Послание Келестина к Несторию.

Возлюбленному брату Несторию Келестин.

Вселенская вера была в мире в продолжении некоторых дней нашего времени, после того как не стало нечестивого и везде осужденного учения Пелагия и Келестия, когда Восток и Запад мечем единогласного суда поразил их вместе со всеми последователями их заблуждений. В то время блаженной памяти Аттик, учитель вселенской веры, поистине преемник блаженного Иоанна и в этом деле служения, поборая за Царя всех, так преследовал их, что не попускал им и там (на Востоке) найти себе пристанище. По смерти его нас не мало озаботило ожидание: тот, кто будет ему преемником во власти, будет ли преемником ему и в вере? Ибо доброе как то редко бывает продолжительно; чаще противоположности попеременно сменяют одна другую. Но и после него мы имели себе сослужителем, которому также должно было скоро оставить нас, святого Сисиния, приобретшего любовь всех своею простотою и святостью, который учил вере так, как он ее принял. Очевидно, его простое благочестие и благочестивая простота руководились словами, которые он читал в Писании, что надобно более бояться, а не высокомудрствовать, углубляясь в изыскания (Римл. 11, 20); что не должно, как сказано в другом месте, исследовать предметов высших себе (Иис. Сир. 3, 20); что тот, кто будет другое проповедовать, и другому учить будет, а не тому, что апостолы проповедовали, [167] да будет анафема (Гал. 1, 8. 9). Когда же и он отшел из сего мира и поэтому наша забота еще продлилась на столько времени, на сколько указал Господь; тогда обрадовала нашу душу весть прибывших к нам послов о избрании тебя, которую скоро подтвердило донесение и наших сослужителей, которые находились при избрании. Они в одобрение тебя столько говорили, сколько можно было говорить о человеке, который избран из другой Церкви. Ибо прежде сего слава о твоей жизни была такова, что твоим достоинствам завидовал посторонний город; а ныне ты своими странными делами заставляешь бегать от тебя, так что прежние твои единоземцы по другим судят, кого избавились они. На твои письма, которые мы недавно получили, мы не могли отвечать в скором времени, потому что их надобно было перевести на римский язык. Когда это дело производилось у нас — медленно по причине витиеватого изложения их,— мы получили послания от святого брата и соепископа Кирилла, всеми одобряемого иерея Божия, с сыном моим диаконом Посидонием: в них он пишет о тебе нечто такое, чем, к крайнему нашему огорчению, уничтожается одобрительный отзыв о тебе тех, которые дали его при избрании тебя. Прекрасное начало твое сменилось худым, как видим, концом: прекрасным началом я называю те отзывы о тебе, которые так были одобрительны, что мы в ответе на донесение братий показали, сколько мы разделяли общую радость. А ныне, обдумывая и жалобу на тебя моего брата, которого я выше назвал, и переведенные на язык наш твои послания, которые содержат ясно нечестивое учение, видим, что нам должно сказать апостольское слово: хотел бых изменити глас мой, яко не домышляюся о вас (Галат. 4, 20). При всем том я переменил его, в надежде: не удержит ли себя на пути к пропасти этот составитель нечестивых бесед? Надобно, чтобы мы, как заповедано нам, изъяли злое от себя самих (1 Коринф. 5, 13).

