О Сербском сейме, бывшем в следствие заключенного в Акермане договора

(Из книги: Милош Обренович, Князь, Сербии, и проч. (смотр. В. Е. предыдущ. нум. стран. 220). Взоры целой Европы обращены теперь на край, находящийся под управлением Милоша и на управляемых им Сербов, которых судьба должна быть решена победоносными их соплеменниками, Северными Славянами).

Как скоро Гонец Российский, Михаил Герман, в конце 1826 года привез к Милошу статьи Акерманского [303] договора, сей правитель Сербии не замедлил созвать всех Князей и прочих людей знатных на сейм в Крагуевац (Местопребывание Князя Сербии). В 15 день Января 1827 года, по окончании божественной литургии в церкви, Милош с секретарем своим Дмитрием Давидовичем, с Ужицким Митрополитом Герасимом (Белградской оставался в Землине, за болезнию) и с упомянутым гонцем Российским, восшел на возвышенное место, где г-н Давидович от имени Милоша прочитал следующее слово:

"Высокопреосвященнейший Господине! пречестнейшее и честнейшее духовенство! благородные господа Кнези и почтеннейшие кметы! моя любезная братия! Когда еще свирепый Солиман-Паша пил кровь нашу, братьев наших сажал на колья живых, а друзей посекал без милосердия; когда мы за то вели против него войну кровопролитную, и я, подвергая величайшим опасностям жизнь свою, стремился в среду многочисленного войска Турецкого: еще тогда начал я помышлять о средствах, да умилостивим [304] превеликого Царя нашего, да подвигнем его прекратить кровопролитие между нами, паки сопричислить нас к своим подданным и положить основание будущему, долговечному благополучию нашему. Чего ради, ведая, что Государи Европейские, нигде более уже не терпя мятежников, заключают союзы между собою и на них вооружаются, я, как меньший, как желающий осчастливить народ, учредить государство, должен был последовать бoльшим и брать пример с них. Мне отнюдь не надлежало прогневлять того, кого умолять я был обязан, и - я пал на колена пред Султаном и молил его о помиловании. Вы слышали не однократно и в беседах, и за трапезою, и посреди боев наших с Турками, как просил я Бога умилостивить к нам сердце Султана нашего; с моей стороны были приняты меры к его умилостивлению (В подлиннике здесь пропуск, означенный в двух строках черточками. Перев.)...

"Покровитель наш более года старался о том, и мы за шесть лет перед сим отправили в Царьград [305] свою депутацию, с тем чтобы она вступила в совещания с Царем нашим о правах, какие даны будут нашей отчизне; вдруг вспыхнули мятежи в Валахии, в Греции, и оные совещания отложены. Император Александр в течение времени исполнил бы свое желание и наше; но Всевышний преселил его в вечность, и Великодушный Монарх завещал Августейшему Преемнику своему и Брату, ныне благополучно царствующему в России ИМПЕРАТОРУ НИКОЛАЮ, да ходатайствует о нас у Султана, равно как ходатайствовал сам Почивший в Бозе (вечная ему память (Весь народ при сем воскликнул трикратно: "Бог да упокоит душу Его! Вечная Ему память!" Соч.)!). ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ, вступив на Престол Российский, немедленно потребовал от Султана, чтобы дело наше однажды навсегда было приведено к окончанию. Ныне счастливым себя почитаю, имея возможность сообщить вам, любезные братья, что Султан склонился и своеручно утвердил договор с ИМПЕРАТОРОМ НИКОЛАЕМ о правах Сербии, о которых мы в Прошении своем [306] ходатайствовали чрез оную депутацию, дабы и нам быть нациею Европы. Вот, братья мои, и содержание договора! (За сим прочитаны были статьи Акерманского договора касательно Сербии (Депутация в прошении своем изъявляла некоторые из желаний народа Сербского, касательно свободы богослужения, выбора начальников своих, независимости внутреннего управления, возвращения отторгнутых от Сербии округов, соединения разных податей в одну, предоставления Сербам управлять имениями, принадлежащими Мусельманам, с условием доставлять доходы оных вместе с данию; также свободы торговли, дозволения Сербским купцам путешествовать по областям Оттоманским с их собственными пашпортами, учреждения больниц, училищ, типографий и наконец запрещения Мусельманам, кроме принадлежащих к гарнизонам в крепостях, поселяться в Сербии. Перев.).

