ПОВЕСТЬ О ПРОЩЕНИИ ИМПЕРАТОРА ФЕОФИЛА

ПОЧЕМУ НЕ СОХРАНИЛСЯ АРХИВ МЕФОДИЯ?

Размышляя о состоянии источников, донесших до нас информацию о событиях, происходивших в Византии после 813 г., исследователь наталкивается на довольно интересное противоречие. С одной стороны, известно, что патриарх Мефодий сам был плодовитым писателем и поощрял занятия литературой, а с другой стороны, некоторые важнейшие аспекты его деятельности, в частности, само восстановление иконопочитания и конфликт со студитами в сохранившихся источниках освещены крайне скудно и с существенными искажениями. Мы располагаем текстами патриарха, посвященными «великой чистке», но они, можно сказать, сохранились чудом, будучи включены в состав канонических сочинений авторов гораздо более позднего времени. Не дошло до нас даже житие Мефодия, написанное Григорием Асвестой. Почему же получилось так, что преобладающая часть наследия патриарха и его сподвижников, явно достаточно обширного, оказалась утерянной, а сохранившиеся сочинения по большей части представлены одной-единственной рукописью каждое?

Пристальное изучение этого вопроса привело к тому, что многие на первый взгляд случайные обстоятельства стали складываться в определенную систему. Насколько убедительными будут мои выводы, судить читателю, однако мне представляется, что количество «случайных» совпадений достигло критической массы, и какое-то объяснение этому должно быть предложено. При всех гипотетических реконструкциях здесь необходимо строжайшим образом придерживаться «бритвы Оккама» (entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem), то есть не постулировать несколько утраченных источников или ветвей рукописной традиции там, где мог бы фигурировать один текст в одном-двух списках. Применение этого принципа вдвойне оправдано по отношению к рассматриваемому времени, потому что литературное творчество IX в., хотя и было неизмеримо обильнее по сравнению с предыдущим столетием, все же оставалось ограниченным, а распространение его все так же сдерживалось ограниченностью материальных ресурсов, т. е. соотношением цены книг и экономических возможностей, которые в тот период были гораздо более скромными, чем в последующие века ¹. [137]

Еще в 1990 г. мною была высказана мысль о том, что под покровительством патриарха Мефодия функционировал некий литературный «кружок», и что, в частности, Георгий Монах был его членом. В самом деле, логично предположить, что если имеется определенная группа авторов, пишущих в одно и то же время и проводящих одну и ту же политическую и идеологическую линию (например, возвеличение православных патриархов и их роли в борьбе против иконоборчества), то они, скорее всего, работали в контакте между собой и под единым руководством. Поскольку такая пропаганда служила прежде всего целям Мефодия, который в качестве патриарха и литературного деятеля имел все возможности выступать лидером и покровителем (по-современному спонсором) такого рода группы, весьма вероятно, что именно это он и делал. Подобные отношения хорошо документированы в случае с Игнатием Диаконом. Дальнейшие результаты, полученные мною в ходе исследования некоторых текстов, предположительно происходящих из окружения Мефодия, в особенности Жития Никиты Мидикийского монаха Феостирикта и хроники Георгия Монаха, позволили твердо датировать первоначальную версию последнего текста временем, когда Мефодий занимал Константинопольскую кафедру, и вскрыть тесное переплетение связей между произведениями, созданными под покровительством патриарха. Таким образом, исходная гипотеза нашла весьма впечатляющее подтверждение, как можно видеть из приводимой ниже схемы (см. с. 146).

Данная схема представляет текстуальную зависимость или перекрестные ссылки между определенной группой литературных памятников, созданных во время весьма краткого по продолжительности патриаршества Мефодия, распространяясь также назад и вперед, чтобы показать некоторые общие источники и ту рукописную традицию, которая донесла эти произведения до наших дней (точнее, ее наиболее раннюю стадию).

Чтобы сделать этот чертеж понятным, необходимо в расширенном виде воспроизвести здесь список, который был в свое время составлен для того, чтобы вписать в определенный историко-литературный контекст хронику Георгия Монаха и тем самым облегчить ее датировку.

