ПОВЕСТЬ О ПРОЩЕНИИ ИМПЕРАТОРА ФЕОФИЛА

Глава I

ПРЕДЫСТОРИЯ

Пытаясь разобраться в причинах и сути событий 843 г., исследователь неизбежно сталкивается с тем, что понять их в изоляции от предыдущих трех десятилетий византийской истории оказывается невозможным. Это обусловлено не только особенностями второго «издания» иконоборчества в том виде, в котором оно было возведено в ранг государственной идеологии императором Львом V, а затем реактивировано Феофилом, совершенно сознательно ориентировавшимся именно на этого государя гораздо в большей степени, нежели на собственного отца и предшественника на престоле Михаила II. Дело заключается еще и в том, что политическое развитие Восточной Римской империи в указанный период подчинялось некоторым закономерностям, проследить которые из-за состояния источниковой базы гораздо легче на примере предшествующих Феофилу царствований, нежели на примере его собственного. Как будет видно в дальнейшем, наблюдения, сделанные на материале, относящемся к несколько более раннему времени, позволяют вскрыть движущие силы процессов, кульминацией которых и явилось Торжество Православия и посмертная реабилитация Феофила.

Главную отличительную черту политической жизни Византии по крайней мере с начала правления императрицы Ирины (780 г.) и как минимум до начала X в. представляет собой явление, которое в данной работе для удобства именуется «правилом маятника». Эмпирические данные показывают, что восшествие на престол каждого следующего императора (с минимальными и легко объяснимыми исключениями), приводило к смене стоящих у руля власти аристократических групп, которое могло сопровождаться или не сопровождаться изменением приоритетов и общего курса правительства. Самое интересное, что здесь не играла роли даже принадлежность монарха к определенной династии — династической политики как таковой мы в это время в Византии не наблюдаем (хотя некоторые ученые явно или неявно постулируют ее наличие априори), а вот переориентацию с линии, проводимой непосредственным предшественником на троне, на ту, которой, в свою очередь, придерживался его предшественник, иногда даже устраненный насильственным путем, как в случаях Льва V и Михаила III, видим постоянно. [15]

Следует сразу же заметить, что попытки выявить среди соперничающих группировок византийской знати IX в. некоторые «партии» с различной экономической и социальной базой до сих пор не были удачными. Экстраполяция из позднейших веков дихотомии «константинопольская бюрократия — фемные землевладельцы» не находит подтверждения в источниках, поскольку мы постоянно видим разных членов одной и той же семьи выступающими в обоих качествах. Однако византийское общество, как и любое другое, было структурировано не только группами интересов, но и борьбой за власть некоторого ограниченного числа влиятельных «кланов», то есть более или менее устойчивых сообществ, объединенных семейной, клиентской или союзнической лояльностью ¹. Именно эти кланы, по крайней мере отчасти, и доступны идентификации. Вопрос же о том, стояли ли за разными кланами различные социально-экономические интересы, для нас принципиального значения не имеет. Во всяком случае, с точки зрения теории можно уверенно утверждать, что присутствие таких различий совсем не обязательно.

Итак, в Рождественскую ночь 820 г. в алтаре дворцовой церкви Большого императорского дворца в Константинополе группа заговорщиков, проникшая туда под видом клириков, буквально изрубила на куски императора Льва V, прозванного Армянином. Так окончилось недолгое (июль 813 — декабрь 820), но весьма бурное царствование этого несомненно незаурядного человека. Случилось так, что именно с последних лет правления Льва начинается тот период в византийской истории, от которого до нас практически не дошло собственно историографических произведений, созданных современниками. События этого времени реконструировались историками середины X в. по самым разнообразным источникам, в которых достоверные данные оказались перемешаны с беллетристическими историями, пропагандистскими измышлениями (о реальной направленности которых к тому моменту было уже забыто) и попросту фольклорно-сказочным материалом. Разбор таких информационных завалов — дело чрезвычайно тонкое и требующее больших интеллектуальных усилий, но иного выхода у ученых нет, потому что верить на слово Продолжателю Феофана, Генесию и даже Симеону Логофету при нынешнем уровне наших знаний больше нет никакой возможности. К сожалению, однако, современная наука вместо того, чтобы избавляться от старых мифов, подчас занимается созданием новых. Здесь я попытаюсь хотя бы немного уменьшить количество всевозможных вымыслов в наших представлениях о том, что происходило в Византии в течение второго периода иконоборчества, и в [16] особенности о заговоре 820 г., его причинах и предыстории, вполне отдавая себе отчет в том, что из-за состояния источников любые реконструкции останутся в существенной мере гипотетическими.

Михаил Аморийский и жена Льва Армянина

Автор одной из последних работ, в которых детально исследуются царствования Льва V и Михаила II, У. Тредголд, выдвинул следующую версию взаимоотношений между этими двумя людьми ²: оба они были женаты на дочерях стратига Вардана Турка, причем жену Михаила звали Фекла ³, а Льва — Барка. В то время как Михаил любил свою супругу, Лев был недоволен Баркой, по-видимому, из-за ее похождений на стороне, и развелся с ней вскоре после того, как стал императором ⁴. Затем он женился на Феодосии, дочери патрикия и квестора Арсавира ⁵. Михаилу этот брак был весьма не по душе, и отношения между ним и Львом, бывшие неприязненными еще до восшествия Льва на престол ⁶, стали откровенно враждебными.

Посмотрим, на каких источниках основана эта теория. Вот вкратце то, что сообщает Генесий:

Прорицатель, принадлежавший к секте афинган, сообщил стратигу фемы Анатолик, что Михаилу и еще одному из второразрядных офицеров (kai tina eteron tvn deutervn) суждено носить императорскую корону. Стратиг немедля пригласил обоих на пир и выдал за них замуж своих дочерей, несмотря на их уверения в собственном недостоинстве ⁷.

Поскольку Михаил вышел на авансцену только в 802 г. при Вардане, который тогда был стратигом фемы Анатолик, а единственным, помимо него, помощником Вардана, который впоследствии стал императором ⁸ был Лев, Тредголд сделал вывод, что под «другим» офицером, которого Генесий не называет, имеется в виду Лев Армянин. Таким образом, исследователь [17] предполагает, что пророчество ⁹ оказалось полностью верным, а не «отчасти неправильным», как считал Бьюри ¹⁰. Однако если Генесий придерживался того же мнения, трудно объяснить, почему он не раскрыл вторую часть пророчества и не сказал прямо, что второй офицер был Лев. А вот если предположить, что историографу предсказание представлялось верным лишь отчасти, это будет очень хорошо согласовываться с общим развитием сюжета в его повествовании. Перед этим Генесий рассказывает знаменитую историю о предсказании, которое дал Вардану Турку некий отшельник в Филомелии. Вардан, сам стремившийся занять императорский престол, пришел к иноку узнать, каков будет исход его предприятия. Отшельник заявил, что сам Вардан кончит плохо, но двое из его подчиненных (Лев и Михаил) станут императорами, а третий (Фома Славянин) будет провозглашен, но вскоре убит ¹¹. Для нас здесь важна реакция Вардана. Поскольку он сам хотел стать императором, он был взбешен и пересказал пророчество Льву, Михаилу и Фоме в иронической манере, высмеяв отшельника (то же самое пишет и Продолжатель Феофана ¹²). Очевидно, что если неназванного стратига Анатолика отождествить с Варданом, то эти две истории окажутся несовместимыми, потому что тесть Михаила, согласно первому рассказу, не имел никаких притязаний на престол и лишь хотел обеспечить себе милость будущего императора. В отличие от Вардана второй истории, он отнесся к предсказанию вполне серьезно. Поэтому, как кажется, для Генесия стратиг не был Варданом, а другой «второразрядный» офицер — Львом Армянином. Что же касается пророчества, сбывшегося лишь наполовину, то было бы вполне естественно, если бы еретик-афинганин изображался менее надежным предсказателем, нежели святой отшельник.

Такая точка зрения находит дальнейшее подтверждение в тексте Продолжателя. Вся вышеизложенная аргументация относится к нему в той же и даже большей мере. Рассказав историю об афинганине, стратиге и его дочерях ¹³, этот писатель пускается в рассуждения о предсказаниях будущего, которые он сравнивает со слепцом, кидающим камни, — некоторые из них, возможно, в конце концов и попадут в цель ¹⁴. Подобное сравнение было бы чрезвычайно уместно, если бы Продолжатель также воспринимал пророчество афинганина как верное лишь отчасти. [18]

Рассмотрим теперь следующий вопрос: действительно ли Лев и Михаил при Вардане занимали примерно одинаковые, «второразрядные» посты? Когда мы в первый раз встречаемся с ними у Генесия и Продолжателя, они входят в ближайшее окружение Вардана без уточнения чинов. Однако когда они покидают его во время мятежа и переходят на сторону правящего императора Никифора I, Лев получает дворец Зинона в Константинополе и должность турмарха федератов — слишком высокий пост для человека, бывшего при Вардане «второразрядным». Михаил в то же самое время становится «комитом шатра» («komhV korthV»), по-видимому, в феме Анатолии ¹⁵ (это третий ранг среди военачальников каждой из фем), то есть занимает гораздо менее престижную должность ¹⁶. Здесь напрашивается вопрос: если Вардан одновременно выдал своих дочерей за Льва и Михаила, почему он не продвинул их обоих до примерно одинакового уровня, тем более что Лев (если это был он) на тот момент тоже, согласно Генесию, относился к «второразрядным», то есть не опережал Михаила по чинам в сколько-нибудь существенной мере? На самом деле уже при Вардане между Михаилом и Львом почти наверняка существовал значительный разрыв в чинах. Это и понятно. В отличие от Михаила или Фомы, Лев был благородного происхождения. Отцом его был известный патрикий Варда ¹⁷, а сам он приходился «exadeljoV» (двоюродным братом или племянником) Вриеню, сыну все того же Вардана Турка ¹⁸. Женитьба на дочери стратига для человека с подобной родословной не представляла собой ничего из ряда вон выходящего. Если же историю о [19] внезапном карьерном взлете Михаила в результате брака с дочерью стратига считать чистой беллетристикой (а это весьма вероятно), то придется предположить, что его продвижение по службе заняло в действительности много лет и могло начаться, когда Вардан еще не был стратигом фемы Анатолик. На каком-то этапе Михаилу действительно могла быть оказана милость в виде женитьбы на дочери стратига, но был ли этим стратигом Вардан, выяснить невозможно. Во всяком случае, ни один источник не называет Михаила родственником Турка и не упоминает о свойстве между Михаилом и Львом.

