Запорожское войско периода Новой Сечи

Исследование военной истории запорожского казачества периода Новой Сечи (1734-1775 гг.) имеет довольно представительную и давнюю традицию. История Новой Сечи на концептуальном уровне хорошо представлена в работах современных исследователей казачества. В свою очередь, в своих реконструкциях и моделях они, в большой степени, опираются на исторические факты из работ А. Скальковского, Д. Яворницкого, Я. Новицкого, В. Голобуцкого, О. Апанович. Таким образом, при изучении истории Новой Сечи создается традиционный круг исторических фактов, в котором находятся исследователи. Все это делает большую часть современных обобщающих конструкций по военной истории украинского казачества XVIII в. довольно уязвимыми.

Такая ситуация выносит на повестку дня не только реконструкцию военных событий, но и комплексный подход к военному делу периода Новой Сечи. Этому должна предшествовать кропотливая поисковая работа в архивохранилищах, особенно российских. Таким образом, историк, который берется за изложение военных действий, должен иметь в качестве первоочередной задачи реконструкцию источниковой базы исследования. Только это дает возможность создать достаточно вероятную цепь событий, без которых любая концептуальная конструкция будет всегда оставаться более чем уязвимой. Задачу восстановить череду событий истории запорожского войска периода Новой Сечи и ставит перед собой автор данной статьи.

В 1734 году после 25-летнего нахождения под властью крымского хана Войско Запорожское вновь вернулось под российскую протекцию. В марте запорожцы основали Сечь на речке Подпольной, а в октябре были приведены к присяге на верность императрице Анне Иоанновне [47, 451; 95, 256-260]. По условиям договора, подписанного в г. Лубны Запорожским Кошем с российской стороной, запорожским казакам отдавалась их территория в границах 1709 года; присваивалось право пользоваться промыслами, рыбными ловами на Днепре и охотой на зверей в степях – «от российских границ без запрещений»; гарантировалось право «иметь чиновников по существующему на это время у них обычаю». В военном отношении главной обязанностью Войска Запорожского была охрана границы Российской империи с Крымским ханством в Северном Причерноморье и Приазовье. Войско Запорожское низовое должно подчиняться киевскому генерал-губернатору и ежегодно получать оплату в размере 20.000 руб. [47, 449].

Вопрос о землях, которые должны были отойти к Войску Запорожскому и которые с 1711 года относились к Крымскому ханству, должен был решиться в ходе войны между Россией и Турцией. До завершения военных действий между воюющими сторонами в 1739 году и подписания Белградского мирного договора Войско Запорожское низовое не имело прав на владение землями, которые принадлежали ему до 1709 года. У 1734 году запорожцы рассчитывали вернуть права на земли с помощью российского оружия. Иначе возвращаться под российскую протекцию запорожцам просто не было смысла. После того, как в сентябре 1739 года в Белграде воюющие стороны согласовали мирный трактат, который в октябре того же года был дополнен Нисской конвенцией, а в декабре утвержден в Константинополе, территория Запорожских Вольностей официально отошла от Османской империи к России [95, 280-282; 98, 64-69].

После подписания условий договора и принесения присяги запорожцы фактически вошли в состав вооруженных сил Российского государства. Расположение Запорожской Сечи на юге от Украинской укрепленной линии, которая простиралась на 285 верст от Днепра вдоль Орели, Берестовой и Береки до Северского Донца, было выгодно тем, что запорожцы постоянно оповещали командование линии про движения татар к российской границе и информировали про ситуацию внутри Крымского ханства. Основываясь на этом, командиры крепостей и редутов Украинской линии получили возможность осуществлять своевременные оперативные действия в случае угрозы со стороны врага. Таким образом, Запорожская Сечь должна была выполнять роль передового форпоста России на пограничье с Османской империей.

Введение на Сечь российского гарнизона могло быть проведено только в условиях прямой угрозы со стороны турецко-татарских войск, либо по желанию самих запорожцев. В этом случае функции правительственного контроля над Войском Запорожским возлагались бы на коменданта гарнизона. Но введение российского гарнизона на Сечь в 1734-1735 годах не состоялось, поскольку это сразу могло привести к войне с Турцией. Польские дела не давали России возможности начать боевые действия против Турции сразу после перехода запорожцев в российское подданство. Введение российских войск на Сечь в 1734-1735 годах усложнялось [160] и тем, что это не предусматривалось условиями договора, подписанного запорожцами с российской стороной в Лубнах. Однако, после официального объявления войны либо фактического начала боевых действий, ничто не мешало России держать в Сечи свой гарнизон.

После того, как Кошу стало известно про то, что из Константинополя в Очаков был переброшен большой отряд янычар с артиллерией, старшины предположили, что турки намереваются уничтожить Сечь за участие запорожцев в походе российского корпуса генерал-лейтенанта Н. Леонтьева на Крым в октябре 1735 года. В течении декабря 1735 и января 1736 годов Запорожский Кош под давлением пророссийско настроенной старшины неоднократно обращался к российскому командованию с просьбой о присылке в Сечь отряда регулярных войск. В январе 1736 года генерал-фельдмаршал Б. Миних выделил на Сечь регулярную команду (400 солдат) под командованием полковника Пейча. В начале января с Переволочны на Сечь было отправлено еще 400 солдат под видом покупки коней. Штаб-офицеры этой команды имели особые инструкции, касавшиеся сбора информации на Запорожье [31, 52].

В течение 1736-1739 годов в зимний период численность российского гарнизона в Сечи оставалась в пределах 400 человек. [31, 67, 125; 32, 69, 133]. В случае, если по данным разведки, враг готовил нападение на Сечь, то для усиления ретраншемента командование выделяло людей от ближайших команд [32, 497; 53, 261]. Российские офицеры не вмешивались во внутреннюю жизнь запорожцев и солдаты без особой необходимости за стены ретраншемента не выходили. В середине ретраншемента были устроены казармы, баня, лазарет, дом коменданта, конюшня для коней и ряд помещений под склады. В течение 1737-1774 годов Новосеченский ретраншемент был передовым российским магазином. Кроме функций контроля за делами в Сечи, в обязанности коменданта ретраншемента входила выдача денежного и хлебного жалования Войску Запорожскому низовому. Из Новосеченского ретраншемента запорожцы получали и боеприпасы [31, 296; 33, 269].

Введение российского гарнизона в Сечи в 1736 году, по нашему мнению, связано, главным образом, с тем, что нахождение в Сечи российского гарнизона в течение войны с Турцией гарантировало запорожской старшине как более активную помощь Российской армии в случае атаки Сечи татарами, так и быструю поддержку во время бунтов запорожской бедноты. Вместе с тем необходимо заметить, что, глядя на далеко идущие амбиции тогдашней Российской верхушки было б странным, если бы правительство отказалось от контроля над Войском Запорожским низовым и вывело бы свой гарнизон из Сечи после завершения боевых действий в 1739 году. Запорожцы, и прежде всего старшина, понимая силу Российской империи просто не отваживались требовать выведения российского гарнизона из Сечи в мирное время. Таким образом, в пребывании на Сечи российского гарнизона была заинтересована, прежде всего, запорожская старшина, которая с помощью россиян пыталась усилить свое влияние на рядовое казачество. Прямой военной необходимости в пребывании небольшого отряда с несколькими пушками не было. К тому же, запорожский и российский гарнизоны располагались отдельно и жили каждый своей закрытой друг от друга жизнью.

В течение всего существования Новой Сечи за воинскую службу Войско Запорожское низовое получало от российского правительства ежегодную плату.

Так, в течение 1734-1736 годов российское правительство выплачивало Войску Запорожскому низовому 20.000 руб. ежегодно. Раздел денег между старшинами Войска Запорожского происходил в соответствии с должностными окладами Войска Донского [28, 30-31; 32, 65]. С 1737 по 1738 год Войско Запорожское низовое получало плату из казны Днепровской армии, возглавляемой генерал-фельдмаршалом Б. Минихом. Вследствие нехватки армейских средств, сумма выплат Войску Запорожскому низовому значительно уменьшилась и составила 7046 руб. на год [31, 317, 318; 32, 295]. У 1739 году Войско Запорожское низовое получало денежное довольствие из казны Азовской армии генерал-фельдмаршала П. Ласси. Полученная запорожцами сумма составила 6.150 руб. [33, 169]. Средства для выплаты Войску Запорожскому низовому собирались российским кригскомиссариатом с населения Левобережья и Слобожанщины. Обеспечение Днепровской армии Б. Миниха проводилось за счет левобережных полков, а Азовской армии П. Ласси – от слободских [18, 92]. Таким образом, передача правительством ответственности за финансовые расчеты с Войском Запорожским низовым на командующих армиями привела к нарушениям условий договора, подписанного в 1734 году в Лубнах, что, прежде всего, ударило по рядовому казачеству. Вследствие чего, казаки, недовольные такой позицией правительства, имели основания не считать себя обязанными ревностно выполнять свои обязательства перед российской короной…. [161]

В продолжение 1737-1739 годов часть жалования, выданная командованию Войска Запорожского низового, предназначалась для тайной раздачи куренным атаманам. При этом российский штаб-офицер должен был им напомнить, что бы они, в связи с такой милостью, «…держали себя во всякой верности и достойно заботились, чтобы под их надзором …казаков было в походах как можно больше» [31, 318]. Суммы, полученные старшинами, оставались такими же, как и в 1734-1736 годах. Впрочем, рядовые казаки почти ничего из тех выплат не получали. Подтверждением этому является тот факт, что российская сторона на протяжении последних трех лет войны «публично» выдавала запорожцам ежегодное жалование в размере 4.000 руб. [31, 317; 32, 295; 33, 169]. Недовольные «тайной раздачей», рядовые казаки учиняли бунты, отбивали полученное на Войско жалование и делили между собой. Во время этих бунтов «голытьба» отбирала у старшины не только полученное жалование, но и все имущество, которое только находила в Сечи, оставляя последним лишь одежду и оружие [32, 23]. В 1739 году Б. Миних в донесении императрице Анне Иоанновне писал, что 20 июня во время раздачи жалования рядовые казаки, узнав о тайном получении старшинами денег, и кошевого, и старшин жестоко избили и не только полученные, но и собственные их деньги и прочее имущество забрали себе. В рапорте генерал-майора М. Братке (Брадке) по этому поводу показано, что “…этот Тукала сброшен с кошевого атаманства и, лежав несколько дней больным, умер” [33, 169]. Потерянные старшинами в результате этих бунтов деньги российское командование компенсировало из армейской казны [32, 65, 71; 33, 169].

В 1740-1741 годах ежегодная оплата Войска Запорожского низового оставалась в рамках 6.150 руб. С 1742 по 1758 год правительство ежегодно выплачивало лишь по 4.660 руб. С 1759 по 1774 год размер денежного жалования составил 6.660 руб. [86, 125-129]. При внутреннем разделе денежной оплаты в 1740-1769 годах кошевой атаман получал 70 руб., войсковой судья – 60, войсковой писарь –50, войсковой есаул – 40, куренные атаманы – по 27 руб. [95, 156; 104, 304]. Если учесть то, что после раздела платы сумма, получаемая рядовым запорожцем, равнялась 30-70 копейкам (для сравнения – конь стоил 20-40 руб.), то получение ежегодного жалования было для казаков простой формальностью и никаким образом не могло удовлетворить их потребности.

