ОТ РЕДАКЦИИ

В научном наследии крупнейшего русского индолога XIX в. Ивана Павловича Минаева особое место занимают его индийские дневники. В Индии Минаев побывал трижды — в 1874—1875, 1880 и 1885—1886 гг. Во время первого путешествия он также посетил Цейлон и Непал, а во время третьего — Бирму.

Результаты путешествия 1874—1875 гг., наиболее продолжительного, обобщены им в известной книге «Очерки Цейлона и Индии. Из путевых заметок русского» (СПб., 1878, части I—II), а также в нескольких исторических, этнографических и публицистических статьях. Однако свои впечатления от второй и третьей поездок И. П. Минаев так и не успел превратить в законченное исследование. Он умер в расцвете творческих сил, оставив после себя свыше 130 опубликованных и ряд незавершенных работ, в том числе — свои индийские дневники.

Путевые заметки обычно пишутся не для современников или потомков, а в первую очередь для самого себя. «Дневники» И. П. Минаева в этом отношении — не исключение. Свои наблюдения, оценки, настроения и мысли Минаев записывал день за днем и, разумеется, без какой-либо классификации и системы. Мимолетные впечатления и детальные описания, рассуждения разнообразных собеседников, их скрытые намеки и откровенные высказывания, зафиксированные в «Дневниках», он редко сопровождал сколько-нибудь значительными пояснениями. Сам И. П. Минаев в них не нуждался, а с запросами возможных будущих читателей он, естественно, не считался при составлении дневников. Мы имеем основание [4] предполагать, что Минаев хотел по возвращении в Россию превратить их в новый обширный труд или в серию развернутых очерков ¹. Напомним, что именно так он поступил с дневником своего первого путешествия. О намерении Минаева опубликовать свои дневники говорят также те немногие страницы, относящиеся, в частности, к путешествию по Бирме, которые отлились в законченную литературную форму в самом процессе записывания. Во всяком случае, можно утверждать без риска впасть в ошибку, что в том виде, в каком путевые заметки двух последних поездок ныне предстают перед читателем, т.е. в их дословном воспроизведении, они не были бы опубликованы самим автором.

Дневники Ивана Павловича Минаева нуждаются, таким образом, в пояснениях исторического, социально-экономического, политического, лингвистического и биографического характера. В силу особенностей такого литературного жанра, как дневники, освещение крупнейших событий в Индии и Бирме, которых нередко касаются записи 1880 и 1885—1886 гг., дано очень неравномерно. Порой события изображены необычайно рельефно, порой же — фрагментарно, показаны только отдельными своими сторонами. Они запечатлены иногда лишь в скупом словесном рисунке, в то время как по смыслу речь идет о многокрасочном полотне, с большим историческим фоном, отлично знакомом автору, но далеко не всем читателям.

Ярким примером может послужить краткая фраза, которую 14 февраля 1880 г. И. П. Минаев посвятил Васудеву Балванту Пхадке (см. прим. 68), славному борцу и защитнику угнетенных индийских масс, осужденному в 1879 г. английским судом на бессрочную каторгу: «Пхадке имел чистые, высокие намерения, неудачу его не трудно было предсказать». Минаев ограничился здесь тем, что выразил в немногих словах чувство искреннего преклонения перед Пхадке и одновременно дал верную, но нерасшифрованную оценку его деятельности, нуждающуюся, следовательно, в пояснении,— в изложении политической биографии Пхадке, истории самого подвига и его значения для освободительной борьбы народов Индии.

Пример этот показывает, что задача пояснить в примечаниях смысл отдельных записей (притом записей весьма разнообразного характера) оказалась очень сложным делом. [5]

После кончины инициатора и первоначального подготовителя данного издания — академика Алексея Петровича Баранникова этот труд продолжила и завершила группа работников Института востоковедения.

* * *

Иван Павлович Минаев принадлежал к поколению русских востоковедов, сформировавшемуся в 60-х гг. XIX в. Индологом он, следовательно, стал в то время, когда всем ходом исторического развития перед русским обществом были поставлены задачи буржуазно-демократической революции. Под прямым или косвенным воздействием демократических идей росла и развивалась передовая русская наука. Эту тенденцию развития отражало и прогрессивное направление в востоковедении, одним из виднейших представителей которого был И. П. Минаев.

