225. К монаху Кесарию ¹.

Читали мы письмо твоей честности, но читали не без слез, потому что как не плакать и не сокрушаться душевно, видя, что брат, от юности избравший монашескую жизнь и всецело посвятивший себя благочестию, внезапно пал под ударами еретиков?

«Ты скажешь, конечно, что ты от заблуждения перешел к лучшему, и изъявишь благодарность доставившим тебе ту дивную книгу, которую в прекрасном письме своем ты называешь превосходною, так как она ясно проповедует, что (во Иисусе Христе) совершилось существенное стечение и богодостойное смешение божества с плотью, чрез что и составилось одно естество. Но это, достопочтенный мой, есть нелепость безумного Аполлинария; это — нечестивейшая ересь тех, которые вводят слияние и срастворение», — ничем не отличающееся продолжение ересей Ария, Аполлинария, Савеллия и Манеса: по их учению выходит уже, что страдание надобно относить и прилагать к божеству Единородного; но это — чуждо христианам.

Образумься же, возлюбленный, и возвратись опять в прежнее состояние, отказавшись от этого нечистого мнения, которое принадлежит Аполлинарию и так называемым синусиастам ². [814] Нечестивые учения всегда оказывают вредное влияние на людей неповинных, которые подобно нам живут в простоте. Эта книга принадлежит учителю их Аполлинарию; ты приобрел ее себе, и дурно сделал. Помня, впрочем, прежнее житье с нами твоей честности и видя из письма любви твоей, что ты, увлекшись их безумием, впал в заблуждение не только касательно таинства домостроительства, но даже и касательно общности имен, мы решились теперь, при Божием содействии нашей немощи, представить тебе ясное изложение учения об этом — в обличение неправого мнения тех, кто доставил тебе еретическую книгу, и в исправление твоей честности.

Итак, возлюбленнейший мой, когда ты называешь (Иисуса Христа) Богом, то исповедуешь в Нем то, что по естеству своему есть просто, несложно, неизменяемо, невидимо, бессмертно, неописуемо, непостижимо, и тому подобное. А называя Его человеком, ты обозначаешь в Нем то, что свойственно естеству немощному: Его алчбу, жажду, слезы над Лазарем, страх, пролитие пота, и тому подобное, чего божество чуждо.

«Когда же ты называешь Его Христом, то выражаешь вместе и то и другое в Нем: поэтому Христос может быть называем и страстным и бесстрастным, — страстным по плоти, бесстрастным по божеству. То же самое, что о Христе, может быть сказано о Сыне, об Иисусе, о Господе, — так как все эти имена суть общие и выражают собою оба естества», совмещение которых под ними и вводит еретиков в заблуждение, как скоро они имя Христос принимают вместо общего за собственное. Однако эти только общие имена и должно употреблять, когда исповедуешь таинство домостроительства. В самом деле, если ты скажешь, что пострадал в каком-либо смысле Бог, то скажешь невозможное, — скажешь богохульство и уклонишься в нечестие манихейства и других подобных ересей; если же опять скажешь, что пострадал человек, то будет явно, что у тебя храм плоти — храм пустой. Без обитающего же храм не может и назваться храмом, так как тогда он уже и не есть храм. Но, может быть, скажут: каким же образом Господь сказал: ныне же ищете Мене убити, человека, иже истину вам глаголах, юже слышах от Бога (Иоанн. VIII, 40)? Верное и совершенно точное выражение: от обитающего в Нем божества Он не перестал быть человеком и, желая указать естество, подверженное страданию, употребил имя — человек, так как Христос есть и Бог и человек, — Бог по бесстрастию, человек по страстности. Один Сын, один Господь, — без сомнения, один и тот же Он, обладая в соединенных [815] естествах одним господством, одною властью; но эти естества не единосущны ³, и каждое из них сохраняет без смешения собственные свойства, так как оба они — неслитны. Как хлеб прежде, нежели он освятится, мы называем хлебом; когда же божественная благодать освятит его чрез посредство священника, то он уже не называется хлебом, но достойно называется телом Господним, хотя естество хлеба в нем остается, — и не двумя телами, но одним телом Сына мы называем его,

«так и здесь, по внедрении божественного естества в тело, то и другое вместе составили одного Сына, одно лицо, при нераздельности в то же время неслитно познаваемое — не в одном только естестве, но в двух совершенных. В противном случае, если бы допускать одно естество, можно ли бы было говорить о неслитности? Можно ли бы было говорить о нераздельности? Возможна ли была бы тогда речь о самом единении? Одному и тому же естеству с самим собою ни соединиться, ни сливаться, ни разделяться — невозможно. Какой же ад изрыгнул учение, что во Христе одно естество? Или, удерживая божественное естество, они отвергают человеческое, — следовательно, отвергают наше спасение; или, удерживая человеческое естество, отвергают божественное: пусть же они скажут нам теперь, какое естество потеряло свои свойства? Если еще есть речь о единении, то необходимо должно допускать уже и особенности, которые подлежат единению: иначе это — не единение, но слитие и исчезновение естеств». Но, уклоняясь от ответа на вопрос, они сворачивают тотчас на нечто другое, что на вопрос прямо не отвечает, и произносят непоследовательное положение: Бог пострадал и не пострадал. Если их спросить: каким же это образом? — они ссылаются на непостижимость и отвечают: как восхотел. А о Христе память их не вспоминает! Будучи таким образом посрамлены в этом, они говорят затем: да, Христос не есть только Бог, а и человек; однако потом, «опять перескакивая на другое, говорят: но после единения не должно говорить о двух естествах. Пойми же ты смысл этого слова. Ты сказал: единение? А единение одного естества (без другого) не мыслимо» ⁴, как [816] это мы выше сказали. Слово плоть бысть (Иоан. I, 14), говорят они; но пусть же они вникнут в высокую мысль тайнозрителя, — он прибавил: и вселися в ны (Иоан. I, 14). А разве не очевидно, что вселяющееся отлично от вселяемого? Аще бо быша разумели (говорят они), не быша Господа славы распяли (1 Кор. II, 8). Но как скоро ты произносишь имя — Господь, то должен помнить, что это имя не собственное, а общее, выражающее собою и подверженность страданию и бесстрастность. «Обыкновенно они предлагают также в возражение: разве не Божьего тела и крови мы причащаемся верно и благочестиво?

