ПАЛЛАДИЙ

ПАЛЛАДИЯ, ЕПИСКОПА ЕЛЕНОПОЛЬСКОГО, ЛАВСАИК

ИЛИ ПОВЕСТВОВАНИЕ О ЖИЗНИ СВЯТЫХ И БЛАЖЕННЫХ ОТЦЕВ

Некто по имени Моисей, родом Ефиоплянин, лицом черный, был рабом у одного сановника. Господин прогнал его от себя за великий разврат и разбой. Говорят, что он доходил и до смертоубийства. Нахожу нужным упоминать о худых делах его, чтобы показать, какова была после добродетель его покаяния. Некоторые говорят, что он был даже начальником весьма многочисленной шайки разбойников. Из разбойнических дел его, между прочим, известно следующее. Питал он злобу на одного пастуха, который с собаками своего стада помешал ему в каком-то его [54] ночном предприятии. Задумав убить его, он обошел кругом то место, где обыкновенно паслись его овцы. Но ему дали знать, что пастух находится по ту сторону Нила, и так как река в это время разлилась на широту одного поприща, то он взял меч в зубы, а платье, в которое был одет, положил себе на голову и переплыл реку. Между тем, пока он плыл, пастух имел возможность скрыться в тайном месте. Таким образом, предприятие не удалось Моисею; и он, зарезав четыре отборных баранов и связав их веревкою, переплыл через Нил назад. Зашедши на пути в небольшую хижину, он снял там с баранов кожу, лучшее мясо съел, а кожи выменял на вино и, выпив его до восемнадцати итальянских мер, пошел в сборное место шайки, до которого оставалось еще пятьдесят поприщ.

И этот страшный атаман, впоследствии, пораженный каким-то несчастным случаем, удалился в монастырь и показал такое покаяние, что самого сообщника своего, диавола, который от юности подущал его на злое и участвовал во всех делах его, заставил против воли исповедывать Христа.

Между прочим рассказывают, что однажды напали на него в кельи четыре разбойника, не зная, что он был Моисей. Блаженный всех их перевязал и, подняв на плечи, как мешок с соломой, принес в собрание братий и сказал: «Я никого не могу обижать; но они пришли меня обидеть. Что повелите сделать с ними?». Так взятые святым Моисеем разбойники исповедали грех свой пред Богом; а когда узнали, что это Моисей, некогда знаменитый и всюду известный начальник разбойников, то [55] прославили за него Христа и, тронутые его обращением, сами отреклись от мира и сделались добрыми монахами. Они рассудили так: «Если этот сильный человек, столько прославившийся разбойничьим ремеслом, так сильно убоялся Бога, то зачем нам отлагать спасение душ своих?».

На сего блаженного Моисея (так уже должно называть его) восстали лютые демоны невоздержания, увлекая его к прежней распутной и блудной жизни. Он так был ими искушаем, что, как сам сказывал, едва не оставил своего намерения жить в монашестве. И вот он пошел к великому Исидору, жившему в скиту, рассказал ему о своей борьбе с блудными помыслами. Святой сказал ему: «Не унывай! Это - только сначала. Они потому так сильно напали на тебя, что хотят возвратить тебя к прежним привычкам. Если ты пребудешь тверд в подвиге воздержания, умертвив свои уды, яже на земли (Колос. III, 5), и заградишь вход чревоугодию, которое есть мать любострастия, то демон блуда, не находя более пищи, которая бы разжигала его, с досадою отступит от тебя. С этого времени раб Христов Моисей удалился в уединение и, заключившись в своей келье, с величайшим терпением стал подвизаться более всего в воздержании от пищи и, кроме двенадцати унций сухого хлеба, не вкушал другой снеди. Работал он весьма много и каждодневно совершал по пятидесяти молитв.

Но, как ни смирял он свое тело, все же иногда был тревожим похотью, особенно во сне. Тогда он пошел к одному монаху, опытнейшему между святыми, и говорит ему: «Что мне делать, авва? Сновидения омрачают ум мой, [56] потому что душа по прежней привычке услаждается ими». Святой отвечал ему: «Ты еще не отвлек своего ума от сонных мечтаний, потому и подвержен этой нечистой похоти. Сделай же, что я тебе скажу. Проведи несколько времени в бодрствовании, молись усердно и скоро освободишься от сих мечтаний». Доблестный Моисей, выслушав это наставление, как от опытного наставника, и возвратившись в свою келью, дал себе слово не спать через всю ночь и не преклонять колен даже для молитвы, дабы избежать власти сна. И прожил он шесть лет в келье, по целым ночам стоя посреди нее, непрестанно молясь Богу и не смежая очей.

Но и такими подвигами он не мог победить необузданной похоти. Подлинно необузданная похоть! - Ибо, как ни измождал он себя трудами, не мог, однако, покорить сей постыдной страсти.

После всего этого он положил изнурять себя другим еще способом. Выходя по ночам, сей противоборник сатаны (различно он ратовал против него) обходил кельи тех монахов, которые, состарившись в трудах подвижничества, уже не в силах были носить воду для себя, брал их водоносы и наполнял водою, так что они этого и не знали. А воду в тех местах берут далеко, - одни за две версты, другие за пять, иные за полверсты. Демон, не вынося терпения ратоборца, подстерегал его, и в одну из таких ночей, когда Моисей занимался этим делом, лишь только он наклонился в колодец, чтобы наполнить водонос одного монаха, так ударил его по бедрам палицею, что он упал тут замертво, совершенно не понимая, что такое с ним случилось и кем это сделано. На другой [57] день один монах, пришедший сюда за водою и увидев, что Моисей лежит там и едва дышит, пошел и сказал об этом великому Исидору, пресвитеру скитскому, который, отправившись на то место с несколькими из братий, взял его и принес в монастырь. Целый год Моисей был болен, так что едва, наконец, укрепился телом и душою. Тогда Исидор, великий иерей Христов, стал говорить ему: «Перестань, наконец, бороться с демонами, брат мой, и не наступай на них, ибо в подвижничестве есть мера и подвигам против демонов». Непобедимый же раб Христов говорит великому: «Не перестану сражаться с ними, пока не оставят меня сонные мечтания». Тогда пресвитер Исидор сказал ему: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа, отныне с тобою не будет нечистых сновидений. Теперь с упованием приобщись Святых Тайн. Чтобы тебе не тщеславиться, будто собственными подвигами победил ты похоть, диавол и поразил тебя так сильно для твоей же пользы, чтобы ты не пал от надмения».

Выслушав это, Моисей возвратился в свою келью, и уже спокойно проводил жизнь в умеренном подвижничестве. Когда через два или три месяца блаженный пресвитер Исидор спросил подвижника, не беспокоил ли его тот дух, он отвечал: «С того самого часа, как ты помолился обо мне, раб Божий, со мной не случалось ничего подобного».

Сему святому дарована была великая благодать на демонов. Как мы зимой не боимся мух, так точно, и еще больше, презирал демонов этот великий ратоборец Моисей. Таково было святое житие непобедимого подвижника Моисея, по происхождению эфиоплянина, а [58] по душе украшенного божественною благодатью. По доблестям своим он причислен к лику великих отцов, скончался в скиту семидесяти пяти лет от рождения в сане пресвитера и оставил по себе семьдесят учеников.

Есть в Египте гора, чрез которую идет путь в пустынный скит. Она называется Фермою. На сей горе живет около пятисот подвижников. В числе их был некто по имени Павел, доблестный монах, который постоянно вел следующий образ жизни: ни за работу и ни за какое мирское дело никогда не принимался, ни от кого ничего не брал, исключая насущной пищи. Дело подвижничества его состояло в непрестанной молитве. Так как у него положено было совершать триста молитв в сутки, то он, набрав такое же число камешков, держал их в пазухе; и как только оканчивал одну молитву, выбрасывал из пазухи один камешек.

Однажды сей благочестивый муж, пришедши к святому Макарию, так называемому городскому, для свидания и духовного назидания, сказал ему: «Авва Макарий! Я нахожусь в великой скорби». Раб Христов заставил его сказать причину скорби, - и он сказал ему:

«В одном селении живет девственница, которая подвизается уже тридцатый год. Многие сказывали мне, что она, кроме субботы и воскресенья, не вкушает пищи ни в какой день, что, всегда проводя так седмицы, вкушает через пять дней и совершает каждый день до семисот [59] молитв. Я укорил себя, когда узнал об этом, рассуждая, что я, будучи мужчиной и превосходя ее крепостью сил телесных, не мог совершать более трехсот молитв». Святой Макарий отвечал: «Я вот уже шестидесятый год совершаю только по сто положенных молитв, зарабатываю нужное для пропитания своими руками, по долгу не отказываю братиям в свидании, и, однако, ум не укоряет меня в нерадении. Если же ты, совершая и по триста молитв, осуждаешься совестью, то явно, что ты или с нечистым сердцем молишься, или можешь больше молиться и, однако ж, не молишься».

23. О Евлогии и увечном

Кроний, пресвитер нитрийский, рассказывал мне о себе следующее: «В ранней юности я, по малодушию, убежал из обители своего архимандрита и блуждая дошел до горы св. Антония. А сей блаженный жил между Вавилоном и Ираклиею, в обширной пустыне, простирающейся до Чермного моря, поприщ на тридцать от реки Нила. Придя в его монастырь, который находился близ этой реки, на месте, называемом Писпир, где жили ученики его Макарий и Аматас, которые и похоронили его, когда он почил, я пять дней ждал случая увидеть святого Антония. Мне сказывали, что он посещает монастырь иногда через десять дней, иногда через двадцать, иногда через пять, как Бог положит ему на сердце идти туда для пользы приходящих в монастырь. На этот раз собралось нас много по разным нуждам. В том числе был один александрийский [60] монах Евлогий и с ним еще какой-то увечный. Пришли они по следующей причине.

