ТЕПЛОВ В.

МАКЕДОНСКАЯ СМУТА

I.

Густые грозовые тучи, скопившиеся на южном краю европейского политического небосклона, не обнаруживают ни малейшего желания разойтись, а напротив, ширятся все более и более и принимают тот характерный зловещий оттенок, который является лучшим провозвестником грядущей бури.

Прошел целый месяц с того времени, как я писал о положении дел в Македонии и Старой Сербии, и за весь этот промежуток времени нельзя насчитать никаких осязательных фактов, доказывающих, что дело умиротворения, предпринятое европейскими державами, сделало хотя какие-либо успехи. Как прежде, так и теперь, мы присутствуем при ревностных, но бесплодных попытках втиснуть жизнь в бумажные рамки, склеенные из разных актов, составляющих обычный арсенал европейской дипломатии, в особенности той, которая, будучи незнакома на практике с глубоким различием между миром мусульманским и миром христианским, прилагает и к турецким делам общеевропейский шаблон. Восток глубоко своеобразен и в обращении с собой требует совсем особой сноровки, блистательное доказательство чему можно видеть, напр., в успехах русской политики в Средней Азии, где, не связанная необходимостью следовать в своих действиях чужой указке, она была поставлена на началах, обусловленных психологическими особенностями восточных народов, и достигла, потому, результатов, которым справедливо изумляются иностранцы.

По применению к ближнему Востоку, как-то незаметно, [822] чтобы меры к его умиротворению были проникнуты тем же знанием особенностей народов, для которых они предназначаются. И, конечно, избавит Европу от гнетущего кошмара не то тщедушное детище дипломатии, которое уже при самом появлении на свет носило в себе зачатки смертельной болезни, дававшие полное основание предполагать, что для него уже уготована безвременная могила.

Кто может быть лучшим судьею по вопросу о том, как осуществляются турками принятые ими по настоянию России и Австро-Венгрии реформы, как не Хильми-паша, главный инспектор этих реформ? А между тем он сам, в разговоре с корреспондентом «Temps», признался, что достигнутые им результаты более чем скромные, помимо того, из его слов видно подтверждение моего мнения, о котором я имел случай говорить еще ранее, а именно, что условия, в которые поставлен главный инспектор султанским ираде и следовавшим за этим последним русско-австрийским меморандумом, таковы, что он находится в полной зависимости от Ильдиза, который вовсе не проявляет желания содействовать ускорению преобразований.

По словам Хильми-паши, он привел в исполнение проект преобразования жандармерии и полиции, причем 20% первой и 10% второй состоят из христиан, — тогда как меморандум требовал процента, пропорционального численности христиан. Кроме того, начальники назначены все из мусульман.

Затем Хильми-паша выработал проект организации полевой или сельской стражи, причем предложил, чтобы стражники избирались сельской общиной, большинством голосов, и утверждались шестичленной комиссией под председательством каймакама (уездного начальника) или главного секретаря санджака. Он послал свой проект в Константинополь уже более месяца тому назад, но никакого ответа не получал. Одновременно с тем, он послал туда же проект финансовых реформ и точно также не получил ответа.

Десятинный налог, по предложению Хильми-паши, должен быть отменен и, вместо него, будет взиматься соответственная подать деньгами, причем за норму будет принят средний урожай за последние пять лет, с прибавкой в 5% на покрытие недоборов в неурожайные годы. Эта прибавка должна поступать в ведение оттоманского банка.

Это все, что было сделано Хильми-пашой.

За последние дни телеграф принес известие, что Порта [823] выработала и сообщила русскому и австро-венгерскому послам регламент для введение реформ, причем прибавляется, что регламент этот опубликован Портою не будет. Приходится ломать себе голову, зачем понадобилась тайна для такого акта, который нуждается, наоборот, в возможно широком распространении между населением, дабы оно могло видеть, хотя бы на бумаге, результат заступничества за него великих держав. Нынешнее же показывание реформ из-под полы едва ли соответствует достоинству держав и едва ли способно усилить доверие к искренности, с которою Порта принимает навязанные ей меморандумом преобразование.

Дарованная султаном амнистия была применена довольно своеобразно: она коснулась 1080 осужденных и беженцев, которых выпустили на свободу, но в тоже время, вероятно, для пополнение убыли в тюрьмах, в битольском вилайете арестовали 1192, большею частью ни в чем неповинных крестьян, приносивших жалобы на властей, или же тех, родственники которых ушли в горы; сажают в тюрьму по преимуществу богатых крестьян, чтобы иметь возможность вымогать с них деньги. Не говорю уже о том, что о сотнях македонцев, находящихся в малоазийских тюрьмах, турки забыли так, что иностранные представители вынуждены были напомнить Порте про ее забывчивость.

Основываясь на том, что в австро-русском меморандуме было сказано, что преобразование жандармерии должно быть возложено на иностранных офицеров, Порта назначила было в македонскую жандармерию двух германских генералов Рюдигер-пашу и Аулер-пашу и майора Фитцау. Но, как слышно, Россия, поддержанная другими державами, настояла на том, что было бы целесообразнее на эти должности назначать офицеров, не состоящих на службе ни одной из великих держав, в виду чего Порта и обратилась к шведскому королю с просьбою отпустить нескольких офицеров па турецкую службу, и тот, как кажется, изъявил на то свое согласие. По этому же вопросу имеется в виду обратиться и к бельгийским и голландским офицерам.