Прогрессивные воззрения нашего ученого не следует, однако, воспринимать как некую законченную и последовательную систему передовых взглядов. Мировоззрению Минаева был, в частности, присущ определенный эклектицизм, и на этой почве возникли те неизбежные, и для нас очевидные, противоречия, которые выступают как в его дневниках, так и во многих его научных и публицистических работах.

И. П. Минаев придерживался, например, реакционного взгляда некоторых историков-идеалистов, считавших религию основной движущей силой истории. Не случайно, что к своим «Очеркам Цейлона и Индии» он поставил эпиграфом изречение Карлейля: «Верно во всех отношениях, что главное в человеке — это религия». Не случайно и то обстоятельство, что в дневнике первого путешествия добрая половина наблюдений отведена темам, в том или ином смысле носящим религиозную окраску, начиная от описания буддийских святынь и кончая индусско-мусульманскими отношениями,— вопросу, кстати сказать, Минаевым не понятому и поэтому неправильно истолкованному. Не случайно также, что в своих «Очерках» он писал: «все азиатские общества до сих пор сплачивались религией; только соединенные этим цементом, они находили свой покой...» ². Первой и непосредственной задачей, которую преследовал И. П. Минаев во время трех своих путешествий, было, как отмечает А.П. Баранников (см. стр. 28), изучение исторических памятников буддизма и собирание литературных источников, относящихся к истории и догматике [6] индийских религий. Н.Д. Миронов в своем «Каталоге индийских рукописей Российской публичной библиотеки» (ныне Государственной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде) пишет, что громадное большинство этих рукописей (философского, канонического, мифологического, поэтического и исторического содержания) было приобретено и привезено в Россию именно Минаевым.

Однако, создавая живую ткань исторического исследования, И. П. Минаев неоднократно выдвигал и отстаивал положения, шедшие вразрез с его в целом идеалистическим мировоззрением. Подлинный подвижник в отечественной науке, проникнутый чувством высокой ответственности перед ней, Минаев неутомимо искал историческую истину и преклонялся перед объективными показаниями критически исследованных источников, блестящим знатоком которых он являлся. В итоге наш ученый находил по ряду проблем индийской истории такие решения, которые поныне полностью сохраняют свою познавательную ценность и должны еще многое дать советским исследователям, работающим в различных областях индоведения. Не будет преувеличением утверждать, что многие высказывания в дневниках и некоторые главы в крупных научных трудах Минаева отмечены печатью своеобразного, неосознанного материализма.

Материалистическая тенденция выступает, например, в замечательной работе И. П. Минаева «Старая Индия». Рассматривая знаменитое путешествие Афанасия Никитина («Хожение за три моря») как первостепенный источник по истории Индии, Минаев особо подчеркивал то обстоятельство, что Никитин указал на наличие социальных контрастов как на мерило, определяющее положение в стране. «Русский путешественник заметил: «Сельские люди голы вельми, а бояре сильны добре и пышны вельми». Это меткое и драгоценное замечание Афанасия Никитина изобличает в нем наблюдательность, выходящую из ряду вон. Он разглядел настоящее положение дел в старой Индии...» ³.

И. П. Минаев уделял пристальное внимание экономическим проблемам. Достаточно сказать, что аграрные отношения в средневековой и современной ему Индии не раз служили предметом его исследований. Существующие в Индии земельные отношения он считал результатом исторически сложившихся условий. В блестящем комментарии к вышеупомянутому «Хожению за три моря» Афанасия Никитина Минаев дал во многих отношениях правильное описание [7] сельской общины у Маратов. В «Очерках Цейлона и Индии» Минаев подчеркивал, что «поземельный вопрос, с тех пор как существует Британская Индия, так или иначе волнует умы громадного большинства туземного населения». Минаев также придавал крупнейшее значение в определении дальнейшей судьбы азиатских народов факту бурного экономического вторжения капиталистических стран в экономически отсталые, но еще не превращенные в полуколонии страны азиатского континента. Эту точку зрения можно обнаружить в его дневниках, ее же он отразил и в напечатанных работах. В 1887 г. он писал о Китае: «Мы живем накануне великих событий в Азии: западный торгаш, со своими товарами, со своими идеями, со всем своим добром и багажом своей цивилизации просится за «Великую стену»... дело идет об экономическом преобладании в стране с 400-миллионным населением, об открытии западной предприимчивости обширного нового поприща, о новом властительстве во всей сердцевине Азии» ⁴.

