Продолжение рассуждений халкидонского собора и чтения актов.

Диоскор, почтеннейший епископ александрийский, сказал: «слышало ваше человеколюбие, что не мне одному высочайший император наш вручил суд, но дал соборную власть и епископу Ювеналию и святейшему епископу Фалассию. И мы судили о том, о чем уже было рассуждено; с нами согласился весь собор (почему же вину распространяют только на меня одного, когда власть разделена была между троими и с нашим судом согласен был, как я сказал, весь собор), и изложил собственными голосами, и подписал; подписанное представлено было благочестивейшему императору, блаженной памяти Феодосию, который все, о чем было рассуждено на святом вселенском соборе, утвердил общим законом». Почтеннейшие восточные епископы и бывшие с ними воскликнули: «(на осуждение блаженного Флавиана, архиепископа константинопольского, и епископа Евсевия) никто не был согласен; сделано было насилие с побоями; и мы подписали пустую бумагу. Нам угрожало осуждение, нам угрожала ссылка; воины стояли с палками и мечами, и мы убоялись палок и мечей. Где палки и мечи, какой тут собор? Диоскор взял с собою воинов для того, (чтобы устрашить нас. Воины низложили их более, чем мы; а что мы сделали, то сделали из страха). Человекоубийцу вон изгоните. Флавиана низложили воины». Египетские почтеннейшие епископы и бывшие с ними воскликнули: «сами они первые подписали. Зачем теперь кричат клирики? Собор составляют епископы, а не клирики. Лишних вон изгоните. Подписавшиеся пусть выйдут на средину. Мы подписались после вас». Стефан, почтеннейший епископ ефесский, сказал: «Бог свидетель, что во всем, что было сделано, употреблено было насилие и принуждение, и что мы против [70] желания подписали осуждение благочестивейшего Флавиана, — Бог свидетель. Ибо, как епископ, я принял всех, пришедших в Ефес, клириков его, был с ними в общении и оказал им полное расположение». Славнейшие сановники и знаменитейший сенат сказали: «кто сделал вам насилие»? Стефан, почтеннейший епископ ефесский, сказал: «как скоро я принял в общение пресвитера Елпидия и других диаконов и епископа Евсевия (Евсевий сам знает это), ко мне в епископию вторглись Елпидий, и Евлогий, и воины, и монахи Евтихия, числом до 300, и хотели убить меня, говоря: так как ты принял врагов императора, то и ты враг императора. Я говорю: я странноприимец и ничем не причастен делу, я не мог не принять в общение пришедших общников. И таким образом все сделано было по принуждению и насилию». Славнейшие сановники и знаменитейший сенат сказали: «делал ли тебе насилие почтеннейший Диоскор»? Стефан, почтеннейший епископ ефесский, сказал: «все его (люди) и спутники не позволили мне выйти из церковной судебной палаты, пока я не подписал мнения Диоскора и Ювеналия и господина Фалассия и других епископов, которыми оно было написано». Фалассий, почтеннейший епископ кесарийский, сказал: «я был положен в судебной палате, но я не помнил, как я был положен; однако ж, когда совершалось что-либо, я и препятствовал, и хотел отложить, и спешил; и (на это) есть свидетели». Феодор, почтеннейший епископ клавдиопольский в Исаврии, сказал: «Диоскор и Ювеналий, и те, которые прежде подписали, которым, как православным, государь вселенной поручил рассуждение о делах веры, приготовивши у себя несправедливое рассуждение, ввели в качестве судей и нас, праздно сидевших, людей, не знавших дела. И читали памятники и восхваляли блаженной памяти Флавиана. Мы молчали во время этого восхваления, так как дело шло хорошо. Но после этого они, укоряя нас в несторианской ереси, чтобы устрашить нас, воскликнули: «на двое рассеките признающих два естества; признающих двойство разделите, умертвите, выбросьте», — дабы мы, обвиняемые в несторианском нечестии, не судьями были, как православные, но осужденными, как еретики. И каждый опасался, чтобы ему, отлученному, как еретику, не погубить тех, которых он крестил; опасность была не только для него одного, но и для крещенных (им), уверовавших во Христа. После этого мы уже не должны были молчать. Потом они делали и (нечто) другое. Государем вселенной повелено было сначала решить дело о Флавиане. Совершивши по этому (делу) несколько собраний и не подписавши, не написавши даже постановлений и никому не прочитавши (их), так что никто не знал (о них), означенные Диоскор и Ювеналий принесли нам неписанную бумагу, имея (с собою) множество невежественных людей, кричащих, и беспокоящих и возмущающих собор. Всех нас было 135; 42 они приказали молчать; остальное число составляли Диоскор, Ювеналий и мятежное сборище. Оставалось нас пятнадцать человек: что могли мы сделать? Они играли нами; вот еретики, — кричали все в один голос; они застращали нас, объявили еретиками, и мы извержены были, как еретики». Восточные почтеннейшие епископы и бывшие с ними воскликнули: «это мы все говорим; это было так». Египетские [71] почтеннейшие епископы и бывшие с ними воскликнули: «христианин никого не боится; православный никого не боится. Пусть огонь разложат, — а мы предлагаем свое учение; если бы боялись людей, то не было бы мучеников». Диоскор, почтеннейший епископ александрийский, сказал: «так как они говорят, что не слышали рассуждений и постановлений, а просто подписались на предложенной им пустой бумаге, то им не следовало подписываться, если им не было вполне известно, о чем рассуждал собор, особенно потому, что дело шло о вере. Но так как они извиняются тем, что подписались на предложенной им пустой бумаге, то я прошу, чтобы ваша знатность приказала сказать им, кто приводил в порядок их разговоры». Славнейшие сановники и знаменитейший сенат сказали: «пусть будут прочитаны деяния». Константин, благоверный делоправитель и секретарь императорской консистории, из свитка, поданного ему Аецием, архидиаконом святейшей церкви царствующего города Константинополя, прочитал, посланную к почтеннейшему епископу Диоскору, высочайшую грамоту о прибытии на ефесский собор, которая приведена была выше и прочитана была из кодекса второго ефесского собора. Из того же свитка он прочитал: