№ 1

17 августа 1908 г.

С.-Петербург.

Обязуюсь повергнуть на благовоззрение вашего императорского величества копии весьма секретного письма ко мне начальника Генерального штаба и моего ответ» генералу от инфантерии Палицыну (документы не публикуются). Осмеливаюсь добавить, что самовольное присоединение Боснии и Герцеговины совершенно противоречило бы сделанному нам венским кабинетом и только что принятому нами предложению ничего не предпринимать на Балканском полуострове без предварительного обоюдного уговора. Совокупность же известий, имеющихся во вверенном моему управлению Министерстве, побуждает меня считать означенное сведение мало правдоподобным и, во всяком случае, требующим проверки.

Подписал: И. Чарыков

На документе помета Николая II: Смотрел.

№ 2

20 августа (2 сентября) 1908 г.

Карлсбад.

Глубокоуважаемый Николай Валерьевич!

Спасибо за экспедицию и за интересное письмо, доставленное мне сюда из Вены. Очень благодарен Вам также за телеграммы, очень пригодившиеся мне для разговоров с Клемансо и Берхтольд ¹ Вы, конечно, уже получили ответ Эренталя на наше последнее сообщение ², Берхтольд передал мне лично копню и этого ответа; он весьма интересен и, конечно, требует тщательного обсуждения. Хотя я еще не успел в него вчитаться и вдуматься, он вызывает по мне следующие мысли: часть его, касающаяся железнодорожного вопроса, в общем, кажется мне приемлемой. Однако я затруднился бы безусловно согласиться на претензию включить в понятие «status quo» продолжение Далматинской линии через Черногорию. К этому вопросу следует отнестись особенно внимательно и справиться в донесениях из Цетинье о сущности последит попыток Австрии. Мне кажется, что согласие наше, если мы решимся его дать, [117] следует обставить известными условиями, как, например, добровольное соглашение с Черногорией, обеспечение независимости и полного суверенитета княжества и т. п. Вполне полагаюсь на Вас и уверен, что Мы разберете это дело самым основательным образом.

Самая важная часть австрийского мемуара — очевидно та, которая касается Босния и Герцеговины. Она, мне кажется, подтверждает, что сведение, сообщенное полковником Марченко ³ не лишено некоторого основания. Из всех моих разговоров с Берхтольдом я вынес впечатление, что австро-венгерское правительство действительно очень занято мыслью о присоединении этих двух провинций. Но что особенно важно и интересно, это, что параллельно с мыслью о присоединении Боснии и Герцеговины здесь возникла также мысль о полном оставлении Ново-Базарского санджака. На мой взгляд, именно это последнее обстоятельство и доказывает, что здесь серьезно думают о присоединении

Объясняю я это себе следующим образом: Эренталь, конечно, понимает, что при новом обороте дел в Турции ⁴ уже нельзя мечтать о мирном завоевании Македонии, и хочет, по крайней мере, доставить императору утешение материального успеха — приобретение двух провинций у них ценою отказа от Санджака. На мой вопрос: quelles seraienl les circoustances imperieuses qui pourraient obliger l'Autriche-Hongrie a annexer la Bosnie el l'Herzegvine? (какие крайние обстоятельства могли бы заставить Австро-Венгрию аннексировать Боснию и Герцеговину?) — Берхтольд ответил мне: «il faut prevoir la possibility d'un mouvement local, du developpemenl de la xenophobie qui le fait deja sentir enfin des circonstances qui nous placeraient dans l'alternative ou bien d'abandonner completement les deux provinces ou bien d'y asseoir notre domination d'une maniere definitive» (следует предвидеть возможность там местного движения, развитие ксенофобии (ненависти к чужеземному, т.е. в данном случае к Австро-Венгрии. — Прим. переводчика), которая уже дает себя знать, словом, обстоятельств, которые поставят нас перед альтернативой либо совершенно отказаться от этих двух провинций, либо окончательно закрепить там свою власть.).

Итак, мое убеждение, что мы должны предвидеть в более или менее близком будущем, что вопрос " присоединении Поении и Герцеговины будет действительно поставлен ребром. Весьма важно и драгоценно, что венский кабинет не отказывается параллельно с этим включить и обсуждение вопроса о проливах и, таким образом, мы можем считать, что эти два вопроса отныне являются уже связанными. Остается, однако, найти такую им формулировку, которая действительно обеспечивала бы нам необходимую нам компенсацию. Это нужно серьезно обдумать. Дело в том, что присоединение Боснии и Герцеговины явится материальным фактом; компенсация же, а именно согласие Австро-Венгрии па то или другое разрешение вопроса о проливах, во всяком случае, будет носить характер отвлеченный и секретный.

У меня явилась такая мысль: помимо соглашения о проливах можно было бы в той или другой форме заручиться согласием Австро-Венгрии на предоставление независимости Болгарин и королевского титула для князя Фердинанда. Это послужило бы, так сказать, осязательным эквивалентом, потвердило бы отсутствие у нас эгоистических целен и повысило бы наш престиж на Балканском полуострове.

Кроме того, можно было бы потребовать от венского кабине та не только собственного ею согласии на разрешение в пашу пользу вопроса о проливах, но также и воздействия на Германию в том же смысле. Все это — отрывочные мысли, которые могут оказаться Вам полезными при выработке ответа на австрийский мемуар. Берхтольд очень настаивает на скорейшем ответе. Надеюсь, что со следующим курьером Вы пришлете мне хотя бы первый набросок этой работы; со своей стороны я также попробую набросать здесь кое-что.

До сих пор я еще не решил окончательно вопроса о свидании с Эренталем, но мне кажется, что свидание это при нынешних обстоятельствах весьма желательно. В личной беседе гораздо легче будет выяснить истинные намерения венского кабинета, а также как далеко он готов пойти по пути компенсаций. Вероятнее всего, что [118] свидание состоится в замке Берхтольда, в Моравии, после окончания моего лечения в Карлсбаде.

О беседах моих с королем Эдуардом и с Клемансо я сообщу Вам в дальнейшем. Они были очень интересны, но не имеют никакого немедленного практического значения.

Два слова о назначениях: если Дьяченко принимает Цетинье, то можно было бы уже назначить Штейна в Рио, Штрандмана — в Софию, Ратькова-Рожнова — в Дармштадт (я видел ого здесь и получил его согласие). Что касается Гааги, то я попросил бы Вас повременить до Моего следующего письма.

Следующую экспедицию прошу прислать опять в Вену.

Погода здесь стоит скверная, но лечение мое протекает, по-видимому, успешно.

Душевно преданный Вам

Извольский

АВПР, Политический архив, д. 3201, лл. 80-83. — Автограф.

№3

Письмо Н. В. Чарыков а А. П. Извольскому

28 августа 1908 г.

С.-Петербург.

Мне кажется, как и Вам, что решение венского кабинета объявить в близком будущем присоединение Боснии и Герцеговины следует считать окончательно и бесповоротно принятым.

Рассматривая это решение с точки зрения русских интересов, его нельзя признать для последних неблагоприятным. В тех пределах, в которых оно проектировано бароном Эренталем, оно не затрагивает ни стратегических, ни экономических наших интересов.

В общеполитическом отношении одним из неминуемых результатов этого присоединения явится окончательный перевес в австро-венгерской монархии славянского элемента с прибавкой к существующим уже там значительной пропорции православных сербов, издавна нам сочувствующих. Между тем, проявления неославизма, хотя и зачаточные, дают основание ожидать скорее пользы для русских интересов от подобного усиления славян в Австро-Венгрии.

Присоединение стало бы опасным, если бы оно явилось первым шагом к поступательному движению «au dola de Mitrovitza» (в направлении на Митровицу). Но этого нет, и в искренности венского кабинета в этом отношении убеждает меня согласие его на предложенное Вами географическое определение границы Ново-Базарского санджака. За это согласие надо теперь же ухватиться, раз навсегда его удостоверить и закрепить.