Материалистическая тенденция выступает также и на страницах известного исследования Минаева о буддизме. В нем, в частности, развивается мысль, что возник буддизм не в качестве системы неподвижных догматов, а как живое, изменяющееся, внутренне противоречивое сектантское движение в народных массах ⁵. Стремление же придать буддизму вселенский характер и вместе с тем застывшую каноническую форму Минаев связывал с «фактами политической истории» более поздней эпохи. Решающее значение тут имело создание под властью Кушанов объединения «всех стран от Ганга до Окса», когда, по мнению Минаева, буддизм превратился в орудие культурной и политической экспансии, в результате чего «явилась необходимость в каноне писаном» ⁶.

Следует, разумеется, помнить, что И. П. Минаев меньше всего собирался трактовать буддизм как идеологию, приспособленную к выполнению захватнических целей господствующих верхов Кушанской империи. В центре его непосредственного внимания стояли философская и догматическая стороны учения Будды. Но всестороннее исследование избранной темы привело Минаева по ряду вопросов к таким заключениям, которые шли дальше и глубже первоначального замысла его труда. Нельзя забывать, что материалистический характер анализа отдельных проблем в работах Минаева был продиктован не только логикой объективных данных, добытых в процессе [8] исследования. Материалистическая тенденция и ясно выраженный историзм в трудах нашего выдающегося востоковеда находились в идейном соответствии с передовым направлением в русской научной мысли 70—80-х годов XIX в.

Эта тенденция заметна во многих обобщающих высказываниях Минаева. Она, быть может помимо сознательной воли автора, выступает, например, в его определении сущности классического индийского искусства,— определении, рассматривающем великое художественное прошлое Индии как «блестящую историю народного творчества на протяжении двадцати с лишком веков» ⁷. Такой же широтой исторического кругозора отличается его мысль о роли индийской национальной печати в становлении литературных языков страны. «Пресса, — писал Минаев, — сделала в Индии относительно языка то же, что было сделано в Италии Данте, а в Германии Лютером» ⁸. Действительно, эта роль индийской прессы, идейно и художественно отражавшей процесс национальной консолидации отдельных народов Индии, не могла не быть исключительно важной. Не забудем также, что в числе редакторов и авторов индийской печати 70—80-х годов были самые известные писатели, самые боевые политические деятели Индии, искавшие путей сближения с народом и желавшие говорить с ним на понятном ему языке ⁹.

Материалистическая тенденция проявилась у Минаева еще с одной, притом очень существенной, стороны: в постоянном стремлении не замыкаться в пределах «чистой науки», а вникать в самую суть жизни. Как подчеркивает А.П. Баранников (см. стр. 20), И. П. Минаев понимал задачи индологии очень широко. Поэтому его интересовало все, что имело отношение к Индии — будь то ее религия, история и культура, или экономика, вопросы текущей политики и войны, освободительное движение. Дневники его путешествий доказывают это как нельзя лучше.

Дневники И. П. Минаева составлялись в период, который является переломным в новой истории Индии. Именно ко времени, охватывающему годы трех путешествий ученого (1874—1886), [9] важнейшая колония Англии окончательно превращается в рынок сбыта и источник сырья и начинает становиться монопольной сферой экспорта английского капитала. Именно ко времени индийских путешествий Минаева отчетливо выявляется развитие капитализма в самой Индии, быстро растет сеть железных дорог, увеличивается число крупных фабрик и формируются кадры индийского пролетариата. При этом, рядом с английскими капиталистами, господствующими в экономической жизни страны, возникает класс индийской буржуазии и создается многочисленная интеллигенция.

Иго колониального режима, тормозившее и уродовавшее начавшийся процесс развития капитализма в стране, вызывало недовольство и возмущение в самых разнообразных слоях индийского общества, ускоряло рост национально-освободительного движения. Это движение выражалось в оппозиционных настроениях молодой индийской буржуазии, в революционно-бунтарских выступлениях мелкобуржуазной интеллигенции и, главное, в стихийных разрозненных восстаниях угнетенных крестьянских масс.