Хотя мы можем достаточно уверенно утверждать, что ни Генесий, ни Продолжатель не подразумевают под вторым офицером Льва, это не обязательно относится и к их общему источнику. Однако даже если предположить, что предсказание афинганина изначально конструировалось как полностью «сбывшееся» vaticinium post eventum, существует и другое, столь же, если не более правдоподобное объяснение. Описывая отвоевание Крита византийцами под предводительством Никифора Фоки, хроника Псевдо-Симеона говорит, что остров был захвачен сарацинами, «потому что ромейские войска тогда были отвлечены мятежом и восстанием Морофомы, сотоварища Михаила» ¹⁹. Употребление клички «MwroqwmaV» указывает на древний, может быть, даже современный событиям, источник этого сообщения. Таким образом, Фома воспринимался как «suntrojoV» Михаила — очевидно, потому что они были товарищами по оружию в качестве офицеров фемы Анатолик.

Посмотрим еще раз на пророчество афинганина. Генесий, передавая его, употребляет слово diadhmatojorhsein (буквально «носить диадему») ²⁰, которое у этого автора означает «быть императором» ²¹, но само по себе достаточно расплывчато. Источник Генесия мог содержать столь же неопределенное выражение, применимое не только к императору, но и к тому, кто был провозглашен таковым и, следовательно, носил корону. У Продолжателя же Феофана афинганин говорит, что Михаил и его товарищ «вскоре прославятся и даже сподобятся царской власти» («peribohtou esesqai met ou polu dihgoreue kai basileiaV authV epitucein ouk eiV makran») ²². Историограф явно понял свой источник так, что императорская власть была предсказана обоим офицерам и отсюда заключил, что пророчество сбылось лишь отчасти. Однако слова «peribohtou esesqai» настораживают. Если общий [20] источник Генесия и Продолжателя Феофана хотел сказать, что обоим было суждено взойти на престол, то говорить о том, что они «станут знаменитыми», было бы излишне (согласно практически всем нашим источникам, Михаил стал широко известен лишь после того, как получил власть). Однако если изначальный смысл предсказания заключался в том, что они оба прославятся, но лишь один из них взойдет на престол, все выглядит очень логично. Тогда ничто не мешает видеть во втором офицере Фому Славянина. В таком случае проблемы с разницей в чинах уже не возникает. При Льве Михаил становится турмархом федератов ²³, а затем патрикием и доместиком экскувитов ²⁴, тогда как Фома после повышения своего «сотоварища» занимает первую из названных должностей ²⁵. Учитывая, что, оставшись верным Вардану Турку, Фома пропустил повышение при Никифоре I, первоначальный ранг Михаила и Фомы можно считать примерно равным. Итак, предсказание афинганина, если оно и впрямь было придумано как совершенно правильное vaticinium post eventum, относилось скорее к Михаилу и Фоме, нежели к Михаилу и Льву ²⁶. В любом случае, историки X в. не поняли, кто имелся в виду под «еще одним из второразрядных», и восприняли пророчество как верное лишь отчасти. К сожалению, мы не имеем никаких сведений о жене Фомы и его свойстве с Михаилом. Супруга Фомы, должно быть, рано умерла, потому что у него не было детей и ему пришлось усыновлять своих предполагаемых наследников ²⁷ (этого бы не понадобилось, если бы у Фомы был хотя бы зять).

Альтернативную гипотезу предложил Д. Тернер. Не обсуждая истинность пророчества, он отождествил второго офицера со Львом Склиром ²⁸ (согласившись, таким образом, с Бьюри в том, что предсказание исполнилось лишь отчасти). Проблема «второразрядности» этим не [21] снимается, поскольку Склир, точно так же, как и Лев Армянин, происходил из знатного рода и служил в высоком чине в феме Еллада уже при императрице Ирине ²⁹. Тем не менее, заслуживает внимания мнение Тернера, согласно которому жена Льва также не имела ничего общего с дочерью Вардана, а Барка и Феодосия были одним и тем же лицом.

Теперь рассмотрим, действительно ли Михаил был недоволен браком Льва с Феодосией. Этот тезис основан на следующих замечаниях Генесия и Псевдо-Симеона:

Генесий: oti tw Micahl parhn kai tolmhria glosshV meizwn thV kata gennaiothta panth qrasuthtoV, laloushV parashma kai apeilounti tv kratounti olvV kaqairesin, autou te thn gamethn anosioiV gamoiV egkaqubrisai ³⁰.

Псевдо-Симеон: autoV de [Михаил] th tolmhria thV glwtthV ton Leonta wneidizen wV kaqairethn twn agiwn eikonwn, kai thn gamethn autou anosioiV gamoiV emmighnai, upolabwn [Лев] auton antarsian meletan... ³¹

Текст Генесия вполне ясен. Он говорит, что Михаил грозил свергнуть Льва и обесчестить его жену, поскольку gamoi в данном контексте означает «сексуальную связь», а не «брак». Из этого вовсе не вытекает, что Михаил питал какую-либо неприязнь лично к Феодосии. Надругательство над женой Льва, скорее всего, должно было служить дополнительным оскорблением в адрес императора. Напротив, Псевдо-Симеон, употребляя инфинитив аориста emmighnai, указывающий на уже совершившиеся события и относящийся к слову «супруга», создает впечатление, будто Михаил поносил жену Льва за ее нечестивый брак. Однако при сопоставлении данных Генесия и Псевдо-Симеона следует иметь в виду, что, как показали Д. Моравчик и П. Карлин-Хайтер, именно Псевдо-Симеон пользовался Генесием как источником, а вовсе не наоборот ³². Небрежное заимствование легко могло породить искажение смысла (например, за счет пропуска глагола «угрожал»). Возможно и сознательное искажение в пользу Михаила, если судить по пояснению «как ниспровергателя святых икон» (wV kaqairethn twn agiwn eikonwn), которое явно добавлено в апологетических целях (вопрос о том, могло ли [22] это отражать какую-то реальность, будет рассматриваться ниже). Так или иначе, информация Генесия представляется более близкой к первоначальному источнику (но не обязательно к действительным событиям!), и предположение, что Михаил имел какие-то претензии к браку Льва V, лишается оснований.

Следует также подчеркнуть, что имя «Барка», судя по тексту, никак не могло быть настоящим именем жены Льва. Подробно останавливаться на этом нет необходимости, поскольку в «Словаре персоналий средневизантийской эпохи» отождествление Барки с Феодосией обосновано достаточно убедительно ³³. Можно только добавить, что у Прокопии, жены Михаила I, которая употребила это, по всей видимости, уничижительное прозвище, были все основания ненавидеть Феодосию — ведь ее отец, патрикий Арсавир, оспаривал власть у отца Прокопии, императора Никифора I, организовав против него в 808 г. широкомасштабный заговор. Поэтому восхождение на престол мужа Феодосии означало, что род Арсавира в конце концов восторжествовал над родом Никифора.

Итак, принимая во внимание также отсутствие в каких бы то ни было источниках, включая крайне враждебные по отношению ко Льву Армянину, упоминаний о его разводе, — а противники императора, такие как патриарх Никифор, вряд ли упустили бы столь привлекательную пропагандистскую возможность — следует заключить, что Лев не разводился с женой, а все время жил с Феодосией. Соответственно, Михаилу Аморийскому не было никакого дела до их брака, поскольку в нем не было ничего предосудительного, а в свойстве со Львом V Михаил никогда не состоял.

Что же касается личных взаимоотношений между Михаилом и Львом, то этот вопрос необходимо исследовать в более широкой перспективе, установив вначале, в каком свете каждый из тех источников, к которым в конечном счете восходят дошедшие до нас изложения событий, был заинтересован представить Михаила II и обстоятельства, приведшие к его воцарению. Этим мы займемся в следующем разделе.

Михаил и Лев: преданность под подозрением

Продолжатель Феофана сообщает, что когда при Михаиле I Рангаве Лев Армянин был назначен стратигом фемы Анатолик, он возобновил старую дружбу с Михаилом Аморийским и сделал его своим доверенным приближенным ³⁴. Он стал также крестным отцом сына Михаила, [23] по-видимому, Феофила ³⁵. Когда же после поражения при Версиникии войско собиралось провозгласить Льва императором, а тот колебался и не решался принять корону, Михаил якобы угрожал убить его, если он не согласится занять престол ³⁶. Как следует интерпретировать этот эпизод? Свидетельствует ли он о разногласиях между Михаилом и Львом, как утверждает Тредголд ³⁷? Чтобы ответить на эти вопросы, следует обратиться к текстам.

Продолжатель в своем обычном стиле предлагает два альтернативных объяснения поведения Льва, помещая то, которое ему кажется предпочтительнее, в конце. Выглядит это следующим образом: «То ли он ломал комедию (eite skhnhn outwV upokrinomenon), чтобы иметь оправдание на будущее, то ли вправду задумался над последствием своих действий..., а, главное, не знал, как он, стоя лагерем вдали и под открытым небом, сможет проникнуть во дворец» ³⁸. Затем говорится, что Льву было суждено царствовать, а потому некий злой дух побудил Михаила произнести вышеупомянутую угрозу и пообещать, что он сам проложит Льву путь во дворец. Генесий более краток и сообщает лишь о колебаниях Льва (не вдаваясь в психологические мотивировки) и об угрозе и обещании Михаила. Здесь мы уже сталкиваемся с одним из источников, которым пользовался общий источник Продолжателя и Генесия (далее *ОИ). С самого начала можно сказать, что он благожелателен по отношению ко Льву V, поэтому обозначим его для краткости *Л+. Важно, однако, отметить, что уже в самом первом эпизоде, когда этот источник дает о себе знать в описании царствования Льва, он одновременно говорит и о Михаиле Аморийском, приписывая ему важную и притом негативную роль.