Этот Евлогий знал преподаваемые в школах науки. Но подвигнутый любовью к Богу и возжелав бессмертия, он отрекся от шума мирского, и раздав все свое имение нищим, оставил себе малую часть денег, потому что не мог работать. Не решаясь вступить в общежитие, он, однако, не считал себя способным и к уединению. Однажды Евлогий нашел на торжище одного увечного, у которого не было ни рук, ни ног, а остался в целости один язык, для того чтобы умолять проходящих. Евлогий остановившись посмотрел на него, помолился и дал Богу такой обет: «Господи! Во имя Твое я возьму этого увечного и буду покоить его до самой смерти, чтобы ради него спастись и мне. Даруй же мне, Христе, терпение служить ему». Потом, подойдя к увечному, сказал: «Хочешь ли, друг мой, я возьму тебя в дом и буду покоить?». «О, если бы ты удостоил меня! – отвечал увечный, – но я не заслуживаю этого». «Так я пойду, – сказал Евлогий, – приведу осла и возьму тебя отсюда». Увечный согласился на это с великою радостью. Евлогий привел осла, посадил на него увечного, привез в свое жилище и стал заботиться о нем, удовлетворяя всем его нуждам.

Увечный пятнадцать лет жил во всем довольстве, потому что Евлогий заботился о нем, как об отце, с любовью омывал его, мазал маслом, угождал ему во всем, носил его своими руками, берег больше, чем он заслуживал, и покоил, как это требовала болезнь. Но по прошествии пятнадцати лет демон вошел в увечного, желая, конечно, и Евлогия [61] отклонить от его обета, и увечного лишить покоя и благодарности к Богу. Увечный восстал на Евлогия, начал поносить его, осыпать ругательствами, говоря ему: «Негодный беглец! Ты, видно, похитил чужие деньги; ты, может быть, бывши рабом, обокрал своего господина и за мною хочешь укрыться, как будто принял меня в свое жилище под предлогом благотворительности, и из-за меня хочешь спастись!». Евлогий упрашивал и успокаивал его, говоря: «Нет, друг мой, не говори этого, а скажи лучше, чем я огорчил тебя, - и я исправлюсь». Но увечный с дерзостью говорил: «Не хочу я этих ласк твоих; отнеси меня и брось на торжище, где прежде мне было так спокойно». - «Сделай милость, друг мой, – говорил ему Евлогий, – успокойся! Что тебя огорчает?». - Но увечный, ожесточаясь от гнева, говорил ему: «Не могу выносить твоей коварной и лицемерной ласки. Противна мне эта скудная и голодная жизнь; я хочу есть мясо!». Великодушный Евлогий принес ему и мясо. Увидев его, строптивый увечный опять закричал: «Скучно мне жить с тобою одним; хочу видеть много людей». Евлогий отвечал: «Я сейчас приведу к тебе множество братий». Но тот опять с негодованием говорил: «О, я несчастный! На тебя не могу смотреть, а ты хочешь привести ко мне подобных тебе тунеядцев». И, терзая самого себя, закричал неистовым голосом: «Не хочу, не хочу – хочу на торжище! Брось меня там, где взял». Словом, если бы он имел руки, то не преминул бы лишить себя жизни. В такую ярость привел его демон!

Евлогий после сего пошел к жившим в соседстве подвижникам и спросил их: «Что [62] мне делать! Бросить его? Но я дал обет Богу и боюсь нарушить его. Не бросать? Так он не дает мне покоя ни днем, ни ночью. Не знаю, что мне с ним делать?». Те ответили: «Великий (так они называли святого Антония) еще жив, пойди к нему. Увечного посади в лодку и, перенесши его в монастырь, там дождись, пока выйдет Великий из пещеры, и предай дело на его суд. Что он тебе скажет, то и сделай, чрез него Бог будет говорить тебе».

Евлогий послушался совета подвижников: обласкал увечного, положил его в пастушью лодку и, отправившись из города ночью, прибыл с ним в монастырь великого Антония. Случилось же, как рассказывал Кроний, что Великий пришел в свой монастырь поздно вечером на другой день, одетый кожаною хламидою. Он имел обыкновение призывать к себе Макария и спрашивать его: «Брат Макарий! Не пришли ли сюда какие братия?». Макарий отвечал: «Пришли». «Египтяне или Иерусалимляне?» – спрашивал далее Великий. (Надобно знать, что Великий Антоний наперед внушил Макарию: «Когда увидишь, что пришли в монастырь люди не совсем усердные, то говори - египтяне. А когда придут довольно благочестивые и умные, говори: иерусалимляне».) Итак, Великий, по обыкновению, спросил ученика своего, Макария: «Египтяне сии братия или иерусалимляне?». Макарий отвечал: «Смесь». Когда Макарий говорил, что пришли египтяне, то Великий приказывал ему изготовить для них сочиво, накормить их и потом, сотворив о них одну молитву, отпускал их. А когда Макарий говорил: ирусалимляне, святой проводил с ними всю ночь в беседе о спасении души.

В этот вечер, - говорит Кроний, - [63] Великий сел и пригласил к себе всех. Уже было очень поздно, когда он стал звать: «Евлогий, Евлогий, Евлогий!» - хотя ему никто не сказывал, как зовут этого ученого. Три раза произнес он это имя. Но Евлогий не отвечал, думая, что так зовут еще кого-нибудь другого. Антоний в другой раз обратился к нему: «Тебе говорю, Евлогий, который пришел из Александрии». Тогда Евлогий сказал: «Что тебе угодно?». Великий говорит ему: «Зачем ты пришел сюда?». Евлогий отвечал: «Тот, Кто открыл тебе мое имя, откроет и дело, по которому я пришел». «Знаю, зачем ты пришел, – ответил ему святой Антоний, – но расскажи при всей братии, чтобы и они услышали».

Повинуясь приказанию Великого, раб Божий Евлогий сказал при всех: «Этого увечного я нашел на торжище. Он лежал там без всякого призрения. Сжалившись над ним, я помолился Богу, чтобы Он даровал мне благодать терпения в служении увечному, и взял его к себе, дав обет Христу ходить за ним, чтобы и мне спастись его ради, и ему дать от меня покой. Вот уже пятнадцать лет, как мы живем вместе. Твоей святости, конечно, все открыто. Но теперь, после стольких лет, не знаю, за какую вину с моей стороны он до крайности оскорбляет меня, и я решился бросить его, потому что он сам принуждает меня к тому. Вот за тем я и пришел к твоей святости, чтобы дал ты мне совет, как я должен поступить, и помолился обо мне, ибо он тяжко оскорбляет меня».

Великий Антоний самым строгим и суровым голосом говорит ему: «Евлогий, ты хочешь бросить его? Но сотворивший его не бросит его. [64] Ты бросишь его, а Бог воздвигнет лучшего, нежели ты, и поднимет его». Замолчал Евлогий и устрашился, услышав это. А великий Антоний, оставив Евлогия, начинает наказывать словами увечного и громко говорит ему: «Ты, увечный, грязный, недостойный ни земли, ни неба, перестанешь ли восставать на Бога и раздражать брата? Разве не знаешь, что тебе служит Христос? Как дерзаешь говорить так против Христа? Не Христа ли ради он отдал себя в услужение тебе?». Смирив и увечного сими обличениями, Антоний оставил их и занялся беседою со всеми братиями о нуждах каждого из них; потом опять обратился к Евлогию и увечному, сказав им: «Перестаньте враждовать, дети, но пойдите с миром; не разлучайтесь друг с другом, бросьте все огорчения, которые демон посеял между вами, и с чистою любовью возвратитесь в келью, в которой жили вы столько времени - Бог уже посылает за вами. Это искушение наведено на вас сатаною; он знает, что вы оба уже при конце поприща и скоро удостоитесь венцов от Христа – он за тебя, а ты за него. Итак, ни о чем другом не думайте; если ангел, пришедши за вами, не найдет обоих вас на одном и том же месте, вы лишитесь венцов».

И вот они поспешно отправились в путь и возвратились в келью свою в совершенной любви. Не прошло и сорока дней, как блаженный Евлогий скончался и отошел ко Господу; а через три дня после него скончался и увечный телом, но крепкий уже душою, предав дух свой в руки Божий.

Кроний, прожив некоторое время в Фиваиде, пошел в монастыри александрийские. [65] Случилось, что в это время братия уже совершили по блаженном Евлогии сороковой день, а по увечном третины. Узнав о сем, Кроний изумился и, взявши Евангелие для удостоверения слушавших его, положил его посреди братии и, рассказав, как великий Антоний наперед узнал о них и о всем случившемся: «Я сам был переводчиком при их разговоре, ибо блаженный Антоний не знал по-гречески, а я знаю оба языка, греческий и египетский, потому и переводил блаженным уже по благодати Христовой, Евлогию и увечному, по-гречески слова Великого, а святому, блаженному и великому Антонию – по-египетски слова того и другого».

Кроний рассказывал: «Антоний Великий в ту ночь, как отпустил блаженного Евлогия по примирении с увечным, рассказал нам следующее: ”Целый год молился я, чтобы мне показано было место праведных и грешных. И вот увидел я огромного черного великана, который поднимался до облаков и досягал руками до неба; под ним было озеро величиною с море. Потом увидел души человеческие. Они летели, как птицы и, которые перелетали через руки и голову великана, все охраняемы были ангелами, а которых он ударял своими руками, те падали в озеро. И пришел ко мне голос: «Те, которых видишь ты перелетающими через голову и руки великана – души праведников, ангелы охраняют их в раю; а те, которых черный великан ударяет руками, погружаются в ад, потому что увлеклись пожеланиями плоти и предались памятозлобию». [66]

Расскажу теперь, что я слышал от святого раба Христова Иеракса, также от Крония и многих других братий.

