как возрождение греко-римского христианского востока приливом свежих славянских элементов произошло по крайней мере на два века позже, чем соответствующее явление в западной истории, то и дальнейшие, отсюда развивающиеся факты внутренней жизни отстают на значительный промежуток времени в одной истории против другой. Крестьянская славянская община на византийской почве явилась позднее, чем германская марка на западно-римской: точно также и кризис, грозивший ее существованию, наступил для нее позднее. Но этот кризис был здесь замечен и захвачен более своевременно. Равным образом и меры, которые употреблялись со стороны государственной власти, с целью уврачевания болезни, были, несомненно, гораздо действительнее и решительнее на востоке, чем на западе, хотя, конечно, останется вопрос: устранив временно одну опасность, не укрепили ли они в организме какого другого недуга? Эти меры отчасти указаны были старыми преданиями Римского государства. Еще Юстиниановы юристы обращали внимание на опасности, которые проистекают для мелкой поземельной собственности от соседства с сильным человеком ⁹. В Юстиниановом кодексе прямо [170] запрещается провинциальным областным правителям делать какие-либо покупки и вообще приобретения в управляемых ими областях ¹⁰. После запрещение это было хотя и не совсем отменено, но все-таки смягчено и ослаблено императором Львом Мудрым. Он постановил, что только сам воевода (***) не может ни в каком случае делать приобретений в находящейся под его управлением провинции (теме), а всем низшим подчиненным чинам это дозволяется по усмотрению областеначальника, разрешения которого следует испрашивать в каждом отдельном случае. ¹¹. Таким образом, уничтожена была единственная, впрочем, не особенно действительная преграда, мешавшая властелям захватывать имущества бедных. Как прежде, так и теперь, ограничение свободной купли относилось только ко времени исправления должности, так что и сам воевода, сложив с себя сан или перейдя в другую провинцию, имел возможность объявить себя после помещиком в прежней своей провинции. Во-вторых, теперь, так и прежде, ограничение касалось только административных чиновников, а не всех сильных людей, не всех вообще властелей. Верно то, что новелла Льва Мудрого более широко раскрыла дверь всяческим неблаговидным злоупотреблениям чиновников. Но в сущности дело было совсем не в этих одних злоупотреблениях. Если чрез несколько времени обнаружилось особенно усиленное стремление властелей вторгаться в крестьянские общины, то вероятно, только в самой малой степени тут виновато было постановление императора Льва, ослабившее и без того не крепкую плотину. Соответственно тому, когда преемники Льва VI сознали необходимость выступить на защиту мелкой поземельной собственности, то они прибегли не к простой отмене его постановления, а стали распространять запрещение приобретать крестьянские участки на гораздо большее число лиц светского и духовного звания, на всех вообще властелей, и стали обставлять эти свои запреты новыми весьма резкими и суровыми угрозами, — и отчасти принимать меры, своим радикализмом и решительностью даже превосходившие общие угрозы закона. Напор [171] со стороны крупного властельского землевладения против общинного крестьянского был так силен и так продолжителен что, конечно, он не мог быть вызван одним неважным изменением в гражданском законодательстве; зато он не мог быть и остановлен каким-либо одним новым строгим законом, а потребовал долгой борьбы со стороны власти, вооруженной самою неограниченною свободой в выборе средств.....

В тесной связи с крестьянским землевладением, по своему характеру и по своим судьбам, находятся так называемые воинские участки или военно-поместное землевладение (***). Установление их восходит к первым временам Римской империи, когда пограничным солдатам, а также и охотникам из среды чуждых варварских народностей, вместо жалованья и платы были отводимы земли на границах государственной территории (terrae limitaneae vel castellorum), а отчасти и внутри ее — с обязательством воинской службы, или в частности, пограничной защиты. Ветераны также получали такого рода участки с условием, что дети их, подобно отцам, будут отбывать военную службу. Такие земли вообще не могли быть свободно отчуждаемы, а должны были переходить к детям, равно как и к другим наследникам, не иначе как вместе с лежащею на них воинскою повинностию. Обычай отводить стратиотам воинские участки существовал и в царствование Юстиниана ¹²; вероятно даже, что вследствие постройки или возобновления в этот период многих новых и старых крепостей и сторожевых пунктов на границах и в горных проходах (клисурах), он получил новое развитие. Итак, не было никакой нужды придумывать весьма странную теорию о переходе на Восток германской ленной системы и о полном развитии ее на византийской почве в IX и X веках. Войны, которые Юстиниан вел против Готов за обладание Италией, никак не могут служить к объяснению путей, которыми получено было это мнимое заимствование, тем более, что в данное время и самые варвары-Германцы не имели ленной системы ¹³. Воинские участки, о которых идет речь в новеллах императоров Македонской династии, суть старое римское учреждение, пришедшее, правда, в [172] упадок в продолжении VII века и в смутные времена больших славянских поселений. В X столетии оно снова делается предметом забот для окрепшей центральной власти. Воинские участки приходилось защищать против тех же самых врагов, которые грозили уничтожением крестьянскому землевладению. Опасность приходила со стороны властелей, которые стремились скупать воинские поместья точно также, как и крестьянские поля. Едва ли следует предполагать при этом какие-либо особые политические побуждения со стороны византийской чиновничьей аристократии. Те, которые отыскивают западно-европейские порядки, на византийской почве, полагают, что властели и магнаты, приобретая воинские участки, сгоняли с них царских ленников, а сажали на них вместо того своих людей, своих ленников, вследствие чего возникала, будто бы, настоящая феодальная связь и сословие имперских князей (Reichs-fuerstenthum) самого дурного качества ¹⁴. Византийские магнаты, конечно, могли иногда вооружить крестьян, сидевших на их землях, а также личную свою свиту и прислугу, и таким образом выставить довольно значительное ополчение; но в этом никак нельзя видеть признаков существования какого-либо класса вассалов, и подвассалов, обязанных нести за свои участки рыцарскую службу и связанных с земледавальцем обетом взаимной верности. Идея такой связи между свободными людьми, всегда оставалась чуждою Византийцам; тем менее могли там упрочиться наследственные отношения означенного рода. Во всяком случае, если и существовали у греческих властелей, по крайней мере, в зародыше, феодальные стремления, то они не могли достигнуть развития и полного осуществления, вследствие бдительного наблюдения со стороны центральной власти. Прежде чем перенести свои притязания на политическую почву, властели должны были восторжествовать на экономической или социальной. Но именно здесь-то, в первой стадии своего развития, они были застигнуты энергическими мерами монархической власти, взявшей под защиту и крестьянскую общину, и воинские участки. Македонская династия не без успеха вела борьбу с мусульманским миром в Сирии и Малой Азии, помимо разных превратностей в отношениях к Болгарам и Славянам в Европе; она должна была держать всегда наготове по крайней [173] мере 120 тысяч готового войска ¹⁵. Понятно, что нельзя было отдать в жертву корыстолюбивой жадности чиновников и землевладельцев ни одного стратиота. Сверх того, нужно знать, что, вопреки предположению некоторых исследователей, воинские участки вовсе не были освобождены от поземельной подати, так что и казна имела интерес в их охранении. Византийские стратиоты, служащие и отставные, и домы их были свободны от разных натуральных повинностей: повоза, постройки мостов, дорог и укреплений, и т. д., так что они должны были получать денежное вознаграждение, если в случае, нужды приходилось употребить их на такого рода работы; но прямые государственные подати они несли с своих земельных участков подобно всем другим подданным империи ¹⁶. Уже одно это подвергало их всем тем напастям и бедствиям, какими давали себя чувствовать населению византийские сборщики податей, писцы и дозорщики. «Стыжусь сказать», пишет автор одного военного трактата, живший в конце X века, — «стыжусь это сказать: люди, которые не дорожат своею жизнию ради службы благочестивым нашим царям и ради свободы христиан, такие люди не редко подвергаются даже телесным побоям — и от кого? от людишек, служащих по сбору податей (***), которые не приносят никакой пользы обществу, а умеют только притеснять и давить «убогих» (***), извлекать из неправды, из многой крови убогих многие таланты золота для себя самих. ... В свою очередь и областные судьи (гражданские правители) не должны подвергать воинов бесчестию, волочить их и бить, как рабов, налагать на них (какой позор!) цепи и колодки и т. д.» ¹⁷... Таково было положение мнимых византийских ленников! После этого нам становится тем понятнее, что [174] государственной власти приходилось принимать специальные меры для защиты воинского землевладения и от злоупотреблений власти, и от собственной готовности владельцев освободиться от своих участков путем продажи их лицам другого сословия. Довольно важные и отчетливые сведения о воинских поместьях находим мы в сочинении Константина Багрянородного о придворных обрядах (L. II, cap. 49). Отсюда мы видим, что в X веке особенное значение имели двоякого рода поместья (***) — конные и морские. Вследствие постоянной и непрерывной борьбы с Арабами и Сарацинами, которые все еще оставались верными наезднической системе войны, и Византийцам приходилось заботиться о развитии и поддержании легкой, а после и тяжелой конницы. Участок земли в пять и минимум в четыре литры считался, по свидетельству сейчас указанного источника, достаточным для содержания конного стратиота. Обыкновенный участок простого моряка имел ценность трех литр и т. д. Другие подробности, которые здесь находятся, также пригодятся нам при объяснении новых постановлений о воинских участках.