Участь местного населения Боснии и Герцеговины не ухудшится от формального присоединения: даже, наоборот, ему так или иначе прибавится гражданских и политических прав, а германизация «ли мадьяризация для него нынче уже не страшна.

Пострадают, несомненно, Сербия и Черногория или точнее их вожделения на Боснию и на Герцеговину. От притязаний на эти области обоим государствам придется отказаться надолго, если не навсегда.

Зато отказ от Санджака и его эвакуация освободят Сербию от кошмара австрийского охвата, который ее давит о 1879 г. Не будет и экономического охвата, так как уже теперь шансы Увац-Митровицкой дороги невелики (см. последнюю экспедицию Зиновьева) ⁵ а с отторжением Боснии и Герцеговины они сделаются отрицательной величиной. Вместе с тем, даже согласившись, как Вы и предлагаете, на железнодорожную формулу Эренталя, мы можем более деятельно двинуть Адриатическую линию, которая составила бы для Сербии некоторую компенсацию. [119]

Наконец, с удалением австрийцев из Санджака исчезнет и политическое, и военное средостение, воздвигнутое там между Сербией и Черногорией. Если бы не шла при этом речь об отчуждении оттоманской территории, следовало бы потребовать в виде компенсации для Сербии и Черногории восстановления в Санджаке их границ Сан-Стефанского договора.

Но чего можно бы потребовать для Черногории, в особенности в связи с Далматинско-Скутарийским железнодорожным проектом, так это отказа Австро-Венгрии, полностью или отчасти, от сервитутов, навязанных ею Черногории ст. 29-й Берлинского трактата: 1) запрещение иметь военные суда и военный флаг, 2) закрытие Антивари и всех черногорских вод для военных судов всех наций, 3) воспрещение строить укрепления между Скутарийским озером и морским побережьем, 4) предоставление Австро-Венгрии морской полиции и санитарной полиции по черногорскому побережью при посредстве особых судов, 5) обязательность для Черногории далматинских морских законов и 6) покровительство австро-венгерских консулов черногорскому купеческому флагу.

Коль скоро Австро-Венгрия находит нужным заменить для себя временный — не суверенный — порядок вещей, установленный ст. 25-й Берлинского трактата, окончательным, то пора сделать такое же изменение в ст. 29-й, очевидно, тоже лишь временно ограничивавшей суверенитет Черногории в предоставленной ей трактатом территории.

Относительно же прибрежной железной дороги, упомянутой в ст. 29-й, надо, без сомнения, оградить интересы Черногории, коей, а не Австрии, кстати, предоставлен этой статьей почин указанного в ней соглашения. Мне думается, что для сего было бы достаточно применить к этой дороге прецедент постройки и эксплуатации линии Будапешт — Константинополь через Сербию и Болгарское княжество, права коих, хотя и не в полной мере, но все же достаточно при этом были ограждены. Из прилагаемых литографий (литографии в деле отсутствуют.). Вы увидите, что князь уже соглашался на какие-то условия, не вполне, впрочем, выясненные. Так как Митровицкая дорога едва ли скоро или когда-либо осуществится, то и ветвь от нее через Беране к Антивари не имеет теперь, мне кажется, практического значения.

Вполне разделяю Вашу мысль о компенсации для Болгарии. Уже в бытность мою в Софии было известно, что на присоединение Боснии-Герцеговины Болгария ответит провозглашением себя независимым королевством. Очень желательно заручиться заявлением венского кабинета, что он таковому не будет противиться. Но не следовало бы связывать нас или Болгарию условием, что это провозглашение совпадет автоматически с объявлением о присоединении. Ибо тут необходимо разобраться в вопросе, еще совсем не выясненном: как отнесется к объявлению о присоединении нынешняя Турция.

С самого начала революции младотурки стали проповедывать, что «оттоманам необходимо сплотиться и с оружием в руках отстаивать свое отечество против иностранцев, желающих отобрать у них в свою пользу земли» (приложение к рапорту ген. Шостака 17 августа 1908 г. № 1519. — Примечание документа.).

Но к расчленению Турции при их управлении готовят теперешние вожаки своих последователей, а к воссоединению даже таких давно утраченных провинций как Египет, Тунис и Алжир. Допустят ли они смиренно и без борьбы, чтобы первые шаги нового режима ознаменовались отторжением от Турецкой империи, вопреки трактату, Боснии, Герцеговины, Болгарии и Восточной Румелии?

Не было ли бы подобное событие истолковано врагами турецкого конституционализма как доказательство его несостоятельности и не вызвало ли бы оно реакции, которая вырвала бы у младотурецкой партии так быстро захваченную власть?

Мне кажется, что Австро-Венгрия, если ей не удастся сговориться с турками, на что нет никаких указаний, встретит с их стороны крупные затруднения при осуществлении своего плана до вооруженного восстания босно-герцеговинских мусульман [120] и отчасти христиан включительно, при поддержке последнего скрытно, а, пожалуй, и открыто турецким войском и всеми четами, остающимися сейчас бее обычного занятия и не обезоруженных ⁶.

Если же, как обещает Эренталь, присоединение дебютирует отозванием австро-венгерских гарнизонов Санджака, то подобное, с восточной точки зрения, доказательство слабости и боязни неминуемо вызовет восстание, которое примет панисламистский, может быть даже паназиатский, а во всяком случае антишвабский характер, и я не буду удивлен, если Австро-Венгрия очутится для себя неожиданно в положении, аналогичном недавнему нашему в Южной Манчжурии.

Но это ее дело — нам придется, вероятно, главным образом заботиться с прочими державами о локализации этого приключения, которое, насколько мне известно, не составит casus foederis (повод к вступлению в силу союзных обязательств.) для Тройственного союза.

Однако quod licet Jovi, non licet bovi («что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку» (лат. пословица).), и если Австро-Венгрия может рискнуть войной с Турцией, от коей до нес далеко, то этого не может и не должна Болгария. Если: же она одновременно с австро-венгерской аннексией объявит свою и Восточной Румелии независимость, то на нее, а не на Австро-Венгрию обрушатся младотурки с большими шансами на успех и с великой опасностью для русских интересов.

Действительно, в таком случае действия Турции, сохраняя свое панисламистское свойство, примут вместо антишвабского антиславянский и, в частности, антирусский характер, и болгарам и нам, а не Австро-Венгрии, придется расплачиваться за австро-венгерское приобретение. Предпочтительнее выбрать другую минуту для возложения на князя Фердинанда королевской короны, и достигнуть этого несколько иным путем.

А именно: Болгария не только не должна бы ставить себя в положение солидарности и сочувствия с Австро-Венгрией в данном случае, а напротив, воспользоваться нынешними турецко-болгарскими братаниями, чтобы убедить турецкое правительство в своем невмешательстве даже с благожелательным для Турции оттенком на почве уважения к существующим договорам и общности культурных и экономических интересов всех народностей, населяющих Балканский полуостров.

Успокоенное со стороны Болгарии, стратегическое положение коей имеет в данном случае для Турции решающее значение, турецкое правительство получит возможность сосредоточить все свое внимание на босно-герцеговинском вопросе и на планах барона Эренталя. Если, что весьма желательно, Сербия и Черногория последуют благоразумному примеру Болгарии, то общеевропейский интерес — локализация конфликта — окажется обеспеченным и с нами тут будут солидарны, по крайней мере, Англия и Франция. Если Греция захочет поживиться на турецкий счет, она за то и поплатится. Какие компенсации предложит венский кабинет римскому — это нас прямо не касается. Может быть, Вы это узнаете в Дезио ⁷. Вовлечь Болгарию в эта приключение было бы так важно для Австро-Венгрии, что я подозреваю тайные переговоры между ними как раз по поводу королевской короны, и я почти уверен, что заговорив об этом с Эренталем, Вы не встретите с его стороны возражений.

