48. К МОНАХИНЯМ (52).

Изъявляет свою радость, что старанием епископа Воспория уничтожены взаимные сомнения о православии, как св. Василия, так и сих монахинь; рассуждает о слове: единосущный, которое отвергали некоторое, как и отцы антиохийские, не вполне разумел оное, и которое ограждает веру от ересей и Ариевой и Савеллиевой; опровергает утверждавших, что Дух прежде Отца и Сына по времени и порядку. (Писано в начале епископства).

Сколько печалила меня прежде неприятная молва, поразившая слух мой, столько обрадовал боголюбивейший епископ, брат наш Воспорий, рассказав лучшее о вашем благоговении. Ибо уверил, по благодати Божией, что все разглашаемое было выдумкою людей, не знающих точной правды о вас. Присовокупил же, что нашел у вас нечестивые на меня клеветы, притом такого рода, что могли их выговорить только люди, не думающие и за праздное слово дать отчет Судии в праведный [121] день воздаяния Его. Посему возблагодарил я Господа, и сам исцелившись от несправедливого о вас мнения, принятого мною, как видно, в следствие клеветы людской, и о вас услышав, что оставили ложные обо мне мысли, как скоро узнали утверждаемое братом нашим, который, излагая вам собственное свое мнение, конечно с тем вместе объявил и мое; потому что у нас у обоих один образ мыслей о вере; так как мы наследники тех же отцев, некогда в Никее провозглашавших великое провозвестие благочестия, в котором все прочее вовсе не подлежит пересудам, только слово: единосущный, худо будучи понимаемо, еще не принято некоторыми. И таковых справедливо иной укорит, но опять их же удостоит и извинения. Ибо кто не следует отцам, и речение их не признает более несомненным, чем свое мнение, тот, конечно, заслуживает обвинение, как человек исполненный кичения. Но с другой стороны, кто оставляет сие речение в подозрении, потому что оно опорочено другими, тот, по видимому, в довольной мере свободен от обвинения. И действительно, отцы, собравшиеся по делу Павла Самосатского, опорочивали сие речение, как не совсем удачное: Они говорили, что слово: единосущный, заключает в себе понятие о сущности и о том, что от сей сущности; почему разделенная уже сущность тем частям, на которые она разделена, дает наименование единосущного. Но такая мысль имеет разве место в рассуждении меди и монет, сделанных из меди; в рассуждении же Бога Отца и Бога Сына не усматривается такой сущности, которая была бы первоначальнее и выше Обоих; потому что и думать и говорить это – выше всякого нечестия. Ибо что может быть первоначальнее Нерожденного? Таковою хулою уничтожилась бы и вера в Отца и Сына; потому [122] что от одного происшедшие суть уже между собою братья.

И поелику тогда еще были утверждавшие, что Сын приведен в бытие из небытия; то, чтобы отсечь и это нечестие, употребили слово: единосущный. Ибо соединение Сына со Отцем – не во времени и не в пространстве. Но и предыдущие слова показывают, что отцы имели сию мысль: ибо, сказав: Свет от Света, и от сущности Отца Сын рожден, а не сотворен, присовокупили к сему слово: единосущный, давая тем разуметь, что какое понятие придает кто-либо слову «свет» в отношении к Отцу, такое же приличествует и в отношении к Сыну; ибо свет истинный, относительно к самому понятию о свете, не будет иметь никакого различия с светом истинным. – Итак, поелику Отец есть свет безначальный, а Сын – свет рожденный, но и Каждый из Них есть свет и свет; то справедливо употребили слово: единосущный, чтобы выразить равночестность естества. Ибо не братья между собою называются единосущными, как понимали некоторые; напротив того, когда и Виновник и имеющий бытие от Виновника суть одного и того же естества, тогда называются они единосущными. Но то же речение исправляет и зло, произведенное Савеллием; потому что уничтожает тождество Ипостасей, и вводит совершенное понятие о Лицах. Ибо единосущное не одно и то же с самим собою, но иное с чем-то иным. Почему прекрасно и благочестиво сие речение; оно как определяет свойство Ипостасей, так выражает безразличие естества.

А когда научаемся, что Сын от сущности Отца, и притом рожден, а не сотворен; тогда не впадаем в плотские понятия о страстях. Ибо не отделилась сущность от Отца в Сына, и родила не истекши или отделив от себя нечто, как растения [123] производят плоды; но образ Божия рождения неизглаголан и недомыслим человеческому рассудку. Ибо, действительно, низкому и плотскому уму свойственно уподоблять вечное тленному и привременному, и думать, что как раждается телесное, так подобно сему раждает и Бог. К учению благочестия должно восходить от противного. Поелику так раждают смертные; то не так раждает Бессмертный. Посему не должно и отрицать Божия рождения, и осквернять своей мысли понятиями плотскими.

А Дух Святый и исчисляется со Отцем и Сыном, почему и выше твари; и поставляется на определенном месте, как научены мы в евангелии самим Господом, сказавшим: шедше, крестите во имя Отца и Сына и Святого Духа (Матф. 28, 19). Но кто ставит Его прежде Сына, или говорит, что Он первоначальнее Отца, тот противится Божию повелению и чужд здравой веры, соблюдая не тот образ славословия, какой принял, но сам от себя, в угодность людям, вымышляя новое учение. Ибо, если выше Бога, то не от Бога. Но написано: Дух, Иже от Бога (1 Кор. 2, 12). Если же от Бога; то как первоначальнее Того, от Кого Он? Да и какое безумие, когда один Нерожденный, говорить, что иное нечто – выше Нерожденного? Но Дух не первее и Единородного; потому что нет ничего среднего между Сыном и Отцем. Если же Дух не от Бога, но чрез Христа; то Его вовсе нет. Посему нововведение в порядке ведет к отрицанию самого бытия, и есть отрицание всей веры. А поэтому равно нечестиво, как низводить Духа на степень твари, так ставить Его прежде Сына или Отца, в отношении или ко времени, или к порядку. Вот ответ на то, о чем, как слышал я, спрашивало ваше благоговение. Если же даст Господь, будем с вами вместе, то, может быть, скажем о сем нечто [124] более, и сами найдем у вас удовлетворительное решение на то, что и мы желаем знать.