После этих общих замечаний, мы можем теперь перейти к главной задаче нашей статьи. Она состоит, с одной стороны, в изучений мер, которые были принимаемы византийским правительством в защиту крестьянского свободного и воинского землевладения, а с другой стороны, в ближайшем ознакомлении читателей с самыми документами, которые так красноречиво свидетельствуют о существовании своего рода социального вопроса в Византийском государстве X века, но еще так мало обращали на себя внимание ученых и так мало доступны для общего пользования и понимания... Меры, которые были принимаемы императорами Македонской династии для защиты крестьянского и воинского землевладения, в сущности не многосложны и однообразны. Главным образом, они заключались в запрещениях властелям вкупаться в крестьянские общины, приобретать участки стратиотов. Разнообразны подробности и частные правила относительно давности, покрывающей неправильное приобретение, относительно возвращения или невозвращения покупной цены или же издержек на улучшения в имении, сделанных властелем за время незаконного владения и т. п. Конечно, имеют важность, а также интерес, и эти частности, равно как и другие подробности, то есть, прямые исторические указания, рассеянные в относящихся сюда новеллах Константина Багрянородного, обоих Романов, Никифора Фоки, и особенно, Василия II. [175] Но мы не намерены ограничиться извлечением таковых частностей и подробностей. Нам кажется, что будет гораздо полезнее, если мы постараемся передать содержание означенных документов как можно полнее и ближе к подлинному их тексту с сохранением не только общих рассуждений, которыми мотивируются постановления и распоряжения, и в которых выражается взгляд Византийских государей на свои обязанности, на государственные задачи и требования, но по возможности самого тона речи и ее характеристических особенностей. Не легко читаются «новые заповеди» Византийских государей X века в подлиннике; буквальный перевод чрезвычайно труден, почти невозможен, и во всяком случае был бы неудобопонятен. Поэтому мы предлагаем нечто среднее между буквальным переводом и свободным изложением содержания, приводим новеллы, так сказать, в вольном переводе.

II

1) Новелла Романа Лакапина 922 года.

Наше обозрение социального законодательства Византийских императоров Македонской династии должно начаться с новеллы, изданной в 922 году соправителем Константина Багрянородного, Романом Лакапином. Эта новелла состоит из трех статей. В первой — речь идет о так называемом «предпочтении» (***), то есть, о праве преимущественной покупки отчуждаемого имения известными лицами, находящимися в особых отношениях к продавцу (Verkaufsrecht, Naherrecht) или о праве выкупа. Существовал древний закон, изданный в 468 году императорами Львом и Анфимием, по которому никакой посторонний человек не мог приобретать поземельного владения в так называемых митрокомиях, так что если какой житель волости (vicanus) пожелал бы продать свой участок, то он мог передать его только жителю той же митрокомии, записанному в той же самой писцовой или податной книге ¹⁸. Но, по видимому, этот закон, на который делается указание в самом начале новеллы Романа Лакапина, был забыт и не имел приложения. Что же касается 114-й новеллы Льва Мудрого, которая постановляет, что каждый может беспрепятственно [176] отчуждать свое имущество третьему лицу, при чем однако соседи в продолжении шести месяцев сохраняют право выкупа посредством возврата покупщику заплаченной им суммы, то подлинность этой новеллы подлежит большому сомнению, и под древним законом, на который ссылается в самом начале новелла Романа, разумеется не этот закон Льва, а совершенно другая статья кодекса, перешедшая в Василики ¹⁹.

«Существует древний закон, по которому всякий может беспрепятственно со стороны каких-либо родичей или соучастников продавать свое имущество, кому только он захочет. Но существует также другой закон, по которому нельзя продавать своей собственности кому-либо другому помимо жителей собственной сельской волости (***). Обращая надлежащее внимание на интересы наших податных людей и вместе с тем на потребности государственной казны, мы считаем нужным исправить противоречие и неопределенность прежнего законодательства сим нашим божественным повелением. Мы постановляем что отныне в каждом городе, в каждой стране или провинции при продаже, отдаче в вечную или во временную аренду земли, дома, виноградника или какого другого недвижимого имущества — должно иметь место право преимущественной покупки, предоставляемое ниже поименованным лицам в определенном порядке. Никакое отчуждение собственности на недвижимые имущества не должно быть совершаемо иначе, как с предварительным заявлением отчуждающего пред теми лицами, за которыми признается право на преимущественную покупку. При этом соблюдается следующий порядок: 1) Прежде всего призываются к покупке родичи, то есть, такие лица, которые, вследствие родства, по наследству или завещанию, владеют смешанно участками одного и того же недвижимого родового владения, составляющего или составлявшего некогда одно целое (***) 2) Затем — соучастники, то есть, лица, которые вследствие покупки сообща (pro indiviso) или другого подобного способа приобретения владеют одним и тем же общим недвижимым имуществом, хотя бы оно и было потом (после покупки) разделено на отдельные участки (***). 3) Далее следуют соседи, которые имеют какие-либо чересполосные участки среди земель, подлежащих продаже (***). 4) И [177] даже соседи, не находящиеся в таких отношениях чересполосности, но однотяглые (***) и 5) наконец, простые соседи, то есть, только соприкасающиеся какою-либо частию своего владения с продаваемым или вообще отчуждаемым участком» (***).

«А однотяглыми мы называем», говорит новелла, «тех, которые записываются (в податных книгах) под одним тяглом, хотя бы они и в разных местах вносили свои подати". ²⁰. Толкование это в свою очередь требует объяснения, которое и дают нам один комментатор и позднейшие юридические памятники. Византийский комментатор новеллы под однотяглыми разумеет тех, которые тянут тягло (платят подати) под одним господином, например, под одною архиепископией ²¹. Подобным же образом, в одном юридическом руководстве (***) однотяглые суть люди, находящиеся под одним господином и одному и тому же лицу вносящие и уплачивающие свои подати и оброки ²², а в другом — это суть соседи, которые дают десятины и дани одному господину ²³. Итак, это те крестьяне, которые хотя и считаются собственниками своих участков, но находятся под патронатом какого-либо сильного человека, которому они вносят [178] свои подати; так как он представляет их пред казною относительно поземельной подати, то они и обозначаются в писцовой книге под его именем, составляя в ней все вместе особую статью.

