ЕВГЕНЬЕВ А.

СОРОКАЛЕТИЕ ГЕРЦЕГОВИНСКОГО ВОССТАНИЯ

(По личным воспоминаниям и современным источникам).

Сорок лет тому назад, в июне 1875 года, вспыхнуло восстание на Балканском полуострове, в Герцеговине. Восстание это оказалось чреватым многими важными событиями. Оно послужило сигналом для крупных перемен на Балканах. Карта этой части Европы с тех пор подверглась значительным видоизменениям. Возникли новые государства — Болгария и Албания, другие государства — Сербия, Черногория, Румыния и Греция — округлили и увеличили свои территории и освободились от вассальной зависимости от Оттоманской империи.

Но сами герцеговинцы, творцы движения, повлекшего за собою ряд войн и перемен на Балканах, остались в проигрыше. Переменились лишь их утеснители. Они попали из турецкого огня в австрийское полымя. Раньше герцеговинцы и босняки стонали много веков под турецким игом, а теперь стонут от австро-мадьярского гнета.

Русское общество и печать были застигнуты врасплох восстанием. В столице России, Петрограде, узнали о нем тогда, когда, на Балканах было уже пролито не мало крови. Первое известие, как это ни странно, пришло из Лондона. В телеграмме, помещенной в “Голосе” от 2-го июля, передавалась сообщение “Standard” из Вены от 8-го июля н. ст., что герцеговинцы восстали с оружием в руках. [889]

Какое смутное представление имела редакция “Голоса” о давно готовившемся движении, показали дальнейшие сообщения газеты и все ее отношение к герцеговинцам. Восстание изображалось чуть ли не как дебош, провоцированный иностранными революционерами, коммунистами, социалистами, гарибальдийцами, нахлынувшими в Герцеговину. Герцеговинцам внушалось газетою не поддаваться проискам смутьянов и относиться с полным доверием к султану и турецкому правительству. Популярный профессор Орест Миллер, в жилах которого не текла, как известно, славянская кровь, в горячо написанной статье, появившейся в гайдебуровской “Неделе”, оценил по достоинству отношение органа Краевского и Бильбасова к изнемогавшим под турецким игом славянам. Он же выступил с протестом, когда “Голос” обрушился на черняевский “Русский Мир” за упреки московскому митрополиту, не проявившему должного сочувствия к бедствовавшим герцеговинцам.

Но где знали своевременно или даже преждевременно о герцеговинском движении и искренно сочувствовали ему — это в инородческой Одессе.

Я живо помню настроение в этом городе в эпоху возникновения герцеговинского движения.

В Одессе, благодаря близости ее к Балканскому полуострову, интерес к славянскому делу был всегда повышен. Там была довольно значительная славянская колония. В Одессе искали и находили убежище славянские деятели, почему-либо вынужденные покинуть свою родину. Жил в Одессе накануне восстания знаменитый вождь его — Любобратич, голову которого австрийские предатели ценили на вес золота, приказав устроить для него ловушку и захватить его и свиту.

Любобратич был в Одессе скромным личным секретарем при известном герцеговинском воеводе Луке Вуколовиче.

Толки о том, что в Герцеговине неспокойно, шли в Одессе задолго до восстания, и можно с положительностью сказать, что некоторые нити зарождавшегося движения находились в этом городе.

В Одессе существовал целый ряд учреждений, посвящавших себя в той или другой форме славянскому делу. Были там славянское благотворительное общество, возникшее в 1870 году, по инициативе известного славяноведа, профессора В. И. Григоровича, болгарское настоятельство, сербское благотворительное общество, занимавшееся не одной благотворительной деятельностью. Существовал в Одессе “Питомник славянских девиц”. Новороссийский университет, где было широко поставлено преподавание славяноведения и истории славянских законодательств и где подвизались такие знаменитые славяноведы, как профессора [890] Григорович, Ягич, Богишич (составитель черногорского свода законов) и плеяда молодых знатоков славянства, также был “питомником” целого ряда будущих славянских деятелей, вождей и министров, как и одесская духовная семинария, где воспитывался знаменитый болгарский палочник Стамбулов.