Соотношение получаемых выплат от российской стороны в Войске Запорожском низовом между старшинами и рядовыми казаками разительно отличалось. Этого не было в других казачьих войсках империи. Так, например, в середине XVIII века в Терском казачьем войске годовая денежная выплата войсковому атаману составляла 30 руб., станичным атаманам – по 17, а рядовым казакам – по 12 [92, 192].

С 1770 года по личному распоряжению императрицы Екатерины ІІ казаки, которые были непосредственно задействованы в походе, должны были получать от командования армии дополнительную месячную оплату. Рядовой запорожец ежемесячно мог получать 1 руб., атаманы и хорунжие – по 1 руб. 50 коп., полковники – по 8 руб. 33 коп., кошевой атаман – 16 руб. 66 коп. Российское командование «рекомендовало» выдавать казакам деньги по спискам [89, 287]. Однако Кош продолжал практику «раздач» по куреням команд [19, л. 26-33]. В рескрипте командующему Второй армией П. Панину от 19 апреля 1770 года Екатерина ІІ приказала повысить запорожцам оплату и выделить из армейской казны средства «на пожалование Войску Запорожскому денежного вознаграждения, равного донским и малороссийским казакам, во время его действий за пределами границ своих и мест обитания» [38, 204].

Таким образом, вышесказанное дает возможность сделать вывод, что денежные выплаты российской стороны Войску Запорожскому низовому в продолжении всего времени существования Новой Сечи не удовлетворяли потребностей рядовых казаков и не могли быть стимулом для ревностной военной службы. К тому же, из-за ряда действий Военной коллегии, размеры окладов нижнего командного и рядового составов Войска Запорожского низового были самыми низкими в российской армии. Это было существенным дискриминационным фактором в его взаимоотношениях с другими иррегулярными формированиями империи, а также являлось причиной напряжений в отношениях между старшиной и рядовым казачеством, что открывало россиянам возможность вмешиваться во внутреннюю жизнь запорожского общества во время проявлений недовольства казаков старшиною.

Кроме денежной оплаты, в 1734-1774 года Войско Запорожское низовое ежегодное получало хлебное жалование. С 1734 года Войско Запорожское низовое получало от российского правительства 1.000 четвертей муки и 62 четверти и 4 четверика круп [26, 89; 104, 304]. В ходе русско-турецкой войны 1735-1739 годов во время нахождения запорожцев в составе российских соединений провиант (мука, крупы, сухари) выдавался казакам из армейских [162] магазинов на четыре месяца со дня их прибытия в армию. Он отпускался ежемесячно или частями через каждые две недели [50, 114]. В случае порчи хлеба на Сечи по прошению Коша российское командование дополнительно выделяло запорожцам провиант из резервных запасов [31, 213]. С 1761 года хлебное жалование составило 1.300 четвертей муки и 85 четвертей круп [95, 155]. Такое же жалование запорожцы получали и во время русско-турецкой войны 1768-1774 годов.

При разделе хлебного жалования у кошевого атамана оказывалось (соответственно четвертей) – 15 и 2, войсковому судье – 15 и 2, войсковому писарю – 12 и 2, войсковому есаулу – 10 и 1, на войсковую канцелярию – 10 и 3, 38 куреням – по 32 четверти и 6 четвериков круп. Остальное – войсковым служителям, священнослужителям и ученикам сечевой школы [95, 156; 104, 305]. Хлебное жалование, которое запорожцы получали от правительства, не играло важной роли, поскольку Сечь, особенно со второй половины XVIII века, сама обеспечивала себя хлебом за счет собственных хозяйств и торговли.

Ежегодно на Войско Запорожское низовое из российских цейхгаузов выделялось 50 пудов свинца, которые казаки получали, главным образом, через Киевскую губернскую канцелярию [3, лл. 77-79; 95, 156]. Иногда порох и свинец Войско Запорожское получало из ближайших армейских магазинов, чаще всего из Новосеченского ретраншемента [4, л. 44]. Определенное правительством количество пороха и свинца не могло удовлетворить военных нужд запорожцев. Так, например, при разделе 50 пудов пороха на 10 000 казаков каждой получал по 80 граммов. А если еще учитывать и артиллерию, то можно сказать, что 50 пудов пороха и 50 пудов свинца были для Войска Запорожского низового скорее условным дополнением (лишь для салюта на праздники и в случае приезда на Сечь должностных лиц). Основную часть пороха (для артиллерии) Запорожский Кош должен был закупать на средства Войска. К тому же и суда для военной службы Войско Запорожское строило за свой счет. Затраты на боеприпасы и военное снаряжение в Войске Запорожском были огромными. Так, только на лес для сооружения одного судна – «дуба» требовалось потратить около 80-100 руб. [8, л. 41-43].

Вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что государственная ежегодная выплата Войску Запорожскому низовому не обеспечивала казаков ни деньгами, ни провиантом, ни боеприпасами и играла сугубо вспомогательную роль. К тому же, на отправку депутаций Коша в Петербург, Москву, Киев и Глухов (в зависимости, где должна быть получаема выплата) и на подарки российским вельможам запорожцы вынуждены были тратить значительные средства. Процедура получения жалования для Войска Запорожского низового была скорее поводом для депутаций к императорскому двору и высших сановников для подачи просьб и требований, чем военной необходимостью. Таким образом, Войско Запорожское низовое периода Новой Сечи в экономическом отношении не зависело от российского правительства.

Из-за недостатка данных об обеспечении Войска Запорожского низового боеприпасами в период русско-турецкой войны 1735-1739 годов (так как соответствующие отчетные документы отсутствуют в архиве Коша и Российском военно-историческом архиве), рассмотрим этот вопрос, основываясь на документации, которая относится к русско-турецкой войне 1768-1774 годов.

Так, в 1769 году кошевой атаман Петр Калнышевский подал прошение в штаб Второй армии о выдаче Войску Запорожскому боеприпасов: 1) на главную часть войска из расчета на каждого казака по 2 фунта пороха и по 4,5 фунта свинца – 370 пудов свинца, 878 пудов и 30 фунтов «мушкетного» и 1500 пудов «пушечного» пороха; 2) на четыре летние сторожевые команды (на Днепре, Самаре и Каменке) «мушкетного» пороха 150 пудов и 38 фунтов, свинца – 358 пудов и 28,5 фунтов, «пушечного» пороха – 61 пуд 10 фунтов и ядер «по калибрам» – 380 пудов [7, л. 88]. Армейские службы выдали лишь половину от указанного кошевым атаманом объема, а точнее: мушкетного пороха – 184 пуда 34 фунта, свинца – 494 пуда 37 фунтов, 32 золотника (из расчета на каждого казака по 32 заряда, а на заряд шло по 3 золотника пороха и 8 золотников свинца на пулю [7, л. 111]. На сторожевые команды Кош ничего не получил. Прошение Коша о выдаче этой команде боеприпасов командующий армией генерал-аншеф П. Румянцев не удовлетворил, мотивируя тем, что «…пропорции для таких отпусков установлены и отступать нельзя, потому что на видатки або на одну рушницю не больше, как и всем другим отпускается, чем, конечно, и удовлетвориться можно, поскольку порох только убережен будет; и удержите своих казаков, чтобы не устраивали стрельбу во время попоек, ездя по городам и всюду, как я это часто вижу» [7, л. 157]. [163] Лишь в сентябре 1769 года новый командующий армией генерал-аншеф П. Панин выделил на сторожевые команды 83 пуда 7 фунта свинца, из расчета по одному фунту на казака [5, л. 5].

О снабжении Войска Запорожского низового боеприпасами в ходе боевых действий 1770-1772 годов свидетельствует реестр принятых им боеприпасов из армейских магазинов [см. приложение № 2]. В 1773 году Кош запросил у российского командования для обеспечения боевых действий Войска Запорожского низового 458 пудов 16 фунтов мушкетного пороха, 916 пудов 32 фунта свинца, 1140 ядер, 570 пудов картечи, 5 пудов фитиля. Из армейских цейхгаузов в соответствии этой просьбой было «ассигновано» 156 пудов пороха, 225 пудов свинца, 5 пудов фитилей, 570 пудов картечи, 1140 ядер. Но принято Войском Запорожским низовым было 168 пудов 22,5 фунтов пороха, 364 пуда 18 фунтов и 64 золотника свинца, 1140 ядер и 315 пудов картечи. При разделе на каждого казака это составило по ½ фунта пороха и одному фунту свинца [21, л. 32-59]. В течение кампаний 1773-1774 годов от российского командования Войско Запорожское низовое получило 670 пудов пороха, 1171 пуд свинца, 1710 пудов картечи и 3420 пудов ядер [22, л. 40].

Чтобы получить нужное количество припасов от российской стороны Кошу приходилось прикладывать немало усилий [9, л. 19, 89; 16, л. 5]. Почти в каждом случае по поводу снабжения войска кошевому атаману Петру Калнышевскому приходилось лично обращаться к командующему армией, чтобы тот приказывал начальникам магазинов выдать запорожским командам необходимое количество провианта и боеприпасов. Для выполнения особенно важных задач запорожские команды получили пушки [13, л. 120].

Во время нахождения Войска Запорожского низового в составе российской армии в военное время казаки получали от интендантских служб провиант и фураж для коней. На военную службу казаки должны были прибывать со своим провиантом [50, 114]. Во время боевых действий 1769-1774 годов провиант казакам выдавался помесячно. Форпостные команды получали провиант на несколько месяцев: зимой на 6, летом на 2-3 месяца [16, л. 1-2; 20, л. 69]. Месячная норма провианта на четырех казаков равнялась одной четверти муки и одному гарнцу (ок. 3,7 л – прим. перев.) круп [6, л. 32]. Полученный в магазинах российской армии провиант на места развозили представители команд, где тот распределялся полковыми есаулами между наказными куренными атаманами, а те, в свою очередь, распределяли его между своими казаками [12, л. 48; 14, л. 76].

На Запорожье подвоз провианта в военное время был неудобен. Для перевоза фурами расстояние было очень длинным и опасным из-за возможности нападения татарских отрядов. Из-за этого провиант везли Днепром на судах. Через пороги их перегоняли порожними, а груз провозили берегом. В зимнее время подвоз провианта останавливался. Поэтому провиантское обеспечение Войска Запорожского низового российской стороной происходило, главным образом, осенью и ранней весной [16, л. 5]. В зимний период с провиантского обеспечения снимались те казаки, которые расходились по домам и не несли гарнизонной и форпостной службы [20, л. 81]. После раздела провианта остаток распределялся в первую очередь между старшинами, а уже потом между рядовыми казаками [19, л. 17].

Провиант запорожцам российское командование выдавало относительно регулярно. Перебои в выдачах были вызваны отсутствием провианта в магазинах, от чего страдали не только запорожцы, но и вся российская армия. Отдаленность театра военных действий и неблагоприятные природные условия края очень остро ставили проблему снабжения войск. К этому добавлялись злоупотребления и бюрократизм российской интендантской службы. Требования провианта кошевыми атаманами звучали иногда ультимативно. Так, в 1770 году кошевой атаман Петр Калнышевский писал командующему Второй армии генерал-аншефу П. Панину, что до тех пор, пока не прибудет провиант, он с Войском не двинется с места [6, л. 39; 7, л. 192, 197].