Некто Павел, сельский земледелец, чрезвычайно незлобивый и простой нравом, сочетался браком с женою весьма красивою, но бесчестного поведения. Она уже давно грешила, только муж не знал этого. Однажды, внезапно придя с поля домой, он открыл ее связь с человеком посторонним. Промысл обратил сей случай во благо для Павла. Он оставляет свою жену, потом, не говоря никому ни слова, обходит восемь монастырей и, придя к блаженному Антонию, стал стучаться в двери. Антоний, выйдя, спросил его: «Что тебе нужно?». - Павел ответил: «Хочу быть монахом». - «Не можешь, сказал Антоний, – тебе уже шестьдесят лет; ступай лучше опять в свое селение, работай и живи в трудах, благодаря Бога; ты не сможешь перенести скорбей пустыни». - Старец опять отвечал: «Я все буду делать, чему ты меня научишь». - «Я сказал тебе, – продолжал Антоний, – что ты стар и не можешь быть монахом, ступай себе отсюда. Если же тебе хочется быть монахом, то пойди в общежительный монастырь, где много братий, которые могут снисходить к немощам твоим. А я здесь живу один, ем чрез пять дней, и то не досыта». - Сими и подобными словами Антоний отгонял от себя Павла и, чтобы не пустить его к себе, запер дверь и три дня не выходил из-за него даже для своих нужд. А старец все стоял и не отходил. На четвертый день Антоний, по необходимости отворив дверь, вышел и, увидев [67] опять Павла, сказал ему: «Отойди отсюда, старец; чего ты от меня домогаешься? Нельзя тебе здесь остаться». - «Невозможно мне умереть в другом месте, как здесь», – отвечал Павел. Посмотрев на него и видя, что с ним ничего нет съестного: ни хлеба, ни воды и ничего другого и что он уже четвертый день остается совсем без пищи, великий Антоний подумал, как бы Павел, не привыкши поститься, не умер и не положил пятна на душу мою, и после этого принял Павла к себе, сказав ему: «Можешь спастись, если будешь послушен и станешь делать все, что услышишь от меня». - «Все буду делать, что ни прикажешь», – отвечал Павел. И начал Антоний в следующие дни вести такую суровую жизнь, какой не вел и в ранней юности. Искушая Павла, он сказал ему: «Стой тут и молись до тех пор, пока я приду и принесу тебе работу». Потом уйдя в пещеру, смотрел на него в окно и видел, как он, палимый зноем, простоял на том месте целую неделю неподвижно. Затем, намочив пальмовых ветвей, Антоний сказал ему: «Возьми и плети веревку вот так, как я». Старец плел до девятого часа и с великим трудом сплел веревку в пятнадцать локтей длиною. Посмотрев на плетенье, великий Антоний был недоволен им и сказал Павлу: «Дурно сплел, расплети и начни снова!» Между тем Павел уже четыре дня ничего не ел в таких преклонных летах! Антоний изнурял так Павла для того, чтобы этот старец, вышедши из терпения, убежал от него и бросил монашество. Но тот расплел веревку и начал плести ее снова из тех же самых ветвей, хотя это было уже труднее прежнего, потому что ветви крутились от первого плетения. Антоний [68] Великий, видя, что старец и не пороптал, и не помалодушествовал, и нисколько не оскорбился, даже вовсе не изменился в лице, сжалился над ним и при захождении солнца сказал ему: «Не съесть ли нам, отец, кусок хлеба?». «Как тебе угодно, авва»,– отвечал Павел. Это еще боле тронуло Антония; что он не побежал тотчас же, как услышал о пище, но отдал на его волю. - «Так поставь стол», – сказал Антоний старцу. Он сделал это. Антоний принес и положил на стол четыре сухих хлебца, унций по шести каждый, и размочил для себя один, а для него три. Потом начал петь псалом, какой знал, и, пропев его двенадцать раз, столько же раз молился, чтобы и в этом испытать Павла. Вместе с Великим молился и старец, и еще усерднее его. После двенадцати молитв Антоний сказал ему: «Пойди ешь!» - Но, как только он сел за стол и стал брать хлеб, Антоний сказал ему: «Сиди и не ешь до вечера, а только смотри на хлеб». - Наступил вечер, а Павел все не ел. Тогда Антоний сказал ему: «Вставай, помолись и ложись спать!» Павел так и сделал. В полночь Антоний разбудил его на молитву и продолжал молитвы до девятого часа дня. Приготовив потом трапезу, он опять пригласил к ней Павла, и они сели есть уже поздно вечером. Антоний Великий, съевши один хлебец, другого не брал, а старец, евши медленнее, не успел еще съесть и начатого им хлебца. Дождавшись, пока он кончит, Антоний сказал ему: «Возьми и другой хлебец». - «Если ты будешь есть, то и я, – отвечал Павел,– а если ты не будешь, то и я не буду». - «Для меня довольно, – сказал ему Антоний, – я монах». - «И для меня довольно, [69] отвечал Павел Великому, – и я хочу быть монахом». Тогда они встали, и Антоний прочитал двенадцать молитв и пропел двенадцать псалмов. После молитв они уснули немного первым сном, потом опять встали и пели псалмы от полуночи до самого дня. Затем Антоний послал Павла обойти пустыню, сказав ему: «Через три дня приходи сюда». Исполнив это, Павел по возвращении застал у Антония несколько братий и спросил его, что он прикажет ему делать? Антоний отвечал: «Ни слова не говоря, служи братиям и ничего не вкушай, пока братия не отправятся в путь». И так три недели Павел не вкушал ничего. Братия спросили его: «Почему ты молчишь?» - Павел ничего не отвечал. Тогда Антоний сказал ему: «Что ты молчишь? Поговори с братиями». - И он стал говорить.

Однажды Павлу принесли сосуд меду, и Антоний сказал ему: «Разбей сосуд, пусть мед весь вытечет!» - Он так и сделал. «Собери опять мед!» – сказал Антоний; и это было сделано. Потом Антоний говорит ему: «Собери мед в другой раз в раковину, так чтобы не было в нем никакого сору». Еще велел ему Антоний целый день черпать воду. В другой раз разодрал у него одежду и приказал сшить ее, и тот сшил снова.

Сей муж стяжал такое послушание, что ему дана была от Бога власть изгонять бесов. Великий Антоний, видя, что старец ревностно подражает ему во всяком роде подвижничества сказал ему: «Смотри, брат! Если ты можешь ежедневно так подвизаться, то оставайся со мною». - Павел ответил: «Может быть, ты покажешь мне со временем и больше что-нибудь, [70] не знаю. Но что доселе ты делал при мне, все то и я делаю легко».

На другой день после сего Антоний сказал Павлу: «Во имя Господа, ты уже стал монахом». Уверившись, наконец, что раб Христов Павел, хотя весьма прост и не учен, но совершен душою, блаженный и великий Антоний спустя несколько месяцев, при содействии благодати Божией, устроил ему особую келью поприща за три или за четыре от своей и сказал: «Вот ты, при помощи Христовой, стал уже монахом; живи теперь один, чтобы испытать искушение от демонов».

Прожив в уединении год, Павел простый, за высокое совершенство в добродетели подвижнической, удостоился дара изгонять демонов и целить всякие болезни. Однажды привели к блаженному Антонию в крайней степени бесноватого юношу: в него вселился главный, лютейший демон, который изрыгал даже хулы на небо. Антоний великий, посмотрев на юношу, сказал приведшим его: «Это не мое дело; я не получил еще власти над сим главным чином демонов. Этот дар имеет Павел простый». - Сказав сие, блаженный Антоний вместе с ними пошел к доблестному Павлу и, пришедши к нему, сказал: «Авва Павле! Изгони демона из этого человека, дабы он здоровым возвратился в дом свой и славил Господа». - Павел спросил его: «А ты что?» - «Мне некогда, – отвечал Антоний,– у меня есть другое дело». И, оставив у него отрока, ушел в свою келью. Незлобивый старец встал, совершил усердную молитву и, призвав бесноватого, говорит: «Авва Антоний повелевает тебе выйти из сего человека, чтобы он, выздоровев, славил Господа». Диавол с [71] ругательством вскричал: «Не выйду!». Павел, взяв свою милоть, стал бить ею бесноватого по спине, говоря: «Выйди! Авва Антоний повелевает». Но демон стал еще сильнее поносить Павла вместе с Антонием: «Старые вы тунеядцы, сонливые, ненасытные, никогда не довольные своим! Что общего у нас с вами? Что вы мучите нас?». Наконец Павел сказал: «Выйди, или я пойду и скажу Христу. Если ты не выйдешь, клянусь Иисусом, я тотчас пойду скажу Ему, и тогда горе тебе!». Лютый демон начал поносить и Иисуса, продолжая кричать: «Не выйду!». Разгневавшись на демона, святой Павел вышел из своей кельи в самый полдень. (В это время, особенно в этих местах, бывает в Египте такой жар, как будто в пещи вавилонской.) И стал он на горе, как неподвижный столп под открытым небом, и молился так: «Иисусе Христе, распятый при понтийском Пилате! Ты видишь, что я не сойду с камня, не буду ни есть, ни пить до смерти, если Ты не услышишь меня теперь, и не изгонишь беса из сего человека, и не освободишь его от духа нечистого». - Еще взывал простой и смиренномудрый Павел к Иисусу, еще не окончились слова чистых уст его, как бес вскричал внизу у кельи: «Выйду! Меня насильно изгоняют; оставляю этого человека и больше не приду к нему; смирение и простота Павла изгоняют меня, и я не знаю, куда идти». Тотчас бес вышел и, превратившись в огромного дракона локтей в семьдесят, ушел в Чермное море.

Так исполнилось сказанное Духом Святым: явленную веру возвещает праведный (Притч. 12, 17); и в другом месте: на кого воззрю, глаголет Господь, токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего [72] словес Моих (Исайи 66, 2). (Обыкновенно низшие демоны изгоняются мужами высокими в вере, а начальные демоны прогоняются смиренными.) Вот чудеса простого и смиренномудрого Павла! Весьма много совершил он и других, еще больших чудес. Братия все звали его простым.