1. Догматико-полемические труды патриарха Никифора прямо использованы или конкретно указаны в ссылках у следующих авторов: Игнатий Диакон, Феофан Пресвитер (Слово на перенесение мощей Никифора, BHG 1336-1337) ², Петр Монах (автор одного из Житий прп. Иоанникия, BHG 936) ³ и Георгий Монах ⁴. [138]

2. Феостириктово Житие Никиты в несокращенном виде послужило источником Георгию Монаху ⁵, а часть его была буквально скопирована Петром Монахом ⁶. Игнатий, возможно, также был знаком с этим Житием в его несокращенной форме, потому что он рассказывает о вещем сне императора Льва ⁷. Хотя Игнатий называет в качестве своего источника монахов Тарасиева монастыря на Босфоре, само описание сна подозрительно напоминает Феостириктово (как оно сохранилось по-церковнославянски), тогда как история о «судах, тюрьмах и пытках», которым Лев будто бы подверг монахов, чтобы узнать имя своего будущего убийцы, выглядит не слишком правдоподобной. Феостирикт говорит, что об этом сне ему сообщил некий человек, получивший эти сведения от жены Льва V Феодосии, так что было бы вполне естественно, если бы Игнатий изменил ссылку на источник так, чтобы она имела более прямое отношение к его герою. Тем не менее, эта связь обозначена пунктиром.

3. Георгий Монах также заимствовал из Жития Никифора Игнатия Диакона и из хроники Феофана Исповедника ⁸. [139]

Житие Иоанникия, написанное Петром, было доступно Савве, который использовал его в качестве источника для своего собственного Жития того же святого (BHG 934) ⁹.

Некоторые из перечисленных текстов имели весьма ограниченное распространение: сочинения Феофана Пресвитера и Петра Монаха сохранились каждое в единственном списке, а Житие Никиты вообще не дошло по-гречески в полном виде, потому что та единственная рукопись, где оно находится, содержит сокращенную версию ¹⁰. Насколько мне известно, ссылок на упомянутые произведения или следов их использования за пределами IX в. не отмечено. Поэтому представляется разумным предположить, что писатели Мефодиева «кружка» пользовались сочинениями друг друга, а также неким общим фондом или архивом, который, по всей вероятности, включал библиотеку покойного патриарха Никифора. Если так, то нет ничего особо удивительного в том, что Георгий Монах имел в своем непосредственном распоряжении некоторые из источников Феофана Исповедника ¹¹, потому что Георгию Синкеллу эта библиотека должна была быть доступна по должности, как келейнику патриарха Тарасия, а у Никифора не было никаких причин отказывать в пользовании ею Феофану, когда тот продолжил дело своего умершего друга.

По крайней мере один из памятников, показанных на схеме, сохранился в рукописи, восходящей примерно к тому же самому периоду, когда жили и творили Георгий, Петр, Игнатий и Мефодий. Это хроника Феофана, самый древний список которой, Parisinus gr. 1710, датируется не позднее середины IX в. Любопытно одно обстоятельство: эта рукопись с большой уверенностью определяется как продукт Студийского скриптория ¹². Не представляется правдоподобным, чтобы разветвление рукописной традиции «Хронографии» произошло до середины IX в. так, чтобы Георгий, писавший в 846/847 г., мог использовать другой список с того же прототипа, от которого происходит и парижский кодекс, особенно если учитывать, что сочинение Феофана к этому времени, видимо, существовало в виде собрания непереплетенных тетрадей ¹³ [140] Для П. Яннопулоса это не создает никаких проблем, потому что он обходит полным молчанием возможность того, что Георгий имел доступ к «Хронографии» уже на столь ранней стадии ее существования. Весьма маловероятно, чтобы Георгий имел дело с рукописью из библиотеки Студийского монастыря, потому что этот хронист был горячим сторонником Мефодия (и, как уже говорилось, очевидно, работал под его покровительством), а патриарх к тому времени находился в острой конфронтации со студитами. Поэтому для начала можно предположить, что использованный Георгием список Феофана в очень скором времени каким-то образом оказался в Студийском монастыре.

