БРОНЕВСКИЙ В.

ПИСЬМО МОРСКОГО ОФИЦЕРА

(Продолжение. См. "Сын Отечества", часть 68, № 8, стр. 23-35)

Путцоли. 25 августа 1805.

Еще вчера наняли мы кареты, и сего дня в 9 часов утра капитан, я, доктор и три гардемарина отправились в Путцоли.

Некто Coccejus, как свидетельствует Страбон, для сокращения дороги в Путцоли, вздумал просечь насквозь Павзилипскую гору (Павзилипо на греческом языке значит беспечность. Название сие гора получила конечно по той причине, что оная служила местом отдохновения и прогулок. На оконечности мыса и теперь видны остатки лома Лукуллова и храма Фортуны.). Сей подземный коридор, изустный под именем Павзилипского грота, длинною в 428 саженей, вышиною в 8,5, и только в 2,5 сажени шириною, не стоит [50] многих похвал, ему приписанных: не трудно было пробить гору, состоящую из мягкого камня; находящаяся же над ним гробница, хотя также сама по себе ничего не значит, но всегда будет как магнит привлекать к себе путешественников. Каков бы ни был памятник певца Георгии — его слава переживет еще многие века и многих путешественников! Проезжая гротом, нельзя избежать неприятного впечатления; но оное, равно как и стук катящихся экипажей, сырость, темнота, тотчас забываются, как скоро выйдешь на другую сторону горы. Дорога, обсаженная тенистыми тополями, пролегает долиной живописной, несравненной. Представьте себе, что вы из большего города перенесены в необитаемую пустыню, где вокруг представляются огромные горы, осененные лавровыми и миртовыми кустами, масличными и померанцевыми деревьями. Горы сии от морского берега постепенно поднимаются выше и выше, и Камальдульский монастырь, стоящий на вершине крутой скалы, кажется вознесенным к облакам. Далее на правой руке тихие воды Аньянского озера, и Королевский зверинец в Аструни, заметный по густой роще, единственной в окрестностях Неаполя, которая, может [51] напомнить наши северные, непроходимые леса. Налево представляются две крупных скалы, как бы нарочно рассеченные, и между ими блещет обширное пространство залива всегда покрытого кораблики. Узенькие тропинки идут во все стороны в чащу плодоносных деревьев, обвитых виноградными лозами; пред вами луг, разделенный небольшим журчащим ручьем; холмы, горы и Салфатара, беспрестанно испаряющие серные пары, ясно показывают, что земля под ногами вашими горит пагубным огнем; нигде не видно ни деревни, ниже какого дома; — ужасное землетрясение, кажется, недавно превратило сии долины в горы и наполнило всю видимую окрестность минеральными ключами. Зрелище сие — может быть единственное на свете — поражает удивлением и страхом. Здесь поэт и живописец найдут множество предметов в природе дикой, вместе прелестной и ужасной. Здесь-то, посреди лесов миртовых и благоухающих лугов, орошенных кипящими ручьями и окруженных горящими полями, бессмертный Виргилий поместил Ахерон, Стикс и Елисейские поля; здесь-то, обещав рассказывать вам по порядку, я забылся. Итак, спустившись к морю на песок, и [52] нечувствительно поднявшись в гору, приехали мы в Путлоци, в 12 верстах от Неаполя находящиеся.

Путцоли, построенный на небольшом мысу, представляется бедным ничтожным городком, стоящим посреди великолепных развалин, коими некогда гордились властители вселенной. Едва приметны остатки той Дикеархии (Dicearchia), славившейся своим Правительством, той Путеоли (Puteoli), превозносившейся своими храмами, амфитеатром, гаванью и целебными источниками. Улицы в нем неправильны, дома тесны, стары, и нет ни одного порядочного, хотя многие из них украшены, некстати, отломками колонн и карнизов с греческими надписями. Соборная церковь стоит на месте храма, посвященного Августу, от которого осталось несколько колонн Коринфского ордена. Неудивительно, что Август одним из своих придворных льстецов сопричтен к богам: их язычеством вымышлено было весьма много таких, которых и между людьми можно назвать развратными ветренниками; но нельзя не удивиться, нельзя не гнушаться пышным монументом, воздвигнутым двенадцатью африканскими городами Тиверию, сему тирану, которому однажды [53] вздумалось показаться добрым государем, — послать несколько денег, ему ничего не стоивших и ненужных, на восстановление сих городов, потерпевших от землетрясения! Пьедестал, на коем стояло Тивериево изваяние, и теперь еще украшает площадь Путцоли, а могила добродетельного Сципиона Африканского, погребенного в окрестностях Неаполя, не почтена и простым памятником! Неблагодарное отечество лишило прах величайшего из римлян последней почести. Ссылка и целая жизнь победителя. Аннибалова обвиняют римлян. О! Если б не было другой жизни, где добрые дела и верная служба отечеству получают свое возмездие, то сколь ничтожны были б дела мужей знаменитейших! Одно благодеяние Тиверия не послужит ему в оправдание, и монумент, ему воздвигнутый, вопреки мнению людей того века, всегда будет напоминать более его пороки и низость характера почтивших его оным.