Что же касается реальности, которая могла бы стоять за этими сообщениями, то к ней, по всей вероятности, относится первоначальный отказ Льва принять корону, поскольку об этом говорит и Феофан Исповедник ³⁹. Перед нами — не что иное, как ритуал recusatio, этикетного изъявления скромности перед принятием высокой должности ⁴⁰. Если информация *Л+ не полностью вымышлена, то Михаилу в этом ритуале была отведена [24] исключительно важная функция — он должен был сделать так, чтобы согласие Льва стать императором выглядело вынужденным. Естественный вывод отсюда — что Михаил считался одним из самых доверенных и преданных людей при будущем императоре. Напротив, какое бы то ни было существенное содействие Михаила вступлению Льва в Константинополь выглядит крайне сомнительно. Собственно говоря, даже из дальнейшего изложения Продолжателя и Генесия видно, что Михаилу Аморийскому и не понадобилось выполнять свое обещание, поскольку император Михаил I сдал столицу без сопротивления. Поэтому здесь мы можем заподозрить *Л+ в преувеличении роли Михаила в провозглашении Льва императором.

Итак, отношения между Львом и Михаилом в 813 г. были безоблачными. Неудивительно, что и в карьерном отношении царствование Льва было для Михаила чрезвычайно успешным. Как уже говорилось, из комита шатра фемы Анатолик он вначале стал турмархом федератов, а затем — доместиком экскувитов. Однако к 820 г. он впал в немилость, был арестован и приговорен к смерти. Что же произошло между ним и Львом Армянином? Наши источники, говоря об этом, рисуют совсем не столь ясную картину, как это иногда представляется.

В какой-то момент на Михаила пало подозрение в государственной измене, однако он сумел оправдаться ⁴¹. Это, как уточняет Продолжатель, случилось, когда он был еще турмархом федератов ⁴². Поскольку Михаил отнюдь не был красноречивым человеком, способным убедить кого-либо в своей невиновности с помощью искусной риторики, приходится предположить, что обвинения против него имели весьма шаткое основание. Это подтверждает и его последующее повышение до доместика экскувитов, очень важной должности в дворцовой страже ⁴³. Более того, к концу 820 г. родственники Михаила занимали такие ключевые посты как папий (комендант Большого дворца) ⁴⁴ и комит фемы Опсикий ⁴⁵. Затем наши историографы вновь предлагают две версии, которые четко различимы у Генесия, но смазаны у Продолжателя. Первая заключается в том, что Лев просто-напросто завидовал (baskainwn) Михаилу, а потому хотел умертвить его ⁴⁶. Вторая [25] версия гораздо занимательнее, так что неудивительно, что оба автора отдают предпочтение именно ей. Они говорят, что Михаил все время поносил Льва и всячески угрожал ему (соответствующие пассажи приведены выше). Много раз Михаила просили остановиться, но безрезультатно. Тогда император подослал лазутчиков, которые должны были доносить ему о высказываниях Михаила, и, установив, что тот не оставляет своих угроз, приказал арестовать его. Любопытно, что до ареста Михаила ни один источник ничего не говорит о каком-либо «заговоре». Бьюри предположил, что Михаил «несомненно, вел эти изменнические речи в присутствии избранных друзей» ⁴⁷. Но заговор либо был, либо его не было. В первом случае совершенно непонятно, почему арестовали только Михаила, а «избранные друзья» остались на свободе, хотя императорские шпионы, конечно же, проинформировали бы императора обо всех, замешанных в деле. С другой стороны, если у Льва были веские основания полагать, что за высказываниями Михаила не стоит никакой организованной группы, то заговора и не было. Это было бы более естественно, потому что все действия Михаила во время его царствования доказывают, что он не был до такой степени глуп, чтобы выдать существующий заговор невоздержанной болтовней. Конечно, вести такие речи в любом случае было не очень мудро с его стороны, однако подобное поведение характерно скорее для разочарованного соратника, нежели для хитрого заговорщика. Необходимо помнить, что из двух версий та, что говорит о неподобающих высказываниях Михаила, благожелательна ко Льву и, вероятно, также почерпнута из *Л+. Поэтому чрезвычайно важно отсутствие прямых обвинений в подготовке переворота и свержения Льва. На самом деле совсем не очевидно, что мы должны верить именно этой версии. Если же правильна первая точка зрения (что Льву не нравилась растущая популярность и влияние Михаила), то угрозы расправы в отношении императора могли быть просто приписаны Михаилу с тем, чтобы оправдать его арест и осуждение. Затем эта версия была, по-видимому, взята на вооружение составителями памфлетов против Михаила II (подробнее о них будет сказано ниже). По крайней мере один источник, современный событиям и нисколько не предубежденный в пользу Михаила, ясно говорит, что последний был в числе тех известных людей, которых Лев заключил в темницу по ложному обвинению в государственной измене из-за зависти (baskainwn) к их выдающимся личным качествам ⁴⁸. Еще один первоклассный современный [26] источник, как кажется, дает понять, что Михаил изначально не был замешан в заговоре:

Некие сановники, составив заговор и словно ангелом руководимые, беспрепятственно вошли во дворец и зарубили его внутри молельни мечами... Михаил же был у него узником, закованный в две цепи, и тотчас освободив его, расправившиеся со зверем провозгласили его царем ⁴⁹.

Предположение, что Михаил не планировал переворота и убийства Льва до своего ареста, создает ряд трудностей, однако мне представляется, что они могут быть преодолены без особых натяжек. Основная проблема заключается в следующем: если Михаил не был участником широкомасштабного заговора, то как он мог угрожать своим товарищам тем, что выдаст их императору ⁵⁰? Здесь стоит внимательнее взглянуть на текст Генесия. Сюжет этой знаменитой истории таков. Лев V ночью посещает покои папия и застает его спящим на полу, тогда как заключенный Михаил спит в его кровати. Мальчик-слуга папия, прячущийся под кроватью, узнает императора по пурпурным сапожкам и рассказывает все своему хозяину и Михаилу. Те «составляют ловкий замысел» (boulhn dokimhn episkeuazousi), заключающийся в том, что Михаил попросит исповедаться перед смертью и таким образом сообщит о плане своим друзьям. Исповедь должна была быть передана некоему подвижнику благочестия через Феоктиста, одного из самых верных слуг Михаила.

Эта история, а вернее, сказка ⁵¹, поражает количеством содержащихся в ней несообразностей. Зачем Михаилу нужны были какие-то уловки, чтобы снестись со своими сторонниками, если папий не был арестован и прекрасно мог сделать это сам? Почему Лев разрешил передать исповедь через Феоктиста вместо того, чтобы доставить священника (или монаха) прямо во дворец? Важно, однако, то, что в изложении Генесия заговор выглядит весьма похожим на импровизацию, а не на давно планируемое предприятие. Очень интересна последняя фраза: [27]

akribologhsamenoV gar tw Qeoktistw o Micahl ta thV epiqesewV, kai diaporqmeusaV krujiomustwV toiV kekoinwnhkosin autw thV enedraV baqeian diaskeyin, episcurizetai kat autwn thn kainwnian jwrasai tw anakti, eiper katamelhseian arti thV egceirhsewV . ⁵²

До сих пор ни о какой «засаде» (enedra) речи не шло, так что даже если род. п. enedraV зависит от перфекта kekoinwnhkosin, это выражение выглядит как пролепсис, в том смысле, что Михаил угрожал предполагаемым исполнителям его замысла тем, что, в случае промедления, расскажет императору об их участии в этом же самом замысле. У Михаила, по всей видимости, было много преданных сторонников (что само по себе могло служить веской причиной для «зависти» императора), и он мог выдать их Льву как участников заговора даже в том случае, если до этого момента никакого заговора на самом деле не было, поскольку получение вести от Феоктиста уже делало друзей Михаила его сообщниками. Разумеется, чисто теоретически можно сказать, что они всегда могли сдаться на милость императора, но на это легко возразить, что убить Льва было, очевидно, проще, чем отмываться перед ним от обвинений в измене (учитывая его подозрительность и тяжелый нрав).

Рассказ Симеона Логофета о тех же событиях гораздо менее колоритен, но не содержит противоречий, а потому внушает больше доверия. Согласно этой хронике, Михаил передал из заключения своим сообщникам (sumbouloi), среди которых был его родственник папий, что выдаст их, если они не постараются освободить его, и план заговора был приведен в исполнение. Опять-таки, слово sumbouloi вовсе не обязательно указывает на уже существующий заговор. Оно может означать группу близких друзей, которых Михаил мог достаточно правдоподобно обвинить перед императором в участии в заговоре. Позже Михаил продемонстрировал, что знает истинную цену такого рода обвинениям. Будучи схваченным, Фома Славянин был готов обличить многих сановников как своих тайных сообщников, но Михаил легко дал себя убедить, что не следует верить врагу против друзей ⁵³.

Официальное осуждение Михаилом убийства Льва V хорошо известно по его письму Людовику Благочестивому, где говорится: «Император Лев... был убит некими злодеями, устроившими против него заговор» ⁵⁴. [28] Насколько Михаил был действительно замешан в этом, можно определить, если мы установим, было ли данное заявление рассчитано исключительно на неосведомленных иностранцев, или же оно отражало некоторую пропагандистскую позицию, предназначенную также и для внутреннего употребления. В последнем случае единственная возможность для Михаила сделать официальную версию хотя бы потенциально правдоподобной была обусловлена наказанием по крайней мере непосредственных исполнителей убийства. Но до сих пор никто не подвергал сомнению информацию, сообщаемую как Генесием и Продолжателем, так и Симеоном Логофетом, что убийц Льва Армянина покарал Феофил немедленно после своего восшествия на престол ⁵⁵. Посмотрим, однако, что говорит об этом чрезвычайно ценный современный источник, опубликованный лишь недавно, а именно Житие Евфимия Сардского, написанное в 831 г. будущим патриархом Мефодием:

Я не вижу, какое другое значение может иметь выражение diekdikein... epi te touV sunandrojonouV, кроме как то, что Михаил II покарал убийц Льва Армянина. Мефодий, разумеется, не испытывал никаких теплых чувств по отношению к Михаилу, который посадил его в заточение и неоднократно приказывал бичевать, так что причин искажать факты у будущего патриарха не было. Можно было бы предположить, что Михаил наказал лишь непосредственных исполнителей, тогда как Феофил — основных действующих лиц заговора, если бы не тот факт, что один из последних, Феоктист, не только не впал в немилость, но и оставался среди высших сановников империи на всем протяжении царствования Феофила и пользовался особым доверием государя. Пассаж из Жития Евфимия (а конкретно приставка sun- в слове sunandrojonouV) показывает, что пропагандистские усилия Михаила не произвели особого впечатления по крайней мере на часть византийцев, но это еще не [29] доказывает, что убийство Льва готовилось его преемником еще до ареста, а не было сымпровизировано в безвыходной ситуации. Если же настоящий заговор был организован, когда Михаил уже находился под арестом, то ему действительно предоставлялась возможность отмежеваться от убийства, что он явно и пытался сделать.