К обещаниям амнистии македонцы относятся с таким слабым доверием, что, вопреки заявлением Порты, ни один беженец не вернулся из Болгарии в Турцию. По официальным сведением известно, напротив, что в Болгарию ежедневно прибывают новые беженцы из Македонии.

Но все эти акты бледнеют и отступают на второй план перед главным элементом смуты на Балканском [824] полуострове, — ничем неудержимым своеволием албанцев, открыто заявляющих, что они ни за что не поступятся своими вековыми привилегиями и не примут реформ, низводящих их на степень равенства с столь презираемыми ими христианами. Невольно припоминается то, что предсказано было мною месяц тому назад: «на горизонте Старой Сербии появляется новая опасность, грозящая опрокинуть все мирные европейские планы: опасность эта — албанцы и поддерживаемая ими в той стране анархия, при наличности которой нечего и думать об осуществлении принятых Портою, по настоянию России и Австро-Венгрии, реформ». (Турецкие реформы в связи с вопросом о Македонии и Старой Сербии гл. VII.)

Напрасно, как сообщают, Хильми-паша на собрании албанских главарей заявил, что не стоит беспокоиться по поводу того, что в австро-русском проекте реформ предвидится введение в Македонии жандармерии, состоящей из мусульман и христиан. «Это только слова, — прибавил главный инспектор реформ, — на самом же деле, несмотря на право поступать в жандармы, ни один христианин не будет туда принят. Даже в том случае, если нас принудят принимать христиан, мы будем всегда иметь в нашем распоряжении средства, которые сделают им службу в жандармах невозможной».

Главари в ответ заявили в очень вежливых, но твердых выражениях, что ни в каком случае они не позволят осуществить проект реформ в македонских вилайетах и, если понадобится, прибегнут к вооруженному сопротивлению. Один из албанских вождей выразился так: «Если султан спросит нас, почему мы противимся реформам, то мы ответим по чистой совести: реформы привели в свое время к отпадению Болгарии, Восточной Румелии и Крита, — мы не желаем, чтобы косовский, монастырский и салоникский вилайеты достались в руки гяуров».

В тоже время в Константинополь прибыли известные албанские главари Риза-бей и Мустафа Хамди-эфенди с протестом против реформ. Оба известны, как руководители истребления сербов. Риза-бей, бывший разбойник, ныне взысканный милостями султана, пожаловавшего ему придворный чин и разные ордена; Мустафа-хамди — тот знаменитый своими подвигами приштинский муфтий, который завладел большею частью Косова поля, откуда он почти изгнал сербское население. [825]

Отражая настроение берлинских правящих сфер, чувствующих, как известно, к турецкому правительству «влеченье, род недуга», «Kolnische Zeitung» услужливо описывает в ярких красках, с каким искусством и энергией трудится Хильми-паша над осуществлением поставленной ему задачи введения реформ, и что ему настолько удалось успокоить албанцев, что с их стороны не следует опасаться каких-либо насильственных действий.

Немного времени потребовалось, чтобы опровергнуть такие уверение, распространяемые ad usum delphini.

Начать с того, что в Велесе турецкие войска, в числе которых немало албанцев, совершают всевозможные неистовства, а Хильми-паша не принимает никаких мер к их обузданию.

Потом, по официальным турецким сведениям, 1 (14) марта в Ипеке состоялось многочисленное собрание албанцев: все племена их были представлены на этом собрании, которое самым решительным образом высказалось против проектированных державами реформ и приняло единогласно следующие резолюции:

1) Мы протестуем самым решительным образом против принятия на службу в полицию и судебные или административные учреждение хотя бы одного христианина. 2) Мы протестуем против учреждение новых русских или других иностранных консульств в Македонии и Старой Сербии. 3) Мы предупреждаем турецкие власти, которые теперь начинают говорить об отобрании у нас оружия, что предпочтем лучше все умереть, защищая в открытом бою нашу свободу и наши старинные привилегии, чем отдать наше оружие, которое является нашей гордостью и причиной нашего господства. 4) Мы не нуждаемся в иных средствах мира и порядка, помимо нашей доброй воли. Мы гарантируем порядок и мир каждому — мусульманину или христианину. 5) Если это наше уверение будет принято, то мы обещаем и на будущее время оставаться верными подданными султана».

Официальное о том известие, полученное из Солуни и прекрасно иллюстрирующее всю безнадежность попыток ввести реформы в Македонии и Старой Сербии, произвело очень неприятное впечатление в константинопольских правительственных сферах, которые употребляют все усилия, чтобы ослабить значение этого известия в глазах иностранных дипломатов.

Немного спустя, албанцы из Митровицы телеграфировали [826] султану, что они до тех пор не успокоятся, пока султан не откажется от проведения реформ и не уволит жандармов из христиан.

Тем временем, от слов албанцы перешли к делу. Не стану подробно перечислят список их насилий в единичных случаях, как они ни возмутительны сами по себе; не могу, однако, умолчать об убийствах, имеющих симптоматическое значение. Назначение христиан в жандармы вызвало сильнейшее негодование среди местного мусульманского населения, и мусульмане решились силою устранять их: единственный серб в Тетове (Калканделене), принятый в жандармы, Христо Иованович, стоявший на дежурстве у городского общинного управление, застрелен без всякого повода, кроме носимого им мундира, — албанцем Али-агой Зурзо, возвращавшимся с собрания, где протестовали против реформ. Несчастный Христо, умирая, успел сказать окружающим: «меня прислал сюда русский консул, пусть он требует мою кровь...», а убийца его остается и доселе на свободе и совершенно безнаказанным, несмотря на протесты местного высшего болгарского и сербского духовенства.