Прочитав послания и те книги, которые доставил именитый Антиох, сын наш, мы внимательно рассмотрели содержание их. Когда мы в твоих сочинениях идем следом за тобой, настигаем тебя, схватываем тебя, ты стараешься увернуться от нас каким-то многословием, темнотой его прикрывая ясность истины; и потом снова утверждая то, что было отрицаемо, и отрицая то, что было утверждаемо, ты стараешься смешать то и другое. В посланиях же своих ты не столько изъяснил нашу веру, сколько выказал себя самого, желая дать иное учение о Боге Слове, а не то, какое содержит вселенская вера. Так теперь мы, как судии, вот какой должны дать суд о тебе, вот каковыми должны почесться твои новшества! Когда тебя не знали, тебя избрали, а когда тебя узнали, осудили тебя. Теперь надобно нам сказать вместе с учителем язычников: о чесом бо помолимся, якоже[168] подобает, не вемы (Римл. 8, 26). Эти слова но прилично ли от нести к той Церкви, которая, руководствуясь более молвою о тебе, а не знанием, презрела людей достойных, какие были в ней? Оказалось неверным мнение тех, которые хорошо о тебе думали. Кто мог предположить, что под одеждой овцы скрывается хищный волк? Есть у апостола слова: подобает и ересем в вас быти, да искуснии явлени бывают в вас (1 Коринф. 11, 19). Приклони ухо твое и выслушай слова, которые он сказал Тимофею и Титу. Что он повелевает им? то, чтобы они уклонялись скверных суесловий (1 Тимоф. 6, 20). Потому что это содействует к успеху только нечестия, возращая всегда терния и волчцы. Он просил Тимофея пребыти в Ефесе, да завещает неким не инако учити (1 Тимоф. 1, 3). Пред очами у меня слова пророка Иеремии: страшная содеяшася на земли: пророцы пророчествоваша неправедная (Иерем. 5, 29. 30). Скажи мне: эти слова Писания остаются ли неизвестными тебе, или ты знаешь их, но пренебрегаешь ими? Если они остаются для тебя неизвестными, не стыдись узнать истину так же, как ты не боялся узнать ложь и учить ей. Если же ты пренебрегаешь ими, тогда как знаешь их, то подумай, что ты ничем не оправдаешься, когда от тебя потребует отчета в порученном тебе таланте Тот, кто чрез них хочет всегда получить Себе прибыль от этой святой ссуды. Посмотри, какая казнь постигла того, кто скрыл полученный им талант, и возвратил его в том виде, в каком принял его (Матф. 25, 24-30). Поэтому рассмотри со вниманием как велика и грозна опасность не возвратить того, что ты принял. Можешь ли ты тогда сказать Господу нашему: их же дал еси мне, сохраних, когда ты закалаешь и терзаешь, как мы слышим, Церковь Его? Что говорит тебе твоя совесть, когда ты живешь в этом городе, почти всеми оставленный? О если бы они в то время употребили большую осторожность, нежели какую они употребляют ныне, когда им нужно искать спасения! Откуда пришло тебе желание направить свои речи на такие вопросы, решение которых по началам разума есть нечестие? Зачем епископу проповедовать народу такое, чем ослабляется в нем благоговение к рождению Девы? Нечестивыми словами о Боге не должно возмущать чистоту древней веры. Всегда и каждого суд Церкви не считал ли заслужившим отлучение, как скоро он или отнимал что от веры, или прилагал к ней? Ибо вера, полно и ясно преданная нам апостолами, не допускает ни приложения, ни уменьшения. Мы читаем в наших священных книгах, что не должно ни прилагать, ни отнимать; лютая казнь постигнет и того, кто прибавляет, и того, кто отъимает (Апокал. 22, 18). Поэтому, мы готовим прижигание и железо; не надобно больше употреблять пластыря для тех больных членов, которые следует только отсечь: знаем, что [169] тяжелые раны лечатся всегда с большим мучением. Оплакивая многое, что ты нечестиво проповедовал, и что кафолическая Церковь отвергает, мы больше всего плачем о том, что ты от символа веры отъял те слова, которыми утверждается в нас надежда на совершенную жизнь и спасение. От чего это так; — о том говорят твои послания, в отношении которых у нас никакого недоразумения нет, после того как ты сам прислал их к нам. Лучше было бы, если бы они никогда не приходили в наши руки, дабы нам не быть в необходимости давать суд о таком тягостном деле. Все пути твоих исследований сходятся в одной мысли: ты много расширяешься в своих беседах, идешь по многочисленным изворотам; но напоследок разными дорогами ты приходишь к своей нечестивой цели. Знаем, от чего остерегал тот, кто повелел избегать споров и распрей о законе, суть бо, говорит он, не полезны и суетны (Тит. 3, 9). Что считается в настоящую пору бесполезным и суетным, то, без всякого сомнения, не принесет никакой пользы и в последующее время. Поэтому, после того, как брат Кирилл двумя своими посланиями хотел вывести тебя на