Серьезные внутренние затруднения, создавшиеся для колониального режима, дополнялись тяжелыми неудачами второй англо-афганской войны (1878—1880), стоившей много крови и огромных финансовых затрат и вызвавшей, кроме того, обострение англо-русских отношений на Среднем Востоке. Не меньшие трудности военного, материального и политического характера возникли в связи с английским захватом Бирмы (1885). Непосредственной причиной гибели бирманского королевства Ава послужило резкое столкновение английских и французских колониальных интересов на Индокитайском полуострове, что побудило английское правительство покончить с бирманской независимостью до того, как это осуществит его французский конкурент. Но англичане ошиблись, предположив, что взятие Мандалая, столицы королевства, приведет к окончанию военных действий. Началась затяжная, ожесточенная партизанская борьба, которая вскоре стала реальной угрозой для английского господства в «завоеванной» Бирме. Таким образом, не прекращавшиеся захватнические войны Англии и внешнеполитические конфликты также содействовали осложнению внутреннего положения в Индии.

В сознании основных классов индийского общества эта переломная эпоха вызывала серьезные потрясения и сдвиги. Ломка старых общественных укладов подрывала освященные временем и религией бытовые и идеологические устои, сопровождалась формированием прогрессивной общественно-политической идеологии. Этот двусторонний процесс больше [10] всего поразил Минаева, и к нему он постоянно возвращался в своих дневниках. Записывая в деловом порядке все, что относилось к непосредственной цели его путешествия — собиранию источников и ознакомлению с памятниками старины, Минаев вместе с тем стремился отметить признаки и объяснить причины крушения традиционных идеологических устоев, крушения, вызванного появлением нового, капиталистического уклада в колониальной Индии. Не будучи в состоянии в силу своего в целом идеалистического мировоззрения осознать это решающее обстоятельство в качестве главной и определяющей причины, Минаев, тем не менее, оказался способным нарисовать объективно верную картину положения и умонастроений современного ему индийского общества. Его записи, чаще всего воспроизводящие различные высказывания его собеседников, говорят о тягости колониального режима, о бедственном положении крестьянства, придавленного налогами и английскими законами, охраняющими привилегии помещиков и ростовщиков. Дневники отмечают также жалкое бессилие индийских владетельных князей и глубокий упадок индийской средневековой учености. Вместе с тем дневники наглядно говорят о возникновении в Индии целого слоя европейски образованных ученых-индийцев, о формировании в кругах интеллигенции течения, использующего европейские знания для укрепления и развития политической идеологии буржуазного типа, а также об освободительных настроениях в интеллигентской среде.

Благодаря своей разносторонней образованности и отличному владению несколькими индийскими языками (не говоря уже о знании ряда европейских), Минаев без труда общался с представителями самых различных общественных и этнических групп Индии. С равной непринужденностью он беседовал с индийскими студентами об их житье-бытье, обменивался мнениями с индийскими и европейскими учеными, разговаривал с нищими бирманскими монахами, с важными настоятелями монастырей и случайными спутниками по путешествию. Он был знаком с выдающимися политическими деятелями молодого индийского буржуазно-национального движения и, в частности, с одним из его столпов — Сурендранатхом Банерджи. Он встречался с английскими офицерами — участниками позорной войны в Бирме, с индийскими феодалами, с колониальными чиновниками всех рангов и с самым крупным из них — вице-королем Индии лордом Дафферином. В марте 1886 г. Минаев, судя по записям в дневнике, познакомился с несколькими бенгальскими литераторами. Возможно, что весной 1886 г. состоялась и его личная встреча с Бонким Чондро Чоттопадхьяя. На то, что такая встреча произошла, [11] косвенно указывают дарственные надписи на сочинениях этого замечательного писателя, полученных Минаевым и хранящихся ныне в библиотеке Восточного факультета Ленинградского университета.

И. П. Минаева, прибывшего в 1880 г. из охваченной революционным брожением России, особенно интересовало все, что имело отношение к начинавшемуся пробуждению колониальной Индии. Искренне взволновала его трагическая участь Васудева Балванта Пхадке. Минаев хотел знать, что думают сами индийцы об этом доблестном сыне маратского народа. 31 января 1880 г., через одиннадцать дней по приезде в Индию, он после беседы с видным деятелем национального движения, Касинатхом Телангом, записывает некоторые биографические сведения о Васудеве. 3 февраля студенты колледжа в Пуне выражают перед Минаевым свое согласие с освободительными целями, которыми вдохновлялся Пхадке, и сообщают, что присутствовали на его процессе. 4 февраля брахман при встрече с Минаевым осуждающе отозвался о деятельности маратского патриота. Вслед за тем Минаеву на студенческой квартире хозяева ее показывают альбом прославленных людей: «в числе знаменитостей находился Пхадке». 5 февраля Минаев встречается с учителем школы, только что основанной (в январе 1880 г.) молодым Тилаком, будущим вождем демократического крыла национального движения Индии. Оказалось, что этот учитель, сотрудничавший с Тилаком, был одновременно близок с Пхадке и даже привлекался к суду по его делу. Из дневника второго путешествия Минаева ясно видно, что дело Васудева Балванта Пхадке породило глубокий отзвук в самых различных кругах индийского общества, что оно являлось серьезным доказательством общего роста недовольства колониальным режимом.