Вскоре после этого, в ускюбском санджаке было убито еще пять христианских жандармов.

Под влиянием таких примеров, можно допустить предположение, что едва ли найдется много охотников испытывать на себе силу турецких реформ, хотя бы и продиктованных державами.

Перейду к событиям более крупного калибра: в течение нескольких дней Призрен прожил под страхом албанского нашествия, но албанцы почему-то передумали и взамен Призрена, напали на город Вучитрн, который и разграбили. При этом турецкий начальник каймакам поспешил выдать им двенадцать жандармов христиан, которых они и увели в Приштину. 17-го же марта пять тысяч албанцев осадили Митровицу, требуя отозвания русского консула в Митровице, г. Щербины, а также сербского консула в Приштине. Албанцы были отбиты артиллерийским огнем лишь после двухчасового боя: понеся тяжелые потери, они вынуждены были отступить: теперь, но слухам, на этот город направляются 15,000 албанцев.

Наконец, 18 марта г. Щербина, благодаря энергии которого не было приведено в исполнение предполагавшееся поголовное избиение христиан, был на улице ранен в левый бок албанским солдатом Ибрагимом, выстрелившим в него из маузеровского ружья. [827]

Усилению агрессивной деятельности албанцев поневоле заставляет вспомнить о промелькнувшем несколько времени тому назад известии о бегстве пресловутого вождя арнаутов, Иссы Болетинаца, который поклялся убить г. Щербину и за эти угрозы был сослан в Малую Азию, где посажен в заключение в Битлисе. Порта уверяет, что он бежал, но, по достоверным сведением, его бегство происходило при благосклонном участии турецких властей, снабдивших его даже весьма значительной суммой денег.

Сопоставляя чти два факта, можно прийти к заключению, что Исса Болетинац уже успел вернуться на родину и что в лице его албанцы приобрели себе предводителя, который объединит их силы и поведет их на отчаянную борьбу против ненавистных им христиан, при тайном, если не явном поощрении со стороны турецких властей, не желающих раздражать могущественную придворную камарилью, приютившуюся в стенах Ильдизского дворца.

_______________

II.

Военные приготовления Турции продолжают идти в возрастающей прогрессии. Относительно их султан издал несколько ираде. Приступлено к исправлению казарм в Константинополе и к постройке там новых бараков для войск, которые будут беспрерывно стягиваться сюда со всех концов империи для того, чтобы затем отправиться в Македонию.

Всем командирам корпусов предписано не давать отпуска офицерам ни под каким предлогом и потребовать немедленно всех отсутствующих. Специальная комиссия отправлена в Германию для наблюдения за покупкою новых маузеровских ружей и револьверов. Круппа торопят, чтобы он скорее высылал заказанные ему 96 скорострельных пушок, 200 тысяч ружей и большое количество бездымного пороха. Подписаны контракты на поставку лошадей для пополнения ремонта армии. Большие массы войск перевозятся из Малой Азии в европейские провинции. Косовский вилайет и новобазарский санджак представляют из себя настоящие военные лагеря. Железнодорожным обществам предписано держать наготове весь подвижной состав, который может понадобиться для перевозки войск в самом непродолжительном времени. Сильные корпуса стянуты к границам Болгарии и Сербии; внутренность Македонии наводнена войсками, которые охраняют там все пути сообщения и строят [828] во многих местах башни, подобные настроенным австрийцами в Боснии. Нельзя обойти молчанием сообщаемое из Берлина в «Patrie» известие, что большое количество германских офицеров взяли отпуск и едут на Балканский полуостров. Отъезд свой они объясняют намерением следить за военными операциями в качестве частных лиц, без официальной миссии. Очень вероятно, однако, что в случае возможных осложнений и войны, эти частные лица, очень кстати подъехавшие к театру военных действий, присоединятся к своим сородичам, находящимся на турецкой службе и собранные там войска сразу получат контингент опытных начальников, которые и поведут турецкие войска против славян, подобно тому, как в 1897 г. германские офицеры водили их против греков.

В смысле характеристики положения следует указать, что с не меньшею деятельностью идут и морские приготовления: старые броненосцы в Золотом Роге переделываются, в Геную и Киль посланы приказание окончить как можно скорее начатые там исправления турецких военных судов. И уж, конечно, не против восставших македонцев будет направлен этот флот.

Несмотря на собранные в трех македонских вилайетах войска, к которым каждую минуту могут присоединиться местные турки, помаки и албанцы, революционное движение в Македонии не угасает, а напротив, постоянно усиливается, ежедневно сообщается о столкновениях инсургентских отрядов с турецкими регулярными войсками и башибузуками и о водворившейся в крае анархии. Четы хорошо организованы и вооружены, и во главе их стоят бывшие болгарские офицеры. С большою смелостью действует на севере Борис Сарафов; до сих пор ему удавалось счастливо ускользать от преследования турецких войск. Чтобы объяснить это, придумано было турками объяснение, едва ли отвечающее истине, что будто бы Сарафов, пользуясь тем, что султан запретил стрелять в женщин и детей, ставит пред своими четами женщин и успевает убежать, пока турки отделяют женщин от инсургентов.