Преобразование Ришельевского лицея в Одессе в новороссийский университет вызвано было, между прочим, стремлением создать высшее учебное заведение для уроженцев славянских земель Балканского полуострова в противовес загребскому университету, об учреждение которого хлопотал известный архиепископ Штроссмайер, пожертвовавший на будущий университет значительные свои средства. На такой политической миссии Новороссийского университета настаивали великий князь Константин Николаевич и министр народного просвещения Головнин. В Загребе, вместе университета, учреждена была академия. Австрийское правительство, узнавшее об открытии новороссийского университета и возлагаемых на него надеждах в смысле при влечения славян, поспешило открыть университет в Буковине — в Черновцах.

Профессор Григорович, прозванный “русским Шафариком” — хотя последний в своих трудах, по свидетельству покойного профессора А. И. Марковича, пользовался работами своего одесского коллеги — усиленно привлекал в Одессу студентов из славянских земель, группировал их в кружки для занятия славяноведением, предоставлял в их распоряжение свое богатое книгохранилище и библиотеку, учрежденную им при славянском обществе. Григоровича можно было чаще всего встречать в обществе славянской молодежи.

Когда возникло герцеговинское движение, Григорович лично и при содействии своих друзей и единомышленников производил сборы во всех одесских учебных заведениях в пользу страждущих братьев-славян, — и не без успеха.

В Одессе пульс славянолюбия, но причинам, о которых я уже помянул выше, бился усиленнее, чем где-либо. Об этом можно было судить в то время, о котором я говорю, и по одесской печати, уделявшей преимущественное внимание славянских вопросами В одесской газете дебютировал статьей о славянах граф С. Ю. Витте. Одесские славяне заражали своим славянолюбием и одесских инородцев, кроме, впрочем, греков, имевших всегда политические счеты со славянами. Скромная дебютная статья в “Новороссийском Телеграфе” пишущего эти строки, отнюдь не славянина, трактовала об угнетенных славянах, которым была посвящена и моя брошюра, вышедшая в то время.

По примеру Григоровича, и одесские еврейские дамы и местный раввин собирали пожертвования для славян, и среди [891] жертвователей на столбцах одесских газет мелькали часто еврейские имена. В синагогах вывешивались воззвания о пожертвованиях. Ветеран-еврей, участвовавший в нескольких войнах, обратился к одесскому раввину за содействием к отправке его добровольцем к сражающимся с турками славянам. Я никогда не забуду одесского “славянолюба”, некоего Арона Гетмана, не знавшего другого языка, кроме еврейского жаргона, и уехавшего добровольцем на Балканы, где он погиб под Алексинацем (Любопытно, что покойный Всев. Крестовский в своем романе “Тамара Бендавид”, являющемся настоящим обвинительном актом в беллетристической форме против ненавистных ему евреев, отмечает воодушевление и “похвальное и святое чувство”, овладевшие частью еврейской интеллигенции в эпоху славянского движения, и бойкие и горячие статьи и пламенные воззвания евреев в Черняевском “Русском Мире”.)

Историк герцеговинского восстания, в преемственной связи с которым находится и нынешняя борьба двух славянских народов с вековым врагом славянства — тевтонами, не может миновать и роли одесских славян в событиях, разыгравшихся ровно сорок лет тому назад.

Если Одессе принадлежит некоторым образом приоритет в смысле интереса к герцеговинскому движению, благодаря ее близости к Балканам, то движение это встретило потом более яркий отклик в Москве, в виде ораторских выступлений И. С. Аксакова, крупных пожертвований в пользу славян и широко организованного “добровольчества”. Немало добровольцев отправила в Сербию и петроградская интеллигенция. Дело освобождения славян объединило заядлых славянолюбов и представителей левого направления, находивших, что, ратуя за свободу балканских славян, они в то же время содействуют торжеству принципов свободы на родине русских славян. Радикальные “Отечественные Записки” в статье под заглавием “Воевать или не воевать?” (июль 1876 г.) заявили: “На русском народе лежит исторический долг отстоять свободу турецких славян, во что бы то ни стало”. В “Новом Времени” А. С. Суворина, сразу поднявшем славянское знамя, участвовали в 1876 г. Салтыков, Тургенев, Некрасов, Плещеев, Драгоманов, Кулишер, Венгеров и другие.