Далее новелла сообщает следующие правила относительно права предпочтительной покупки: При предположенном отчуждении должны быть предварены соседи, принадлежащие ко всем пяти категориям предпочтения, чтобы в случае отказа от своего права лиц одной категории могли вступиться и перенять имение другие, принадлежащие к низшей категории. Заявление делается при свидетелях сначала одним, потом другим по порядку. Если же все, обладающие правом предпочтительной покупки, принадлежат к одной категории, то и заявление или предварение делается всем вместе за один раз. В продолжение тридцати дней со времени заявления «предпочитаемый» должен уплатить цену имения и взять за себя поземельный участок. Если же «предпочитаемый» находится в извинительном отсутствии или малолетен, то и по истечении четырех месяцев он сам или его представители и попечители имеют право выкупа в отношении к постороннему покупщику. Кто в продолжение 30-ти дней или 4-х месяцев не выплатил цены имения или ранее того отказался от покупки, тот утрачивает право предпочтения. Точно также утрачивает ее тот, кто в отношении к отчуждающему или его семейству был виновником имущественного ущерба, покушения на жизнь или тяжкого бесчестия, и притом не случайно, а умышленно. Как сказано, «предпочтение» имеет место при продаже, при отдаче во временную или наследственную аренду; но оно не действует при отдаче недвижимости в приданое, предбрачный дар, при дарении простом или по случаю смерти, или по завещанию, а также при меновой сделке. Однако, такого рода юридические действия (акты) не должны быть совершаемы притворно только для прикрытия настоящей продажи и купли, поэтому, в случае подозрения, «предпочитаемые» всегда могут требовать присяги от обеих сторон в том, что такого рода злоупотребления не было ими допущено. Если же потом окажется, что присяга была дана ложно, то виновные подвергаются наказанию клятвопреступников, и сверх того, у покупщика отбирается купленное имение, а у продавца полученная за него плата; то и другое поступает в пользу казны.

Новелла Романа Лакапина прямо высказывает, что все эти правила о предпочтительной покупке относятся также к крестьянским [179] свободным общинам и поселкам. Здесь они должны иметь даже наибольшую силу. Таким образом уже и первая часть новеллы содержит постановления, служащие к некоторой охране крестьянской свободной собственности, потому что права предпочтительной покупки со стороны родственников и соседей устраняли в известной степени посторонних сильных людей. Однако, новелла Романа этим не довольствуется: следует вторая часть, которая гласит следующее:

«Запрещаем на будущее время властелям приобретать что-либо от бедных тем или другим способом — посредством ли простого дара (***), или завещанием по случаю смерти, или только в виде одного пользования, или наконец, под предлогом какой-либо помощи и защиты, за исключением того случая, когда властель будет находиться в родстве с бедным. Также запрещаем властелям делать покупки и наймы (***) или мены в селах и деревнях (***), в которых они не имеют собственного (поземельного) имущества, от местных крестьянских обывателей (***). Если даже дело касается участков (***), не принадлежащих бедным, а каким-либо другим лицам, если, например, продаются от казны так называемые «выморочные участки» (***) ²⁴ или какое другое имение, находящееся в руках казны, и тогда пусть имеют «предпочтение» (право преимущественной покупки) ктиторы-крестьяне, и только в том случае, если они откажутся от приобретения, позволяется и властелям вступать в сделки. Властелями при этом должны быть считаемы все те лица, которые могут наводить страх на отчуждающих не только сами собою, но и вследствие значения и силы других, находящихся с ними в близких отношениях, или же могут действовать посредством обещаний какого-либо благодеяния».

«Если же кто из властелей дерзнет совершить что-либо противное этим определениям, то он будет лишен приобретенного имущества, и сверх того, обязан будет уплатить пеню в пользу государственной казны. Впрочем, по истечении десяти лет беспрекословного владения, против лиц, получивших имение бедного вследствие какой-либо сделки или в виде дара и по завещанию, уже не может быть заявляемо никакого иска — ни со стороны казны, ни [180] со стороны тех, кому принадлежало до тех пор право преимущественной покупки.

3) Еще мы повелеваем, чтобы воинские участки, отчужденные каким-либо способом в продолжение последних тридцати лет или же имеющие впредь быть отчужденными, были без всякого вознаграждения возвращаемы к своему первоначальному назначению, то есть, к лежавшей на них повинности военной службы, если только после упомянутого отчуждения за «стратиотом» не осталось столько, сколько достаточно для отбывания вновь военной службы» ²⁵. Насколько оказывается в этом отношении недостаток, на столько признается недействительным отчуждение.

2) Новелла Романа Старшего о властелях, вступающих в общины убогих.

Суровая действительность скоро подвергла испытанию пользу и достаточность императорских постановлений. Вскоре после издания новеллы наступили тяжелые бедственные годы для населения империи. Зима 927—928 года отличалась жестокими, необычайными морозами, так что земля в продолжение 120 дней оставалась, по словам византийских летописей, превращенною в лед (***). Следствием того был неурожай, затем страшный голод, «превосходивший все когда-либо бывшие», и наконец мор, истреблявший людей в таком множестве, что живые не успевали хоронить умерших. Царь Роман, обнаруживший своим указом о предпочтительной покупке попечение о слабых и бедных, показал при этом случае еще более явным образом свою о них заботливость и тем заслужил похвалы «своей сострадательной и милосердой природе». Он раздавал лично милостыню беднякам, страдающим от голода; он сделал несколько весьма полезных распоряжений для облегчения их бедственного положения, между прочим велел приделать двери и дощатые перегородки или заборы с боков при константинопольских портиках, где находили себе приют непривыкшие к таким суровостям климата и беззащитные против них небогатые жители столицы и т. п. Несколько лет продолжались [181] бедствия голода и моровой язвы. Когда же они миновали, то оказалось, что многие самым бесчеловечным образом воспользовались народным несчастием для собственной выгоды и гнусной наживы. Властели, по словам Романа Лакапина, оказались более жестокими и неумолимыми, чем голод и зараза. По самой ничтожной цене, за небольшое количество хлеба они скупали у бедных, подвергающихся опасности голодной смерти, их главное достояние, их поземельные участки ²⁶. Скандал был так велик, что император счел необходимым принять против него меры и выдал новую грамоту, в которой самым решительным и даже резким образом осуждает поведение людей сильных, а также и своих собственных чиновников, которые обязаны были наблюдать за исполнением прежде изданного закона. Вообще новелла, изданная Романом Лакапином в 934 году ²⁷, представляет, помимо своего законодательного содержания, в высшей степени драгоценные черты для характеристики греко-византийского общества и разных его классов.

«Есть люди, которые, отрицаясь своей духовной природы и своего создателя, заботятся только о земных благах и временном благополучии, отказываясь таким образом от прав на небесные награды и забывая о дне судном. Существование таких людей, с жадностью гоняющихся за богатством и вполне обладаемых страстью стяжания, есть причина всех бедствий: отсюда происходят всяческие замешательства, отсюда — скопление всяких несправедливостей, отсюда — великие и долгие страдания и многие стоны бедных. Но за бедных вступается сам Господь; он говорит в писании: «ради мучения бедных и воздыхания убогих я восстану». Если же сам Бог, возведший нас на царство, восстает на отмщение убогих, то как можем мы пренебречь своим долгом или в конец забыть о своей обязанности, когда именно от одних очей царских [182] бедняк ждет себе здесь утешения? Ради того, имея намерение не только, в виде возмездия, поправить то, что было недавно совершено или дерзко предпринято против отдельных лиц, но и прилагая общее и постоянное врачевание, мы издаем настоящий закон, который, с одной стороны, послужит к устранению и искоренению ненасытной страсти (любостяжания), так чтоб отныне уже никто не был лишаем своего и бедный не испытывал преобладания сильных, а с другой стороны — представляется нам соответствующим общественному благу, приятным Богу и выгодным для казны и государства. Нужно, конечно, признаться, что вышеозначенные вредные стремления уже и прежде не остались не замеченными, напротив, вызвали надлежащее внимание, вследствие чего ко всем подчиненным нам властям разосланы были определения и решения, останавливающие зловредные посягательства и удерживающие многостяжательные руки. Но так как всякое зло умеет принимать многообразные и разновидные формы, а любостяжание в особенности ухищряется ускользнуть от сетей закона, то мы почли нужным издать ныне более определенное и тщательное изложение мер, служащих к пресечению всех уловок.