Вообще, турецкие сановники не особенно церемонятся с правдивостью. В этом смысле не лишен интереса разговор специального корреспондента «Daily News» с салоникским генерал-губернатором, Хасан-Фехми пашой, который высказал своему собеседнику такие мысли: «турецкая система управления основана на справедливости. Подданным его [829] величества падишаха лучше всех это известно. В северной и средней Македонии, правда, были беспорядки, но это дело рук разбойников, а те, в свою очередь, — куклы в руках болгарских коноводов. Болгары — низшая раса; они лживы, вероломны, вообще низшая порода людей. Населению Македонии не на что было бы жаловаться, если бы только комитаджи (приверженцы тайных комитетов) оставили его в покое. Мы теперь рассеяли комитаджи; они убрались в горы. И в Македонии все спокойно. Македония английских и французских газет — не существующая страна. Поверьте мне, все эти рассказы о жестокостях и насилиях — наглая ложь. Македония спокойна, совершенно спокойна...».

На самом деле в Македонии стычки происходят, не смотря на запоздавшую весну, благодаря чему снег покрывает горы и совершенно непроходимые дороги делают невозможным более или менее серьезное движение.

В недавнее время сообщалось, что большое впечатление произвело образование четы, под командою высеченного турками диакона Фомы, а также — что православное духовенство призывает всех способных носить оружие на освобождение родины. Если сообщение это справедливо, то последствия подобного призыва могут оказаться очень серьезными, перенося нас ко временам борьбы за освобождение Греции, когда в 1821 г. архиепископ патрасский Герман начал борьбу креста против полумесяца.

Помимо вооруженных столкновений, особенно тревожно положение в монастырском вилайете, где агитация революционных комитетов значительно усилилась за последнее время. В уездах, где мусульманское население образует меньшинство, нет ни одного турецкого землевладельца, которому не приходилось бы аккуратно выдавать известные суммы комитетским агентам. Отказ влечет за собою угрозы поджога или смерти, и угрозы приводятся в исполнение. Комитетские агенты обходят села и деревни, собирают деньги, приискивают помещения для ружейных складов и добывают необходимые сведение. Сверх того, в каждой деревне есть постоянные агенты специально для разведочной службы, вообще прекрасно организованной. Не только за измену, но даже за ничтожное нарушение дисциплины, виновного ждет смертная казнь.

Политические убийства в последнее время необычайно умножились: убивают и турок, и сербов, и греков, и болгар. Сельское население, поставленное, между двух огней — страхом [830] турецкой расправы и террором тайных комитетов, не знает, чего держаться, тем более что, зная великое значение для селяка России, тайные агенты распространяют под рукою, что движение возникло по приказанию России и что, потому они не могут не принять в нем участия. Под влиянием всего этого, как рассказывает посланный в Македонию специальный корреспондент, «число инсургентских чет с каждым днем быстро возрастает. Можно смело сказать, что дух восстания охватил все славянское население Македонии, и нет македонца, который не был бы вооружен и не готовился бы пустить в дело свое оружие по первому сигналу вождей македонского движения».

Брожение распространилось и на адрианопольский вилайет, где инсургенты взорвали мост у Мустафа-Паши и тем прервали на некоторое время железнодорожное сообщение Вена-Константинополь.

В мысли о необходимости восстания народ утверждается и на основании сообщений извне. Так, председатель одного из комитетов, Михайловский, побывав в Вене, Париже и Лондоне, в публичной лекции рассказал о результатах своих бесед с разными выдающимися общественными, политическими и государственными деятелями Западной Европы: повсюду он встретил сочувствие к делу освобождения Македонии, но везде ему говорили: «если вы сильны, — боритесь; в конце концов Европа поможет вам освободиться; если же вы чувствуете себя слабыми, — имейте в виду, что никто не захочет за вас воевать, и ваши просьбы не тронут никого. Если вы желаете быть свободными, вы должны бороться. Свобода даром никому не дается. Борьба тем более необходима, что без войны султан никогда не согласится на действительные реформы, против которых не только султан, но и все сановники и все турки без исключения». Характерно, что против них даже младотурки, в Европе считаемые за наиболее либеральный и прогрессивный элемент в Турции; они прямо высказали Михайловскому: «вы народ свежий, даровитый, энергичный: если мы вам дадим равные с нами права, то вы в несколько лет станете нашими господами, и мы должны будем политически умереть».

Попытка прямого воздействия русских консулов в Битоли и в Ускюбе, заявивших членам комитетов, что русское правительство строго осуждает образ их действий и предлагают прекратить их деятельность, успеха не имела. К такому же результату привела попытка болгарского [831] торгового агента в Битоли, который, собрав местных именитых людей, объявил им желание болгарского правительства, чтобы они оставались спокойны, на что те ответили, что они знать не хотят о Болгарии, так как они македонцы, а не болгары.

Дабы обострить положение, комитеты подвергают турок жестоким насилиям: они всячески стараются вызвать общее озлобление мусульман и побудить их к поголовному избиению христианского населения.

