ПОПОВ А. Н.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ЧЕРНОГОРИЮ

ПРЕДИСЛOBИЕ

С недавнего времени пробудился вопрос о Славянах и занимает всю Западную Европу. Его появление и образ участия в нем совершенно отличны от всех других вопросов, некогда волновавших и теперь волнующих Запад. Описывая одно из славянских племен, считаю нужным, сколько возможно, определить свое отношение к этому вопросу. Русский, как Славянин, не может и не должен отказаться от всякого в нем участия, тем более, что этот вопрос проснулся единовременно не у одних чуждых нам народов, но вместе с тем и у самих Славян. Волею или неволею, деятельно или страдательно, самое время, самый смысл вопроса заставляет нас в нем участвовать. Это вопрос Европы, к которой принадлежим и мы, это вопрос наш.

Еще недавно занимал Европу вопрос о Востоке. Толпы путешественников по всем концам объезжали Восточную Азию и каждый [VI] привозил новые сведения, новые данные для науки. С ревностию устремлялось на них ученое исследование, трудолюбиво и прилежно разработывали факты; развилась и прояснилась истopия Востока, стали известны памятники его искусства и науки, на широких, новых и более прочных размерах создалась наука филологии. Потом уже задумали ученые изречь свой приговор Востоку, погадать об его значении, во всемирной истории.

Не так занимает Европу вопрос о Славянах. Весьма немногие из ученых беспристрастно взялись за разработку фактов; это дело предприняли сами Славяне. Западные писатели только судят о Славянах; без труда и часто без занятия дела, они изрекают им исторический приговор, прежде нежели изрекла его сама История. При самом появлении вопроса образовались партии и возникли споры, прежде нежели стал известным самый предмет спора.

От чего же вопрос о Славянах, принял такой характер и при самом появлении, иначе занял всю думающую и действующую Европу? Такой оборот дела зависит от двух причин: от силы самого вопроса, который не может быть единственно вопросом науки, [VII] но составляет вопрос самой жизни и того направления, которое в новое время начинает принимать сама наука.

Славяне еще не отжили, как Восток, но живут и будут жить. Они, старожилы Европы, широко раздвинув свои общины по большей части Европейского материка, в следствие особых судеб исторических, менее всего были слышны в шумном говоре Европейской истории. Они безмолствовали долго и вся их деятельность в отношении к другой части Европы была чисто отрицательная; изредка они отвечали на вопросы, не ими предложенные истории. Какая же тому причина? Каждый народ в той мере отвечает на общие, человеческие вопросы, в какой он сам по себе, своим существованием уже служит ответом на такой вопрос. Точно так, как в ходе мысли есть свое неизменное преемство и одна мысль необходимо условливает в след за собою появление другой, так есть оно и в общем ходе человеческого просвещения, в общей жизни народов. Каждый народ, предназначенный действовать исторически, выступает на поприще только тогда, когда настанет время высказаться, развиться и овладеть человеческим [VIII] сознанием той мысли, которую он несознательно хранит в своем непосредственном бытии. До тех пор он участвует в исторической жизни только отрицательно, полагая предел развитию мысли другого народа, его предшественника, вносит противоречие в общую жизнь и тем возбуждает быстроту ее движения до той границы, в след за которой уже ему предназначено жить, действовать и мыслить.

Если не прежде, то по крайней мере единовременно с германскими племенами, появились в Европе и племена славянские; но у них прежде развилась жизнь общественная, они прежде сделались оседлыми, торговыми, земледельцами и градостроителями. Но общественность Славян, основанная по преимуществу на понятии об общине, противуположная характеру германцев, развившему значение человеческой личности, была ими разрушена на Западе Европы и на ее развалинах создалась новая общественность под влиянием римским. Начала общественной жизни древнего Рима, созданные на отвлеченном понятии о гражданине и на условных юридических отношениях граждан между собою, были равно противуположны и германской личности и славянской общине. [IX] С мечем в руках проникнув к племенам германским, они не долго бы уцелели и совершенно бы исчезли, после падения римской силы, как старые формы, лишенные содержания, если бы латинская церковь не приняла их, не осветила и не наполнила новым содержанием. Место понятия о Римском Государстве, символически выражавшемся в лице Императора, заступил Папа и понятие о латинской Церкви. Место римского гражданина, вне которого были только варвары, заступило понятие о римском католике, вне которого были христиане или язычники, но равно лишенные спасения. Место отношений юридических заступило отношениe к церковной власти, значение авторитета, по понятиям латинской Церкви. Только латинская Церковь дала возможность личности германца вместиться в строгих формах римской обшественности, примирить на время две непримиряемые противуположности. Но это противоречие, допущенное в начале, должно было разрешиться и разрешилось в последствии.