До такого гибельного для Болгарии синхронизма с венским предприятием ее нельзя ни за что допустить: он спас бы Австро-Венгрию от последствий ее захвата и вовлек бы нас в совершенно нежелательное положение безучастных свидетелей болгарского разгрома Турцией или инициаторов — участников враждебного для Турции дипломатического, а может быть и военного заступничества за Болгарию.

Помешать же такому выступлению Болгария возможно, например, следующим путем.

Россия добывает для Болгарии от венского кабинета эвентуальное признание независимости и королевского достоинства и обещает ей, со своей стороны, такое же признание, а также и со стороны Франции, Англии, Италии (это мне кажется вполне возможным) под условием выбора по соглашению с нами минуты объявления независимости. Для большей прочности дела можно было бы начать вместе с тем [121] переговоры о военной конвенции с Болгарией, приобщив ее, таким образом, при нашем посредстве к выясняемому теперь г-ном Титтони общеевропейскому соглашению, относительно не единичного, а коллективного вмешательства в Турции в случае опасности для христиан. Мы могли бы заявить софийскому правительству категорически, что объявление им болгарской независимости в неусловленное нами время опасно для европейского мира и заставит нас и названные державы предоставить Болгарию ее судьбе. Примкнув же к предлагаемому соглашению с нами и державами, Болгария обеспечивает себе безопасность в настоящее время и беспрепятственное признание королевства в минуту более благоприятную, чем теперешняя.

Как ни честолюбивы болгары, они все же прекрасно поймут, выгодно ли им звучный титул получить сейчас разрывом с младотурецким правительством, без надлежащей поддержки своего дела в Македонии. Они мечтают провести Геннадиева ⁸ (уроженца Битоли) в депутаты и даже министры в Константинополе. Их разрыв, с Турцией будет, очевидно, использован последней во вред болгарам и даже к выгоде греков и, может быть, сербов в Македонии.

Соответственно вышеизложенным соображениям, я составил прилагаемый набросок ответной памятной записки (см. док. № 9). Часть, касающаяся проливов, мною разработана, минимально. Я постарался в этом проекте и настоящем письме исполнить Ваше желание — обдумать все дело возможно основательнее.

На документе помета Николая II: Смотрел.

АВПР, Политический архив, д. 3201, лл. 113-121. — Копия.

№ 4

4(17) сентября 1908 г.

(Дата Л. П. Урусова. Телеграмма Извольского написана 3(16) сентября (см: док. № 5))

Вена.

Министр (А. П. Извольский) просит сообщить следующее: «Благоволите доложить государю императору, что из разговора с Эренталем я мог удостовериться, что австро-венгерское правительство действительно решило присоединить Боснию и Герцеговину. Момент еще окончательно не установлен, но возможно, что в связи с результатом инспекционной поездки Буриана заявление о присоединении будет сделано в делегациях, которые откроются около 23 сентября старого стиля ⁹.

Сначала Эренталь упорно отстаивал взгляд, что Австро-Венгрия лишь осуществляет свое бесспорное право завоевания, будто бы в свое время безусловно признанное Россией. После долгих пререканий мне удалось привести его к признанию необходимости предоставить России и балканским государствам известные гарантии и компенсации. В общих чертах он готов согласиться на следующие условия:

Во-первых, одновременное заявление об эвакуации Ново-Базарского санджака и об окончательном отказе от всяких прав на эту область.

Во-вторых, признание теперь же, т.е. когда мы сочтем нужным возбудить этот вопрос, изменения в нашу пользу и согласно нашей формуле постановлений о проливах.

В-третьих, независимость и королевский титул для Болгарии.

В-четвертых, отмена главнейших ограничений, вытекающих для Черногории из-ст. 29-й, и нашу формулу касательно продолжения Далматинской железной дороги. [122]

В-пятых, некоторые уступки Сербии и Болгарии в вопросе о плавании по Дунаю.

Эти условия соответствуют приблизительно Вашему проекту ответного меморандума, который я на днях несколько переработаю и возвращу |Вам для доклада государю. Подробности письмом с сегодняшним курьером».

На документе помета Николая II: Смотрел.

№ 5

Письмо А. П. Извольского Н. В. Чарыкову

3 (16) сентября 1908 г.

Замок Бухлау.

Несмотря на крайнее утомление после целого дня, проведенного в весьма бурных переговорах с бароном Эренталем, спешу сегодня же сообщить Вам в дополнение и развитие моего телеграфического резюме (см. док. № 4) следующие подробности о достигнутых мною результатах. Прежде всего, я с полною достоверностью выяснил, что австро-венгерское правительство бесповоротно решило присоединение Боснии и Герцеговины.

Осуществление этого решения зависит от не вполне ясных для меня обстоятельств, связанных с инспекционной поездкой министра Буриана. В зависимости от результатов этой поездки весьма возможно, что барон Эренталь сделает заявление о присоединении в делегациях, которые открываются около 6 октября нового стиля.

Сначала, как я телеграфировал Вам, Эренталь упорно держался толкования, изложенного в его последнем сообщении, т.е., что присоединяя Боснию и Герцеговину, Австро-Венгрия лишь осуществляет свое бесспорное право завоевания, каковое право будто бы в свое время было признано Россией.

Я весьма энергично возражал на это, ссылаясь, между прочим, на известную оговорку, сделанную графом Муравьевым в ответе на ноту графа Голуховского ¹⁰. Лишь после весьма жаркого спора мне, наконец, удалось сбить его с этой позиции и привести к признанию необходимости предоставить России и балканским государствам известные гарантии и компенсации. Как Вам известно из моей телеграммы, он согласен в общих чертах на следующие условия:

1) Одновременно с заявлением о присоединении Боснии и Герцеговины будет сделано также заявление об эвакуации Ново-Базарского санджака и об окончательном отказе от всяких прав и видов на эту, область. Этот отказ, по мнению Эренталя, должен служить в глазах России и балканских государств достаточной гарантией отсутствия у Австрии каких бы то ни было вожделений на Македонию и Салоники. При этом Эренталь не видит препятствий к тому, чтобы мы разъяснили конфиденциально Сербии и Черногории, что из этого вытекает для них возможность при известных условиях, т.е. в случае ликвидации Турецкой империи, восстановить в этой области границы Сан-Стефанского трактата. Мысль эту, мне кажется, следовало бы так или иначе формулировать в нашем мемуаре.

2) Эренталь готов теперь же, т.е. не дожидаясь ликвидации Турецкой империи, принять нашу формулу касательно проливов, а именно такое изменение существующего юридического положения, чтобы все суда России и других прибрежных государств Черного моря могли входить и выходить через проливы, при сохранении принципа закрытия их для военных судов других наций. Он хотел бы лишь ввести в эту формулу какую-нибудь оговорку, которая лишила бы ее агрессивного характера по отношению к Турции, что мне представляется вполне возможным. Он согласен также поддержать наше требование перед Германией.

3) По отношению к Болгарии он согласен на провозглашение независимости и королевского титула. [123]

4) По отношению к Сербии он менее всего склонен к уступкам и компенсациям, ссылаясь на враждебное положение, занятое ею в последнее время по отношению к Австро-Венгрии. По его мнению, отказ от Ново-Базарского санджака должен вполне ее удовлетворить. Он не согласен ни на какое исправление границы со стороны Боснии и Герцеговины, и в виде крайней уступки готов лишь допустить Сербию (а также Болгарию) в прибрежную Дунайскую комиссию (по проекту Стурдзы) ¹¹.

5) По отношению к Черногории он согласен принять паше толкование прав, предоставленных Австро-Венгрии Берлинским трактатом касательно железной дороги, и отменить главнейшие из ограничений, вытекающих из ст. 29-й. Ему нужно некоторое время для изучения подробностей этого вопроса, но уже теперь он заявляет, что не может согласиться на предоставление Черногории права устроить военный порт.

Мне кажется, что достигнутыми мною результатами мы можем быть вполне довольны. Они в общем вполне соответствуют условиям выработанного Вами проекта. Тем не менее, проект этот требует некоторой переработки, чем я и намерен заняться, как только приеду в Тегеризее, где я намерен быть ужо послезавтра утром.