Да, надобно сказать им; но не потому, чтобы божество по естеству своему прежде вочеловечения обладало телом и кровию, а потому говорится так, что оно усвояет себе плоть. Какая нелепость! Какое нечестивое рассуждение! Они готовы унизить достоинство божества; а с другой стороны они не хотят и тела Господня признать телом истинным. Подводя разные места из Священного Писания, они воображают, что оно превратилось в божество и заключают отсюда, что естество (во Иисусе Христе) одно; между тем, какое это естество (божеское или человеческое), не находятся сказать» ⁵, чтобы по необходимости в след за Аполлинарием не приписать потом страдания божеству и не отлучить себя от обетованных благ. Неужели же они не вострепещут и не вспомнят о вечном суде, услышав, что говорит Господь: Аз есмь, и не изменяюся (Малах. III, 6)? Дух убо бодр, плоть же немощна. Отче Мой, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия. Прискорбна есть душа Моя — даже до смерти (Матф. XXVI, 41, 39 и 38). Осяжите Мя и видите, яко дух плоти и кости не имать, якоже Мене видите имуща (Лук. XXIV, 39). Разве все это приложимо к божеству? Пусть послушают они, что говорит также Петр: Христу пострадавшу за ны плотию (1 Петр. IV, 1), а не сказал: божеством. Или еще: Ты еси Христос, Сын Бога живаго (Матф. XVI, 16), — сказал: живого, а не умирающего. И много подобных мест представляет нам Священное Писание; но еретики всегда превратно перетолковывают его.

«Оставляя их пустословие, возвратимся, возлюбленный, к предмету нашей речи. Итак благочестиво, и весьма благочестиво исповедовать, что смертью пострадавший за нас Христос — совершен по божеству, совершен и по человечеству, что Он есть — один Сын Единородный, не разделяемый на двоицу сынов, но вместе с тем носящий в себе неслитными особые [817] свойства двух нераздельных естеств, — не тот и этот, — отнюдь нет, — но один и тот же Господь Иисус Христос, Слово Божие, плотию облекшееся, притом плотью — не бездушною, как говорил нечестивый Аполлинарий. Этого будем держаться. Напротив, будем убегать разделяющих (Его): хотя в Нем и двойственно естество, тем не менее единение, которое мы исповедуем в едином лице сыновства, в единстве ипостаси, нераздельно и нерасторжимо. Но будем убегать также и тех, которые после единения противоестественно проповедуют одно естество: предположением одного естества они становятся в необходимость приписать страдание бесстрастному Богу, отвергая таким образом домострительство спасения и предвосхищая себе геенну диавола. Не выходя из размеров письма, думаю, что этого достаточно для утверждения твоей любви, мой достопочтенный» ⁶.

Комментарии

1. В полном своем виде настоящее письмо дошло до нашего времени лишь в средневековом латинском переводе и только некоторые места его, которые мы в своем переводе обозначили вносными знаками, сохранились на греческом языке в разных творениях древних греческих писателей, как то: Леонтия Иерусалимского († ок. 596 г.), Анастасия Пресвитера, ученика препод. Максима Исповедника († 662 г.), Иоанна Дамаскина († ок. 780 г.) и Никифора патриарха константинопольского († 829 г.). Все поименованные писатели, пользуясь этим письмом в своих сочинениях большею частью против монофизитов, указывали на него, как на подлинное творение св. Иоанна Златоуста, и приводили из него отрывки в доказательство того, что и прежде Халкидонского собора отцы и учители церкви учили о неслитности естеств в лице Иисуса Христа так же, как учит православная церковь после. Не смотря на то, почти все известнейшие римско-католические ученые, исключая Гардуина, отвергают его подлинность и думают, что оно принадлежит какому-нибудь неизвестному писателю, жившему после времени Халкидонского собора, но без достаточных оснований. Полное заглавие этого письма, как по латинскому переводу, так почти и по греческой выдержке из Никифора константинопольского, читается так: Письмо к монаху Кесарию блаженного Иоанна, епископа (αρχιεπισκοπου) константинопольского, из времени вторичной его ссылки.

2. Так звали аполлинаристов, как это можно видеть из творений св. Григория Богослова.

3. Говорится против синусиастов, которые, как это видно из творений Афанасия Великого, Григория Богослова, Епифания и друг., учили, что до явления своего на земле Христос имел плоть небесную, предвечную, сосущную (συνουσυωμενην) и даже единосущную Божеству, в которой и явился.

4. Из сочинения преп. Иоанна Дамаскина против яковитов.

5. Оттуда же.

6. Из Анастасия Пресв. Никифора конст., И. Дамаскина и Леонтия иерусалимского.