Кареты остановились у трактира, ни мало похожего на английскую гостиницу, описанную нашим славным русским путешественником; указали нам другой, столь же нечистый, и мы в нем остались, ибо в Неаполе едва ли есть лучшие. Позавтракав, и заказав обед, взяли мы чичероне (так [54] называют здесь проводников, которые показывают редкости и рассказывают о их происхождении; — но на слова их нельзя положиться, особенно потому, что они умеют прикрывать красноречием свое неведение), сели в лодку, и первое, что нам представилось, был мост Калигулы. От него сохранились только тридцать столпов, служивших для укрепления моста, наведенного чрез залив от Путцоли к Баии. Бесполезное сие предприятие полезно ныне только тем, что объясняет, каким образом сооружаемы были древние гавани. Если нынешние, огражденные каменными стенами, опущенными на дно морское, стоит великих сумм, трудов и искусства; если древние молы строились так, что волны свободно проходили во внутренность порта, следственно и корабли не были совершенно защищены от бурь, — то нельзя не удивляться, каким образом могли в древности утверждать каменные столпы на глубине в 20 и 25 саженей!

Мы пристали к берегу около средины Баийской губы. Чрез сад вышли к озеру Лукрино, из которого, во время землетрясения, возникла новая гора; оттого глубина озера увеличилась, и, говорят, простирается до ста саженей. В конце прекрасной [55] долины, находящейся между Авериским озером и Баийским заливом, остановились у Сибиллиных бань, называемых иначе Авернским гротом. Узким переходом, шириною в сажень, иссеченным в горе простирающимся на 3,5 версты, спустились мы к подземелье; но обвалившиеся своды скоро принудили нас поворотить направо в другой коридор (не более двух аршин шириною), наполненный водою и грязью по колена. Вскочивши на спину проводников, я приметил, что они с крайней осторожностью, шли один за другим и беспрестанно мерили глубину; свет факелов, от сырости и мрака, едва скользил по сводам, и разливал только слабый блеск. Признаюсь, я начинал рассуждать, куда нас несут, не напрасно ли будет наше любопытство; но вдруг очутились мы в огромной подземной зале; вокруг стен ее поделаны мраморные ванны, наполненные протечной холодною водою; в стенах еще приметны трубы, коими нагревалась сия зала сверху. Отсюда прямо к дому Сибиллы, коего развалины видны на вершине, проведена была лестница. Мы взошли по ней довольно высоко, и спустились назад только потому, что сыпучая земля не позволяла идти далее. Тобий, так назывался наш [56] чичероне — принялся рассказывать, что Сибилла была любовница Нерона, а как она не всегда была ему верна, то и велела сделать другую потаенную лестницу, которою мы вышли на свет. Мост Калигулы и сии Сибиллины бани доказывают, что развратные властители языческого Рима, для удовлетворения своим прихотям, преграждали море, и искали нечистых наслаждений даже под землей.

Чтоб чувствовать в полной мере красоту природы, надобно, побывать под землею. Эти горы, из коих Бубаро, некогда славная Фалернким вином, и Кумская, украшенная древними развалинами никогда греками населенного города, голые, бесплодные, окруженные серными, железными, холодными, и горячими минеральными ключами; это чистое, как зеркало, озеро Авернское, на берегу коего стоит круглый храм Прозерпины, и все сии ужасные следы землетрясения, показались мне видом несравненным.