Одна из самых важных и трудноразрешимых проблем, связанных с убийством Льва и воцарением Михаила, заключается в следующем: была ли смена власти результатом личных амбиций Михаила, в жертву которым был принесен способный и энергичный правитель ⁵⁷, или же падение Льва стало выражением серьезного и широко распространенного недовольства его правлением среди византийской знати? ⁵⁸ Можно не сомневаться, что именно первая точка зрения последовательно проводилась *Л+, информация которого попала в *ОИ, а затем к Генесию и Продолжателю. Отражает ли эта версия историческую реальность или мы имеем дело с чисто пропагандистской фабрикацией? Несколько факторов заставляют предпочитать второй ответ.

Во-первых, это известное замечание, которое будто бы высказал ссыльный патриарх Никифор, услышав о смерти Льва: «Римская держава потеряла великого, хотя и нечестивого, защитника» ⁵⁹. Дело в том, что истинная реакция Никифора на это известие до нас дошла. Вот соответствующий пассаж:

А чем обернулись для христоборца, который это задумывал и творил, его замыслы и какой конец имели его предприятия, громко возопиет жертвенник, который он гнусно осквернял и при жизни, ниспровергая его, и будучи справедливо умерщвляем, еще больше загрязнял и поганил потоком своей преступной крови. Поистине, злодей получил достойное воздаяние за оскорбления, нанесенные им Христу ⁶⁰. [30]

Не столько даже содержание, сколько эмоциональный накал приведенного высказывания не позволяют поверить, что Никифор действительно мог сказать о Льве что-либо хорошее. А если отзыв, сохранившийся в *ОИ, вымышлен *Л+, то мы узнаём об этом последнем нечто чрезвычайно важное: этот источник, по-видимому, не был иконоборческим, раз высокая оценка покойного императора вложена в уста именно патриарха Никифора, несгибаемого борца за иконопочитание ⁶¹.

Во-вторых, наряду с источником, благожелательным ко Льву (*Л+), *ОИ пользовался некими сочинениями, направленными против Михаила (*М-). На сей раз мы располагаем прямой ссылкой, сохранившейся у Продолжателя Феофана (который, очевидно, имел к этим сочинениям не только косвенный, но и прямой доступ). После пространного описания пороков Михаила Продолжатель говорит: «Однако хватит об этом: божественные мужи достаточно осмеяли его в свое время (toiV kat ekeino kairou kekwmwdhmena qeioiV andrasi), и немало есть книг, выставляющих на позор его деяния» ⁶². Итак, историк черпал информацию из памфлетов, составленных некими православными писателями в царствование Михаила или вскоре после его смерти (kat ekeino kairou). Но если мы вспомним о непропорциональном присутствии Михаила в *Л+ и примем во внимание иконопочитательское происхождение этого источника, элементарная логика заставит задуматься: а не тождественны ли *Л+ и *М-? В самом деле, если задачей *М- было очернить Михаила любыми средствами, убийство Льва предоставляло слишком богатые возможности для этого, чтобы отказываться от них только потому, что убитый император был иконоборцем. Тогда именно *М- был бы заинтересован изображать Льва Армянина замечательным правителем во всех отношениях, кроме правоверия (поскольку он был уже мертв, это не могло существенно повредить делу иконопочитания). Интересно, что характеристика Льва как талантливого правителя, который, несмотря на свое нечестие, был несравненно выше Михаила, как политический деятель, никак не отразилась в многочисленных агиографических источниках того времени. Авторы житий [31] единодушно отзываются о Льве как о ненавистном тиране, а Михаила рассматривают в качестве меньшего зла, хотя в большинстве случаев и не проявляют к нему никакой симпатии.

Анализ обвинений в адрес Михаила, приводимых Продолжателем Феофана ⁶³, подтверждает сделанный только что вывод о вероятном тождестве *Л+ и *М-. Дело в том, что среди длинного ряда еретических воззрений и поступков, приписываемых Михаилу и выглядящих на редкость неправдоподобно ⁶⁴, иконоборчество вообще не фигурирует. Особенно удивительно это выглядит при сопоставлении с Мефодиевым Житием Евфимия. В то время как будущий патриарх обличает слегка замаскированные иконоборческие взгляды Михаила, «божественные мужи» Продолжателя ничего об иконах не говорят, хотя враждебность к ним было бы легко представить как естественный результат склонности, которую император будто бы питал к иудейству. Однако наши памфлетисты умудряются не затронуть эту тему даже тогда, когда описывают, как Михаил подражал Константину Копрониму ⁶⁵. Таким образом, «божественные мужи» или обращались как к иконопочитательской, так и к иконоборческой аудитории, или хотели избежать ситуации, в которой Михаил выглядел бы предпочтительнее в сравнении со Львом, что непременно получилось бы, если бы вопросу об иконах было уделено большее внимание. В любом случае, симпатия ко Льву опять оказывается тесно связанной с очернением Михаила.

Гипотеза о том, что именно целенаправленная пропаганда против Михаила оставила следы в тех рассказах о событиях 820 г. у Генесия и особенно у Продолжателя Феофана, где Лев изображен позитивно, подтверждается также анализом различных традиций о восстании Фомы Славянина, приводимых обоими историками. Хорошо известно, что одна из этих традиций, которую Лемерль назвал «малоазиатской» ⁶⁶, говорит о Фоме как о почтенном и приятном человеке. Узнав о зверском убийстве [32] своего старого друга Льва, он восстал против Михаила, чтобы отомстить злодеям, а малоазийские фемы присоединились к нему из ненависти к Михаилу. Лемерль выдвинул два основных тезиса: 1) «малоазийская» версия предпочтительнее, потому что она «религиозно или политически не окрашена»; 2) не следует пытаться соединить отдельные элементы из «малоазийской» и альтернативной ей «сирийской» версии — они исключают друг друга, и вторая из них должна быть отвергнута как фабрикация официальной пропаганды Михаила II ⁶⁷. Первый из этих тезисов, как мы уже видели, совсем не столь уж убедителен, а второй — просто ведет в тупик. Очень странно, что Лемерля не насторожили некоторые явные нелепости в «малоазиатской» версии, например, замечание Генесия, что все войско фемы Анатолик якобы ненавидело Михаила «из-за его родины, которая вскармливает множество афинган» ⁶⁸. Подразумевается, что стратиоты фемы Анатолик ненавидели Михаила не за что-нибудь, а за то, что он родился в столице их собственной фемы — городе Амории! Как бы то ни было, проблему решает другая фраза из Жития Евфимия Сардского:

...и из-за мятежника, уже раньше восставшего против его [Михаила — Д. А.] предшественника, я говорю о страшном Фоме (... kai dia ton hdh proepanastanta apo tou pro autou antarthn, Qwman jhmi ton deinotaton) ⁶⁹.

Мефодий, конечно, был очень хорошо информирован о том, что происходило в Византии за 11 лет до того, хотя сам он и находился в то время в Риме. Он вернулся в Византию в 821 г., скорее всего, до того как Фома подступил к Константинополю в декабре того же года, и имел массу возможностей узнать о случившемся из источников, которые, несомненно, не зависели от официальной пропаганды императоров-иконоборцев. Что же до его отношения Михаилу, то Мефодий, пожалуй, — самый враждебно настроенный к нему автор из всех агиографов того времени.

Из приведенного фрагмента можно вывести два важных следствия. Во-первых, основной пункт «сирийской» версии, а именно, что Фома восстал против Льва, а не против Михаила, получает полное подтверждение (что, вообще говоря, и не удивительно, поскольку он обнаруживается в самых ранних источниках, современных событиям ⁷⁰). Во-вторых, [33] известие той же самой версии о том, что Фома бежал в арабский Халифат при Ирине и провел там 25 лет, оказывается ложным, как и полагал Лемерль. Слово proepanastanta в сочетании с предлогом apo, относящимся ко Льву V, показывает, что Фома служил у Льва и затем восстал против него, что Мефодий выражает, комбинируя значения глаголов ajistasqai (отпадать от кого-либо) и epanistasqai (восставать против кого-либо). Если Фома и вправду стал при Льве V турмархом федератов, а это подразделение в то время было переведено из столицы обратно в фему Анатолик ⁷¹, то данный пост был весьма удобен для того, чтобы поднять мятеж с помощью арабов, что и произошло. Таким образом, как указывает X. Кёпштейн ⁷², мы имеем здесь дело с двумя интерпретациями, дружественной и недружественной Михаилу, причем обе они суть продукт пропаганды и сочетают правду с вымыслом. Чтобы понять, каким образом информация могла препарироваться в пропагандистских целях, взглянем на еще один пассаж, направленный против Михаила.