В европейской печати герцеговинское восстание долго приписывалось русскому золоту и подпольным интригам тогдашнего русского посла в Константинополе генерала Н. П. Игнатьева. Русское правительство хотело-де путем создания в Порте затруднений добиться ликвидации обидного для нашего национального самолюбия Парижского трактата и ускорить разложение Оттоманской империи. В действительности, генерал Игнатьев, страдая болезнью глаз, отсутствовал, когда происходили [892] первые вспышки герцеговинского восстания. Зато положительно известно, что первые герцеговинские инсургенты обзаводились австрийскими национальными флагами, которые они и поднимали во время своих стычек с турками. Известно далее, что инсургенты оглашали города и веси Герцеговины возгласами: “Да здравствует император Франц-Иосиф, царь сербский и кроатский!” Наконец, первая вспышка имела место близ австрийской границы. Австро-венгерское правительство, как устанавливают несомненные факты и подлинные исторические документы, уже тогда мечтало о присоединении к своей территории подвластных Турции двух населенных сербами провинций — Герцеговины и Боснии.

Известный венгерский патриот Кошут, не без основания, обвинял германского канцлера князя Бисмарка в том, что он стремился отвлечь внимание австрийских и русских политиков в сторону балканского вопроса, который, по его выражению, не стоил костей одного померанского солдата. Бисмарк увещевал не раз Австрию занять своими войсками Герцеговину и Боснию.

В самой России не существовало единомыслия о причинах герцеговинского восстания. “Голос”, как я уже говорил, открыто приписывал движение агитационной деятельности революционеров, гарибальдийцев, социалистов, коммунистов и анархистов. Он уверял, что в Герцеговину прибыли чуть ли не легионы гарибальдийцев. Между тем, роль последних свелась к участию в движении одного лишь Джузеппе ди-Буотеса.

Русское правительство устами составителей “правительственных сообщений” говорило о миролюбии турецкого правительства и возлагало надежды на мирное улажение восстания, а многие русские администраторы опротестовывали ассигнования земскими и городскими управлениями пособий бедствовавшим герцеговинцам.

Что внутренние мотивы герцеговинского восстания не были вполне ясны даже для многих участников его, явствует и из того, что в нем в самом начале его зарождения участвовали и мусульмане, что восставшие герцеговинцы не раз призывали последних к дружной борьбе с деспотическим турецким правительством.

Турецкое правительство считало движение своим домашним делом, старалось умалить его размеры и не находило нужным выставить против инсургентов сколько-нибудь значительный силы.

О ближайших поводах возникновения брожения среди герцеговинского населения существовали самые разнообразные версии. Говорили, что турки убили серба Бабича, за которого и решили будто мстить его соплеменники.

Турки уверяли, что сербские поселяне напали на караван со съестными припасами, принадлежавшими купцам из [893] Мостара, ограбили его и перерезали весь турецкий конвой. Всех грабителей было около ста пятидесяти человек. Опасаясь расправы со стороны владельцев каравана, крестьяне бежали в Черногорию. Там они обратились ко владыке и представили ему дело в ложном свете. Владыка заступился за беглецов, и турки обещали разобрать дело. Крестьяне говорили, что бегство их в Черногорию вызвано было притеснениями турецких сборщиков податей и непосильностью для них этих последних. Им будто поверили. Вернувшись на родину, крестьяне поспешили запастись оружием и прогнали сборщиков, когда те явились для взимания податей и налогов. Послали жандармов, но и они были прогнаны. К осмелевшим крестьянам присоединились поселяне соседних деревень. Движение перекинулось скоро в Боснию. Боснийский генерал-губернатор Дервиш-паша вступил в переговоры с мятежниками и обещал им, что их претензии будут беспристрастно рассмотрены турецкими комиссарами, к которым он и направил их, дав им конвой. Мятежники не поладили с конвоем и зарезали двух конвоиров. И Дервиш-паша вынужден был двинуть войска в Невесинье для восстановления порядка.

Так писали историю герцеговинского восстания турецкие “историографы”. Как в действительности обстояло дело, об этом можно было узнать досконально от одесских славян, поддерживавших постоянные сношения со славянскими землями.

Босния и Герцеговина, две сербские области, подвластные туркам, издавна страдали от турецкого гнета, и беспощадной эксплуатации со стороны землевладельцев-бегов и сборщиков непосильных налогов. Весною 1875 года некоторые общины Герцеговины обратились к Порте с просьбой уменьшить налог на баранов, налог бедель-и-аскерийе, и организовать для охраны подвергавшихся постоянно опасности жизни и имущества сельчан полицию из крестьян. Просьба была оставлена без ответа, и сербы-крестьяне решились тогда на крайнюю меру. Они отказались платить подати, повиноваться властям и оказывали вооруженное сопротивление. Оттоманская империя была тогда значительно ослаблена революционным настроением турецкого общества и хроническим финансовым банкротством.

