55. К ГРИГОРИЮ ДЯДЕ (59).

Прерывая молчание, все причины несогласия с дядею находит в собственных грехах своих, и просит прекратить сие несогласие, вредное для целых городов и народов, с своей же стороны соглашается на принятие всех тех мер, какие придумает дядя. (Писано в 371 году).

Молчах, еда и всегда умолчу и потерплю (Иса. 42, 24) долее, чтобы против себя самого подтвердить, как несносен вред молчания, когда не буду и сам писать и слушать обращающего ко мне слово? Ибо, доселе терпеливо державшись этой печальной мысли, нахожу для себя приличным сказать словами Пророка: терпех яко раждающая, – терпел, всегда желая или свидания или слова, и всегда не получая сего за грехи мои. Другой сему причины не могу и придумать, но уверяюсь, что за старые свои грехи несу наказание в разделении с своею любовью, если только, кому бы то ни было, тем паче мне, которому ты сначала был вместо отца, дозволено будет в рассуждении тебя употребить это слово: разделение. Но теперь грех мой, подобно какому-то густому облаку облекая меня, произвел неведение всего этого. Ибо, когда посмотрю, что случившееся, кроме причиненной мне печали, не принесло [134] никакого иного плода; тогда не справедливо ли приписывать мне настоящее грехам своим? Но если грехи причиною происшедшего, то пусть это, по крайней мере, положит конец неприятностям. И если тут было что по предусмотрению, то намерение, без сомнения, выполнено; потому что немалое время нес я утрату. Почему не удерживаясь долее, первый отверз я уста, и умоляю тебя вспомнить обо мне, а также и о себе, который во всю жизнь больше, нежели сколько требовалось по твоему родству, показывал о мне попечения; умоляю ради меня полюбить теперь и город, а не чуждаться его по моей вине.

Итак, ежели есть какое утешение о Христе и какое общение Духа, и ежели есть сколько-нибудь сердоболия и сострадательности; то исполни мою просьбу, прекрати все приводившее в уныние, положи некоторое начало тому, что веселило бы на будущее время; сам веди других к лучшему, а не за другим следуй, куда не должно; потому что и телесные черты нельзя признать кому-либо так собственно принадлежащими, как душе твоей принадлежит мир и кротость. Такому же человеку прилично привлекать к себе других и делать, чтобы все приближающиеся к тебе исполнялись кротостью твоего нрава, как благовонием некоего мира. Ибо, ежели и есть теперь нечто противоборствующее, то в скором времени и оно познает благо мира. Но пока от несогласия имеют место клеветы, по необходимости непрестанно растут худые подозрения. Потому и им неприлично не порадеть обо мне, а более всех неприлично твоей чести. Ибо, если и погрешаю в чем, то вразумленный исправляюсь. Сие же не возможно без свиданий. А если не сделал я несправедливости; то за что меня ненавидят? И сие-то представляю в собственное свое оправдание. [135] Но что скажут о себе церкви, которые не на добро себе участвуют в нашем несогласии, об этом лучше молчать. Ибо веду слово не для того, чтобы оскорбить, но чтобы положить конец оскорбительному. От твоего же благоразумия ничто, конечно, не сокрыто; напротив того и сам в уме своем изобретешь и другим скажешь нечто такое, что гораздо важнее и совершеннее придуманного мною; потому что прежде меня видел ты вред, какой терпят церкви, и больше моего скорбишь о том, издавна наученный Господом не презирать никого из меньших. Теперь же вред ограничивается не одним или двоими, но целые города и народы участвуют в наших несчастиях. Ибо нужно ли и говорить о той молве, какая идет о нас в странах отдаленных? Потому прилично твоему великодушию уступить любопритольность другим, лучше же сказать, если возможно, истребить ее и в их душе, а самому препобедить огорчительное терпением. Ибо мстить свойственно всякому прогневанному: а стать выше самого гнева – это свойственно тебе одному, и разве тому, кто близок к тебе по добродетели. Не скажу еще того, что негодующий на меня изливает гнев свой на человека, не сделавшего никакой несправедливости. Поэтому или прибытием своим, или письмом, или приглашением к себе, или каким тебе угодно способом утешь мою душу. А мое желание, чтобы твое благочестие явило себя Церкви, и самым лицезрением твоим и словами твоей благодати подало врачевание мне и вместе народу. Поэтому, если возможно сие, то всего лучше будет; а если угодно тебе и другое что, примем и то. Только снизойди на мою просьбу, и извести наверное о том, что заблагорассудится твоему благоразумию.