Теперь посмотрим, что случилось с хроникой самого Георгия Монаха. Поскольку к середине X в. это произведение (в своей второй, переработанной редакции, называемой здесь «вульгата») уже пользовалось значительной популярностью, и его самые ранние списки датируются X в., изучение рукописной традиции само по себе не может дать достаточно информации о наиболее раннем периоде бытования хроники, а тем более о конкретных обстоятельствах, при которых она была переработана. И здесь помощь приходит с неожиданной стороны. Церковнославянские четьи минеи, бытовавшие на Руси, восходят, как будет показано в отдельной работе, к осуществленному в XII в. переводу собрания студийских дометафрастовых миней, которое, в свою очередь, приобрело окончательный вид в основном во второй половине IX в., но во всяком случае примерно до 920 г. Два тома из этого собрания содержат эксцерпты, дословно заимствованные из вульгаты Георгия Монаха ¹⁴. Сравнение церковнославянского перевода вульгаты (так называемого «Временника») с этими фрагментами показывает, что заимствование из «Временника» на славянской почве полностью исключается. Упомянутые два текста явно были переведены с греческого как составная часть миней за соответствующие месяцы. Поскольку terminus post quem для появления вульгаты — 871/872 г., у нас остается довольно короткий временной промежуток, в течение которого два эксцерпта из хроники могли быть вставлены в четьи минеи, что, в свою очередь, сильно повышает вероятность того, что переработка сочинения Георгия Монаха происходила в том же самом месте, что и составление данных миней. А вот место это, по крайней мере для тома за месяц май, можно определить с уверенностью. Сразу после повести о св. Арсении, заимствованной у Георгия Монаха, славянская четья минея помещает похвальное слово тому же святому, написанное [141] Феодором Студитом, которое озаглавлено следующим образом: феодора худаго прозвитера игоумена стоудинскаго..., что может быть восстановлено как Qeodwrou tou elacistou presbuterou hgoumenou twn Stoudiou ¹⁵. Это, несомненно, авторское заглавие, и его сохранение, в любом случае вызывающее удивление, предполагает вряд ли более чем одно копирование после смерти писателя. Для декабрьского тома студийское происхождение очень вероятно просто потому, что аргументы, свидетельствующие в пользу изначального единства всего собрания, чрезвычайно сильны. Поэтому представляется, что студийские монахи, дополняя свои четьи минеи, пользовались только что появившейся второй версией хроники Георгия Монаха. А это, в свою очередь, означало бы, что первоначальная ее версия оказалась в Студийском монастыре уже на ранней стадии своего бытования. Поскольку первая редакция хроники, в отличие от вульгаты, не получила широкого распространения, очень возможно, что туда попала не какая-то из копий, а собственно оригинал.

Похожая ситуация наблюдается с Житием Никиты Мидикийского, написанные Феостириктом. В настоящее время этот текст отражен в двух источниках: в рукописи Vaticanus gr. 1660, содержащей сокращенный греческий текст, и русской церковнославянской четьей минее за апрель, где памятник представлен полностью. Оригинал славянского перевода и ватиканский кодекс явно восходят к одному и тому же прототипу. Однако Vaticanus gr. 1660, согласно колофону, был переписан в Студийском монастыре в 916 г., а это значит, что Житие Никиты сохранилось исключительно в собраниях студийского происхождения. Таким образом, пока что мы видим, что хроника Георгия и два ее источника, относящиеся к тому же времени, из которых один — весьма редкий, скорее всего, оказались в одном и том же месте не позднее середины IX в.

Что касается Жития Никифора Игнатия Диакона, то самым ранним его рукописным свидетельством является кодекс Vaticanus gr. 1667, относящийся к той же самой группе из четырех студийских минейных рукописей, которые были переписаны в первые десятилетия X в. и в следующем столетии отправлены в Гроттаферратский монастырь, что и вышеупомянутый Vaticanus gr. 1660 ¹⁶. Опять-таки, самый ранний список Жития патриарха Тарасия того же автора — это кодекс Bodleianus [142] Baroccianus gr. 238, которому Эрхард приписывал студийское происхождение ¹⁷. Хотя эта точка зрения была отвергнута по кодикологическим соображениям ¹⁸, нет никаких сомнений в том, что рукопись была скопирована со студийского прототипа, который, в свою очередь, через еще одно посредствующее звено восходил к оригиналу февральского тома русских четий миней ¹⁹.