В последней главе второй книги своего сочинения, посвященной Михаилу II, Генесий говорит: «Михаил... несправедливо карая благочестивого Мефодия, заключил его в темницу на острове апостола Андрея... Феофил же предал жестокой смерти Евфимия, предстоятеля Сардской митрополии, бичевав его воловьими жилами» ⁷³. Продолжатель, очевидно, опираясь на свои памфлеты, рисует более яркую картину. Он пишет, что Михаил «подвергал всевозможным ужасам» монахов, заточал и ссылал прочих верующих. Затем следует такая фраза:

Потому-то и изгнал он из города Мефодия, вскоре потом занявшего патриарший престол, а также Евфимия — в то время Сардского митрополита, так как оба отказались подчиняться его воле и не отрешились от почитания икон. Божественного Мефодия он заключил в тюрьму на острове апостола Андрея..., а блаженного Евфимия, которого засекли бичами, предал смерти руками своего сына Феофила ⁷⁴. [34]

Другая традиция, рассказывающая о царствовании Михаила, представленная, в частности, Георгием Монахом и Симеоном Логофетом, вообще не упоминает об этих фактах. Житие Давида, Симеона и Георгия, излагающее благоприятную для Михаила версию восстания Фомы, достаточно подробно описывает арест Мефодия. Однако автор этого текста четко говорит, что «этот император [Михаил II] не причинил зла никому из святых, кроме только великого и божественного Мефодия, ... потому что тот тайно отправился в Рим» ⁷⁵. Эта информация абсолютно верна. Мефодий действительно нанес колоссальный ущерб отношениям с папским престолом как Льва V, так и самого Михаила. Поэтому арестовали его по политическим, а не религиозным мотивам ⁷⁶. Что же касается Евфимия, то теперь мы точно знаем из Жития, написанного Мефодием, что данные Жития Давида со товарищи относительно того, что экзекуция Сардского митрополита имела место при Феофиле ⁷⁷, также совершенно правильны.

Мы видим у Генесия и Продолжателя две стадии манипулирования фактами. Первый в данном случае не сообщает прямо ложных сведений, но, добавляя такие эпитеты как «несправедливо» и «благочестивого», он наводит читателя на мысль, что Мефодий пострадал за веру, тогда как расположение фразы о Евфимии создает впечатление, будто Феофил засек митрополита до смерти еще в царствование своего отца ⁷⁸. Рассказ же Продолжателя, хотя и обнаруживает те же корни, что и информация Генесия, предстает уже, в сущности, как направленная против Михаила фабрикация.

Итак, результаты нашего исследования в том, что касается источников, можно кратко изложить следующим образом. Общий источник Генесия и Продолжателя Феофана опирался на две традиции: одну относительно благожелательную ко Льву и крайне враждебную Михаилу, а другую — относительно благожелательную к Михаилу и весьма враждебную Льву. Вторая традиция засвидетельствована и сочинениями IX в., такими как Хроника Георгия Монаха или Житие Никиты Мидикийского Феостирикта, а первая восходит к памфлетам против Михаила II, составленным некими православными церковными деятелями. Продолжатель, в отличие от Генесия, имел и прямой доступ к этим памфлетам. Все свидетельства, которые изображают Михаила [35] неблагодарным кознодеем и безжалостным убийцей, лишившем Империю одного из лучших ее государей исключительно из-за собственной жажды власти, можно с большой долей уверенности отнести именно к первой традиции. Нужно учитывать, что обе традиции возникли в иконопочитательской среде, тогда как оба императора были иконоборцами, поэтому негативный фактор в нашей информации сильно перевешивает позитивный. Иными словами, представители первого направления не так сильно любили Льва, как ненавидели Михаила, и наоборот. Поэтому для того, чтобы получить хоть сколько-нибудь надежную реконструкцию, придется отобрать из первой традиции все, что говорит в пользу Михаила и против Льва и сделать прямо противоположное со второй традицией, а затем соединить полученные данные. Все остальное при этом останется под сильнейшим подозрением, если не найдет подтверждения в независимых источниках. Вышеописанная простая операция оставляет нам как минимум два твердо установленных факта. Во-первых, то, что, согласно сообщению Продолжателя, «дворец кишел заговорщиками и злоумышленниками» ⁷⁹. Во-вторых, это начало восстания Фомы осенью 820 г. еще при Льве V. При таких обстоятельствах здравый смысл заставляет искать какие-то более глубокие причины для смены власти в Византии, нежели чьи-то личные амбиции. Что же касается роли Михаила II, то необходимо помнить, что его негативный образ почерпнут из памфлетов, жанра, для которого, в отличие от истории или агиографии, не существовало практически никаких ограничений на подтасовку или искажение фактов, а также на прямой вымысел. Поэтому скорее всего в 820 г. Михаил не готовил никакого заговора, а, самое большее, проявлял недовольство Львом, и лишь арест и прямая угроза казни спровоцировали его сторонников на физическое устранение императора. Однако для этого разочарование политикой Льва среди византийской правящей элиты должно было достичь критической точки.

Судьба Льва Армянина в свете его внутренней политики

К сожалению, из-за недостатка источников и поглощенности их авторов иконоборческими сюжетами те направления в политике Льва V, которые привели к столь сильному недовольству значительной части византийского общества, внешним выражением которого и стали, по более здравому рассуждению, восстание Фомы и константинопольский заговор, идентифицировать достаточно сложно. Самый очевидный способ это сделать — это сравнение [36] политической линии Михаила и Льва. Любопытно, что после подавления восстания Фомы Михаил чувствовал себя на троне весьма уверенно — у нас практически нет данных о заговорах в Константинополе или о репрессиях или тем более казнях по обвинению в измене за все оставшееся время его царствования ⁸⁰. Даже памфлеты, в той мере, в какой они сохранились у Продолжателя, об этом молчат. Подобная ситуация представляет разительный контраст с царствованиями как Льва V, так и сына Михаила II, Феофила, чей постоянный страх перед заговорами засвидетельствован многими источниками (об этом еще будет сказано). Причиной такого положения было, по всей вероятности, то, что восшествие на престол Михаила привело именно к тем политическим изменениям, которых и ожидали противники Льва.

Иконоборческие мероприятия Льва, направленные на лишение руководителей Церкви возможности вести самостоятельную политическую игру, сами по себе вряд ли были главным фактором, не устраивавшим византийскую элиту. Многие агиографы и, самое главное, Михаил собственной персоной в послании Людовику Благочестивому указывают на то, что новый государь в общем и целом разделял отношение Льва к иконам и к политическому влиянию Церкви. Внешняя политика Льва Армянина, особенно во второй половине его царствования, была довольно успешной и даже включала такие заметные достижения, как 30-летний мир с болгарами, заключенный между 816 и 818 г. Только в одном отношении мы видим крутую перемену немедленно после восшествия Михаила на престол. Это, конечно, прекращение преследования иконопочитателей. Михаил сразу же освободил всех узников совести, вернул ссыльных и в дальнейшем последовательно воздерживался от репрессивных мер. Показательна в этом смысле история, передаваемая Мефодием в Житии Евфимия Сардского. На аудиенции с видными представителями православного духовенства в начале 821 г. Михаил был оскорблен смелыми речами Евфимия и приказал его сослать. Однако не успели Евфимия доставить на корабль, который должен был увезти его в ссылку, как император передумал, вызвал Евфимия обратно и даже пригласил его принять участие в пиршестве вместе с остальными ⁸¹. Больше того, Михаил несколько раз пытался восстановить единство Церкви. Он предложил Феодору Студиту провести диспут между православными и иконоборцами, исход которого решали бы придворные, симпатизирующие иконопочитанию ⁸². Эти попытки, правда, успехом не [37] увенчались, потому что православная оппозиция не хотела и слышать о компромиссах с еретиками, однако сам тот факт, что император проявлял готовность отказаться от иконоборчества ради устранения раскола, весьма примечателен ⁸³. С этой точки зрения отказ Михаила восстановить православие на условиях оппозиции выглядит вполне логично, потому что эти условия включали полное низложение иконоборческого клира, а это могло в свою очередь привести к появлению большого количества недовольных. Умеренная и осторожная политика Михаила проявилась также в том, что в 821 г. он заменил на патриаршем престоле умершего Феодота Касситеру не Иоанном Грамматиком, ревностным иконоборцем, который при Льве рассматривался как очевидный преемник Феодота, но Антонием Силлейским, не замешанным непосредственно в преследованиях иконопочитателей.

Между тем, эти преследования, затронувшие многих членов ведущих знатных семейств, сами по себе явились следствием краха церковной политики Льва. Ситуация при нем зашла в тупик: новые репрессии только усиливали ненависть, которую питала к императору значительная часть византийского общества, а тот, будучи человеком волевым и целеустремленным, не мог признать поражение и оставить провалившуюся политику. Как показали последующие события, множество мирян, включая высших сановников и придворных, которые вступили в общение с иконоборческим патриархом лишь под давлением, тут же вернулось в Православие, как только это стало безопасно (лидеры иконопочитателей проводили весьма мудрую тактику: они легко давали отпущение мирянам, но епископов, священников и диаконов принимали обратно лишь в качестве мирян). Этим тайным иконопочитателям не мог быть по душе режим террора, установленный Львом в отношении православных исповедников. Возможно, отдаленным эхом таких настроений и является цитированное выше сообщение Псевдо-Симеона о том, что Михаил бранил Льва «как ниспровергателя святых икон».

Наряду с этой важной и очевидной причиной для недовольства, возможно, не следует сбрасывать со счетов и другую, вытекающую из одного пассажа Георгия Амартола (заимствованного Логофетом в сильно сокращенном виде). Вот этот фрагмент:

И это он безжалостно и бесчеловечно творил против православных. А против сановников и богатых людей негодный и злоумышленный измыслил некую злую уловку, желая сделать их несчастными и [38] бедными. Ведь что он сделал? Он предъявил им некие неотклонимые вины и обвинения, … чтобы в страхе перед ними те пренебрегли всем своим имуществом ради собственного спасения ⁸⁴.

Дальше идет уже упоминавшаяся фраза о «зависти» Льва к наиболее храбрым и талантливым людям, среди которых был и Михаил Аморийский. Из текста совершенно ясно, что эти две категории жертв страдали не из-за своих религиозных убеждений. Естественно, Георгий крайне тенденциозен, и было бы наивно верить ему на слово, но какая-то реальность за этими словами должна была стоять — ведь Феофил, которого хронист ненавидит не меньше, чем Льва, в подобных действиях не обвиняется. Реальность эта заключалась, скорее всего, в том, что Льву часто приходилось прибегать к репрессивным мерам, включая членовредительство и смертную казнь. Это обстоятельство уже само по себе могло вызвать неприязнь у части политической элиты, потому что византийцы, как правило, недолюбливали императоров, которые слишком увлекались террором (достаточно вспомнить, как византийские историки описывают царствование Фоки или Юстиниана II).