Если обратим внимание на состояние европейского общества, развившегося под влиянием латинской Церкви, то заметим, что она, признавая германские начала, давала им [X] второстепенное место в общественной жизни и личность германца употреблена только, как простое орудие. Неукротимый воин языческий германец, разрушивший Римскую Империю, остался тем же воином и после принятия христианства, но только поборником латинской Церкви. С мечем в руке он понес Християнскую проповедь, учение Mиpa в земли Славянские. В понятиях Рима и пред мечем германца языческий Венд и Восточный Христианин Чех были равны. Они действовали против них одним и тем же орудием. Этот военный характер отразился и в быте германском, которое создалось на дружинном начале. В дружине общественная связь не основана ни на племенном единстве, в котором равно исчезают и вместе с тем оправдываются отдельные лица, ни на единстве поземельном (территориальном); но на случайном, военном соотношении одного лица с другими. Произошло устройство феодальное, освободившее немногие лица и вместе с тем вполне поработившее многих. Рабство и произвол, как противуположности взаимно условливающие друг друга, в обществе основанным на внешней силе, происходят в одно и то же время и составляют [XI] то глубокое противоречие, которого постепенное разрешение представляет вся история общественной жизни Европы. Уже сам феодализм был протестом противу латинской церкви, но в то же время он еще не вполне выражал германские начала. Освобождение немногих лиц еще высказывало вполне основной мысли германского племени, о полном развитии личности. Был сделан первый шаг, но условливавший дальнейший ход, который однако же должен был совершаться постепенно, ибо все тяготели еще римские узы. Началось постепенное освобождение, не целых племен и народов, но отдельных лиц, которых взаимные отношения условливались случайными обстоятельствами. Развилось понятие о сословиях, основанных на том же дружинном начале и ряд сословий изчерпал все содержание народа. Хотя народ этим и не был уничтожен, но за то лишен живого единства. Тогда наконец, и это в наше время, пробудилась мысль о народе, о новых общественных отношениях, основанных на более прочных началах, нежели случайный, ясно выраженный или подразумеваемый договор. Окончательное развитие личности привело к требованиям начал [XII] общественных, не заключающихся в области этой личности.

Рядом с борьбою лица, с началами общественной жизни, внесенными Римом в историю нового просвещения, длилась другая борьба личного разума с преданием, познания рационального, доступного отдельному лицу и им оправдываемого, с познанием общим, независимым от лиц, с откровением, покоющимся в недрах народа и церкви. Реформация дала победу личному познанию, а рациональное, логическое направление науки развило его до последней крайности. Тогда наконец, и это в наше время, пробудилось общее недовольство таким познанием, и обнаружились требования веры и общего знания, в котором бы перестал блуждать личный разум и вместе с тем оправдался, войдя в свои надлежащие пределы. Что же делали в продолжение такого развития личности народы славянские?

В общественное устройство Германии они забросили случайные отрывки понятия об общине, о поземельных отношениях, суде присяжных, и т. п., в лице Гуся подняли знамя освобождения от Римской власти, в лице Якова Бема, Лейбница и др. вводили общие начала [XIII] познания в историю развития личного разума. Но феодальное устройство разрушило начатки славянской общественности. Гусь был созжен и Лютер одержал победу, отрицательное, логическое познание поглотило всю область науки.