27. О Пахоне

Жил в скиту некто по имени Пахон. Ему было уже около семидесяти лет от роду. Случилось, что по наваждению демонскому мучила меня блудная похоть, так что я не в силах был бороться с помыслами и ночными видениями. Сильно гонимый страстью, я от этого искушения уже готов был уйти из пустыни; между тем не сказывал об этом соседним отцам, ни даже учителю своему Евагрию, но тайно отправился в самую глубину пустыни и там пятнадцать дней провел в беседе с отцами скита, состарившимися в пустынножительстве. Между ними встретил я и Пахона. Заметив в нем более искренности и духовной опытности, я осмелился открыть ему свое сердце. И вот что сказал мне этот святой: «Не смущайся от сего искушения. Это терпишь ты не от беспечности; в пользу твою говорят место, скудость в необходимых потребностях и невозможность видеть здесь женщин; напротив, это навел на тебя враг за твою ревность к добродетели. Брань блудная – троякого рода: иногда нападает на нас плоть, преданная неге; иногда страсти возникают в нас от помыслов, а иногда [73] сам диавол восстает на нас из зависти. Я узнал это из многих наблюдений. Вот я, как видишь, старый человек: сорок лет живу в этой келье и пекусь о своем спасении; но, несмотря на мои лета, доселе еще подвергаюсь искушениям». И здесь он с клятвою присовокупил: «В продолжение двенадцати лет, после того как я достиг пятидесятилетнего возраста, ни дня ни ночи не проходило, чтобы враг не нападал на меня. Подумав, что Бог отступил от меня и потому демон так мучит меня, я решился лучше умереть безрассудно, нежели постыдным образом предаться сладострастию плоти, и, выйдя из своей кельи, пошел по пустыне и нашел пещеру гиены. Весь день лежал я в ней нагой, чтобы звери при выходе из пещеры пожрали меня. И вот, когда настал вечер и, по писаному, солнце позна запад свой; положил еси тьму, и бысть нощь, в ней же пройдут вси зверие дубравнии: скимни рыкающии восхитити и взыскати от Бога пищу себе (Псал. 103, 19–21), - самец и самка, выходя в это время из пещеры, с ног до головы обнюхивали меня и облизывали. Я уже думал, что буду съеден; но они оставили меня. Итак, пролежав целую ночь и не быв съеден, я уверился, что, конечно, помиловал меня Бог, и тотчас возвратился в свою келью. Демон же, переждав несколько дней, опять восстал на меня еще сильнее прежнего, так что я едва не произнес хулы на Бога. Он принял вид эфиопской девицы, которую я видел в молодости своей, когда она летом собирала солому. Мне представилось, что она сидит у меня, и демон до того довел меня, что я думал, будто уже согрешил с нею. В [74] исступлении я дал ей пощечину, и она исчезла. Поверь мне, два года не мог я истребить нестерпимого зловония от руки своей. Я стал поэтому унывать еще более и наконец в отчаянии пошел скитаться по пустыне. Нашедши небольшого аспида, я взял его и стал подносить к своему телу, чтобы, как он ужалит меня, умереть мне. Но, сколько я ни подносил его, он не ужалил меня, промышлением Благодати. После сего услышал я говоривший моему сердцу голос: ”Иди Пахон, подвизайся. Я для того попустил демону такую власть над тобою, чтобы ты не возмечтал, будто можешь победить демона сам, но, чтобы, познав свою немощь, ты никогда не уповал на свое житие; а всегда прибегал к помощи Божией”. Успокоенный сим гласом, я возвратился в свою келью. С того времени ощутил я в себе бодрость и, не тревожимый более сею бранью, провожу, после борьбы, остальные дни свои в мире. Постыжденный демон, увидя мое презрение к нему, уже не приближался ко мне». Сими словами святой Пахон укрепил меня на борьбу с сатаною, сделал более бодрым на подвиги, научил легко выдерживать брань с демоном блуда и, отпуская, велел мне всегда хранить мужество.

Некто Стефан, родом из Ливии, около шестидесяти лет жил между Мармарикою и Мареотом. Достигши высокого совершенства в подвижничестве и в познании сердца человеческого, он удостоился такой благодати, что всякий, у [75] кого была какая-нибудь печаль, побеседовав с ним, отходил от него без печали. Он был известен и блаженному Антонию и жил еще в мое время. Но я не видел его по дальности пути. Видели же его ученики святого Аммония и Евагрия и рассказывали мне о нем следующее: «Пришли мы к нему в такое время, когда у него открылась в самом опасном месте ужасная болезнь рак. При нас его лечил какой-то врач. Предоставив в его распоряжение больные части тела, святой муж работал руками, плел корзины и разговаривал с нами. При отсечении зараженных частей он оставался неподвижен и показывал такое терпение, как будто резали чье-нибудь чужое тело или как будто у него отсекали не члены, а волосы. Казалось, он совсем не чувствовал боли. Так укрепляла его помощь Божия! Когда же мы об этом скорбели и недоумевали, как муж такой жизни впал в такую болезнь и подвергся таким врачебным мерам, блаженный Стефан, уразумев наши помыслы, сказал нам: ”Не соблазняйтесь этим, дети; Бог ничего не делает во вред, но все для полезной цели. Видно, Господь нашел сии члены достойными наказания, а в таком случае лучше им здесь пострадать, нежели по отшествии из сей жизни”. Так вразумив нас и этими словами укрепив в терпении, он научил нас мужественно переносить скорби». Я с намерением рассказал это для того, чтобы мы не почитали странным, когда видим, что некоторые святые подвергались столь тяжким недугам. [76]

Был некто Валент, родом из Палестины, по духу гордый, как коринфянин. (Коринфян и блаженный апостол Павел в Послании своем укорял за порок гордости: и вы разгордесте (1 Кор. 5, 2). Этот Валент долго жил с нами в пустыне, много изнурял плоть свою и по жизни был великим подвижником; но потом, обольщенный духом самомнения и гордости, впал в крайнее высокомерие, так что сделался игралищем бесов. Надмившись пагубною страстью самомнения, он стал мечтать, наконец, в самообольщении, что с ним беседуют ангелы и при всяком деле служат ему.

Вот что рассказывали о нем люди, хорошо его знавшие. «Однажды в глубокий вечер, когда уже было темно, он плел корзины и уронил шило на пол. Долго он не находил его, как вдруг, по наваждению бесовскому, явился в келье зажженный светильник. С ним нашел он потерянное шило. Это дало новую пищу его надмению. В упоении гордости, подвижник еще более возмечтал о себе, так что стал, наконец, презирать и самые тайны Христовы.

Однажды какие-то странники принесли в церковь для братии плоды. Блаженный Макарий, пресвитер наш, разослал их по кельям, по горсти каждому брату, в том числе и этому Валенту. Получив плоды, Валент обругал и избил принесшего и сказал ему: «Ступай скажи Макарию: ”Я не хуже тебя; что ты посылаешь мне благословение?”». - Узнав из сего, что Валент находится в обольщении, Макарий через день пошел увещевать его и сказал ему: «Брат Валент! Ты в обольщении; перестань и [77] помолись Богу». Но Валент не внимал увещаниям отца Макария. А как тот не послушал убеждений его, то он и ушел в сильной скорби о падении Валента. Диавол же, уверившись, что Валент совершенно предался обману его, принимает на себя вид Спасителя и ночью приходит к нему, окруженный сонмом демонов в образе ангелов, с зажженными светильниками. И вот является огненный круг, и в средине его Валент видит как бы Спасителя. Один из демонов, в образе ангела, подходит к нему и говорит: «Ты благоугодил Христу своими подвигами и свободою жизни, и Он пришел видеть тебя. Итак ничего другого не делай, а только, ставши вдали и увидев Его, стоящего среди всего сонма, пади и поклонись Ему, потом иди в свою келью». Валент вышел и, увидев множество духов со светильниками на расстоянии около стадии, пал и поклонился антихристу. Обольщенный до того простер свое безумие, что, пришедши на другой день в церковь, сказал при всей братии: «Я не имею нужды в приобщении; сегодня я видел Христа».

Тогда святые отцы, связали его цепями и в течение года вылечили, истребив гордость его молитвами, разнообразным унижением и суровою жизнью, как говорится, врачуя противное противным.

Нужно поместить в этой книжке и жития подвергшихся обольщению, для предостережения читателей, так как и в раю, вместе с добрыми произрастениями, росло дерево познания добра и зла, - чтобы они, если и совершат подвиг, не думали много о своей добродетели, ибо нередко и добродетели служат поводом к падению, когда мы совершаем их не с духовною [78] мудростью и не ради благочестия, как и написано: «есть праведный погибаяй во своей правде. И сие суета» (Екк. 7, 16; 8, 10).

30. Об Эроне

Был у меня сосед, Эрон, родом из Александрии, благовоспитанный юноша с прекрасными умственными дарованиями и неукоризненной жизни. И он также после великих трудов, доблестных подвигов и весьма добродетельной жизни, поднявшись на мечтательную высоту безумного надмения, низвергся оттуда жалким для всех падением и погубил себя. Движимый суетным кичением, он возгордился пред святыми отцами и стал поносить всех, в том числе и блаженного Евагрия, говоря: «Последующие твоему учению заблуждаются; потому что, говорит, не должно следовать другим учителям, кроме одного Христа». Злоупотреблял еще и свидетельством слова Божия с превратною целью подкрепить свое безумие и говорил, что сам Спаситель сказал: «Не нарицайте учителей на земли». Наконец, суетное кичение совершенно омрачило его разум, и он до того пал, что его связали цепями, так как по гордости, он не хотел приступать и к самым Святым Тайнам.

