Послание Кирилла к константинопольскому клиру, смущенному разномыслием в церкви.

Я читал запись, которую вы прислали ко мне. Из нее узнал я, что Анастасий пресвитер в своей речи к вам старался показать, что он ищет единомыслия и мира; он говорил о мне: [153] “наш образ мыслей такой же, какой и у него в письме к монашествующим". Но после, уклоняясь к своему образу мыслей, говорил обо мне: “и он сказал, что святый собор не употребил слова: Богородица". Но мною было написано так: собор, если и не употребил слова Богородица, поступил весьма хорошо, потому что в его время не было таких, какие ныне, смут, а потому не было никакой надобности выставлять на вид то, что не требовало исследования. Собор, если вникнуть в сущность его мыслей, признавал, что святая Дева Мария есть Богородица; потому что говорит, что рожденный от Отца, Тот, которым все получило бытие, воплотился, вочеловечился, страдал, воскрес из мертвых, восшел на небеса и придет судить живых и мертвых; а не говорит, что Слово, родившееся от естества Отца, умерло или прободено копием в ребро. Какое есть ребро, скажи мне, у Того, кто бестелесен? как бы замерла жизнь? Но Слово, соединив Себя с плотью, когда она подверглась страданию, усвояет себе страдание, потому что страдает Его собственное тело. Ложно мудрствуют и заблуждают те, которые говорят иначе.

Что они прельщаются и в своем сердце носят яд зловерия, можно видеть из следующего. К мученику, диакону Вуфе, который заботливо принимает участие в делах церковных, они написали два послания: одно сочинено Фотием, или кем другим, против моего письма к монашествующим; а другое, составляющее небольшую тетрадь, имеет странное заглавие, в таких словах: “против тех, которые в учении о соединении естеств (во Христе) или уничижают божество Единородного, или боготворят человечество". В предисловии делается нападение на хуления еретические, которые выставлены очень резкими; потом старается сочинитель доказать, что страдания терпело тело, а не Слово Бог, так как, по его словам, некоторые говорят, что непричастное страданиям Слово божественное страдало. Но никто не доходил еще до такого безрассудства. Святый собор, как я часто уже говорил, сказал, что страдало само Слово — Тот, которым все получило бытие, но страдал плотью, по Писанию. Говорится, что само Слово страдало, когда страдало тело Его, также как говорим о человеке, что страдает душа его, когда страдает только ее тело, потому что она, по своему естеству, неподвержена страданиям. И как скрытая мысль их — допустить двух Христов и Двух Сынов, из которых один есть только человек, а другой есть только Бог, и допускать соединение только лиц (а не естеств): то от этого они так и цветисты на словах, так искусны непщевати вины о гресех, как говорит писание (Псал. 140, 4). Когда вам случится говорить с ними, то скажите им: не хорошо вы делаете, что заставляете некоторых [154] своим пустословием смущать вашего епископа, и своим благоприятством и одобрением делаете их орудием своей злобы. Но не в этом кроется причина скорби; ваш епископ не против этого восстает. Печалит всех епископов, восточных и западных, то, что возникло учение о Христе, не только неправое, но извращенное. Для уличения этого достаточно указать на то, что содержится в беседах Нестория и чего никто никогда еще не говорил в церквах. Учение это таково: Несторий говорит: “любовь народа ко мне я измеряю не кликами его, но его усердием к учению, тем, как он мыслит о божестве и человечестве Господа". Чрез несколько слов, читаем: “внимательно наблюдая за народом, вижу, что он имеет и глубокое благоговение и теплоту благочестия; но в богопознании он полон неточных понятий. Вина этому не в самом народе; а в том, что (скажу ближе к делу) учители не имели времени передать ему сколько-нибудь более верного учения". Как? ужели его предшественники не уделяли времени для учения народа? Ужели он благоречивее Иоанна? ужели он рассудительнее блаженного Аттика, или по крайней мере равен ли ему? На что опирается это высокомерие его? Не лучше ли было бы ему искренно сознаться, что он принес учение странное, небывалое, такое, о котором, как нелепом, не мыслила ни одна из святых церквей, ни одно собрание верующих? До сего времени я не имел с ним никакого дела. Но как хорошо было бы, если бы он раскаялся и исповедал правую веру! А за то, что он сделал против меня, что возбудил на меня врагов, раздражил их против меня, он даст ответ Богу. Нимало не удивительно, что нас злословят люди, самые ничтожные в городе, каковы: Херемон, Виктор, Софроний и прислужник везде поднимающего смуты Флавиана: во все времена бывают люди злые, на вред и себе и другим. Но тот, кто возбуждает их против нас, пусть знает, что мы не боимся ни продолжительного переезда, ни труда защищаться пред судом их, как скоро этого потребуют обстоятельства. Обыкновенно бывает так, что промысл Спасителя, по поводу даже малых и незначительных дел, собирает собор, чтобы очистить свою Церковь, которая содержит веру непорочную, чистую и благоисточную. А тот несчастный, хотя бы и много людей сановных, по его искательству, было моими обвинителями, да не надеется быть судиею в моем деле, хотя бы право на это дано было ему амфиктионом. По прибытии моем туда, я буду требовать иного суда, и он сам, если угодно будет Богу, должен будет оправдываться в своих хульных словах. Мы нимало не уклоняемся от мира; а еще стремимся к нему, если только они исповедуют правую веру и перестанут говорить те странные слова, которыми они вызывают смерть. Посланная ими [155] тетрадь с богохульным учением его, содержит так много превратного, что читающий оскверняется ее нечистотой.

Он винит Писание, или что тоже, святый собор в том, что собор употребил слово, не бывшее дотоле в употреблении, назвав святую Деву Богородицею; но спросим и мы их: где в Писании и они нашли слово: Христородица, или слово: Богоприемница? Между прочим, он приложил и такие слова: “употребляя слово Богоприемница, мы не уравниваем Деву с Богом". Он не понимает, что говорит. Если Дева не родила Бога, не имела во чреве Христа, который есть Бог, то как же она стала Богоприемною? Он и самого Отца называет Богородителем. Где он читал такие слова, — не знаю. Кроме этого и много других ложных мыслей идут одна за другой в его толковательных сочинениях; они сохранятся (у меня) до времени, если он не принесет раскаяния. Я получил и прочитал посланное ко мне ваше прошение, которое, не без нашего также мнения, должно быть представлено императору. Так как в нем содержится много улик на того, который там с вами, — братом ли, или другим каким именем назвать его, — то я удержал его у себя, дабы не вздумалось ему говорить: “вы обвинили меня пред императором, как еретика". Мы изложили прошение в других словах: при чем просим не поручать ему суда, указывая на его враждебные против нас поступки, а передать судопроизводство другим сановникам, которые были бы вполне беспристрастны. Вы же, прочитавши эту записку, подайте ее, когда откроется надобность. Если увидите, что он останется при своих мыслях и предпримет какое-либо дело, прямо направленное против нас, то вы не медля пишите о том. А я изберу из епископов и монашествующих несколько лиц благочестивых и благоразумных и пошлю к вам при первом представившемся случае. Не дам сна очима моима, скажу словами Писания, и веждома моима дремания, и покоя скраниама моима (Псал. 131, 4), доколе не совершу подвига за спасение всех. Поэтому, зная образ моих мыслей, будьте мужественны. Мы не замедлим написать послания, какие нужно, и к кому нужно. За веру во Христа я готов пострадать и перенести все мучения, какие считаются самыми тяжкими, так что самую смерть, когда подвергнусь ей за это, встречу с услаждением..