Обо всем вышеизложенном я прошу Вас подробно доложить государю, причем Вы могли бы развить следующую мысль: решение австро-венгерского правительства принято, очевидно, под влиянием разнообразных причин; здесь несомненно играет роль желание закончить царствование Франца-Иосифа территориальным приобретением, даже ценою отказа от более широких планов в будущем. Для нас и для будущности славянских государств такой оборот скорее выгоден. Надеяться, что Австрия когда-либо добровольно возвратит Боснию и Герцеговину Турции, конечно, нельзя. Если мы отнесемся к проекту присоединения чисто отрицательно, у нас будут лишь одни альтернативы: или ограничиться бесплодным протестом, или прибегнуть к угрозам, что может повести затем и к враждебным действиям. Предлагаемый мною путь компенсаций и гарантий кажется мне несравненно более полезным. Выгоды эти заключаются в следующем:

1) Австро-Венгрия формально отказывается от поступательного движения через Санджак. При отсутствии военной оккупации Санджакская железная дорога, если ей суждено осуществиться, теряет свой опасный характер. Ново-Базарский санджак делается опять объектом расширения в будущем Сербии и Черногории и соединения их границ (возвращение к Сан-Стефанскому трактату). Уничтожается стратегический клин и до известной степени облегчается разрешение Македонского вопроса.

2) При счастии и искусном ведении дела есть шансы ныне же, т.е. не дожидаясь ликвидации Турецкой империи, изменить в нашу пользу постановления о проливах. Во всяком случае, мы приобретаем формальное согласие на такое изменение со стороны Австрии, а может быть, и Германии.

3) Наше выступление в пользу компенсирования балканских государств повышает наш престиж, который неминуемо пострадает от бесплодного протеста. Балканские государства, конечно, поймут, что из-за Боснии и Герцеговины мы воевать не будем, но необходимо им показать, что мы не перестаем о них заботиться и что если они получат хотя бы и незначительные выгоды, то этим они обязаны исключительно нам.

Что касается, в частности, Болгарии, то соображения, высказываемые в Вашем письме, конечно, вполне основательны. Но весьма сомневаюсь, чтобы нам удалось удержать ее от провозглашения независимости и королевского титула. Но попытку в этом смысле, без сомнения, надо будет сделать. Надо предвидеть также, что Греция потребует присоединения Крита. Со стороны Эренталя против этого возражений не будет. Но этот вопрос касается главным образом не Австрии, а держав-покровительниц и потому мне кажется, что его не следует вводить в настоящие переговоры.

4) Выступление Австрии и нарушение ею Берлинского трактата поставит ее в затруднительное положение как по отношению к Турции, так и по отношению [124] всех других держав и балканских государств. Это опять-таки может лишь поднять наш престиж и, может быть, даже сблизит нас с Турцией.

Из некоторых слов Эренталя я мог заключить, что в Вене убеждены, что турецкая армия находится в настоящую минуту в полном расстройстве, и это обстоятельство также повлияло на решение венского кабинета. Тут, конечно, со стороны Австрии возможна крупная ошибка, но в таком случае — тем хуже для нее. Мы же должны только постараться, чтобы при этом не пострадало бы ни одно из балканских государств. В этом отношении опаснее всего положение Болгарии, и на это надо обратить особенное внимание.

В заключение считаю долгом обратить Ваше особенное внимание на необходимость приготовить, a в решительный момент направить нашу печать и общественное мнение, которые весьма легко могут пойти по ложному пути. В этом отношении особенного внимания заслуживает «Новое время». Переговорите об этом с Гирсом, а затем, может быть, с Пилепко и Егоровым ¹².

Соглашение наше с Австрией, конечно, надо держать в полном секрете, а представить дело так: Австрия, в силу тех или иных причин, решила присоединить Боснию и Герцеговину. Мы об этом своевременно узнали. Мы, конечно, тотчас же указали ей на опасные последствия, и благодаря нашим увещаниям она согласилась на эвакуацию Санджака. Но что же делать дальше? Ограничиться бесплодным протестом? Не объявлять же войну. — Отсюда прямой переход к компенсациям и гарантиям в пользу России и балканских государств. Я вполне отдаю себе отчет в громадной трудности направить на эти рельсы пашу печать, но, повторяю, это весьма важно и об этом необходимо своевременно и неотложно позаботиться.

Чувствую, что от утомления у меня путаются мысли. Напишу Вам еще подробно из Тегеризее. Следующую экспедицию прошу прислать мне в нашу миссию в Мюнхене. Для этого, кажется, потребуется особый курьер из Берлина или Вены.

На документе помета Николая II: Смотрел.

АВПР, Политический архив, д. 3201, лл. 94-99. — Копия.

№ 6

Телеграмма Н. В. Чарыкова А. П. Извольскому (в Мюнхен)

6 сентября 1908 г.

С.-Петербург.

Результаты Ваших переговоров с Эренталем по существу вопроса об изменении известных статей Берлинского трактата представляются мне превосходными. Докладывая об этом, вероятно, в понедельник, я полагал бы своевременным приступить теперь нее к изучению предположений о той форме, в которой означенные и иные назревшие изменения Берлинского трактата, например статьи о Македонии, могли бы быть осуществлены с наибольшей пользой для русских интересов и для европейского мира. Не думаете ли Вы, что таковой формой, вполне нормальной и при данной политической конъюнктуре для нас выгодной, мог бы служить созыв конференции держав, подписавших Берлинский трактат, для пересмотра устаревших его статей. Так как последними являются преимущественно те, которые были навязаны обессиленной в то время России, то отмена их, а, тем более, замена самого Берлинского трактата другим, более соответствующим русским интересам актом, явилась, бы для России крупным политическим успехом, в особенности при возможности русского почина касательно Болгарии и обеспеченности постановления об удалении Австро-Венгрии из Ново-Базарского санджака и об упразднении некоторых черногорских и сербских правовых ограничений. Ценной приманкой и компенсацией для Турции послужил бы, кроме Санджака, отказ Европы под известными гарантиями от продолжения вмешательства в Македонии, к чему усиленно гнут на западе, и, может быть, в деле армян, а также принципиальное согласие на постепенную отмену капитуляций. Мне кажется, что после некоторой дальнейшей подготовки можно бы рассчитывать и на успех в вопросе проливов. [125]

Сохранность мира была бы облегчена европейским характером решения болгарского вопроса и, может быть, Эренталь предпочел бы при данной обстановке таковое же решение вопроса о присоединении гораздо более рискованному пути единоличного его объявления. Следовало бы, пожалуй, добавить в ответе, что предметом обоюдного соглашения имеет служить и вопрос о наилучшей форме международной санкции условленных изменений в Берлинском трактате.

Обращение России к державам о конференции, местом коей мог бы быть предложен Париж, явилось бы развитием циркуляра 24 июля ¹³, вызванным очевидною потребностью сговориться о дальнейших отношениях Европы к Турции. Ограничение работ конференции рамками Берлинского трактата предотвратило бы поднятие иных, неудобных вопросов, вроде критского и египетского.

На миролюбивые отношения Турции к делу конференции, вероятно, также повлияет безусловная необходимость для нового режима получить финансовую помощь в виде займа на западе, уже налаживающегося, но несовместимого с войной.

Очень желал бы знать до доклада Ваше суждение о вышеизложенном и о возможности во время посещения Вами Италии, Франции, Англии и Берлина выяснить, как отнеслись бы там к подобному направлению турецких дел.

На документе помета Николая II: Смотрел.

АВПР, ф. Канцелярия, 1908 г., д. 204, лл. 15-17. — Копия.

№ 7

Письмо П. В. Чарыкова А. П. Извольскому

8-9 сентября 1908 г.

«Рейд Штандарт», 8 сентября 1908 г. Яхта «Нева», 10 час. вечера.