1) Итак, мы определяем, что во всех странах и областях, подчиненных нашей власти, каждый наш подданный должен пользоваться без всякого стеснения доставшимся ему поземельным участком (***). При обыкновенном ходе вещей имущество пусть передается законным образом по наследству или по завещанию владельца его детям или родственникам. Если же вследствие каких бы то ни было обстоятельств представится необходимость или появится собственное желание у владельца продать всю свою землю или же только часть ее, то пусть покупка сначала будет предложена крестьянам (***) того же самого села, или же деревни, или же соседних полей и селений. Мы постановляем это не из ненависти к сильным или какой-либо к ним зависти, но из благорасположения к бедным, ради их защиты и ради общего блага (***). Ибо те, которые получили в удел себе от Бога власть и возвысились над толпою славою и богатством, те — вместо того, чтобы, как это им приличествовало, взять на себя попечение о бедных, напротив, смотрят на них как на свою добычу, отданную им на съедение, и досадуют, если им не удастся проглотить ее как можно скорее. Не все, конечно, виновны в таком безобразии (***), но пусть закон будет общею охраной и [183] ручательством за то, что к пшенице не примешаются плевелы. Итак, пусть никто впредь из высших гражданских, военных и церковных чинов ²⁸ — ни сам собою, ни при помощи какого-либо посредствующего лица не осмеливается вступать посредством покупки, дара или каким другим путем в какое-либо селение или деревню, покупая в целости его земли или хотя бы даже часть ее, так как всякое такого рода приобретение будет считаться недействительным, и самое имущество со всякими улучшениями подлежащим безвозмездному возврату прежним владельцам или их наследникам, или же, в случае неимения таковых, жителям того же самого селения или имения. Злоупотребление властью со стороны таких лиц, являющихся в села со множеством слуг, наемников и всякого рода спутников, не только увеличивает тяготы бедных и ведет за собою восстания, преследования, требование подвод, притеснения, вымогательства, но, как это поймет каждый способный прямо смотреть на вещи, служит к непосредственному и немалому государственному ущербу и вреду. Потому что именно крестьянское землевладение удовлетворяет двум существенным государственным потребностям внося казенные подати и исполняя воинскую повинность. То и другое должно будет сократиться, если сократится число крестьян. Те, которые обязаны пещися о государственной безопасности, должны уничтожить причину смятения, искоренить вред и охранить условия общественной пользы. Все это теперь обеспечивается нашим подданным относительно будущего... Однако, нам следует не только заботиться о будущем, но и предпринять возможное врачевание относительно прошедшего. Недавнее общественное бедствие, наведенное на нас изменчивостию времен, или скорее, посланное нам в наказание за наши грехи, для многих было только удобным случаем для собственного обогащения; вместо того, чтоб оказать бедным, страдающим от голода, человеколюбие или сострадание, они спешили за деньгами или хлебом или какими другими выдачами купить по дешевой цене поземельные участки [184] несчастных. Они обнаружили большую жестокость, чем сама постигшая бедных горькая нужда, и даже в последовавшее затем время продолжали быть для сельских несчастных жителей все тем же мором, или же гангреною, въевшеюся в здоровое деревенское тело, чтобы довести его до гибели.

2) Итак, если кто из знатных лиц, которым запрещено было покупать или вообще приобретать имения бедных, тем или другим способом сделался владельцем крестьянских полей или селений в их целости или в какой части в период времени, начиная от первого индикта или от начала голода, тот должен быть удален из них, получив обратно внесенную им покупную сумму, при чем право выкупа предоставляется или первоначальным владельцам, или их наследникам и сродникам, или же, в случае отсутствия таковых, тем, которые несут с ними одно податное тягло (***), или же наконец целой общине (***). Что же касается улучшений, то если означенные лица (пользующиеся правом выкупа) имеют достаток и добрую волю, то может быть назначаемо за них некоторое вознаграждение; а если это будут лица не имущие или не желающие платить, то богатым, нарушившим закон, придется при своем удалении удовольствоваться возможностию взять с собою и унести самый материал построек или вообще сделанных улучшений, предполагая, что это в самом деле, было результатом их стараний и забот, а не досталось им вместе, с землей от тех же бедных... Изложенные правила, впрочем, имеют приложение только к случаям действительной покупки; а в отношении приобретений, сделанных путем дара или наследства или каких других актов, они считаются недействительными; как прежде, так и теперь, мы постановляем, что они должны быть отбираемы и возвращаемы без всякого притязания на какое-либо вознаграждение.

3) Далее, есть люди, которые по рождению принадлежат к сословию бедных, но по милости Божественного Промысла или какими другими непонятными судьбами из своей более скромной доли поднялись на верх и достигли лучшего положения в жизни. Мы считаем справедливым, чтоб они оставались при том наследстве и владении, которое им с начала досталось; они не должны, преступая мерку своего первоначального состояния, являться причиною бедствия своих соседей, отнимая у них разбойнически их имущество,— а таково обычное обвинение в отношении сделок, [185] заключаемых со стороны гордых своим высоким положением и славою лиц с другими, более скромными. Скорее им (беднякам, поднявшимся на верх) следовало бы, памятуя особенную к ним милость Божию, оказывать благорасположение к своим односельчанам (тсрб; то otj-oympov), и имея в виду неизвестность будущего, а также неизбежность страшного суда, не превращать имущества ближних в предмет хищничества.

4) Если такие лица (бедные, превратившиеся во властелей) вступили во владение приобретенными ими имуществами ранее означенного в нашем законе срока (то есть, до начала голода), и если притом они остаются с того времени все в том же положении, то и теперь мы позволяем им оставаться по прежнему, при чем им, как и всем другим (властелям), запрещается приобретать соседние имения. Если же они оказываются тягостными и несносными для соседей, причиняя постоянный и тяжкий вред убогим, то они должны быть удалены и даже изгнаны, в возмездие за свою строптивость и ненасытность подвергаясь лишению своей собственности.

5) Что касается вознаграждения, о котором речь была выше, то вопрос о нем требовал тщательного рассмотрения, и на основании оного получил разумное и справедливое разрешение. Если совершен был свободный и невынужденный акт продажи за цену, которая может быть признана справедливою, то относительно таких случаев имеет силу вышепостановленная статья о возврате покупной цены — с небольшим только дополнением в видах облегчения беспомощной бедности. Именно: возврат имуществ и угодий прежним продавцам, их наследникам, или же их однотяглым совершается немедленно. Если бедные — состоятельны, то они должны тотчас же возвратить при этом и полученную ими продажную цену имения; а если они не имеют средств скоро воротить эту сумму, то не следует прибегать против них к каким-либо насильственным средствам дабы мера, принимаемая в видах их будущей пользы и благосостояния, не показалась им тягостною и ненавистною вследствие крутого вымогательства в настоящем. Сверх того, душевная низость и пронырство, которыми заражено большинство людей, не устыдились бы воспользоваться условием скорого выкупа для того, чтобы повернуть исход всего дела в свою пользу. Те люди, которые заражены страстию стяжания, для которых ничто ведущее к наживе не может считаться [186] постыдным, приведут все в действие и на все решатся, чтобы только достигнуть своей цели и насытить свою алчность ²⁹. В виде преграды новым выдумкам и уверткам, для обеспечения действительного исполнения наших постановлений, пусть будет назначен трехлетний срок ожидания, который достаточен для того, чтоб и неимущему принести богатство и доставить возможность легкой уплаты. Справедливость должна соединяться в законоположениях с милостию и пользою. Так как однажды уже сделано было постановление (запрещающее властелям приобретать крестьянские участки), то ничего не было бы странного и противного законам, если бы люди, уличенные в неповиновении нашим повелениям, понесли достойное вознаграждение за свое поведение и были лишены приобретенных ими прав. Но растворяя человеколюбием суровую строгость точного соблюдения законов, мы определили вместо полного и безусловного изгнания (с купленных участков без всякого вознаграждения) трехлетнюю только отсрочку уплаты, с умеренностию наказывая погрешивших, но в то же время ублажая отсрочкою достойных сожаления бедных. Так как мы слышали, что были люди, дошедшие до такой жадности к наживе, что они захватывали поземельные участки бедных за самую дешевую цену, нельзя даже сказать, покупая, но разве с разверстою пастью поглощая оные, — то очевидно, что различие намерения и практического исполнения требует и неодинакового приложения вышеуказанных постановлений. Итак, если окажется, что цена, заплаченная за имение, вдвое ниже действительной его ценности, то покупщик лишается ее без всякого вознаграждения.