Единственная рукопись, в которой сохранилось Слово на перенесение мощей Никифора, написанное Феофаном Пресвитером, — один из самых ярких образцов Мефодиевой пропаганды — это Marcianus gr. 359, X в. В указанном кодексе, представляющем собой четью минею за два месяца, март и апрель, интересно то, что его апрельская часть демонстрирует близкое родство с уже упоминавшимся студийским кодексом Vaticanus gr. 1660, а также с русской церковнославянской четьей минеей за тот же месяц. Дело в том, что три агиографических текста, а именно, мученичества Фервуты (BHG 1511), Саввы Готфина (BHG 1607) и Каллиопия (BHG 290) в греческом оригинале не обнаруживаются более нигде, кроме как в ватиканском и венецианском кодексах — но при этом все они представлены в русской минее за апрель. Более того, доиконоборческие тексты мартовской части кодекса Marcianus gr. 359 демонстрируют точно такую же близость к русской церковнославянской минее за месяц март, потому что последняя содержит три текста, для которых венецианская рукопись является единственным греческим свидетелем, а именно мученичества Пиония (BHG 1546), Савина (BHG 1612) и Ионы и Варахисия (BHG 942). По некоторым текстам Marcianus gr. 359 может быть даже помещен в одну стемму с ватиканским кодексом ²⁰. Так что не остается практически никаких сомнений в том, что венецианская рукопись была переписана если не в самом Студийском монастыре, то, во всяком случае, со студийских оригиналов. Получается, что еще одно произведение Мефодиева кружка бытовало в студийской среде и нигде кроме нее.

Рассмотрим теперь Житие Иоанникия, составленное Петром. Как и многие из уже упоминавшихся памятников, оно сохранилось в [143] одном-единственном списке — кодексе Coislinianus 303, X в. Рукопись содержит собрание палестинских житий и мученичеств, окончание которого четко обозначено записью переписчика на л. 280 ²¹. Затем следуют еще четыре текста, из которых лишь два — агиографического характера. Эти два произведения — Житие Иоанникия и похвальное слово св. Арсению Феодора Студита. Последнее не имело широкого распространения в Византии (критическое издание Ниссена основано лишь на двух списках ²²), так что наиболее вероятным местом, где писец мог его раздобыть, без сомнения, является Студийский монастырь. Но в таком случае и Житие Иоанникия он, скорее всего, нашел там же. Напомним, что сочинение Петра было доступно Савве, который составил свое собственное жизнеописание Иоанникия по поручению, как заявляет сам агиограф, игумена монастыря Антидион Иосифа ²³. Кто бы ни был действительным заказчиком, самая старая рукопись Жития, написанного Саввой, — это Vaticanus gr. 1667, один из четырех студийских кодексов начала Х в., о которых говорилось выше. По крайней мере еще одно сочинение Саввы, похвальное слово Феофану Исповеднику, было включено в состав студийских четьих миней под 12 марта примерно в это же время. Можно предположить, что поскольку Савва переписал биографию Иоанникия в интересах студитов (общеизвестно, что он устранил оттуда жесткую критику Петра в адрес Феодора и его последователей), то именно они и снабдили его материалами для такого предприятия, т.е. в первую очередь предоставили в его распоряжение Житие, написанное Петром. Если это так и было, то последнее произведение было доступно студитам уже во время первого патриаршества Игнатия (847-858), которым обычно датируется работа Саввы.