Популярный сербский митрополит Михаил в своем воззвании к русскому народу мрачными, но правдивыми красками описывал страдания несчастной райи, стонавшей под турецким игом.

“Подобно христианским мученикам времен языческих гонений, — писал митрополит, — геройский народ выносил и выносит все беды и несчастья, какие только может выдумать зверское своеволие безбожных азиатских угнетателей-турок, желающих истребить и уничтожить православный славяно-сербский [894] народ на Балканском полуострове... Пени, всевозможные налоги довели ее (райю) до полного нищенства; убийства, долголетняя ссылка и каторги в мрачных подземных тюрьмах, в тяжелых кандалах, где ползают змеи и скорпионы; ненасытная страсть варваров обесчещивания женщин, матерей и сестер бедной райи, убиение невинных грудных детей и обваривание их кипятком в насмешку над святым крещением — вот какие неслыханные варварства совершаются на глазах просвещенной Европы в Боснии, Герцеговине и Сербии... Но, о ужас! Во второй половине XIX столетия, наперекор христианской цивилизации, наперекор человеческой гуманности, живых людей сажают на кол, живых людей, привязав к вертелу, жарят в огне... Бог свидетель, все это делают турки с бедной райей... Десятки тысяч нагих, голодных женщин, детей, беспомощных стариков, уходя от врага, ищут защиты и помощи у нас в Сербии, Черногории и у австрийских братьев”...

Так описывал положение герцеговинцев и босняков до восстания митрополит Михаил. И не только Европа долго была глуха к стонам несчастной райи, но и часть русской печати обнаруживала странное отношение к восставшим герцеговинцам. Первое известие о герцеговинском восстании, как мы видели, получено было в России из Англии, куда оно пришло из Вены. В газете “Голос” от 2-го июля ст. ст. было напечатано: “В лондонскую газету “Standard” телеграфируют из Вены от 8-го июля, что в Герцеговише вспыхнуло восстание. Южнославянские газеты уверяют, что первая стычка между христианскими и турецкими войсками произошла в деревне Драгово, близ австрийской границы... У инсургентов, говорят, отличные ружья. В Боснии и Албании царству от такое же сильное волнение”...

Двумя днями позже в “Standard” телеграфировали из Вены: “Герцеговинское восстание состоит, по-видимому, из нескольких мятежных вспышек, происшедших между славянскими жителями деревень, находящихся в западных округах этой провинции, между рекой Нарентой и черногорской границей. Вспышки вызваны попыткой взыскания податных недоимок. В некоторых деревнях мятежники подняли австрийский флаг. В Далмацию ежедневно прибывают толпы беженцев, состоящих, главным образом, из женщин и детей... Инсургенты выстроили укрепление у Чекера на притоке Наренты, на Крупе, на мосту. Турецкие войска напали на эту позицию в ночь с 4-го на 5-е июля, но были обращены в бегство, после долгого и кровопролитного боя... Из Цары сообщают, что во многих местностях водружен австрийский флаг. Большого сражения еще быть не могло, так как незначительные турецкие гарнизоны скрываются и ждут подкреплений”. [895]

Как ни старались турки и их европейские покровители изображать герцеговинское восстание в виде незначительного недоразумения чисто местного характера, которое не трудно будет уладить, движение с каждым днем все более и более разгоралось. Количества турецких войск, находившихся в Герцеговине, было недостаточно. Стратегические планы турецких военачальников оказывались тщетными. Инсургенты, отлично знавшие местности, где происходили стычки, и хорошо вооруженные, действовали быстро и с успехом. Начавшись у самой границы Австрии, движение все более и более углублялось внутрь страны. Столац и Невесинье — два главных пункта, близ которых произошли первые серьезные стычки. Отсюда борьба распространилась дальше. Силы инсургентов направились на один из важных пунктов на юге Герцеговины — на укрепление Требинью; они блокируют ее, выжигают окрестности и прерывают сообщение. Каждый день получаются известия о новых успехах инсургентов. Порта вынуждена отправлять свежие войска для борьбы с ними. Инсургенты захватили порт Гаранско, близ Пивы, и местечко Метохия.

В соседней Боснии повстанцы напали у деревни Костайницы и Дубовицы на турецкие сторожевые посты и захватили много оружия.