Мы сели опять в лодку, и подъехали к крутому мысу, на коем находятся Нероновы бани. Тобий на аршин от моря разрыл песок: тотчас выступила вода, которая как и песок, была горяча так, что я, дотронувшись, ожегся. Поднявшись по [57] лестнице на гору, вошли мы в грот, разделенный на множество, комнат, которые называют остатками Неронова дворца. Сим гротом, для сокращения пуши, проезжают теперь из Путцоди в Баию. Поднявшись еще выше, вошли мы в покои, иссеченные внутри горы. Крайние из них очень высоки и освещены окнами, а далее расположенные темны и низки. Из сих последних пробит светлый коридор для выхода на другую сторону горы, а остальные два темные идут во внутренность, и наполнены столь сильным паром, что в них можно париться, как в русских банях. Скинувши верхнее платье, мы вошли в один из коридоров; жар был нестерпимый, мне показалось, что нахожусь в жерле огнедышащий горы. Мы принуждены были прибавить шагу, и бежа по скользкому илу, кричали: Скорее! Скорее! Я едва тут не задохнулся и с трудом отдохнул в зале, нисколько прохладной, которой стены были покрыты серною корою. Отсюда спустились в нижнюю пещеру, где течет серный ручей, коего горячие пары проникают гору насквозь. Мальчик почерпнул в чашку воды, положил в нее яйцо; чрез минуту выплеснул, воду, и яйцо сварилось. Судите по сему о [58] степени теплоты сего источника! Возвратись наверх, вошли мы в прохладные покои, отдохнули на мраморных лежанках, оделись и пошли далее. Бани сии необходимы и полезны для Неаполя.

Продолжая путь до берегу моря к Баии, Тобий остановил нас у малого отверстия, высек на трут огня, бросил в оное, и чрез несколько секунд показался густой дым, как, из затопленной печи. Не берусь объяснить сие: здешняя природа чудесна, и на каждом шагу представляет предметы, достойные удивления. Простите! Уже полночь.

26 августа.

Вчерашняя прогулка так меня утомила, что я не успел описать всего, что видел в окрестностях Путцоли — Теперь продолжаю.

Уже было около трех часов по полудни, как показался нам храм Дианин. В кучах каменьев и подземелий ничего порядочно нельзя рассмотреть: половина храма, пощаженная временем и землетрясениями, представляешь огромную залу, покрытую овальным сводом без всяких [59] украшений. Более тысячи лет существует сие здание.

Меркуриев храм, не далеко от Дианина находящийся, весь уцелел; только стены кое где треснули. Храм имеет вид эллипсиса, и 26 аршин в поперечнике, очень высок и освещен с верху четырьмя круглыми окнами. Свод смело повешен в воздухе и ничем не поддергивается; станы голы, без дверей, отверстие же, которых теперь входят, кажется, вновь пробито. Поклонники Меркурия, ожидавшие его божественных ответов, помещались в низких и тесных погребах, расположенных вокруг храма при его основании. По причине сырости и грязи мы не могли их осмотреть. Здание сие сохранило и доныне свойство увеличивать голос: если, прислонясь к стене, скажешь что-нибудь очень тихо, то на противной стороне слова будут слышны довольно внятно; если же, став посредине, произнесешь речь громким голосом, то храм, от сотрясения воздуха, покажется колеблющимся. Сначала это меня удивило; но, осмотревшись, я приметил, что стены крутом в дирах, и за ними, как и под полом есть пустота, которая произнесенные внизу слова доводила до слуха жрецов, [60] входивших в храме потаенной лестницей, прикрытой подъемной дверью, посреди храма.

