Депеша А. Я. Италийского А. А. Чарторыйскому об опасениях Порты в связи с возможным проникновением французов на Балканы и ее намерении послать войска к границе Сербии

Ваше сиятельство! 19 (31) сего месяца до меня дошла депеша, которую ваше высокопревосходительство соблаговолили направить из Голича в Венгрии 24 ноября (6 декабря).

Восхищаясь героизмом войск его императорского величества, оплакивая потерю стольких храбрецов, я мог лишь содрогнуться при мысли об опасности, которой столь великодушно пожелал подвергнуть свою священную жизнь наш августейший государь.

Вознесем хвалу всевышнему, сохранившему ее в кровавой битве 20 ноября (2 декабря) ¹.

Об этом событии стало известно из письма, полученного из Вены, которое излагало прокламацию Бонапарта в связи с этим сражением, и из сообщений, направленных Порте одним из корреспондентов ее поверенного в делах в Вене; эти новости опередили лишь на несколько часов прибытие асессора Кайсарова.

Реляция французов, полная преувеличений, была составлена в целях произвести глубокое впечатление на султана; а она ввергла его в глубочайшее оцепенение. Он тут же созвал своих министров и выразил им все свое огорчение, испытанное им от этой новости, и беспокойство, в которое погрузило его это событие.

Реис-эфенди сообщил первому драгоману Фонтону о чувствах, которые испытывает султан, и этот министр изъявил мне живейшее стремление знать обстоятельства этого дела.

Первый драгоман Фонтон передал ему, что я в состоянии их ему сообщить, поскольку ваше высокопревосходительство прислали мне специального курьера.

Действительно, до того, как сделать Порте какое-либо заявление о сражении, о решении, принятом его величеством германским императором (имеется в виду титул австрийского императора, являвшегося также императором Священной римской империи) немедленно после сражения, и о том, что неизбежно должен был принять наш августейший государь, я собрал у асессора Кайсарова множество более подробных сведений относительно этого дня и тем самым дал возможность первому драгоману Фонтону нарисовать оттоманскому правительству точную картину событий.

Реис-эфенди, сообщив о чувстве скорби и обеспокоенности, испытанных султаном и даже его правительством, хотя он, Вассиф-эфенди, пытался посредством рассуждений рассеять опасения своего государя, и узнав от первого драгомана Фонтона действительное положение вещей, успокоился сам и настойчиво просил Фонтона изложить ему письменно эти сведения в убеждении, что, представленные взору султана, они будут также благотворно содействовать его спокойствию, сильно потревоженному реляцией французов.

Действительно, французы изобразили результаты сражения, как полное поражение нашей армии и будто бы эта победа была первым плодом четырехчасового боя; что они насчитывают 25 тыс. пленных, среди которых 20 генералов; что императорская гвардия уничтожена; что те, кто не был взят в плен или убит, были обречены на гибель в болотах, куда они бежали; что французы овладели 120 пушками и 40 знаменами и что, наконец, благодаря этому триумфу они остаются хозяевами и первыми солдатами Европы.

Мне было легко видеть, что реис-эфенди трезво судил о положении вещей и о могуществе императорского и лондонского дворов, предостерегая султана, с одной стороны, от преувеличений французского рассказа и, с другой стороны, обращая внимание своего властителя на то, что если даже предположить самое неблагоприятное стечение обстоятельств для российской армии в этой баталии, то и тогда могущество его императорского величества не могло бы быть столь непосредственно затронуто, чтобы перестать быть внушительным для тех же французов и большой поддержкой для союзников. Вассиф-эфенди добавил султану, что если бы эта перспектива была самым большим утешением, то нельзя также не найти и другое ободряющее и вселяющее уверенность обстоятельство в весьма внушительном и обеспеченном морском могуществе Англии. [192]

Несомненно, что султан опечален и встревожен, что его министры разделяют его чувство страха и пытались его утешить. Это тот момент, в отношении которого мне не дозволено питать сомнений. Но я не могу не видеть в излияниях Вассиф-эфенди и в выражении его чувств первый результат ноты, врученной мною великому визирю в день моей аудиенции.