Надобно сказать правду, что жизнь Эрона, по рассказам людей, с ним живших, была необыкновенно строгая и точно подвижническая. Некоторые говорят, что часто он принимал пищу через три месяца, довольствуясь одним приобщением Св. Таин, и разве где [79] еще попадался ему дикий овощ. Опыт его постничества я и сам видел вместе с блаженным Альбином на пути в скит. До скита нам было сорок поприщ. В продолжение пути мы дважды ели и трижды пили воду. А он совсем ничего не ел и, идя пешком, прочитал наизусть пятнадцать псалмов, потом великий псалом, потом послание к Евреям, потом Исаию и часть Иеремии пророка, затем Луку евангелиста и Притчи. И при этом он шел так, что мы не могли поспеть за ним. Лукавый демон, наконец, так возобладал им, что он не мог жить в своей келье, как будто самый сильный пламень гнал его. Эрон отправился в Александрию, конечно по смотрению промысла Божия и по изречению: клин клином выбил. Там он стал посещать зрелища и конские бега и проводить время в корчемницах. Предаваясь, таким образом, чревоугодию и пьянству, он впал и в нечистую похоть любострастия. От нечистой жизни открылась у него злокачественная болезнь, которая страшно мучила его полгода. Когда сделалось ему легче, он пришел в доброе чувство, вспомнил о небесной жизни, исповедал все, что было с ним, пред святыми отцами, но, ничего не успев сделать, чрез несколько дней скончался.

31. О Птоломее

Был еще другой подвижник, по имени Птоломей. Его добродетели были столь велики, что о них трудно или, лучше, невозможно рассказать. Сначала он жил за скитом, на так называемой лестнице. В этом месте ни один [80] монах не мог жить, оттого что колодезь с водою был за восемнадцать поприщ. Сюда ходил Птоломей с большими глиняными сосудами и брал себе воду. А в декабре и январе месяце он довольствовался росою, которую собирал с камней в свои кувшины (там в эти месяцы падает сильная роса). Так жил он здесь пятнадцать лет, и во все это время почти ни с кем не встречался. Но лишенный духовного наставления и беседы с преподобными мужами и назидания святых отцов, а также постоянного общения тайн Христовых, он совратился с правого пути и дошел до такого безумия, что, подобно некоторым нечестивцам, и этот несчастный стал признавать господство случая, потому что им управлял демон заблуждения. Этот враг внушил ему говорить вот какую новость: будто дела не имеют никакого значения, а просто все в мире происходит случайно. Затем враг жизни человеческой, совершенно овладев его душою, стал внушать ему, говоря: «Если это правда, то зачем ты так изнуряешь себя понапрасну? Что будет тебе, Птоломей, пользы, если нет воздаяния? Да если бы и был Воздаятель, чем Он мог бы наградить тебя достойно за такие подвиги? И что это за суд, которым угрожает Писание, когда все происходит без Промысла?».

Эти сатанинские внушения сокрушили несчастного Птоломея, так что он совсем потерял ум и, говорят, доселе скитается по Египту, предаваясь чревоугодию и пьянству: ни с кем не говорит, но молча бродит по площадям, представляя из себя глазам христиан жалкое и плачевное зрелище и служа игрушкою и посмешищем для тех, которые не имеют понятия о [81] нашей жизни. И это неисцельное бедствие постигло несчастного Птоломея за его безумную гордость: обольщенный лукавым, он думал, будто имеет ведение выше всех святых отцов. Надмившись этим, он – враг самому себе, погрузился в эту бездну погибели потому, что никогда не беседовал со святыми отцами, сими мудрыми кормчими, и не внимал их духовному наставлению; за то, не имея кормчего и постигнутый мрачною бурею, низринулся в крайнюю пучину смерти. Или его можно уподобить прекрасному дереву, которое, быв покрыто листьями и плодами, в одну минуту лишилось всего и засохло. Так было и с ним, по слову Писания: «имже несть управления, падают аки листвие (Притч. XI, 14).

Еще знал я в Иерусалиме одну девственницу, которая шесть лет носила власяницу и, заключившись в своей келье, отреклась от всех удовольствий и между женщинами вела жизнь самую воздержную. Но потом, быв оставлена Божией помощью за чрезмерную гордость, эту питательницу всякого зла, она впала в блуд. Это случилось с нею потому, что она подвизалась не по духовному расположению и не по любви к Богу, но напоказ людям, ради суетной славы, которой ищет растленная воля. Демон тщеславия, отвлекши ее от благочестивых помыслов, возбудил в ней желание осуждать других. Когда же она пришла в опьянение от демона гордости и еще соуслаждалась ему, тогда ангел, страж целомудрия, отступил от нее. [82]

Я описал тебе, благочестивейший муж, жития как тех, которые до конца пребыли в добродетели, так и тех, которые с высоты подвижничества после многих трудов, по нерадению, увлечены были диаволом в разнообразные сети его для того, чтобы каждый в своей жизни мог распознавать тайные козни ненавистника добра и избегать сетей его. Много было великих мужей и жен, которые сначала ревностно подвизались в добродетели, но были низложены врагом человеческого рода. Из множества их, упоминая только о немногих, я о большей части из них умолчу, потому что, разглагольствуя о них много, и их не исправил бы, и себе не принес бы пользы; притом оказал бы невнимание к избранным подвижникам Христовым, если бы прекратил дальнейшее повествование о доблестях благочестивого подвижничества их.

Была девственница по имени Пиамун, которая всю жизнь свою прожила со своею матерью и с нею наедине принимала пищу только вечером, а днем пряла лен. Она удостоилась дара пророческого. Однажды, во время разлития Нила, одна деревня напала на другую; ибо между деревнями бывали ссоры из-за раздела воды (напояющей участки земли, от чего зависит ее плодородие), причем нередко доходит до кровопролития и смертоубийства. Итак сильнейшая деревня напала на деревню, в которой жила Пиамун. Множество народа шло туда с кольями и дубинами, [83] чтобы совсем разорить деревню ее. Но блаженной деве явился ангел Божий и открыл ей о предстоящем нападении. Она, призвавши старейшин своей деревни, сказала им: «На вас идут из такой-то деревни; ступайте к ним навстречу и упросите их оставить свой замысел против вас, иначе все мы, жители этой деревни, погибнем вдруг». Устрашенные старейшины пали ей в ноги и начали просить ее и умолять, говоря ей: мы не смеем идти к ним навстречу, ибо знаем их ярость и неистовство; но сделай милость нам, и всему селению, и своему дому, – выйди сама к ним навстречу и укроти их, чтобы они воротились назад». Святая не согласилась на это, но, взошедши в свою келью, всю ночь стояла на молитве, умоляла Бога и говорила: Господи, Судия вселенной, Ты, Которому не угодна всякая неправда! Когда приидет к Тебе молитва сия, пусть святая сила остановит их на том месте, где постигнет их. Так и случилось по молитве святой девы. Часу в первом дня враги находились за три поприща от деревни и на этом самом месте остановились, как просила святая, и никак не могли тронуться с места. И самим этим врагам открыто было, что это случилось с ними по предстательству рабы Христовой Пиамун. Посему они послали в ее селение просить мира и сказать жителям: благодарите Бога и праведную Пиамун; ее святые молитвы и вас спасли, и нас не допустили до великого греха. [84]

34. О Пахомии и живших с ним

В Фиваиде есть место, называемое Тавеннис. Там был монах Пахомий, один из великих подвижников, удостоившийся дара пророческого и видений ангельских. Он был весьма нищелюбив и человеколюбив. Однажды, когда он сидел в своей пещере, явился ему Ангел Господень и сказал: «Пахомий! Ты сделал свое дело; посему теперь не должно тебе оставаться в этой пещере. Пойди, собери всех молодых монахов, живи с ними и управляй ими по уставу, какой дам тебе». Потом он дал ему медную доску, на которой написано было следующее: «Позволяй каждому есть и пить по потребности; назначай им труды, соразмерные с силами каждого; не возбраняй ни поститься, ни есть; труды тяжелые возлагай на тех, которые крепче силами и больше едят; а малые и легкие назначай слабым, которые не привыкли к подвижничеству. Кельи устрой отдельные, в одном здании, и в каждой келье пусть живут по три. Пища пусть предлагается для всех в одном месте. Спать не должны они лежа, но пусть устроят себе седалища с отлогими спинками и спят на них сидя, постлавши постель свою. На ночь они должны оставаться в льняных хитонах и препоясанные. У каждого должна быть белая козья милоть; (милоть – короткая мантия в виде пелерины) без нее не должны они ни есть ни спать. Но к принятию Таин Христовых по субботам и воскресеньям да приступают только с наглавником, (наглавник – куколь, капюшон) развязав [85] пояс и снявши милоть». А наглавники Ангел назначил им без подвязок, как у детей, и на них приказал положить изображение пурпурового креста. Братию он повелел разделить на двадцать четыре чина, по числу двадцати четырех букв, так чтобы каждый чин означался греческими буквами от альфы и виты по порядку до омеги, чтобы, когда архимандриту нужно будет спросить или узнать о ком-либо из столь многих братий, он спрашивал у своего помощника: в каком состоянии находится чин альфы или чин виты, отнеси благословение чину «ро». Наименование каждой буквы уже само собою указывало бы на означаемый ею чин. «Инокам, более других простым и незлобивым, – продолжал ангел, – дай имя «иоты», а непокорных и крутых нравом отметь буквою «кси», выражая таким образом самою формою буквы свойство наклонностей, нрава и жизни каждого чина. Знаки сии будут поняты только духовным». На доске написано было еще, что, ежели придет странник из другого монастыря, где живут по другому уставу, он не должен ни есть, ни пить вместе с ними, даже не входить в монастырь, исключая тот случай, когда он будет найден на дороге. А однажды вошедший должен остаться с ними навсегда. К высшим подвигам прежде трех лет не допускай его. Только после трех лет, когда совершит он тяжкие работы, пусть вступит на это поприще. За трапезою головы у всех должны быть покрыты наглавниками, чтобы один брат не видел, как ест другой. Не должно также разговаривать во время трапезы, ни смотреть по сторонам, а только на стол или в блюдо. Ангел положил совершать монахам в продолжение всякого [86] дня двенадцать молитв, также вечером двенадцать, ночью двенадцать и три в девятом часу. Когда братии рассудится придти на трапезу в большом числе, то каждый чин пред совершением молитвы должен петь псалом. Когда же Пахомий великий на это сказал, что молитв мало, Ангел ответил ему: «Я положил столько для того, чтобы и слабые удобно, без отягощения, могли выполнять правило. Совершенные же не имеют нужды в уставе, ибо, пребывая наедине в келье, они всю жизнь свою проводят в созерцании Бога. Устав дал я тем, у которых ум еще не зрел, чтобы они - хотя бы как непокорные рабы, по страху к господину, - выполняя общее правило жизни, достигали свободы духа.