Однако только ли спецификой характера Льва Армянина объяснялось его поведение? С методологической точки зрения правильнее было бы предположить, что император не был уверен в прочности своей власти. А это значит, что в византийском обществе были силы, оппозиционные Льву даже независимо от его конкретных политических шагов. Можно догадываться, что террор против православных исповедников и членов знати, заподозренных в измене, лишь повысил степень этой оппозиционности и привел к переходу на сторону указанных сил дополнительных групп сторонников, что и сместило равновесие резко не в пользу Льва. Кого же именно и почему опасался император? Ответить на этот вопрос достаточно сложно, и доля гипотез в данном случае будет особенно велика, но попытаться все же стоит.

Столкновение кланов

Чтобы понять, кто же противостоял Льву V в системе клановых взаимоотношений внутри верхушки византийского общества, проще всего будет рассмотреть, кто его поддерживал. Таким путем мы также можем выяснить, кто и почему был столь недоволен Михаилом, что сочинял против него памфлеты. По счастью, существенная часть работы по определению клановых связей Льва была уже проделана Д. Тернером. Один из его выводов, весьма важный для нас, состоит в том, что воцарение Льва не привело к смене находящихся у [39] власти группировок, за исключением того, что «остатки режима Никифора», включая Прокопию, жену Михаила I Рангаве, и, по всей видимости, магистра Феоктиста ⁸⁵ (но не магистра Стефана ⁸⁶) оказались теперь не у дел ⁸⁷. Если царствование Михаила I знаменовало собой шаткий компромисс между силами, противостоявшими императору Никифору и частью прежней правящей клики, то приход к власти Льва означал конец этого компромисса и практически безраздельное господство кланов, которые можно условно назвать «армянскими» (среди них действительно было много армян). Именно к ним принадлежали Вардан Турок, Арсавир, Лев Склир и сам Лев V. Напротив, вскоре после воцарения Михаила II члены этих семейств исчезают с высоких постов (или же наши источники больше не упоминают о родстве с ними тех или иных персонажей, что само по себе показательно ⁸⁸). Даже некий Склир, упоминаемый Продолжателем Феофана в царствование Михаила III, — это не византийский, а арабский военачальник ⁸⁹.

Итак, Лев опирался на «армянскую» клику. Противостояли же ей такие могущественные силы как, например, род, из которого вышли патриархи Тарасий и Никифор ⁹⁰, а впоследствии и Фотий ⁹¹. Вообще, судя по [40] тому, с какой легкостью император Никифор I подавлял мятежи «армянских» кланов (ему даже не приходилось прибегать к казням и членовредительству ⁹²), он пользовался поддержкой очень значительной части византийской аристократии, и эти люди не могли быть довольны потерей влияния при Льве. Часть оппозиции в 820 г., несомненно, составили именно они. То, что при Михаиле II эта группа вернулась к власти, доказывается также следующим обстоятельством. Как известно, император Константин VI в свое время развелся со своей женой Марией и женился на фрейлине своей матери императрицы Ирины Феодоте. Никифор I принял сторону Марии и объявил второй брак Константина недействительным. Одновременно он изгнал из дворца братьев Феодоты, которые имели чин патрикиев ⁹³. Михаил I вернул их обратно одновременно с такими видными представителями «армянских» кланов как Лев Армянин и Лев Склир. Михаил же Аморийский женился на Евфросинье, дочери Константина от Марии. Этот династический брак не просто должен был подкрепить легитимность Михаила, как часто пишут, — это был четкий знак того, что к власти вернулась та клика, которая доминировала при Никифоре I.

И все-таки в оппозиции Льву оказались не только старые соперники. Ведь и Михаил Аморийский, и Фома Славянин, будучи людьми незнатными, находились в клиентских отношениях с кланом Льва. Значит, от этого императора отвернулась даже часть тех сил, на которые он первоначально опирался. Поскольку никаких других причин тому источники, даже крайне враждебные ко Льву, не приводят, остается считать побудительным мотивом такого поворота именно репрессивные меры по нейтрализации действительных или потенциальных противников. Косвенным подтверждением этой гипотезы могут служить истории о справедливости Льва, несомненно, восходящие к *Л+ ⁹⁴. В византийской практике демонстративное правосудие, как правило, оборачивалось публичными экзекуциями виновных и коррумпированных судей ⁹⁵. По-видимому, именно это имеет в виду источник, враждебный Льву, у Продолжателя Феофана: [41]

И не делал он уже различия между проступками малыми и большими, но для всех, кто бы в чем ни был уличен, существовал у него один приговор: усечение самых главных членов, кои вывешивались потом на всеобщее обозрение. Так он... вселил к себе ненависть и огромное отвращение ⁹⁶.

На сей раз, как, я надеюсь, показывает все вышеизложенное, с нашим историографом можно полностью согласиться. Стало быть, опора власти Льва в византийской политической среде, недостаточно прочная с самого начала, к концу его царствования еще более сузилась.

Но кто же был заинтересован в очернении Михаила II? Были ли это члены «армянских» кланов, оставшиеся верными Льву даже после его смерти, или же такое отождествление отражало бы лишь один аспект проблемы? Похоже, вернее второе. Вспомним «малоазийскую» версию восстания Фомы Славянина. Она явно восходит к *Л+, но Фома изображен там положительно и факт его отпадения от Льва отрицается. Это можно объяснить следующим образом. Действительно, Фома восстал уже против Льва, но малоазийские фемы присоединились к нему лишь после воцарения Михаила. Это, по всей видимости, произошло именно после того, как тот продемонстрировал смену курса, женившись на Евфросинье. Тогда «армянские» кланы перешли на сторону Фомы, который получил возможность провозгласить себя мстителем за Льва. Так, мы достоверно знаем, что на сторону Фомы перешел племянник Льва Григорий Птерот (будучи перед тем сослан) ⁹⁷. Это значит, что объективно *М- (он же *Л+) отражал точку зрения явных или тайных сторонников Фомы Славянина.

Кто же такие «божественные мужи»?

1. В предыдущем разделе мы нащупали несколько критериев, по которым можно попытаться найти авторов памфлетов против Михаила II. Перечислим их: Принадлежность к духовному сословию («божественные мужи»).

2. Семейно-клановые связи с «армянской группировкой».

3. Не слишком суровое отношение к Фоме.

4. Безусловное осуждение брака Михаила с Евфросиньей.

5. Неакцентирование темы иконоборчества при обличении Михаила.

Баришич предложил отождествить «божественных мужей» с Сергием Исповедником, автором несохранившейся хроники, очень краткое резюме [42] которой есть в «Библиотеке» Фотия (кодекс 67) ⁹⁸. Важнейшие слабые места этой концепции уже были отмечены Э. Кёпштейн ⁹⁹. Посмотрим теперь, отвечает ли личность Сергия вышеизложенным признакам:

1. С натяжкой. Сергий пострадал за Православие в царствование Феофила, но не был ни священником, ни монахом.

2. Нет. Даже если Сергий не был отцом патриарха Фотия, восторженный отзыв последнего показывает, что они должны были принадлежать к одной группировке.

3. Нет данных.

4. Нет данных.

5. Нет. Фотий называет произведение Сергия «Обличительное слово (sthliteutikon) против иконоборцев».

С учетом веских аргументов Кёпштейн, опирающихся на тщательный анализ текста Фотия (особенно убедительно противопоставление в «Библиотеке» aqemita kai ebdelugmena erga Копронима нейтральным praxeiV Михаила), кандидатуру Сергия следует отвергнуть.

Но есть в византийской литературе того времени еще одна личность, которая, как мне представляется, несколько больше подходит на роль автора или, скорее, вдохновителя рассматриваемых памфлетов. Вот характеристики этого человека по всем пяти пунктам:

1. Да. Иеромонах, игумен, православный исповедник.

2. Да. Кузен Феодоты и ее братьев-патрикиев.

3. Да.

4. Да.

5. Да, насколько можно судить.

Имеется в виду не кто иной, как преп. Феодор Студит. Разберем подробнее отдельные пункты анкеты, начиная со второго.

2. Помимо родства с Феодотой и ее братьями ¹⁰⁰, как показал Тернер, Феодор поддерживал близкие отношения с «армянской» группировкой ¹⁰¹. В 847 г. когда правительство императрицы Феодоры хотело поставить на место жесткого и независимого патриарха Мефодия кого-либо поуступчивее, [43] список кандидатов выглядел так: Игнатий, сын Михаила Рангаве, чьи семейные связи со студитами хорошо известны, и Василий и Григорий, сыновья Льва V ¹⁰².

3. Именно студийского монаха послал император Михаил, чтобы вести переговоры о сдаче с уже упоминавшимся Григорием Птеротом ¹⁰³. В проповеди, сказанной в Константинополе во время осады города Фомой, Феодор говорит: «Здесь мы провозглашаем одного царя, а братья наши вовне — другого» ¹⁰⁴. Столь поразительно нейтральное заявление вселяет серьезные сомнения относительно безусловной лояльности Феодора Михаилу. В Житии Феодора, написанном монахом Михаилом (т. н. Житие В), сохранилось интересное сообщение:

Когда его [Фомы] тирания опустошила Асийскую страну, царский приказ собрал сторонников боговещанного патриарха Никифора в Константинополе — кесарь поступил так не из жалости к ним, но из страха, что некоторые из них могут присоединиться к шайке Фомы, так как тот, как говорили, принимал и почитал святые иконы ¹⁰⁵.