Дорогой Александр Петрович,

Согласно Вашему желанию, я доложил государю ваше письмо от 3/16 сентября (см. док. № 5) и развил изложенные в нем мысли. Его величество чрезвычайно доволен достигнутыми Вами результатами и в особенности ценит высказываемое Вами ожидание, что есть шансы ныне же, т.е. не дожидаясь ликвидации Турецкой империи, изменить в нашу пользу постановление о проливах. «В таком случае, — сказал государь, — нам нечего хлопотать о Константинополе и припомнил, как он при последнем приеме Турхана-паши ¹⁴ в Ливадии поручил ему передать, лично султану его желание вернуться к отношениям Ункар-Эскелесинского договора (Это соответствует Вашим словам, что затруднительное положение Австрии, может быть, даже сблизит нас с Турцией. Эту мысль надо разработать. — Примечание Н. В. Чарыкова). Единственно отношение Германии к нашему предположению озабочивает государя. «Это было бы решением векового вопроса», — сказал он, и, прощаясь после обеда, добавил, — «Я буду помнить 8 сентября 1908 г.».

Для большой ясности я составил перечень статей Берлинского трактата, относительно изменения коих ужо последовало соглашение с венским кабинетом, согласно данным Вашего письма, с наброском новых соответствующих постановлений. Прилагаю экземпляр этого перечня, доконченного мною сегодня утром в пути сюда (приложение в деле отсутствует). Другой экземпляр вместе с Вашим письмом (перепечатанным для облегчения чтения) я оставил государю.

Так как мне было поведено прибыть вместе с адмиралом Диковым ¹⁵, то я воспользовался беседой с ним для того, чтобы узнать его мнение — под вполне понятым им условием абсолютной тайны — о нашей формуле решения вопроса о проливах. Министр пришел от нее в восторг и указал на допустимость еще тех двух уступок [126] туркам, которые приписаны мною в конце чернилами (он сказал, между прочим, что в таком случае окажется возможным использовать гораздо большие удобства Николаева для судостроительства по сравнению с Невой, а равно и большую близость черноморских судов к востоку по сравнению с балтийскими. — Примечание Н. И. Чарыкова). Таким образом, Ваше замечание, что Вам представляется вполне возможным удовлетворить пожелание Эренталя о введении в формулу о проливах «какой-нибудь оговорки, которая лишала бы ее агрессивного характера по отношению к Турции», оказывается удовлетворенным. Государь, впрочем, предпочел бы цифру трех судов, установленную ст. 15 Гаагской конвенции, при сем прилагаемой (приложение в дело отсутствует).

По упомянутому выше перечню и подсчету оказывается, что уже 17 статей Берлинского трактата изменены, что составляет более одной четверти всего текста этого акта.

Ввиду этого невольно возникает вопрос: возможно ли осуществить такое крупное и существенное изменение международного договора семи держав, так сказать, келейным путем, посредством партикулярного соглашения между двумя из них?

В ожидании Вашего суждения по этому вопросу, — о форме международной санкции русско-австрийского соглашения, — я доложил государю содержание моей личной телеграммы Вам по этому предмету, но лишь в качестве материала для последующего обсуждения. Его величеству понравилась мысль о замене не доброй памяти Берлинского трактата другим актом, о русском почине в предложении о независимости и королевском титуле Болгарии и об упразднении ст. 23 (Македония) и 61 (армяне) в видах компенсации Турции (а также о принципе капитуляций); кстати, я должен отметить свою ошибку в телеграмме Вам, о чем я и доложил: Крит упомянут, к несчастию, в Берлинском трактате именно в ст. 23. Но, конечно, в наши переговоры его включать не следует. Крит может легко поссорить нас с турками, а нам надо с ними сблизиться. О присоединении же Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины государь сказал, что при первом известии об этом решении венского кабинета его обдало холодом, до такой степени это присоединение претит чувству и с первого взгляда кажется вызывающим на противодействие.

9 сентября, 6 час. утра, в пути в Петербург.

Продолжаю. И тут государь сам обратил внимание па трудность подготовить нашу почать к надлежащему отношению к этому вопросу. «Но, — продолжал он, — вникая в сущность дела, я вполне понимаю, что присоединение для нас даже выгодно и совершенно одобряю предложенную Александром Петровичем систему гарантий и компенсаций».

Относительно русской печати я доложил, что упоминаемые Вами Егоров и Пиленко уже в достаточной мере в наших руках. Кстати, я тут же испросил согласие государя на командирование Пиленко, по званию штатного преподавателя международного права в императорском Александровском лицее (в чине коллежского советника), в качество технического делегата Министерства иностранных дел в помощь послу или поверенному в делах на конференцию о литературной собственности, открывающуюся в Берлине 1/14 октября. Это дело уже решено в междуведомственном совещании согласно нашим видам. Пилепко нам будет там технически очень полезен; он крайне польщен этим назначением; он будет стоить нам только простой курьерской дачи в Берлин — и Пиленко будет нас слушаться.

Гирс вернулся и стал на работу.

Чтобы не возвращаться к этому предмету, добавлю: я не предприму подготовительной работы в отношении печати пока не будет решен вопрос о форме международной санкции. Сладить с печатью (я включаю и иностранную через Гирса и здешних корреспондентов «Times», «Associated Press» и «New York Herald», коими мы вполне располагаем) будет в тысячу раз легче на почве пересмотра Берлинского трактата с общего дружеского согласия, чем при наличности по видимости [127] самопроизвольного объявления Эренталем аннексации, да еще, пожалуй, с обязательством для нас держать в тайне выговоренные себе и нашим друзьям гарантии и компенсации. В число последних очень отрадно отметить согласие Эренталя на разъяснение нами конфиденциально Сербии и Черногории, что для них из эвакуации Санджака вытекает в будущем возможность при известных условиях, т.е. в случае ликвидации Турецкой империи, восстановить в этой области границы Сан-Стефанского трактата. Только, как я доложил, желательно в нашем ответе высказаться в более общих выражениях о возможности для названных государств в упомянутом случае изменить пограничную черту, установленную для них в сторону Санджака Берлинским трактатом. Ибо 1) упоминание о Сан-Стефанском договоре крайне тягостно для Сербии, у которой он отнял, было, Вранье и Пирот, и 2) но Сан-Стефанскому договору все-таки оставался между Сербией и Черногорией в Санджаке коридорчик для номинального, с аннексацией Боснии и Герцеговины уже излишнего, поддержания территориальной связи между этими областями и Македонией. Теперь же эта связь должна прекратиться вовсе и пределы Сербии и Черногории должны в Санджаке сомкнуться. Любопытно, что допуская восстановление даже Сан-Стефанских границ в Санджаке, Эренталь предрешает судьбу Увац-Митровицкой железной дороги (ст. 1. Сан-Стефанского договора устанавливает границу Черногории по реке Лиму и железная дорога предположена именно вдоль этой реки. — Примечание Н. В. Чарыкова), она окажется частью в черногорских владениях и потому должна перестать быть чисто австрийской. Это замечание пришло мне на мысль только сейчас.

В заключение доклада я изложил вкратце содержание донесений из Фиуме и Сараева, при сом. прилагаемых (приложения в деле отсутствуют). Первое содержит интересные указания на элементы соглашения о присоединении между Веной и Будапештом. Вена допускает издание в Венгрии избирательного закона, благоприятного мадьярам, и отдает последним на съедение Кроацию; Пешт согласен на окончательное присоединение Далмации к Австрии и Боснии с Герцеговиной к Далмации. Признаюсь, эта комбинация меня мало печалит: слияние Боснии и Герцеговины с Далмацией даст в последней окончательный перевес славянскому и притом православно-сербскому элементу; оно уничтожит легендарное триединое кроатско-католическое царство — «Царство Звонимира», оно даст в Венском рейхсрате голосов 20 новых славян и притом православных, и тем закрепит там уже теоретически существующее славянское большинство на благо Крамаржу и его и нашим политическим друзьям ¹⁶. В Загребе сербско-кроатская коалиция не распадется, а еще теснее сплотится под мадьярским папором, а съесть Кроацшо не легко и скоро нельзя.