Поскольку стало известно, что Порта не свободна от тревоги относительно последствий сражения и изменений, которые, по ее мнению, произойдут в Польша в пользу французов, и думает о военных приготовлениях вдоль этой части своих границ, я поручил первому драгоману Фонтону воспользоваться случаем, дабы сказать реис-эфэнди, что если Порта должна, как того требует осторожность, думать о мерах обороны, то ее внимание следовало бы обратить на Боснию и ту часть ее границ, которые могут оказаться под угрозой вследствие мира с Германией, а не на границы с Польшей, необходимость чего пытаются представить некоторые враждебно настроенные нам лица. Ибо я могу заверить, что силы его императорского величества в этом месте более чем достаточны, чтобы сдерживать недоброжелателей, если таковые имеются, и отразить врага, если он осмелится приблизиться к российским и оттоманским владениям с этой стороны.

В соответствии с такими инструкциями первый драгоман Фонтон, выразив восхищение мудростью поведения и замечаниями реис-эфенди, умело воспользовался моментом, чтобы показать министру, сколь химеричны опасения Порты насчет успехов французов в Польше и российских границ, на которых сосредоточены войска, и следовательно, сколь бесполезны были бы оборонительные меры, предпринятые в этом направлении: он указал пункты оттоманских владений, которые остаются открытыми и на которые важно обратить внимание.

Реис-эфенди понял или сделал вид, что понял справедливость моих замечаний и советов, и ответил первому драгоману Фонтону, что Порта в самом деле намерена заняться некоторыми мерами обороны, что первой предосторожностью будет посылка приказа румели-валиси находиться у Софии с 40—50 тыс. человек.

Я смог затем проверить, что эта диспозиция будет иметь место и будет отвечать двойственной цели — ввести также в заблуждение сербов, так как Порта боится, что они окажут поддержку французам, если, заключив мир с императором и королем, Бонапарт попытается приблизиться к этой стране, вероятность чего уже предвидело оттоманское правительство. Меня также заверили, что в то время, как Порта желала бы оказать нажим на сербов через действия румели-ваписи, она больше чем когда-либо думает использовать и мирные средства, дабы обеспечить послушание этого народа.

Впрочем, я лишь довожу до сведения вашего высокопревосходительства намерения оттоманского правительства, о которых я узнаю или в ходе его объяснений со мной, или по косвенным источникам. Но совершенно нельзя полагаться на их хорошее воздействие, ибо оттоманское правительство никогда не умело принимать благотворные меры, а если оно может задумать что-либо подобное, то у него нет средств обеспечить их осуществление.

Невозможно скрыть, что Порта на грани самого критического состояния, и в связи с этим я прошу ваше высокопревосходительство соблаговолить дать мне необходимые инструкции относительно поведения, которого следует мне придерживаться при щекотливых обстоятельствах, которые я предвижу.

Следует ожидать в соответствии с предшествующими демаршами Бонапарта в этой столице и с его характером, что он захочет воспользоваться нынешним положением дел, дабы принудить Порту, возможно, поначалу лишь к признанию своего императорского титула, вероятно, также к отказу в свободном прохода наших военных сил через канал, а затем и к отказу от союза с императорским двором; наконец, к закрытию всех оттоманских портов для англичан.

Следует также предполагать, что эти требования будут подкреплены угрозами вторжения путем свободного прохода французских армий через Венгрию или другие владения императора и короля. И в самом деле, — это единственный пункт, откуда Порта может быть успешно атакована. Силы его императорского величества в Валахии и Молдавии, с одной стороны, и превосходство англичан на море — с другой, не могут позволить Бонапарту питать надежду на успех любого другого предприятия.

В соответствии с представлением, которое сложилось у меня о будущем положении, я чувствую важность и необходимость того, чтобы ваше высокопревосходительство указали мне линию поведения, которой я должен придерживаться, учитывая все возможные ситуации.