Этот пассаж выглядит как попытка что-то скрыть. Очень странно, почему это Михаил II приказал сторонникам сосланного патриарха войти в Город, а самого его оставил вне городских стен, где ничто не помешало бы тому перейти к Фоме. У нас есть очень надежное свидетельство, что царский приказ касался не всех деятелей православного сопротивления. Феостирикт в Житии Никиты Мидикийского говорит: «Избегая его [Фому] и злодеев, все богоносные отцы вошли в Византии. Великий же святейший архиерей, — я говорю о Никифоре — призвав преподобного Никиту, держал его при себе» ¹⁰⁶. Очевидно, Михаилу было нечего бояться от Никифора и его окружения, потому что они были бескомпромиссно враждебны Фоме (по причинам, изложенным в 4-м разделе). [44] Это подтверждает то же самое Житие, где Фома назван «предтечей антихристовым» ¹⁰⁷ — весьма сильный эпитет для простого узурпатора. Так что император не доверял лояльности именно Феодора и его людей. Чтобы скрыть это обстоятельство, монах Михаил использовал два средства: он изобразил дело так, будто приказ касался всех православных исповедников, и одновременно привел не столь уж предосудительную для Феодора причину подозрений Михаила II.

4. Реакция Феодора на брак Михаила и Евфросиньи замечательно сформулирована в 74-м огласительном слове Малого оглашения. Оно озаглавлено: «Против Михаила, правившего нечестиво...». Игумен говорит, что император показал себя «сыном противления» (Еф. 5:6) «не только в извращении веры, но и женой, которую он взял незаконно» ¹⁰⁸. Далее Феодор сосредоточивает внимание на этом незаконном союзе. Естественно было бы ожидать здесь обличений нарушения монашеских обетов (Евфросинья была монахиней), неверности небесному Жениху и т. п. Вместо этого игумен начинает припоминать неблаговидные поступки отца Евфросиньи Константина, хотя как раз она и ее мать были одними из главных жертв этих прегрешений. Создается впечатление, что Феодора раздражает не только и не столько нарушение канонов, сколько неверный выбор императором невесты (т. е. не из того клана).

5. Судя по тому, как вскользь упоминает Феодор «извращение веры», чтобы больше на нем не останавливаться, иконоборческая ересь была в его глазах далеко не главным пороком Михаила.

Возникает, однако, сомнение: почему Феодор писал Михаилу со столь большим энтузиазмом, называя его «новым Давидом» и «вторым Иосией»? ¹⁰⁹ Эта проблема разрешается довольно легко. Как уже говорилось, Михаил изначально принадлежал к клану Льва, и для Феодора было естественно ожидать, что новый император сохранит политическую ориентацию своего предшественника, устранив все его эксцессы, включая иконоборчество и гонения на иконопочитателей. Именно такой исход был бы оптимален для той группировки, которую представлял Феодор. Однако Михаил, по-видимому, решил, что своим печальным концом Лев был обязан не только репрессиям, но и тем, что неверно выбрал себе опору среди правящей элиты. Как только это стало окончательно ясно после женитьбы на Евфросинье, тон Феодора резко изменился. Достаточно сравнить 418-е письмо игумена (начало 821 г.) с 532-м [45] (826 г.). В последнем остались только сухие этикетные формулы, по необходимости употребляемые в переписке с августейшими особами ¹¹⁰.

Итак, я предполагаю, что памфлеты против Михаила появились в студитской среде, возможно, во время восстания Фомы Славянина ¹¹¹. Изложение событий в них, как уже неоднократно говорилось, было подчинено сиюминутным пропагандистским целям и могло содержать какие угодно искажения. Поэтому ни одному сообщению, восходящему к *М-/*Л+, без подтверждения независимых источников верить нельзя.

* * *

Подведем итоги. Они сводятся к нескольким простым тезисам. Гибель Льва V, скорее всего, была вызвана крупными просчетами во внутренней политике, настроившими против императора даже многих из его прежних соратников, включая Фому Славянина и Михаила Аморийского. Арест Михаила по ложному обвинению послужил лишь последней каплей, переполнившей чашу. Легенда о коварном и безжалостном заговорщике, из одного лишь собственного властолюбия вероломно умертвившем замечательного правителя, да к тому же и своего благодетеля, была создана в пропагандистских целях представителями тех кланов византийской аристократии, которые оказались оттеснены от кормила в результате смены Михаилом политического курса в первой половине 821 г. Очень возможно, что непосредственными авторами памфлетов, содержавших, наряду с живописанием прочих пороков Михаила II, и эту легенду, были люди, близкие к Феодору Студиту.

Комментарии

1. Негативная оценка подобных структур исходит из опыта представительной демократии, при которой их остатки оказались вытесненными в криминальную сферу («мафии»), и является глубоко антиисторичной.

2. Treadgold, Revival, p. 198-199, n. 263-265.

3. Имя сохранилось у Константина Багрянородного (De cerimoniis / ed. J. Reiske, p. 645, 19) и Михаила Сирийца (Chronique de Michel le Syrien / ed. et tr. J. B. Chabot. P., 1905, vol. III, P. 72).

4. Первым такую догадку высказал П. Александер: Alexander, The Patriarch Nicephorus, p. 132, n. 5.

5. Theophanes Continuatus, p. 35, 7 (далее ThC); Genesios, p. 16, 82.

6. Treadgold, The Problem of the Marriage, p. 337.

7. Genesios, p. 22, 61-23, 79.

8. Treadgold, Revival, p. 414-415, n. 263.

9. Разумеется, «пророчество» понимается здесь как литературный прием для описания реально происшедших событий, а не как действительно имевший место факт.

10. Bury, History, p. 80.

11. Genesios, I, 6; р. 6-7.

12. ThC, р. 8, 10-12.

13. Ibid., II, 5; р. 44, 11-45, 5.

14. Ibid., II, 6; р. 45, 6-46, 7, особенно р. 46, 1-4.

15. См. Bury, History, p. 24, n. 4.

16. В «Тактиконе Успенского» турмарх федератов идет первым среди всех турмархов, тогда как комиты шатра следуют далеко позади. Эти две должности принадлежали к разным рангам: первый к спафарокандидатам, а второй — к спафариям, причем между ними был еще ранг дисипатов (Oikonomides, Les listes des preseance, resp. p. 55, 7 и 59, 3). См. также Клиторологий Филофея: ibid., р. 91,19-93,11 и n. 39; р. 149, 23 и 153, 4.

17. Genesios, р. 26,75. Этот Варда, возможно, был тот самый патрикий Варда, который пал в битве при Маркеллах в 792 г. (Theophanis Chronographia, p. 468,2). Он же, вероятно, был стратегом Армениака при Константине V (ibid., p. 445,19) и был сослан Ириной в 780 г. (ibid., p. 454,17). Примечательно, что патриарх Никифор (цитируемый Георгием Амартолом — Geoigius-Monachus, p. 781,6) возводит воображаемую генеалогию Льва к ассирийскому царю Сенахириму. Ни о каком «сирийском» происхождении (Turner, The Origins and Accession, p. 172), речи не идет, потому что из текста Амартола совершенно ясно, что предки Льва жили в Армении со времен Сенахирима (т. е. около полутора тысячелетий!).

18. Petri Vita Ioannicii, cap. 16, 392В.

19. Pseudo-Symeon, p. 758, 16-18; Georgius Monachus Continuatus, 1200A.

20. Genesios, p. 22, 64.

21. Ср. ibid., p. 7, 3.

22. ThC, 44, 16-17. Здесь и далее Продолжатель Феофана цитируется в переводе Я. Н. Любарского: Продолжатель Феофана. СПб, 1992.

23. ThC, р. 33, 21.

24. Ibid., р. 10, 1. Georgius Monachus, p. 788, 9.

25. Genesios, p. 9, 95. Именно так можно объяснить, что Продолжатель в разных местах называет турмархом федератов то Михаила, то Фому. Дж. Халдон (Haldon, Byzantine Praetorians, p. 249) почему-то считает эти сообщения несовместимыми. То, что Михаил не сразу стал доместиком при Льве, показывает текст Генесия (р. 15, 44-46): cronou tinoV prodedramhkotoV Micahl o ex Amoriou toiV kat andreian prokoptwn en proterhmasi, par o kai to twn exkoubitwn pepisteuto suntagma.

26. То, что Фома был ровесником Льва (Genesios, p. 9,95; ThC, p. 24, 1) не означает, что они одинаково быстро продвигались по службе.

27. Genesios, р. 26, 70-73; ThC, р. 51, 20-22.

28. Turner, The Origins and Accession, p. 186.

29. Ibid., р. 181.

30. Genesios, p. 15, 51-54.

31. Pseudo-Symeon, р. 610, 2-4.

32. Moravcsik, Byzantinoturcica, Bd. I, S. 270; Karlin-Hayter, Les deux histoires, p. 454 и таблицы р. 456 и после р. 457.

33. Prosopographishes Lexicon der mittelbyzantinischen Zeit , s.v. Barca.

34. ThC, p. 12, 10-14.

35. Genesios, p. 10, 1-3; ThC, p. 23, 22-24, 1. Это, вероятно, произошло в Амории, столице фемы Анатолик, в 812 или первой половине 813 г. Георгий Амартол упоминает Амории как «родной город (patrida kai polin) негодяя и тирана [Феофила]» (Georgius Monachus, p. 797, 20-21).

36. Genesios, p. 4, 39-42; ThC, I, 7; p. 16, 15-17, 5.

37. Treadgold, Problem, p. 337.

38. ThC, p. 16, 16-21.

39. Theophanes, p. 502, 16-19.

40. См. об этом: Signes Codoner, El periodo, p. 72.

41. Genesios, p. 15, 46-48.

42. ThC, р. 33, 21 сл. Отметим слово tote.

43. Ср. Bury, The Imperial Administrative System, p. 57.

44. Leo Grammaticus, p. 210, 13.

45. Genesios, p. 25, 48. Теоретически возможно, что один и тот же человек по имени Катакила последовательно занимал оба этих поста, однако доказательств тому никаких нет. См. Treadgold, Revival, p. 225.

46. Genesios, p. 15, 48-49. Фраза Продолжателя крайне двусмысленна: «all' emellen up' odonta touton ecwn aei kaqaper diapepragmenon iereion deixai ouk eiV makran» (p. 34, 1-3). Кто держал кого «в зубах»?