Нельзя лучше охарактеризовать нынешнее положение в Македонии, как опубликованная выписка из донесения нашего генерального консула в Солуни от 1 марта (Правительственный Вестник. 20 марта 1903 г.). «За разыгравшимися минувшею осенью беспорядками последовал период бесшумной, но упорной работы революционных комитетов, все усилия их по-прежнему направлены к возбуждению поголовного восстания. Призывая христиан к заведомо неравной борьбе, комитеты надеются вызвать вмешательство Европы в свою пользу. Настроение, господствующее как в местном мусульманском мире, так и среди христиан, крайне тревожно... Количество банд со дня на день возрастает. Во воем округе нет ни одного селения, где не гнездилась бы чета повстанцев, находящих среди христиан, частью вынужденных, частью добровольных укрывателей. Комитеты с лихорадочною поспешностью подготовляют все необходимое для восстания, вербуя в свои ряды молодых христиан, заготовляя обувь, одежду, разного рода запасы и перевязочные средства... Трудно допустить, чтобы революционная агитация, пустившая в течение многих лет глубокие корни, сама распалась мирным путем... не следует терять из виду возможность одновременных попыток мятежа в разных пунктах трех вилайетов».

_____________

III.

Столь тревожное состояние прилегающих к Болгарии областей и, главным образом, сосредоточение на ее границах внушительных турецких сил, вполне естественно вызывает в княжеском правительстве чувство беспокойства за ближайшее будущее, тем более что прошел уже слух о намерении Турции занять Восточную Румелию. Исходя из мысли, что Болгария не имеет права в таких обстоятельствах бездействовать и оставаться равнодушной зрительницей турецких [832] приготовлений к войне, а обязана принять меры к отражению турецкого вторжения, болгарский военный министр Паприков, потребовал предоставление ему чрезвычайного кредита в восемь миллионов франков на закупку боевых снарядов и провианта. В этом вопросе он разошелся с министром-президентом Даневым, который, вместе с остальными членами кабинета, был против этого кредита из опасения возбудить недоверие держав к мирной политике болгарского правительства. На этой почве возник сначала частный, а затем общий министерский кризис. После бесплодных попыток заменить подавший в отставку кабинет Данева министерством Гешова, дело закончилось обратным призванием к власти прежнего кабинета, за исключением Паприкова, замененного полковником Савовым. Это новое доказательство миролюбия болгарского правительства представляется очень мудрым для Болгарии, так как, не увеличивая воинских тягот и действуя в точном соответствии с желаниями держав, Болгария приобретает неоспоримое право требовать, чтобы в случае нападения на ее пределы, державы ведались бы сами с султаном и защитили от него покорную их советам Болгарию.

Конечно, можно было бы возразить, что дело мира лучше всего охраняется сильною армиею, отбивающею обыкновенно охоту у задорного соседа напасть на слабого противника: то же самое могли бы, пожалуй, исполнить и балканские государства, могущие выставить в военное время, с резервами:

Болгария 208,000

Румыния 314,000

Сербия 323,000

Греция 80,000

Черногория 38,000

Всего 963,000

(«Kreuz Zietung», на основании, как она говорит, новейших официальных данных, утверждает, что при мобилизации, Болгария может выставить только 130.000 чел., Румыния — 170.000, Сербия — 100,000 и Греция — 80.000.)

Если бы все эти государства действовали заодно, то 963.000 хорошо вооруженных войск, стоящих на турецкой границе без всякой угрозы, могли бы значительно способствовать делу умиротворения. Но, в действительности, такое предположение, в виду взаимного соперничества между названными [833] государствами, только и можно назвать несбыточною мечтою. Во всяком случае, они и ныне стараются, прежде всего, воспользоваться настоящими обстоятельствами, чтобы выкроить самим себе, какой-нибудь кусок, отнюдь не задаваясь достижением каких-либо общих интересов.

Правда, говорят о том, что будто бы в виду возможности войны ведутся в настоящее время переговоры между королем Александром и князем Фердинандом о сербо-болгарском соглашении по поводу Македонии.

Мысль о подобном соглашении возникала неоднократно после сербо-болгарской войны 1885 года и до некоторой степени была, накануне греко-турецкой войны, осуществлена актом 3 марта 1897 г., подписанным тогдашними главами сербского и болгарского правительств, Симичем и Стоиловым. Договор состоял из четырех параграфов:

1) Оба правительства будут сообща обсуждать все вопросы, касающиеся прав и интересов сербов и болгар в Турции.

2) Они не предпримут никакого дипломатического или военного действия против настоящего status quo в Турции, без предварительного соглашения.

3) До тех пор, пока границы сербской и болгарской сферы действий в турецких странах не определены с общего согласия, оба правительства будут оказывать друг другу помощь и содействие во всем том, что касается национальных, духовных и школьных вопросов в стране.

4) Король сербский и князь болгарский представят это соглашение князю черногорскому.

Насколько известно, никаких практических результатов соглашение это не имело и не привело к желаемой гармонии действий Сербии и Болгарии, которые, по-прежнему, кипят друг против друга, как только вопрос коснется Македонии. За последнее время Сербия желала бы поставить на очередь вопрос об официальном признании в Македонии гражданскими властями прав сербской народности, так как доселе сербов, как отдельной, признаваемой местными властями национальности там не существует, а живущие там сербы официально причисляются то к грекам, то к болгарам, смотря по тому, чью духовную власть они признают — патриарха ли вселенского, либо болгарского экзарха.

Румыния точно также старается об образовании куцо-влахской церкви для цынцар, живущих в Македонии и доныне подчиненных вселенскому патриарху. Крайне, впрочем, сомнительно, чтобы этот последний удовлетворил подобным [834] домогательствам Румынии, став сам на путь филетизма, так торжественно осужденного константинопольским поместным собором 1872 года.