С кем бы Минаев ни встречался — будь то ученые, чиновники, монахи или купцы, — в конечном счете его собеседники переводили разговор на тему об этом всеобщем недовольстве; они рассказывали о тяготах афганской войны, о брожении среди учащейся молодежи, об оппозиционных толках в буржуазных и феодальных кругах. В то же время Минаев отмечал, в качестве другой характерной черты сложившейся в Индии и Бирме обстановки, вызывающее поведение иностранных завоевателей, порожденное их презрением к угнетаемому ими народу. Кратко упоминая, например, о посещении городов, прославленных своими архитектурными памятниками, Минаев не мог не вспомнить о том, что даже эти великие произведения индийского искусства (как и все остальное в Индии) не ограждены от произвола и пренебрежения иноземной власти: так, в ослепительно прекрасном приемном зале резиденции Великих [12] Моголов «раздается водка английским солдатам». Это презрение чужеземных господ Индии и Бирмы к населению страны, к его обычаям и святыням не раз бросалось Минаеву в глаза. Говоря о бирманских партизанах, он записал 28 марта 1886 г.: «Усмирить их может хорошая земская полиция, а появление их объясняется современным экономическим состоянием страны... Но вот чего англичане не могут сознать: глубины внушаемой ими ненависти туземцам. Послушайте, как военщина и торгующие говорят о туземцах, чего они хотят, и вы поймете, почему бирманец подстреливает их из-за куста. Не администрация здесь плоха, а надменен англичанин...».

И. П. Минаев фиксировал все, что привлекало его внимание, с исключительной научной объективностью. При этом, как уже отмечалось выше, оценки самого Минаева не всегда отличались последовательностью. Именно внутренней противоречивостью взглядов Минаева можно объяснить, например, почему он иногда мог объявлять европейскую цивилизацию, т.е. новые отношения в Индии, вносимые капитализмом, чем-то наносным, поверхностным, нисколько не затрагивающим «сущности восточной жизни», и вместе с тем сравнивать вторжение европейских «цивилизаторов» в Индию со стихийным бедствием, уничтожающим «целый строй жизни». 6 апреля 1886 г., на обратном пути в Россию, Минаев записал в своем дневнике: «Первое нашествие цивилизации на страну малокультурную может быть приноровлено к неумолимому, беспощадному действию какого-нибудь грозного явления природы, сильному ливню или бурному порыву: это нашествие цивилизаторов — метет и уничтожает целый строй жизни. Порядок старой жизни рассыпается перед победоносным шествием чего-то нового и как будто лучшего; но на самом деле новое не скоро и не вдруг пускает корни в завоеванной почве: оно разрушает старое и на более или менее продолжительное время оставляет tabula rasa...». Классово ограниченный в своем собственном мировоззрении, Минаев в ряде своих обобщений и выводов говорит языком историка-материалиста, высказывает свое безоговорочное сочувствие наиболее радикальным настроениям в индийском обществе своего времени и не раз принимает сторону угнетенных индийских масс.

Искреннее сочувствие И. П. Минаева к порабощенным народам Востока с особой силой ощущается на страницах дневника, относящихся к завоеванию Бирмы. Минаев прибыл в Бирму, только что оккупированную английскими войсками, и был свидетелем начала народного сопротивления иностранным завоевателям. Всюду, куда бы он ни приходил, он наталкивался на следы грабежа и насилия, напоминавшие о только что закончившейся несправедливой, захватнической войне. [13]

Порой чувство жалости и гнева, охватившее Минаева, вынуждает его изменить весь стиль своих путевых заметок. На время он отказывается от привычной сжатости изложения, от манеры фиксировать чужие слова и суждения, не выявляя своего личного мнения о них, и дает волю своему незаурядному литературному дарованию. Словами, идущими от самого сердца, он как бы обращается к будущим читателям дневников и рассказывает им о крушении древней, пусть изжившей себя, цивилизации феодальной Бирмы, уничтоженной огнем и мечом английскими колонизаторами. Он возвышает свой голос против самоуправства и произвола британской военщины в занятой ею, но далеко еще не покоренной стране, и указывает, что в Бирме насаждается «цивилизация без милосердия», новая и жестокая форма угнетения народа в интересах английских купцов и предпринимателей. Слова Минаева звучат сегодня не менее осуждающе, чем семьдесят лет назад, когда они впервые появились на страницах его дневника. Они вызовут в советском читателе ответный отклик и найдут сочувствие и признательность повсюду, где идет борьба за мир и дружбу между народами.