Запорожская конница в зимний период получала фураж (овес и сено) как из собственных войсковых, так и российских запасов. Для заготовки сена на зиму Кош организовывал косьбу, в которой принимали участие как казаки, так и посполиты. Однако Кош мог обеспечить сеном лишь зимние форпостные команды, да и то в недостаточном количестве [12, л. 187; 14, л. 1; 21, л. 1]. Российская сторона выдавала лишь овес. Из-за отсутствия в армейских магазинах овса, последний заменяли денежными выплатами [12, л. 82, 88, 201]. Денежная сумма для фуража на двоих коней равнялась 20 руб., что, как видно из жалоб казаков, не отвечало и месячной фуражной норме [23, л. 35]. По договоренности с Кошем российские фуражиры косили сено на территории Запорожья для своих кавалерийских полков, за что Кош получал на войско фуражные деньги [19, л. 61]. Однако на Запорожье казаки фураж «ни за какие деньги получить не могли», из-за чего [164] кони доходили до крайнего истощения и погибали. Даже богатые казаки обеспечивали зимой своих коней с большими трудностями [14, л. 4; 21, л. 1]. Из-за недостаточного фуражного обеспечения дислокация зимних форпостов изменялась и переносилась в поселения, около которых предыдущим летом проводилась косьба [6, л. 67; 17, л. 4; 23, л. 40].

Таким образом, обеспечение Войска Запорожского низового боеприпасами, фуражом и провиантом, главным образом, перекладывалось на самих казаков, поскольку нормы выдачи, обозначенные российским правительством, составляли лишь 10 – 20 % от необходимого. Однако обеспечение Войска Запорожского низового российской стороной в военное время имело значение лишь для казаков, которые понесли убытки во время похода или в результате нападения врага.

В середине XVIII века казачьи войска Российской империи, по мнению генералитета, не имели принципиальных отличий в военной организации и вооружении. Так, левобережные, слободские, запорожские и донские казаки, которые служили в коннице, должны были являться на военную службу «о двух конях», имея ружье, два или четыре пистолета, саблю, пику и могли иметь какое-либо другое холодное оружие. Кроме того, каждое казачье формирование имело полковую (легкую) артиллерию. Ручное огнестрельное оружие запорожские казаки приобретали в Польше, Германии, Швеции, но, главным образом, в России и на Гетманщине. Одежда казачьих формирований была однотипной: черкеска с откидными рукавами, бурка, широкие шаровары, татарские сапоги, мерлушковые или смушковые шапки [52, 78-83]. Однако, несмотря на однотипность одежды, каждое территориальное формирование в элементах своего обмундирования имело присущие только ему особенности. Так, запорожца никак нельзя было спутать с донцом. Во время походов все казачьи формирования почти не имели обозов и перевозили провиант и другие вещи на втором коне. В отсутствии необходимости казаки совсем не учились строю, но, по свидетельствам русских генералов, постоянная приграничная и разведывательная служба давала казакам, особенно запорожцам и донцам, необходимый военный опыт, который не могло дать любое подробное и долговременное обучение [52, 77-82].

Казачьи войска Российской империи, задействованные в российско-турецкой войне 1735-1739 годов, состояли из Войска Донского, Войска Запорожского низового, Левобережных и Слободских полков, Чугуевского полка и трех компанейских (добровольческих) полков. Фельдмаршалы П. Ласси и Б. Миних наиболее высокие боевые качества признавали за донскими и запорожскими казаками [52, 70-80].

Запорожская кавалерия была оснащена лучшими для того времени лошадьми. Породистые запорожские кони отличались быстротой и выносливостью. Они славились не только в России, но и во всей Западной Европе. Иностранные ремонтеры, получая разрешение российского правительства, приезжали на Запорожье для покупки коней. Породистый запорожский жеребец стоил 40 рублей, что в то время было большими деньгами. Лучшие кони разводились на лошадиных заводах самых богатых запорожских старшин [48, 45]. Поставки российской армии «добрых» коней приносили запорожцам большие прибыли. Особенно ценным подарком российскому генералитету от запорожской верхушки были кони [95, 543; 104, 295-296].

Во время боевых действий 1735-1739 годов регулярная конница российской армии насчитывала 3 кирасирских полка по 973 человека в каждом и 29 драгунских, каждый из которых состоял из 1231 человека [55, 4]. Гусарский корпус насчитывал лишь 500 человек. Боевой опыт регулярной конницы показал, что драгуны не могли успешно действовать против турок [55, 10]. Из-за наличия в этих полках плохих коней драгуны во время боевых операций всегда спешивались и только во время маршей двигались верхом. В 1737 году президент Военной коллегии Б. Миних признал, что «кони в драгунских полках большой частью дикие и не привыкли к стрельбе и во время боя могут устроить конфузию» [58, 61]. В 1738 году участник Днестровского похода армии Б. Миниха капитан австрийской армии Парадым про российских драгунов писал: «Кони у них такие плохие, что драгунов за конницу считать нельзя» [102, 25]. Во время Ставучанской битвы 1739 года в состав армии Б. Миниха входило 16 драгунских полков, которые действовали в общем строю как пехота [58, 16-25]. 14 конных полков ландмилиции из Украинской укрепленной линии по качеству коней и подготовке верховых были даже на значительно более низком уровне чем драгунские [55, 13]. В связи с этим функции конницы: разведка, поиск на коммуникациях противника, сопровождение и охрана обозов, аванпостная служба в российской армии того периода были возложены исключительно на иррегулярные национальные военные формирования. Но важнейшую роль в борьбе против татарских войск играла калмыцкая (астраханская) конница, которая [165] воевала на стороне русских под командованием своего тайши на договорной основе. Так, на театре военных действий 1736-1739 годов было задействовано 40.000 калмыцких конников [99, 14].

Чтобы понять место Войска Запорожского низового периода Новой Сечи в составе вооруженных сил Российской империи, необходимо рассмотреть процессы и причины реформирования иррегулярных войск империи на протяжении 60 – 80 годов XVIII века.

Обзор участия российской армии в Семилетней войне показал, что регулярной конницы в российской армии было крайне мало. Гусарские нерегулярные полки, сформированные из сербов, волохов, венгров, молдаван и грузин, совсем не отвечали требованиям времени и не могли выполнять функции легкой конницы [56, 15-16]. Казачья конница и национальные формирования калмыков, башкир и мещеряков фактически представляли собой недисциплинированную и слабо организованную массу с огромным количеством коней, которая только усложняла действия армии, требуя большого объема фуража [58, 31-33]. Поэтому, с 1763 года начались военные реформы, которые должны были кардинально изменить ситуацию, касавшуюся конницы [56, 15]. Эти реформы не учитывали местные особенности национальных военных формирований.

Так, в 1764 году иррегулярные полки Новороссийской губернии были переформированы в три поселенских (Черный, Желтый и Бахмутский) и два полевых (Сербский и Венгерский) гусарских полка. На базе Новослободского, Бахмутского и частично Миргородского и Полтавского казачьих полков было сформировано четыре пикинерных полка (Елизаветградский, Днепровский, Донецкий и Луганский). В 1765 году на базе слободских казачьих полков было создано пять гусарских (Сумский, Ахтырский, Острожский, Харковский и Изюмский) [56, 15].

Касательно слободских казачьих полков, которые в боевой подготовке, вооружении, обеспечении и дисциплине стояли на самой высокой ступени иррегулярных вооруженных формирований империи, нужно сказать, что военной необходимости в превращении их в гусарские не было. К тому же это потребовало значительных государственных средств, не считая дальнейшего содержания этих полков как регулярных частей. Впрочем, российское правительство внутриполитические действия, касавшиеся национальных военных формирований, обосновывало военной необходимостью, прежде всего, для проведения дальнейшего реформирования полков Гетманщины и Войска Запорожского низового.

На 1767 год регулярная конница российской армии, за исключением гвардии, насчитывала 6 кирасирских, 19 карабинерных, 9 гусарских и 7 драгунских полков, что составляло 40 000 человек. В 1769 году ландмилицейские полки Украинской укрепленной линии были ликвидированы, а на их базе созданы полевые пехотные полки, поскольку еще накануне Семилетней войны ландмилиция находилась в таком расстроенном положении, что ее вообще не принимали во внимание как военную силу, а тем более как конницу [56, 16].

Во время русско-турецкой войны 1768-1774 годов иррегулярные войска Российской империи, которые были задействованы правительством на театре военных действий, состояли из Войска Донского, Войска Запорожского низового, полков Гетманщины, пикинерных полков Новороссийской губернии и калмыцкого войска [99, 16]. Говоря о калмыках, надо отметить, что на то время они имели достаточное количество огнестрельного оружия и были лучшими среди всех других регулярных формирований как наездники [52, 84]. Кроме того, в состав иррегулярной конницы вошли арнауты (волохи, молдаване, сербы, болгары, греки и турки из числа перебежчиков), которые в боевой подготовке, дисциплине и вооружении стояли на самой низкой ступени вооруженных сил Российской империи. Привлечение этих отрядов для военной службы российское правительство осуществляло прежде всего в пропагандистских целях [60, 9].

Задачи, которые были возложены на иррегулярные войска в ходе боев, а именно: начинать бой и завершать разгром противника преследованием – определяли их тактику. Доказательством того, что тактика российских иррегулярных войск была приведена к единому знаменателю, является то, что в ходе боевых действий в каждом отдельном соединении были отряды от всех национальных формирований империи. Так, например, в кампанию 1770 года в состав корпуса генерал-майора А. Прозоровского входило 7 000 запорожцев, 5 000 калмыков, 4 000 левобережных и 3 000 донских казаков, два пикинерных, два гусарских, один драгунский полк и отряд арнаутов [101, 75-76]. Ядром этого соединения были регулярные части, и в боевых условиях действия национальных формирований подчинялись действиям регулярных частей. Кроме того, такой способ взаимодействия значительно облегчал генералитету функции контроля, поскольку каждое отдельно взятое подразделение, сформированное по национально-территориальному принципу, ревниво наблюдало за событиями и настроениями в соседних подразделениях. [166]

Войны 30-х – 70-х годов XVIII века показали российской военной верхушке нецелесообразность существования большого количества легкой кавалерии, которая по боевым качествам, комплектации, управлению и дисциплине больше была похожа на азиатские войсковые формирования. После заключения Кючук-Кайнарджийского мирного договора по проектам графа П. Румянцева, который в 1775 году был назначен шефом регулярной кавалерии, и графа Г. Потемкина – шефа иррегулярной конницы – была проведена кардинальная реформа российской кавалерии [56, 17]. На протяжении 1775-1777 годов кавалерийские соединения, расквартированные в Новороссийской и Азовской губерниях, получили новые штатные расписания, при составлении которых был учтен боевой опыт, полученный в предыдущих войнах [39, 1-22; 57, 1-29; 62, 38-61].

Иррегулярные войска существенно проигрывали регулярным, главным образом качеством огнестрельного оружия. Гладкоствольные ударно-кремневые (курковые) ружья, которые появились в конце XVII и находились на вооружении европейских армий до начала XIX века, имели дальность стрельбы 250-300 м, калибр около 10-20 мм, вес – до 5 кг, скорострельность – один выстрел в минуту и прицельность по групповой цели до 150 м. Наибольшая эффективность огня была на дистанциях 50-80 м. [78, 33; 103, 65]. Заряжались такие ружья в XVIII веке с помощью бумажных патронов. (Конец патрона надо было откусить и насыпать порох на полку замка, после чего, закрыв замок, высыпать заряд с пулей в ствол и прибить заряд сильным ударом шомпола). В середине XVIII века из-за усовершенствования патронного заряжания и начала использования железных шомполов, скорострельность ружей регулярных подразделений увеличилась до 4-5 выстрелов в минуту. В это же время начали распространяться ружья с выгнутыми прикладами и нарезными стволами, что позволяло вести прицельный огонь [71, 33].