Если верить цетиньскому корреспонденту газеты «Information», в хорошо осведомленных черногорских кружках рассказывают, будто князь Николай добивается уступки ему Портою прилегающей к Черногории пограничной области, с оставлением ее под верховенством султана; практически это последнее условие могло бы быть осуществлено тем, что султан мог бы назначить князя Николая губернатором той полосы земли, которую он хочет приобресть. Было слышно, что уже в 1899 году князь обращался с подобною же просьбою к Порте, которая отклонила ее: как отнесется она к ней в настоящее время, пока еще неизвестно.

Наиболее стремление воспользоваться настоящим благоприятным моментом обнаруживает Греция и, надо признать, она ранее других успела собрать плоды, выросшие из семян взаимной злобы между христианскими народностями Балканского полуострова.

В виду крайне враждебного отношения греков к болгарским замыслам в Македонии, отношение Турции к Греции в последнее время носят особо дружественный характер. Султан не ограничился посылкой в Афины специального посольства для поднесения греческому королю, наследному принцу и министрам высших турецких орденов, но и отдал строгий приказ, чтобы турецкие власти в Македонии всячески покровительствовали грекам, ограждали их от нападения болгарских чет и не стесняли их в открытии школ. Точно такие же распоряжение, поощрительные для греков, сделаны и во всех прочих вилайетах. Ими, пожалуй, можно объяснить отношение местных властей к греко-сербской распре в Ускюбе из-за церкви св. Спаса, причем грекам возможно было силою удалить из церкви митрополита Фирмилиана и сербского генерального консула Кустовича. При обычном порядке вещей грекам, конечно, не удалось бы добиться подобного успеха. Затем султан велел удовлетворить давнишнее желание греков и заключить греко-турецкий торговый договор. Есть слухи, что Порта не прочь и от политического соглашения с Грецией, ценою которого будет присоединение к Греции Крита, — для Турции же он представит огромное преимущество, так как в таком случае ей незачем будет охранять свою южную границу, и все находящиеся там войска могут быть употреблены, в случае надобности, [835] против славянских государств. Переговоры о подобном соглашении, по слухам, уже начаты.

Восхищенные таким образом действия султана, десять воспитанников афинской военной школы выразили желание поступить волонтерами в турецкую военную службу. Султан изъявил свое согласие, и они, называющие себя потомками эллинов, но собственному желанию, включены в состав той самой армии, которая так нещадно била в 1897 году греческие войска.

Пример этот нашел подражателей, и несколько студентов афинского университета из турецких греков тоже подали прошение турецкому посланнику в Афинах о разрешении им вступить в ряды турецкой армии, чтобы верно и преданно служить султану и его государству против болгар. Чрез несколько дней посланник, Рифаат-бей пригласил к себе студентов, подписавших прошение, и сказал им: «ваше прошение я отправил в Константинополь, и его величество султан благоволил выразить вам свою благодарность и назначить вас старшими унтер-офицерами своей лейб-гвардии. Христиане впервые получают такой чин. Поэтому как вы, так и ваш греческий народ должны высоко ценить подобную милость».

А. Стаматиадис, от имени греческих студентов, благодарил за оказанную им честь и выразил готовность студентов преданно служить интересам султана.

«Мы, греки, — сказал в заключение Стаматиадис, — составляющие по количеству, но развитию и коммерческому прогрессу важнейший элемент среди народов, населяющих Оттоманскую империю, заявляем, что под сенью султана живем в полной безопасности и благоденствии, болгарам же, разбойникам, приличествует тюрьма».

Как напоминает это мне факт, которому я был очевидцем, когда во время сербско-турецкой войны 1876 года один из константинопольских патриотов, Демосфен Чивоглу, снарядил на свой собственный счет греческий батальон, отправившийся драться, вместе с турецкими войсками, против сербов. Этому батальону дано было особое знамя — на красном поле луна и крест — символ нового союза, направленного против славян. Впрочем, виддинские власти, — батальон был направлен в Виддин, — отнеслись, как кажется, недружелюбно к этим современным янычарам, а находившиеся в городе башибузуки усмотрели худое для себя предзнаменование в изображении на знамени креста [836] рядом с полумесяцем и встретили, говорят, христианское ополчение выстрелами, — шесть человек было убито, остальные спаслись в рассыпную.

Несмотря на кажущееся сближение Греции с Турцией, чтобы отдать себе отчет в истинных чувствах греков, не мешает обратить внимание на недавнюю речь, произнесенную в палате Скузесом, греческим министром иностранных дел. Сначала он очень оптимистически отнесся к вопросу о реформах, которые, по его мнению, должны, несомненно умиротворить три македонских вилайета. Заключил же он свою речь словами: «в каждом эллине слово Македония возбуждает глубокое чувство патриотизма, и слово это сохранит для каждого из нас свою чарующую силу до тех пор, пока не осуществятся во всей полноте греческие национальные стремления». Из этих слов министра нетрудно вывести заключение, что политика Греции в македонском вопросе имеет временный характер, обусловленный внутренней слабостью королевства, и не напоминает ли нынешняя политика афинского кабинета известную басню «Лисица и виноград»?

________________

IV.

