|
Послание к святейшему и
богочестивейшему сослужителю Келестину.
Святой собор, благодатью Божиею
сошедшийся в митрополии ефесской, епископу
Келестину желает о Господе всякого блага.
Ревность твоей святости по
благочестию и забота о правой вере, приятная и
угодная Богу Спасителю нашему, достойны
удивления. Ибо, столь великое вы имеете
обыкновение быть славными во всем и своими
попечениями доставлять опору церквам. Почитая
долгом известить тебя о всем случившемся, мы
доносим твоей святости, что по воле Христа
Спасителя всех нас, и по повелению
благочестивейших и христолюбивейших
императоров, из многих и различных областей
сошлось нас более двух сот епископов в
митрополии ефесской. Притом, благочестивые
предписания христолюбивых императоров, чрез
которые мы созваны, назначили временем собрания
св. собора день св. пятидесятницы. Все сошлись (в
указанный срок), потому в особенности, что в
послании императоров означено было: “кто не
прибудет к назначенному сроку, того задерживает
нечистая совесть, тот безответен и пред Богом и
пред людьми". Замедлил только досточтимейший
Иоанн, епископ антиохийский, и замедлил не без
умысла, и не потому, чтобы его задержало далекое
путешествие, но потому, что он таил в уме замыслы
и намерения, неугодные Богу, которые он обнаружил
вскоре по прибытии в Ефес. Мы отложили собрание
на целые 16 дней после назначенного дня св.
пятидесятницы, хотя многие епископы и [319] клирики были одержимы
болезнью, тяготились расходами, а некоторые и
умерли. Все это было, как видит твоя святость,
обида святому собору: ибо он замедлил
злонамеренно, потому что его упредили многие,
хотя им нужно было пройти путь гораздо
дальнейший. Спустя 16 дней прибыли двое из его
епископов, митрополиты: Александр апамейский и
Александр иерапольский. Мы спрашивали их о
причине замедления досточтимейшего епископа
Иоанна, и они не один раз, а часто говорили нам: он
приказал нам объявить вашему благочестию, что
если он еще замедлит, то не отлагайте собора, а
делайте, что нужно. Получив это известие и видя —
как из его медлительности, так и из того, что было
объявлено от его имени, — что он уклоняется от
собрания, или по дружбе с Несторием, или потому,
что этот был клириком его церкви, или по уважению
к просьбам за него некоторых лиц, — святой собор
открыл заседание в великой церкви ефесской,
называемой Мария. Сюда все собрались скоро и
охотно: не было только одного Нестория. Святой
собор канонически приглашал его чрез епископов
первым, вторым и даже третьим зовом. Но он,
окруживши свой дом воинами, презрел церковные
законы и не хотел ни явиться на собор, ни дать
отчета в своих нечестивых хулениях (на Христа). За
сим прочтены были послания, писанные ему
святейшим и боголюбивейшим Кириллом,
архиепископом александрийским. Святой собор
одобрил их, как правильные и непогрешительные по
содержанию, потому что они ни в чем не
разногласили с богодухновенными писаниями, ни с
верою, преданною и изложенною святыми отцами,
сошедшимися некогда на великом соборе в Никее,
как это засвидетельствовала и твоя святость
своим справедливым одобрением. За сим, когда
прочтено было послание Нестория, написанное к
помянутому святейшему и боголюбивейшему брату
нашему и сослужителю Кириллу, — святой собор
нашел учение, содержащееся в нем, совершенно
чуждым евангельской и апостольской вере и
зараженным величайшею и новою хулою. Потом, по
прочтении нечестивейших его толкований и письма
к нему от твоей святости, где он справедливо
обвиняется, как наткавший хулу и внесший в свои
толкования слова нечестивые, — над ним
произнесен канонический суд низложения, в
особенности за то, что он до того далек был от
раскаяния или исправления в хулах, произнесенных
им еще во время управления, константинопольскою
церковью, что даже в Ефесе, в разговоре с
некоторыми святыми митрополитами, — мужами
небезызвестными, разумнейшими и
боголюбивейшими, осмелился сказать: “я не
исповедую Бога двухмесячного и
трехмесячного", и другое, еще хуже сего. [320]
Итак, мы низложили эту нечестивую и
гнусную ересь, низвращающую благочестивейшую
нашу веру и разрушающую до основания все
домостроительство таинства, как выше сказано. Но
имеющие искреннюю любовь ко Христу и ревнующие о
Господе не могли, по-видимому, не испытать многих
бедствий. Мы надеялись, что и досточтимейший
Иоанн, епископ антиохийский, восхвалит ревность
и благочестие собора, и, может быть, даже упрекнет
(нас) за медлительность в низложении (Нестория).