Учитывая то, что казаки имели ружья разных видов и калибров, в ствол каждого ружья или пистолета надо было сыпать разное количество пороха и вкладывать соответствующую калибру пулю. Если же пуля была меньше ствола, ее должны были завернуть в конопляную нитку или паклю, а уже потом забивать в ружье. На это тратилось много времени. Из-за этого казаки (как пехотинцы, так и кавалеристы) должны были компенсировать этот недостаток увеличением количества вооружения каждого отдельного бойца, что повышало огневую мощь подразделений.

Артиллерия российской армии на протяжении 20-х – 70-х годов XVIII века имела современные пушки и была лучшей в Европе. Пушки могли бить ядрами на дистанцию 1 500 – 2 000 м, а картечью – до 200 м. Наиболее эффективный огонь ядрами пушки вели на дистанции 250 м. Походный боевой запас каждой пушки составлял 120 ядер и 30 картузов картечи [58, 86; 80, 17].

В течение XVII – первой половины XIX века пушки заряжались картузным способом. Картуз представлял собой мешок, в котором находился боевой заряд, поддон, ядро или картечь. Картузное заряжание было двух видов – унитарное и раздельное. Унитарный картуз чаще всего представлял собой заряд картечи. При комплектации этого заряда клалась соответствующее калибру количество пороха и пуль. Раздельное заряжание предусматривало отдельный картуз с порохом и поддоном, поскольку для каждого отдельного выстрела необходимо было соответствующее количество пороха, чтобы не сжигать лишнего и прицельно поражать противника на каждой отдельно взятой дистанции. Боевые заряды делились на полные и малые. Вес боевого заряда зависел от веса ядра или картечи. Ядро подавалось в ствол отдельно. Картузы для боевых зарядов изготовлялись из шерсти, которая во время выстрела сгорала и не оставляла тлеющих остатков. Зажигался боевой заряд с помощью тлеющего светильничка или специальной зажигательной свечи. В XVIII веке на флоте артиллеристы начали использовать ударные трубки, которые состояли из пустого стержня птичьего пера, заполненного порохом. Вверху трубки находился серный пистон. Трубка вставлялась в запальное отверстие орудия и от удара молотка передавала огонь боевому заряду [46, 49-51].

Фальконеты, которые составили большую часть артиллерии Войска Запорожского низового, были оружием ближнего боя и могли эффективно поражать врага на расстоянии до 20 м. В российской армии фальконеты представляли собой легкую крепостную артиллерию. В пехотных и кавалерийских соединениях эти орудия представляли собой полковую (легкую) артиллерию и использовались лишь для отбития вражеских атак, в основном на валах лагеря или в вагенбургах (укрепление, сооруженное из повозок – прим. перев.). Из-за малого калибра огнем этих орудий невозможно было управлять, и поэтому российское командование не придавало им значения. В полевых условиях или при осаде крепостей противника главным огневым средством регулярной армии была полевая артиллерия – 8-фунтовые единороги [167] и осадная – 10-12-фунтовые гаубицы и мортиры. С 1758 году российская артиллерия начала использовать разрывные снаряды, которые стали главным средством уничтожения живой силы противника [80, 17]. Однако это нововведение не коснулось артиллерии казачьих формирований, поскольку разрывные снаряды, которыми стреляли восьмифунтовые единороги, держались в большом секрете и во время боев эти артиллерийские системы всегда находились под надежным прикрытием пехоты. К тому же, орудия казачьих формирований империи были не более чем 3-6-фунтовыми. Запорожские артиллеристы использовали лишь ядра и картечь [9, л. 105].

В 1770 году войсковой старшина Данила Третьяк, который возглавлял запорожскую флотилию, в рапорте, поданном Сечевому Кошу, просил прислать хотя бы две большие пушки, чтобы врага, не подпуская к себе близко, издалека бить, «потому что без таких пушек нам крайне трудно; наши же орудия очень близко подпускают приступ вражеский» [10, л. 130].

Вооружение запорожских «дубов» лишь фальконетами объясняется тем, что из-за отсутствия палубы на запорожских челнах использование откатных 6-8 фунтовых орудий было практически невозможным, поскольку для этого требовалось бы полностью переделывать челн и значительно уменьшить численность команды из-за большого веса боезапаса. Так, например, в походе на один фальконет запорожской флотилии полагалось 100 ядер и 30 зарядов картечи [13, л. 159]. Восьмифунтовая же пушка этого времени без лафета весила 1,5 тонны [80, 17]. Таким образом, тяжелые пушки на запорожских «дубах» можно было перевозить, а стрелять лишь с берега, так как во время стрельбы откат орудия мог повредить и челну и людям. В условиях ограниченного пространства на беспалубном запорожском челне во время боя перезаряжать, а тем более перенацеливать в другую сторону даже шестифунтовую пушку было просто невозможно. В свою очередь, на российских и турецких палубных плавсредствах можно было устанавливать какие-нибудь пушки. Однопалубные бригантины, галеры, кончебасы и отдельные дюбель-шлюпки могли иметь на своем вооружении тяжелые пушки.

Что касается ведения боевых действий запорожской пехотой на судах гребной флотилии, нужно заметить, что они в то время целиком отвечали тактике европейской морской пехоты. (В России морская пехота появилась в 1702 году. В штатных расписаниях пехотных полков существовали команды гребных судов. С 1705 года появились и полки морской пехоты. Правила действий морских пехотинцев на судах были обозначены Морским уставом. Тактика боя на галерах и шлюпках сводилась к короткой ружейно-пушечной атаки на короткой дистанции и абордажа) [75, 5-1]. В ордере П. Румянцева от 15 июня 1769 года к кошевому атаману Петру Калнышевскому касательно обороны Сечи от возможного нападения турецко-татарских войск говорилось, что запорожская пехота «такого неорганизованного и неумелого противника сама в состоянии отогнать и принудить изменить свои намерения, имея лучшее над ним мастерство как на воде, а особенно на суше» [7, л. 7].

Таким образом, мы имеем основание говорить, что способ боевых действий запорожского казачества полностью отвечал задачам вооруженных сил Российской империи в борьбе с турецко-татарскою армией, хотя в целом Войско Запорожское низовое уступало регулярным подразделениям россиян в техническом оснащении.

Соотношения чинов регулярных и иррегулярных войск российской армии в статутах и уставах не было отмечено. Вследствие этого между российскими офицерами и командирами казачьих соединений постоянно возникали споры, касавшиеся подчинения. Так, в 1769 году генерал-майор М. Зорич передал под командование майора Депресса тысячную команду запорожцев. Это вызвало недовольство запорожцев, которые отказались встать под команду майора и отослали жалобу командующему армией генерал-аншефу П. Румянцеву. Кошевой атаман Петр Калнышевский просил командующего «назначить из офицеров такой чин, чтобы здешним чинам и Войску обиды быть не могло» [48, 65]. Для расследования спора П. Румянцев назначил специальную «паритетную» комиссию, которую возглавили М. Зорич и П. Калнышевский. Однако П. Румянцев послал П. Калнышевскому письмо, в котором разъяснил принципы военной субординации в российской армии. В частности П. Румянцев указывал на то, что в подчинении запорожского полковника российскому майору нет никакой обиды. «Полковник запорожский, – писал П. Румянцев, – на должности по собственному решению или выбору Войска, так что, имеет вес лишь между своими чинами. А майорам дается чин от Ее Императорского Величества, и на него они имеют патент за собственноручной ее подписью. … А от всех времен еще ни один казачий старшина не командовал регулярным чиновником» [7, л. 70]. Подобные инциденты были характерны не только для запорожцев. Так, например, в том же году подобный случай произошел и с атаманом Войска Донского Степаном Ефремовым [88, 312-313]. [168]

В российских соединениях трофеи, полученные во время боя (вооружение, порох, свинец, амуниция, знамена), сдавались командующему армией. Провиант, одежда и ценности с отделением десятой части в пользу раненых принадлежали победителю. Несдача офицерами знамен приводила к отставке без содержания, а рядовых – к наказанию шпицрутенами [24, 118-120]. Часть вражеских клейнодов и захваченных пленных, с согласия командующего армией, Запорожский Кош оставлял себе [101, 72-80]. Однако были случаи, когда генералы настаивали на сдаче всех захваченных клейнодов, что возмущало запорожцев [95, 512-513].

Российское командование не понимало обращения запорожцев с освобожденными из вражеского плена гражданскими лицами. Так, во время одной экспедиции в кампанию 1770 года запорожцы отбили 100 евреев обоих статей, которых татары забрали в плен на территории Речи Посполитой. Этих пленных запорожцы удерживали в границах своих владений силой, хотя, как правило, освобожденные пленники имели право вернуться в свои дома, или же добровольно оставаться на Запорожье как поданные Войска – посполиты. Однако это правило касалось лишь христиан. Запорожское общество вынудило евреев внести выкуп, который должен был выплачиваться родными пленников, за разрешение вернуться в Польшу. Отправленным к родственникам плененных делегатам было приказано, что в случае, если они этих средств в указанный срок «не добудут», то все оставшиеся будут незамедлительно насильно крещены или казнены без всякого помилования [94, 161]. Сумма, которую требовали запорожцы, составляла 8.000 руб., то есть по 80 руб. на каждого пленника. (Для сравнения: ежегодное денежное жалование кошевого атамана составляло 72 руб.). Это связано, прежде всего, с тем, что запорожцы намеревались сделать освобожденных из татарского плена пленных своими поданными, чтобы таким способом восполнить население Запорожья в военный период.

Выйдя за границы Запорожья, делегаты обратились за помощью к командующему Первой армии генерал-фельдмаршалу П. Румянцеву. В письмах к кошевому атаману Петру Калнышевскому П. Румянцев разъяснил общее положение военного времени. В частности он указывал на то, что по военному общему правилу, пленный, взятый оружием, принадлежит исключительно монарху, поэтому, и свобода его не зависит от собственной воли воина, а тем более в продолжении войны. Фельдмаршал настаивал на незамедлительном освобождении евреев. «Потому что хоть и был у запорожцев обычай брать с пленных за выкуп деньги, – писал П. Румянцев,– но, имея в виду их крайнюю бедность, стоит проявить человечность». Из-за писем, полученных от П. Румянцева, на старшинской сходке было решено взять с делегатов 600 руб. и отпустить пленных в Польшу [94, 162].

О подобных случаях в российских соединениях не могло быть и речи. Уставом от 1716 года и артикулом воинским от 1735 года утверждалось, что никто из офицеров не имеет права держать пленных у себя, если же такое случалось, то нарушителя могли лишить чина [24, 120].

Среди других казачьих формирований российской армии Войско Запорожское низовое отличалось самым низким уровнем дисциплины и антивоенными настроениями [52, 80-83]. Причиной этого, по нашему мнению, были добрососедские отношения и торговые связи запорожцев с турками и татарами в мирное время. Вследствие этого российское командование не могло добиться от Запорожского Коша выполнения поставленных задач. Так, 23 ноября 1736 года президент военной коллегии генерал-фельдмаршал Б. Миних писав императрице Анне Иоанновне, что, касательно разведки татарских партий и проведения против них поисков запорожских казаков, кошевому атаману больше 20-ти раз было предложено и во время его пребывания в г. Лубны персонально ему про это объявлено: «только такого исполнения как от армии Вашего Величества требовать и сурово принуждать к этому невозможно по их вольности, потому что они и своего кошевого атамана слушают мало, а сам он ничего сделать не может» [31, 222].