прямой путь, я хочу дать знать тебе, что после первого и второго его вразумления, и после этого моего обличения, которое, как видишь, есть уже третье, ты совершенно отлучен и от епископского престола, который ты вместе с нами занимаешь, и от всего общества христиан, если скоро не исправишь своего злого учения, если не возвратишься на тот путь, который есть Христос, как он называет Себя. Тяготимый отчаянием, ты злобно поднял оружие против Того, кто в дому своем поставил тебя, как верного и умного раба, выше всех своих слуг, и ты потерял блаженство, обещанное тебе в награду за такое служение; потому что ты не только не раздаешь пищи в свое время, но губишь ядом тех, которых Он приобрел Себе своею кровью и своею смертью. Видим, что яд под устнама твоима, что слова твои полны клятвы и горести (Пс. 12, 9), когда ты начинаешь говорить о Том, кто есть самая сладость. Где тут пастырская заботливость? Пастырь добрый душу свою полагает за овцы своя: а тот есть наемник, кто оставляет их и предает волкам (Иоан. 10, 11, 12). Что же ты, пастырь, хочешь здесь делать? Вместо волков ты сам разгоняешь стадо Господне. В какой ограде может оно найти себе убежище, когда закалается во дворе Церкви? Под каким охранением оно будет безопасно, когда в тебе видит не защитника, а хищника? И ины, говорит Господь, овцы имам, яже не суть от двора сего: и тыя ми подобает привести (Иоан. 10, 16). Он обещает привести иных, а ты губишь тех, которых имеешь, тогда как известны многократные случаи, что не овцы за пастырей, а пастыри за овец погибают. И глас мой, говорит [170] Он, услышат. Для чего? да будет едино стадо, и един пастырь. При Его гласе овцы соединяются в стадо, а при твоем оне или теряются или разбегаются. Горько мне, что к тебе прилагаются слова блаженного Павла, сказанные в книге Деяний апостольских! аз вем сие, яко по отшествии моем внидут волцы тяжцы в вас, не щадящие стада: и от вас самих востанут мужие, глаголющии развращенная, еже отторгати ученики в след себе (Деян. 21, 29. 30). Желательно, чтобы эти слова говорил ты о других, а не другие о тебе; ты должен был в научение другим говорить, а не себе в наставление принимать то, что говорим мы. Кому не покажется странным, что епископа учат тому, каков должен быть христианин? Рассмотри внимательнее, в какое ты себя поставил положение: тебя вызывают на суд, на тебя доносят, тебя осуждают. Что тут сообразного с достоинством иерея? Упрямые упрямы бывают и в ответе за себя, если только есть средство говорить в защиту богохульства. Ужели думаешь, что мы будем щадить тебя, когда ты сам не щадишь души своей, когда хочешь всех, которые прежде были, ныне живут и после будут, лишить упования на спасение? Видишь, я, как верный служитель благого Господа моего, преследую врагов Его, о которых говорил пророк: совершенною ненавистию возненавидех я (Псал. 138, 22). Слова и другого пророка напоминают мне, чтобы я не щадил (Втор. 7, 2. 13,8). К кому я покажу свое внимание, кому воздам честь, когда вижу здесь такое дело, которым у меня отнимается основание всей моей надежды? Сам Господь сказал в Евангелии, что ни отца, ни мать, ни детей, ни других родственников, недолжно предпочитать Ему: потому что бывает и такая честь, от которой происходит нечестие. Когда берет перевес плотское расположение, тогда плотскую любовь предпочитают любви, которая есть Бог, и под влиянием той любви оказывают честь каким то ни было людям. Но когда предпочитается Тот, который есть сама любовь, тогда необходимо отвергаются все те помышления, которых виновник подвергается осуждению. Пробудись же наконец. Нельзя назвать бодрствованием время, которое употребляешь ты не для охранения, а для хищения. О если бы ты был сонный в отношении к тому, чему ты учишь, и бодрствовал в том, чему противоборствуешь! Но что я говорю? Для нас было бы сноснее, если бы ты был сонный в том и другом. Тогда ты никого бы не погубил, никого бы не обольстил своим лукавством; Церковь не скорбела бы о погибели чьих-либо душ, радовалась бы, что среди ее нет лукавства, она была бы довольна тем, что ты представил бы ее своему Жениху такой, какую принял. Но зачем мне долго говорить, когда об этом есть слова первостроителя Церкви Павла? Напрасно я ищу чего либо построенного тобой там, где не вижу [171] основания (1 Коринф. 3, 9. 