Для редактирования окончательного проекта ответа венскому кабинету буду ожидать переработанного Вами текста. Пока государь с интересом прочел набросок и личную телеграмму, посланные мною Вам в Вену и Мюнхен. Слабая сторона позиции Эренталя заключается, мне кажется, в том, что он вынужден подгонять присоединение к юбилейному году императора Франца-Иосифа ¹⁷, и следовательно, ради срочности дела идти па многие уступки, иначе неизбежные.

Как удержать Болгарию? Прилагаемая телеграмма Сементовского ¹⁸ кажется мне очень подозрительной: тому четыре дня болгарский поверенный в делах сообщил мне телеграмму Паприкова ¹⁹ же, что Гешов ²⁰ сам виноват в возбуждении инцидента (что и побудило меня в связи с известием Турхан-паши считать инцидент улаженным. — Примечание Н. В. Чарыкова), а теперь Паприков говорит Сементовскому и всем иностранным представителям в совершенно непримиримом тоне. Тут дело не обходится без подстрекательства с австрийской стороны. Я все-таки буду стараться действовать через Тур-хан-нашу, угрожая задержкой в удалении европейских офицеров из Македонии, задержкой, существующей и помимо того, благодаря вполне основательным возражениям Титтони против проекта четырех послов. Я очень рад, что тут еще раз выясняется полная общность взглядов русского и итальянского правительств. [128]

Смею думать, что лучшим, если не единственным, средством спасти Болгарию и нас от несвоевременного объявления независимости явилось бы объявление или предложение его нами Европе на конференции по предварительному уговору нашему с Болгарией и с ручательством в единогласном и немедленном признании великими державами.

К условленным с Эренталем компенсациям для Сербии мы могли бы от себя прибавить еще одну: возвращение или вернее передачу им Дечанского монастыря. Вы прочтете в литографии о новейшем фазисе этого доброго не понятого сербами нашего дела.

Относительно австрийского расчета на теперешнее расстройство турецкой армии государь заметил, что при возбуждении фанатизма и национального чувства присоединением этот расчет может легко оказаться ошибочным.

Вот все, что было сделано вчера по всем пунктам Вашего письма. Мое впечатление такое: дело огромной трудности и важности налаживается. Дай бог Вам дальнейшего успеха.

Искренно преданный Вам

Чарыков

На документе помета Николая II: Смотрел.

АВПР, ф. Канцелярия, 1908 г., д. 204, лл. 3-7. — Копия.

№ 8

Письмо А. П. Извольского Н. В. Чарыкову

11 (24) сентября 1908 г.

Egern am Tegernsee.

Глубокоуважаемый Николай Валериевич,

Искренне благодарю Вас за телеграмму 6/19 сентября и за только что полученное мною специальным курьером из Берлина письмо Ваше с яхты «Нева» от 8 сентября (телеграмма и письмо уже повергнуты на высочайшее благовоззрение. — Примечание Н. В. Чарыкова) несказанно счастлив, что результат моего свидания с бароном Эренталем удостоился одобрения государя и что его величеству благоугодно согласиться с предложенным мною методом действия в ответ на замышляемую Австрией авантюру. Как я Вам телеграфировал (телеграмма от 10 сентября при сем прилагается и выраженные в оной соображения вполне мною разделяются. — Примечание Н. В. Чарыкова. Телеграмма не публикуется), в общем я вполне разделяю высказанные Вами соображения; но в одном пункте я, однако, с Вами расхожусь: если я правильно, Вас понял, Вы предлагаете теперь же, не дожидаясь объявления со стороны Австрии о решимости ее присоединить Боснию и Герцеговину, возбудить вопрос о пересмотре Берлинского трактата и созвании конференции. Мне кажется, что к этому в данную минуту нет достаточного повода и что это поставило бы нас в невыгодное положение. Не забудьте, что сама по себе мысль о конференции у нас очень не популярна. Другое дело, если она явится в ответ на выступление Австрии (теперь уже есть полное основание рассчитывать на сочувствие русской печати созванию Россией конференции для пересмотра Берлинского трактата. — Примечание П. В. Чарыкова). Несравненно выгоднее для нас возложить ответственность и, гак сказать, одиум за нарушение Берлинского трактата на Австрию. Из этого само собой и естественным образом возникает мысль о конференции, на которую Австрия явится как бы в качестве обвиняемой, мы же выступим в роли защитников интересов балканских государств и даже самой Турции. К тому же не следует забывать, что момент объявления австрийским правительством о присоединении зависит не столько от внешних, сколько от внутренних [129] обстоятельств и что вряд ли нам удалось бы отдалить этот момент сообразно с нашими расчетами. Я ожидаю, что сказанное объявление последует весьма скоро после открытия делегаций; на это с нашей стороны надо будет ответить циркулярной депешей в горчаковском стиле ²¹, в которой можно уже безбоязненно выставить мысль о пересмотре Берлинского трактата и созыве конференции (проект такого циркуляра уже подготовляется мною, но окончательную редакцию можно будет установить только, когда станет известно, что произошло в Пеште. — Примечание П. В. Чарыкова). Что касается до места этого созыва, то вопрос этот кажется мне весьма важным и вместе с тем затруднительным. Ни одна из западных больших столиц не кажется мне пригодной. И был бы не прочь от Петербурга и думаю, что в политическом отношении это можно было бы устроить; но тут возможны затруднения чисто материального свойства, вроде мнения о все еще не упрочившихся у нас порядке и безопасности. Впрочем я думаю, что дело о конференции вряд ли может наладиться очень скоро и что переговоры могут затянуться даже до весны, а к этому времени условия у нас могут окончательно упрочиться.

Перерабатывая Ваш проект ответного меморандума, я преднамеренно придал ему несколько неопределенную, эластичную форму, дабы не слишком связывать нас по отношению к Австрии (однако необходимо в достаточной мере связать Австрию по отношению к нашим пожеланиям. Для сего я позволяю себе сделать два редакционных изменения в проекте ответного меморандума, оттеняя при этом уже данное венским кабинетом (почти полностью) согласие на наши 6 осуществимых ныне же пунктов, от предусматриваемого в будущем соглашения с нами о Константинополе и прилегающей к нему территории. — Примечание П. В. Чарыкова. Меморандум публикуется под № 9) и дать возможность конференции выдвинуть новые вопросы и формулы. Так, я совершенно оставил в стороне вопрос о Македонии (ст. 23) и капитуляциях, которые должны быть подняты самою Турциею, об армянах и т. д. Из прилагаемого при сем письма ко мне барона Эренталя (письмо в деле отсутствует). Вы усмотрите попытку его повернуть в свою пользу толкование 29 ст. о Далматинских линиях, вследствие чего я преднамеренно несколько усилил редакцию нашей формулы. Наконец, я нарочно изложил в общих выражениях нашу формулу о проливах. Таким образом, меморандум наш явится, так сказать, лишь схемою будущего соглашения и как бы указанием на возможность не расходиться с Австриек» на конференции. Надо предвидеть, что по некоторым пунктам со стороны венского кабинета последуют возражения и это — тем лучше, ибо иначе мы оказались бы на конференции уже не в роли защитников балканских государств, а как бы в качестве пособников и укрывателей.