Турецкие неудачи усугублялись невозможностью посылать подкрепления. Подъезд с моря в Герцеговину был закрыт, так как вдоль нее тянется узкая полоса Далматинского берега. Игравшая двусмысленную роль Австрия разрешила туркам провоз войска по ее территории.

И у победителей дело не обходилось без неудач — близ монастырей Дузы и Рача, на сербской границе. При Раче турки напали на отряд волонтеров, шедших в Боснию из Сербии и не успевших соединиться с главными силами, а у Дузы случайно отсутствовали инсургентские вожди, среди которых выдвигались Любобратич, Мильянович, отличавшийся большой храбростью, и главный руководитель военных действий, бывший гарибальдиец Джузеппе ди-Буотес. Любобратич за свои подвиги провозглашен был великим воеводой Герцеговины. Маленькие неудачи герцеговинских инсургентов, о которых мы выше упомянули, сменились скоро целым рядом новых побед. Инсургенты завладели всеми турецкими блокгаузами, возведенными вдоль черногорской границы, взяли Новый Варош, несколько укреплений вокруг Требиньи и подняли всю северную Боснию. Движение передалось и в Албанию, Сербию и Крит.

Во время преследования одного из инсургентских отрядов турки вторглись на сербскую границу, умертвили несколько сербов и сожгли несколько домов. Сербия зашевелилась, за ней пришла в движение и Черногория, князь которой с трудом мог [896] сдерживать народ. Под предлогом смотра сербское правительство призвало под ружье своих ополченцев. Австрия пригрозила Сербии занятием ее территории, если она вмешается в герцеговинскую распрю. В рядах инсургентов воевали три черногорские роты, сформировавшиеся помимо воли князя.

Поведение Австрии и ее угрозы открыли глаза инсургентам, выступавшим в начале движения с австрийскими знаменами в руках и оглашавшим поля сражения возгласами в честь их мнимого благодетеля императора Франца-Иосифа. Центральный комитет освобождения южных славян опубликовал прокламацию, в которой решительно отверг лелеявшуюся многими мысль о присоединении Герцеговины и Боснии к Австро-Венгрии. В той же прокламации рекомендовалось инсургентам избегать жестокостей по отношению к врагу и мирному турецкому населению и держаться партизанской борьбы в горах.

Одновременно боснийский генерал губернатор Дервиш-паша, руководивший действиями против инсургентов, выступил с прокламацией, преисполненной угроз. Он угрожал расправами не только со стороны властей, но и мусульманского населения, которому предоставлялось право доносить на инсургентов, казнить их, не щадя и сочувствующих им. И когда европейские консулы обратились к вождям инсургентов с приглашением прибыть в Мостар для переговоров, они резонно ответили, что, в виду турецких угроз и расправ, предпочитают добиваться улучшения своего положения силою оружия. И в это время при местечке Дабре 2.000 турок были разбиты на голову, причем инсургенты захватили много оружия и припасов. Требинья снова была обложена ими. Маленькая неудача инсургентов при Вышеграде сменилась поражением турок при Требинье, восстанием в округе, смежном с черногорской областью — Грахове, и отступлением турок при крепости Берат...

Наступила осень. Турецкие регулярные войска испытывали большие затруднения при своих передвижениях. Нелегко было инсургентам. По временам происходили лишь небольшие стычки, которые в счет идти не могли. В общем, движение притаилось, замерло до более благоприятного времени. Но турки не сидели, сложа руки. Несколько пограничных с Австрией деревень вынуждены были подчиниться туркам, и немедленно, по распоряжению турецкого начальника отряда, семерым сельским старшинам отрублены были головы.

В октябре осеннее затишье было нарушено. Инсургенты одолели в открытом бою довольно значительную регулярную турецкую армию, отбили у турок целые транспорты провианта и оружия. Терпя поражения, турки расправлялись беспощадно с невоюющим населением, казнили многих без суда и вторглись [897] в Сербию. Жертвами их расправ сделались и несколько австрийских и итальянских подданных.

Европейские кабинеты продолжали обдумывать меры для обуздания турок и прекращения движения на Балканах.

В начале ноября Австрии, как более-де заинтересованной в умиротворении Балкан, решено было поручить изобрести гарантии для исполнения турками необходимых реформ. А в это время на успехи инсургентов турки отвечали неслыханными зверствами и казнями, сдирали кожу с живых людей. Даже не участвовавшие в движении славяне образовывали целые гекатомбы трупов. Ятаган свистел по деревням Герцеговины и Боснии. Многие деревни и поля были опустошены и выжжены.

