9. К МАКСИМУ ФИЛОСОФУ.

Хвалит его за любовь к Богу и ближнему, дает свой суд о сочинениях Дионисия александрийского, и свое мнение о выражении: подобное по сущности. В заключении просит Максима посещать его, или писать к нему (около 361 г.).

Слова действительно суть изображения души. Поэтому и я узнал тебя из письма, сколько, как [40] говорится, льва узнают по когтям; и порадовался, нашедши, что неленостно стремишься к первым и важнейшим из благ; разумею любовь к Богу и любовь к ближнему. А за признак одной любви беру твое благорасположение ко мне, за признак же другой – ревность к познанию. Всякому же Христову ученику известно, что в сих двух благах заключается все.

Что касается до сочинений Дионисия, которых просишь, то весьма многие из них доходили до меня, но теперь не имею у себя книг, потому и не послал. А мое мнение о них таково. Не все хвалю у Дионисия, иное же и вовсе отметаю: потому что, сколько мне известно, он почти первый снабдил людей семенами этого нечестия, которое столько наделало ныне шуму; говорю об учении аномеев. И причиною сему полагаю не лукавое его намерение, а сильное желание оспорить Савеллия. Обыкновенно, уподобляю я его садовнику, который начинает выпрямлять кривизну молодого растения, а потом, не зная умеренности в разгибе, не останавливается на середине, и перегибает стебель в противную сторону. Подобное нечто, нахожу я, было и с Дионисием. В сильной борьбе с нечестием Ливиянина, чрезмерным своим ревнованием, сам того не примечая, вовлечен он в противоположное зло. Достаточно было бы доказать ему только, что Отец и Сын не одно и то же в подлежащем, и удовольствоваться такою победою над хульником. Но он, чтобы во всей очевидности и с избытком одержать верх, утверждает не только инаковость ипостаси, но и разность сущности, постепенность могущества, различие славы, а от сего произошло, что одно зло обменил он на другое, и сам уклоняется от правого учения. Таким образом далее разногласит с собою в своих сочинениях: то отвергает [41] единосущие, потому что противник худо воспользовался этим понятием, когда отрицал Ипостаси, то принимает оное, когда защищается против своего соименика. Сверх же сего и о Духе употребил он речения всего менее приличные Духу, – исключает Его из поклоняемого Божества, и сопричисляет к какому-то дольнему, тварному и служебному естеству. Таков-то сей Дионисий!

Если же надобно и мне сказать собственное свое мнение; то выражение подобное по сущности, когда соединено с сим понятие безразличия, принимаю за выражение, ведущее к тому же понятию, как и слово: единосущное, по здравому разумению сего последнего. Это имея в мысли и отцы никейские, наименовав сперва Единородного Светом от Света, Богом истинным от Бога истинного, и подобными сему именами, по необходимому следствию присовокупляют слово: единосущный. Итак невозможно представить какого-либо различия ни между светом и светом, ни между истиною и истиною, ни между сущностью Единородного и сущностью Отца. Почему, если кто примет выражение сие ¹ по сказанному мною, то и я допускаю оное. А если кто от подобного отсекает безразличие, как сделано это в Константинополе, то речение сие для меня подозрительно; потому что унижает славу Единородного. Ибо привыкли мы не редко представлять себе подобие в изображениях, которые имеют слабое сходство с первообразами, и далеко их ниже. Итак, поелику слово «единосущный», по моему мнению, менее может быть извращаемо в своем значении, то сам я стою за сие слово.

Но почему, наилучший мой, не приходишь ко мне, чтобы поговорить нам о подобных предметах при [42] личном свидании, и не доверять столь важных истин бездушным письменам, особливо, когда и в других случаях не очень решаемся пускать в народ собственные свои мнения? И ты не отвечай мне, как отвечал Диоген Александру, что от тебя сюда столько же пути, сколько отсюда до тебя, потому что я своими недугами, почти как дерево, всегда удерживаюсь на одном месте; а при этом почитаю одним из первых благ – жить в скрытности. Но ты и здоров, как сказывают, и притом сделался гражданином вселенной; поэтому справедливо тебе будет приходить и сюда как в свою область. Ибо, хотя вам – людям деятельным приличны многолюдство и города, где показываете свои доблестные деяния: однако же для созерцания и умственной деятельности, вводящей нас в общение с Богом, добрый содейственник – безмолвие; а безмолвие, скажу так с самим подающим нам оное Богом, в обилии и без оскудения возделываем мы в пустыне. Если же непременно должно увиваться около сильных и ни во что ставить нас лежащих на земле; то пиши о другом, и тем доставишь удовольствие.

Комментарии

1. Подобное сущности.