Перейдем теперь к догматико-полемическим трудам патриарха Никифора. Здесь проблема стоит несколько в ином аспекте. Как случилось, что никаких следов знакомства с ними не обнаруживается в объемистом корпусе сочинений патриарха Фотия, который глубоко почитал Никифора как одного из своих самых славных предшественников на Константинопольской кафедре и не жалел похвал для единственного его сочинения, которое попало ему в руки — «Бревиария» ²⁴? Было ли такое место в Византии, где работы одного из выдающихся богословов периода [144] иконоборчества могли сохраняться недоступными для Константинопольского патриарха, но при этом быть переписанными на пергамене в X в.? Ответ напрашивается сам собой — библиотека Студийского монастыря. Отличной иллюстрацией того, насколько трудно было патриарху получить доступ к этому книгохранилищу, если он находился со студитами в не слишком приязненных отношениях, служит любопытная история, случившаяся при Мефодии. Последний обвинил студитов в том, что они хранят полемические сочинения Феодора Студита, направленные против патриархов Тарасия и Никифора. Монахи ответили, что Мефодий никогда не узнал бы о существовании этих текстов, если бы не воспользовался услугами своего шпиона. Патриарх тогда хитроумно возразил, что это был двойной агент, и что студиты намеренно предоставили ему памфлеты Феодора, чтобы «запугать» предстоятеля Константинопольской церкви ²⁵. Значит, чтобы проникнуть в библиотеку монастыря, даже высшим чинам византийского духовенства иногда приходилось прибегать к замысловатым уловкам.

Обобщение изложенных выше фактов и правдоподобных предположений приводит меня к мысли, что тексты, происходившие из круга Мефодия или же служившие общим источником для писателей, работавших под эгидой патриарха, каким-то образом очутились в библиотеке Студийского монастыря очень скоро после 847 г. На первый взгляд такое развитие событий кажется невозможным, учитывая ожесточенное столкновение между Мефодием и студитами, не утратившее актуальности до самой его смерти. Однако именно этот конфликт и мог послужить основанием для перемещения архива. Как мне кажется, вскоре после 847 г. произошло следующее. Все влиятельные лица из окружения Мефодия умерли или во время его патриаршества (Феофан Начертанный и Михаил Синкелл в 845 г., Иоанникий в 846 г.), или лишь немного позже (Игнатий Диакон). Если в основе архива, о котором здесь идет речь, действительно лежала библиотека Никифора, то это было частное собрание, не принадлежавшее библиотеке патриархата. То, что у Никифора имелась собственная коллекция рукописей, подтверждает Фотий, согласно которому император не отнял у низложенного патриарха его книг ²⁶. Поскольку довольно сложно допустить, что император разрешил ссыльному Никифору забрать с собой какую-либо часть [145] официальной библиотеки патриархата, это должно было быть частное собрание (возможно, оно передавалось по наследству сначала Никифору от Тарасия, а потом Мефодию от Никифора, со временем увеличиваясь в размерах). Однако после смерти Мефодия 14 июня 847 г. архив из-за отсутствия законных наследников, по-видимому, остался в патриарших палатах и был обнаружен там новопоставленным патриархом Игнатием. Но собрание это, несомненно, включало полемические сочинения, созданные самим Мефодием и, возможно, его соратниками во время столкновения со студитами, и содержавшие резкую критику в адрес последних. Между тем, Игнатий был ближайшим союзником, если не ставленником, студитской группировки. Если бы он поместил найденный архив в библиотеку патриархата, его враги могли легко использовать такие произведения против его друзей и его самого. Поэтому Игнатию нужно было найти место, где эти документы находились бы в безопасности, и выбор здесь представлялся очевидным — библиотека Студийского монастыря. Заполучив этот, вероятно, весьма объемистый архив, студиты стали извлекать из него отдельные произведения и переписывать их, но сколько материалов так никогда и не дождалось своей очереди, остается только догадываться. Что можно отбросить сразу, так это мысль о сознательном уничтожении рукописей. Воспитанники Феодора Студита относились к написанному слову с почти религиозным благоговением. Однако если рукописный текст помещался на нестойком носителе (например, папирусе) или не был переплетен, шансов сохраниться в течение многих веков у него практически не было.

Комментарии.

1. См. классическую работу Манго: Mango, The Availability of Books.

2. См. Theophanis Presbyteri Narratio.

3. Petri Vita Ioannicii, 417B—420C = Nicephori Apologeticus de sacris imaginibus // PG 100, 580C-592A.

4. См. Афиногенов, «Обличение и опровержение».

