Донесение Ф. И. Недобы Н. П. Румянцеву о событиях после подавления турецкими войсками сербского восстания

23 января 1814 г. Нейзац

Сиятельнейший граф, милостивый государь! Донесение мое вашему сиятельству о происшествиях в Сербии перед падением оной опять под власть Порты давно было изготовлено, но осталось до сего потому, что, почитая миссию мою оконченною, я надеялся иметь честь лично всенижайше поднести. Ныне же долженствуя оставаться еще в сем краю, поспешаю оное при сем представить и притом вкратце о происшествиях после моего отхода из Сербии донести.

Оставя Белград 21-го минувшего сентября, перешел я вместе с Георгием Петровичем и митрополитом Леонтием в Семлинской карантин, куда меня за несколько пред тем приглашали. «И пусть старается сколь можно более народа с собою перевести», – сие велел мне сказать тамошний военный Комендант генерал-вахмистр Червинка.

Находясь в карантине, приступили ко мне с усильнейшею просьбою главные старейшины сербские о исходатайствовании им дозволения перейти в Россию. Посему и представил я о том по нарочной стафете графу Нессельроду 24-го того ж ¹. Между тем 28-го прибыл туда из Теплица губернский секретарь Павкович и привез Георгию Петровичу от главнокомандующего генерала Барклая-де-Толли писмо от 16 сентября ² с содержанием между прочим, что ежели бы несчастие довело сербский народ оставить место рождения, то государь император милостив соизволяет по просьбе нации дать оному убежище в своих владениях. Просьба о сем представлена была государю сербскими депутатами Живковичем, Алексом и Томичем, пожалованными первого полковником, второго капитаном, последнего же коллежским переводчиком с причислением ко мне, равно как и Павковича. Все они отправлены были в Сербию, чтоб хоть малую отраду принесли несчастным, но уже было все кончено. Произнесшийся слух о переселении сербов в Россию возбудил там сильно зависть; опасно было о том и проговорить. Мне под благовидными предлогами не позволено и час в Землине приостановиться, но по окончании карантина принужден был я прямо из оного сюда отправиться.

Наконец, на вторичное мое отсель уже представление по просьбе старейшин, неотступно домогавшихся перейти в Россию, также и о желании многих из народа там поселиться, получил я в декабре месяце повеление объявить, что государь император дозволяет им перейти в Россию, на [359] весне, однако ж, ибо, сказано в оном, в сие время трудно бы было перевести их туда; что фамилиям сербским, желающим там поселиться, пожалованы будут те права, коими пользуются и другие поселенцы. Что же после того с Георгием Петровичем и другими главными старейшинами последовало, о том стоит в дополнении к упомянутому донесению. В том же самом повелении сказано, что его величеству угодно, чтоб я продолжал пребывать на границе Сербии для проведывания о происходящем в тех странах и для попечения о том, что касаться будет до переселения сербов в Россию ³.

Хотя, как донесено, и много народа перешло обратно в Сербию, во-первых, для того, что не позволили сербам поселиться иначе как только в Венгрии, на что никто не согласился (приглашали их в Моравию, как проведал я, но и туда ни один охотник не вызвался), во-вторых, и что было главнейшею тому причиною, по неимению средства хоть за время пропитатъся, а, наконец, и по приглашению и самых турок, кои, как кажется, раскаялись что так сурово поступили с народом, невинность коего сам Диван признавал; со всем тем много еще находится и здесь, и я надеюсь немалое число семейств перевести к нам, ежели только какие препоны не встретятся.

Впрочем, гонение турок против сербов недолго продолжалось. Верховный везирь по прибытии в Белград в первых числах октября объявил народу прощение. Некоего войводу Милоша Обреновича, человека между сербами знаменитого по своей храбрости, и который по стечению тогдашних обстоятельств вовсе не переходил на сию сторону, почтил достоинтвом обер-кнеза, некоего Станоя Главаша кыр-сердаром (чиновник у турок, коему поручается держать дороги от разбоев в безопасности), многие другие поставлены кнезами и кметами; но надолго ли будут пользоваться почестьми оные два, а особливо Главаш, который суровостию над турками слишком много себя отмечал, нельзя ручаться. Везирь оставил в Белграде валием некоего Сулейман-пашу Скопляка (по городу Скопле). Сперва хвалились его правлением и строгостию, с каковою обуздывал нахальство турок, но по известиям, теперь доходящим из Сербии, они начали опять за свое ремесло приниматься и угнетать народ.

Правительство здешнее составило из сербов, перешедших сюда, фрайкор, от 4 до 5 тыс. человек, часть коего выступила на прошедших днях из Темишвара, главного оного стана, и пошла к Офену.

Повеление вашего сиятельства о пожаловании для сербов четырех кругов церковных книг имел я честь получить. Я писал генер[альному] консулу Кирико, чтоб задержал оные при себе, ежели доставлены будут ему.

При сем следует записка известий из Турции.

Имею честь пребыть с глубочайшим высокопочитанием, милостивый государь, вашего сиятельства всенижайший слуга

Федор Недоба

Помета: Получ[ено] 9 марта.

АВПР, ф. ГА I-9, 1812—1814 гг., д. 7, л. 97—99 об., 112—112 об. Автограф.

Комментарии

1 Документ не обнаружен.

2 См.: ВПР, т. VII, прим. 231, с. 760—761.

3 См. депешу К. В. Нессельроде Ф. И. Недобе 30 ноября 1813 г. — ВПР, т. VII, док. № 195, с. 505—506.