Российское командование не устраивало по отношению к запорожцам жестких дисциплинарных наказаний. В то же время, за плохое исполнение приказов и просчеты на поле боя в российской армии ответственность несли даже высшие чины. Так, например, в начале войны 1735-1739 годов президент Военной коллегии Б. Миних отдал под суд генералов Гейна, Урусова и Тараканова, которые были разжалованы в рядовые [31; 32; 35; 36; 52].

Рядовые запорожцы не обращали внимания на приказы российской стороны и действовали в большинстве случаев в интересах своего сообщества. В ходе российско-турецких войн 1735-1739 та 1768-1774 годов распространенными были случаи дезертирства рядовых казаков и краж коней в российских [169] подразделениях [102, 20-21]. Показательными являются события октября 1770 года, когда в районе Кизикермена запорожская флотилия по приказу командующего Второй армии генерал-аншефа П. Панина должна была бесплатно перевезти через Днепр Буджацкую и Едисанскую орды, которые перешли под российскую протекцию. Произошло то, что запорожские пехотинцы не слушая ни кошевого, ни старшину, продержали татар на перевозе, пока те не согласились за каждое запорожское судно отдать в день по корове, с каждого воза – по 25 пар, а за голову скотины – по 5 пар (одна пара равнялась 3 деньгам). Кроме того, у хана этих орд Мамбет-бея были разграблены возы и отбиты три пленницы, а сам он три дня ждал переправы [89, 355]. Хоть данный поступок запорожцев не помешал намерениям правительства по налаживанию добрых отношений с новыми поданными императрицы, а лишь привел к незначительному недоразумению между сторонами, это дало основание Екатерине II пять лет спустя в указе о ликвидации Запорожской Сечи заявить: «Не мог и не может быть полезным Отчизне … политически разный и юродивый состав членов, что живут в почти полной от мира и природного существования изоляции, в основном от грабежа среди соседних народов, не обращая внимания на священные с ними порядки мира и дружбы” [30, 562].

С 1754 года российское правительство выносило идею о коренном изменении устройства Запорожской Сечи. Известно несколько правительственных проектов ликвидации самоуправления Сечи и выборности старшин. Царские власти считали «непорядком» демократические прямые выборы на общевойсковом совете Запорожской Сечи, во время которых выбор старшины «не от старых и разумных людей и не от куренных атаманов зависит», а от бедноты. Кстати заметим, что ликвидации самоуправления и выборности старшины желала и запорожская верхушка. Так, например, один из проектов отмены выборов и принцип назначения запорожской старшины правительством разработал войсковой писарь Павел Чернявский, который, опасаясь расправы рядовых казаков, просил российскую военную администрацию не упоминать его имени в официальных документах [51, 244-245]. Намерениям правительства противостояло лишь рядовое казачество, вопреки которому старшина не могла уничтожить демократические порядки. Итак, лояльность командования по отношению к запорожской старшине объяснить можно лишь тем, что только на нее могло опереться правительство в привлечении рядовых казаков к службе в военное время.

За выполнение боевых задач, как правило, запорожцы получали от командования армии денежное вознаграждение. Так, например, в 1735 году запорожские разведчики, которые ходили в поиск против татар, получили от генерал-фельдмаршала Б. Миниха по 20 рублей [95, 268-269]. 19 апреля 1737 года партия запорожцев, которая действовала на судах в низовьях Днепра, привела в штаб армии несколько пленных, за что получила 185 рублей [31, 318]. Кроме того, все добытые казаками трофеи с разрешения Б. Миниха оставались победителям как материальное поощрение [33, 94]. В реляции П. Румянцева Екатерине II от 29 августа 1771 года о блестящей победе запорожской судовой команды на Дунае говорится: «За вышеописанный подвиг их в отбитии турецкой флотилии шести атаманам по десять рублей, а рядовым – 300 по 2 рубля выдал я из экстраординарной суммы в награду» [40, 475]. Кроме денежного вознаграждения за выполнение отдельных боевых задач в ходе русско-турецкой войны 1768-1774 годов, запорожцы получали медали. Войсковые старшины, как правило, получали золотые медали, полковые – серебряные, а рядовые казаки – солдатские. Но бывали случаи, когда золотыми медалями награждали полковых старшин и хорунжих [11, л. 13, 44, 45, 59-61]. Кошевой атаман Петр Калнышевский был награжден золотой медалью (с бриллиантами на голубой ленте) [11, л. 6]. Кроме того, от имени императрицы Екатерины II как «особые знаки монаршей милости» Войско Запорожское получало грамоты [11, л. 56]. Заметим, что до военных событий 1768-1774 годов запорожское казачество, как награду за боевую службу воспринимало клейноды-регалии Войска, денежное вознаграждение отдельным командам, а также полученные казаками трофеи, как доказательство своей победы над противником. Но следует заметить, что в течение 1771-1774 годов, в целом ряде случаев, Запорожский Кош обращался с ходатайством о награждении старшин медалями к командующим армиями и высоких сановников в столице [11, л. 59-61; 13, л. 43]. Итак, по нашему мнению, признание медалей и грамот, принятых в регулярной армии, было для Войска Запорожского признаваемым моральным вознаграждением со стороны российской власти, что было важно в том числе и применительно к будущему реформированию (по образцу Слободских казачьих полков).

В течение 1736-1768 годов Запорожская Сечь была не только базой формирования повстанческих отрядов для действий против польской шляхты на Правобережье, но и одним из важных центров гайдамацкого движения. По большому счету, на Запорожье против гайдамаков [170] выступала лишь старшина, которая, окружая себя роскошью по образцу российских помещиков и польской шляхты, боялась испортить отношения с правительством [64, 315-317, 322; 81, 107-108; 93, 143, 175-183]. Российское правительство было раздражено участием отдельных запорожских групп в национально-освободительном восстании против польского гнета на Правобережье. К тому же официальным поводом объявления Турцией войны против России стали события июня 1768 года, когда отряд гайдамаков, в составе которого якобы были запорожцы, преследуя польских конфедератов вторгся в г. Балту, который принадлежал к крымскому хану [74, 556].

В начале войны события на Запорожье держали российское правительство в напряжении. Так, 26 декабря 1768 года в Сечи вспыхнуло восстание бедноты, направленное против запорожской старшины. Поводом к восстанию была речь кошевого атамана Петра Калнышевского на общевойсковой раде, где запорожское сообщество было проинформировано о монарших повелениях, касавшихся войны России с Турцией. Антиправительственные настроения казачьих низов привели к тому, что вооруженная толпа разогнала старшин, ограбила их дома и освободила казаков, осужденных Кошем за участие в гайдамацких акциях [63, 100; 95, 443]. Хотя карательному отряду, который состоял из российских солдат и богатых запорожцев удалось расправиться с беднотой в Сечи, восстание перекинулось на паланки, где казаки угрожали освободить из Новосеченского ретраншемента арестованных повстанцев [63, 102]. Кроме того, планировалась попытка прилюдно застрелить кошевого из пистолета. Казака, который намеревался это сделать, старшинам удалось арестовать. В паланках беднота громила и сжигала дома старшин. Местная администрация не могла справиться с грабителями [63, 103] Таким образом, восстание декабря 1768 – апреля 1769 года свидетельствовало о том, что запорожское рядовое казачество, выступая против старшины и политики российского правительства, касавшейся запорожских земель, не желало участвовать в очередной войне с Османской империей.

После ликвидации института гетманства и с началом административно-территориальных реформ на Левобережье и Слобожанщине в 1764-1765 годы политика российского правительства по отношению к Запорожской Сечи была направлена на сужение автономии низового войска. Кроме того, с созданием Новоросийской губернии на базе Бахмутской провинции, поселений Украинской укрепленной линии, Новой Сербии, Славяносербии, Новослободского, Полтавского и Миргородского полков образовалась сильная приграничная линия, которая отрезала Запорожье от прямого соприкосновения с Речью Посполитой, Левобережьем и Слобожанщиной. Из-за этого утрачивалось значение Запорожья как приграничной окраины империи. Вместе с этим, во второй половине 60-годов XVIII века усилился захват запорожских земель военными поселенцами Новороссийской губернии, число которых в крае постоянно увеличивалось. Это вызывало ответные противодействия казачьего сообщества, которое всеми возможными способами пыталась отстоять свои земли. Межевые споры часто перерастали в вооруженные столкновения [56, 8-39]. В продолжении 1765-1775 годов Запорожский Кош настойчиво отстаивал интересы низового войска в Петербурге [95, 391-410, 535-550].

С 1764 года Запорожье подчинялось 2-й Малороссийской коллегии, президентом которой был назначен генерал-поручик П. Румянцев. В то же время приграничная и разведывательная службы Войска Запорожского низового оставались в компетенции киевского генерал-губернатора, на посту которого в означенный период пребывал генерал-аншеф Ф. Воейков. Сразу после назначения на пост П. Румянцев выслал на Сечь приказ, по которому запорожцам выдвигалось требование, чтобы новых выборов старшины не было, а до указа на постах оставалась старая старшина во главе с чинным кошевым атаманом Григорием Федоровым. Запорожцы поняли приказ П. Румянцева, не подтвержденный высочайшей грамотой, как оскорбление, поскольку наказ противоречил правам и привилегиям низового войска. Казачье собрание выборов не отменило [95, 396].

Дальнейшие действия П. Румянцева, касавшиеся усиления контроля над Запорожьем, вызывали неудовольствие как среди рядового казачества, так среди старшины. В начале 1765 года Казачье собрание отрядило к императрице Екатерине ІІ депутацию с просьбой «находиться под Иноземной коллегией” [72, 70]. В ходе этой депутации запорожцы надеялись решить и вопрос защиты своих территорий от захвата военными поселенцами Новороссийской губернии. Депутацию возглавил новоизбранный кошевой атаман Петро Калнышевский. На протяжении 1765 – 1766 годов депутаты вместе с кошевым атаманом отстаивали свои требования в правительственных учреждениях, но решение проблем Войска Запорожского низового затягивалось российской верхушкой и никаких решений принято не было [95, 393-398]. [171]

В январе 1767 года полковой старшина Войска Запорожского низового Павел Савицкий написал донос на кошевого атамана Петра Калнышевского, что тот, приехав из Петербурга на Сеч, имел разговор с войсковым писарем Павлом Головатым, в ходе которого было решено, что если в ближайшее время приграничные споры между Запорожьем и Новороссийской губернией правительство не разрешит в пользу Сечи, то они выберут в Войске двадцать «добрых молодцев» и пошлют их к турецкому султану с прошением, чтобы он принял Войско Запорожское низовое под свою протекцию, а казачье сообщество оповестят, чтобы все были готовы к походу, не впускали в свои границы российские регулярные команды, а с турками и татарами жили «смирно и дружно.» Далее Павел Савицкий писал, что войсковой есаул после этого разговора отсутствовал в Сечи более двух недель (вероятно, объезжая Запорожье для обсуждения ситуации с паланковой старшиной) [34, 204-205].