7) Равным образом, если покупка совершилась пусть и не на столько, но все же в ущерб и вред продавцам, и если доходы, полученные с имения, уже сравнялись с уплаченною при покупке суммою, они (то есть, покупщики) не имеют права предъявлять никаких требований (при возвращении земли продавцу). Если же [187] полученных доходов еще не достает (до заплаченной суммы), то недостающее только должно быть восполнено теми, кто имеет право перенять имение или участок.

8) Мы не желаем, чтобы решенные нами добрые меры потерпели какое-либо нарушение под предлогом пожертвований и записей, даваемых святым обителям постригшимися или желающими в них постричься монахами. Для монастырей будет совершенно достаточною выгодою вместо земли или недвижимости получать справедливую ее цену деньгами, если в самом деле ради спасения души, а не ради обмана, прикрывающего продажу, делается вклад. Мы полагаем, что предоставляя право выкупа и преимущественной покупки и в отношении вкладов, делаемых в монастыри, мы постановляем правило полезное не только для «убогих», но и для священных домов, так как обитатели оных таким образом будут свободны от споров, тяжеб и раздоров, от неблагородного и неблаговидного стяжания, а им, как плотским все-таки созданиям, следует избегать всяких поводов к падению, а не идти им на встречу.

Если кто из лиц чиновных и властных после издания настоящей нашей заповеди, человеколюбиво исправляющей ненасытную страсть к приобретению и вводящей полезный обществу порядок (***), решится в чем-нибудь ее нарушить и вкрадется посредством покупки, дара или каким другим образом в сельские или деревенские крестьянские земли, то наша воля состоит в том, чтобы такой человек был оттуда изгоняем без всякого вознаграждения, лишаясь при том всех своих издержек и улучшений, и сверх того, подвергаясь наказанию. Для знатных это наказание будет заключаться в денежном штрафе, равняющемся ценности имения и взыскиваемом не ради выгод казны — ибо казна не желает видеть собственной выгоды в том, что служить во вред обществу — но ради попечения об «убогих»; а для менее состоятельных наказание будет заключаться в безденежном лишении купленного участка и в соответственном денежному штрафу взыскании другого рода... Мы желаем, чтобы все эти правила получили полную силу — ради блага наших подданных, которое составляет предмет многих и постоянных наших забот. Мы ничего не щадили, чтобы воротить свободу тем из наших подданных, которые были ее лишены, и при помощи Божией многие поля, деревни и города отняты нами от супротивников (Болгар) [188] частию оружием, частию одною только угрозою войны или осады; теперь наши подданные свободны от напастей неприятельского нашествия. Если мы успели достигнуть таких успехов против внешних врагов, то, конечно, удастся нам сокрушить и внутренних врагов всякого доброго порядка - острым мечем сего настоящего законодательства...»

3) Новелла царя Константина Багрянородного о властелях, вступающих в общины убогих.

Постановление 934 года, так грозное относительно будущих его нарушителей, так суровое и резкое по своему тону и языку, допускало, однако, послабление относительно властелей, воспользовавшихся для округления своих поместий и вытеснения крестьян с их общинных земель страшными бедствиями голода и мора. Ясное дело, что обязанность возвращения крестьянами покупной суммы хотя и с всевозможными льготами и рассрочками ослабляла действительность закона в примении к происшедшим уже нарушениям его, и примером смягчения в отношении к прошедшему возбуждала сомнения в серьезности угроз касательно будущего. Человек, который для избежания голодной смерти продавал свою собственность, едва ли будет иметь средства для выкупа ее. Что угрозы Романа относительно будущего никого не испугали, это доказали последствия. Властели продолжали приобретать земли «убогих» покупками, сделками и насилием... Вот что говорит византийская хроника о Константине VII Багрянородном, который, после низложения Романа Лакапина и его сыновей, сделался самостоятельным и единственным правителем государства: (944 года).

«Он увидел, что жадность людей ненасытных распространяется все более, что сильные люди (архонты) прокрались в средину провинций и сел (***) и угнетают там несчастных убогих(***), что властели посредством насилия и различных хитрых уловок приобрели себе там (многие) поместья (***): он решился отнять у них несправедливо приобретенное... Что же сделал для этого сей во всем мудрый государь? Собрав подвластный ему сенат, он на основании его совета определил, что все богатые, которые со времени его провозглашения самодержавным государем (944 г) приобрели покупкою, дарением [189] или насилием поместья или поля в селах, будут оттуда выгнаны без всякого вознаграждения. Таким образом ему удалось несколько остановить заразу и сдержать жадность ненасытных приобретателей» ³⁰.

Закон, остановивший заразу любостяжания, есть новелла 947 года, продиктованная патрицием и квестором Феофилом, и от которой дошли до нас два списка, представляющие два экземпляра, отправленные в две различные малоазиатские провинции (темы Фракийскую и Анатоликон). Некоторые отличия, между двумя изводами, находящиеся, впрочем, только в начале, не лишены интереса.

«От многих мы слышали, что властели и выдающиеся мужи в теме (области) Фракийской, презирая царские законы и самое естественное право, а также и наши повеления, не перестают вкупаться в села или вступать в них посредством дарения и наследства, и под этим предлогом тиранствуют над несчастными убогими, сгоняют их с их собственных полей, вытесняют с земли, им принадлежащей ³¹. Вследствие того, мы, после рассмотрения сообща (***), постановляем следующий общий закон и правило:

1) Изданным прежде (то есть, в 934 году), законом уже запрещено было «особам» (***) и домам царским и богоугодным покупать имения у сельских общин или у отдельных членов оной (***) при чем осуждались как прошлые сделки подобного рода (от первого индикта до издания законоположения), так особенно будущие (после издания законоположения). Тем не менее большинство властелей совсем не думали соблюдать закон и воздерживаться от губительных сделок с бедными, так что и судьи в свою очередь, не столько по дурным побуждениям, сколько вынуждаемые необходимостью, часто произносили судебные решения в делах такого рода не на точном основании закона, а применяясь к обстоятельствам (***), — то так, то иначе. Вследствие того мы постановили [190] такое общее решение, чтобы все те, кому вышеупомянутыми законами (934 г.) было воспрещено покупать земли бедных и кто, не смотря на то — уже после провозглашения нас самодержцем (в 945 году), осмелился втереться в какое-либо село или поселок или вообще захватить недвижимость бедного, тот немедленно, без всяких отговорок и отсрочек прогоняется с приобретенного им участка, не имея права представлять каких-либо требований за те или другие свои издержки.