Доведенные до отчаяния, герцеговинцы Христом Богом молили об отводе им где-либо — хотя бы на краю света, — безопасного уголка. С каждым днем положение их становилось все хуже и хуже. По мечетям устраивались сходбища, на которых фанатизированные улемы проповедовали поголовное избиение славянского населения.

Несмотря на неблагоприятное для боев время года, инсургенты продолжали военные действия. Воевода Петкович чисто суворовскими форсированными маршами нагнал турок, вызвал среди них замешательство, разбил их на голову и захватил обильные турецкие припасы.

3-го ноября произошла битва между местечком Гачко и Гаранско, продолжавшаяся два дня. На турок, под начальством Селима-паши, напал отряд Зосича. После первого боя инсургенты, получив подкрепление, зашли туркам в тыл и совершенно уничтожили бы их, если бы наступившая темень не заставила инсургентов приостановить военные действия. Турки воспользовались этим и поспешно отступили, оставив на месте тысячу убитых, сто пленных и немало пушек и припасов.

В ряде сражений вокруг Никитича турки терпели большие поражения. Летопись восстания обогащалась все новыми и новыми славными подвигами, а дипломаты продолжали все обдумывать новые меры для умиротворения восставших.

Русское правительство, которое облыжно обвиняли в подпольных происках, выступало с “сообщениями”, призывавшими европейские кабинеты к охране мира. В появившемся в средине октября сообщении правительство говорило о своем миролюбии, но вместе с этим заявило, что не может относиться равнодушно к судьбе страждущих герцеговинских славян, доведенных до отчаяния непомерными налогами, а потому предложило другим государствами, воздействовать на Порту. “Доверие к султанскими, прадэ, — говорится далее, — поколеблено, а потому требуется дружное содействие европейских кабинетов”. [898]

В начале ноября опубликовано было новое “правительственное сообщение”, признававшее неосновательными опасения некоторой части европейской печати насчет нарушения мира. “Как бы ни были прискорбны замешательства на Балканах, но соединенное усилие трех европейских держав, при содействии других, — сказано в сообщении, — дадут этим замешательствам исход, соответственно миролюбивому настроению держав. Третье русское “сообщение” оповестило, что русское правительство, при содействии пяти держав, предупредило готовившиеся военные действия турок против Черногории, которой приписывалась посылка подкреплений инсургентам.

В начале декабря появился султанский фирман, возвестивший герцеговинцам целый ряд реформ, которые показались многим современникам слишком даже радикальными: тут были и выборные суды, и выборные сборщики податей, и полное уравнение христиан и мусульман, и право петиций, и допущение христиан на государственную службу, и отмена арестов без суда, и свобода религии, и обеспечение автономии христианской церковной иерархии, и улучшение состава губернаторов. Заходила даже речь о парламентском строе.

Сулил благодеяния восставшим и австрийский проект реформ, но, наученное горьким опытом, население относилось недоверчиво ко всем этим обещаниям, и инсуррекционное движение продолжалось. Положение вещей все более и более запутывалось. Турция, подозревая Сербию в муссировании движения, угрожала Милану, которого, с другой стороны, обвиняли в нейтралитете, занятием сербской территории. Австрия собиралась занять Герцеговину и стала отказывать в приюте герцеговинским беглецам, искавшим убежища на ее территории.

Порта делала последние попытки сговориться с герцеговинцами и отправила к их вождям Али-пашу.

Предвидя неудачу всех этих переговоров, вассальные государства стали на всякий случай вооружаться. Румыния сформировала наблюдательный корпус. Сербия почти вся находилась под ружьем. Греция усиленно готовилась. Инсургенты собирались с силами для новой борьбы с врагом, пополняли свои арсеналы и вырабатывали программу будущих военных действий. Их соплеменники в Америке основали особый комитет для снабжения борцов за свободу оружием, пушками и т. п.

Вожди восставших созвали народное представительство для выяснения отношения к сулимым турками и европейскими благодетелями реформам. Последние были единодушно отвергнуты. Решено было увеличить кадры инсургентов новыми силами, привлечь новые недовольные элементы и щадить мирное [899] мусульманское население, если оно не будет проявлять враждебного отношения к повстанцам.