В 1768 году Запорожье было втянуто в политические интриги Франции, Турции, Крыма и Барской конфедерации, направленные против Росси. В частности турецкое правительство, подстрекаемое Францией, через крымского хана и ногайских мурз отправило на Сечь своих посланцев с письмами, исполненными лестью и уверениями в дружбе, а то и неприкрытыми угрозами. Запорожские старшины неоднократно встречались с отдельными уполномоченными султаном чиновниками, которые обещали Войску Запорожскому низовому в случае перехода под протекцию Порты «все выгоды и достаточное жалование» [1, л. 3, 7]. О «кондициях» с запорожцами договаривался калга-султан. В случае соглашения запорожцы должны были в знак своей верности турецкому султану первыми напасть на русских. За это запорожцы могли получить в 3 – 4 раза большую плату, чем получали от российского правительства. В подтверждение дружеских намерений по отношению к запорожцам хан отпустил из плена 70 запорожцев и 5 жителей Левобережья [95, 451-452]. Отказ Коша мог привести к нападению татар на Запорожье [1, л. 8-9].

Кошевой атаман Петр Калнышевский уведомил об этих фактах своих непосредственных начальников – президента Малороссийской коллегии П. Румянцева, начальника Украинской укрепленной линии генерал–майора А. Исакова и киевского генерал-губернатора Ф. Воейкова и заверил, что Войско Запорожское низовое, следуя присяге и закону, остается верным России, а в случае движения татар к граница будет давать отпор и на турецкие предложения не пойдет [1, л. 5].

17 декабря 1768 года Екатерина ІІ в письме к П. Румянцеву писала, что до нее через Польшу дошло сообщение о присутствии на Сечи французского агента Тотлебена (который перед этим был изгнан с российской службы) для подстрекательства запорожцев против России. Отправленные П. Румянцевым для ареста Тотлебена офицеры вернулись из Сечи ни с чем [67, 216]. П. Румянцев в письме к Екатерине ІІ писал: «Не укладывается в моем понимании, как бы мог султан такого эмиссара отправить прямо и явно в это Войско, не имея уверенности и повода. … Не могу представить, какую можно было бы переписку в этой материи продолжать поданному с врагом, которая при нынешних обстоятельствах сколько пересудов сделать может высочайшим интересам Вашего Величества из соображений, что Войско Запорожское не соотечественники, а разных наций составляют народ» [97, 299].

Правительство не стало требовать от Запорожского Коша объяснений относительно того, что вражеский посланец находился несколько дней на Сечи и был отпущен к султану с письмом от Войска Запорожского низового, а не передан в руки киевского генерал-губернатора, как это следовало сделать. Наоборот, правительство поблагодарило за переданную информацию и дало поручение склонять татарские орды к переходу под российскую протекцию [25, 9-16]. Таким образом, Войско Запорожское низовое, не представляя собой значительной военной силы, играло заметную роль в политике Петербурга на Юге. П. Румянцев по этому поводу писал: «Одно их Войско не столько важно для защиты границ, сколько привлекательно для других держав» [97, 299]. Но как бы там ни было, сношения Коша с Турцией и донос Павла Савицкого правительство не выпустило из поля внимания, и в 1775 году, ссылаясь на эти случаи, обвинило Войско Запорожское низовое в измене [30, 565].

Вскоре Тотлебен был восстановлен на российской службе [48, 124]. В связи с этим, можно предположить, что Тотлебен в 1768 году был двойным агентом и действовал исключительно в пользу России, дискредитируя Войско Запорожское низовое в глазах европейского сообщества.

Основным источником, на который ссылались исследователи XIX века применительно сношений запорожцев с Тотлебеном, были «Записки» барона Тотта, который был французским резидентом при дворе крымского хана и принимал прямое участие в военно-политических событиях [172] 1768-1769 годов. Однако «Записки» Тотта были взяты под сомнение во Франции и Германии еще современниками и коллегами Тотта [48, 125]. Российский историк В. Смирнов, исследуя историю Крымского ханства XVIII века, указывал на то, что свидетельства барона Тотта не совпадают с архивными документами Крымского ханства [96, 257]. К тому же, касательно тайных связей Коша с Крымом и французской агентурой, не выявлено ни одного документа.

В то же время надо заметить, что бунт бедноты в декабре 1768 года не может быть связан с деятельностью вражеской агентуры в Сечи. Факт нападения татарской орды на Запорожье в январе 1769 года делает несостоятельными какие-либо спекуляции отдельных исследователей по этому поводу. Утверждения Тотта про то, что якобы Кош в начале войны всерьез рассматривал предложения Порты и действовал заодно с татарами, не могут быть доказательством «предательских тенденций» запорожцев, поскольку первые сообщения о сношениях последних с Тотлебеном пришли из Польши, в чем четко видится контринформация со стороны антироссийской оппозиции польских магнатов и турецко-татарской верхушки.

В указе Екатерины ІІ о ликвидации Запорожской Сечи о выступлении бедноты в начале войны говорится, что решение о ликвидации было принято «не менее как за обиду Нашего Императорского Величества из-за поступка и нахальства, учиненного от этих казаков в непокорении Нашим Высочайшим повелениям» [30, 560]. Касательно нападения татар в 1769 году на Запорожье и Новороссийскую губернию в этому же указе говорится, что «в самом начале последней с Портой Оттоманской войны много запорожских казаков замыслили, забыв страх божий и должную Нам и отчизне верность, перейти на вражескую сторону, так и на самом деле ни известия войскам Нашим не подали они о приближении к границам тогдашнего крымского хана, а также ему в походе, сколько есть, не помешали, будучи для того в достаточных силах» [30, 563].

В течение 1769-1770 годов выступления казачьей бедноты на Запорожье не утихали. Так, в 1769 году запорожцы поддержали антиправительственное восстание Днепровского и Донецкого пикинерных полков, которое было подавлено в начале 1770 года. В течение декабря 1769 – апреля 1770 годов в Сечи против старшины выступили казаки Корсунского куреня. В это же время часть казаков Щербиновского куреня планировала убить кошевого атамана и войсковую старшину, изгнать российский гарнизон из Сечи и предаться Турции. Из-за большого количества изменников эта информация дошла до Коша и замысел был подавлен в зародыше [95, 444].

В продолжение существования Новой Сечи к противозаконным действиям запорожцев российское командование относилось осторожно. Все конфликтные ситуации должны были разрешаться при представителях Запорожского Коша. И только в случае, если Кош исключал казака из Войска, тот подлежал российскому судопроизводству [48, 21].

Таким образом, в течение всего существования Новой Сечи Войско Запорожское низовое не было заинтересовано в конфронтации с южными соседями – турками и татарами. Эскалация российско-турецких вооруженных конфликтов приводила к противостоянию рядового казачества со старшиной и российским командованием. Причина этого крылась в том, что благополучие запорожских казаков основывалось на мирном сосуществовании и торговле с Очаковом и Крымом, а боевые действия вели лишь к опустошению края.

Как показала крестьянская война 1773-1775 годов под предводительством Е. Пугачева, казачьи формирования представляли опасность для власти. Это и было причиной того, что правительство обозначило свои позиции по отношению к отдельным военно-административным структурам, одной из которых было Войско Запорожское низовое. Единственным казачьим войском, к которому правительство проявляло в то время лояльность – Войско Донское.

Это объясняется тем, что сразу после разгрома восстания на Дону под руководством К. Булавина 1707-1708 годов царь Петр І провел в Донском казачьем войске коренные реформы. В частности главным лицом стал войсковой атаман, который назначался на вечную службу царем. С 1738 года атаман подчинялся Военной коллегии. Старшины из выборных превратились в жалованных (назначенных) и основали канцелярию военных дел (подотчетную Военной коллегии). Значение войскового «круга» с каждым годом ослабевало. Вся власть сосредоточилась в руках казачьей верхушки. На местах, в станицах, старшины имели неограниченные права. Для контроля за настроениями казачьей массы правительство построило крепости Святой Анны на Дону и Дмитрия Ростовского около Черкасска. Но главным было то, что военная служба донских казаков превратилась из добровольной в обязательную. Войсковой атаман был обязан выставлять людей на все участки военных действий российской армии. Кроме того, [173] на донских казаков была возложена служба по подавлению антиправительственных выступлений в местностях, которые прилегали к землям Войска Донского. В ходе русско-турецкой войны 1735-1739 годов Войско Донское выставило 10 000 казаков, в русско-шведскую войну 1741-1743 годов – 6000, в Семилетнюю войну 1756-1762 годов – 16 000, а в русско-турецкую 1768-774 годов – 22 000 казаков [45, 16-26].

Войско Запорожское низовое периода Новой Сечи значительно уступало Войску Донскому в доверии со стороны правительства. В отличие от донцов, российское командование использовало запорожцев лишь против турецко-татарских войск и для борьбы с гайдамаками. Главной задачей Войска Запорожского низового была охрана границы с Крымским ханством в Южном Приазовье и Причерноморье. Войско Запорожское низовое не принимало участия в русско-шведской войне 1741-1743 годов и Семилетней войне в 1756-1762 годах. В первом случае Войско Запорожское низовое должно было прикрывать империю с юга и обустраивать земле, официально закрепленные за Россией Белградским мирным договором. Во втором случае опыт русско-турецкой войны 1735-1739 годов показал, что какие-либо передвижения запорожцев через территорию Речи Посполитой приводят к вооруженным конфликтам с польской шляхтою [31, 205, 241; 32, 64, 334; 33, 364, 387].

Войско Запорожское низовое, как составная часть вооруженных сил Российской империи, в сравнении с другими казачьими войсками, которые имели военное и административно-территориальное сотенно-полковое устройство и постоянное штатное расписание подразделений, было неудобным для контроля и управления с российской стороны. В глазах российской правящей верхушки куренное деление, отсутствие постоянных штатных подразделений, неопределенность численного состава Войска и населения Запорожских Вольностей, политическая ненадежность и амбиции старшины, касавшиеся особенного статуса Запорожья в регионе исключали возможность частичных изменений по образцу Войска Донского и кардинальных изменений, которые произошли на Слобожанщине в 1764 году. В то же время вышеуказанные моменты не были главными причинами ликвидации Запорожской Сечи в 1775 году. К тому же, в указе императрицы Екатерины ІІ о ликвидации Запорожской Сечи нет ни одного пункта, который бы отмечал военную несостоятельность запорожского казачества.

Главной причиной ликвидации Запорожской Сечи, по нашему мнению, является то, что она, как отдельная военная, экономическая и административно-политическая организация, после поражения Турции в 1774 году и фактического покорения Россией Крымского ханства встала на пути экспансионистской политики Петербурга на Юге. Повод для ликвидации Сечи был изложен в указе Екатерины ІІ, но причины следует искать в той политике, которую проводило правительство в Запорожском крае после 1775 года. Ликвидация Запорожской Сечи связана, прежде всего, с комплексом административных и военных реформ Российской империи 60-х – 80-х годов XVIII века (одной из задач которого было уничтожение казачьего устройства Украины) и была лишь эпизодом в переломе Екатериной II петровского административно-территориального деления государства, который существовал с 1708 года.

После Ликвидации Сечи часть запорожских старшин, которая заслужила доверие со стороны российского правительства, получила офицерские чины. Екатерина ІІ по этому поводу заметила: «Старшинам, которые служили исправно и имеют похвалу от наших военных начальников, объявить Нашу Императорскую милость и что они сообразно службе и знаниям их получат ступени» [30, 564]. Так, офицерские чины получили войсковые старшины Сидор Белый, Логвин Мощенский, полковники Иван Белый, Иван Высочан, Афанасий Ковпак, Харко Чепига, полковые старшины Павел Тимковский, Антон Головатый и многие другие [95, 572]. По отношению к рядовому казачеству императрица отметила: «Всем отдельным членам бывших запорожских казаков Всемилостивийше велено, не желающих оставаться на постоянном проживании в своих местах, отпустить их на отчизну, а желающих тут поселиться – дать землю для вечного проживания” [30, 564]. Репрессии относительно части запорожской верхушки (в том числе и кошевого атамана Петра Калнышевского) после ликвидации Сечи, по нашему мнению, должны были служить доказательством «вин» запорожцев перед императрицей и демонстрацией правомерных действий правительства для общественного мнения как России, так и Европы. Невозможность существования запорожского общества в рамках существования феодально-крепостнических порядков привела к выходу наиболее активной и политически подкованной части казаков за пределы Российской империи.