Итак, по всем видимостям, Европа стоит на пороге важных событий. Державы, а в особенности Россия, исполнявшая все честно и прямодушно, сделали с дипломатической точки зрения все, что только могли, — история скажет в свое время, насколько другие державы руководились таким же прямодушием. Тем не менее, события в Македонии развиваются неудержимо и все с возрастающею скоростью, подобно камню, стремящемуся по наклонной плоскости. Причина этого явление заключается, как мне кажется, в том, что дипломатия не захотела в этом вопросе отрешиться от отвлеченных воззрений, не захотела согласовать их с условиями действительной жизни подвластных султану христианских народностей. Она расстреляла из своего колчана все стрелы, которые там на подобные случаи полагаются в комплекте, строго определенном в кодексе старых отцов дипломатии, ныне изрядно уже истрепанном. Но воздействию держав не подверглись и не могли подвергнуться стихийные силы, а между тем в них-то и узел вопроса. Раз они всколыхнулись, было бы самообольщением предполагать, что с ними можно справиться, в особенности рутинными средствами, но их можно искусно направить в то русло, где они [837] могли бы спокойно продолжать свое течение, не разрушая берегов и не опустошая всей окрестности.

Положение дел в Македонии с каждым днем становится тревожнее, приготовления к восстанию, которое предположительно вспыхнет в апреле месяце, быстро подвигаются вперед: значительная часть крестьян уже вооружена ружьями, привезенными главным образом из Греции, сами вожди сознаются, что у них нет власти остановить восстание. Примирительные увещание экзарха болгарского не производят впечатления. В австро-русской схеме реформ видят мертвую букву. Ни русские, ни болгарские предостережение не действуют. Болгарские комитеты не имеют почти никакого влияние на македонских крестьян, которые повинуются лишь своим вождям и которые хотят действовать независимо, под девизом «Македония для македонцев и автономия». Русские консулы утратили свое прежнее влияние и, что наиболее прискорбно, судя по некоторым сведением, население почти отрешилось от своей былой веры, что Россия когда-нибудь освободит славян из-под турецкого ига, и оно начинает думать, что Великая Северная Держава отказалась от своей традиционной политики на Балканском полуострове, забыла тамошних православных и отдала их, связанных по рукам и ногам, злым душманам — турку и швабу.

Западная европейская печать раскололась на два лагеря: в то время как в Англии и во Франции неустанно изображают отвратительные картины турецких зверств, призывая державы к активному вмешательству, в Германии и Австрии до последнего времени защищали политику Порты и сваливали на болгарские комитеты и болгарских агитаторов всю вину за беспорядки и смуту в трех македонских вилайетах. Только ныне, когда, по всей вероятности, в Австрии нашли, что каша заварена уже основательно, там начинают приподнимать маску. Теперь уже не скрывают вестей о возрастающих затруднениях при введении реформ, которыми доселе только любовались. Теперь их не только не скрывают, но, наоборот, сгущают краски: этот пессимизм в дипломатических венских сферах, где до сих пор смотрели на вещи очень оптимистически, весьма знаменателен, в особенности по сопоставлении с известием хорошо осведомленного сербского органа «Odjek», который сообщает, что венские агенты, по распоряжению правительства, объезжают европейские столицы и вербуют добровольцев для македонского восстания. Эти австрийские агенты выдают себя в Европе за [838] македонцев, но резко бросается в глаза тот факт, что ни один из них не владеет ни сербским, ни болгарским языками. Вербуя добровольцев и обещая им богатое вознаграждение, они говорят на немецком, французском и итальянском языках. Эти самозваные восстанцы, которые никогда не видели Македонии, но которые хорошо оплачиваются австрийским правительством, уверяют, что в скором времени македонцы начнут войну с турками. Все навербованные этими якобы восстанцами добровольцы соберутся в Вене и оттуда, снабженные деньгами, оружием и всеми необходимыми припасами, отправятся в Македонию, чтобы нарушить мир на Балканском полуострове, который так охраняется Россией, но мешает австрийским планам.

Обострение смуты в Старой Сербии, происшедшее под влиянием перешедшей всякие пределы албанской дерзости, не могло произойти без попустительства Австрии, пользующейся между тамошними албанцами преобладающим влиянием, быть может, более сильным даже, чем турецкое.

Берлинский трактат, отдав славянские земли, Боснию и Герцеговину, в «временную» оккупацию Австро-Венгрии, предусмотрительно озаботился, чтобы другие славянские государства, Сербия и Черногория, не были смежны, и потому отдал разделяющий их знаменитый «коридор» - Новобазарский санджак — под специальную охрану той же Австро-Венгрии, предоставив ей право занятия его своими гарнизонами, тут же находятся и турецкие отряды, и все эти войска, с согласия австрийского правительства, подчинены Сулейману-паше, офицеру 3-го турецкого корпуса и в тоже время офицеру австрийского главного штаба. Австрийские гарнизоны расположены вдоль шоссе в Преполье, Новом Вароше и Новом Базаре, главнейшие силы сосредоточены у черногорской границы вдоль реки Лима, а отдельные посты доходят до Колашина, Белополья, Бераны и Терговиште. Во всей этой местности власть султана номинальна, чиновники фактически подчинены влиянию австрийских агентов, которые строят дороги, разбирают тяжбы и ссоры между албанскими вождями и турецкими чиновниками и исполняют судейские и другие обязанности.