Нельзя было бы не признать, что при любом положении вещей сохранение Корфу не имело бы первейшего значения. Но если чрезвычайные обстоятельства лишат нас возможности снабжать его через наши порты Черного моря, то его оборона станет намного более сложной. Это соображение, возможно, вызовет пожелание, чтобы все войска генерала Ласси были выделены для этой цели, если для этого возникнет необходимость. [193]

Если ваше высокопревосходительство решите иначе и должно будет последовать возвращение этого генерала, то я не премину оказать ему все зависящие от меня услуги при его проезде через эту столицу.

Я не счел подходящим известить Порту об этом решении его императорского величества — у меня для этого будет время, когда его войска прибудут в столицу, и тогда, возможно, это возвращение не столь удивит Порту, но я не могу скрыть, что она неблагоприятно расценит эту меру. И недоброжелатели не преминут намекнуть, что как раз в момент наибольшей опасности союзник покидает ее, так сказать, на собственные силы, сохраняя на Корфу слишком слабый корпус, чтобы он мог стать полезным для оттоманских владений, соседствующих с этим островом, которому могут угрожать и которым могут завладеть французы.

Мой долг представить эти соображения вашему высокопревосходительству.

К тому же я не имею непосредственных сведений о позиции генерала Ласси. Если я должен принять на веру некоторые сведения, дошедшие до Порты, то погрузка наших и английских войск на корабли должна была уже иметь место в связи с обстоятельствами, побудившими эрцгерцога Карла эвакуировать Италию и ввиду подхода французской армии.

Я верю в возможность такого шага со стороны генерала Ласси, так как его возвращение на Корфу, по-видимому, уже состоялось, и думаю, что посылка ему распоряжений, которые ваше высокопревосходительство предписали мне сделать в последний момент, будет излишней.

Несмотря на это предположение и поскольку может сложиться по-иному, следует опасаться, что курьер вашего высокопревосходительства к генералу Ласси запоздает и не сможет даже прибыть к месту назначения. Поэтому я со своей стороны счел долгом содействовать в этом отношении намерениям вашего высокопревосходительства и в целях предосторожности решился передать генералу Ласси советы, которые Вы соблаговолили мне дать для этого; я воспользовался прибывшим сюда из наших портов Черного моря с четырьмя торговыми судами и перевозившим отряд из 80 казаков фрегатом «Херсон», который немедля должен был выйти в море со своим конвоем.

Осмелюсь думать, что эта мера с моей стороны встретит одобрение вашего высокопревосходительства, как и мое решение следить за продвижением конвоя.

Поскольку на экспедицию были уже выделены средства и невозможно, чтобы в это время года эти корабли вернулись в наши порты Черного моря, а также учитывая большие и бесполезные расходы, которые причинило бы императорскому двору их пребывание в сей столице до весны и даже высадка казаков, мне казалось более подходящим во всех отношениях отправить их на Корфу, откуда возвращение этих 80 казаков могло легко осуществиться с частью войск, которые должен отправить генерал Ласси, ибо численность людей для распределения по всем судам, которые будут использованы для этой операции, так невелика.

Тот же самый фрегат будет эскортировать несколько кораблей, груженных мукой для наших войск и предназначенных для Корфу. Они были задержаны на некоторое время в столичном порту в связи с известием о том, что у Архипелага находятся несколько французских корсаров.

Почтительнейше пребываю, ваше сиятельство, вашего высокопревосходительства нижайший и покорнейший слуга

А. Италийский

Помета: Получено 3 февр[аля] 1806 г.

АВПР, ф. Канцелярия, 1805 г., д. 2250, л. 502—509 об. Подлинник.

Комментарии

1 Речь идет об Аустерлицком сражении 20 ноября (2 декабря) 1805 г. между союзными русско-австрийскими войсками, с одной стороны, и французскими — с другой, в результате которого союзники понесли тяжелое поражение, потеряв убитыми и пленными свыше 27 тыс. человек, из которых на долю австрийцев пришлось только 6 тыс. Хотя главнокомандующим соединенными армиями формально числился М. И. Кутузов, фактически руководство военными операциями в этот день находилось в руках российского императора Александра I и австрийского императора Франца I. План же самого сражения был разработан австрийским генералом Ф. Вейротером (см.: История русской армии и флота. М., 1911, т. 3, с. 50—56).