Дав сей устав и тем исполнив свое служение, Ангел удалился от великого Пахомия. Правило это приняли весьма многие монастыри, число братий в которых простирается до семи тысяч человек. Первый и великий монастырь, в котором жил сам блаженный Пахомий и который был рассадником других монастырей, имеет братии около тысячи трехсот человек.

Между монахами Пахомиева монастыря есть раб Божий именем Афоний, занимающий теперь второе место в монастыре, мой искренний друг. Его, как уже недоступного соблазнам, обыкновенно посылают в Александрию по монастырским нуждам, как-то: для продажи рукоделия и для покупки припасов. Есть и другие монастыри, в которых живет по двести и [87] по триста человек. Так, например, в панопольском монастыре братии состоит триста человек. В этом монастыре видел я пятнадцать портных, семь кузнецов, четыре плотника, двенадцать верблюжьих погонщиков, пятнадцать сукноваляльщиков. Здесь занимаются всяким ремеслом и остатки от вырученного употребляют на содержание женских монастырей и на подаяние в темницы. Вставши рано утром, все принимаются за свои ежедневные работы, одни трудятся на поварне; другие готовят трапезу. Там они заняты до третьего часа; ставят столы, раскладывают по столам хлеб, разного рода овощи, оливы, сыр и сушеные плоды. Собираются в трапезу не все в одно время. Еще не привыкшие к строгой жизни приходят за стол в шестом часу (это около полудня), немощные в седьмом, иные в восьмом, другие в девятом, а иные в десятом или поздно вечером; одни - через два дня, другие - через три и даже через пять дней; словом, каждый разряд знает свой час. Занятия их вот в чем состоят: один возделывает землю, другой работает в саду, кто на кузнице, на мельнице, в кожевне, иные идут в мастерскую плотничать, иные валяют сукна, другие плетут разного рода и величины корзины и за работою читают наизусть псалтирь.

К Пахомиевым же монастырям принадлежит женский монастырь, имеющий около четырехсот инокинь. В нем содержат такой же устав и образ жизни, - только не носят милоти. Инокини живут на одном берегу Нила, монахи – против них на другом. Если скончается девственница, - другие девственницы, приготовив ее к погребению, выносят и полагают ее на берегу реки. Иноки же, переплыв реку, [88] переносят умершую на свой берег с пальмовыми и оливковыми ветвями и псалмопением, и погребают в своих гробницах. Кроме пресвитера и диакона, никто не входит в женский монастырь, да и они – только по воскресеньям, для богослужения.

36. Об оклеветанной девственнице

В этом женском монастыре случилось вот что. Портной мирянин, переплыв реку, по неведению, искал себе работы. Одна из младших девственниц, вышедши по какой-то надобности из монастыря, случайно встретилась с ним (место было пустынное) и сказала ему: «У нас есть свои портные». Встречу эту видела другая сестра и, через некоторое время, поссорившись с тою сестрою, в жару злобного гнева, по наущению диавольскому, оклеветала ее пред сестрами по поводу той встречи. К клеветнице присоединились некоторые и не желавшие зла сестре. Эта, не сумев перенести позора, что подверглась такой клевете, когда грех и на мысль не приходил ей, с печали тайно бросилась в реку и утопилась. Не перенесла этого и клеветница: одумавшись, она увидела, что по злобе оклеветала и погубила ее, - и сама удавилась. Когда пришел в монастырь пресвитер и сестры рассказали ему о случившемся, он воспретил совершать поминовение по преступницам, а других, которые знали это и не уговорили клеветницу, но еще поверили словам ее, отлучил на семь лет от причащения. [89]

В том же монастыре была одна девственница, именем Исидора. Христа ради, она показывала себя юродивою и безумною, избрав сей род подвижничества по своему редкому смирению и самоуничижению. Другие до того презирали ее, что даже не ели с нею, а она принимала это с радостью. Служа в поварне, она исполняла всякое послушание для всех сестер, как покорная рабыня, готовая на всякую службу. Сия блаженная была, как говорится, отребьем монастыря и самым делом исполняла написанное в святом Евангелии: «иже хощет в вас вящший быти, да будет всем раб и всем слуга» (Мф. ХХ, 26); также: «аще кто мнится мудр быти в вас в веце сем, буй да бывает, яко да премудр будет (1 Кор. III, 18). Другие девственницы, как уже постриженные, носили на голове кукули, а у нее голова всегда была покрыта ветхою повязкою. Из четырехсот сестер ни одна не видывала, когда она ела. За трапезу она никогда не садилась, никогда не брала себе и ломтя хлеба, а довольна была крошками, собираемыми после стола, и остатками в сосудах, которые обмывала. Обуви также она никогда не носила и, несмотря на все поношения, брань и презрение, какие многие оказывали ей, никого не обижала и ни полсловом не показывала ропота. [90]

Святому отшельнику Питириму, жившему в Порфирите, мужу, знаменитому подвигами, предстал ангел и сказал о преподобной Исидоре: «Для чего ты превозносишься своими подвигами, как благочестивый и живущий в таком месте? Хочешь ли видеть женщину более тебя благочестивую? Ступай в женский Тавеннисский монастырь и найдешь там одну, которая носит на голове повязку: она лучше тебя, ибо она борется с таким многолюдством, всем служит различным образом и, хотя все презирают ее, сердцем никогда не отступает от Бога. А ты, сидя здесь и никогда не живши в мире, блуждаешь мыслью по городам».

Поднявшись со своего места, Великий Питирим пошел в Тавеннисский монастырь и просил тамошних учителей проводить его в женский монастырь. Переправившись через реку, они с радостью ввели его туда, как мужа, знаменитого между отцами и состарившегося в подвижничестве. Когда помолились они, Великий изъявил желание видеть лично всех девственниц. Собрались все, не пришла одна Исидора. Святой Питирим сказал: «Приведите мне всех». И когда ему отвечали: «Мы все здесь», он сказал: «Здесь нет одной, которую показал мне Ангел». - Тогда они сказали: «Есть у нас одна безумная, она в поварне». - «Приведите ее, – говорит Великий, – дайте мне посмотреть на нее». Тогда они пошли за ней. Но Исидора, понявши все, не послушалась; может быть, ей было откровение. Ее ведут насильно, говоря: святой Питирим желает видеть тебя; а имя его было [91] славно. Когда же привели ее и Великий увидел лицо ее и на голове у нее ветхую повязку, - пал ей в ноги и сказал: «Благослови меня, мать». И она, также упавши ему в ноги, сказала: «Ты благослови меня, господин мой!». Увидя это, все изумились и стали говорить: «Авва! Не срами себя; она безумная!». «Вы безумные, – отвечал святой старец, – а она лучше вас и меня, она мать наша, и я молюсь, чтобы оказаться равным ей в день суда».

Услышав это, все с плачем пали ему в ноги исповедуя, как много они огорчали эту святую. Одна говорила, что она всегда смеялась над нею; другая, что издевалась над ее смиренным видом; иная говорила, что оскорбляла ее, тогда как она молчала; а та, что часто выливала на нее помои; одна говорила, что била ее; другая, что ударяла ее кулаком; словом, все они признавались в каких-нибудь нанесенных ей оскорблениях. Приняв их раскаяние, святой Питирим помолился о них вместе со святою и, много утешив честную рабу Христову, удалился из обители.

Спустя несколько дней блаженная Исидора, не терпя славы, чести, услуг, которые стали оказывать ей все сестры, и тяготясь извинениями, тайно удалилась из монастыря. Куда ушла она, где скрылась и где скончалась, никто не знает доныне. Так подвизалась сия доблестная, смиренномудрая и блаженная девственница. [92]

39. Об Иоанне Ликопольском

В Ликополе жил некто по имени Иоанн. С детства выучился он плотничать, а брат его был красильщик. Достигши двадцатипятилетнего возраста, Иоанн отрекся мира и после пяти лет, проведенных в различных монастырях, один удалился в гору Лико. На самой вершине горы он построил себе келью, состоящую из трех комнат, и в них оставался безвыходно. В одной комнате молился, в другой работал и принимал пищу, третья была назначена для телесных потребностей. Проведши в этом заключении тридцать лет, в течение которых все нужное принимал от прислужника через окно, он удостоился дара пророчества и этим дарованием стал всем известен. Между прочим он посылал и благочестивому царю Феодосию различные предсказания; так например, открыл наперед возмущение мятежников, предсказал и скорую погибель их, предсказал о тиране Максиме, что царь возвратится, одержав над ним победу в Галлии; также о тиране Евгении, что Феодосий победит и его, а сам окончит там дни свои и оставит царство сыну своему. О святости сего мужа везде пронеслась великая слава и поэтому император Феодосий чтил его как пророка.

