III. Его же письмо к пресвитерам Валерию и Диофанту ¹.

Если бы я даже не писал к вам, во всяком случае вам следовало писать ко мне: таков закон любви; любящие не допускают превзойти себя, но всегда стараются стать выше любимых в избытке любви. Но я писал к вам и раз, и два; а вы при всем том не удостаиваете меня своих писем и храните так упорно молчание в отношении к человеку, которому хотелось бы получать их от вас в несметном количестве. Говорю это не в осуждение вас, — я не забыл до такой степени своей мерки, — но по чувству боли и уныния. Чем нетерпеливее жду ваших писем, тем мне больнее, что их все нет. Неужели, думаете, мы мало нуждаемся в утешении, разлучившись с матерью и сестрою, расставшись с родиной, потеряв возможность видеться с многочисленным кругом своих знакомых, живя в пустыне страшнее всех пустынь и в постоянной опасности со стороны исаврийцев? Но не говорю о своем личном положении. Ежедневно слышишь, что и общественные бедствия разрастаются по вселенной все более и более и с каждым днем увеличиваются в своих размерах, грозя каким-то страшным крушением. Если бы возможно было мне выразить словом весь гнет подавляющего меня уныния, то, и без моих речей, вы раскаялись бы тогда сами в своем молчании. Кроме того прискорбно, что вы поступаете так со мною, не имея даже возможности сослаться на недостаток случаев для пересылки писем. Это значит... но я не хочу сказать ничего неприятного и предоставляю вам самим лучше знать, значит ли это или нет, — полное ваше пренебрежение и презрение к нам. Я и не жалуюсь на это, — пренебрегаете ли вы мной, или презираете наше ничтожество, — я прошу только ваше богочестие, как бы вы на меня ни смотрели, утешить меня вашими многоутешительными посланиями. Постоянно прибывают к нам то один, то другой, как и теперь — господин мой, честнейший брат Ливаний, а вы все не удостаиваете нас своих писем. Не прибавляйте же, умоляю вас, к моему унынию нового уныния. Впрочем, если и после этого письма вам не угодно будет написать к нам, по нежеланию ли взять на себя такой труд или по равнодушию, мы и тогда не перестанем к вам писать и в своих письмах жаловаться и сетовать на ваше молчание. На это уже наша воля. Нам и это будет несколько [811] утешительно. В особенности же много, кроме этого, ободряет нас то, что даже до нашей пустыни, до самого края земли (потому что мы живем теперь почти на самом краю) достигла громкая слава о ваших великих подвигах. Все прославляют, величают, превозносят, ублажают вас за ваше мужество, — за твердость, которую вы показываете на деле в исполнение слов Писания: даже до смерти подвизайся о истине, и Господь поборет по тебе (Сирах. IV, 32). По крайней мере, вот какие уже поднялись волны, какая восстала буря: и никто не мог ни смутить вас, ни сколько-нибудь вам повредить; но желающие сделать вам зло невольно сделались только виновниками увеличения вашей славы. Радуйтесь поэтому, прошу вас, и веселитесь; а также непрестанно молите Бога, все делающего и все преобразующего, потому что Он, по Своей благости, может скоро с преизбытком исполнить все, о чем мы просим, или только думаем (Ефес. III, 20).

Комментарии

1. Из Кукуза в 404-м году.