Ликвидация Сечи не означала того, что запорожские казаки не интересовали правительство как военная сила. Уничтожая Сечь, царизм, прежде всего, планировал уничтожить автономный строй Войска Запорожского низового, изъять земле и постепенно закрепостить крестьян, которые проживали в границах [174] Запорожья. Кроме того, по мирному договору с Турцией 1774 года Россия не получила существенных территориальных приобретений. Так что совершенно логично, что земли Войска Запорожского низового, закрепленные за российской короной Белградским мирным договором 1739 года, были розданы императрицей Екатериной ІІ своим офицерам и генералам в награду. Иначе верховная власть государства, в котором доминировали феодальные отношения, поступить просто не могла. Больше того, раздача запорожских земель российским дворянам сделала последних заинтересованными в дальнейшем распространении государства на юг.

Недостатками существования запорожского казачества как военной силы ликвидацию Сечи объяснять нельзя еще и потому, что в продолжение последней четверти XVIII века на юге Украины правительство создавало новые казачьи формирования из числа мещан, государственных, монастырских и выкупленных крестьян, крестьян-одноворцев, бывших казаков и арнаутов (греков, албанцев, молдаван, волохов, болгар, сербов и турков, которые перешли на российскую военную службу). Так было создано Греческое (Албанское) казачье войско, Бужское и Екатеринославское (Новодонское) казачье войско. Все эти войска имели структурную организацию по образцу Войска Донского [74, 574]. Но учитывая особенности комплектации, казаки этих войск имели значительно более низкие боевые качества, чем запорожские, слободские и левобережные.

Создание в 1788 году на базе бывших запорожцев Черноморского войска верных казаков, которое имело структурную организацию, аналогичную структурной организации Войска Запорожского низового, свидетельствует о том, что военная верхушка Российской империи признавала прошлые заслуги запорожцев и полученный ими на протяжении столетий военный опыт. В боевых действиях русско-турецкой войны 1787-1791 годов принимало участие более 12 500 казаков-черноморцев [74, 574]. Таким образом, в количественном отношении Черноморское казачье войско не уступало Запорожскому. Вместе с тем, Черноморское казачье войско уже не имело такой социально-экономической базы, которую имело Запорожское. Именно это и является доказательством того, что в ликвидации Запорожской Сечи правительство имело целью прежде всего смену политических и социально-экономических отношений на юге Украины.

В целом, подводя итог сказанному, с уверенностью можно утверждать, что возвращаясь в 1734 году под российскую протекцию, Войско Запорожское низовое рассчитывало вернуть с помощью российского оружия права на свои земли, которые с 1714 года официально принадлежали к Крымскому ханству. Иначе возвращаться под российскую протекцию просто не было смысла. В свою очередь, российское правительство, привлекая запорожцев на службу, рассчитывало создать прецедент для своих претензий на эти земли и спровоцировать верхушку Османской империи первой начать боевые действия против русских (прежде всего, против запорожцев). По Белградскому мирному трактату 1739 года, Войско Запорожское низовое попало в полное и прямое подданство российской короны даже применительно к земельным владениям, поскольку, согласно нормам международного права, территория владений Новой Сечи официально отошла от Османской империи к России, верховная власть которой с этого времени могла распоряжаться как территорией, так и населением края без оглядки на соседние государства. В продолжение всего существования Новой Сечи для российского правительства важно было удержать Войско Запорожское низовое под своей властью и установить над ним полный контроль. Однако целостный контроль Войска Запорожского низового стал возможным лишь в ходе русско-турецкой войны 1768-1774 годов.

Ежегодное денежное и хлебное жалование российского правительства Войску Запорожскому низовому для рядовых казаков не имело существенного значения. Большая часть жалования предназначалась для старшины. Объем выданных запорожцам российской стороной боеприпасов, провианта, фуража и оплаты в военное время составляли 5-10 % от необходимого. Вооружение и обеспечение ложилось на самого казака. Запорожский Кош организовывал лишь покосы для войсковых коней и обеспечение сечевого гарнизона. Зимние постои неженатых казаков находились в имениях посполитых и зимовниках богатых запорожцев. Мизерные размеры государственной оплаты вызывали недовольство рядовых казаков как правительством, так и старшиной. Российская сторона не соблюдала соглашение, подписанное в 1734 году (накануне присяги Войска Запорожского низового российской короне) о 20-тысячном жаловании. В продолжение 1737-1775 годов Войско Запорожское низовое получало 3-5 частей от обозначенной в договоре суммы. Вследствие этого жалование рядового казака Войска Запорожского низового было меньшим в 3-5, а старшины – в 7-9 раз. В сравнении с другими казачьими войсками Российской империи, Войско Запорожское низовое получало самую низкую плату, что было явным дискриминационным шагом со стороны правительства. В свою очередь, запорожские [175] казаки считали себя обязанными правительству в несении военной службы лишь по мере отношения последнего к проблемам Низового казачьего сообщества. Войско Запорожское низовое периода Новой Сечи было самодостаточной военно-политической структурой и в экономическом отношении не зависело от российского правительства. Обеспечение боеприпасами, фуражом и провиантом, главным образом, возлагалось на самих казаков, а нормы выдачи, установленные российским командованием, были незначительной частью от необходимого.

В техническом оснащении Войско Запорожское низовое значительно уступало регулярным подразделениям, прежде всего в артиллерии. В течение всего существования Новой Сечи запорожское казачество не было заинтересованно в конфронтации с южными соседями – турками и татарами, а эскалация российско-турецких вооруженных конфликтов была причиной напряженных отношений между рядовым казачеством и старшиной, которой приходилось выполнять распоряжения российского командования.

В сравнении с другими казачьими войсками, которые имели военное и административно-территориальное сотенно-полковое устройство и постоянное штатное расписание подразделений, Войско Запорожское низовое было неудобным для контроля и управления с российской стороны. В составе вооруженных сил Российской империи Войско Запорожское низовое значительного места не занимало. Кроме войн с Османской империей 1735-1739 и 1768-1774 годов и борьбой с гайдамаками, Войско Запорожское низовое не было задействовано правительством в других военных акциях. Для российской стороны имело значение лишь территория земель Войска Запорожского низового как плацдарм для удара по Крыму и было важным не столько использовать запорожцев в войнах, сколько удержать их от перехода назад в турецкое подданство.

Недоверие правительства к запорожскому казачеству было вызвано неопределенностью численности Низового казачьего общества, самым низким уровнем дисциплины среди других казачьих соединений российской армии, близким соседством и незаинтересованностью запорожцев в конфронтации с потенциальным противником России на Юге, а также «политическая нестойкость» и амбиции старшины, касавшиеся особого статуса Запорожья в регионе. Старые демократические традиции, куренное деление и постоянных штатных подразделений исключали возможность проведения российской верхушкой кардинальных или хотя бы частичных изменений в Войске Запорожском низовом, как это было устроено в течение XVIII века в иррегулярных войсках, которые имели сотенно-полковое устройство (Войско Донское, слободские и левобережные казачьи полки). Только это было причиной ряда провокационных действий правительства по отношению к Войску Запорожскому низовому накануне русско-турецкой войны 1768-1774 годов, которые должны были дискредитировать «Низовую громаду» в глазах мирового сообщества и создать прецедент для решительного наступления на запорожское казачество с целью коренных изменений политических и социально-экономических отношений в регионе.

Источники и литература

1. Российский государственный военно-исторический архив в Москве, ф. ВУА, д. 1837.

2. Центральный государственный исторический архив Украины в Киеве (далее – ЦГИАУК), ф. 59, д. 560

3. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 85.

4. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 234.

5. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 235.

6. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 242.

7. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 247.

8. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 251.

9. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 255.

10. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 257.

11. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 283.

12. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 284.

13. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 285, 285а.

14. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 286.

15. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 294.

16. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, д. 297.

17. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, спр. 309.

18. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, спр. 313.

19. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, спр. 323.

20. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, спр. 325.

21. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, спр. 328.

22. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, спр. 338.

23. ЦГИАУК, ф. 229, оп. 1, спр. 345.

24. Артикул воинский с кратким толкованием. – СПб.: Печ. при Гос. Военной коллегии, 1735. – 255 с.

25. Архив Государственного совета. – Т.1. Совет в царствование императрицы Екатерины ІІ. 1768-1796 годы. Протоколы Совета. – Ч.1. – СПб.: Тип. 2-го отд. Собств. Е.И.В. канцелярии, 1869. – 932 с.

26. Архів Коша Нової Запорозької Січі: опис справ 1713-1776. – К.: Наукова думка, 1994. – 232 с.

27. Архів Коша Нової Запорозької Січі: корпус документів. – Т.1. – К.: Наукова думка, 1998. – 696 с.

28. Байов А. Документы, относящиеся к войне России с Турцией 1736-1739 годов. Приложение к первому тому исторической монографии // Русская армия в царствование Анны Иоанновны. Первые три года войны. – СПб.: Электро-тип. Н.Я.Стойковой, 1906. – 205 с.

29. Байов А. Документы, относящиеся к войне России с Турцией 1736-1739 годов. Приложение ко второму тому исторической монографии // Русская армия в царствование Анны Иоанновны. Кам-пания 1739 года. – СПб.: Электро-тип. Н.Я.Стойковой, 1906. – 338 с.

30. Гайдамацький рух на Українi в XVIII столiттi. Збiрник документiв. – К.: Наукова думка, 1970. – 659 с.

31. Масловский Д.Ф. Всеподданейшие донесения графа Миниха. – Часть I. Донесения 1736 и 1737 годов // Сборник военно-исторических материалов. – Вып.10. – СПб., 1897. – 329 с.

32. Масловский Д.Ф. Всеподданейшие донесения графа Миниха. – Часть II. Донесения 1737 и 1738 годов // Сборник военно-исторических материалов. – Вып.11. – СПб., 1899. – 517 с.

33. Масловский Д.Ф. Всеподданейшие донесения графа Миниха. – Часть III. Донесения 1739 года. Генералитетские рассуждения за 1736-1739 годы // Сборник военно-исторических материа-лов. – Вып.13. – СПб., 1903. – 398 с.

34. Медали, относящиеся к Екатерине II и Павлу I // Собрание русских медалей, изданное по высочайшему повелению. – Вып.3. – СПб., 1841. – 86 с.

35. Мышлаевский А.З. Приказы графа Миниха за 1736-1738 годы. Генералитетские рассужде-ния за 1736-1739 годы // Сборник военно-исторических материалов. – Вып.14. – СПб., 1904. – 337 с.

36. Мышлаевский А.З. Журнал, ведённый при главной армии Ея Императорского Величества Анны Иоанновны во время кампании 1737 года и инструкция для действий войск против турок. Диспозиция боевого порядка и манёвров в генеральной баталии с турками // Сборник военно-исторических материалов. – Вып.15. – СПб., 1904. – С. 1 – 67.