"Видите ли, братья, сколь близок час, в которой и наше любезное отечество станет в ряду Государств, когда и наш народ ощутит выгоды благосостояния, проистекающие от свободы Богослужения и торговли, от учреждения законов и просвещения. Сербин, вчера бывший рабом среди Царства Оттоманского, отныне будет [307] свободен в имении своем сам и с челядью - дело не маловажное! Одиннадцать лет трудов и забот моих, сопряженных с неисчислимым иждивением, со страхом... (Пропуск в подлиннике), с усмирением столь многих мятежей, одиннадцать, говорю, таких годов довели нас до сего состояния; чтобы достигнул оного народ наш, я жертвовал всем, чем только может жертвовать человек смертный, любящий свое отечество и желающий соделать его благополучным. Но чем ближе мы к точке бытия политического, тем более встречаю забот о средствах сохранить в целости благосостояние, милостиво от Царей нам даруемое; страшат меня смятения, многократно в одиннадцать лет происходившие в земле нашей; боюся, чтоб они снова не возникли между нами, ибо мы склонны внимать всяким подущениям врагов наших, и когда не имеем других противников, готовых ратоборствовать против нас, мы готовы нападать на самое правительство: полагаемся больше на недругов, нежели [308] на слова правительства, которому мы вверены, на недругов, коих число возрастет именно теперь, когда мы достигаем степени цветущего состояния, и кои ныне, более нежели прежде, нам завидуют в том, что мы удостоиваемся толиких милостей Царских; ныне с большим, нежели прежде, усилием стараться будут склонить нас к нарушению мира и тишины, дабы лишились мы всего, чтo даруют нам Царские десницы. Ныне, говорю, мы наиболее должны таковых опасаться. Еще невидно было ниже луча свободы, еще трепетали мы в рабстве, и тогда все громко вопили: "еслиб нашелся брат, которой прекратил бы кровопролитие и нас бы опять ввел в милость Царскую; всякой из нас дал бы по одному рабу, чтобы спокойно жить с остальною челядью!" Но и тогда столько было между нами таких, из коих одни поднимали явный бунт, другие распространяли в народе слова мятежнические, а иные наконец кричали на меня, что я властолюбив, строг, и что не могу насытиться податями! Сколько есть из наших, которые укоряли меня погибелью людей, [309] имевших преступные, мятежнические намерения? Вам самим известно: скажите, к чему стремились они? К восстановлению ли тишины и благосостояния между нами, или к пагубе, к истреблению всех нас? И чтo приобрела земля наша от всех мятежей, раздиравших оную? Начнем от времен старых." (Здесь исчислены все мятежи по порядку, бывшие с 1690 года.) "А новые смятения в наше время, воздвигнутые Тяковым, Чаропитевым, Добрынчевым, Абдулиным, какую принесли нам пользу? Погубление многих душ, войну междоусобную, ненависть взаимную между единокровными, сожжение домов, истребление семейств, вечное бесславие именам нашим. Знают ли укорявшие меня истреблением бунтовщиков, знают ли они, чего требуют от нас Дворы Царские? Знают ли, что от нас требуют тишины и покорности, а не мятежей противу власти? - Разглашавшие, что я сребролюбив и ненасытен, рассудили ль, какие потребны нам суммы для искупления себя от Турков, для платы своим и Царским чиновникам (В подлиннике небольшой пропуск)? Рассудилиль они, что нам [310] надобно сберечь чтo нибудь и к тому времени, когда вступим в переговоры с Султаном для испрошения прав отечеству нашему? Рассудили ль, что и миллионов мало для сего дела?..

"Обо всем том извещаю вас, братья, и объявляю вам, что Дворы ныне желают, да снова отправим в Царьград свою депутацию, которая должна исходатайствовать нам правa, давно желанные. Теперь надобно нам принять благоразумные меры; надобно избрать и людей, способных исполнить столь важное препоручение, и еще других, которые были бы в состоянии полученные права сохранять в целости свято и ненарушимо. Ныне Дворы требуют от нас обязательства в том, что нарушив одну самую меньшую черту из прав нам даруемых, мы утратим все прочие, падем под меч правосудия Царева; ни кому более уже тогда не можем приносить жалоб и ни от кого ожидать обороны, но навлечем на себя праведный гнев всех Царей Европы и того Двора, который ныне нам покровительствует. Рассмотрим же братья, как станем [311] ответствовать Дворам и как удовлетворим оные. Размыслим и решим не для сегодняшнего дня или завтрашнего, но для целых столетий, для внуков наших и для их потомства. Дворы требуют от нас повиновения к ним, всегдашнего сохранения мира и тишины между нами, повиновения той власти, которую Цари установляют в земле нашей, желая нам благосостояния и даруя оное. - Совесть моя свидетель, что я должность свою исполнил по мере сил моих и по обстоятельствам: непоколебимым постоянством и правдолюбивою строгостию удержал в стране нашей мир, тишину, всякой порядок и все, чего требуют Дворы от подданного, в каком бы ни было царстве; с тем вместе я довел вас до сего времени, в которое приобретаем права наши. Я жертвовал жизнию своею и взирал на смерть с презрением; несправедливые укоры ваши слушал я с досадою, с прискорбием, и я же забывал об них, то единственно имея перед глазами, чтобы стяжать правa отечеству, чтобы положить основание для столетий, чтобы сделать вас счастливыми и такими же [312] после себя оставить. Стяжал я, дожил, и благодарю Всевышнего за толикий дар и за толикую милость! Я приобрел, а на вас лежит долг блюсти благосостояние наше. Не надобны нам вопли, братья мои; не надобны мятежи, ни льстивые похвалы один другому. Десяткам, сотням, тысячам нас должно жертвовать собою один за другого, - не потому якоб мы жаждем крови братней, а для того чтобы, карая злых и мятежных, могли достигнуть главной цели - сохранения всего общества от зол и пагубы, сохранения, требуемого от нас двумя могущественными Царствами, Турецким и Российским. Согласием и тишиною, о мои братья, возвеличиваются малые зeмли, а несогласием и мятежами великие разрушаются. Да блюдемся же от них: с правительством слабым и нерешительным не можно будет нам составить из себя государство, ибо не можем удержать себя в единстве; напротив того одним лишь строгим правосудием исполняется должность, в коей правительство повинно дать ответ народу, Царям, самому Богу и своей совести, за все добро и за все зло, [313] причиненное отечеству. - В совести уверен, что должность свою исполнил я по мере сил своих и по обстоятельствам; та же совесть и дела мои, известные всему свету, суть довольная награда за мои труды и подвиги: свет признаeт их, потомки наши об них уведают, хотя бы настоящее поколение и непризнавало."