Но эта надежда совершенно обманула нас. Он (Иоанн)
на самом деле оказался врагом и самым упорным
противником как святого собора, так и правой веры
Церкви. Едва только он прибыл в Ефес, еще не
стряхнув с себя дорожной пыли, не сняв одежды,
собрал единомышленников Нестория, произносивших
хулу на своего Главу и почти издевавшихся над
славою Христа, и составив себе скопище почти из
тридцати человек, носящих имя епископов, но не
имеющих ни городов, ни служения, ни церквей, а
частью давно уже низложенных своими
митрополитами за тяжкие вины (были между ними
даже пелагиане, целестиниане и изгнанные из
Фессалии), дерзнул на такое нечестивое дело, на
какое прежде никто не покушался. Именно: он
составил у себя хартию и наложил слово и
бесчестие отлучения на святейшего и
благочестивейшего Кирилла, епископа
александрийского, и благочестивейшего брата
нашего и сослужителя Мемнона, епископа
ефесского. И он поступил так без всякого ведома
кого-либо из нас; даже те самые, которые потерпели
такое оскорбление, не знали ни случившегося, ни
причины, по которой совершен такой дерзкий
поступок. Но как будто Бог не прогневается на это
и будто не существует церковных законов и они не
потерпят наказания за такую дерзость! они
бесчестят именем отлучения и весь собор; и
обнародовав это хартиею, они предложили ее для
прочтения мимоходящим, прибив на стенах театра,
чтобы выставить на показ свое нечестие. Но
дерзость их этим не ограничилась: поступая будто
бы канонически, они не усомнились довести о том
до сведения благочестивейших и христолюбивейших
императоров.
После всего этого, святейший и
боголюбивейший Кирилл, епископ александрийский,
и благочестивейший Мемнон, епископ ефесский,
составив жалобу на досточтимейшего Иоанна,
епископа антиохийского, и его сообщников в этом
деле, принесли ее (на собор), заклиная святый
собор наш позвать, согласно с канонами, самого
Иоанна и его сообщников, чтобы они дали отчет в
том, на что дерзнули, — и если у них есть
какое-нибудь обвинение, то пусть выскажут его и
уличат виновных, если могут. Ибо в своей
отлучительной или лучше в ругательной грамоте
они выставили такую вину: “они (Кирилл и Мемнон) [321] аполлинаристы, ариане и
евномиане, — за то и низложены нами". Итак мы,
по настоянию оскорбленных, собравшись опять в
великой церкви, числом свыше двух сот епископов,
в продолжении двух дней, одним и другим и третьим
зовом призывали Иоанна и его сообщников придти
на собор, чтобы уличить оскорбленных и объяснить
причину, по которой они сочинили грамоту о
низложении; но они не осмелились придти. Если он
действительно мог обвинить вышеупомянутых
святых мужей в ереси, то ему надлежало самому
придти и доказать, что истинно то преступление,
которое казалось ему столь сильным и
несомненным, что он произнес против них такой
поспешный суд. Но нечистая совесть не позволила
ему придти. А замышлял он следующее. Он думал:
пусть его нелепое и противозаконное оскорбление
и ничего не значит, но оно разрушит и
справедливый суд святого собора, произнесенный
против еретика Нестория. Итак, справедливо
вознегодовав (на такой поступок), мы рассудили:
законно произнести на него и на прочих такой же
суд, какой он беззаконно произнес против
невинных ни в чем. Но противопоставляя его
поспешности долготерпение, хотя он потерпел
совершенно справедливое и законное наказание, мы
представили это (определение) на суд твоего
благочестия, а их пока подвергли отлучению и
лишению всей священной власти, так что они никому
не могут вредить своими мнениями. И, в самом деле,
не нужно ли было, чтобы имеющие обыкновение
грубо, дерзко и вопреки канонам решаться на такие
страшные и возмутительные дела, лишены были
возможности вредить?
Итак, и после опрометчивого их суда, мы все
пребываем в общении с братиями и сослужителями
нашими епископами: Кириллом и Мемноном,
потерпевшими от них оскорбление,
священнодействовали и священнодействуем с ними
и все вместе участвуем в богослужебных
собраниях, а хулы его письменно опровергли и
показали их бессилие и совершенную ничтожность;
ибо это было одно поругание, а не другое что. И в
самом деле, какое значение собора, или какую силу
против собора собранного со всей поднебесной,
могут иметь тридцать человек, или заклейменные
пятном ереси, или безместные и изгнанные? С нами
были и посланные твоею святостью
благочестивейшие епископы Аркадий и Проект и с
ними досточтимейший пресвитер Филипп,
заменявшие своим присутствием твое и занимавшие
место апостольского престола. Итак прилично
твоей святости вознегодовать на случившееся. Ибо
если каждому будет позволено оскорблять
старейшие престолы и произносить неправый и
противный канонам суд на тех, кого не имеют
власти судить, или лучше — ругательства на тех,
которые совершили такие подвиги за благочестие,
и чрез которых, по молитвам твоей святости,
воссияло [322] благочестие: то
церковные дела придут в крайний беспорядок. Если
же дерзнувшие на такие дела будут подчинены
надлежащему порядку, то волнение утихнет и
сохранится должное уважение к канонам.— Когда на
святом соборе прочтены были записи деяний о
низложении нечестивых пелагиан и целестиан,
Целестия, Пелагия, Юлиана, Персидия, Флора,
Маркеллина, Орентия и их единомышленников, мы
определили, чтобы осталось твердым и неизменно
сильным то, что определено против них твоею
святостью: согласно с тобою, мы признаем их
низложенными. А для точного уведомления (тебя)
обо всем сделанном, мы послали тебе записи деяний
и подписи собора. Молим Господа, чтобы ты,
возлюбленнейший и дражайший, был здрав и
памятовал о нас.
|