37. Пехотный строевой устав. – СПб.: Печ. при Гос. Воен. коллегии, 1768. – 160 с.

38. Расписание, в каких местах, для предосторожности чрез всю зиму от неприятеля из войска Запорожского, учреждены посты. Рескрипты князю Долгорукову по Запорожскому низовому войску // Записки Одесского общества истории и древностей. – Т.9. – Одесса, 1875. – С. 200 – 211.

39. Стат одного полевого гусарского полку, который имеет состоять в шести эскадронах. – СПб.: Тип. Гос. Военной коллегии, 1775. – 22 с.

40. Румянцев П.А. Документы: В 3 т. – Т.2. – М.: Воениздат, 1952. – 864 с.

41. Судиенко М.О. Архив военно-походной канцелярии графа П.А.Румянцева. Часть 2. 1770-1774 гг. // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских при Московском ун-те. – Кн.2. – М., 1865. – С. 3 – 318.

42. Устав воинский : В 4-х частях. – Ч.1. О конной экзерциции. – СПб.: Печ. при Гос. Военной коллегии, 1766. – 276 с.

43. Устав воинский. – Ч.3. О стрельбе. О марше обыкновенном и форсированном. Об отдании чести. – СПб.: Печ. при Гос. Военной коллегии, 1766. – 235 с.

44. Учреждение и статы поселенных в Новороссийской и Азовской губерниях гусарских и пики-нерных полков. – СПб.: Тип. Гос. Военной коллегии, 1777. – 71 с.

45. Агафонов О. Казачьи войска Российской империи. – М.: Воениздат, 1995. – 560 с.

46. Агренич А.А. От камня до современного снаряда. – М.: Воениздат, 1954. – 164 с.

47. Александров П.Г. Унікальний документ з історії Підпіленської Січі // Південа Україна XVIII – XІX століття. Записки науково-дослідної лабораторії історії Південної України ЗДУ. – Вип.4(5). – Запоріжжя, 1999. – С. 208-213.

48. Апанович О.М. Запорожское войско, его устройство и боевые действия в составе русской армии во время русско-турецкой войны 1768-1774 годов: Дис. канд. ист. наук. – К.,1949. – 348 с.

49. Апанович О.М. Запорізьке військо як складова частина російської армії в другій половині XVIII століття // Наукові записки інституту історії АН УРСР. – Т.5. – К., 1953. – С. 115-136.

50. Апанович О.М. Збройнi сили України першої половини XVIII столiття. – К.: Наукова думка, 1969. – 223 с.

51. Апанович О.М. Розповiдi про запорозьких козакiв. – К.: Днiпро, 1991. – 236 с.

52. Байов А. Русская армия в царствование Анны Иоанновны. Война России с Турцией 1736-1739 годов: В 2 т. – Т.1. Первые три года войны. – СПб.: Электро-тип. Н.Я.Стойковой, 1906. – 556 с.

53. Байов А. Русская армия в царствование Анны Иоанновны. Война России с Турцией 1736-1739 годов. – Т.2. Кампания 1739 года. – СПб.: Электро-тип. Н.Я.Стойковой, 1906. – 347 с.

54. Байов А. Эпоха Миниха // Курс русского военного искусства. – Вып.3. – СПб., 1909. – 91 с.

55. Байов А. Эпоха императрицы Екатерины II // Курс русского военного искусства. – Вып.5. – СПб., 1909. – 231 с.

56. Байов А. Очерк военного искусства и состояние русской армии при ближайших приемниках Петра Великого // История русской армии и флота. – Выпуск 2. – М., 1911. – 176 с.

57. Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XVIII веке. – М.: Воениздат, 1958. – 645 с.

58. Буцинский П. Запорожское казачество // Сборник статей Екатеринославского научного общества по изучению края. – Екатеринослав, 1905. – С. 227-288.

59. Военный словарь: В 2 т. – Т.1. – М.: Тип. Селиванского, 1818. – 275 с.

60. Военный словарь. – Т.2. – М.: Тип. Селиванского, 1818. – 268 с.

61. Военный энциклопедический словарь. – М.: Воениздат, 1984. – 866 с.

62. Галем. Жизнь графа Миниха, императорскаго российскаго генерала-фельдмаршала: Пер. с нем.: В 2 т. – Т.1. – М.: Университетская типография, 1806. – 227 с.

63. Голобуцкий В.А. Чёрноморское казачество. – К.: Госполитиздат УССР, 1956. – 415 с.

64. Голобуцкий В.А. Гайдамацкое движение на Запорожье во время “Колеивщины” и крестьянс-кого восстания под предводительством Е.И.Пугачева // Исторические записки. – Т.55. – М.: Изд. Акад. наук СССР, 1956. – С. 310-343.

65. Голобуцький В.О. Запорозька Сiч в останнi часи свого iснування.1734-1775. – К.: Вид-во АН УРСР, 1961. – 414 с.

66. Головинский П. Слободские казачьи полки. – СПб.: Тип. Н.Тиблена, 1864. – 246 с.

67. Греков В. Бунт сіроми на Запорожжі 1768 року // Записки історико-філологічного відділу ВУАН. – Кн.11. – К., 1927. – С. 209-241.

68. Дебу И. О Кавказской линии и Чёрноморском войске. – СПб.: Тип. К.Крайа, 1829. – 465 с.

69. Долгоруков С.Н. Хроника российской императорской армии. – СПб.: Печ. при Морском кад. корпусе, 1799. – 288 с.

70. Ефименко П.С. Калнышевский, последний кошевой Запорожской Сечи // Записки Одесского общества истории и древностей. – Т.31. – Одесса, 1913. – С. 54-74.

71. Жилин П.А. История военного искусства. – М.: Воениздат, 1986. – 442 с.

72. Загоровский Е. Взаимоотношения Запорожья и русской правительственной власти во времена Новой Сечи // Записки Одесского общества истории и древностей. – Т.31. – Одесса, 1913. – С. 54-74.

73. Иванов П.А. Обозрение состава и устройства регулярной русской кавалерии от Петра Великого до наших дней. – СПб. Тип. Н.Тиблена, 1864. – 317 с.

74. История Украинской ССР: В 10 т. – Т.3. – К.: Наукова думка, 1983. – 720 с.

75. Камалов Х.Х., Носов И.В., Сорокин И.П. Морская пехота. – М.: Воениздат, 1957. – 111 с.

76. Коробков Н. Семилетняя война. Действия России с 1756 по 1762 год.. – М.: Воениздат, 1940. – 348 с.

77. Короленко. Черноморцы. – СПб.: Тип. департ. уделов, 1874. – 291 с.

78. Короленко П.П. Двухсотлетие Кубанского казачьего войска. 1696 – 1896 гг. – Екатеринодар: Тип. Кубанского областного правления, 1896. – 96 с.

79. Король Н. Українське козацтво – родоначальник кiнного вiйська Московiї-Росiї. – Нью-Йорк : Наукове товариство iм. Т.Г.Шевченка, 1963. – 102 с.

80. Лещинский Л.М. Военные победы и полководцы русского народа. – М.: Изд-во социально-экономической лит-ры, 1959. – 224 с.

81. Лола О.П. Гайдамацький рух на Україні. 20 – 60 рр. XVIII ст. – К.: Наукова думка, 1965. – 131 с.

82. Масловский Д.Ф. Строевая и полевая служба русских войск времен императора Петра Великого и императрицы Елизаветы. – М.: Военная типография, 1883. – 257 с.

83. Масловский Д.Ф. Русская армия Екатерины Великой // Военный сборник. – СПб., 1892. – Вып. 6. – 271 с.

84. Надхин Г.П. Память о Запорожье и последних днях Запорожской Сечи. – М.: Университетская типография, 1877. – 69 с.

85. Нуджиевский М. Опыт военно-исторического исследования о казачестве. – Вып. 1. – Житомир: Тип. Дененмана, 1897. – 33 с.

86. Олійник О.Л. Розвідувальна діяльність запорожців за документами архіву Коша Нової Січі (1734 – 1775 рр.) // Наукові доповіді студентів та аспірантів кафедри історії України ЗДУ. – Випуск 4. – Запоріжжя, 1998. – С. 18-22.

87. Павленко Н.Г. Русская артиллерия. 1389-1812. – М.: Воениздат, 1940. – 140 с.

88. Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами с 1769 по 1774 год: В 5 т. – Т.1. Кампания 1769 года. – СПб.: Военная типография, 1866. – 510 с.

89. Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами с 1769 по 1774 год. – Т.2. Кампания 1770 года. – СПб.: Военная типография, 1866. – 485 с.

90. Поляков В.Л. Русский флот в первой турецкой войне 1768-1774 годов: Автореф. дис. к-та ист. наук. – Ленинград, 1955. – 15 с.

91. Попко И.Д. Чёрноморские казаки в их гражданском и военном быту. – СПб.: Тип. П.А.Кулиша, 1858. – 296 с.

92. Попко И. Терские казаки с стародавних времен. Гребенское войско. – Вып.1. – СПб: Тип. Департамента уделов, 1880. – 517 с.

93. Скальковский А. Наезды гайдамак на Западную Украину. – Одесса: В городской типогра-фии, 1845. – 234 с.

94. Скальковский А. Еврейский плен на Запорожье // Киевская старина. – Кн.8. – 1884. – С. 159-165.

95. Скальковський А.О. Iсторiя Нової Сiчi або останнього Коша Запорозького. – Днiпропетровськ: Сiч, 1994. – 680 с.

96. Смирнов В. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты в XVIII веке до присоединения его к России // Записки Одесского общества истории и древностей. – Одесса, 1889. – Т.15. – С. 152-404.

97. Соловьев С.М. История России с древнейших времён: Кн.14. – Т. 27 – 28. – М.: Соцэкгиз, 1965. – 671 с.

98. Ульяницкий В.А. Белградский договор 1739 года // Сборник Московского Главного архива Министерства иностранных дел Российской империи. – Вып. 2. – М., 1881. – с. 38-70.

99. Шовунов К.П. Калмыки в системе военной организации России (XVIII век): Автореф. дис. к-та ист. наук. – Ростов н/Д., 1980. – 19 с.

100. Шпитальов Г.Г. Запорозька флотилія в період російсько-турецької війни 1768 – 1774 років // Південна Україна XVIII – XIX століття. Записки науково-дослідної лабораторії історії Південної України ЗДУ. – Вип. 4. – Запоріжжя, 1999. – С. 134-143.

101. Шпитальов Г.Г. Запорозька кіннота в російсько-турецький війні 1768 – 1774 років // Південна Україна XVIII – XIX століття. Записки науково-дослідної лабораторії історії Південної України ЗДУ. – Вип. 5. – Запоріжжя, 2000. – С. 71-83.

102. Шпитальов Г.Г. Запорозьке військо в російсько-турецькій війні 1735-1739 років // Запорозька спадщина. – Вип. 13. – Запоріжжя, 2002. – 72 с.

103. Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска: В 2 т. – Т.1. История края. – Екатеринодар: Тип. Кубанского обл. правления, 1910. – 802 с.

104. Яворницький Д.I. Iсторiя запорозьких козакiв: В 3 т. – Т.1. – Львiв: Світ, 1990. – 320 с.

105. Яворницький Д.I. Iсторiя запорозьких козакiв: Т.3. – Київ: Наукова думка, 1993. – 560 с.

(пер. )
Текст воспроизведен по изданию: Запорозьке військо періоду Нової Січі // Часопис "Південна Україна", № ?. ????