2) Относительно тех, которые приобрели участки в промежуток времени от большого голода или первого индикта (928 г.) до нашего провозглашения (945 г.), мы постановляем следующее общее правило: всякое приобретение посредством дара или наследства, или какой другой юридической сделки, придуманной для обхода закона, признается не имеющим силы и недействительным, отменяется без всяких прав на возмещение издержек; точно также уничтожаются и всякие мены и меновые сделки, и каждый получает свое, разве только сам убогий пожелает остаться при вымененном именьи, находя для себя более выгодным променять отяготительное участие в общине на частную собственность, и получил при том лучший участок ³². Относительно продаж и покупок наше решение, таково, что и они отменяются, и проданные земли возвращаются прежним владельцам, или же их наследникам, либо однотяглым (***), как определено в первоначальном законоположении. Что же касается возвращения покупной цены, то тут нужно обращать внимание на лица и обстоятельства. Если покупщик принадлежал к разряду властелей или же был родственником властеля светского, либо духовного, а продавец был из сословия бедных, так что состояние его не превышало пятидесяти золотых монет (номисма, золотая монета около трех рублей), то возврат покупной суммы не имеет места. Если же продавец имеет состояние выше пятидесяти номисм, то он должен уплатить подлежащую возврату сумму в течение трех лет, пользуясь теми же преимуществами, как и общинник(***), хотя бы это на самом деле был схоларий (воин, служащий в императорской гвардии), или чиновник, служащий в приказах (***). Если же продавцом имения была крестьянская община [191] (***), у которой не окажется средств для возвращения полученных за него денег (при отобрании от покупщика проданной земли), то пусть она имеет отсрочку на такое число лет, какое, по мнению судьи, будет достаточно для того, чтобы соответствующая подлежащей возврату сумма могла быть выручена из доходов имения. Если же окажется, что продавец или продавцы при продаже или ранее подверглись какому-нибудь обману или насилию со стороны покупщика или его фамилии, то возврат покупных денег отменяется, хотя бы покупщик и не принадлежал к разряду властелей. Если же покупщиками были более бедные из монастырей или кто-либо из протоспафариев, живущих в богоспасаемой столице, или из низших архонтов, и если они совершили свои покупки без всякого насилия и обиды и без содействия со стороны сильных, то они не только получают обратно уплаченные при покупке деньги, но и всякие издержки, употребленные на пользу, как например, на разведение виноградников или на устройство водяных мельниц. Они могут снять и унести и материал собственных построек, не вредя, конечно, прежнему положению хозяйственных заведений, и только в том случае, если не получат за них вознаграждения. Если же возвращению должного препятствует несостоятельность лиц, обязанных возместить оное, то отчужденное имение остается в залоге (***)в продолжение стольких лет, доколе чистый доход с него не покроет должной покупной суммы или вышеозначенных издержек; или пусть лучше имение возвращается во владение прежнего отчудившего его хозяина, но только с тем условием, чтобы покупщик мог наблюдать за сбором плодов (доходов) и сохранностью на удовлетворение долга. И если отчуждивший имение имеет какие-либо другие средства, например, другую землю, то пусть он отдает весь сбор этих плодов лицу, заключавшему с ним запродажную сделку; а если у него нет других источников существования, то пусть он удерживает из доходов то, что нужно для удовлетворения необходимых потребностей и для хозяйственных земледельческих оборотов, а все остальное пусть отдает кому следует.

3) Если же отчуждение произошло при таких условиях, что продавец был один из более видных или знатных членов общины (***), например — схоларий, а покупщик — лицо только не много низшее по достоинству, например, стратиот, или же если, передача совершилась со стороны одного из более бедных (***) в [192] пользу другого, только не много над ним возвышающегося, например, со стороны получивших воинскую отставку граждан (***) схолариям или приказным (***), то в этом случае сделка должна сохранять свою силу и оставаться неизменною. Равным образом, если кто обязан внести в казну лежащие на нем подати и повинности или же хочет дать своей дочери приданое, но не имеет никаких других средств уплатить свой долг казне или наложенную на него повинность, или дать обещанное приданое, то ради этих причин позволяется отчуждать и недвижимое имение, но только односельчанам (***), или в случае необходимости, в села, всходящие в состав одной и той же волости (митрокомии) или состояние под одною и тою же комитурою ³³.

Сверх того, когда продает или другим образом отчуждает имение свое властель, то имеет место «предпочтение» (право выкупа) в пользу крестьян — относительно того, в чем они являются относительно его сообщинниками, например, относительно выгона или вод, или горных мест, без которых они не могут вести своего хозяйства ³⁴. Но в пользу (постороннего) покупщика постановляется, что если он захочет приобресть только это одно (то есть собственность властеля) и отступиться от того, что входит в состав общественного владения (***), то он имеет возможность и право поступить таким образом. Если же в отчуждаемом имении есть какой-нибудь самостоятельный отдельно отмежеванный участок (***), то (крестьяне) обязываются или приобрести его в целости, или совершенно от него отказаться. В первом случае, они имеют отсрочку четырех месяцев для сбора той цены, какую дает другой покупщик, иди лучше — в какую имение оценивается, если покупщики принадлежат к разряду убогих(***)».

4) Новелла Константина Багрянородного о военных участках (***)

Автором этой новеллы, как и указано в подлинном ее надписании, был знаменитый в то время юрист — патриций и квестор Феодор Декаполит. Точный год издания ее неизвестен; [193] несомненно только, что она относится к периоду единодержавного правления Константина VII (945—959 гг.). Константин Багрянородный никогда не был воином и не любил водить своих полков в поле и на битву; но как видно из этой новеллы, он интересовался военным делом, не только как ученый дилетант, занятый вопросами о том, какими военными машинами и какими военными хитростями брали города и одерживали победы Греки и Римляне; он не был слеп и глух к печальной современной ему действительности, хотя, быть может, не совсем беспристрастно всю ответственность за унижение империи в последних столкновениях с Болгарами и Арабами готов был возложить на своих ближайших предшественников, Романа Лакапина и его сыновей. Общие мотивы, вызвавшие обширное и подробное законоположение о воинских сухопутных, а также и морских поместьях (о которых мы отсюда и получаем точные сведения), весьма ярким и откровенным языком изложены в конце новеллы. Злоупотребления, против которых она направлена, были в сущности двоякого рода: а) военные участки подверглись, подобно крестьянским, поглощению со стороны крупной собственности, при чем властели пользовались разного рода несчастиями, а иногда и беспечностию стратиотов; b) не только собственность, но и личность стратиота не была ограждена от насилия и жадности людей сильных, и особенно начальствующих, стремившихся превратить слугу государства в собственного слугу, парика и раба. Против первой беды утверждается неотчуждаемость военных поместий, о которой была уже речь в новелле Романа Лакапина, и на сей раз точно определяется, что должно быть разумеемо под воинским участком, и как велик должен быть его нормальный объем: вместо какой-либо поземельной меры эта величина определяется денежною ценностью, при чем единицею служит литра золота (около 250 рублей), из которой выходило 72 номисмы (около 3 1/2 руб.). Далее определяется, как поступать, если стратиот, кроме воинского поместья, имеет другое поземельное имущество, и какому наказанию следует подвергать властелей, покупающих участки, вписанные в военно-поместных книгах, а также обозначается срок давности, прикрывающей неправильную покупку и указываются лица, имеющие право вчинать иск о возвращении и т. д. Что касается злоупотреблений второго рода, то против них новелла вооружается только угрозою денежного штрафа и притом не очень высокого. [194]

«Что в теле голова, то в государстве войско, сообразно с тем или другим состоянием той и другой, все изменяется (и в соответствующем организме); кто не прилагает о них большой заботы, тот погрешает против собственной безопасности. Так как с течением времени воинское устройство ослабело, а источники, откуда стратиоты получали средства к существованию и жизни, сделались более скудными и затруднительными, то наше царство (величество) приняло меры для приведения их в более благоприятное положение, соблаговолив учинить дело полезное для всех».

«Итак, мы постановляем то самое, что не писанный обычай уже прежде утвердил — именно, что не позволяется стратиотам продавать имения, с которых они отправляют воинскую службу (***), а напротив нужно, чтобы для каждой службы (***) сохранялось недвижимое имущество в размере для всадников в четыре литры. К ним мы повелеваем причислять и отделенных для флота моряков (*** матросов, пловцов) Эгейского моря, Самоса и Кивиррэотского округа; потому что они, будучи обязаны сами снаряжать свои суда и ставить на них гребцов (***), несут тяжелую службу. А тем, которые служат на жалованьи (***) в царском флоте (***) и остальным «пловцам» (***) уже теперь утвердившийся обычай предписывает иметь для царской службы недвижимого имущества на две литры, что и нам кажется достаточным».