Между тем постоянно длилась война германских племен с Славянами; сначала война религиозная, окончившаяся обращением западных Славян к латинской Церкви, потом война политическая, лишившая Славян политической независимости и наконец война германской народности с народностию славянскою, которой цель состояла, в том, чтобы вполне уничтожить последнюю. Победа увенчала первые войны германцев, но не могла увенчать последней. Кроме Славян западных, были еще другие, которым суждено было, не смотря на многочисленные чуждые влияния, на исторические несчастия, сохранить в большей чистоте и свою народность и Христианство, не искаженное латинскою Церковию. Не смотря однако же на то, что Славяне не были побеждены в последней борьбе, они потеряли многое. Прибалтийское поморье лишилось своей народности, великое племя Вендов сохранилось только по имени, в пределы других вторглось много [XIV] племен разнородных, разобщило и лишило их единства. В конце прошедшего столетия Европа уже начинала забывать о существовании Славян, как в племенах славянских вдруг пробудилось сознание своей народности, стремление к сохранению и развитию еще уцелевших остатков и возвращению потерянного. И это случилось в то время, как Европейское просвещение, умственное и общественное, коснулось тех вопросов, которым не находило разрешения в области пройденной им жизни и когда сильно распространилась потребность новых начал. Конечно, в такое время появлениe новой народности, заключавшей в себе новые начала умственной и общественной жизни, не могло не привлечь к себе внимания. Но тот ряд отношений, в которых славянские племена в продолжении столетий находились к племенам германским, еще не заключился; еще также действует, хотя частным образом и религиозная пропаганда западной Церкви, также как и прежде Турок и Маджар по праву победителя не признают личности в побежденном славянине; но вместе с тем развилось уже и народное самосознание. Такое положение указывает на то, что история только что [XV] выстроила славянский вопрос, но еще не разрешила. Потому всякое частное разрешение вопроса, еще не разрешенного историей, представляется более или менее вероятным, или невероятным мнением частного лица. Не будем входить в подробное изложение таких мнений, все они могут быть подведены к двум выражениям. Одни говорят: племена славянские должны наследовать германским, так как они в свой черед наследовали римскому миру и что теперь настало время славянской народности выступить на поприще истоpии; другие, и большею частию иностранцы, отказывают даже в возможности Славянам иметь историческое значение и поют погребальную песнь, возраждающейся народности. Обыкновенно оба эти мнения рассматривают как противоположности, между тем как они совершенно независимы друг от друга. Какое то странное чувство страха и мнительного самосохранения произвело мнение второго рода. Думают, что историческое преемство племен совершается не иначе, как мечем и разрушением и племя новое, только внешнею силою, входит в права исторического деятеля и завоевывает то место, которое занимало прежде племя ему предшествовавшее. [XVI] Очевидно подобное предположение не только не заключается в первом мнении, но совершенно ему не соответствует; потому оно не могло быть вызвано им как противоположность, а условлено действительным отношением племен германских к Славянам. Христианский мир уже переживает победы внешней силы и время торжествовать началам нравственным.

Две причины не позволяют Германии с должным беспристрастием рассмотреть славянский вопрос. Во первых сознание того угнетения, которое тяготело в продолжении многих веков, на западных Славянах от их соседей Германцев; скорее угнетенный простит угнетателю, чем угнетатель сознательно допустит возможность угнетенному иметь равные права с ним самим. Во вторых сознание тех благодеяний, которые оказал Германии славянский мир в лице Poccии, с тех пор, как она вмешалась в дела Европейской политики. Народное тщеславие не легко помирится с необходимостию смотреть с чувством благодарности на благотворившую Германии соседнюю державу славянскую. В следствие таких причин понятно, что славянский вопрос доселе не был понят и оценен германцами. Личность германца [XVII] в деле практической жизни, до сих пор не вознесшаяся до общечеловеческих начал, видит в нем притязание на те права, которыми она владела в исторической жизни Европы.

Франция, которая если не всегда разрешает, то, по крайней мере, всегда возбуждает вопросы общечеловеческие, если не всегда действует, то, по крайней мере, всегда говорит в их пользу, Франция имела более средств и возможности беспристрастнее других взглянуть на этот вопрос. Достаточно упомянуть о сочинениях Буэ и Сиприана Робера, чтобы понять взгляд французов. Бесспорно, в следствие особых причин, они не могут быть довольно беспристрастными к Poccии, но много и того, что они беспристрастны в отношении к южным славянам.

Если наконец мы обратим внимание на то, в каком виде признан и понят этот вопрос у нас, то к несчастию должны будем сознаться, что не многие поняли всю его важность и значение, особливо в отношении к нам и еще меньшие выразили свое сознание вовсеуслышание. Большая часть так называемого образованного класса равнодушна к этому вопросу, a многиe из пишущих прямо враждебны. Без сомнения эта вражда не выражает [XVIII] народного отношения к вопросу и представляет не более, как случайное явление, даже не литтературное мнение; ибо и литтературное мнение должно быть основано на знании дела.

Причина общего равнодушия кажется зависит от того, что мы еще мало знаем прошлую историю и современный быт племен нам однородных. А это в свой черед зависит от того, что мы мало знаем и свою прежнюю истopию и современное наше положение. Еще не совсем прошло то время, во все продолжение которого, наше внимание было постоянно устремлено на все, кроме нас самих. Такое самозабвение возможно, такое участие по всему полезно, но нет причин, чтобы из его круга изключена была только своя родина. С большим развитием народного самосознания и вопрос славянский более привлечет к себе наше внимание и более возбудит участия. Теперь нам остается только знакомиться с современным бытом Славян и с прошлою их истоpиeю. С этою целию составлено предлагаемое сочинение, из тех сведений, которые удалось автору собрать во время путешествия в Черногорию в 1842 году.