На берегу моря, на равном и испещренном, цветами и мягкой муравой лугу, возвышается круглое, чрезвычайной высоты здание, без купола и стоящее повреди развалин. Это храм Венеры. Для богини любви не возможно было избрать лучшего местоположения; не далеко на утесе Баийская крепость с готическими башнями; напротив, чрез залив, стоит почтенный древностью Путцоли; вправе море, Капри и другие острова, наконец, к Везувию хребет красивых гор и холмов, покрытых виноградными садами. Если вам случится, любезные друзья, быть когда в Неаполе, то не забудьте сесть у подножия храма Венеры и бросить взгляд на его окрестности. Храм освещен двумя рядами окон, стены были убраны грубым мозаикой. В сих-то местах прелестные римлянки, увенчанные цветками, приносили мертвы богине любви, и в миртовых рощах пели, гимны Диане; здесь, во времена язычества, победители мира роскошествовали и нежились в объятиях сладострастия. Может быть, не без основания сказал один путешественник, что здешнее солнце распаляет к лени и разврату. [61]

Было уже около пяти часов; а нам оставалось еще много осматривать; поэтому, отложив намерение ехать в Баию, возвратились мы чрез залив в гостинцу, в Путцоли; наскоро отобедали, сели в кареты, выехали из города, и остановились подле одного сельского домика. В саду сошли мы в погреба, освещенные то окнами, то трещинами в сводах. От сырости я начал зябнуть; но пройдя под землею версты две, вышли, мы на свет и увидели пред собою амфитеатр. Пред оным разведен сад. Площадка, устланная белым мрамором, где были ложи царские и судейские, мало потерпела от времени; ступени, где помещались зрители; местами довольно хорошо сохранились: остальное завялено кучами сору и каменьев. — Погреба, в которых содержались львы, тигры и другие лютые звери, также большей частью упали, а другие служат для поклажи земледельческих орудий. Обширность амфитеатра доказывает, сколь некогда Путцоли был многолюден. Взойдя на площадки к ложам, долго любовался я сими развалинами; удивлялся изящному искусству римлян, и боялся подумать, что в последний раз все сие вижу. [62]

Оставив амфитеатр, принадлежащей со всеми развалинами своими одному крестьянину, мы пришли к монастырю, пред окнами которого на площадке, выстланной мрамором, стоит храм Юпитера Серапийского; развалины самые великолепные из всех мною виденных, по которым можно судить о правилах древнего зодчества. Храм был четырехугольный и разделялся на три террасы: на высшей было святилище; вторая служила помостом храму; нижняя, составляющая основание здания, служила для жертвоприношений. Сие основание, на которое ведут покойные ступени, украшали сорок восемь статуй, от коих остались теперь одни только подножия и кольца для привязывания жертвенных волов. Принадлежавшие к храму сорок восемь жрецов помещались в каморах позади статуй, в основании сокрытых. Двумя ступенями входят в храм, утвержденный на сорока восьми колоннах. Диаметр их конечно будет более полуторы сажени; трое со иной бывших не могли их обхватить обеими руками. Крыша храма упала ж только три целые колонны без капителей стоят уныло, как сироты. На обломках разбитых карнизов сохранились лепные фигуры в полтора аршина вышины, [63] прекраснейшей отделки. По толщине колонн, ширине карнизов и других украшения можете вообразить, сколько огромен был храм. На белом мраморном помосте, заваленном кучами отломков, выступает горячая минеральная вода, служившая для омовения жрецов и целении больных. На оставшихся трех колоннах, стоящих посреди сих развалин, видно множество скважин, проточенных морскими черепокожными червями (называемыми каменоточец); по сему полагать должно, что храм сей несколько веков покрыть быль морем, которого глубина во время римлян была гораздо менее нежели ныне. Множество разрушенных строений и теперь находится под водою близь Путцоли и далее по берегу к Баии.

На среднем из трех столпов я вырезал мое имя подле имени Тристрама, конечно какого-нибудь английского путешественника. В 9 часов отправились мы обратно в Неаполь. На небе не было ни одного облачка; с левой стороны светился Колодой багровый месяц, и блеск его, кроткий и бледный, падал на лице успокоившейся природы. Любуясь чистотою небесной лазури, и задумался, и подосадовал, когда, при въезде в подземный грот, зажгли [64] факелы; тут кучер пустил лошадей во весь дух, и нить размышлений моих прервалась. Я хотел сообщить вам мои мечты; но в минуты высоких и сильных чувствований нельзя много умствовать и говорить. Огромные дома, толпы людей, множество карет, еще более треск и шум показали, что мы приехали в Неаполь.

Несмотря на то, что мы удерживались платить щедро, прогулка сия нам стоила 25 талеров. Мой совет: не казаться иностранцем, а не то заплатить за все втрое. Путешествовать нигде не дешево.

(Окончание следует)