«Итак, если в таком недвижимом владении обретаются люди, внесенные в списки той или другой воинской службы (***), то они должны сохранять не отчуждаемым свой участок и передавать его по наследству каким угодно сообразным с законом способом, но только вместе с лежащею на них повинностью. Воинский участок не может быть передан ни по наследству, ни по завещанию лицам, характер или положение которых не совместны с военною службою, то есть, лицам сановным (***). Если же поместье при переходе по наследству подвергнется разделу на неровные доли, то обязанность должна распределяться сообразно с количеством земли, какое получит каждый, то есть, владельцы должны складываться и сообща ставить одного вооруженного человека».

«О движимом имуществе мы не заботимся и владельцу предоставляется распоряжаться оным, как он заблагорассудит, лишь бы только много не удалялось в тоже время недвижимое; ибо в [195] таком случае движимое годилось бы для выполнения убыли в недвижимом».

«Если же стратиот окажется владельцем нескольких недвижимых имений, так что его имущество в своей совокупности много превосходит необходимое количество одной службы, то и тогда, если все это записано в воинских списках (***), отчуждение отдельных участков не допускается, хотя бы у владельца и после отчуждения оставалось земли более, чем на четыре или две литры. Никто не может покупать что-либо из таких воинских участков, в особенности человек знатный или сановный, митрополит, епископ, или монастырь, или какой другой богоугодный дом, или властель даже до схолария. Пусть они знают, что не будет принимаемо никакого иска с их стороны для возвращения уплаченных при покупке денег, и что даже не позволено будет и речи заводить об издержках и убытках, если б они и много истратили на улучшение купленного. Им дозволено будет унести только свой строительный материал, и то без ущерба прежнему положению имения. Если же не все окажется внесенным в списки, и стратиот имеет самостоятельный участок (***), не подлежащий воинской повинности, то владелец имеете право отчуждать его каким угодно способом, лишь бы только внесенное в список недвижимое имение было достаточно для отправления военной службы. Ибо если оно окажется недостаточным, то получивший от стратиота каким бы то ни было способом его свободную землю обязан будет восполнить недостаток военного поместья. Если же имения стратиота еще совсем не были внесены в военно-поместные книги (***), то наиболее доходная их часть, ценностию до четырех литр, предполагается подлежащею повинности, и согласно с нашим предусмотрением пусть отчисляется к не отчуждаемому, а остальное позволяется отчуждать ³⁵. Если при этом случится, что один ранее купил (из имений стратиота) более доходное, а другой после менее доходное, и потом более доходное, на основании вышеозначенного пункта, будет присуждено к возврату, то пусть первый покупщик имеет право [196] старейшинства пред позднейшим (***). Если же кто, имея несколько недвижимых имений, продаст именно то, которое внесено в военно-поместные книги, а потом возбудит спор с целью возвращения проданного участка, как находящегося в списках, то он, согласно с вышевыраженным правилом, имеет право получить обратно проданный участок, но при этом должен удовлетворить покупщика из другого своего имущества, если окажется, конечно, излишек — у всадника против четырех литр, у пловца (***) — против двух. Если же кто подлежите отбыванию воинской службы только с одной части своего достояния, то расчет делается сообразно с величиной этой части (по аналогии).

Лица, каким бы то ни было способом приобретшие воинские поместья, не прежде считаются их господами, как по истечении сорока лет бесспорного владения, так как и недобросовестным владельцам (***) старый обычай назначает такой же срок давности. При этом однако, различаются те, которые пользовались имуществом на основании договора или сделки и не обязаны возвращать плодов или доходов, и те, которые подлежат обязанности возвратить плоды и доходы и возместить всякий вред: это и мы находим приличным (то есть, по отношению к воинским участкам, приобретенным bona fide u mala fide)».

«Стратиотом же следует считать не только того, кто поступил в священные наши легионы (***), но и тех, которые, вследствие какого-нибудь случайного несчастия (***) оказались несостоятельными и получили увольнение от службы ³⁶. К ним должны относиться то же ограничение и та же привилегия, то есть, они не могут продавать своих имений сами, а равно мы не дозволяем, чтобы могла продавать их казна. Потому что, если мы запрещаем самим владельцам делать это, то как можем позволить это казне и таким образом дать силу закона старому несправедливому обычаю. Напротив, такой обычай следовало совсем изгнать с лица земли и моря, как в высшей степени зверский и жестокий. Те, которые ввели его, привили по моему мнению, к государству обычай медведей ³⁷. Известно, что [197] медведи, будучи мучимы голодом, лижут свои пальцы (сосут лапу) а стратиоты не суть ли то же, что пальцы или, скорее, даже руки в государстве?»

«2) Эти постановления должны иметь силу на будущее время. Что же касается прошедшего, то до сих пор относительно вышеозначенных злоупотреблений существовало такое общее правило, что покупщики возвращают воинские имения без всякого вознаграждения. Но приложение правила к частным случаям, видоизменяемое то так, то иначе — по произволу тех, от кого зависело решение, приносило большой вред делам и всяческую неясность. Рассмотрев вопрос со всех сторон, мы решили отвергнуть все запутанные и разнообразные правила, и для всех возможных случаев постановляем следующие общие начала:

a) если у внесенных в списки стратиотов есть наследники, то они, сообразно с степенью своей родственной близости, имеют право преимущественной покупки и вместе с тем право вчинать иск для возвращения воинских имений, захваченных насилием властелей или просто неправильно отчужденных владельцами; если же ближайшие сродники не могут или не хотят этого сделать, то право судебного иска переходит к более отдаленным родственникам;

b) затем оно “принадлежит складчикам и сокопейникам (***), то есть, лицам, которые сообща ставят и вооружают стратиота или сами лично несут вместе военную службу ³⁸; а если таковых нет, то более бедным или нуждающимся стратиотам, принадлежащим к одному податному тяглу (***), дабы они из этих имений могли восполнить недостаток средств и могли оправиться до степени состоятельности;

и с) наконец, в случае недостатка таковых, право выкупа и иска переходить к простым гражданским податным соплателыцикам (***), чтобы не пропадала по крайней мере поземельная подать (***);

d) если и продавцом и покупщиком были стратиоты, то здесь обращается внимание на состояние покупщика: если богатый купил у бедного, он подвергается, как и властель, наказанию, лишаясь [198] покупки без всякого вознаграждения; если же купил несостоятельный у богатого, то он или удерживает за собою купленное или получает обратно заплаченные деньги».

В конце Константин описывает положение дел, до которого была доведена империя и особенно ее военные силы. Это было всецелое падение и неудержимое стремление к гибели. Всякий, кто имел значение и силу, захватывал себе необозримые территории (***) и превращал несчастных поселян, на них сидевших, как бы в рабов своих (***), не считая при том своих действий дурными, сокрушаясь только в том случае, если кто другой превзошел его ловкостью и захватил больше. Шло ужасное как бы состязание на арене зла; зло не остановилось только на властелях, но, начавшись от них, коснулось и «малосильных» (***): обычаи людей стоящих на верху всегда легко передаются толпе. Таким образом те, которым доставалось начальствовать над войском, все без исключения — как будто уже закон требовал, чтобы стратиг вел себя подобным образом, — подвергали своих стратиотов всяческим мытарствам и вымогательствам, либо, получив хорошие подарки, совсем освобождали от военной службы (***). Это были люди продажные, и в то же время, беспечные и невоинственные: трусливее муравьев и хищнее волков. Не умея брать дань со врагов, они обирали подданных. Не многого недоставало, чтобы довести дела до окончательной катастрофы; благодаря их поведению, Римское государство пришло на край гибели. О наших заботах, говорит император,— направленных к восстановлению и улучшению дел, засвидетельствует голос всех честных и порядочных людей, и еще громче возгласят о них толпы людей, освобожденных от неприятельского плена и возвращающихся на родину. Надеемся, что и другие перемены к лучшему в быту государственном будут следствием этих наших забот и попечений, которые не оставляют нас ни днем, ни ночью, и которыми вызваны настоящие законоположения. Чтоб обеспечить их действительное исполнение на будущее время и на всегда, мы определяем, что кто будет держать стратиота в виде парика, или захватит насилием его землю, с которой он должен был нести военную службу, тот подвергнется взысканию в количестве 36 золотых монет (номисм), из коих половина должна идти стратиоту, для того чтобы он мог восстановить себя в первобытном своем состоянии, а другая половина поступает в казну [199] в возмещение службы, которой государство будет лишено. Если же имение не было захвачено силою, но приобретено покупкою, то полагается штраф в пользу казны в 24 монеты, и купленное имение отбирается без права вчинать иск о возвращении покупной цены. Но не подвергаются никакой ответственности те лица, которые из жалости принимают к себе в виде париков или же батраков (***) стратиотов, согнанных другими с участков или добровольно покинувших оные. А тот, кто осмелится держать стратиотов для собственных послуг, отняв их у войска, подвергнется штрафу в шесть номисм за один год в пользу казны, если только стратиоты не были ему переданы с подобною целью от военачальника или других архонтов (командиров) ³⁹.