Австрийское влияние далеко перешагнуло за пределы Новобазарского санджака, причем австро-венгерские агенты широко пользовались предоставленным им международными договорами правом официальных покровителей албанцев-католиков, чтобы создать из них противовес местным православным, которые в Старой Сербин им также ненавистны, [839] как и в Боснии и Герцеговине. Никто из лиц, побывавших в северной Албании, не станет отрицать, что в Ускюбе, Призрене, Диакове, Ипеке и Приштине представители Австро-Венгрии пользуются гораздо большим влиянием, чем местные турецкие чиновники, и что влияние свое они употребляют на то, чтобы албанцы всегда чувствовали себя солидарными с Австро-Венгрией. Очень естественно, что и албанцы не утаивают своих намерений от могущественных покровителей. Если бы в этом отношении и могло быть какое-либо сомнение, то оно рассеивается под впечатлением факта, сообщенного официозною белградскою «Слогою» от 20 марта известия, что при нападении на Митровицу преобладающим в албанских скопищах элементом были албанцы-христиане, которые потребовали от каймакама Митровицы выдачи русского консула и русского консульского флага, а когда им в этом было отказано, напали на город. Так как албанцы-христиане в этом крае католики, преданные слуги Австро-Венгрии, то получаемый вывод ясен для каждого.

___________________

Переходя, к другой державе, которую всегда необходимо иметь в виду, когда речь идет о Турции, — Англии, — нельзя не признать, что в настоящем балканском кризисе она сохраняет роль, необычайно по виду скромную, но по сущности скорее напоминающую усиленно зажмуривающуюся и будто бы спящую кошку, которая лишь терпеливо ждет, пока наивный мышонок приблизится на расстояние, где гибель его неизбежна.

Опубликованная «Синяя книга» содержит в себе ответ английского министра иностранных дел лорда Лансдоуна австро-венгерскому послу, графу Дейму. Он говорит, между прочим, что «Англия, в силу принятых ею на себя по берлинскому трактату обязанностей, не могла равнодушно взирать на македонские события, тем более что в случае возникновения там открытого пожара, этот пожар мог бы вызвать международные осложнения весьма серьезного характера. Потому, Англия спешит присоединиться к мероприятиям России и Австрии, так как смежность границ с Турцией облегчает осуществление намеченного пути — оказания давления на Болгарию и Порту. Проект реформ содержит полезные, многообещающие мероприятия. Для успеха дела необходима, однако, правильная оценка положения вещей, как со стороны балканских государств, так и со стороны Порты, при полном беспристрастии держав. Надеясь, что все так и обстоит в [840] действительности, и что реформы произведут значительное улучшение в положении дел, Англия не предполагает выставлять новых предложений. Но предварительное принятие проекта реформ отнюдь не должно быть рассматриваемо в том смысле, что английское правительство не могло бы выставить или поддержать другие предложение, в случае, если бы настоящие почему-либо оказались неподходящими».

Но такой по наружности пассивный образ действий британской дипломатии рассчитан, очевидно, на достижение известных, вполне определенных целей без всякого риска. Англия играет наверняка, и не подлежит сомнению, что, не выступая активно в роли заступника за христиан Македонии, оставаясь как бы совсем в стороне, она, в случае какого бы то ни было вооруженного столкновение на Балканском полуострове, учтет в свою пользу чужие ошибки и воспользуется случаем для новых захватов на Средиземном море.

Недавно назначенному турецкому послу в Лондоне было поручено попробовать почву в английских правящих сферах и попытаться обеспечить Оттоманской империи дружескую поддержку Англии на случай каких-либо осложнений; ему было отвечено кратко, что Англия постарается оградить свои интересы на ближнем Востоке, а до всего остального ей дела нет.

Очень вероятно предположение, высказываемое некоторыми, что развитие македонского вопроса обошлось не без деятельного, хотя и тайного участия Англии, причем указывается на любопытное совпадение, что вопрос этот начал серьезно обостряться летом прошлого года, т. е. после окончания войны в Южной Африке.

Допустимо, что и ныне Англия пытается повторить с большим успехом то, что ей не удалось в 1895 году на почве армянского вопроса, — допустимо, что и над поддержанием брожения среди македонского населения работают английские агенты, убеждающие его, что Россия желает восстания. Все это допустимо, потому что современное политическое положение таково, что Англия не может не желать вовлечь нас в войну, чтобы, связав ею нам руки, достигнуть своих целей. Но какой же должен быть для нас практический результат совокупности всех этих обстоятельств?

Мне кажется, что ввиду невыносимого положения Македонии и Старой Сербии, ввиду албанских неистовств и надвигающейся грозы общего восстания, а главное, в виду положения, занятого нашими исконными врагами на [841] Балканском полуострове, — Австрией и Англией, — России, пока еще не поздно, необходимо отказаться от мысли, что умиротворение может быть достигнуто введением в Македонии и Старой Сербии турецких реформ; ей нужно посмотреть прямо в глаза действительным условиям жизни турецких христиан, и она, наверное, разделит убеждение балканских славян в невозможности чего-нибудь достигнуть в смысле реформ, под условием сохранение турецкого режима. Это для них, как выражается Нестор в «Балканских письмах», так же ясно, как то, что нельзя ожидать, чтобы волки могли провести реформы в своих отношениях к овцам, даже в том случае, если бы им назначили правильное кормление.

Единственным способом выйти из настоящих затруднений является автономия салоникского, битольского и косовского вилайетов, на основаниях, изложенных в моей предыдущей статье. Иначе необходимо быть готовым ко всему худшему. Мне не хотелось бы быть Кассандрой, но не могу не сказать, что если Македонии и Старой Сербии не будет дано автономии, обе эти страны в скором времени будут заняты Австриею и погибнут для славянства точно так же, как гибнет теперь Босния и Герцеговина, задыхаясь в объятиях австрийской бюрократии, венгерского славяноненавистничества и католической пропаганды.

В. Теплов.

23 марта 1903.