Собрание, поблагодарив Милоша за труды его, за попечения о благе общем, разошлось, восклицая: "Бог да сохранит тебя, Господарю! Бог да сохранит Султана и ЦАРЯ НИКОЛАЯ!" В тот же день после полудня Великий Суд, по совещании с Кнезами, а Кнези с кметами своими, сочинил нижеследующий акт присяги в верности Милошу: "Сиятельнейший Княже, Милоше Обреновичу! и милостивейший Господару! С умилением сердца (Слова, косыми буквами напечатанные, удержаны здесь без малейшей перемены. Перев. ) выслушав речи ваши, исполненные доброго расположения и отеческой благости к нам и народу нашему, поздравляем вас, Сиятельнейший Княже! и милостивейший Господару! с совершением [314] неусыпного труда вашего, коим вы ввели нас в превеликую милость одного Царя, и простерли над нами сильное покровительство другого. Молим вас усердно, с сыновнею любовию и униженнейше: не отрекитеся и впредь, как доныне, руководити нас к успехам и благосостоянию, доброго и слабого обороняя, а злого карая по законам правосудным, и приимите от нас в залог счастие и достояние наше. О сем молим вас мы все собранные здесь и ниже подписавшиеся: члены Суда народного, духовенство, главные Кнези нахийские (Наия, или нахия - округ, уезд), Кнези судов нихийских, срезские Кнези и сельские кметы - все от своего имени, от всего прочего, отсутствующего народа, и от имени тех братьев наших, которые впредь соединяться с нами. Все мы вышереченные, повторяя прежние наши присяги, в 1817 и в 1826 году данные, утверждаем вас, Сиятельнейший Княже! единодушно и единогласно, за себя, за детей наших, и от рода в род, Господарем и Князем нашим, и клянемся, за себя и за наше потомство, как вам, так [315] Братьям, Детям и всей Фамилии вашей быть всегда и во всем верными и послушными. Сам Спаситель да будет противник тому, кто присягу сию нарушит! Тако нам всевышний и единый Бог да поможет! тако да поможет нам и детям нашим! В Крагуевце, 17 Января 1827." Сверх того еще написано было прошение Султану, в котором молили дать Сербии Митрополита природного Сербина, а Милоша Обреновича поставить и утвердить наследственным Князем Сербии. 16 День Января проведен частию в пировании, а частию в сочинении и переписывании упомянутого акта. 17-го Числа поутру Великий Суд пригласил весь сейм пред церковь; там прочитан был акт и подтвержден изустно. После того пригласили туда же Милоша с братьями его, Иоанном и Ефремом; принесши изустное благодарение за труды и за попечения о благе общем, представили ему акт чрез посредство Василия Поповича, главного Кнеза Пожегской нахии; Князь, приняв документ, прежде всего положил оный на обнаженную голову свою; звал к себе членов сейма, одного за другим по порядку, и каждого приветствовал лобзанием. Наконец Милош [316] передал бумагу секретарю своему Димитрию Давидовичу, и все разошлись. В тот же день было великое пиршество, после которого чиновники ходили в канцеллярию Князя подписываться и прикладывать печати к акту. Прежде всех подписали Милошевы братья; за ними Члены Великого Суда народного; далее, Архимандриты, Протоиереи, Кнези и кметы всех нахий по порядку. Некоторые из Сербских депутатов, бывших задержанными в Царьграде, еще прежде возвратились; прочие подоспели к сейму. За тем избраны были новые посланники, которые 8-го Марта и отправились в Царьград для совещания о статьях Акерманского договора. Писано было в разных ведомостях, что был уже назначен и дипломат Турецкий для переговоров с послами Сербскими о делах их отечества: но как Султан Турецкий гаттишерифом своим от 20 Декабря 1827 года уничтожил договор, заключенный в Акермане, и восстал против Русских; то и посланников задержали в Царьграде, в качестве аманатов.

(С Сербск. сокращ.)