Один военачальник приходил к нему узнать, победит ли он эфиопов, которые вторглись в то время в Сиену, что в верхней Фиваиде, и опустошали ее окрестности. Святой отец сказал ему: «Если пойдешь на врагов, то овладеешь ими, укротишь и покоришь их, и будешь в чести у государей». Так и случилось, [93] события подтвердили пророчество. Он сказал также, что благочестивый император Феодосий скончается своею смертью. Вообще он обладал пророческим даром в необыкновенной мере, как об этом слышали мы от живших с ним отцов, которых честность известна была всем тамошним братиям; они ничего пристрастно не говорили о сем муже, а разве только сообщали в меньшем виде.

Один трибун просил у аввы позволения привести к нему жену свою, которая давно уже страдала болезнью и теперь, собираясь идти в Сиену, желала видеть святого, чтобы он прежде помолился о ней и с благословением отпустил ее. Но святой не соглашался видеть женщину, так как он, девяностолетний старец, сорок лет безвыходно проживший в пещере, никогда не принимал к себе на глаза женщин; даже и из мужчин никто никогда не входил к нему, а только через окно он благословлял и приветствовал приходящих, беседуя с каждым о нуждах его. Сколько трибун ни просил авву, чтобы он позволил прийти к нему жене (авва жил в пустыне на горе, в расстоянии от города на пять стадий), но святой не согласился, говоря: невозможно, – и отпустил его со скорбью. Между тем жена день и ночь докучала мужу и с клятвою говорила, что не выйдет никогда из города, если не увидит пророка. Когда муж пересказал блаженному Иоанну о клятве своей жены, - святой, видя веру ее, сказал трибуну: «В эту ночь явлюсь ей во сне; только чтобы она не искала более видеть лицо мое во плоти». Муж пересказал жене своей слова аввы. И действительно, жена увидела во сне пророка; он пришел к ней и сказал: «Что тебе до меня, жена? [94] Зачем желала ты видеть лицо мое? Разве я пророк или праведник? Я человек грешный и подобострастный вам. Впрочем, я помолился о тебе и о доме мужа твоего, чтобы все было вам по вере вашей. Теперь идите с миром». Сказав это, он удалился. Пробудившись от сна, жена пересказала мужу слова пророка, описала вид его и послала мужа благодарить святого. Увидя его, блаженный Иоанн сразу же сказал ему, что исполнил его желание, посетив жену его; что убедил ее не искать встречи с ним и что сказал ей: ”Идите с миром”.

Жене другого сановника пришло время родить. В тот самый день, когда она, разрешившись, опасно занемогла, муж ее был у аввы Иоанна. Святой сообщает ему радостную весть, говоря: «Если бы ты знал, что сегодня Господь наградил тебя сыном, ты бы прославил Бога. Только мать младенца находится в опасности. По возвращении домой, когда младенцу исполнится семь дней, дай ему имя Иоанн и тщательно воспитывай его до семи лет, после чего отошли его к монахам в пустыню».

Такие чудеса творил Иоанн для приходивших из чужих стран, а согражданам, которые постоянно приходили к нему по своим нуждам, он предрекал и будущее и обнаруживал тайные дела каждого, предсказывал о разлитии Нила, и о том, плодотворно ли оно будет. Подобным же образом наперед возвещал и об угрожавшем им каком-либо наказании Божием и обличал виновных. Сам блаженный Иоанн явно не совершал исцелений, но давал елей, которым исцелялись весьма многие из страждущих. Так, жена одного сенатора, лишившись от бельма зрения, просила своего мужа [95] отвести ее к Иоанну. Тот уверял ее, что Иоанн никогда не принимает женщин. Тогда она потребовала, чтобы он один сходил к авве и попросил молитв о ней. Когда святой сделал это и послал елея, больная, помазавши им глаза три раза в день, через три дня прозрела и перед всеми возблагодарила Бога.

Нас было семь братий (все пришельцы) в нитрийской пустыне: я, блаженный Евагрий, Альбин, Аммоний и другие. Мы старались узнать в точности, какова добродетель Иоанна. И вот Евагрий говорит: «Мне хотелось бы узнать о достоинстве сего мужа от человека, умеющего судить об уме и словах. Если узнаю, то побываю у него; если же не узнаю, как он живет, то не пойду к нему в гору». Услышав это и не сказав никому ни слова, я помедлил один день, а на другой день запер свою келью и, поручив себя Богу, отправился в Фиваиду. Иногда я шел пешком, иногда плыл водою и кончил свое путешествие на восемнадцатый день. Это все происходило во время полноводия, когда бывает много больных; занемог и я. Пришедши к Иоанну, я нашел у него сени запертыми (впоследствии братия построили перед кельей святого пространные сени, в которых могло помещаться да ста человек). Эти сени они запирали ключом на целую неделю и отворяли только по субботам и воскресеньям. Итак, узнав, почему сени заперты, я дождался субботы и тогда посетил праведного мужа. Я нашел его сидящим у окна, через которое он, кажется, всегда беседовал с посетителями. Приветствовав меня, он спросил через переводчика, откуда я и зачем пришел. «Кажется, ты из Евагриева братства?» - прибавил он. [96]

Между тем как мы разговаривали, вошел правитель той области по имени Алипий. Великий муж прекратил беседу со мною и стал говорить с правителем. Я отошел немного в сторону, чтобы не мешать им. Разговор их был продолжителен, мне стало скучно, и я начал роптать на старца, что меня он презрел, а того почтил. В таком расположении духа я уже решился удалиться с презрением к старцу. Но раб Христов подозвал к себе переводчика, именем Феодора, и велел ему передать мне: «Не малодушествуй; сейчас отпущу правителя и буду говорить с тобою». Тогда я убедился, что он человек духовный и все знает наперед. Ободрившись этим, я стал ждать.

Когда правитель вышел, святой подозвал меня к себе и сказал: «Зачем ты огорчился на меня? Чем я оскорбил тебя, что ты возымел такие мысли, которые и мне несвойственны, и тебе неприличны? Разве не знаешь сказанного в Писании: не требуют здравии врача, но болящии (Мф. IX, 12)? Тебя я всегда могу найти, когда захочу, равно и ты меня. Если я и не дам тебе наставления, так дадут другие братия и другие отцы. А этот человек, всей своей жизнью подчинявшийся власти диавола, и наконец, как раб, избавившийся от этого жестокого господина, пришел ко мне, чтобы услышать от меня слово спасения. Поэтому странно было бы, если бы я, оставив его, занялся тобою, таким человеком, который непрестанно печется о спасении своей души».

Я просил его помолиться обо мне, и окончательно удостоверился, что он действительно духоносный муж. С ласковым видом, легко ударяя меня правой рукой по левой щеке, он [97] сказал: «Тебя ожидает множество скорбей; ты много уже боролся с помыслом, побуждающим тебя выйти из пустыни, много ты страхов испытал и победил, но демон еще возмущает тебя, представляя тебе благочестивые и благовидные предлоги. Он соблазняет тебя желанием повидаться с отцом и уговорить брата и сестру к монашеству. Вот скажу тебе добрую весть: оба они спасены, потому что отреклись от мира. А отец твой проживет еще семь лет. Итак, оставайся в своей пустыне и не возвращайся ради них на родину, ибо писано: «Никтоже возложь руку свою на рало и зря вспять, управлен есть в Царствии Божии (Лк. IX, 62)».

Получив от слов богодухновенного мужа достаточное назидание и обличение, я возблагодарил Бога, что причины, побуждавшие меня оставить пустыню, устранены предвидением святого мужа.

Потом он опять ласково сказал мне: «Хочешь быть епископом?». - Я отвечал, что уже епископ. - «Какого города?» – спросил святой. Говорю ему: «Я надзираю за яствами, столами и глиняными чашами; если вино кисло, ставлю его в сторону, если хорошо - пью; надзираю и за горшками и, если в них мало соли или какой приправы, тотчас подбавляю и потом ем. Вот мое епископство! А поставило меня чревоугодие». Блаженный, улыбнувшись, сказал: «Оставь шутки! Ты будешь рукоположен во епископа и много испытаешь трудов и скорбей. Если хочешь избежать их, не выходи из пустыни: в пустыне никто не может рукоположить тебя во епископа». [98]

Оставив его, я возвратился в свою любезную пустыню и все поведал святым отцам о блаженном и духоносном Иоанне. Спустя два месяца они по реке отправились к святому мужу и беседовали с ним.

По прошествии трех лет занемог я от расстройства в печени и желудке, и братия отправили меня из пустыни в Александрию, потому что болезнь моя грозила превратиться в водяную. Врачи присоветовали мне для перемены воздуха из Александрии отправиться в Палестину, потому что там воздух легче, чем в наших странах. Из Палестины я прибыл в Вифинию, и здесь – не знаю, как сказать, по человеческому ли расположению или по воле Вышнего, один Бог знает, – я удостоился рукоположения, которое выше меня. Приняв участие в деле блаженного Иоанна, я принужден был одиннадцать месяцев скрываться в мрачной келье и здесь вспомнил, что блаженный и чудный тот муж, предрек мне о случившемся теперь.

Сей великий подвижник Христов еще рассказывал мне и этим рассказом, конечно, хотел внушить мне решимость никогда не оставлять пустыни, что он уже сорок восьмой год живет в своей келье и во все это время ни разу не видел ни женщины, ни монеты, также и его никто не видал, как он ел или пил.