Комментарии

1. L. un. II, 56. Закон Льва и Анфимия 468 года: Non licere metrocomiae habitatoribus loca sua ad extraneum transferre (Ed. Krueger, pag. 992).

2. В 668 году Юстиниан II переселил из Славинии в Вифинию такую массу Славян, что из среды ее мог быть набран военный корпус в 30 тысяч человек (Theoph., р. 557. 561). В 762 году в Азию добровольно выселилась славянская колония, численность которой доходила до 208,000 человек (Theophan. p. 667., Nicephori patr. Breviar. p. 74). Между тем численность Вест-Готов, поселившихся в южной Галлии, определяется приблизительно не более как в 300,000 человек (См. Dahn, Die Koenige der Germanen, VI, 50), а касательно Бургундов мы имеем одну только цифру в 80,000 человек, способных носить оружие (armatorum), относимую нашим источником к 370 году. Делая на основании этой цифры расчет для 413 года, для времени первого утверждения Бургундов в Галлии (на Рейне), мы придем относительно общей цифры (всей их массы) почти к тем же самым 300,000 человек (мужеска и женска пола). См. Alb. Jahn, Gesch. der Burgundionen, I, 243, 252, 332.

3. Novell. Collect. II, № 46, 47; Zachariae, Jus Graecorom., III, 138, 139.

4. Novell., 17, 28, 30.

5. De Basilio Macedone (6иография Василия, написанная Константином Багрянородным). Theophan. Contin. (Bonn.), pag. 227, 228: *** и т. п. Любопытно, что Василий должен был заключить союз духовного братства с сыном Данилиды.

6. Niceph. Bryenn, pag. 88:***

7. Porphyrog. de ceremon., II, cap. 49.

8. De administ. Imper., cap. 50 (pag. 134. Paris): ***.

9. См. схолию Basilic. Lib. ХП, tit. 1, cap. 50 (Heimbach, I, 750). ***.

10. L. un. C. de contract. judicum I, 53 (Ed. Krueger, pag. 158). Provincias vero moderantibus non solum donationes sed etiam emptiones quarumcumque mobi lium vel immobilium rerum-penitus interdicimus.

11. Novell 84. Zachariae, Jus Gaecorom., III, 180.

12. L. 2, 3. С. de fundis limitrophis, П. 60.

13. Здесь мы имеем в виду рассуждения Гфререра (Gfroerer) в третьей части его: Byzantinische Geschichten.

14. Gfroerer, Byzantin. Geschichten, Ш, 27.

15. Столько считает в византийской армии на основании довольно точных, очевидно, сведений арабский писатель Ибн-Хордадбег: Le livre des routes et des pvovinces (Barbier de Meynard в Journal Asiatique, 1865, pag. 481) Cp. Cremer, Kulturgeschichte des Orients, I; 245.

16. Leonis Philosophi Tactica Constit., XX, § 71 … ***. Cp. Constit. IV, § 1.

17. De velitatione bellica Nicephorae Phocae, cap. 19. (При Боннском издании Льва Диакона), pag. 239, 240.

18. См. выше примеч. на стр. 160.

19. L. 14 С — de contract. IV, 38. Basilic. XIX, 5.

20. ***.

21. *** Zachar Jus Graecorom III, 236.

22. ***.

23. В новогреческом, издании Арменопула: ***. Zachar. Gesch des riechisch-roem. Rechts, pag. 219. Es hatten nemlich die Kataster der Steuersprengel je nach den Hebungsbezirken ihre Unterabtheilungen (***. Fuer jeden Grundherrn (Kirchen und Kloster, einzelne grosse Grundbesitzer), der von seinen in dem Sprengel wenu auch an verschiedenen Orten belegenen Besitzungen die Steuern zusammen abzufuhren hatte, wareine solche Unerabtheilung gebildet, und er wurde insofern als ein *** bezeichnet, innerhalb der Unterabtheilung waren dann die betreffeuden Besitzungen und die zu denselben gehoerigen Colonen und Haeusler mit dem ihrerseits an den Grundherrn zu leistenden Abgaben, verzeichnet (***). Jeder derselben hatte die Abgaben auf der Besitzung zu entrichten, zu welcher er gehoerte; waren diese Besitzungen auch raeumlich von einander gettrennt, so waren die Bauern und Haeusler doch Hintersassen eines und desselben Grundherrn. Solche Hintersassen, denen ein nutzbares Eigenthum zugeschrieben wurde, nennt die Novelle im engern Sinne ***.

24. Glossae Basilic.***. Сp. Ducange, tire du rolle des tailles.

25. ***. Цахариэ эти слова переводит (pag. 256). als ihm (dem Soldaten) bei einem Feldzuge zur Bestreitung einer neuer Ausruestung genuegt.

26. Hamartol., p. 835 (Muralt). Theoph. Contin. Bonn., pag. 417. (Первоначальный источник здесь продолжатель Амартола: См. Hirsch Byzantin. Stud. pag. 268). Все хронологические сомнения разрешаются свидетельством следующей новеллы Романа I, где начало бедствия относится к первому индикту (928 год). Отрывок из Симеона Метафраста, приведенный неизвестно откуда Алеманом в примечаниях к Прокопию Кесарийскому (III, 452 ed. Bonn.), едва ли сюда относится.

27. О годе, см. Zachariae, Geschichte des gr. roemisch. Rechts, pag. 250 (Zweite Ausg.).

28. Новелла здесь перечисляет магистров, патрициев, лиц, почтенных начальствованиями (***), воеводствами (***), гражданским каким-либо или военным саном (***), или же числящихся в царском синклите, далее областных начальников, действительных и бывших, митрополитов, епископов, игуменов; церковных правителей, заведующих благочестивыми или царскими богоугодными домами. Уже из предыдущей новеллы мы знаем, что не эти только лица составляли сословие властелей.

29. Эта замечательная в устах государя характеристика своих подданных читается так в подлиннике: ***.

30. Theophan, Continuat. de Constantin. Porphyrog. cap. 15 (pag. 447 Bonn.).

31. Вместо этого введения в экземпляре, отправленном в провинцию Анатоликон: читалось: «Мы узнали об убожестве и бедности народа в теме Анатоликон и о тирании над нам властелей (***), и крайне ужаснулись, ненасытности и жадности их душ, что ни закон, ни страх царя не смирил их любостяжания».

32. Zachar., Jus Graecorom III, 254: ***.

33. ***.

34. ***.

35. Отсюда, по-видимому, можно заключить, что воинские участки вовсе не были всегда образуемы посредством отвода государственной или казенной земли а просто объявлением частных земель, находящихся в руках крестьян, воинскими.

36. ***. Ср. Constant. Porphyrog. De ceremoniis, II cap. 49. ***.

37. ***.

38. Constant. Porphyrog. de ceremon. 1. с: ***.

39. ***.

(пер. В. Веселовского)
Текст воспроизведен по изданию: Материалы для внутренней истории византийского государства. Меры в защиту крестьянского земледелия // Журнал министерства народного просвещения. Ч. 202. 1879