5. То, что Георгий использовал несокращенную версию, можно видеть даже из второй редакции хроники (т. н. вульгаты). На знаменитой аудиенции в императорском дворце 25 декабря 814 г. патриарх Никифор спрашивает собравшихся сановников: «Пали при Льве и Константине Исаврийских святые иконы, или нет?». Получив утвердительный ответ, он говорит: «Стало быть, они, конечно, стояли (oukoun istanto pantwV)», Georgius Monachus, p. 779,4. Этой ремарки нет в сохранившемся (сокращенном) греческом тексте, но она присутствует в церковнославянском переводе: да оуже оубо стояху. Славянская версия также содержит историю о сне императора Льва V (см. ниже).

6. Как установлено проф. Я. У. Русенквистом на основе выполненного мною обратного перевода с церковнославянского, весь эпилог Жития Никиты, сохранившийся только в русских четьих минеях, был полностью заимствован Петром лишь с минимальными изменениями, в основном относящимися к священному сану Никиты (Иоанникий такого сана не имел).

7. The Life of the Patriarch Tarasios, ch. 67, p. 163-164. Соответствующее место в Житии Никиты: Великие Минеи Четий, апрель, 92 (славянская пагинация), и у Георгия Монаха: Летовник, л. 358.

8. Однако, в противоположность общепринятому мнению, я полагаю, что заимствования из Феофана (в отличие от параллелей с его сочинением) ограничиваются периодом от Льва IV до Михаила I (775-813 г.). Относительно заимствований из Игнатия см. testimonia издателя Де Боора, Georgius Monachus, p. 788 и 792.

9. Как показано С. Манго: The Two Lives of St. Ioannikios.

10. См. Афиногенов, Церковнославянский перевод Жития Никиты.

11. Как я пытаюсь доказать в: Afinogenov, A Lost 8 ^th Century Pamphlet.

12. См. Фонкич Б. Л. О датировке и происхождении парижского списка «Хронографии» Феофана (Cod. Paris, gr. 1710) // Византийские очерки М., 1996, с. 183-186; Yannopoulos P. Les vicissitudes historiques de l’Chronique de Theophane // Byzantion, 70, 2000, p. 527-553, p. 539.

13. Ibid., p. 544.

14. Май: Повесть о св. Арсении под 8-м числом (= Georgius Monachus, p. 567,1-574,10); Декабрь: история о свт. Амвросии и императоре Феодосии (= ibid., p. 557, 25-559, 6 + 576, 22-580, 20).

15. Цитируется по Волоколамской минее последней четверти XV в. (РГБ, ф. 113, № 199 (597), л. 167а).

16. См. Canart P. Cinq manuscrits transferee directement du monastere de Stoudios r celui de Grottaferrata // Bizancio e 1'Italia. Raccolta di studi in memoria di Agostino Pertusi, Milan, 1982, p. 22-28.

17. Ehrhard, Uberlieferung und Bestand, Bd. I, S. 576-577.

18. Hutter I. Corpus der byzantinischen Miniaturenhandschriften, Stuttgart, 1977, III, S. 237.

19. Это вытекает из изучения рукописной традиции Жития Порфирия Газского Марка Диакона. См. Афиногенов, Церковнославянский перевод Жития св. Порфирия.

20. См. Афиногенов, Житие Феодора Сикеота.

21. Devreesse, Le fonds Coislin, p. 288.

22. Nissen Th. Das Enkomion des Theodores Studites auf den hi. Arsenics // Byzantinisch-neugriechische Jahrbiicher, 1, 1920, S. 246-262.

23. Sabae Vita Ioannicii, p. 333.

24. См. Photii Bibliotheca. cod. 66, 164AB.

25. См. Darrouzes, Le patriarche Methode, p. 51, 216-220 и Афиногенов, Константинопольский патриархат, с. 106.

26. Photius, Epistulae et Amphilochia, Ep. 98, 42-43. Наблюдение принадлежит П. Александеру: Alexander, The Patriarch Nicephorus, p. 148.

Текст воспроизведен по изданию: "Повесть о прощении императора Феофила" и Торжество Православия. М. Индрик. 2004