11). Слышим, что клирики, мыслящие согласно с вселенской верою, с которыми и мы единомысленны, терпят большие притеснения, так что они не впускаются, говорят, и в город: радуемся, что они получили награду за подвиг исповедания; но скорбим, что гонитель их епископ. Блаженный апостол Павел из гонителя переменился в проповедника; но ныне, перемениться из проповедника в гонителя — какое ужасное нечестие! Перечисли древних еретиков, которые в Церкви являлись с столь разнообразными своими толками; кто из борьбы с ними когда выходил, не одержав над ними победы? Пример для тебя в твоем городе. Павел самосатский, бывши епископом антиохийской Церкви, собрал жатву сообразно семенам своего учения, какое он проповедовал. Та же строгость суда всегда низлагала и прочих выдумщиков ложного учения, управлявших церквами. И тех еретиков, о которых тебе угодно было спросить нас, как будто ты не знал жребия их, праведное осуждение изгоняло, сводя их с престолов, зато, что они говорили неправедное. Неудивительно для нас, что они находили для себя покой, потому что находили нечестивое учение, с которым когда сравнивали свое, считали себя невинными. Здесь,— уместность слова требует сказать это, — не можем умолчать о том, что удивляет нас. Вера твоя правильна, как читаем у тебя, в учении о грехе: ты доказываешь, что человек по своему естественному состоянию есть должник, и что этот долг вполне уплачивает Тот , кто происходит от рода должника. Как остаются на твоей стороне те, которые осуждены за то, что отрицали это? Где есть противоположное одно другому, там не бывает согласия, исключающего недоверие. Они были бы отвержены и тобой, если бы ты был ими недоволен. Для чего разведывать, что против них тогда сделано, когда известно, что оттуда к нам были присланы письменные уведомления о них тогдашним православным епископом Аттиком? Почему не расспрашивал о них блаженной памяти Сисиний? Потому, очевидно, что он находил справедливым осуждение их при его предшественнике. Плакать должны они несчастные о том, что лишились у людей всякого к себе доверия, — они, которым оставалось средством войти в общение с Церковью одно покаяние. Вот теперь ты начал узнавать о них, если прежде ничего не знал; но лучше примись за излечение своей болезни, а не других, поспешив размыслить о кафолической вере. Потому, прилично говорим тебе: врачю, исцелился сам, когда хочешь помочь другим (Лук. 4, 23). Болезнь твоя такова, что не позволяет сделать какую-нибудь отсрочку. Вера иерея александрийской Церкви была и есть истинна, и ты, по его наставлению, опять будь с нами одного образа мыслей, если хочешь быть вместе с нами, о брат! Если есть у тебя [172] чувство, то ты, осудив все те мнения, какие у тебя были до настоящего времени, неотложно начни, как мы желаем, учить тому, чему, ты видишь, он учит. Мы, не думая нарушать в отношении себя приличий, хотим и иереев исправлять в вере. Но как мы прежде озабочиваемся указать им правый путь, так, если они не воспользуются нашим наставлением, видим необходимость постановить решительный приговор осуждения на них. После того, как ты осудишь нечестивое учение, полным свидетельством исправления в вере послужит возвращение к Церкви всех тех, которые отлучены тобой от нее за Христа, главу ее. Если с ними не будет того, что мы говорим, то отлучен должен быть тот, кто их отлучил; потому что в совершенном общении с нами пребывают те, к которым ты себя показал таким. К клиру же константинопольской Церкви и ко всем, носящим имя христиан, мы пошлем грамоты, каких требует дело; для того, чтобы, в том случае, когда ты останешься упорным в своем превратном учении и не будешь проповедовать того, что проповедует, за одно с нами, брат Кирилл, знали, что ты удален от епископского престола, который ты занимаешь вместе с нами, и с ними у тебя нет никакого общения, для того, чтобы они знали, назидаясь сим примером, как твердым и основательным судом они должны побуждаться к заботе о спасении душ своих.

Так, верно знай, что нами постановлено такое определение: если ты не будешь учить о Христе Боге нашем так, как верует римская, александрийская и вся вселенская Церковь, и как до тебя в совершенной правоте веровала святая Церковь в великом Константинополе, и если ты в продолжение десяти дней, считая это время со дня, в который получишь это извещение, не отречешься от нечестивого нового учения, которое стремится разделить то, что, по указанию священного Писания, соединено, дав такое исповедание торжественно и письменно: то будешь отлучен от всякого общения с кафолическою Церковью. Письменный акт нашего суда на тебя со всеми другими хартиями мы послали с сыном нашим, диаконом Посидонием, к освященному иерею александрийскому и моему соепископу, который передал нам об этом полные сведения, чтобы он был нашим местоблюстителем, и, исполняя это дело, объявил наше определение и тебе и всем братиям: потому что все должны знать это дело, так как оно имеет отношение ко всем.

Бог да сохранит тебя, возлюбленнейший брат.