Грамота Императоров Феодосия и Валентиниана к епископу александрийскому Кириллу.

(Содержание и дух этой грамоты объясняется тем, что прежде соборного исследования и осуждения ереси Несториевой, императоры не имели возможности видеть и понять все зловерные и зловредные свойства ее и оценить ревность св. Кирилла, восставшего против нее. Таким же образом император Константин великий, прежде низложения Ария никейским собором, по недоразумению упрекал Александра, епископа александрийского, в нарушении мира Церкви, когда он восстал против Ария)

Самодержавные императоры, Феодосий и Валентиниан, победоносные, торжествующие, великие, досточтимейшие, августейшие, — епископу Кириллу.

Выше всего мы поставляем страх Божий, по которому и погрешающим оказывается снисхождение. Но непохвально то, что не имеют снисходительности те, которые должны бы от нас заслуживать всякие похвалы и особенное уважение за глубокое благочестие. Священнослужители должны быть примером и добрых нравов и чистоты веры, должны всегда отличаться простотою жизни, знать сущность каждой вещи и преимущественно учение благочестия, особенно если возникнет какой-либо вопрос или сомнение. Ибо и сначала это учение определили для нас не угрозы какого либо владыки или думающего владычествовать, но совещания св. отцев и священного собора. Впрочем всякому известно, от приказаний ли более получает твердости благочестие, или от разумения. Посему твое благочестие ныне же должно объяснить нам, почему ты, миновав нас, которые, как тебе известно, очень заботимся о благочестии, и священные лица всех мест, собрание которых могло бы удобно разрешить недоумения, произвел сам собою смятение и разделение в церквах, Как будто учению благочестия более приличны рьяные порывы, чем точное исследование, и как будто пред нами большую силу имеет дерзость, чем умеренность, и нам нравится более тонкость (в вероучении) чем простота. Да, мы не думали, чтоб твое благочестие так приняло воздаваемые от нас тебе почести, чтобы ты все так смутил, — как будто бы и мы также склонны были к раздражению. Напротив, мы будем заботиться о мире церковном. А ты знай, что ты все смутил, как не следовало бы. И нисколько не дивно, что преступивший меру в сем случае [209] не остановился в нападении на церкви и священников, но и относительно нас самих поверил кое-чему, недостойному нашего благочестия. Ибо какая была причина — иное писать к нам и к супруге моей благочестивейшей Августе Евдокии, и — иное к сестре моей благочестивейшей Августе Пульхерии, если ты не думал, что мы находимся в разномыслии, или надеялся произвести разномыслие между нами письмами своими? Если бы такое разномыслие и было на самом деле, то из любопытства узнавать о нем человеку, столько от нас отдаленному, совершенно предосудительно. А если не было разногласия, то желать произвесть его, свойственнее всякому другому, чем лицу священному. Поистине это могло произойти от одного намерения и стремления произвесть разделение в делах церковных и царских, как будто нет другого случая к достижению славы.

Итак узнай, каков наш образ мыслей; знай и то, что Церковь и государство находятся в союзе между собою и под влиянием нашим еще более будут соединены промыслом Спасителя нашего Бога. Но и тебе мы даруем прощение, чтобы не было предлога и ты не мог сказать, будто за дело веры и благочестия ты подвергся порицанию. Мы желаем только, чтобы это дело на священном соборе было рассмотрено и решено так, как окажется лучше, получат ли прощение побежденные от отцев, или нет. Мы однакож не потерпим, чтобы города и церкви были в смятении и чтобы осталось неисследованным учение, которого первыми судиями должны быть из всех мест предстоятели священства, при посредстве которых и мы крепко держимся и будем держаться истинного учения. Из тех, кто хотя мало участвует в правлении, отнюдь никто не должен считать себя в праве своевольствовать, если вознамерится по самомнению освободиться от такого суда. Этого не будет позволено тому, кто бы и захотел. Наше величество необходимо одобрит тех, которые с готовностью поспешат к такому исследованию, но не потерпит того, кто захотел бы более повелевать, чем излагать только свои мнения или совещаться с другими о таких предметах. Посему и твое благоговеинство должно прибыть к тому времени, какое назначено будет другими грамотами, посланными ко всем епископам главных городов, и не надейся иначе возвратить наше благоволение, как только, если оставив все оскорбительное для других и возмутительное, добровольно явишься для исследования вопросных предметов. Ибо в таком случае ты докажешь, что не вследствие личной неприятности, не из неприличной неприязни к кому-нибудь, ты поступил так жестоко и необдуманно, защищая свое мнение, и что напоследок желаешь поступать законно. Да если б ты и пожелал сделать иначе, мы не потерпим.