Я уже говорил, что спустя два месяца после меня ходили к сему святому отцы из нашей пустыни. Они рассказывали о своем свидании с ним следующее: «Когда мы пришли, блаженный [99] приветствовал нас, обращаясь к каждому с веселым лицом. Мы прежде всего просили его помолиться о нас. (Такой обычай у всех египетских отцов). Потом он спросил, нет ли кого с нами из клириков? Когда мы отвечали, что нет, он, осмотрев всех нас, узнал, что между нами есть клирик, но скрывается. (С нами действительно был один диакон, но об этом никто не знал, кроме его брата, которому он, по смирению, запретил сказывать об этом, почитая себя в сравнении с такими святыми едва достойным и имени христианина, не только этого сана). Указав на него рукою, преподобный сказал всем: ”Вот диакон”. Когда же он, желая скрыть свое звание, продолжал отрицаться, святой, взяв его за руку, облобызал его из окна и, вразумляя, сказал: ”Чадо! Не отметай благодати Божией и не лги, отрицаясь от дара Христова. Ложь чужда Христу и христианам, по малому или по важному делу будет она сказана. Если даже для доброй цели говорят ложь, и это не похвально, ибо ложь, по слову Спасителя, «от диавола есть» (Ин. VIII, 44). Обличенный молчал и принял кроткое обличение старца.

Когда же мы совершили молитву, один из наших спутников, уже три дня страдавший сильною горячкою, стал просить у аввы исцеления. Авва сказал, что болезнь сия послужит к его же пользе и постигла его за маловерие; но в то же время дал ему елея и приказал мазаться. Когда он сделал это, последовало извержение через уста всего, что было внутри, и горячка прошла совсем; так что он на своих ногах пошел в гостиницу.

Святой Иоанн имел уже девяносто лет от роду, и тело его так иссохло от подвижничества, [100] что и волосы не росли на бороде его. Пищу его составляли одни плоды, да и их вкушал он уже по захождении солнца. В столь глубокой старости, после такой многотрудной жизни он не ел ни хлеба и ничего другого, приготовляемого на огне. Когда он приказал нам сесть, мы возблагодарили Бога за свидание с сим мужем. Он принял нас, как родных, и с веселым видом спросил: «Откуда вы, дети? Из какой страны пришли к человеку грешному?». - Как только объявили мы о нашем отечестве и сказали, что пришли к нему ради пользы душевной из Иерусалима, дабы глазами увидеть, что слышали (ушам можно верить менее, нежели глазам; слышанное часто забывается, а память виденного не изглаживается, и событие как бы запечатлевается в душе); блаженный отвечал нам: «Зачем шли вы так далеко и изнуряли себя, возлюбленные дети? Что вы увидите здесь замечательного? Захотели вы видеть смиренных и ничтожных людей, на которых не стоит и смотреть и в которых ничего нет особенного. Достойные удивления и похвалы есть везде, где только в церквах читаются Божии пророки и апостолы: им-то и должно подражать. А я очень удивляюсь вам и вашему усердию, как вы, пренебрегая столькими опасностями, пришли к нам ради назидания, тогда как мы по лености не хотим выйти из своей пещеры! Но и теперь, хотя ваше дело и заслуживает похвалы, не думайте, что, сделав это доброе дело, вы все сделали; а подражайте добродетелям отцов ваших. Если вы и приобрели все их добродетели, что редко бывает, и тогда не должны полагаться на себя. Многие от такой самоуверенности падали в то время, когда были уже на самой высоте добродетелей. [101] Смотрите, хорошо ли молитесь, не омрачается ли чистота вашей мысли, не развлекается ли ум ваш во время молитвы другими заботами; какой-нибудь другой помысл, войдя в душу, не обращает ли вашего внимания на посторонние предметы; не возмущает ли вашу душу память о каких-либо нечистых пожеланиях. Смотрите, искренно ли ваше отречение от мира, не затем ли вы пришли сюда, чтобы воспользоваться нашею свободою, не ищете ли в добродетелях суетной славы, дабы только явиться пред людьми подражателями нашим делам. Смотрите, чтобы вас не возмущали какая-либо страсть: честь, слава и похвала людская или притворное благочестие и самолюбие. Не почитайте себя праведными; не хвалитесь праведностью. Во время молитвы не развлекайтесь ни воспоминанием о сродниках, ни чувством сострадания, ни мыслию о другой какой-нибудь вещи или о всем мире; - иначе суетно будет дело ваше, когда во время собеседования с Господом вы будете уноситься долу влекущими в противную сторону помыслами. Такое падение ума случается со всяким, кто не всецело отрекся мира, но еще старается угождать ему. Душа его развлекается множеством замыслов о различных плотских и земных попечениях, и ум, борясь со страстями, уже не может видеть Бога. Да и не должен он ревностно стараться о самом познании Бога, чтобы ему, будучи недостойным такого приобретения, удостоившись и малой части оного, не подумать о себе, будто постигнул все, и не подвергнуться совершенной погибели. К Богу надобно приближаться со страхом и постепенно, соразмерно тому, сколько каждый может умом идти вперед и сколько это вообще доступно человеку. [102] Кто ищет Бога, у того сердце должно быть свободно от всего постороннего, по Писанию: упразднитеся и разумейте, яко Аз есмь Бог (Пс. XLV, 11). Когда же он удостоится познать Бога отчасти (совершенно познать Его никто не может), то вместе с сим получает познание и о всех прочих предметах: видит тайны, потому что Бог открывает ему, провидит будущее, созерцает откровения наравне со святыми, творит чудеса, становится другом Божиим и получает от Бога все просимое».

Много еще говорил Иоанн и о подвижничестве, и о том, что смерти должно ожидать как перехода к лучшей жизни и что не должно слишком заботиться о немощах плоти и наполнять чрево, чем ни случится, ибо у пресыщенного рождаются такие же вожделения, как и у сластолюбца. «Но должно стараться, - говорил он, - трудами подвижническими приобрести свободу от страстных пожеланий. Никто не должен искать удобств житейских и покоя, но надобно терпеть ныне тесноту и скорби, чтобы исследовать широту царствия Божия: Яко многими скорбми, – говорит Писание, – подобает нам внити во царствие Божие. И еще что: узкая врата, и тесный путь вводяй в живот, и мало их есть, иже обретают его. Яко пространная врата и широкий путь вводяй в пагубу, и мнози суть входящии им (Мф. VII, 14, 13). Как имеющие отойти после краткой жизни на вечный покой, мы не должны заботиться много о мирском. Не должно также, - говорил он, - превозноситься своими подвигами; но нужно всегда смиряться и удаляться в глубочайшие пустыни, лишь только кто приметит в [103] себе движение гордости. Жизнь вблизи селений часто вредила и совершенным мужам. По сему и Давид, испытавший подобное искушение, говорит в псалме: «се удалихся бегая и водворихся в пустыни: чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури (Пс. LIV, 8–9). Многие из наших братий подверглись этому же искушению и по тщеславию уклонились от цели.

40. Сказание аввы Иоанна о брате покаявшемся

В одном городе, - рассказывал авва Иоанн, был юноша, весьма много делавший худого и тяжко грешивший, но который, однако, по милости Божией пришел в сокрушение о своих многих грехах. Он поселился в пещере при гробах и оплакивал прежнюю жизнь свою. Повергаясь лицом на землю, не осмеливался он выговаривать слов молитвенных и произносить имя Божие, но прежде смерти заключился в гробнице. Почитая себя недостойным жизни и отрекшись ее, только стенал из глубины сердца. После семи, таким образом, проведенных дней, ночью восстают на него демоны, виновники его прежней худой жизни с криком и воплями: «Где тот нечестивец, пресыщенный любострастием? Он, теперь негодный для нас, явился целомудренным и добрым и хочет быть благонравным христианином, хоть уже и не может! Исполненный нашим злом, какого добра ты ожидаешь себе? Ужели не скоро отсюда пойдешь за нами на обычные дела свои? Тебя ждут блудницы и [104] корчемники. Неужели ты не пойдешь наслаждаться утехами сладострастия? Ведь для тебя потеряна всякая другая надежда! Скоро, конечно, постигнет тебя суд, а ты так губишь себя. Так зачем же спешишь на мучение, несчастный? Что усиливаешься ускорить казнь свою? Ты наш, делая всякое беззаконие, ты соединился с нами; ты нам был во всем покорен и теперь осмеливаешься оставить нас? Что же не отвечаешь? Не пойдешь с нами?». - Но он, в непрерывных стенаниях не слушал их и не отвечал им ни слова, сколько ни нападали на него демоны. Так старались они устрашить его, но безуспешно. Тогда разъярившись, они схватили его и начали тяжко бить и терзать все тело его. Жестоко измучив, они оставили его полумертвым. Лежа неподвижно, однако, придя в себя, тотчас начал свои стенания. Между тем искавшие его родственники, нашли юношу в пещере и, узнав кем он так был избит, хотели отвести его домой, но он не согласился, несмотря на их многократные просьбы. В следующую ночь демоны нападают на него, но с большею лютостью, чем прежде. Но и после этого юноша не поддался уговорам своих родственников, желавших увести его оттуда. «Лучше умереть, - отвечал он им на их уговоры, - чем жить в греховной нечистоте». В третью ночь демоны так жестоко избили его, что он едва не лишился жизни. Но и тут они, не смотря на все усилия, не смогли победить его. Бездыханным оставили они юношу, и, уходя, кричали: «Ты победил, победил!». После этого он уже не испытывал таких страшных искушений, напротив того, до самой своей кончины безбоязненно жил он в пещере при гробах, [105] подвизаясь в чистой добродетели, и так был прославлен Богом знамениями и чудесами, что многих привел в удивление и возбудил в них ревность к добру. Даже многие из предавшихся отчаянию стали совершать добрые дела и подвиги, и сбылось на них слово Писания: всяк смиряяй себе, вознесется (Лк. XVIII, 14). Итак, чада, особенно будем подвизаться в смиренномудрии: оно основание всех добродетелей. Весьма полезна нам для сего подвижничества и пустыня, удаленная от селений.

(пер. Е. Орлинского)
Текст воспроизведен по изданию: Палладия епископа еленопольского Лавсаик или повествование о жизни святых и блаженных отцев. Свято-Троицкий Ново-Голутвин монастырь. 1992