* * *

Следует сказать несколько слов об иллюстрациях, помещенных в этой книге. Часть из них является известными репродукциями некоторых из тех памятников индийского искусства, которые были предметом изучения со стороны И. П. Минаева или упомянуты в его дневниках. Другая часть воспроизводит работы А.Д. Салтыкова, Н.Н. Каразина и В.В. Верещагина, а также советского художника К.И. Финогенова, посетивших Индию и отобразивших ее природу, людей, и великие творения ее цивилизации.

Князь Алексей Дмитриевич Салтыков (1806—1859), вероятно, первый русский художник, совершивший поездку в Индию. Знаток Востока, дипломат, а затем путешественник и талантливый бытописатель Индии (на его меткие характеристики ссылался Маркс), он был также способным и оригинальным рисовальщиком. В его работах, отличающихся изяществом и смелостью рисунка, закреплены любопытные картины индийского феодального быта и портретно воспроизведены представители индийского общества — от нищего факира до знатного помещика-земиндара и владетельного раджи. В Индий Салтыков был два раза — в 1841—1843 и 1845—1846 гг.

Николай Николаевич Каразин (1842—1908) посетил Индию вскоре после третьего путешествия И. П. Минаева. Автор многих занимательных романов и рассказов приключенческого [14] типа, сюжеты которых относятся преимущественно к периоду присоединения Средней Азии к России, Каразин был одновременно художником-баталистом и иллюстратором, увлекавшимся эффектной, но часто ложной декоративностью. Однако некоторые его рисунки, несомненно, близки к жизненной правде. Такова его «Гвалиорская крепость», включенная редакцией в число иллюстраций дневников Минаева.

Имя выдающегося художника-реалиста Василия Васильевича Верещагина (1842—1904) хорошо знакомо нашим читателям и пользуется заслуженной славой за пределами СССР. Однако не всем известно, что в его творчестве важное место занимала тема Индии. С необычайной яркостью и поразительной точностью он показал в своих этюдах и картинах различные стороны индийской жизни и некоторые мотивы индийской истории. Первое путешествие в Индию Верещагин совершил в 1874—1876 гг., т.е. в одно время с Минаевым. Второе путешествие состоялось в 1882 г. Верещагин задумал написать две серии (две «поэмы», по его выражению) картин, которые должны были рассказать о трагической истории английского завоевания Индии. Русско-турецкая война 1877—1878 годов отвлекла, однако, его внимание и не дала завершить индийский замысел. Но и то, что Верещагин успел сделать в живописании Индии, имеет выдающееся художественное и познавательное значение. Минаев с большой похвалой отзывался об индийских этюдах Верещагина. В рецензии на иллюстрированную книжку художника, изданную после его второго индийского путешествия, Минаев писал, что она «любопытна по своему тексту, прекрасные же иллюстрации придают ей выдающееся значение... Изображения индийских типов, храмов, горных видов по тонкости и мастерству не оставляют ничего желать».

Таким образом, работы В.В. Верещагина не только украшают издание дневников И. П. Минаева, но, совпадая по времени с путевыми заметками ученого, служат своеобразным дополнением к этому ценному историческому источнику.

* * *

Рукопись дневника второго путешествия И. П. Минаева в Индию (Архив Института востоковедения Академии Наук СССР, фонд 39, опись 106) представляет: 1) записную книжку 16x10 см в коричневом коленкоровом переплете (40 листов), в которой помещены записи от 10 и 18 января 1880 г. (начало дневника), а также черновые записи от 18 апреля, 29 апреля и 5 мая 1880 г.; остальная часть записной книжки занята [15] записями счетов и путевых расходов; 2) тетрадь в зеленом коленкоровом переплете, размером 19,5x12 см (74 листа), в которой находятся остальные записи дневника.