Еще раз с особенной настойчивостью считаю долгом обратить Ваше внимание на необходимость подготовить общественное мнение и почать (это дело подвигается пока очень успешно. — Примечание Н. В. Чарыкова). Необходимо воздействовать не только на «Новое время», но и на другие органы. Хорошо бы переговорить с Гучковым (я это сделаю тотчас по возвращении Гучкова в Петербург, — Примечание Н. В. Чарыкова) и, если возможно, то и с Милюковым ²², который только что был на Балканском полуострове и, судя по донесениям Сементковского, весьма здраво рассуждает о болгарских делах (милюков был при мне профессором в Софийском университете, и я могу возобновить с ним опять знакомство. — Примечание Н. В. Чарыкова). Советую Вам также заранее посвятить в наши предположения Столыпина и главнейших министров: финансов, военного и морского (о сем я излагаю ходатайство в сегодняшней всеподданнейшей записке. — Примечание П. В. Чарыкова. Записка не публикуется). Все они, конечно, согласятся с нами, что обострять наши отношения к Австрии (а следовательно, и с Германиею) и рисковать войной из-за Боснии и Герцеговины было бы безумием и что мы предлагаем единственный практический выход. Я воспользовался тем, что здесь в Эгерне оказался под рукой Шелькинг, которому я прочел длинную лекцию, и который пошлет на днях длинное письмо в «Повое время» за подписью «Инсаров». Предупредите об этом Гирса, дабы он мог направить [130] немного полемику, которую должно будет возбудить это письмо. Шелькинг ничего не просит за эту услугу, но надо будет дать ему какую-нибудь подачку (действительный статский советник Гирс предупрежден и для Шелькинга будет сделано что-либо. — Примечание П. В. Чарыкова). Вполне с Вами согласен, что нам предстоит дело громадной важности и трудности и дай бог нам довести его до благополучного конца во славу государя и России, и если ценою формальной уступки Боснии и Герцеговины Австрии, которой, они уже фактически принадлежат, мы разрушим Берлинский трактат, то вряд ли история нас осудит.

Как я Вам телеграфировал, я уже коснулся в разговоре с Эренталем возможности и даже неизбежности в случае осуществления проекта о присоединении Боснии и Герцеговины созвать конференцию для пересмотра Берлинского трактата и не встретил с его стороны серьезного отпора; я не премину в Дезио, Париже, Лондоне и Берлине осторожно разведать почву в этом направлении. Особенное значение я придаю моему завтрашнему свиданию с Шёном ²³, окончательных результатов я от него не ожидаю, ибо без доклада канцлеру он, конечно, ничего положительного мне не скажет, но это подготовит почву для разговора моего с князем Бюловым при проезде через Берлин (результаты свидания с Шёном, изложенные в повергаемой на высочайшее благовоззрение телеграмме министра от 14 сентября, даже превзошли эти ожидания министра, причем гофмейстер Извольский добился принципиального согласия Германии на нашу формулу о проливах. — Примечание Н. В. Чарыкова. Телеграмма не публикуется). О подробностях свиданий с Шёном и Титтони не премину Вас уведомить.

От политики перехожу к вопросам житейским. Я уверен, что Вы не упустили обратить самое серьезное внимание на меры предохранения Министерства и служащих в нем от холеры. Не откажите сообщить мне, что именно в этом отношении Вами предпринято и каково санитарное состояние Министерства (все меры приняты. — Примечание Н. В. Чарыкова).

Оканчиваю это чересчур длинное письмо. Пакет мой будет доставлен Вам из Берлина с верной оказией, и Вы получите его в понедельник. Это даст Вам возможность окончательно установить текст меморандума (прошу Вас не считать мой текст окончательным и вполне ожидаю, что Вы внесете в него те или другие поправки) (только две упомянутые выше. — Примечание Н. В. Чарыкова) и повергнуть на высочайшее утверждение задолго до отправления следующего очередного курьера. Таким образом, полагаю, что Вам удастся отправить сказанный меморандум в Вену не позже конца недели, что было бы весьма желательно. Если не будет верной оказии, то можно, мне кажется, ради важности случая отправить в Вену экстренного курьера (таковой будет отправлен в Вену, Белград, Софию и обратно, как только я удостоюсь получения испрашиваемых сегодня всемилостивейших указаний; он будет готов выехать, начиная с четверга. — Примечание Н. В. Чарыкова).

Настоящее письмо прошу Вас доложить государю целиком или в выписке, как найдете более удобным (настоящий перепечатанный текст прилагается к подлинному для удобства прочтения. — Примечание Н. В. Чарыкова).

Искренно преданный Вам

Извольский

P. S. Относительно Болгарии я забыл Вам сказать, что в разговоре со Станчовым ²⁴ в Карлсбаде я самым энергичным образом предостерег его от всякого преждевременного выступления и категорически заявил ему, что если Болгария не послушается нашего совета и предпримет что-либо без нашего согласия и одобрения, мы отнюдь не придем ей на помощь. При этом я заранее предупредил его, чтобы в Софии не рассчитывали nous forcer la main (нас принудить). На это не пойдут ни правительство, ни наше общественное мнение, которое в общем настроено в России весьма миролюбиво. Я намекнул ему, однако, что со стороны Австрии можно опасаться такого действия, которое естественным образом поведет к пересмотру Берлинского [131] трактата и возбуждению вопроса о независимости Болгарии. В таком случае для Болгарии будет, несомненно, выгоднее, чтобы инициатива нарушения Берлинского трактата исходила не из Софии, а из Вены. Мои слова, по-видимому, произвели на Станчова впечатление. Должен прибавить, однако, что по всем признакам между венским кабинетом и Софией происходят с некоторых пор тайные переговоры, причем не обходится, вероятно, без подстрекательств. Это подтвердил мне, между прочим, Мил-ванович ²⁵ и на это указывает особенно блестящий и любезный прием, оказанный князю Фердинанду и его супруге в Будапеште, а также благоприятный для Болгарии тон австрийской печати в гешовском инциденте ²⁶. Железнодорожный инцидент ²⁷ для меня не вполне понятен, и я надеюсь узнать о нем подробнее в Берхтесгадене и Дезио. По отношению к нему Австрии и Германии можно будет судить о связи между Софией и Веной.

Во всяком случае мне кажется, что в подходящий момент надо будет предостеречь Болгарию от опасности «tirer les marrous du feu» (таскать каштаны из огня) для Австрии и категорически предупредить ее, что если она решилась начать то или другое действие, опираясь на Австрию, elle le fera a ses risques et perils (она это будет делать на свой страх и риск) и что, когда Австрия в критическую минуту ее оставит (что неизбежно), мы к вей на выручку не придем: (эти данные включены мною в сегодняшний проект секретной инструкции посланнику в Софии. — Н. Чарыков. 16 сентября 1908 г. Примечание П. В. Чарыкова).

На документе помета Николая II: Смотрел.

№ 9

Проект памятной записки австро-венгерскому правительству

19 сентября (2 октября) 1908 г.

Яхта «Штандарт».

В ответ на памятную записку венского кабинета от 27 августа сего года императорское правительство имеет честь сообщить австро-венгерскому правительству, что оно полностью согласно с ним в отношении проведения единой политики обоих правительств, касающейся железных дорог, проектированных от Митровицы до Уваца и от Дуная до Адриатики.

Кроме того, императорское правительство с радостью констатирует, что между ним и венским кабинетом установилось полное согласие в отношении принципов незаинтересованности, подтвержденных соглашением 1897 г., о необходимости сохранить нынешнее status quo до тех пор, пока позволят обстоятельства, о возможности соглашения между Россией и Австро-Венгрией для того, чтобы предотвратить случайности, могущие возникнуть на Балканском полуострове, и о взаимном обязательстве кабинетов Санкт-Петербурга и Вены воздерживаться от любого вмешательства в дела Ближнего Востока, если только не будет заключено между ними предварительное соглашение на этот счет.

Санкт-Петербургский кабинет не возражает, если в понятие «нынешнее status quo» войдет продление Далматинских линий через Черногорию к Скутари в соответствии со статьей 29 Берлинского трактата, если только будет достигнута договоренность, что эта статья предусматривает строительство железной дороги самой Черногорией в условиях, соответствующих ее независимости и ее интересам, а не просто австрийской железной дороги, которая пересечет территорию Черногории.