47. Bury, History, р. 49.

48. Georgius Monachus, p. 788, 3-10.

49. Theostericti Vita Nicetae Medicii, cap. 43, XXXIIA: TineV gar thV taxewV newterisanteV kai wV up' aggelou odhghqenteV eishsan akwlutwV eiV ta basileia kai epataxan autou eisw tou eukthriou macairaiV... 'Hn de toutw desmioV o Micahl dusin alusesi katecomenoV, kai euqewV lusanteV auton oi ton qhra ceirwsamenoi anhgoreusan basileia.

50. Genesios, p. 18, 42-44; ThC, p. 38, 12-14; Leo Grammaticus, p. 210, 10-12; Pseudo-Symeon p. 619, 4-7; etc.

51. Cp. Signes Codoner, El periodo, p. 164

52. ThC, p. 69,16-22. Роль Иоанна Эксавулия, видимо, вымышлена, но отсутствие широких репрессий против членов аристократии после подавления восстания — неопровержимый факт.

53. Genesios, р. 18, 42-44

54. Michaelis et Theophili Imperatorum epistula, p. 476, 28-29: Leo imperator... a quibusdam improbis, coniuratione in eum facta, subito occisus est…

55. Leo Grammaticus, p. 214, 9-215, 3; Genesios, p. 36, 82-93; ThC, p. 85, 4-86, 5.

56. Gouillard, La vie A' Euthyme, cap. 10, p. 35-37, 199-201.

57. Ср., напр., Bury, History, p. 54.

58. Как замечает Тредголд (Revival, p. 225), «кровавое убийство этого способного императора, как кажется, вызвало меньше сожаления среди столичных войск и гражданских чиновников, чем можно было бы ожидать».

59. Genesios, р. 14, 14-15; ThC, р. 30, 13-15.

60. Nicephori Refutatio et Eversio, cap. 2, 27-33: eiV o, ti de tw cristomacw ta bebouleumena, oV tauta epinown edra, eperaineto kai eiV oion teloV ta epikeceirhmena ekbebhke, to qusiasthrion mega kekraxetai o kai zwn kakwV kaqairwn ebebhlou, kai anairoumenoV endikwV tw luqrw twn enagwn aimatwn pleon ecrane te kai katemolunen, axia ontwV ta epiceira thV eiV Criston ubrewV dexamenoV o alithrioV. Издатель справедливо называет этот фрагмент «мрачным» (lurid): ibid., xxv, n. 40.

61. Сигнес Кодоньер (El periodo, p. 140) даже не рассматривает той возможности, что *ОИ мог содержать следы пропаганды, которая исходила от иконопочитателей и тем не менее была благожелательна ко Льву. Поэтому объяснения, предлагаемые ученым, не могут быть признаны удовлетворительными (Никифор сказал это, чтобы придать больше объективности своей критике иконоборчества; или потому что сам патриарх играл ключевую роль в воцарении Льва; или источник попросту ошибся).

62. ThC, p. 49,15-17.

63. Ibid., II, 8, р. 48,15-49, 7.

64. Сигнес Кодоньер (El periodo, p. 209-211) признает в качестве реального лишь обвинение в снятии особого налога с иудеев. Однако и это далеко не доказано.

65. Поэтому Баришич (Barisic, Les sources de Genesios, p. 265) не совсем прав, когда он называет источник Продолжателя «ультра-иконофильским», так как тот объясняет различные бедствия нечестием императора. Иконоборчество действительно упомянуто в соответствующем пассаже (ThC, р. 73, 5-13), но император — нет. Напротив, там, где обличается нечестие Михаила, иконы не упомянуты.

66. Lemerle, Thomas le slave, p. 272.

67. Ibid., р. 283-284.

68. Genesios, р. 23, 82-85.

69. Gouillard, La vie d’Euthyme, p. 37, 204-205.

70. В частности, в хронике Георгия Амартола, написанной, скорее всего, до 847 г. См. Afinogenov, The Date of Georgius Monachus.

71. Haldon, Praetorians, p. 248-251. Сам факт, что «малоазиатская» версия восстания Фомы приписывает должность турмарха федератов при Льве именно Фоме, является сильным аргументом в пользу точки зрения Халдона против Тернера, который сомневается, что такой перевод имел место (Turner, Origins, p. 178).

72. Kopstein, Zur Erhebung des Thomas, S. 69.

73. Genesios, p. 35, 68-77.

74. ThC, p. 48, 5-15.

75. Acta Davidis, p. 237, 5-8.

76. Афиногенов, Константинопольский патриархат, с. 83-84.

77. Acta Davidis, p. 238, 5-16. Осторожное предпочтение, отданное Бьюри этой информации (History, p. 139, n. 3) оказалось полностью оправданным.

78. В этом смысле понял Генесия, в частности, Тредголд (Problem, p. 336). Бьюри (History, p. 139, n. 3) был более внимателен.

79. ThC, р. 41, 1. Ф. Винкельман замечает, что за Михаилом II «должны были стоять могущественные силы» (Winkelmann, Quellenstudien, S. 78).

80. Кроме довольно темного эпизода в Житии Петра Атройского: Laurent, La vie merveilleuse, p. 177-179 (cap. 57).

81. Couillard. La vie d’Euthyme, p. 37-39, cap. 11-12.

82. Theodori Studitae Epistulae, ep. 429, 30-34; ep. 532, 10-31; ep. 478, 50-53. См. также Афиногенов, Константинопольский патриархат, с. 82-83.

83. Некоторые источники даже говорят, что он боялся связываться с иконопочитателями: см., напр., Papadakis. The Unpublished Life of Euthymius of Sardis, p. 87, cap. 23, 6: edediei tremwn kai jrittwn sunayai polemon meta twn Naxhraiwn.

84. Georgius Monachus, p. 787, 20-788, 3.

85. К 821 г. Феоктист уже давно был монахом: ton palai magistron Qeoktiston up autou [Феодором Студитом] prwhn apokarqenta (Vita Theodori per Michaelem, 316C).

86. Он оставался на этой должности по крайней мере до начала 821 г. См. Theodori Epistulae, ep. 420.

87. Turner, Origins and Accession, p. 180,195.

88. Интересен случай, отраженный в письме Феодора Студита к стратигу Вриене (Theodori Epistulae, ep. 509), который, возможно, тождествен Вриеню, сыну Вардана Турка и кузену Льва V, упомянутому выше (см. прим. 17). В этом письме, написанном, очевидно, при Михаиле II, Феодор говорит о skuqrwph katastasiV своего адресата (стк. 7), явно не имеющем отношения к смерти его матери, основной теме послания, и противопоставляет его мудрость той, что обладают twn nun orwmenwn en telei (стк. 17). Феодор также говорит, что он увещевал брата Вриены Иоанна oisein th adeljikh sundiaqesei ta kata thn qeosebeian sou (стк. 47). Таким образом, Вриена/Вриень был в трудных обстоятельствах и, вероятно, смещен с должности. Ряд отождествлений, проводимых в связи с этим письмом Тернером (Origins and Accession, p. 186-187) чисто гипотетичен. Нет и никакой ясной аллюзии на гражданскую войну (ibid., p. 187, п. 91).

89. ThC, p. 166, 22. В 847 г. сыновья Льва появятся вновь при очень своеобразных обстоятельствах (см. ниже).

90. См. Афиногенов, Константинопольский патриархат, с. 39.

91. Не было ли возобновление иконоборчества в том числе и средством нейтрализовать именно это семейство?

92. См. Methodii Vita Theophanis, p. 26,11-14; Georgius Monachus, p. 772, 23-25.

93. См. об этом, на мой взгляд, единственно приемлемом, понимании пассажа из Scriptor Incertus, p. 336, 5-13: Winkelman, Probleme einer byzantinischen Prosopographie, S. 124-125.

94. ThC, 1,19, p. 30,19-31, 6.

95. Подобное повторится при Феофиле: см. Глава II и текст «Повести».

96. ThC, р. 25,21-26,4.

97. Ibid., р. 57,16-58,5.

98. Barisic, Les sources de Genesios, p. 260-266.

99. Kopstein, Zur Erhebung des Thomas, S. 64, Anm. 24.

100. Указано в Vita Theodori, 253В. См. также Доброклонский, Преп. Феодор, т. I, с. 286, прим. 3 (читай 4).

101. Turner, Origins and Accession, p. 184-187. См. также прим. 87.

102. Genesios, р. 70, 89-71, 2.

103. ThC, p. 63, 2-4; ср. Bury, History, p. 97-98; Treadgold, Revival, p. 239; Turner, Origins and Accession, p. 186.

104. Tou osiou Qeodwrou Stouditou Megalh KathchsiV. 16.

105. Vita Theodori, 317D-320A. Ср. Vita Nicolai Studitae, 900A.

106. Этот пассаж сохранился лишь по-церковнославянски: Великие Минеи Четий, Апрель, 93 (славянская нумерация). Издание полного текста Жития св. Никиты Мидикийского с восстановлением недостающих в греческом варианте частей по церковнославянскому переводу готовится ныне проф. Я. У. Русенквистом в Уппсале совместно с автором этих строк.

107. Великие Минеи Четий, там же.

108. Theodori Parva Catechesis, p. 258, cat. 74,8-9.

109. Theodori Epistulae, ep. 418, 13.

110. Вот последние фразы этих писем: Theodori Epistulae, ep. 418, 45-47: «...Величая и ваше благочестивейшее и многожеланное царство»; ер. 532, 274-275: «...Молимся, как положено, за боголюбивое ваше царство (eucomeqa kai upereucomeqa ojeilomenwV thV qeojilouV umwn basileiaV)».

111. Некоторые отголоски этих памфлетов можно найти в текстах студитской ориентации. Так, в Житии Феодора Михаил II назван «свинопасом» (Vita Theodori, 317C), а по сведениям Жития Игнатия Никиты Пафлагона (Nicetae Vita Ignatii, 493C) император придерживался ереси субботников, что отсылает к зафиксированным Продолжателем обвинениям (впрочем, взаимоисключающим) либо в иудаизме, либо в установлении субботнего поста: ThC, resp. p. 42,17-43, 5 и 48, 22-23.

Текст воспроизведен по изданию: "Повесть о прощении императора Феофила" и Торжество Православия. М. Индрик. 2004