Рукопись дневника третьего путешествия И. П. Минаева в Индию и Бирму (Архив Института востоковедения АН СССР, фонд 39, опись 106) представляет две тетради в черных кожаных переплетах; первая — размером 17,5х11см (193 листа), написанные в обе стороны, вторая — размером 20x13 см (109 листов).

Подготовка рукописей дневников к печати была начата в конце 1920-х годов, по поручению Географического общества СССР, племянницей И. П. Минаева, покойной Александрой Павловной Шнайдер, которая, кроме того, под руководством академиков С.Ф. Ольденбурга и Ф.И. Щербатского, учеников Минаева, произвела разбор архива Минаева и собрала большой материал для его биографии и библиографии его трудов. А.П. Шнайдер прочла весь текст дневников, написанных малоразборчивым почерком, и переписала его. Однако работа по изданию дневников так и не продвинулась далее этого подготовительного этапа.

После окончания Великой Отечественной войны, в связи с исполнявшимся в 1950 г. 110-летием со дня рождения и 60-летием со дня смерти И. П. Минаева, академик А.П. Баранников предложил возобновить работу по подготовке рукописей дневников к печати и издать их. А.П. Баранников произвел сверку переписанного А.П. Шнайдер текста с оригиналом рукописи, написал специально для этого издания биографию Минаева и составил ряд примечаний. Преждевременная смерть оборвала работу А.П. Баранникова.

После кончины А.П. Баранникова продолжение этой работы было поручено научным сотрудникам Института востоковедения АН СССР канд. ист. наук Н.М. Гольдбергу и канд. ист. наук Г.Г. Котовскому, которые подготовили текст дневников к печати. Основная часть примечаний составлена Г.Г. Котовским; предисловие от редакции и ряд исторических примечаний написаны Н.М. Гольдбергом; объяснения и перевод встречающихся в дневниках палийских терминов и текстов выполнены научными сотрудниками Института востоковедения АН СССР, канд. филол. наук В.С. Воробьевым-Десятовским и канд. филол. наук В.И. Кальяновым.

Дневники печатаются по правилам новой орфографии и пунктуации с сохранением, однако, особенностей транскрипции автора. В дневниках опущены некоторые записи, носящие личный характер; исключены также в большей своей части те краткие путевые заметки, которые не имеют прямого отношения к Индии и Бирме. [16]

Текст в квадратных скобках (пояснительный) принадлежит редакции, так же как перевод иностранных слов и предложений, данный в подстрочных примечаниях.

Следует подчеркнуть, что публикуемые дневники И. П. Минаева являются не только ценнейшим историческим источником по истории Индии и Бирмы 80-х годов XIX в., но и новым свидетельством тех давних русско-индийских культурных связей, которые, возникнув еще во времена Афанасия Никитина, ныне получили свое дальнейшее плодотворное развитие.

Комментарии

1. В архивном фонде Института востоковедения АН СССР хранятся неопубликованные черновики статей И. П. Минаева, составленных на основе дневника 1880 г.: «О положении в Западной Индии в 1880 г.»; «Низам и Гайдерабад»; «В стране Низама»; «Еллорские памятники». В «Вестнике Европы» за 1887 г., № 11, стр. 153—191, напечатана статья «Англичане в Бирме», относящаяся к путешествию 1885—1886 гг.

2. «Очерки Цейлона и Индии», СПб. 1878 ч. II. стр. 209.

3. И. П. Минаев. Старая Индия. Заметки на Хожение за три моря Афанасия Никитина. СПб., 1881, стр. 111.

4. «Англичане в Бирме». «Вестник Европы», 1887, кн. 11, стр. 190

5. И. П. Минаев. Буддизм. Исследования и материалы, т. I, вып. 1, СПб., 1887, стр. 11, 98, 223 и др.

6. Там же, стр. 239—240.

7. «Буддизм», т. I, вып. 1. стр. 98.

8. «Очерки Цейлона и Индии», ч. II, стр. 198.

9. Замечательный бенгальский писатель Бонким Чондро Чоттопадхьяя в 70-х годах был, например, редактором прогрессивного литературно-художественного журнала «Бонгодоршон» («Зеркало Бенгалии). См. диссертацию В.А. Новиковой: «Бонким Чондро Чоттопадхьяя как писатель и публицист». Л., 1953. Выходившая на маратском языке газета выдающегося вождя радикального крыла индийского национального движения Б.Г. Тилака «Кесари» («Лев») была основана им в 1881 г. В ней печатались патриотические статьи Тилака и его последователей.