Касаясь более сложного вопроса, поставленного памятной запиской венского [132] кабинета относительно [возможности] (вариант: эти слова предполагается опустить. — Примечание документа) аннексии Боснии и Герцеговины, императорское правительство считает долгом прежде всего заметить, что подобная возможность именно и была бы в состоянии нарушить нынешнее status quo, установившееся на Балканском полуострове, и поднять европейский вопрос, разрешение которого потребовало бы содействия всех держав, подписавших Берлинский трактат. Частичная отмена итого договора в пользу Австро-Венгрии в той части, которая касается Боснии и Герцеговины, должна обязательно иметь последствием пересмотр других частой того же договора, обременительных для различных заинтересованных государств; из этого неизбежно вытекает волнение прежде всего среди балканских государств, что могло бы создать опасность европейскому миру. Императорскому правительству приятно было, однако, признать дух умеренности и справедливости, которым руководилось австро-венгерское правительство в решении отвести одновременно свои войска, из Ново-Базарского санджака, окончательно отказаться от какой бы то ни было оккупации этой территории и соблюдать в случае распадения Оттоманской империи в Европе, в отношении Санджака, тот же принцип незаинтересованности, как и для остальной Турции. Желая со своей стороны дать доказательство искреннего желания держаться на почве соглашения с Австро-Венгрией, императорское правительство высказывает готовность изучить в том же духе доброй воли и умиротворения условия, на которых можно было бы, со своей стороны, занять позицию, благосклонную аннексии, предусмотренной венским кабинетом. Не предугадывая пока развития, которое может иметь этот вопрос при обсуждении его державами, императорский кабинет ограничивается указанием на следующие компенсации, которые, по его мнению, должны быть обеспечены Турции, России и балканским государствам (вариант: будучи готовым соблюдать дружественную и благожелательную позицию в отношении аннексии, предусмотренной венским кабинетом, и не предугадывая развития, которое требующие разрешения вопросы могут получить при обсуждении их державами, констатирует согласие австро-венгерского правительства на следующие гарантии и компенсации в пользу Турции, России и балканских государств. — Примечание документа).

1) Полная эвакуация австро-венгерских войск из Ново-Базарского санджака и окончательный отказ от всякой оккупации этой территории. Австро-венгерское правительство не будет возражать против того, чтобы императорский кабинет конфиденциально разъяснил кабинетам Белграда и Цетинье, что Австро-Венгрия отказывается в будущем от всяких видов на Ново-Базарский санджак и что с этого времени Сербия и Черногория могут считать себя, в случае распадения Оттоманской империи в Европе, естественными сонаследниками этой территории.

2) Право для России и для других причерноморских стран проводить их военные суда, свободно и в обоих направлениях через проливы, которые связывают Черное и Средиземное моря, поскольку принцип закрытия этих проливов установлен государствами, не прибрежными к этому морю. (Венский кабинет обязался бы использовать свое влияние перед кабинетом Берлина с тем, чтобы добиться-его присоединения к этому проекту.)

3) Независимость Болгарии и ее превращение в королевство.

4) Отмена условий статьи 29 Берлинского трактата, ограничивающей суверенные права Черногории.

5) Исправление границ в пользу Сербии и Черногории на части Босно-Герцеговинской территории, которая граничит с Санджаком.

6) Пересмотр условий навигации по Дунаю в смысле большего благоприятствования прибрежным балканским государствам.

Заканчивая, императорское правительство с удовлетворением принимает к сведению заявление венского кабинета, что он расположен, если представится случай, к дружественному обмену взглядами по вопросу Константинополя и прилежащей к нему территории, вопросу, который связывается, очевидно, с возможностью [133] установления общего последующего согласия между Россией и Австро-Венгрией, чтобы предусмотреть возможности, которые могли бы возникнуть на Балканском полуострове в случае распадения Оттоманской империи в Европе, — возможности, которую так же, как и венский кабинет, мы считаем весьма отдаленной.

На документе помета Николая II: Смотрел и надпись: Хорошо ²⁸

АВПР, ф. Канцелярия, 1908 г., д. 204, лл. 86-88. — Копия. Перевод с французского.

Комментарии

1. Находясь в августе 1908 г. на лечении в Карлсбаде, Извольский встречался там с целью обмена мнениями по вопросам ближневосточной политики с английским королем Эдуардом VII, французским премьер-министром Клемансо и австро-венгерским послом в России Берхтольдом.

2. Речь идет о русском проекте Адриатической железной дороги, который противопоставлялся австрийскому проекту Салоникской железной дороги, выдвинутому Эренталем в январе 1908 г. На протяжении февраля — августа 1908 г. оба проекта служили предметом оживленной дипломатической переписки между Петербургом и Веной.

3. Марченко М. К. — русский военный атташе в Вене.

4. Имеется в виду приход к власти младотурок в июле 1908 г.

5. Зиновьев И. А. — русский посол в Константинополе.

6. Имеются в виду партизанские отряды македонцев, действия которых против турецких войск временно прекратились в связи с обещанием младотурок избавить население Македонии от произвола султанской администрации.

7. В Дезио Извольский намеревался встретиться с министром иностранных дел Италии Титтони.

8. Геннадиев — один из лидеров македонских националистов.

9. Буриан — министр финансов Австро-Венгрии. Вопросы общеимперского значения обсуждались в Австро-Венгрии на заседаниях делегаций от австрийского и венгерского парламентов.

10. Видимо, имеется в виду обмен нотами между министром иностранных дел Австро-Венгрии графом А. Голуховским и министром иностранных дел России графом М. Н. Муравьевым по поводу австро-русского соглашения 1897 г. о поддержании статус-кво на Балканах. Муравьев оговаривал в своей ноте, что принцип статус-кво распространяется на Боснию и Герцеговину, т.е. отрицал право Австро-Венгрии превратить оккупацию этих провинций в формальное присоединение без согласия других держав.

11. Стурдза М. — господарь Молдавии в 1834-1849 гг. Выступал за образование Дунайской комиссии в составе всех придунайских стран.

12. Гирс А. А. — заведующий Отделом печати МИД. Пиленко, Егоров и упоминаемый ниже Щелькинг — внешнеполитические обозреватели полуофициозной газеты «Новое время».

13. Циркуляр Министерства иностранных дел России от 24 июля 1908 г. предусматривал возможность пойти навстречу Турции по ряду вопросов (македонский, армянский и др.) в связи с обещанием младотурецкого правительства провести реформы в стране. Этим шагом русское правительство стремилось окончательно подорвать германское влияние в Константинополе.

14. Турхан-паша — турецкий посол в Петербурге.

15. Диков И. М. — русский морской министр.

16. Крамарж — лидер чешских националистов.

17. В 1908 г. исполнялось 60-летие вступления Франца-Иосифа на престол.

18. Сементовский-Курило Д. К. — русский посланник в Софии.

19. Паприков — болгарский министр иностранных дел.

20. Турецкое правительство не пригласило болгарского представителя в Константинополе Гешова на дипломатический прием у султана, желая подчеркнуть этим вассальные отношения Болгарии к Турции. Болгария заявила протест и отозвала Гешова из Константинополя.

21. Имеется в виду канцлер А. М. Горчаков, при котором была начата переписка с Веной о Боснии и Герцеговине.

22. Гучков А. И. — лидер партии и думской фракции октябристов; Милюков П. Н. — лидер партии кадетов.

23. Шён — статс-секретарь Министерства иностранных дел Германии.

24. Станчов — болгарский дипломатический представитель в Париже.

25. Милованович М. — сербский министр иностранных дел.

26. См. прим. 20.

27. Речь идет, по-видимому, о турецко-болгарском споре из-за Восточно-Румелийской железной дороги, проходившей по территории Болгарии, но принадлежавшей Турции. Болгария настаивала на замене турецкой администрации дороги болгарской.

28. В тот же день проект памятной записки был окончательно утвержден Николаем II (см. АВПР, ф. Канцелярии, 1908 г., д. 204, лл. 80-81).