Не произвели на инсургентов никакого впечатления и нота австро-венгерского премьера графа Андраши к Порте, назначение смешанной комиссии для выполнения реформ в Боснии и Герцеговине. Комиссию игнорировали, обещаниям не верили. Коварство австро-венгерским политиков оценили по достоинству. Австрийское правительство отдало распоряжение заманить популярного герцеговинского вождя Любобратича и его свиту и расправиться с ними, преследовать инсургентов и задержать шестьдесят тысяч ружей, заказанных в Вене Сербией. Из недавних благодетелей, поощрявших тайно брожение среди герцеговинцев, австрийцы превратились в турецких жандармов. Инсургенты оказались окруженными целым кольцом изменников и предателей. Положение их становилось все более и более трудным. Австрийское правительство решило воспользоваться их подавленным настроением. Оно поручило губернатору Далмации Родичу вступить с инсургентами в переговоры о сложении ими оружия. Предложение встречено было отказом, но в дело вмешался черногорский князь, и инсургенты согласились заключить перемирие, чем Порта поспешила воспользоваться для наводнения Герцеговины свежими войсками. Но войска эти не спасли турок от новых поражений. Движение развивалось безостановочно.

В самом разгаре переговоров Родича, вызвавшего общее негодование своими оскорбительными отзывами о России, усилилось восстание в Боснии. Архимандрит Пилачич, который был душою боснийского восстания, добыл в Белграде шесть тысяч ружей. Осаждаемые примирительными предложениями герцеговинцы с успехом отражали попытки турецкого отряда, под начальством Мухтара-паши, снять осаду с давно уже блокированного Никшича. Турки были отброшены с большим уроном.

В водоворот движения втягивались новые силы. Брожение в Болгарии принимало все более грозные размеры. Среди самих турок возникло недовольство тогдашним положением вещей, завершившееся переворотом. Свергнутого с престола султана Абдул-Азиса сменил его племянник душевнобольной Мурат, ставленник возмутившихся софтов — питомцев духовных учебных заведений.

Почти весь Балканский полуостров охвачен был революционным настроением. Мурат даровал боснийцам и герцеговинцам полную амнистию и обещал прекратить военные действия на шесть недель, чтобы дать возможность восставшему населению успокоиться, изъявить свою покорность и изложить свои пожелания, а одновременно предводителям восстания предъявлено [900] было требование дать возможность передвинуть турецкие войска. Инсургенты оружия не положили. Расправа турецких башибузуков в болгарском селении, где они умертвили 120 питомцев и питомиц школы, подлила масла в огонь.

В Боснии инсургенты в конце мая разбили турок в двух упорных сражениях, причем ими были убиты 460 солдат, 800 ранено и 2400 взято в плен. Герцеговинцы несколькими днями раньше одержали победу под Камено-градом, между Гачко и Билеком. Они напали на турок и гнали их до Чернцы. В этом бою пали 600 турок.

Отряд герцеговинцев, под начальством Голуба, напал в Казарских горах на турок, убил 450 солдат и 3500 обратил в бегство.

Дипломаты старались или делали вид, что стараются потушить пламя на Балканах. Герцеговинские инсургенты решительно заявили, что не признают нового султана и его правительства и желают вести переговоры с правительствами трех северных держав.

Сербия и Черногория жаловались, что правительство их не в состоянии сдерживать взволнованное и воинственно настроенное население. Сербская армия стянута была к турецкой границе. Вся милиция была под ружьем, как и в соседней Черногории.

Достаточно было одной искры, чтобы на сербско-турецкой границе вспыхнул новый пожар. С турецкой границы выстрелили по сербскому пароходу, везшему провиант, а на отряд Алимнича, начальствовавшего войсками на Дунае, сделано было нападение.

И возникла сербско-турецкая война, повлекшая за собою русско-турецкую войну и ряд других крупных событий, описание коих не входит в нашу задачу.

Уже тогда, когда сербская война стала совершившимся фактом, вожди Герцеговины и Боснии созвали скупщины, которые постановили избрать герцеговинским князем Николая черногорского, а боснийским — князя Милана сербского. Обоим отправлены были депутации с просьбами о принятии в подданство.

Но судьбе угодно было, чтобы славянская народность, которая на своих плечах вынесла движение, явившееся исходным пунктом освободительной войны, доставившей полную свободу болгарам, очутилась под новым игом...

Недалекое будущее покажет, что сулит герцеговинцам и боснийцам нынешняя мировая война...

А. Евгеньев.